фывфыв. Динамика русской языковой картины мира вербализация концептуального пространства 'мужчина' 'женщина'
 Скачать 0.54 Mb.
|
|
оящий мужик»). Более того, в современной картине мира лингвокультурологический типаж мужик зачастую становится эталоном истинной мужественности: «Ирина вдруг увидела в нем массу достоинств: немногословный, честный, трудяга, а главное – мужик. Мужская сила – в глазах, в развороте плеч и в верности, как это ни странно» (В. Токарева. Своя правда). Показательна для иллюстрации гипотезы диссертационного исследования и эволюция слова пацан, которое, появившись в 20-е гг. ХХ в., прошло следующий путь: уголовный жаргон → просторечие → разговорная речь. Стилистические и семантические трансформации этой лексемы напрямую связаны с социокультурными изменениями русской языковой картины мира. В качестве примера влияния на динамику вербализации исследуемых концептов такого фактора, как языковая мода, можно привести семантическое калькирование словом девка в середине XIX в. значения ‘проститутка’, возникшего под влиянием французской лексемы fille (первоначально ‘дочь’, ‘девушка’, затем коллоквиализм для обозначения проститутки). Кроме идиоэтнических особенностей концептуализации представлений о мужчине и женщине в языковой картине мира, анализ вербализаторов одноименных концептов позволяет выявить ряд продуктивных семантических переносов, характерных для европейских языков в целом. Например, внутренняя деривация лексемы муж (‘мужчина’ → ‘супруг’) характерна не только для славянских, но и для германских и романских языков: значение ‘супруг’ всегда производно и появляется у лексем, обозначающих мужчину per se. Аналогичный метонимический перенос обнаруживается в русской диалектной картине мира и в просторечии, в которых муж может обозначаться такими словами, как мужик, мужчина или хозяин. Проведенный лексикографический анализ и анализ словоупотреблений ядерных вербализаторов концептов «мужчина» и «женщина» в русской словесности XVIII – XXI вв. позволяет утверждать, что основные социокультурные изменения приводят к неизбежным трансформациям языковой картины мира и облигаторно отражаются на вербализаторах архетипических единиц. Так, военные и экономические контакты Московского государства с Великим княжеством Литовским (затем Речью Посполитой) в XVI в. приводят к появлению под влиянием польского номинаций мужчина и женщина; заимствованные в XVIII в. галлицизмы дама и мадемуазель в середине XIX в. претерпевают семантические и прагматические трансформации в связи с демократизацией языка и утратой моды на французский. Попытки введения в русский язык украинизмов парубок и дивчина как следствие появления в начале XIX в. малороссийски ориентированного направления русской литературы, несмотря на фиксацию 16 в словарях и определенную степень рецепции словесностью, не смогли изменить внутренних законов развития языка: эти слова так и остались этнографизмами. Однако гендерные стереотипы могут быть эксплицированы не только в языковой картине мира и языке, но и в результатах метаязыковой деятельности лексикографов. Более того, гендерные стереотипы (как старые, характерные для патриархатного сознания, так и новые, появившиеся в последнее время) встречаются в словарях разных типов, в разных зонах словарной статьи и имплицированы в них разными способами. Проведенный анализ позволяет выделить несколько форм существования гендерных стереотипов в современных лексикографических источниках: 1) дефиниции вербализаторов могут содержать архаичные гендерные стереотипы, которые с точки зрения современной картины мира характеризуются как гендерно нетолерантные: «Женщина. Лицо, противоположное мужчине по полу; та, которая становится матерью, рожает детей и кормит их грудью» (РСС); 2) наличие в толковых словарях пометы Жен. к, сопровождающей номинации профессий, рода деятельности, чинов (ср. Писательница Жен. к писатель; Морячка. 1. Жен. к моряк (2 зн.) (БТСРЯ, МАС), также нетолерантно с точки зрения современной феминистской критики языка: таким образом якобы подчеркивается вторичный характер номинации, денотатом которой является женщина; 3) наиболее часто гендерные стереотипы патриархатного сознания получают отражение в иллюстративной зоне статей. Например, речения на слово пол, приводимые большинством русских толковых словарей, суть не что иное, как четкая вербальная фиксация древнейших стереотипов: Прекрасный, нежный пол (о женщинах). Сильный пол (о мужчинах). Слабый пол (о женщинах). Иногда иллюстрация может эксплицировать не только употребление гендерно окрашенного слова, но и своего рода метаязыковые знания о нем и связанных с ним стереотипах: «Баба. 4. Разг. презр. О слабом, нерешительном мужчине, мальчике. [Паратов:] Если мужчина заплачет, так его бабой назовут; а эта кличка для мужчины хуже всего, что только может изобресть ум человеческий. А. Островский, Бесприданница» (МАС); 4) выбор в качестве иллюстративного материала к словам, обозначающим положительные черты человека, цитат из художественных текстов, в которых в качестве носителя этих черт предстает исключительно мужчина, также можно рассматривать как проявление андроцентризма: «Мудрый. 1. Одаренный большим умом и обладающий знанием жизни, опытом. Мудрый человек. Мудрый полководец. Актер, дающий жизнь во всем ее неизмеримом разнообразии, – не потешник и скоморох, а мудрый художник, знающий, сильный и нужный всем. Южин-Сумбатов, О Щепкине» (МАС). Отметим, что иллюстративные зоны прилагательных, описывающих внешность человека, содержат преимущественно женские образы; 17 5) фиксация новых гендерных стереотипов, появление которых связано с трансформациями социокультурной действительности (взаимоотношение полов, новые формы выражения сексуальности, новые маскулинные и феминные практики и т.д.), привела к появлению таких слов и реалий, как, например, калькированное заимствование «Cекс-бомба. Шутл О женщине, подчеркивающей в своей внешности чувственную страсть, вызывающей сильное чувственное влечение» (БТСРЯ). Трансляция в толковых словарях некоторых гендерных стереотипов имеет вековую историю. Так, В. И. Даль впервые фиксирует базовый стереотип описания женщины и мужчины не как взаимодополняющих, а как противоположных понятий: «Женщина. Лицо женского пола, противопол. мужчина». Эта дефиниция противопоставления до сих пор активно используется в русской лексикографии, хотя более толерантным выглядит, например, ‘лицо женского пола, способное к деторождению’. Итак, следуя той или иной традиции в толковании базовых, ключевых слов культуры и языковой картины мира, лексикографы не всегда ощущают гендерные стереотипы, которые «просвечивают» сквозь определения, данные предшественниками и отразившими картину мира иного по гендерноролевой структуре общества. Глубинные причины сохранения подобных гендерных стереотипов – это, во-первых, несовпадение между когнитивной и языковой картинами мира и, во-вторых, сама диалектическая природа соотношения постоянного и изменяющегося в языке, его констант и трансформаций. Вторая глава исследования, «Концептуальное пространство «'мужчина' – 'женщина'»: психолингвистический аспект», посвящена анализу концептуального пространства в языковом сознании носителя русского языка, а также этнолингвистической специфике представлений о мужчине и женщине в русской картине мира. На данном этапе исследования через систематизацию различных подходов в отечественной и иностранной лингвистике раскрывается специфика природы концептуализации и гендерных стереотипов, а также формулируется важная для всего диссертационного исследования идея о значимости гендерных стереотипов для формирования в сознании человека гендерных концептов. Концептуализацию можно представить, с одной стороны, как процесс структурирования знаний, в ходе которого выделяются относительно простые концептуальные составляющие общего представления об объекте, а также взаимосвязи между этими составляющими; а с другой стороны, как динамичный процесс усложнения ментального мира человека за счет «наращивания» сложности вновь образуемых элементов, которые дополнительно выстраиваются в комплексные иерархические единицы. Пути исследования концептуализации зависят от природы и структуры самого концепта: знания, образующие концептуальную систему человека, имеют различные источники формирования, и это обусловливает разнообразие типов, структур и содержания концептов. В качестве строительного материала, первооснов формирования сложных когнитивных единиц называют разные 18 когнитивные элементы: от когнитивных признаков (З. Д. Попова, И. А. Стернин и их школа) до прототипов (А. Вежбицкая) и образов-схем (Дж. Лакофф). В качестве исходных для концептуализации сложных ментальных единиц могут служить и такие элементы ментального мира, как стереотипы, которые можно представить в качестве особого вида ментальных репрезентаций широко распространенных мнений, получивших статус знания и потому закрепившихся в языке. Кроме того, стереотип – это результат особой формы концептуализации, сопровождающейся переживаниями и оценкой, следовательно, имеющей аксиологическую природу. Причем в случае с гендерно маркированными когнитивными единицами типа концептов «мужчина» и «женщина» роль когнитивной первоосновы выполняют именно гендерные стереотипы – упрощающие и обобщающие эмоционально окрашенные суждения о «типичных» носителях того или иного гендера. При этом гендерный стереотип не совпадает с идеальным представлением о том или ином элементе действительности (прототипом) и отражает специфику как концептуальной системы, так и языковой картины мира. Стереотипы как единицы человеческого сознания имеют несколько функций: когнитивную, аффективную, социальную, интегративную, функцию экономии, прагматическую, протекционную. С точки зрения анализа динамики когнитивной и языковой картин мира наибольший интерес представляет последняя: стереотипы способствует сохранению традиционной для данного социума системы мировоззрения. Гендерные стереотипы как частный случай стереотипии выполняют все перечисленные функции: так, у стереотипа «все мужики – сволочи» обнаруживается когнитивная функция (генерализованное представление о всех мужчинах как об отрицательных и потенциально опасных людях), аффективная (гендерное разграничение (эксплицитно) мужского как отрицательного и (имплицитно) женского как положительного), социальная (разграничение и противопоставление мира мужчин и женщин), интегративная (объединение женщин перед лицом мужчин как чужого социума), прагматическая (ср. разный прагматический эффект использования этой фразы во внутри- и межгендерной коммуникации), протекционная (сохранение элемента мировоззрения женщин). Отечественные психологи выделяют несколько групп гендерных стереотипов, которые для демонстрации их гетерогенной (социальной, психологической и языковой) природы можно проиллюстрировать лингвистическими примерами: 1) стереотипы маскулинности/феминности о соматических, психических, поведенческих свойствах (все блондинки глупы; все мужики бабники; седина в бороду – бес в ребро и др.); 2) стереотипы распределения семейных ролей (муж – глава семьи; и баба смекает, что люльку качает и т.д.); 3) стереотипы, определяющие специфику гендерной дифференциации труда (не женское это дело; работа для настоящего мужика и т.п.). 19 Гендерная стереотипизация отражает культурно обусловленные оценки и репрезентируется на разных уровнях языка, следовательно,гендерные стереотипы, определяющие содержание концептов «мужчина» и «женщина» в той или иной лингвокультурной общности, могут быть исследованы и через языковые структуры. Наиболее полно исследование гендерных стереотипов в языковом сознании можно провести с помощью разнообразных психолингвистических методов. Так, наличие в результатах ассоциативных экспериментов жестких амбивалентных связей между словами мужчина и женщина свидетельствует, с одной стороны, об их концептуальной близости и тесной когнитивной связи, с другой стороны, о наличии в языковом сознании целостной структуры, определяемой как концептуальное пространство «'мужчина' – 'женщина'». Эксплицировать наиболее характерные гендерные стереотипы, формирующие концептуальное пространство «'мужчина' – 'женщина'», можно через сопоставление данных ассоциативных экспериментов с результатами социологических, психологических и этнографических исследований. Основным материалом анализа послужили статьи «Русского ассоциативного словаря» и результаты мультикультурного исследования американских психологов Дж. Уильямса и Д. Бест, направленного на выявление универсальных гендерных стереотипов. Базовыми для концептуализации образа мужчины в русском языковом сознании становятся следующие стереотипы: – Сила: ассоциаты с этой ядерной семой – самые частотные на стимул «мужчина» (12% всех ответов). Этот стереотип отражает одну из основных линий маскулинизации индивида, называемую «нормой физической твердости» (the physical toughness norm), согласно которой мужчина должен обладать физической силой и высокой биологической активностью; – Мужественность – второй по значимости маскулинный стереотип (4%). Представление о мужчине как эталоне мужского начала отражает особенности концептуализации именно языковой картины мира: ни мальчик, ни парень, ни старик не могут выступать в роли образца мужественности, хотя и относятся к лицам мужского пола; – Возраст (9%). Типичный русский мужчина, как и во многих других культурах, – человек среднего возраста. Этот вектор концептуализации соотносится с таким важным направлением маскулинизации личности, как «взрослость»: в патриархатном и современном обществах мужчина, с одной стороны, противопоставлен ребенку, с другой стороны – становится полноценным членом общества только в период зрелости; – Социальные роли (3%): муж, отец и воин. Такой набор вполне отражает архетипические представления о социальных и гендерных ролях мужчины традиционного общества, а также гендерные стереотипы, согласно которым настоящим мужчиной становится только семейный человек и воин; – Настоящий человек (4%). Самостоятельный вектор концептуализации эксплицируют следующие ассоциаты: настоящий человек (9), мужик (6), он (5), 20 самец (4), – вариации древнейшего стереотипа человеческого сознания о центральном статусе мужчины и проявление андроцентризма языка – отождествление понятий ‘человек’ и ‘мужчина’ (ср. англ. men, нем. Mann, фр. homme, укр. чоловiк и т.д.). Если сложить все реакции ассоциативного поля «мужчина», которые выражают универсальные гендерные маскулинные стереотипы, то суммарная доля ответов составит 32%, что свидетельствует о важной роли стереотипов в формировании одноименного концепта. При этом среди реакций на стимул «мужчина» содержатся не только гендерные стереотипы, но и элементы идеального образа мужчины (идеал как разновидность прототипа, по Дж. Лакоффу), которые легко группируются по следующим критериям параметризации: культурный типаж, внешняя привлекательность, интеллектуальные способности, этический компонент, характер. Доля ассоциатов, эксплицирующих прототипические черты идеального мужчины, составляет 21%. Важным доказательство наличия в языковом сознании целостного концептуального пространства «'мужчина' – 'женщина'» становится тот факт, что вышеприведенные стереотипы имеют симметричные аналоги в структурировании концепта «женщина»: – Красота: красивая – это самая частотная синтагматическая реакция (12%) на слово женщина. Этот стереотип не зависит от возраста лица женского пола: в «Словаре ассоциативных норм русского языка» на стимул девочка ассоциация красивая занимает третье, а в «Русском ассоциативном словаре» – четвертое место. Суммарная доля ответов, эксплицирующих данный стереотип, – 23%; – Женственность (1%). Как и в случае с концептуализацией представлений о мужчине, именно женщина, а не девушка, девочка или баба воплощает традиционное представление о женском начале, о совокупности ее отличительных качеств; – Социальный статус (10%). Главная роль женщины эксплицируется одной из самых частотных реакций – мать (7%), которая вместе с другими реакциями (с ребенком, мама, ребенок и мн. др.) формирует основной вектор концептуализации образа женщины в языковом сознании русского человека. Вторая социальная роль – жена (2%). Ассоциативный словарь позволяет увидеть формирование нового, появившегося в языковом сознании русского человека постсоветской эпохи гендерного стереотипа: деловая (5) – это единственное упоминание о какой-либо иной социальной функции женщины, кроме жены и матери. Низкая доля (0,9%) реакции объясняется, во-первых, консервативной природой гендерных стереотипов (они крайне медленно меняются), во-вторых, временем создания базы «Русского ассоциативного словаря» (конец 80-х – 90-е гг. XX в.); − Возраст (6%). Численный перевес в два раза реакций с семантическим компонентом ‘молодого возраста’ свидетельствует о том, что, в отличие 21 от концепта «мужчина», для концепта «женщина» молодость играет более важную роль; − Физические данные (1,5%): физическая слабость женщины – один из самых распространенных стереотипов разных лингвокультур. Параметр слабости легко метафоризируется и позволяет формировать гендерные стереотипы, связанные с моральной, духовной, сексуальной и иными сферами жизни женщины. Стереотип симметричен архетипическому представлению о мужчине как сильном человеке; – Объект сексуального интереса (3%). Подобного рода ответы выявляют (с разной степенью оценочности: от обнаженная до потаскуха) самый сексистский гендерный феминный стереотип – «женщина как источник сексуального удовольствия мужчины». Суммарная доля всех реакций ассоциативного поля «женщина», выражающих гендерные стереотипы, – 45%, что свидетельствует о преобладающей роли этих ментальных единиц в формировании концепта «женщина». Более того, в концептуализации образа женщины гендерные стереотипы играют большую роль, чем в концептуализации образа мужчины. Ассоциативное поле «женщина», как и поле «мужчина», содержит в себе, помимо гендерных стереотипов, прототипические черты идеала. Они группируются по тем же признакам: идеал, эталонная внешность, позитивно-оценочные признаки, этический компонент, высокие интеллектуальные способности. Суммарная доля ответов, эксплицирующих прототипические черты идеала женщины, – 7%. Итак, ассоциативные эксперименты убедительно демонстрируют наличие в языковом сознании гендерных стереотипов, участвующих в формировании целостного концептуального пространства «'мужчина' – 'женщина'». Ассоциативный эксперимент, являясь одним из эффективных методов исследования и реконструкции концепта, позволяет эксплицировать основные векторы, пути формирования концепта как в языковой картине мира того или иного народа, так и в сознании отдельного индивида. Одновременно бурное развитие онтолингвистики и возрастной психологии позволяет исследовать вопрос формирования концептов «мужчина» и «женщина» в онтогенезе. Концептуализация в детском сознании представлений о маскулинности и феминности происходит поэтапно в результате разнонаправленного формирования практических знаний о гендере. К школьному возрасту в результате воздействия информационного и нормативного социальных давлений у ребенка начинают формироваться разнообразные поведенческие и социальные стереотипы, из которых особый интерес представляют гендерные – как вербализованные, так и невербализованные. В сознании ребенка они служат, во-первых, своего рода векторами концептуализации, формирования концептов «мужчина» и «женщина» и, во-вторых, основой представлений о мужском и женском поведении, о мужских и женских социальных ролях, о маскулинности 22 и феминности в целом – обо всем том, что связано с областью гендерной стратификации общества. Более того, с точки зрения современной психолингвистики сами индивидуальные стратегии освоения языка и речевой коммуникации в онтогенезе также базируются на поведенческих стереотипах, которые во многом передаются ребенку через язык, что убедительно доказывается результатами ассоциативных экспериментов с детьми от шести до девяти лет (работы пермской психолингвистической школы). Основным материалом для данного этапа исследования послужили словари А. Д. Палкина «Возрастная психолингвистика: Толковый словарь русского языка глазами детей» (М., 2004) и В. К. Харченко «Словарь современного детского языка» (М., 2005), не имеющие отношения к гендерной проблематике и решающие принципиально иные задачи. Данные этих словарей позволяют эксплицировать особенности функционирования гендерных стереотипов в порождаемых ребенком высказываниях и рассуждениях. Гендерные стереотипы языкового сознания ребенка проявляются, например, в толкованиях таких ядерных вербализаторов исследуемого концептуального пространства, как мужчина и женщина, и тесно связанных с ними в детской картине мира слов муж и жена. Так, на задание определить слово мужчина более половины (52%) школьников 11-12 лет, участвовавших в эксперименте, дают ответы типа «Взрослый человек мужского пола» или «Человек мужского рода, уже не мальчик». Несмотря на то что степень конкретизации у разных детей варьируется, ответы отражают вполне сформировавшиеся гендерные стереотипы: «Сильный, гордый человек, и справедливый, мужского рода» эксплицирует те стереотипизированные качества мужчины, которые являются универсальными для картины мира любой культуры. Иными словами, в сознании ребенка предподросткового возраста образ мужчины уже неотделим от обязательных атрибутов, основные из которых – сила, гордость и справедливость. Другое проявление рецепции детским сознанием гендерного стереотипа мужчины как исключительно сильного человека можно обнаружить в рассуждениях мальчиков о сугубо «мужском» труде, транслирующих такой важный компонент гендеризации личности, как социальная и профессиональная роли. Как правило, для мальчика это профессии, требующие особых физических навыков, подготовки и выносливости (космонавт, летчик, милиционер, пожарник и т.п.); особенно часто в рассуждениях детей о мужчинах актуализируются лексемы, относящиеся к лексико-семантическим полям «Война» и «Вооруженные силы». Важнейшим гендерным стереотипом, определяющим образ мужчины как в языковой картине мира, так и в сознании ребенка, становится противопоставление мужчины мальчику. Кстати, современные философские гендерные исследования показывают, что мужественность выстраивается через стратегию трех апофатических доказательств: чтобы стать (и называться) мужчиной, надо противопоставлять себя миру женского, детского 23 и гомосексуального. В некоторых толкованиях детьми слова мужчина этот стереотип присутствует неявно (9% ответов) и эксплицируется через актуализацию ключевого семантического компонента ‘взрослый’ («Это человек мужского пола, только он уже взрослый»). В ряде случаев (12%) дефиниция содержит эксплицитное противопоставление: «Человек мужского пола, уже не мальчик», «Взрослый мальчик после 18 лет» и даже «Мальчик после полового акта» и «Человек после брачной ночи» (следствие смешения научной и вульгарного варианта наивной картины мира). Эксплицируется в толкованиях детьми слова мужчина и гендерный стереотип о его облигаторном семейном статусе: от лапидарной дефиниции «Муж» до развернутого определения «Человек мужского пола, может быть, имеющий семью». Однако гендерные стереотипы языкового сознания, концептуализирующие представления о мужчинах и женщинах, выявляются не только в толковании гендерно маркированных слов, но и в детских дефинициях гендерно нейтральных для взрослого языкового сознания лексем. Так, прилагательное «высокий |