Е. М. Ковалев, И. Е. Штейнберг качественные методы в полевых социологических исследованиях

• Название: Е. М. Ковалев, И. Е. Штейнберг качественные методы в полевых социологических исследованиях
• Анкор: Kovalev Kachestvennye metody.doc
• Дата: 25.03.2018
• Размер: 1.51 Mb.
• Имя файла: Kovalev Kachestvennye metody.doc
• Тип: Документы; #17185
• страница: 30 из 40

"Естественные" типологии

Типологии — это классификационные системы, построенные из категорий, которые разделяют некоторые аспекты мира на части. Естественные типологии впервые появились в антропологии. Согласно взглядам некоторых антропологов, например, Пелто, культурное поведение следует всегда изучать и категоризировать с точки зрения самих участников событий. Иначе говоря, единицы концептуализации в антропологических теориях должны быть "открыты" с помощью анализа когнитивных процессов у изучаемых людей, а не привнесены извне из инокультурных (и поэтому этноцентрических) классификаций поведения.

Существует мощная тенденция, берущая свое начало с работ по сравнительной антропологии, направленная на сохранение и включение в отчеты тех "естественных" типологий, которыми пользуются люди. Как выразился Ф.Боас, главная цель — понять мысли людей, и весь анализ их опыта должен быть основан на их, а не на наших концепциях.

Этот подход требует анализа вербальных категорий, используемых респондентами, для того чтобы разбить сложные реальности на части. Фундаментальная цель языка — сказать нам, что представляется важным, дав этому имя и тем самым отделить его от других вещей с другими именами. Когда такие метки идентифицированы на основе анализа того, что говорят люди, следующий шаг заключается в том, чтобы идентифицировать атрибуты или характеристики, которые отличают одну вещь от другой. Итак, главное — понять, как люди конструируют мир своего опыта исходя из того, что они говорят об этом (Фрейк).

Два примера "естественных" типологий, сконструированных респондентом

Типология селян по достатку. «Бывает человек чего-то хочет, чего-то добивается, но не может. Он хоть и работает, но маленькая зарплата. Но они стараются содержать детей хотя бы. А помогаем-то конкретно тем, кто получил эти несчастные... Даже пускай они и безработные, у нас бывает и безработные достаточно приличные люди; а вот есть те, которые... но помогаем мы им все-таки, помогаем, потому что жалко детей. Не родителей, конечно, а детей. Они получили эти несчастные 30 тыс. — пособие на ребенка и быстренько постарались их пропить. А мы вот этим семьям помогаем. Купят себе бутылку, ребенку жвачку, радуйся! И ребенок радуется, потому что они редко это видят. А хлеба кусок им соседи дадут. Они голодными не останутся. А потом, в конце концов, та же мама пойдет на ГВК у нас на фабрике, украдет ту курицу, которая сдохла, которую только перерабатывать на удобрения, а она ее сварит и все равно дети будут есть. Выживают же, ведь выживают. Дохлятиной питаются и живут. И нормально. А кто сказал, что можно умереть от этого. Это одна прослойка, которые нищенствуют, не работают, живет на "детские" деньги. Но мы собираем им, что можем, потому что дети-то не виноваты, хотя дети такие же. Нельзя, конечно, ярлык вешать, что такой же вырастет, но глядя на такую жизни очень сложно человеку подняться.

Другие, которые не пьющие, но опять же, на стадии вымирания. Ну как живут... Сельское хозяйство, конечно. Я даже считаю, если нам вообще платить не будут, хоть как-то, но выживем. Хотя бы картошка все равно уродится. На огороде все равно что-то будет: огурцы, помидоры, лук. Ягоды какие-то, грибы. Этим лес кормит. С хозяйством подсобным, конечно, сложно, если не имеешь заработной платы, потому что сейчас свое хозяйство обходится очень дорого. Но на это у нас есть птицефабрика, с которой можно в случае чего что-то утащить. Тот же самый комбикорм. Из-за этого фабрика у нас и (жест — тонет). Половина комбикорма у нас идет на птицу, половина — на поселок. Все у нас растаскивается, это у нас все понимают прекрасно, но ведь не пойман — не вор.

— А меня убедили на птицефабрике, что сейчас там хорошая охрана.

— Сейчас хорошая охрана, но я же, если честно сказать, я же здесь живу, я никуда не уехала и у меня здесь хозяйство, и у соседей, и у всех остальных. Но я же знаю, что говорю, какая бы там охрана ни была. Меньше стали воровать, меньше, я ничего не говорю, но все равно это есть. И у охраны тоже свое хозяйство. У всех семьи, у всех знакомые. Это всю жизнь и везде было. За это в принципе кого-то осуждать нет смысла. За что осуждать, если людям больше неоткуда взять и никто им не собирается помогать. Потому что и мы сами все бюджетники. Я, например, и рада чем-то помочь, а откуда я возьму денег. Хотели помочь хотя бы бабкам старым, которым пенсию долго не выплачивали, так мы не знали, по какой статье это все отнести, чтобы выплатить. В бухгалтерии говорят: "Мы сами без конца на ссудах живем, а ты сейчас начнешь деньги раздавать". Из своего кошелька только. Вот когда придет бабка, здесь сидит и говорит, что на хлеб денег нету — достанешь 5000: "Хватит тебе на два дня?" — "Хватит". Поплачет здесь и пойдет. Нормально это. Это бабки. Те, которым долго пенсию не выплачивали. Сейчас, конечно, к выборам два месяца будут платить, а потом опять неизвестно, что будет с этим населением».

Средняя прослойка. «Это те, которые более-менее устроились в жизни, работают. Вот я, например, себя к средней прослойке отношу. Заплата у меня достаточно стабильная, муж неплохо зарабатывает. Ильдус, директор его предприятия, надо отдать ему должное, вот он из всех жил рвется, старается как-то приподнять социальное положение своих рабочих. Он во всем, во всех отношениях — вот и нам (администрации округа) ни в чем отказа нет. И кто бы ни обратился особенно эти старухи... Но у него свое предприятие, у него же с деньгами... Но он последнее, вот кто бы ни умер из старушек — но некому похоронить — он обязательно и оградку сделает, и гроб закажет, и транспорт даст. В этом плане он очень сердобольный человек. Для своих рабочих он тоже старается, как может, и зарплата у него — ну вот по всему нашему "кусту" ни у кого, наверное, такой заплаты нету, как на его предприятии. Хотя у него тоже своих проблем достаточно. И мы ратуем за то, чтобы это предприятие держалось. С ним и мы кое-как, но достаточно прилично, сможем жить... Ну и все. Более-менее живут те, кто работает в администрации, на птицефабрике, ИТР. Птичницы, конечно, им сложнее жить. Хотя тоже средняя прослойка. Все равно они как-то живут. Хоть какая-то материальная помощь. Пусть там мало зарабатывают, но там дают помощь яйцами и курами, ну и свое подсобное хозяйство, и люди выкручиваются. Если семья, конечно, не увлекается спиртным. Кто увлекается, у того, соответственно, хуже все это идет. Хотя если действительно взять общий совокупный доход, то пора бы всем умереть. Но из-за этого и покупают меньше всего. Если раньше привозили в магазин ту же самую колбасу, ее брали палками и батонами, сейчас же очень мало всего этого расходуется. Это даже по магазину видно: выручка совсем небольшая, т.е. она больше стала, по сравнению с прошлыми годами, но за счет роста цен, а такого нет, как было раньше».

Богатые. «Те, которые богатые и неработающие — такие люди смогли где-то когда-то что-то хорошо достать. Есть такие. Их же, богатых, тоже очень много. Есть кому что-то досталось в наследство. Сумел крутануться, и на это живет. Есть кто-то хорошо выгодно что-то продал и тоже у него и машина, и дом, и все хорошо, хотя он не работает. Но вот удачно вложил свои средства и с процентов живет. Есть богатые, которые нигде никуда ничего не вкладывали и, однако, богатые. Потому что они могут вот так прийти, меня взять за горло и сказать: "Подруга, ты мне должна". У меня поначалу был такой вариант. Я говорю: "А что это я тебе должна?" — "У тебя есть дети — ты не забывай". Я сказала: "Я не забыла об этом". В принципе, когда детьми попрекают, всегда хочется сказать: "Вот забери, что тебе надо, только отстань от меня и от моих детей, ради Бога". Они даже подходят во время торговли — вот какая бы торговля ни приезжала — я замучилась выходить: машина подъехала, эти богатые, неработающие, уже возле этой машины. Вот тут трудно сказать, работают они или нет, может, они это работай считают обирать эти машины. Они зато богатые, все у них есть. Можно поехать на рынок. Они к любому подойдут, один — в лоб, сзади еще трое: "Вот эту куртку мы берем". И что этот продавец ему скажет? Да ничего. Бери — только уходи, больше ничего не надо. "Я ящик этих фруктов забираю". — "Забирай, только больше никаких претензий". Лично сама видела, как это делается. И ничего, все нормально. Все отдают, и они... Потому что каждый боится и за свою жизнь, и за детей. И вроде думаешь, забирают не последнее. Вроде еще есть, зато уйдут и хоть оставят в покое, а то ведь могут и все забрать, человек лишится всего, а так — только части лишается. Сейчас такие люди берут все спокойно, нагло, не стесняясь. Они выполняют свою работу. Это их работа».

Основная масса населения. «Ну, хотя бы судить по тому, как они одеваются, какая у них дома обстановка — еще далеки от вымирания, далеки. Хотя тяжело, но мы уже привыкли. Деньги в принципе есть у населения. В малых, конечно, количествах, потому что каждый уповает в основном на свое подсобное хозяйство. Раньше так не было, чтобы за каждый клок земли люди приходили тут... "Вот мне еще земли, еще земли..." Из-за чего ее не стало? Не из-за того, что ее распродали кому-то и раздали. А из-за того, что сейчас действительно стали крестьяне обрабатывать эту землю. И они уже поняли, что действительно надо, чтобы земля родила. Что ее надо менять, делать севооборот... Сами сажают то картошку, то на этом месте клевер — для подсобного хозяйства. Раньше им было как-то наплевать. "А, хватит мне и три мешка картошки". Сейчас все борются за урожайность. Все поняли, что это основной доход. Если она вырастит 40 мешков картошки, а 10 продаст на дороге... На которой, кстати, запрещают продавать, мы здесь с милицией столкнулись — ругались. Я говорю: "Три месяца зарплату не дают, у нее единственный доход — продать эту картошку здесь". — "Пусть едут в город". "Да ей ехать — дороже встанет эта картошка". А многим и не на чем. Да и из-за чего ей ехать-то? Чтобы там налог заплатить? Конечно, тут можно подходить с разных позиций, и что аварийная ситуация может быть на дороге... Милиции короче не нравится, что они здесь продают. Считают, что тем самым создается аварийная ситуация на дороге. Раньше ведь такого не было, не продавали. Раньше ведь была стабильность и никто не шел — кому надо это ведро за три рубля продавать? И не было такой торговли. А сейчас нету ни пенсии, ни зарплаты, поэтому люди и вынуждены идти на дорогу продавать то, что вырастили: картошку, капусту, морковку. Живут за счет своего подсобного хозяйства.

...У нас есть специальное распоряжение какой мы можем получать налог с тех, кто торгует на территории поселка. За грузовые машины — 10 тыс., с легковой — 7 тыс. за место. Просто так с лотка — 5 тыс. за место. Мы оформляем им квитанции, как положено. Вот кто к нам приезжает — ни одна торговля не отказалась заплатить, и торгуют на законных основаниях. Из-за этого они и бегут ко мне, когда начинают их "богатые" обкладывать своим налогом. Если это местные "богатые", то пока я прихожу, их уже и след простыл, но и стоять возле машины, пока те торгуют, я тоже не могу. Получается, что торговля обижается на меня. А я не знаю, кто те "богатые", которые мешали им торговать. Записали тут, конечно, несколько номеров, разобрались с ними. Вот сейчас, последнее время, не очень бегают. "Богатые", наверное, немножко успокоились.

Вот так люди и живут, воруют. Бомжей предостаточно. Приватизация привела не только к положительным, но в основном, наверное, к отрицательным результатам. Вот эти все, которые не могут отказаться от спиртного, они приватизировали сразу, когда была поголовная, всеобщая приватизация, а теперь свои квартиры продают. Они считают, что вот они продали, получили 15 млн и теперь обеспечены на всю жизнь. А этих миллионов им на два месяца выпивки хватило. И они друг у друга здесь теснятся, ютятся — я даже не знаю, вроде все прописаны, значит, не совсем бомжи и одновременно, они бесквартирные. И с землей также. Набрали все в собственность, все продали, купили стенку и счастливы до безумия. А через два года придут к нам за этим куском земли обратно, чтоб им картошку сажать. А может, и пшеницу уже скоро сеять придется самостоятельно, а земли — ее больше нету, она к кому-то в частную собственность попала, ее не возьмешь, скоро ходить самим сельским жителям будет негде. Будем ходить по специально отведенным тропкам, — население не очень понимает это. И не хочет понимать. Очень сложно с ними. Они считают, что кто-то виноват в этом, но не они. Вся приватизация боком обходится. Это мы поймем до конца лет через десять — к чему она привела и поквартирно, и поземельно.

...Вся эта приватизация привела к худшему, может, потому, что сразу не была разработана система, как это должно проходить. Первые два года — это же вообще было!.. Налево, направо. Этой сейчас немного остепенились, какие-то законодательства появились. Вот эти бомжи, которые здесь живут... Я знаю, что они нигде не работают; продавать им уже нечего — все продано, у меня все время встает вопрос — а на что ты пьешь, дорогой? Кто тебя поит? Сейчас ведь просто так кто кого будет поить? Уже ушло то время, когда друзья кого-то угощали. Но вот у всех сейчас погреба... У нас некоторые считают: "Ну ладно, на птицефабрике воруют. Пошел, коробку яйца вынес, продал — это все нормально". И вот все видели, что он ворованное нес и все молчали, "Слава Богу, не у меня, не из моего кармана". А вот когда зима начнется... Сейчас осень, вроде еще ничего, у всех запасы свои есть, а вот зимой и весной... Они завалят здесь заявлениями и жалобами. Вроде как я должна ходить и сторожить их погреба. И все прекрасно знают, кто ворует. Но ведь опять же, их надо выловить, конкретно. А у нас рассуждают: "У государства воруют. — Пусть! Я и вижу, а не скажу". А когда у тебя самого будут воровать — уже будет поздно, потому что человек, который пошел конкретно к соседу воровать — это уже не человек».

Типология сельских элит

— Элита села и элита власти — это две разные вещи?

— Вообще, конечно, это разные вещи, с моей точки зрения.

Элита села. «Это те люди, которым доверяет народ, как-то превозносит их. Они стоят над всеми самостоятельно, часто даже не пользуясь определенной властью, данной государством. Это вот одна часть. А элита власти — это те, которые стоят у власти. Они вроде бы как у власти, а доверия к ним нет никакого. На данный момент наибольшей популярностью пользуется директор электромеханического. Он очень отзывчив к населению. Какое бы несчастье не случилось, он всегда первым откликнется. И как директор предприятия, он свое дело знает отлично. Птицефабрика, конечно, дисквалифицировала себя в том плане, что ее директор "упал" в глазах людей и как власть, и как элита. Хотя как элита он, может быть, и остался, потому что для людей элита часто связана и с материальным положением. Так у нас судят многие. Так что как элита власти — нет, а как элита села существует. А в основном то, что сейчас такая деградация происходит и для людей элитой села являются не те, кто вызывает доверие, а те, кто нигде не работает, могут нахамить, обозвать посреди дороги. Вот эта кучка неопределенная, в основном молодежь неработающая, которые творят полный беспредел. Для кого-то они являются элитой. Само понятие не увязывается с тем, что есть на самом деле.

— Кого бы Вы назвали элитой в селе из тех, кто не стоит у власти?

— Ну, наверное в первую очередь старост. Это достаточно элитные люди, и они избирались народом, а значит, к ним существует определенное доверие, хотя у них нет никакой власти. Кроме того, есть два—три человека, которым народ "смотрит в рот" и верит им.

— Долгое время элитой села были учителя. Какую роль они теперь играют?

— К своему раскаянию, ни разу про учителей даже не упомянула, потому что у населения прежнее уважение к учителю куда-то ушло. Ни споров, ни распрей не было, вот это уважение само по себе куда-то утекло. Люди перестали верить учителю, в учителя.

— Почему?

— Трудно винить в нашей жизни кого-то, например, учителей. Все люди — выходцы своего времени. Раньше образование считалось чем-то первым, как бы тяжело материально не было, учителя никогда не могли похвастаться высокой зарплатой, но они, однако ж, отдавали всего себя, чтобы воспитать в ребенке что-то хорошее. Но хотя в каждом времени есть свои отрицательные стороны. Я не хочу сказать про всех, пускай про наших учителей. Для них сейчас на первом месте один критерий — материальный. Они, например, считают, что могут объявить забастовку и требовать чего-то. Я в корне против этого, я считаю, что учителя не имеют права объявлять забастовки, как и врачи. Вы выбрали свой путь самостоятельно, вас никто туда не толкал. Это вот ваш порыв был, и вы знали, куда шли, знали, что зарплата всегда там была маленькой. И как же вы можете бастовать из-за того, что вам не добавили зарплату?! Я понимаю, что материальный стимул для всех материален, но вот это моя точка зрения. Приглашать хороших специалистов проблематично, все упирается в жилье. Если мы будем снимать ему квартиру, то еще неизвестно понравится ли она ему. Мы не можем платить даже 200 тыс. руб. в месяц. Опять мы связаны материальными проблемами.

А учителей менять бы у нас половину можно. Их квалификация совершенно не соответствует их статусу. Но так как лучшего нет, считают, что пусть будет то, что есть. А то, что мы калечим детей... Я вижу по своим детям, что учителям-то они точно не нужны. Внеклассная работа никогда не отменялась и оплачивается, но заниматься с детьми никто не хочет. Начинаешь спрашивать что делают — перечисляют огоньки. Но ведь раньше в школе такие застолья только по великим праздникам были. А теперь у них к каждому празднику застолье. Я считаю, что детей лучше на природу вывезти, чтобы они что-то новое узнали, увидели. А учителям сейчас удобнее за столом с детьми сидеть, пить чай, есть пирожное, фрукты, чем чему-то их научить. Но это мое мнение, может, потому что я по профессии педагог, учитель начальных классов, и университет закончила как педагог-психолог. Из-за этого у меня свои взгляды на это дело. Они в корне расходятся с теми, что есть. Поэтому я, наверное, и не работаю в нашей школе. Кроме того, многое зависит не только от профессиональных, но и от моральных качеств человека. Один может быть сильным профессионалом, но в отношениях с людьми что-то не ладится. А другой, наоборот, как профессионал он не очень хорош, но всей душой хочет помочь. Часто он и вредит своей помощью.

И про медиков также можно сказать. Тоже вроде бы интеллигенция, они должны нести добро, что-то светлое. Все тухнет с головы, от руководителя. И вся расхлябанность, и халатное отношение к населению, к ученикам — это все большой пробел самих руководителей, которые не хотят осложнять отношений с коллективом, им легче закрыть глаза на все творящееся у них безобразие. Они считают, что работают с коллективом, а на население им наплевать. Любой руководитель может наладить и хороших специалистов, и хорошие отношения. Вот в нашу больницу постоянно набирают людей в обслуживающий персонал. Кого он туда берет? Один алкогольнеє другого. Вот откуда он набирает этих людей, я не знаю, хотя есть достаточно много приличных людей, которые пошли бы работать. Я не знаю — или это выгодно руководителю, или еще что. Не понимаю... Но врачи у нас хорошие есть, что Елена Давыдовна, у нее своя методика, что Татьяна Владимировна, у нее совершенно противоположная методика лечения. Вот оба эти врача стараются, но подходы у них разные, противоположные. Им очень тяжело в одной больнице уживаться. Это проблема нашей больницы — два лидера не могут поделить первенство. И им тяжело, и другим это мало пользы приносит. Хотя два замечательных человека! В.П. скорее характеризуется не как врач, а как хозяйственник. Он уже фактически не практикует. У него много хозяйственных забот, и он весь "в бегах", его поймать практически невозможно. Он всеми хозяйственными делами занимается сам, хотя у него есть завхоз. По натуре В.П. — мягкий человек, добродушный, в нем нет жесткости, которая должна быть у руководителя. Он хочет быть со всеми в хороших отношениях. Это его портит, и портит его коллектив. Я не верю, что так нужно и считаю, что наша больница скоро развалится. Я и не только я принимаем все возможные меры. Но добиваемся разве только того, что один день в больнице пройдет нормально. У него полно проблем. Он боится взять на себя лишнюю ответственность. Как-то другие руководители гораздо сильнее. Тот же Б.В., директор школы, может раскрутиться, не перекладывая свои печали на чью-то голову. В.П. очень просто все решает — что-то у него случилось, он быстренько сюда бежит, а ты как хочешь, так и расхлебывай.

— Элитой со знаком "минус", но все же признанной элитой считались продавцы. Как сейчас с ними обстоят дела?

— Они не котируются никак. На прилавках все имеется в достаточных количествах. Если раньше знакомый продавец мог что-то достать из-под прилавка, то сейчас многие продавцы живут гораздо хуже, чем те, кто приобретает этот товар. Конечно, у них и сейчас есть завистники, но не так, как раньше. Если раньше считали, что они наживаются за счет укрывательства товаров, а потом подпольного бизнеса, то на данный момент самым актуальным является обвешивание. Но все равно больше негативное отношение к продавцу сохраняется по привычке.

...Церковь за последнее время, конечно, выросла в глазах. Церковь сейчас стала действительно элитной. Администрация, вообще говоря, сравнялась с церковью. Церковь должна помогать душевно, вот и мы теперь можем помочь только душевно, больше никак. Выслушать и отпустить. Но мы же не боги. А там конкретно люди идут отдыхать все-таки, послушать, посмотреть всю эту красоту. И молодежь из-за этого пошла. Они же ведь молиться не умеют, не говоря уже об отпущении грехов. Они далеки от этого, идут просто как на зрелище. Из-за этого церковь выросла в глазах населения. Раньше это было что-то недоступное и непонятное, теперь же, пожалуйста, вход открыли, ворота как в рай для всех. И народ вроде как пошел. Но я, хотя и надеюсь, что народ начнет верить, все-таки не вижу подкрепления своим надеждам. Потому что прибыло в церкви не за счет старого населения, а за счет молодежи. Но это временная прибыль, это уйдет у них, потому что зрелищность надоедает. И потом, если власть будет меняться, а если даже и не будет меняться, то все равно замаливание грехов непонятно. Посмотрите, кто в церковь ходит — вот эти мафиозные структуры, которые нигде не работают, раскатываются на джипах, прямо на них подъезжают к церкви. Я считаю, что для таких людей церковь должна бы была закрыть свои ворота, потому что это душегубцы и собиратели с нормального населения взяток. Может быть, они и кладут на восстановление храма 100 тыс., но нельзя же церковь продавать за 100 тыс.! Ну какой же это служитель Богу, если позволяет им свободно как хозяевам, чувствовать себя в храме Божьем!? Это все не очень приятно. Сейчас считается престижным приходить в церковь так же, как иметь иномарку. Это не из-за того, что ему хочется, а из-за того, что престижно, из-за того, что все "великие" вдруг стали ходить в церковь. Конечно, никаких душевных порывов у них нет. Сколько я с ними не говорила, поняла только одно — никто не верует.

— Самого батюшку Вы бы включили в элиту села?

— Ну про А.А. сложно сказать. Раньше, до его выборов в депутаты, его положение было более престижным и уважаемым. Немножечко по-другому все было. Пока был депутатом тоже было еще ровненькое такое отношение. Но здесь был новый батюшка, и народ почему-то больше потянулся к нему, к отцу Л. А вот когда получилось так, что из депутатов А.А. уже ушел и пришлось того батюшку убирать куда-то, ибо вместе они не смогли сработаться, вот здесь-то и случился какой-то надлом у части населения. Многие считали, что А.А. уже более мирской стал. Из-за этого сейчас он уже потерял тот авторитет, который имел.

— Церковь занимается благотворительностью?

— В основном для тех, кто в ней работает. А для остальных — ничего. Обращалась я как-то к нему, не для себя, для погорельцев, просила поселить их временно куда-нибудь. Он из мирских побуждений отказал. Пожалуй, больница наша большей благотворительностью занимается. Там столько бабушек немощных лежит, которым некуда деться. Я на это закрываю глаза, потому что понимаю, что без поддержки они не проживут, помочь им мы ничем не можем. Пусть уж лучше в больнице живут...

...Ведь не показывают как наше высшее начальство посетило балет или сходило, допустим, на новую постановку в театр. Показывают как наше начальство пошло к Патриарху Всея Руси или еще к какому-то, как службу отстояло. На нас давит вот это телевидение, радио, где каждые 15 минут показывают как батюшка благословил Президента. Ну а местные структуры как рассуждают — если наше начальство так делает, то и мы должны им подражать. Под знаменем Бога мы можем делать все, что хотим. Все грехи наши отмолятся, а чем больше денег дадим, тем лучше отмолятся. И свечечку не забыть поставить... У нас опять перекос какой-то страшный идет. Это невероятно, но поменялись полюса. Куда идем?! Невероятно, но и у интеллигенции та же склонность пошла. Не хочу говорить страшные слова, но на кого была надежда, на того ее практически не осталось. На словах все ратуют за чистое, доброе, хорошее, а на деле как-то все наоборот получается.

— Вы себя причисляете к элите?

— Ну наверное большинство населения меня причисляет. Отношение ко мне, как к власти. Вообще отношение разное, на две части можно разделить население. Одни считают, что вот наконец-то она пришла, давно такой человек нужен был. А другие наоборот — Господи, ну кто же пришел?! О себе трудно говорить, но я уверена, что все, кто ко мне приходили, уходили с хорошим настроением по возможности, конечно. Я считаю, что я каждого могу выслушать и постараться помочь.

— То есть Вы — элита не по должности, а по отношению к Вам населения?

— Трудно сказать. Не знаю. Я бы хотела, чтобы так было.

— Допустим, если муж — генерал, то жена пользуется правами мужа и часто чувствует себя гораздо увереннее, чем сам муж.

— У Вас в поселке это есть?

— Да, мой муж тоже чувствует себя... Хотя я ему 100 раз говорила, что ты в этих делах совершенно неуместен. Я дома фактически тоже руководитель. Я уже вошла в эту роль и не могу остановиться. Это иногда трудно, поскольку бывают моменты, когда хочется, чтобы кто-то сказал: "Да сядь, успокойся..."

— Главные специалисты являются элитой?

— Конечно, каждый специалист по-своему элитен для населения. Любой специалист. Тот же главный энергетик своей "некоронованной властью" может разрешить или не разрешить что-то сделать, обойти закон или нет. Соответственно, он тоже элитен. Также завгар, там своя кормушка, и он тоже на каком-то особом положении.

...У нас главным энергетиком был Б., замечательный специалист, он стоял у истоков, и все здесь его руками сделано. А народ у нас странный какой-то, когда Б. убирали, все говорили, что наконец-то вот, мол, допрыгался. У людей нет сочувствия, нет понимания. А Б. он ведь для них работал-то по идее и много чего сделал, не для себя, а для всех А люди в большом масштабе мыслить не хотят, все зачеркивается одной ошибкой. Каждый себя самого видеть не хочет, а в жизни других копаются с удовольствием.

У всех специалистов элитна должность, а не они сами. Сказать, что кто-то из специалистов элитен сам, как человек, к которому можно обратиться за советом, ну, возможно, вот Н.Н.; есть у нее, как у специалиста, такие задатки. К ней всегда можно было обратиться, кем бы она по должности не была. Она грамотный специалист. А все остальные интересны только своей должностью. Сейчас А.И. занимает должность главного энергетика. Раньше он был помощником Б., и в общем-то люди его обходили, интереса он ни для кого не представлял. А сейчас он главный энергетик, и к нему вроде бы потянулись люди. Будь проще, и к тебе потянуться люди.

— Каковы взаимоотношения элиты? Она разрознена или существуют какие-то традиции?

— В основном по принадлежности к какому-то предприятию. Компанию все-таки наверное складывает женщина. Если я дружу с бухгалтерией администрации, то мы и собираемся, а их мужья тоже попадают в нашу компанию независимо от места работы. Мне кажется, что у мужчин рабочие связи менее прослеживаются и поддерживаются.

— Мы как-то обошли П. Он вообще стороной держится или просто не вписывается во все эти отношения?

— Мы сразу с ним не нашли общий язык. Он как раз начал строиться, когда я на должность вступила. У нас не получилась та взаимосвязь, которую хотелось бы видеть. Потому что он коммерческая структура и ему надо нажить капитал, чтобы раскрутиться. Мне важно было выудить все, что возможно, хотя бы какую-то часть. Мне некогда было ждать, пока он там раскрутится. Налоги есть налоги, они обязательны для всех. Раз ты на нашей территории находишься, почему ты должен отличаться от И.У., от П.Я.? Ты такое же предприятие. Они помогают в разных вопросах, и ты, раз здесь появился, должен поступать также. Ну на этой почве у нас и начались проблемы. Я не люблю необязательных людей, лучше уж вообще не обещать. Он обещал полгода, я ему неоднократно напоминала, а он в итоге так и не сделал. Из-за этого у меня к нему негативное отношение сложилось. Я теперь с ним не общаюсь. Видимо, у него тоже такое отношение ко мне, может быть, из-за моей напористости. Теперь мы общаемся только через главного бухгалтера. Сам он сюда еще не заявлялся.

— Вы к нему относитесь как к элите?

— На данный момент он уже можно считать раскрутился, материальная база у него достаточно приличная, а так как работать у нас негде и везде заработки нестабильные, то к нему потянулись женщины. Это стоянка, это отдельные чаевые и т.п. Конечно, работа там не очень престижная, но туда, однако, пошли достаточно приличные женщины. Из-за того, что гнетет материальный недостаток. Деньги нужны до такой степени, что они плюют даже на образование и идут туда работать "принеси-унеси". Исходя из этого, для кого-то он является элитой, а для кого-то и нет. Для меня, например, он не элита.

— То есть понятие "элита", на Ваш взгляд, избирательно? Для одних — эти элита, для других — другие?

— Да. Для меня элита в первую очередь — это Ильдус. Какой бы он ни был грубый или неправильный в чем-то там (у него тоже криминальных ситуаций предостаточно), но я считаю, что это все же человек, который старается и вертится. Поражает его трудоспособность. Это подкупает. А некоторые руководители больше все свои личные проблемы решают, даже, когда едут решать государственные.

— Я понимаю так, что элита — это те люди, которые по всем понятиям были бы примером, чтобы их уважали.

— В те годы, до перестройки, еще можно было выбрать людей, которых можно было уважать. А сейчас... они то ли замкнуты все, боятся раскрыться, боятся показать себя такими, как они есть. Большинство сейчас живет только своей семьей: было бы в семье хорошо, а остальное... наплевать. Никто ни о ком не будет заботиться. Вот болтаются у нас пьяницы — они хорошими людьми когда-то были, нормально работали... Кого ведь в первую очередь сокращали? Тех, кто слаб к алкоголю или по характеру... И у них уже нет сил подняться, они не могут найти работу. И о них уже никто не вспоминает, хотя они были хорошие труженики, и по характеру очень добрые. У нас в последнее время спилось очень много хороших людей. И были на должностях... Еще до перестройки у нас было много коллективных поездок — в театр, на экскурсии... поэтому люди больше общались, были сплоченнее, лучше друг друга знали, помогали друг другу. А сейчас у нас в селе многие даже не знают друг друга по характеру, только в лицо. Я привыкла, что мы в деревне все друг друга знаем, и все друг о друге знаем "от" и "до". А сейчас это уже не так. Я про многих уже не могу сказать, как они живут. Уже все так и говорят: "А какое нам дело, кто как живет?" У всех своя жизнь; плохо ему — и пусть плохо, пусть он голодает, умирает, пьет, гуляет... Раньше все говорили: не надо лезть в чужие семьи. А может, как раз надо, чтобы вовремя помочь?.. У нас вот спились две сестры. Нигде они не работают, у каждой четверо детей, дети неухоженные, а ходят в школу, и другие дети уже брезгуют с ними рядом сидеть: "Фу, от тебя пахнет". Дети озлобляются, чувствуют себя...

— Второй сорт?

— Да уж какой там второй, там я уж не знаю, какой... И вот об элите — я даже не представляю, кого здесь можно назвать элитой, у нас в селе. Может, кого-то и можно, но я не всех знаю.

— А для Вас лично нет таких людей, которых бы Вы уважали, которые были бы для Вас авторитетом?

— Ну, почему, есть такие люди, но я бы их не назвала элитой. У меня много подруг и друзей, которых можно уважать, с которыми можно дружить...

— То есть, это люди авторитетные и уважаемые для Вас, но не для всего села?

— Да. Для меня они хорошие, прекрасные.

...Главные специалисты, учителя, врачи, библиотекари — раньше таких людей как-то уважали (до перестройки), а сейчас уважают тех, кто» да хотя не знаю, вряд ли их и уважают... Мне кажется, сейчас больше уважают бедных. Я, лично, не уважаю тех, кто тащит, наживается на чужом горе, ворует». Как мне один сказал: "Не умеешь ты жить. Вот мы поехали, в каком-то там совхозе договорились, взяли копалку, с ружьями в поле выехали; копалка работает, две машины загрузили и поехали, продали картошку..." И они сколько-то там миллионов отхватили. И это, говорю, ты считаешь, что вы нормально заработали? Как можно еще об этом говорить? А он только смеется, вроде того, что я "старая коммунистка, кто так сейчас рассуждает? Сейчас надо искать выходы.»" Мне не нужны такие деньги. Я не хочу такого. Я говорю ему: "Хорошо, вы выехали в поле, и к вам приехали те ребята, которые сажали эту картошку, вы бы в них стреляли?" — "Стреляли бы, а что ты думаешь? А что еще сделаешь?" И он запросто об этом говорит. И ездит на машине с таким понтом.» Ну, правильно, каждый деньги зарабатывает по-своему.

В конце 80-х годов по радио, по телевизору все выступали, что вот коммунисты... вот они дачи строят... вот они по пять квартир имеют... А сейчас? Что сейчас делается?

...Или вот у нас на краю села сын Лужкова строится, и в какой-то праздник устроили там стрельбу. К нам женщина в сельсовет прибежала, сама москвичка, здесь отдыхает. Я говорю: "Что Вы хотели?" Она: "Ну как же, устроили стрельбище, так страшно, надо что-то делать..." Я говорю: "Пишите заявление в милицию". — "Ой, да я не знаю..." — "А чего тут знать — пишите заявление, отвезете в район..." — "Ну какая-то власть должна здесь быть..." Я говорю: "А почему Вы считаете, что женщины из сельсовета должны идти, разбираться с этим Лужковым?" А милиция, конечно, тоже не поедет. А до этого у нас с ней еще был разговор, она приходила к нам: "Ой, я посмотрела — ведь люди все за коммунистов, это же будет война, да это же я не знаю, что будет..." Я говорю: "А у нас что, сейчас не война? У нас сейчас убивают больше, чем в войну". И сейчас она тоже: "Лужков..." — "Ну и что — Лужков. Нам он не мешает; пусть себе стреляет, главное, что не в людей".

...Они сами себе хозяева. Кто к ним пойдет? Наш участковый, этот мальчик? Да они его пристрелят, закопают, и никто знать не будет. При коммунистах такого не было. Вот говорят — они в лагеря ссылали... А у нас сейчас убивают, расправляются... не нравишься ты мне — застрелят тебя, и искать никто не будет. У нас с Москвы выселяли стариков, чтобы квартиры себе захапать; стариков убивали, хоронили на нашем кладбище.. Да, прилавки сейчас полные, но я не могу купить эти продукты.» Талоны-то начались только во время перестройки, а до этого мы разве по талонам жили? Я помню на свою зарплату съезжу в Москву, наберу продуктов, и живу целый месяц спокойно. Всю мебель я покупала в кредит; постоянно ездила на экскурсии, на концерты — и в Москву, и в Ленинград... Мне кажется, честным трудом сейчас не разбогатеешь, поэтому я с... даже рядом бы не прошла, а с пьяным остановлюсь, поговорю. И мне будет с ним интересно.

...Вот у нас главный зоотехник, женщина, поставлена на это место совершенно незаслуженно. На нее смеялись все, а она ходит, плюет на всех, она теперь царь; и все молчат, потому что знают: если ей что скажи — завтра иди ищи работу. Ее элитой назвать — ху! — она в подметки не годится любому пьянице. А ходит — вся из себя... Операцию сделала: кожу натянула, все красоту блюдет... Здоровается сквозь зубы.

...Я считаю, интеллигентность — это у человека в душе, это не зависит от образования... Элиты нет, что интеллигенция вывелась вся, что элита — можно разве эти слова к людям применять? Если бы мне написали, что элита — это такой, такой и такой человек, без погрешностей... да и то такого сейчас не найти. Я по породам вот знаю, как мы кур проходили, что такое элита. А как к людям это применить... Интеллигентных-то сейчас только среди низшего класса можно искать, из старых людей, которые мудрые. Раньше такими людьми считались попы, духовные люди... А сейчас батюшка — ну как сказать, я его не очень хорошо знаю. Раньше он мне очень нравился, потом, когда он в депутаты ушел, он стал дерганый какой-то. Может быть, из-за того, что ему приходится много работать...

...А власть у нас... настоящая — я считаю, у Ильдуса Усмановича, который умеет руководить властью. И если он построился, он это заслужил. Этот дом, усадьбу он заслужил, про него я ничего не могу сказать. Этот человек старается не только для себя, но и для других. А директор птицефабрики пользуется своей властью только для себя, в свою пользу, для людей он не старается.

...Да какая сейчас у директоров власть? У них власть над нами, над рабочими, а так-то они сами без власти. Единственно кто мне нравится — это Ильдус Усманович. Вот этого человека я уважаю как руководителя. С его приходом на завод производство поднялось; он набрал хороший коллектив, держит дисциплину. Кто-то напился — его увольняют. Предупреждают об этом сразу; и люди как-то подтягиваются, побаиваются... Получают они хорошо. Руководство о них заботится. И сам Ильдус ведет себя не вызывающе, люди на него не злятся. Богатые люди так и должны себя вести, немного по-другому, чтоб не вызывать ни зависти, ни злобы. И дисциплина, конечно, нужна. Нужно, чтобы люди работали как следует и хорошо получали, а то на птицефабрике так же работают, боятся потерять работу и ничего не получают. Перед выборами все ждали на птицефабрике, что поднимут зарплату, все уже обговорили, а директор вышел, говорит: "У нас денег нет, мы и так задолжали". И никакой прибавки теперь не предвидится. Некоторые получают по 200 тыс., по 150. Если кто побольше получает, так начальство найдет, как "срезать", к чему придраться».