Пхпх. До того, как Александр Белов. 2020 год 13е июня около 11 часов утра
 Скачать 136.15 Kb.
|
|
ГЛАВА 15: На своих двоих. 2020 год; 21-е июня; утро. С самого утра пикап снова двинулся в путь. Хоть все окна в машине и были открыты, внутри стояла духота. Никто из четверых не говорил. Афанасий Иванович был по-особому серьёзен и молчалив, видимо, он обдумывал все те слова, которые сказала ему ночью Анастасия Степановна, чей вид был слегка рассеян и также серьёзен. Мастер понимал, о чём каждый из них думает, но старался не подавать этому виду, ведь ему не рассказали всего этого, а он лишь подслушал. Но в голове его неустанно летали мысли и вчерашние слова. «Для того, чтобы найти моего сына, нам понадобится ваш. Доверьтесь мне. Как хирургу.» ‒ прокрутил в голове Мастер. «Ещё это странное уточнение… Как хирургу… И что это было светящееся там в руках у Доктора?.. Чёрт, любопытство сжирает меня, но раз я нужен им, чтобы найти сына Доктора Беловой, чтобы найти «это» оружие против Легиона, то… они же вскоре должны посвятить меня во всё это? Отец так и так обещал, а тут ещё вон оно как всё сложилось… Он должен! Должен всё рассказать мне… Но, видимо, всё же придётся ещё подождать… Чёрт, опять ожидание!.. Ничего, уже столько жду… думаю, что осталось немного.» Инстинктивно Мастер чуть сильнее сжал руки Есении. Глянул в её сторону: девушка довольно отчуждённо глядела в окно на простирающиеся виды. «И ты тоже молчишь… Интересно, что тебя тревожит? Я думал, что хорошо знаю тебя, но этих знаний сейчас мне хватает на то, чтобы понять, что что-то тебя беспокоит, но что именно?» Мастер сначала думал поговорить с Есенией, но потом пресёк эту мысль. Во время раздумий лучше её не тревожить, когда она сочтёт нужным, то сама всё расскажет. Парень, продолжая сжимать в руке руку возлюбленной, оттопырил большой палец и погладил им по бледноватой коже тёплой аккуратной небольшой ручки. После и сам отвернулся, смотря в окно. Взгляд его выловил вдалеке могучий столб, который стоял посреди поля со вздёрнутой головой. «Оружие против вас… и это должен быть человек? Хотя если он сын не только Доктора, но и… Бога?.. то, наверное, не такой уж он и человек.» Глаза гуляли по пустому скучному полю. Совершенно ничего интересного и так продолжалось ещё довольно долго, пока машина не заглохла. ‒ Чёрт! ‒ вскрикнул Афанасий Иванович. ‒ Топлива нет… Афанасий Иванович сидел, хищнически озираясь по сторонам, словно пытаясь в этой глуши высмотреть что-то, где можно достать топлива. Он крепко сжимал руками руль, а после спокойным голосом сказал: ‒ Нужно идти пешком. Мастер сначала хотел было предложить другие варианты, но передумал. Если даже идти пешком до ближайшего места с топливом, сливать и возвращаться обратно, то это всё займёт слишком много времени. Вероятно, что не меньше суток. А-то и в разы больше. ‒ Так просто бросишь свою любимую машину? ‒ лишь для надёжности, что Афанасий Иванович твёрд в решении, что делать дальше, спросил Мастер. ‒ Придётся, ‒ ёмко ответил мужчина. Остальные спорить также не стали. Трое вышли из машины, двигаясь к багажнику и разбирая вещи, кому что придётся взвалить на свои плечи. Афанасий Иванович слегка закопошился на водительском месте, что-то забирая с бардачка. После вышел из машины, огляделся для надёжности и подошёл к остальным. ‒ План меняется? ‒ спросил Мастер. ‒ Продолжаем двигаться на запад… ‒ Афанасий Иванович достал большой рюкзак и стал складывать туда некоторые вещи. ‒ Хорошо было бы только найти еды ‒ почти ничего не осталось. ‒ Самое главное это вода, ‒ добавила Анастасия Степановна. ‒ Воды у нас ещё прилично, ‒ сказал мужчина, как бы успокаивая всех. Все четверо снарядили всё самое необходимое, сумев уместить почти всё, что было в пикапе, кроме некоторых тряпок и бесполезного лома, который завалялся в машине ещё со времён её покупки. Афанасий Иванович шёл впереди, взвалив на свою спину самый большой рюкзак и неся в руках пустую канистру, которая, может быть, да пригодится. Он вёл свою мини-стаю. За ним парой двигались Мастер и Есения, и замыкала череду Анастасия Степановна. Изредка Мастер оборачивался, чтобы проверить не отстала ли Доктор. Парень оборачивался, и женщина мило, но натянуто ему улыбалась. В глазах её он видел печаль. Печаль… материнскую? «Интересно, она волнуется за своего сына?.. Или отчего-то другого? Может, я вчера не всё подслушал… Может, они пришли к какому-то решению? Или и вовсе… ‒ Мастер повернулся обратно, сверля взглядом спину отца. ‒ Повздорили?» На первом привале, который произошёл спустя лишь около часа, когда Афанасий Иванович сбросил рюкзак и пошёл немного осмотреться вперёд, оставив всю свою мини-стаю отдыхать, Мастер приблизился к Анастасии Степановне, сидящей на траве, погружённой в свои мысли. ‒ Доктор… ‒ обратился он слегка неуверенно ‒ Анастасия Степановна мигом натянуто мило улыбнулась губами и добрыми глазами, незаметно прибирая не выкатившиеся слёзы. ‒ Ночью я проснулся от ваших с отцом разговоров и какого-то красного света. Что это было? ‒ Ох! Мы тебя разбудили, прости, ‒ Доктор полезла в карман, на её чуть поржавевших ключах болталась побрякушка. ‒ Лазерная указка! ‒ женщина нажала на кнопочку и алый свет мигом полился вперёд. Она снова улыбнулась и спрятала ключи обратно в карман. «Всего-то? Указка?.. Не может быть! ‒ Мастер чуть отодвинулся от неё, возвращаясь к Есении, которая лежала на траве и смотрела в небо. ‒ Но свет красный… Но он был другой. Более… рассеянный. А этот точечный. ‒ Мастер аккуратно глянул на Анастасию Степановну. ‒ Ладно. Уж лучше кого и донимать расспросами, так это отца. Доктору, наверное, лучше лишний раз не вспоминать о сыне и всем, что с ним связано. Видимо, она очень сильно любила его… Как и подобает матери.» Он глянул в лицо Есении, чьи глаза были закрыты, от палящих прямо в них лучей Солнца. «А ты, любовь моя… сейчас явно счастливее, чем была в машине. Что же тебя беспокоило?» ‒ Еся, ‒ Мастер нежно прошептал имя девушки и коснулся её живота. ‒ М? ‒ отозвалась она. ‒ Тебя что-то беспокоит? ‒ С чего ты взял? ‒ отвечала девушка, не открывая глаз. ‒ В машине мне так казалось… Есения несколько помолчала. После открыла глаза, приподнялась на локти, и почти сразу полностью села. ‒ Всё так резко произошло… ‒ Есения говорила негромко, спотыкаясь на словах и смотря лишь в одну точку на земле. ‒ Вот я шла в магазин с родителями, и тут… Так неожиданно. Чудо, что Афанасий Иванович был рядом… Действительно, чудо, не иначе! А может я должна была выжить? Может, это судьба такая? ‒ девушка подняла взгляд и посмотрела на парня. ‒ Тогда почему им не было суждено выжить?.. Ты веришь в судьбу? ‒ Ты знаешь же. ‒ Да, не веришь. Это же ненаучно, ‒ она беззлобно улыбнулась. ‒ Просто… Действительно, чудо! Сколько людей умерло, а я осталась жива. И ты остался жив, и Афанасий Иванович, и Анастасия Степановна! Мы остались живы, а очень многие нет. Тот пациент, который умер на руках у Доктора, и те два человека, которых убил ты ‒ им не было суждено выжить. И ещё двое, которые чуть не убили тебя, и, может быть ‒ не дай Бог! ‒ убили бы, если Афанасий Иванович вовремя не проснулся. Не чудо ли? Я… мне просто страшно, что моё «суждено выжить» продлится не столь долго. И ещё я боюсь, что убьют тебя! И вообще… мне очень-очень страшно. Даже если мы переживём всё это… что потом? Ты собирался стать журналистом, а я врачом… но столько умерло… что если не у кого будет брать интервью и не для кого будет писать новости? Что если некому будет делать операции? До того, как всё это произошло, ты когда-нибудь думал, что такое может случиться? Что просто… всё, что казалось важным, перестанет быть таковым и станет пустым местом? И… думал ли ты, что Земля может опустеть? Такой поток вываленных мыслей заставил Мастера слегка опешить. «И об этом всём ты молчала уже столько времени?» ‒ Я не верю в судьбу. Но я верю в нас. И верь мне ‒ весь путь мы пройдём вместе! Обещаю. Даже если некому будет делать операции и не для кого писать новости, то мы есть друг у друга. Заживём спокойной жизнью где-нибудь подальше от всех этих Титанов… Верь мне. Мастер любил это слово «вера». Любил его также сильно, как и не любил слово «судьба». Он не был фаталистом и верил, что всё находится только лишь в руках человека. Верил, что человек – вершитель своей судьбы. А в самой судьбе верил лишь в два понятия: жизнь и смерть. Что кому-то когда-то суждено было родиться и однажды умереть (хотя всё это больше сводилось к философским рассуждениями). Но и всё же умереть и родиться вне зависимости от высших сил, а от действий самого человека и внешних обстоятельств. А также Мастер любил говорить своей Есении ‒ верь мне. Потому что именно вера любимого человека помогала парню верить и в самого себя, и в то, что он делает. Ну и противником давать обещания с припиской «верь мне» он не был. Правда, на счастье Есении Мастер не был лишь тем, кто даёт обещания и пропадает. Все свои обещания он выполнял, потому что… любил? ‒ Я верю тебе, ‒ кажется по щеке Есении медленно поползла слеза. ‒ Верю… ‒ повторила она и прижалась к нему так, словно это был последний раз. Афанасий Иванович вскоре вернулся, и все они двинулись дальше. Вскоре и день клонился к концу. Мини-привалы каждые час-два и осмотры Афанасия Ивановича ‒ вероятно, он всё же искал какие-нибудь подсказки о том, куда же двигаться дальше. И каждый раз возвращаясь, лицо его становилось более хмурое, словно понимающее, что вариант действий лишь один. Когда Солнце прошло зенит, и уже, кажется, близился закат ‒ путешественники остановились в последний раз на этот день. Афанасий Иванович снова ушёл на осмотр, а оставшимся дал указание разжечь костёр. Когда это задание быстро и благополучно было выполнено, трое оставшихся уселись около костра. ‒ Так тихо, ‒ сказала Есения. Мастер вслушался. Почти ни единого звука, если не считать лёгкого треска веток в костре и далёкого щебетания каких-то птиц. Путешественники сидели не столь близко к костру, и, хоть дым его бил в противоположную от них сторону, Мастер улавливал эти несильные и редкие биения в ноздри, которые моментально плыли к мозгу и активизировали какие-то несуществующие воспоминания о лагерях и походах, где разбиваешь костры и наслаждаешься этой атмосферой полного спокойствия и безмятежности. Непроизвольно в его голове заиграла лёгкая минорная мелодия на гитаре, которую Мастер слышал когда-то в каком-то старом фильме с теми самыми походами. Пламя в костре бушевало, отражаясь в глазах путешественников искрами надежды о том, что может ждать их там, дальше: успех этого путешествия, спокойствие… или уже упокой? Редкие истлевшие куски бумаги вылетали из костра и лишь немногие из них легко и словно совсем безобидно касались кожи, даруя потерянное тепло и пепел, который ещё несколько мгновений назад был частью полыхающего пламени. ‒ Может… истории у костра? ‒ сказал Мастер, обращаясь и к Есении, и к Анастасии Степановне. Доктор и девушка глянули на Мастера. ‒ Я не знаю интересных историй, ‒ печально заключил он. ‒ Анастасия Степановна, может, вы? ‒ спросила Есения. ‒ Вы старше нас, наверняка слышали что-то интересное за свою жизнь. Доктор слегка призадумалась. ‒ Есть одна легенда… Она… О человеке, который желал лучшего мира, ‒ тут женщина немного запнулась, видимо, рассуждая с чего лучше начать. ‒ В мире, где война играет большую роль ‒ люди, желающие отсутствия войны, считаются предателями. Однажды, человек, которого звали Фениксом, захотел создать существо, способное нести добро и справедливость. Он долго работал над тем, чтобы это существо было без изъянов, чтобы существо не знало ничего, кроме добра. И вот, когда вроде бы успех был уже так близок, Феникса сочли государственным изменником ‒ он вынужден был бежать. Но бежать ему пришлось аж на другую планету. Побег его был удачным: он захватил почти законченный свой эксперимент этого существа и ещё нужные ему приборы, и сбежал на другую планету. Там он вскоре благополучно закончил свою работу и вывел это существо из пробирки. Феникс не знал, какое дать ему имя, и поэтому назвал его ‒ Справедливость. Справедливость был ещё маленьким ребёнком и не понимал ни своё предназначение в жизни, ни каковы его возможности. Он был лишь маленьким и глупым ребёнком. Постепенно Феникс учил своего ребёнка «правильному» понятию справедливости. Но сам Справедливость, казалось, был мудрее и вскоре осознал, что понятия добра и зла ‒ очень хрупкие вещи, которые не подвластны Справедливости. Ведь, что для одного добро, для другого может оказаться злом во плоти, и тогда справедливость теряется. «На чью же сторону тогда мне вставать, чтобы всё было правильным?» ‒ спросил однажды Справедливость у Феникса, который стал ему отцом. И тогда Феникс ответил: «Мальчик мой, если не можешь сделать добра, не причинив зла ‒ лучше останься в стороне.» «Но безучастие ведь не есть справедливость! ‒ возразил мальчик. ‒ Что если оставаясь в стороне, я причиню большее зло, чем если бы вмешался?» Феникс задумался. Ответа этому он не нашёл. «Придумал! ‒ однажды вскрикнул Справедливость. ‒ Я сделаю так, что зла не будет вовсе!». Феникс улыбнулся на эту идею. «Но ведь добро между людьми тоже должно быть справедливым, ‒ спустя некоторое время добавил мальчик. ‒ Ведь если я встречу двух голодных бедняков, а у меня будет еда только для одного… Что мне делать? Выбирая, кому сделать добро, другому я делаю зло. И оно снова появляется! Неужели зла не может не существовать вовсе?». У Феникса была лишь идея, чтобы создать мир, где будет царить справедливость, но он даже не догадывался о том, насколько сложное это понятие. Но попыток своих он не бросил ‒ Феникс верил, что можно создать мир, где зла будет меньше, чем в том, в котором он жил. Он обучал Справедливость дальше, и мальчик становился умнее ‒ в его голове рождалось всё больше вопросов, которые Фениксу казались неразрешимыми. И во всех этих вопросах Справедливость приходил к выводу, что зло обязано существовать. Вскоре Феникс состарился, но перед смертью он захотел оставить напоминание о себе своему назывному сыну. Феникс заключил часть своей души в осколок, где она бы хранилась вечно. Справедливость остался один на своей планете со всеми полученными знаниями и осколком души Феникса. Но вскоре уже повзрослевшему мальчику стало одиноко. Он попытался создать себе друзей, как однажды Феникс создал самого Справедливость. Мальчик создал себе брата, которого назвал Ум, и сестру, которую назвал Любовь. Вскоре Ум и Любовь создавали других, подобных себе, а сами Справедливость, Ум и Любовь стали вроде правящей семьи. Мальчик рос, его народ увеличивался, и ему казалось, что справедливость достигнута ‒ цель его отца достигнута. Народ его живёт безбедно и, кажется, зла совсем в нём нет. Спустя тысячи лет, когда жизнь цветёт, Справедливость, продолжая хранить осколок Феникса, решает посмотреть, откуда же прилетел его отец. «Неужели у них не вышло создать то, что создали мы здесь?» ‒ спрашивал сам себя Справедливость. Вместе с осколком души отца Справедливость отправляется на Землю. Свой народ он доверяет брату и сестре. Но Ум поддался соблазну захватить власть навсегда, оставив Справедливость на Земле, не давая возможности вернуться домой. Но Ум не знал, что Справедливость был создан так, чтобы он всегда оставался выше ‒ Фениксу удалось просчитать этот момент при создании своего сына. И когда он захватил власть, его самого и весь народ Справедливости покрыла Скверна. Весь народ Справедливости оказался на грани гибели. Кроме его самого. Сам Справедливость, узнав о предательстве, решил вернуться домой и снова стать Королём своего народа, но этого у него не вышло. Справедливость продолжал жить на Земле в человеческом облике, не в силах никак помочь своему народу ‒ он отчаялся. Это очень плохо сказалось на его здоровье. А также большая концентрация зла на планете понемногу убивала Справедливость. Перед смертью он завёл семью: жене оставил осколок души Феникса, а в сына, который ещё не успел родиться, сам заключил часть своей души. Справедливость умер. Но перед смертью он сказал, что сын его сможет всё исправить ‒ что ему предстоит, нося осколок души под сердцем, спасти свой народ, избавив их от Скверны. Мастер и Есения слушали заворожённо. ‒ Конец, ‒ грустно добавила Анастасия Степановна. ‒ Как конец?! А что с сыном? Он избавил народ Справедливости от Скверны? Анастасия Степановна пожала плечами. ‒ Что, сказки слушаете? ‒ спросил Афанасий Иванович с улыбкой, появившись из-за деревьев, где, вероятно, он стоял уже довольно долго. ‒ Сказки с моралью о добре, зле и справедливости. Афанасий Иванович присел рядом с костром. ‒ Мяса бы не помешало… Нужно будет с утра завтра побродить по лесу, может быть кого-нибудь найду… Не против, если я возьму твою катану? ‒ обратился он к сыну. ‒ Да… конечно. Бери… ‒ Мастер продолжал сидеть, задумавшись о легенде. ‒ Очень интересная история, Доктор. Анастасия Степановна мило улыбнулась губами и добрыми глазами. ‒ Ну всё, детишки, сказку послушали, теперь можно и на боковую, ‒ сказал Афанасий Иванович. Мастер с Есенией спорить не стали. Давненько они так много не ходили, поэтому сильно вымотались и быстро заснули. Прошла ночь. Беспокойная ночь. Мастер часто просыпался с чувством тяжести в лёгких, которые не пропускали кислород и словно готовы были оставить парня вовсе без него. Но резко, когда он уже вроде был готов потерять сознание от кислородного голодания ‒ лёгкие его начинали действовать в прежнем режиме, расширяясь и сужаясь под тягой своей работы. В другие разы Мастера пробирал сильный кашель ‒ он даже вставал с мягкой и тёплой травы, отходил подальше от спящих и шёл к дороге, чтобы никого не разбудить. Кровь из горла комьями вываливалась на асфальт, оставляя плотные сгустки, словно Мастера выворачивало изнутри, и кровь прихватывала с собой наружу куски органов и других тканей. Когда кашель унимался ‒ парень ещё некоторое время оставался подле дороги, прислушиваясь к звукам и всматриваясь в небо. Кажется, где-то вдали была сова, чьё уканье еле доносилось до ушей Мастера, оставляя лёгкое беспокойство в его разуме ‒ уканье совы нагоняло тревогу об одиночестве. Тут же он вспоминал о том, что не так давно говорила Есения: «Что если Земля опустеет?». И несмотря на все утешения и данные обещания о том, что всё будет хорошо ‒ Мастер понимал, что это обещание в очень малой доле зависит от него. Ему ведь и самому хотелось верить в то, что всё будет хорошо, но одновременно он понимал, что ситуация такого масштаба неподвластна ему. И это сильно пугало Мастера. Он боялся, что положение резко обретёт такой курс, что совершенно ничего не будет зависеть от него самого. И ему придётся лишь плыть по течению, которое неизменно и уверенно несёт его под откос. Но поднимая глаза в небо, парень слегка успокаивался. Тёмное пространство неизведанного космоса, которое разбито на отрезки единого полотна, действовало на него умиротворяюще. Но главное ‒ не развивать мысль о далёком и неизведанном пространстве до такой степени, чтобы начать думать о Легионе. Доходя до этого рассуждения, парень мигом терял умиротворение и возвращался обратно на тёплую и мягкую траву, чтобы не думать ни о чём вовсе. Наступило утро. Тяжело открывая веки, Мастер обнаружил подле себя сидящую на траве Есению, которая мерно двигала челюстями, что-то пережёвывая. ‒ Доброе утро, ‒ сказал парень. ‒ Доброе, ‒ Есения глянула на Мастера, улыбаясь и продолжая жевать. Он слегка приподнялся на один локоть, после ‒ сел рядом с девушкой. ‒ А где?.. ‒ голова его несильно гудела, и это мешало парню быстро соображать и подбирать нужные слова. ‒ Они ушли. Скоро должны вернуться. Афанасий Иванович всё же надеется найти мяса, а Анастасия Степановна… видимо, пошла за компанию. ‒ Ага… Мастер встал в полный рост, слегка хрустя затёкшей спиной. Он встал позади девушки, положил свою ладонь ей на голову, слегка поглаживая и почёсывая волосы. Их отношения часто казались странными другим: они редко целовались, чаще держались за руки; Мастер временами относился к ней как к маленькой девочке ‒ хотя они ровесники – игрался как с ребёнком, трепал по голове, иногда в шутку задирал. Некоторые называли их отношения – отношениями брата и сестры, не более. Мастер сел напротив Есении и стал наблюдать: она уже прекратила есть ‒ теперь сидела и распутывала волосы, рассматривала лес и изредка поглядывала на парня, не отводившего взгляд от неё. Он наблюдал за её спокойствием. До их отношений, когда они только-только познакомились, Мастер считал её местами холодной и равнодушной, но по итогу осознал, что эта холодность ‒ всего лишь толстый лёд, преодолев который ты погрузишься в тёплый и спокойный океан наслаждений. Ей не присуща фамильярность ‒ она не из тех людей, которая сразу откроется тебе и будет говорить обо всём на свете, будто вы знакомы несколько лет. Она тот человек, с которым нужно работать, узнавая всего понемногу, но зато она та, с кем не будет скучно уже на следующий день от ощущения, что узнал о человеке всё. Есения будет открываться медленно, ведь для её сердца нет какого-то ключика, после которого она полюбит тебя навсегда. С ней будет кирпичная стена, где ты убираешь по одному кирпичику, где нельзя приходить с молотом и рушить разом всю стену, дабы не задеть ничего лишнего. Мастеру удалось перестроить кирпичную стену в надёжный фундамент под ногами: он уже знал о всех её вкусах, о темах, на которые можно шутить, и темы, где лучше придержать язык, знал о её планах, мировоззрении и отношении к почти всем вещам. И сейчас Мастер сидел и любовался своей возлюбленной, возможно, даже немного гордясь тем, что именно ему удалось перестроить кирпичи и не бросить дело на полпути. Есения продолжала распутывать волосы и снова взглянула на Мастера. ‒ Меня начинает немного смущать, что ты так пристально наблюдаешь за мной, ‒ девушка покраснела. ‒ Я люблю тебя, ‒ Мастер сказал это таким спокойным тоном, как само собой разумеющееся, слегка улыбнулся ‒ она мило улыбнулась в ответ, но шире, а краска с её лица всё не спадала. Вскоре Афанасий Иванович с Анастасией Степановной вернулись. Мужчина нёс в руках небольшого кабанчика с глазами, покинувшими этот мир: безликие, равнодушные, желающие жить и понимающие всю неизбежность ситуации, и словно, понявшие смысл жизни, всю прекрасность её и то, чем стоит дорожить. Но это всего лишь глупое животное, всего лишь глупый кабанчик. Глупое животное, познавшее смерть. Наверняка он по-поросячьи верещал перед самой смерти ‒ а может Афанасий Иванович быстро и почти безболезненно метко пронзил тельце, подарив быструю смерть. Но мясо есть мясо. Катана болталась на спине, изредка похлопывая мужчину по пояснице. Руки его были окровавлены ‒ руки, которыми он копошился в этом мёртвом тельце, разделывая мяса на куски и бросая на самодельную противень на костёр. Наказав сына следить за тем, чтобы мясо хорошо прожарилось и не подгорело, сам Афанасий Иванович прихватил пару не нужных тряпок и отправился к небольшому речному водоёму, который он успел приметить, пока охотился, чтобы промыть катану и нож, которым мужчина разделывал кабана, от сочной красной крови на лезвиях. Таким образом, когда Афанасий Иванович вернулся ‒ все уселись есть, а потом и двинулись в путь. Было около полудня, когда путешественники покинули место привала. И близко к зениту, когда они наконец вошли в новый руинный город. Город оказался в разы грязнее других. Хотя, вероятно, что и остальные уже походят на этот. Среди дорог оборванные лоскуты одежд, смешанные с тысячелетней грязью, какой-то неразборчивый лом, который ещё недавно наверняка был чем-то полезным и пригодным для использования, но оказался лишь ломом в какой-нибудь схватке между людьми, которые уже вовсю боролись за своё выживание. А сама дорога уже будто окрасилась в цвет крови: не столь яркий, как она сама, но такая ужасная порочная кровь тёмного-тёмного багра. И ко всему этому нужно прибавить ещё то, что наворотил тут Легион: пробоины в зданиях, следы лап на дорогах и втоптанные сплюснутые бывшие автомобили; сбитые билборды, повалившаяся с крыш черепица, сорванные антенны, поломанная мебель уличных кафешек, среди которых, в частности, стулья, столы да летние зонтики, спасающие от жары, которые сейчас метаются по пустынным улицам, как перекати-поле, словно в поисках своих Мэри Поппинс. Крупные афиши, сияющие на зданиях, где в не меньше степени сияли улыбки актёров, местами всё ещё висят на своих местах, правда, как символично вышло, что одна из них, на которую обратил внимание Мастер, была изуродована в области улыбки и глаз, показывая теперь лицо почти мертвеца, бьющегося в предсмертных конвульсиях. Огромный торговый центр, виднеющийся где-то вдали, состоял полностью из стекла и, видимо, его даже не задел Легион, но любование этим уже чуть ли не чудом портили торчащие лопасти вертолёта, который влетел примерно в середину здания и повалил верхние этажи ‒ как удачно он застрял там и не свалился вниз, хотя всё же вряд ли пилот выжил. Путешественники шли дальше, стараясь особо не создавать шума. Подошвы каждого аккуратно ступали по разбитому асфальту, давя всё больше в землю под тяжестью сумок. Внезапно Афанасий Иванович остановился и прислушался. Остановился он подле здания, вид на которое очень трудно назвать приятным: окно первого этажа выбито, на нижних сохранившихся осколках распласталось тело, пронизанное насквозь через живот; рядом с ним второй труп, чья голова так аккуратно сползала по этим осколкам к нижней оконной раме (удивительно, как всё это не растрескалось), проходя сквозь глазницу и прибирая к своим хрупким стеклянным рукам одно яблоко, аккуратно держа его на самом конце своего пальца, мол ‒ держи, дарю! Но Афанасия Ивановича привлекло не это. Он остановился, потому что услышал чьи-то стоны и негромкую брань ‒ видимо, поле битвы унесло не все жизни, кто-то остался жив. Афанасий Иванович достал пистолет, крепко сжимая его в руках, неспешно, полный серьёзности, придвинулся к краю стены и выглянул из-за неё – никого. Мужчина двинулся вперёд, протискиваясь в нешироком лазе меж домов ‒ остальные путешественники покорно шли за ним, стараясь быть мышами, не издавая ни звука. Афанасий Иванович вышел из лаза и уже спокойно стоял, пяля вниз на почти что мертвеца. ‒ Кто бушь? ‒ спросил мужчина, прекращая чертыхаться. Следом за Афанасием Ивановичем вылезли и другие. ‒ Много вас. ‒ Мы путешественники. Следуем тут по одному делу. Ты их всех так, брат? ‒ Афанасий Иванович оглядел небольшую местность рядом с почти что мертвецом и после кивнул головой в сторону насаженных на стекло. ‒ Этих – да. А те сами напоролись… По крайней мере, когда я пришёл ‒ они уже были такие, ‒ мужчина говорил тяжело, полулёжа на земле и держась правой рукой за грудь, из которой торчало наполовину вогнанное лезвие ножа. ‒ Кто вы такие вообще нахрен? Тоже из этих?.. ‒ мужчина указал на рядом лежащих мертвецов. ‒ Ну как их… твою мать… Принцы! ‒ Эм… ‒ Афанасий Иванович думал. ‒ Даже не знаю. Мы больше на нейтральном, видимо. Кто такие Принцы? ‒ Черты поганые! ‒ мужчина так яростно отозвался, что у него изо рта полетела слюна. ‒ Сукины дети! Псы свихнувшиеся! Мы… просто помогали гражданским, а эти… начинали что-то затирать про Святую Землю, что так надо, что век человечества прошёл и пора нам всем на упокой. Фанатики! ‒ Помогали гражданским? Ты солдат? Не вижу на тебе формы. ‒ Снял. Чтобы более походить на гражданского. ‒ Это вы прибыли, чтобы разобраться с Титанами? ‒ не выдержав, спросил Мастер. ‒ Да, малец… Нихрена не вышло у нас. Афанасий Иванович присел рядом с мужчиной. ‒ Ранение глубокое. Доктор, посмотрите? Анастасия Степановна с сострадательным взглядом приблизилась к мужчине. ‒ Ни черта мне не поможет уже. Не жилец я. Анастасия Степановна легонько ощупывала рану. ‒ К сожалению, так и есть. Лезвие по всей видимости задело лёгкое. Вытаскивать нельзя ‒ я не смогу обработать рану, начнётся внутреннее кровотечение. Но и медлить тоже нельзя. Вы, должно быть, уже долго тут сидите ‒ и так много крови потеряли, есть ещё какие раны? ‒ Несколько пулевых. ‒ Плохо дело, ‒ заключила Анастасия Степановна. ‒ Не жилец я, это уж точно. Вы вроде ребята неплохие… как минимум не пристрелили сходу. Да и на этих умалишённых не похожи… Наш отряд осел где-то в километре отсюда ‒ можете… пожалуйста, отнести меня туда? Там есть кладбище… хоть похоронят по-человечески. ‒ Так может в лагере есть медикаменты? Может, можно ещё помочь чем? ‒ спросила Есения. ‒ Не… с медикаментами туго. Очень много раненых. Больных. Очень много. Наступила небольшая пауза, словно все, напрягая максимум своих извилин, пытались придумать ещё какие-нибудь варианты, чтобы помочь этому солдату. ‒ Так что, окажете услугу? ‒ повторил мужчина. Все взглянули на Афанасия Ивановича. ‒ Окажем. Нуждающегося не бросим, ‒ голос Афанасия Ивановича звучал каменным оттенком, даже, возможно, с долей суровости. ‒ Спасибо… спасибо… Лагерь строго восточнее отсюда… Километр это ведь не так далеко, да? ‒ проговаривал медленно мужчина, словно ощущая вину, что незнакомым ему людям придётся возиться с его трупом. ‒ Немного, немного. Как тебя звать хотя бы, солдат? ‒ Петька… Петька «Красный». Мужчина был уже на последнем издыхании, этот диалог сильно истратил его силы. ‒ Спасибо… спасибо, добрые люди. Анастасия Степановна встала и приблизилась к Мастеру с Есенией. Мужчина, по всей видимости желая закончить свои мучения, резко выдернул рукоять со всем вошедшим лезвием из своей груди. Смерть настигла его почти моментально. Анастасия Степановна отвернулась, щурясь в некоторой гримасе отвращения ‒ ей тяжело давалось смотреть на мёртвых, которые умирали на её глазах. А после больного Паутиной, которого не удалось спасти, мешанина жалости, сострадания и словно собственной беспомощности помочь умирающим только усилилась. Есения повернулась к Мастеру, утыкаясь носом в его плечо и обхватывая спину. Хоть она и планировала быть врачом, которому, возможно, придётся собственноручно резать людей, девушка всё не могла приучить себя спокойно смотреть не то что на трупы, а даже на обильные лужи крови и некоторые виднеющиеся внутренности. Не могла, как не старалась. Мастер поднял голову кверху, чтобы и самому лишний раз не видеть умершего, который буквально минуту назад ещё разговаривал. Он одной рукой приобнял голову девушки, словно сильнее прижимая её к своему плечу. Один Афанасий Иванович смотрел на умершего солдата безотрывно и, кажется, даже не моргая. Он снова присел рядом с ним на корточки, осмотрел куртку, во внутреннем кармане нашёл нашивку с инициалами: П. А. Краснов. Афанасий Иванович вложил нашивку обратно и встал в полный рост. ‒ Миша, если не побрезгуешь – посмотри этих парней? ‒ Займёмся мародёрством? ‒ Мастер чуть опустил голову, смотря на отца. ‒ Сложно в нынешней ситуации назвать такое мародёрством… ‒ Брать вещи с трупов. Это мародёрство, ‒ прервал Мастер фразу отца. Казалось, сейчас Афанасий Иванович более снисходителен к сыну. Как минимум он его не принуждает обыскивать трупы, а лишь предлагает, ссылаясь на брезгливость, да и голос ничуть не идёт на повышенные тона. С чего так подобрел он? Неужели это разговор, который подслушал Мастер, так повлиял на отца. На него самого или его отношение к сыну? ‒ Ладно, ‒ Афанасий Иванович повернулся обратно к мёртвому солдату, не желая спорить с Мастером. Мужчина взял окровавленный нож и принялся его осматривать. «Осмотреть трупы не так уж страшно. Да и мародёрство не столь большой грех, учитывая, скольких убили я и папа вместе. И вдруг у них найдётся что-нибудь полезное… Хм. Например? Всё же стоит проверить.» Мастер аккуратно отпустил Есению, которая вроде бы уже успокоилась. Парень прошагал к первому трупу, слегка с отвращением прикасаясь к одежде и рыская по карманам. Когда Мастер осмотрел уже двоих – Афанасий Иванович, отвлёкшись от солдата, также успел пошарить у ещё двоих, помогая сыну быстрее разделаться с этим премерзким делом. Тем временем Анастасия Степановна, пересиливая себя, также успела обрыскать в одеждах ещё одного. А вот Есения, которая не любила оставаться в стороне, когда другие работают ‒ всё же не смогла убедить себя в том, что вроде бы в этом нет ничего такого особо страшного. И хоть она и успокоилась, но сердце её начинало ускорять ритм от одной только мысли прикоснуться к трупу. ‒ Какие-то патроны, спички и сигареты. Больше ничего, ‒ держа найденные припасы в двух своих руках, сказал Мастер Афанасию Ивановичу. ‒ Хорошо. Положи к себе в сумку, ‒ мужчина слегка похлопал сына по плечу и вернулся к Краснову. Афанасий Иванович наклонился, потянул Краснова за руку и легко закинул его себе на плечо. ‒ Двинемся в этот лагерь. Думаю, сейчас это лучший вариант. Может, они смогут нам чем-нибудь помочь. Ну, или мы им. ‒ Как бы нас не пристрелили на входе туда, учитывая, что ты несёшь труп их боевого товарища, ‒ сказал Мастер. ‒ Не пристрелят… Надеюсь. С планом никто спорить не стал. Во-первых, Афанасий Иванович уже пообещал отнести Краснова к кладбищу, а во-вторых, действительно, если их не пристрелят ‒ лагерь может чем-нибудь да помочь. Мастер добровольно взял рюкзак отца, оставляя ему только переноску трупа. Афанасий Иванович ничего не сказал, лишь кивнул, как бы благодаря. Двигались они неспешно. Афанасий Иванович за весь путь сбрасывал труп раза три, несколько минут разминая затекающие плечи и спину, а Мастер часто перекидывал тяжёлый рюкзак отца из руки в руку, который лямками передавливал пальцы. Есения пыталась помочь своему возлюбленному, когда тот уставал, но ей еле-еле удавалось поднять эту сумку над землёй, не говоря уж о том, чтобы нести её куда-то. Но на какой-то части пути парень с девушкой взяли сумку с обеих сторон, каждому в руку по лямке, и так нести стало в разы проще. Вскоре они начали видеть кресты. ‒ Видимо, мы уже близко, ‒ пыхтя прокряхтел Афанасий Иванович. Это была относительно небольшая территория, где уже располагалось около сотни наскоро выполненных крестов. Ничем не огороженная площадка и множество самодельных распятий: деревянные, которые крепились одним гвоздём, либо же державшиеся обычной верёвочной перевязкой, железные, большинство из которых были сплавлены; на некоторых могилах, кроме креста, была уцелевшая фотография в рамке, подле других лежали какие-то свёртки, в которых, скорее всего, были значимые вещи умершего. Одна из могил сразу привлекла внимание Мастера – маленький аккуратный деревянный крест, который вышел слегка перекошенным, на верхушке деревяшки был красный бантик, завязанный очень аккуратно и красиво, на земле лежала плюшевая игрушка ‒ старенький мишка: пуговичный глаз и пришитая лапка, наверняка ему легко бы нашли замену «поживее», но, видимо, для покойника эта игрушка была важна. Подпирая крест, стояла фотография, изображавшая девочку лет восьми максимум; фотография выглядела достаточно целой, хотя некоторые места были слегка размыты, видимо, пророненными слезами. Девочка наивно улыбалась, держала в руках коричневого мишку, а в её русых волосах был завязан красный бантик. Мастер, полностью оглядев могилку с расстояния, указал на неё Есении. Она лишь сильнее сжала руку парня, ничего не сказав. На этом самодельном кладбище несло холодом. Буквально, если отойти шага три-четыре в сторону, то тебя возвращало в прежний мир, где временами бывал тёплый лёгкий ветер или же зной, от которого было невозможно укрыться. На могилах же стоял мороз, которого в других местах не бывало даже ночью; ветер становился более сердитым, будто прогонял отсюда гостей холодом, а о зное и речи быть не могло. Даже Солнце сразу пряталось на этом кладбище, словно не желая видеть столько смертей разом. Афанасий Иванович стоял около скинутого трупа, наблюдая за кладбищем. Кажется, мужчина видел в нём нечто большее. Он хищнически прислушивался, словно захоронения говорили с ним, что-то шептали, о чём-то просили. Бегло гулял глазами по крестам и принадлежностям на могилках, но этим беглым взглядом, казалось, он видит намного больше, чем любой другой, кто наблюдал бы за всем этим часами. Афанасий Иванович видел смерть. Смерть жены, смерти тех, кого ему пришлось убить самому, да и сам несколько раз он был на грани гибели. Можно сказать, что с самой Леди Смертью он был в дружеских отношения, и сейчас именно она показывала ему что-то, что не показывала никому другому. Внезапно наблюдения за жизнью смертей на кладбище прервал резкий и звучный голос, наученный отдавать приказы. ‒ Кто будете?! ‒ прокричал солдат. Все дёрнулись от этого возгласа, кроме Афанасия Ивановича. ‒ Путешественники. Скитальцы. Пилигримы. Называйте, как посчитаете нужным. Проходили через город и приметили вашего боевого товарища раненным, спасти, к сожалению, не удалось. Он попросил отнести его на кладбище, чтобы похоронили по-человечески. Просьба выполнена, ‒ Афанасий Иванович говорил чётко и по делу, раскрывая кратко всю суть произошедшего без утайки. ‒ Лейтенант! Это не Красный там? ‒ спросил один из солдат, стоявший рядом со звучным и резким, которого, собственно, он и назвал лейтенантом. ‒ Похоже на то, ‒ проговорил третий. Лейтенант опустил оружие. ‒ Так вы просто помогли незнакомцу? Благодетели, что ль, какие? ‒ Как не помочь. Попросил ведь похоронить по-человечески. Но всё же одна просьба у нас есть, ‒ Мастера удивляло, как его отец так спокойно и открыто говорит с лейтенантом. ‒ Просьба… Хорошо. Пройдёмте со мной. Путешественники приблизились к лейтенанту. ‒ Афанасий Мастер, ‒ сказал мужчина, крепко пожимая руку лейтенанту. ‒ Павел Серов, ‒ пожимая руку, лейтенант мигом стал более добродушным, будто понимая, что от путешественников не стоит ждать неприятностей. ‒ Михаил, ‒ сказал Мастер, пожимая руку лейтенанту и принимая его добрую улыбку. ‒ Есения, ‒ девушка робко кивнула. ‒ Анастасия Белова, ‒ Доктор также всего лишь кивнула, но более смело. ‒ Вы, двое, лопаты в руки и похороните солдата! ‒ приказал лейтенант и отправился вперёд, ведя за собой четверых скитальцев. ‒ Неужели всё так просто, пап? ‒ спросил Мастер. ‒ Временами не нужно ничего усложнять. Усложнять это слишком сложно. |