Экзистенциальное творчество А. Камю и русская философская мысль рубежа xixxx веков точки пересечения Курсовая работа

• Название: Экзистенциальное творчество А. Камю и русская философская мысль рубежа xixxx веков точки пересечения Курсовая работа
• Анкор: lecture
• Дата: 04.07.2021
• Размер: 77.8 Kb.
• Имя файла: kursovaya_rabota_Korkinoy_E_M_Filosofskaya_ekzistentsialnaya_mys.docx
• Тип: Курсовая; #223278
• страница: 3 из 5

1.4. Экзистенциализм в литературе

Экзистенциализм в литературе предполагает анализ поведения человека в кризисных ситуациях, когда ответственность за свои действия проявляется наиболее ярко. Например, герои А. Камю изображены в момент предельного напряжения: в повести «Посторонний» главный герой совершил беспричинное убийство, в романе «Чума» современный город вдруг оказывается охваченным эпидемией чумы, его закрывают и стараются бороться с заболеванием, и в этой ситуации становятся очевидны человеческие качества героев, их личностные особенности.

Одна из главных тем экзистенциализма в литературе – утрата смысла жизни, изношенность духовных ценностей, которые уже ни для кого не ценны, кризис мировоззрения. Так, главный герой романа Ж. П. Сартра «Тошнота» Антуан Рокантен перестаёт воспринимать окружающий его мир как нормальный, все предметы кажутся ему липкой и вязкой массой, вызывающей отвращение. Всепоглощающее одиночество человека, его ничем не ограниченная свобода приводят к вседозволенности и, в конечном итоге, к смерти. Этой идее посвящена аллегорическая драма А. Камю «Калигула». Кризисная ситуация, часто вымышленная или надуманная, обнажает человеческую природу, и не всегда эта природа оказывается привлекательной.

Так, в романе У. Голдинга «Повелитель мух» на необитаемом острове в результате авиакатастрофы оказывается множество подростков, без единого взрослого. Их радость от свободы, первоначально весёлая жизнь скоро переходит во вражду, заканчивающуюся убийством. Иногда для изображения трагичной свободы, «заброшенности» человека в мире используются фантастические, гротескные образы: в «Пене дней» Б. Виана герой, чтобы вылечить свою жену (внутри неё растёт лилия и душит её), работает на оружейном заводе: согревает своим телом посаженное в землю оружие, чтобы оно выросло. Абсурдность действий и реплик героев ещё больше подчёркивает одиночество и трагизм их положения.

Экзистенциализм не является литературной школой, свою принадлежность к нему признавали только Ж. П. Сартр и А. Камю. Настроения экзистенциализма можно найти в прозе С. де Бовуар, Н. Мейлера, А. Мёрдок, У. Голдинга, Х. Э. Носсака и др. Предшественниками экзистенциализма считаются писатели Ф. М. Достоевский и Ф. Кафка, философы Л. Шестов, Н. А. Бердяев, С. Кьеркегор. Во второй половени 1950–х гг. экзистенциализм постепенно утрачивает своё влияние и популярность, но основные мотивы его унаследовали «новый роман», «театр абсурда» и другие.

Глава 2. Творчество Ф.М. Достоевского и литература экзистенциализма

2.1. Философская экзистенциальная зарубежная литература и творчество Ф.М. Достоевского: общее и различное

Одной из главных проблем экзистенциальной философии является вопрос о взаимодействии индивида и рода. Большинство представителей экзистенциальной философии отстаивают приоритетность личности над обществом. Ж.П. Сартр критикует поклонение социальному, ибо оно отчуждает человека от собственного Я, лишает свободы. Религиозный экзистенциалист Н.А. Бердяев тоже ратует за эту идею. По его мнению, социум способствует закабалению человека, потере себя: «Человек находится в дурной рабьей зависимости от общества, и он сам создает эту зависимость, гипостазируя общество, создавая о нем мифы» [5].

Надо сказать, что и в творчестве Достоевского присутствует эта проблематика. Казалось бы, на этом основании можно причислить русского писателя к предшественникам экзистенциальной философии, но это чрезвычайно упрощенный взгляд на философское наследие Достоевского. Романы мыслителя разноплановы: с одной стороны, он против того, чтобы общество навязывало отдельной личности стереотипы поведения, эталоны одежды, потребительский вкус, но, с другой – Достоевский предупреждает нас об опасности «выхода» из системы координат, которую устанавливает социум.

На первый взгляд, кажется, что, попирая общественную мораль, отдельная личность способна самоутвердиться. В двух своих произведениях Достоевский исследует именно этот вопрос. Так, в «Записках из подполья» главный герой в поисках собственного истинного «Я» в конечном итоге совершает преступление, и таким образом Достоевский показывает, что человек не может пренебрегать социальным. Индивид, полностью утративший органическую связь со своими близкими, есть аномальный индивид. Вся широта кругозора такого человека сужается до анализа собственного «Я». Эгоист приписывает себе своеобразное сверхзначение и отказывает другим в каком–либо значении. В романе «Преступление и наказание» Достоевский еще более отчетливо описывает катастрофические последствия утраты органической взаимосвязи между индивидом и родом. Раскольников, развивая свою расистскую теорию деления общества на различные «разряды», утверждает, что демиурги исторического процесса – Наполеоны, Солоны, Магометы – презирали общественную мораль, они стремились выйти из той системы координат, в которой чувствовали себя скованными. Весь социум превращался для таких великих личностей в поле своеобразного социального эксперимента, где уже не считаются ни с отдельной «слабой» личностью, ни со всем обществом в целом.

Человек свободен в своем нравственном выборе, ничто не довлеет над ним. Осознавая эту фантастическую свободу, Раскольников выбирает «кровь по совести». И в этом коренное отличие произведений Достоевского от интеллектуальных положений философии атеистических экзистенциалистов. Персона, утратившая живую связь с другими людьми, способна не только на духовное самоубийство, но и на убийство другой личности. Убивая старуху–процентщицу, Раскольников метафизически убивает и себя. В первобытном социуме, например, изгнание из рода было равносильно смертному приговору: разорвав связь со своими близкими, человек буквально совершал самоубийство. В более развитых обществах одиночество тоже может приводить индивида к самоубийству. Отпадая от социума, разрывая органическую связь с ним, Раскольников и подпольный человек утрачивают свой человеческий образ.

Но Достоевский, с другой стороны, выступает и не на стороне социального, которое способно не только защищать личность от насилия, но обладает возможностью деформировать индивида, полностью отчуждать его от своего «Я». В этом случае отдельную личность начинают проживать другие. При этом индивид теряет свободу совести, большинство стереотипов поведения, межличностного взаимодействия навязаны ему кем–то другим. Проблема обезличивания, отчуждения человека от своего собственного «Я» является одной из главных в современном постиндустриальном обществе. Этот тип общественной структуры «штампует» индивида, в котором все меньше остается личностного, своего и все больше чужого, внешнего.

Достоевский, как и многие представители экзистенциальной философии, критикует философские построения Г. Гегеля и К. Маркса. В глобальных системах этих мыслителей человек выступает либо одной из миллионов песчинок познания Абсолютным духом самого себя, либо, как в философии К. Маркса, личность есть лишь слепок экономических отношений, царящих в обществе. В теории К. Маркса отстаивается концепция пролетарской революции, в которой «идеальное» общество выступает как цель, а жизнь представителей привилегированных сословий как средство. И Достоевский глубоко исследует эту этическую проблему в романе «Братья Карамазовы», квинтэссенцией которого является постулат о том, что живая личность есть высшая цель, но никогда не средство достижения социального прогресса [11, с. 107].

В отличие от экзистенциалистов, для которых индивидуальное много выше социума, и, наоборот, в отличие от марксистов и гегелианцев, для которых общество важнее отдельного индивида, Достоевский выдвигает идею православной соборности, им предпринята титаническая попытка гармонизации взаимодействия человека и рода. Личность жертвует собой для общества, если того требует трагический вызов истории, но и сам социум, осознав эту жертву, дает возможность для максимального развития самой личности, заботится о ней и способствует ее подлинному расцвету.

Формулируя идеал православной соборности, писатель просто не представлял себе персону, не взаимодействующую с другими людьми. Одинокая, покинутая всеми личность, о которой после Достоевского писали экзистенциалисты, – это «модель» индивида в «Преступлении и наказании» и «Записках из подполья». В этих произведениях Достоевский отрицает эгоистический индивидуализм, в котором человек подчиняет себе все силы социума, общество в таком случае необходимо лишь для реализации его эгоистических целей. Но Достоевский отрицает своим идеалом соборности и вторую крайность, в которой социальное – все, а индивидуальное – ничто.

Критикуя идею коммунизма, Достоевский выступает против механического, принудительного братства между людьми. Соборная идея – это объединение братьев, социализм – это союз, в основу которого кладется суровое принуждение и дисциплина. В соборный идеал входит свобода личного выбора человека. Коммунизм, напротив, предлагает принудительное деспотическое содружество. В коммунистической идеологии отрицается сближение индивидов через религию, соборное же объединение личностей возможно через Христа. В идеале соборности личность имеет абсолютную ценность, в идее коммунизма индивид – статистическая единица, своеобразная экономическая категория.

Важной темой экзистенциальной философии является вопрос о сущности социального отчуждения в обществе, когда один человек противостоит другому человеку. Экзистенциальные философы, наряду с К. Марксом, констатировали этот печальный итог развития западного общества. Присутствует подобная проблематика и в творчестве Достоевского. Русский писатель является автором своеобразной «объемной концепции» отчуждения, в подходе Достоевского сочетаются как внутренние причины отчуждения, обусловленные желанием личности сохранить свою индивидуальность, так и внешние, экономические, когда «отпадение» человека от человека порождено сущностью царящих в обществе социальных отношений.

Достоевского, особенно зрелого, мы, разумеется, не можем поставить в ряд революционеров, ниспровергателей социальных систем, в этом он очень отличается от позднего К. Маркса. Но Достоевского, с другой стороны, мы не можем назвать и апологетом буржуазного строя, так как писатель ясно видел его пороки, и он не мог принять учение коммунизма хотя бы потому, что оно отрицает религию. «Достоевский проповедовал духовный коммунизм, ответственность всех за всех, – пишет в своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма» Н.А. Бердяев. – Так понимал он русскую идею соборности. Его русский Христос не мог быть приспособлен к нормам буржуазной цивилизации». Несколько позднее П.А. Кропоткин в серии своих очерков о русских писателях отметит, что такого неистового защитника всех бедных и угнетенных, как Достоевский, невозможно отыскать во всей отечественной литературе.

Проблему сословного (классового) отчуждения, которую К. Маркс разрабатывал теоретически, Достоевский ощутил на практике. Во время отбывания наказания за членство в кружке М.В. Петрашевского писатель находился в тюрьме вместе с представителями непривилегированных сословий. Именно тогда Достоевский осознал всю глубину бездны, разделяющей простой народ и элиту русского общества. Дворянина Достоевского основная масса арестантов не принимала за своего из–за того, что он занимал более привилегированное положение в обществе, имел жалование, небольшое «родовое гнездо», а у основной массы тюремного люда собственности не было. Достоевский в своей автобиографической повести «Записки из мертвого дома» достаточно ярко выразил этот мотив: частная собственность не только благо для человека, но и его тяжкий крест. Она способна раскалывать общество, люди, не имеющие ее, лишенные ее по разным причинам, становятся непримиримыми врагами собственников. И в осознании этого факта Достоевский очень близко подошел к теории отчуждения, которую разрабатывал К. Маркс.

Достоевский не мог примириться и с тем, что в буржуазном обществе человек стал товаром, вещью. Он стал рассматриваться сугубо утилитарно, буржуа смотрели на личность лишь под экономическим углом: способна ли она будет приносить прибыль для какого–либо капиталиста. И К. Маркс, и Достоевский восстают против такого «одномерного» отношения к человеку, личность есть высшая цель, но не средство материального обогащения. В своем «Дневнике писателя» Достоевский пишет: «Я никогда не мог понять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а сами оставаться во мраке» [12, с. 34].

Герой Достоевского старец Зосима в романе «Братья Карамазовы» говорит о том, что именно собственнические интересы, личная корысть так обособляют человека от человека. Собственник становится одиноким и покинутым, а лицо, не имеющее какого–либо имущества, готово иногда даже пойти на преступление, чтобы его приобрести [11, с. 69].

И в факте осознания отчуждающей силы буржуазного общества большая заслуга Достоевского, здесь у него немало точек соприкосновения с теоретическими разработками К. Маркса. Но во многих вопросах мыслители расходятся радикально. Для Достоевского религия не есть опиум народа, она своеобразный гармонизатор межличностных отношений, а не «обезболивающее» для человеческой души. Новый идеал Вавилонской башни через воплощение коммунизма, который предложил К. Маркс человечеству, по мнению писателя, никогда не будет достигнут.

Однако в творчестве Достоевского есть аспекты экзистенциальной теории отчуждения. Наиболее ценным в свете этой теории является произведение «Записки из подполья». М. Хайдеггер в своих работах отмечал тот факт, что общество способно существенно обезличивать индивида, деформировать его самость. Еще до работ немецкого философа Достоевский говорит о серьезности подобной проблемы. В своем произведении «Записки из подполья» он показывает путь растворения человека в безликой общественной среде, социум видоизменяет личность и порождает совершенно специфического индивида. Главный герой этого произведения желает выйти из системы детерминирующего влияния общества, ибо оно хочет навязать герою то, что ему абсолютно чуждо. Персонаж данного произведения не желает, чтобы его жизнь проживали другие. Ему предлагают весьма тривиальный вектор развития: он должен стремиться либо к социальному статусу, либо к максимальному увеличению своей покупательной способности, либо к славе и успеху. Но все это навязывается личности извне, она захвачена внешним процессом, в котором медленно распыляется ее индивидуальность.

Достоевский впервые в истории человеческой мысли предупреждает нас об опасности несвободы. Весь пафос романа «Братья Карамазовы», и особенно его главы «Великий Инквизитор», заключается именно в этом. Свобода совести, система личностных аксиологических установок не может быть отторгнута от человека, нельзя, используя манипуляторные технологии, деформировать внутренний мир личности, преступно раскалывать ее мировоззренческое ядро. В этом смысле Достоевского можно отнести к предшественникам экзистенциальной философии.

Но в чем его отличие от экзистенциалистов? Оно, прежде всего, в том, что русский писатель был защитником морали традиционного общества. Прямым следствием экзистенциальной установки на идее «порочности» общества и на тезисе о всеобщей некоммуникабельности является своеобразное раскольниковское «право на преступление» [5, с. 49].

Если общество есть абстракция, если не существует ближнего, как в философии Ж.П. Сартра, если общество способно только деформировать личность, как у М. Хайдеггера, производя на свет «шаблонного» индивида, то личности, осознающей этот процесс, нет смысла соблюдать моральные нормы данного социума. Для сверхчеловека (в терминологии Ф. Ницше) общественная мораль ничего не значит. Персона сама вольна определять «правомерность» и «нравственность» своих поступков. Такова теория Раскольникова из «Преступления и наказания», и Достоевский предупреждает нас об опасности пренебрежения моралью общества.

Индивидуальное в человеке, по мнению Достоевского, не первично по отношению к социальному, порождает тип личности именно общественность. В традиционном социуме, в котором жил и творил Достоевский, расистская теория Раскольникова в отечественной литературной критике и философии была воспринята чрезвычайно негативно. Ближний в традиционном обществе не враг и конкурент, а соратник и друг. Ближнему надо помочь, а не победить его во взаимной борьбе [3, с. 21].

Э. Фромм, который очень тепло отзывался о Достоевском, ввел замечательный философский термин – патология нормальности. Если рассматривать теорию Раскольникова из рамок «открытого общества», то он абсолютно правильно поступает. Если не существует никаких идеалов в общественной системе, нет взаимопомощи и любви, а ведется непримиримая «борьба всех против всех», то нужно «победить» ближнего [24, с. 51].

Но поступок Раскольникова патологичен для представителя традиционного общества, где социум основан не на конкуренции, а на сотрудничестве между людьми. Таким образом, Достоевскому принадлежит своеобразная «объемная теория отчуждения». Писатель, созерцая Европу и Россию, уловил отчуждающую силу частной собственности, так как именно она способна делать из людей непримиримых противников, борющихся друг с другом за обладание ею. Человек в теории отчуждения К. Маркса противостоит не только другому индивиду, в котором видит своего конкурента, но и всему миру, продукту труда, который сам же создает.

Проблема отчуждения индивида от индивида осознана и Достоевским. Он, как и К. Маркс, видел, что общество утратило былое единство, социум стал распадаться на антагонистические сословия. Главное отличие позиции К. Маркса от точки зрения Достоевского заключается в вопросе о революции. Для Достоевского никакая «великая» цель не оправдывала насилия над отдельной личностью. Идеальное общество, как позиционировал коммунизм К. Маркс, не должно было строиться на костях сотен тысяч людей. Цель не оправдывает любые средства.

Опыт советского проекта, в котором были частично реализованы теоретические построения К. Маркса, оставил двоякое впечатление. Отчуждение между людьми было частично преодолено, возник новый социум, были созданы некоторые условия для сближения индивидов, общество было основано не на конкуренции, а на взаимопомощи и сотрудничестве. Но советский проект потерпел неудачу, общество снова стало ареной «борьбы всех против всех». В этой связи как никогда актуальны идеи «снятия» отчуждения, которые предлагал Достоевский. Опираясь на православную соборность, можно снова объединить расколотую противоречиями цивилизацию, и в этом глубокое педагогическое значение творческого наследия Достоевского [4, с. 81].

Перед Россией возникла серьезная проблема: происходит разрушение ядра традиционного общества, выразителем которого был писатель. Главным негативным последствием подобной операции может быть демонтаж собственной культуры и русского цивилизационного своеобразия. Поэтому чрезвычайно опасно разрушать традиционное русское общество, так как десятки миллионов людей могут быть дезориентированы. И тогда исторически окажутся более правы экзистенциалисты, а не Достоевский. Западное общество – это общество извечных одиночек, о которых так проникновенно писали Ж.П. Сартр и А. Камю в своих романах.

В современной цивилизации личность переживает всевозможные жизненные ситуации, в которых медленно стирается идея конечности человеческого существования. Смерть как бы утрачивает свою реальность, западный человек убежден, что будет жить вечно. Достоевский и представители экзистенциальной философии своими произведениями напоминают читателю о неминуемом итоге его существования. Человек должен всегда помнить о смерти.

Однако и здесь позиции экзистенциалистов и Достоевского не сходятся полностью. Попадая в «пограничную ситуацию», находясь между существованием и смертью, персонажи Достоевского и, например, Ж.П. Сартра ведут себя по–разному. Страх не существования возвращает их к осознанию конечности собственного бытия, но степень этой фобии у них разная. Персонажи Достоевского более спокойны, смотрят прямо в глаза смерти. Герои романов Ж.П. Сартра, напротив, не находят себе места, ужас Ничто (в терминологии М. Хайдеггера) их полностью парализует.

Для Достоевского, в отличие от представителей атеистического экзистенциализма, личность неуничтожима, душа человека вечна, в религии осуществляется победа над смертью и страхом, порожденным ею. Смерть возможна во времени, вне времени ее не существует [24, с. 58].

Важной темой экзистенциальной философии является вопрос о смысле человеческого существования. Вслед за Ф. Ницше экзистенциалисты как религиозного, так и атеистического направления констатировали богооставленность человеческой цивилизации. Мир неожиданно стал «плоским», лишенным «вечных» Абсолютов. И вместе с медленным процессом богоубийства, который осуществлялся с начала Нового времени, мыслители, обладающие определенной долей чуткости, стали ощущать абсурдность человеческого существования. Из жизни среднестатистического человека исчезли сущностные вопросы, был утрачен потусторонний метафизический вектор. И Достоевским, а вслед за ним и многими экзистенциалистами, глубоко осознан этот процесс, происходящий в социуме.

Главное отличие взглядов писателя от идей представителей атеистического крыла экзистенциализма в том, что для Достоевского вопрос о существовании Бога напрямую связан с вопросом о смысле жизни человека. Если Бога нет, то нет и никакого смысла бытия, жизнь превращается в театр абсурда и в торжество бессмысленности. А. Камю, а вслед за ним и Ж.П. Сартр, предпринимают титаническую попытку обрести смысл экзистенции на земле, вне вечности. Но оба приходят к неутешительным результатам, А. Камю, например, утверждает, что смысл существования человека невозможно найти, его просто нет, существование личности абсурдно.

Экзистенциальная философия говорит, что у человека должно быть мужество для того, чтобы существовать в абсурдном мире. Задумываться о смысле жизни – привилегия сознания человека, даже самые высокоразвитые приматы не способны на это, отличие личности от зверя заключается именно в том, чтобы не просто экзистировать, а в том, чтобы существовать для чего–либо, существовать осмысленно. Жизнь человека должна быть освещена высшим метафизическим смыслом, преодолевающим личную замкнутость. В этом пафос романа Достоевского «Братья Карамазовы», и особенно его главы «Великий Инквизитор». В своем «Дневнике писателя» Достоевский пишет: «А выходит именно напротив, ибо только с верой в свое бессмертие человек постигает свою разумную цель на земле. Без убеждения же в своем бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше, а потеря высшего смысла жизни (ощущается хотя бы лишь в виде самой бессознательной тоски), несомненно, ведет за собой самоубийство» [12, с. 90].

Важным аспектом экзистенциализма является вопрос о свободе. Достоевский в данном случае серьезно повлиял на представителей, как атеистического экзистенциализма, так и религиозного. Можно назвать двух крупнейших представителей этих философских направлений, которые называют Достоевского своеобразным «учителем» – Ж.П. Сартра и Н.А. Бердяева. К системе идей Достоевского и интерпретации им проблемы свободы несколько ближе Н.А. Бердяев, чем Ж.П. Сартр. Для русского писателя вопрос о свободе напрямую связан с религиозной концепцией существования Бога.

В романе «Братья Карамазовы» Достоевский произнесет очень глубокую фразу о том, что если Бога нет, то все дозволено. Ж.П. Сартр интерпретирует эту фразу не в понятийном поле русского писателя, а в духе собственной философской системы. Он, критикуя христианство, настаивал на том, что религия не только ограничивает свободу человека, но и перекладывает всю ответственность за поступок индивида на плечи Бога. Бог в рассуждениях Ж.П. Сартра выступает как соучастник мирских дел человека. Но в этом заключается фундаментальное отличие позиции атеистических экзистенциалистов от системы религиозных взглядов Достоевского.

Видный советский исследователь творчества Достоевского Г. Фридлендер в своей книге сравнивает «модели» индивида в «Преступлении и наказании» и романе А. Камю «Посторонний». В этом сопоставлении чрезвычайно ярко прослеживаются разные типы общества, которые во многом формируют антропологический тип личности. В традиционном социуме, ярким представителем которого был Достоевский, она не покинута другими людьми, напротив, в «открытом обществе» человек обречен на тотальное одиночество, весь мир кажется ему враждебным и чуждым: «У Достоевского Раскольников ощущает себя чужим окружающим людям, испытывает желание уединиться, уйти на время мыслью без остатка в самого себя. Но и отрезав себя наглухо от людей в своей каморке, уйдя с головой в свои одинокие размышления, Раскольников в них все же остается, связан со всем миром. Перед взором Раскольникова стоит не только его собственная, личная судьба, но и жизнь матери, сестры, горе Мармеладова и его семьи, жизнь Сони и встреченной им на бульваре пьяной девочки. Неосознаваемые подчас самим Раскольниковым, но не менее крепкие от этого нити связывают его с жизнью угнетенной России, с тысячами «униженных и оскорбленных» [28, с. 130].

Из другого материала сделан Мерсо: сознание взаимосвязи своей, личной судьбы и судьбы других, окружающих людей, мысль о единстве их коренных жизненных интересов ни разу не приходит ему в голову» [29]. Индивидуум, отчужденный от себя, общества и природы, – типичный представитель экзистенциальной философии. И Достоевский выступал против такой «модели» человека.

Опираясь на вышеизложенные факты, видим, что Ф.М. Достоевский, как достаточно яркий представитель традиционного общества, просто не мог представить себе личность, полностью утратившую органическую связь с обществом. В традиционном обществе она есть средоточие многих надындивидуальных связей. В этом и заключается главное отличие творчества Достоевского и философских систем большинства экзистенциалистов.

Но есть и то, что безусловно позволяет поставить Ф.М. Достоевского в один ряд с экзистенциальной литературой. Это проблема утраты смысла жизни и, как следствие – самоубийств, является достаточно важной темой экзистенциализма. Достоевским в художественных произведениях и публицистике тема утраты смысла существования поставлена предельно остро. Многие биографы писателя указывали на наличие суицидального синдрома у самого Достоевского, например, в письмах к брату Достоевский не раз заявлял о намерении добровольно уйти из жизни. Может быть, именно поэтому практически во всех романах писателя появляются люди, добровольно ушедшие из жизни или, как минимум, выказывавшие такое намерение.

Э. Дюркгейм, автор так называемой «социологической теории» самоубийства, в своем фундаментальном исследовании мотивов суицида отметил  основные причины, вызывающие потерю витальности. Он рассматривал это печальное явление как результат разрыва интерперсональных связей личности, отчуждения индивидуума от той социальной группы, к которой тот принадлежит. Учитывая особенности этого разрыва, Э. Дюркгейм выделяет три основных типа самоубийства: эгоистическое (у лиц, недостаточно интегрированных с определенной социальной группой), альтруистическое (полная интеграция с социальной группой) и анемическое (реакция личности на тяжелые изменения в социальных порядках, приводящая к нарушению взаимных связей индивидуума и социальной группы).

Персонажи романов русского писателя кончают жизнь самоубийством не по причинам общественного характера: крайней бедности и нищеты, либо невозможности выйти из тупиковой, безвыходной ситуации, а сугубо (чаще всего) по идеологическим, мировоззренческим причинам. Достоевский – автор своеобразной теории «идеологического» самоубийства, социальные мотивы суицида стояли для писателя на втором плане.

Суицидологи, изучавшие эту проблему, в своих исследованиях отмечают, что в XX веке в относительно благополучных странах, в «золотом миллиарде», число самоубийств едва ли не превосходило число суицидов в «отсталых» странах. Отчасти это объясняется тем фактом, что современный индивид «отпал» от некоего целого, одиночество – печальный удел человека. Личность участвует в непримиримой конкурентной борьбе, противостоит как другим личностям, так и себе, ибо она вынуждена быть такой, какой ее формируют другие. Из–за этого неразрешимого противоречия между внутренним «есть» и внешним «надо» человек чувствует себя несчастным, одиноким, покинутым всеми.   Он не принадлежит сам себе.

Индивид, удачно занимающий свою экономическую нишу, ощущает внутреннюю пустоту и тревогу, теряет смысл экзистенции. «А потому в мире все более и более угасает мысль о служении человечеству, –  говорит старец Зосима в романе «Братья Карамазовы», – о братстве и целостности людей и воистину встречается мысль сия даже уже с насмешкой, ибо как отстать от привычек своих, куда пойдет сей невольник, если столь привык утолять бесчисленные потребности свои, которые сам же и выдумал? В уединении он, и какое ему дело до целого. И достигли того, что вещей накопили больше, а радости стало меньше» [11, с. 164].

Для Достоевского вопрос о смысле жизни напрямую связан с вопросом, существует ли Бог и вечная жизнь. Писатель утверждает, что без бессмертия личности земная жизнь утрачивает смысл, превращаясь в театр абсурда.

Проблема утраты человеком смысла собственного существования рассматривается Достоевским практически во всех романах. Но наиболее системно этот извечный философский вопрос писатель исследует в произведении «Бесы». Отражение философских взглядов Достоевского осуществляется через Кириллова, одного из персонажей данного произведения.

Писателя пугает не только возможность, «право» личности на самоубийство, но и страшная нечеловеческая свобода такого выбора. Идейная диалектика безграничной свободы может приводить не только к праву на убийство, как в «Преступлении и наказании», но и к духовному и физическому самоубийству, как в «Бесах». Персонаж романа Кириллов поражен духом Нового времени, он пытается поставить себя на место Бога, но это приводит его к суициду. Мир стал богооставленным, исчезла опора человека. Если Бог перестал вмешиваться в дела человека, то человек абсолютно свободен, ничто не довлеет над ним. Эту «радость» освобождения от религиозных пут очень ярко выразил этот персонаж. И эта свобода чрезвычайно пугает индивида. Любопытно проследить диалектику развития человека, который решил поставить себя на место Бога. В «Бесах» мы можем наблюдать интересный диалог между Верховенским и Кирилловым:

«– Если нет Бога, то я Бог.

– Вот я никогда не мог понять у вас этого пункта: почему вы–то Бог?

– Если Бог есть, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие.

– Своеволие? А почему обязаны?

– Потому, что вся воля стала моя. Неужели никто на всей планете, кончив Бога и уверовав в своеволие, не осмелится заявить своеволие, в самом полном пункте? Это так, как бедный получил наследство и испугался, и не смеет подойти к мешку» [10].

Кириллов в разговоре с Верховенским заявляет, что если ему не удаться стать Богом, то он закончит жизнь самоубийством. Если невозможно встать на место Бога, то, по мнению данного героя, незачем жить: «Я не понимаю, как мог до сих пор атеист знать, что нет Бога, и не убить себя тотчас же? Сознать, что нет Бога, и не сознать в тот же раз, что сам Богом стал – есть нелепость, иначе непременно убьешь себя сам. Если сознаешь – ты царь, и уже не убьешь себя сам, а будешь жить в самой главной славе. Но один, тот, кто первый, должен убить себя сам непременно, иначе кто же начнет и докажет? Это я убью себя сам непременно, чтобы начать и доказать» [10].

Основное противоречие Кириллова, делающее его «нигилистом поневоле», заключается том, что свой акт самоубийства, осознаваемый им как низвержение морального абсолюта, он понимает одновременно как акт, знаменующий моральное преображение человечества. В этом и заключается его бунт против «старого Бога» и идея «богочеловечества» во имя Христа, понятого как «человекобог», как прообраз земного, но бессмертного человека. Человек этот приносит себя в жертву идее, согласно которой его самоубийство положит начало нравственному преображению людей, исключающему саму возможность ставрогинских экспериментов над «другими».

А. Камю, исследуя романы Достоевского, назвал это самоубийство абсурдным. Несмотря на достаточно сумбурное объяснение причины для самоубийства, Кириллов последователен и логичен. Если Бога не существует, Кириллов должен убить себя, чтобы самому стать Богом. Но перед читателем возникает вопрос: для чего убивать себя, если ты уже занял место Бога и завоевал абсолютную свободу? Кириллов хочет показать своим дальнейшим последователям трудный путь, на который он вступил первым.

Все достижения земной жизни человека перечеркивает смерть: каких бы успехов ни достигла личность за время своего земного существования, все они имеют лишь временное значение. Со смертью аннулируются не только личные, сугубо индивидуальные достижения человека, но и общественные достижения целых народов, исчезают с лица земли целые этносы, нет ничего вечного и долговременного. «Ну, пусть бы я умер, – пишет Достоевский, – а только человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может быть, я все же был бы утешен. Но ведь планета наша не вечна, и человечеству срок – такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество – все это тоже приравняется завтра к тому же нулю» [12].

Вера в бессмертие души прочно стоит в центре мировоззрения Достоевского. Если нет Бога, то нет и смысла жизни, Достоевский всецело становится на сторону христианского учения, утверждающего идею о бессмертии человеческой личности. Апостол Павел говорит: «По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе, какая мне польза, если мертвые не воскресают? Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (Кор., 15:32). Кто знает жизнь Апостола Павла и содержание его посланий, тот понимает, что он имел в виду такое же положение, как у Достоевского: если нет личного индивидуального бессмертия, то нет в мире подлинного добра и смысла существования человека, нет необходимости делать добро и оставаться нравственным человеком.

По мнению писателя, для того чтобы не утратить смысл существования, необходима вера в потустороннюю жизнь, в вечное бытие. Обрести смысл – это значит обрести Бога. Идея Абсолюта взаимосвязана с человеческим бессмертием. Эти положения тождественны между собой. Кириллов, отвергая Бога, отверг и бессмертие, богоотступная свобода привела его к самоубийству. М.И. Туган–Барановский, исследуя роман Достоевского «Бесы», отмечает: «В лице Кириллова Достоевский казнит отрицание Бога и показывает, что человеческая личность, сама по себе, не может быть Богом» [10].

В рассуждениях Достоевского о смысле экзистенции человека нет такого сурового пессимизма, который присущ представителям французского атеистического экзистенциализма. В произведениях А. Камю достаточно много персонажей, пораженных синдромом «экзистенциального вакуума», они бессмысленно проживают свою жизнь.

В большинстве романов русского писателя самоубийством заканчивают жизнь лишь атеисты. Поэтому существование личности должно быть освещено религиозным смыслом: «Жизнь ради самого процесса жизни не удовлетворяет, а разве лишь на время усыпляет нас. Неизбежная смерть, равно обрывающая и самую счастливую, и самую неудачную жизнь, делает их одинаково бессмысленными»[7].

Аналогичная проблематика исследуется в романах Ж.П. Сартра. В его первом литературном произведении «Тошнота» главный герой произведения, Рокантен, отвергает Бога, вместе с этим отрицанием потусторонней вечной жизни главный герой утратил смысл собственного существования. Все бытие Рокантена кажется ему театром абсурда, который не имеет никакого смысла. Он утрачивает всякую личностную активность, так как любая деятельность, с его точки зрения, была бы глупой, бренной и проходящей. Именно поэтому его посещают мысли о самоубийстве.

Нужно отметить, что идеи Достоевского о необходимости существования Бога как смыслообразующего фактора повлияли не только на Ж.П. Сартра, но и на А. Камю. В своем романе последний приводит диалог, который буквально созвучен страницам «Дневника писателя» Достоевского. Главный герой романа «Посторонний» совершает преступление, его заключают под стражу, и он оказывается на допросе у следователя. «Он прервал меня и, выпрямившись во весь рост, – пишет А.Камю, – воззвал к моей совести, спросив при этом, верю ли я в Бога. Я ответил, что нет, не верю. Он рухнул в кресло от негодования. Он сказал мне, что это невозможно: все люди верят в Бога, даже те, кто отвратил от него лицо свое. Он был твердо убежден в этом, и, если б когда–нибудь в этом усомнился, жизнь его потеряла бы смысл.

– Неужели вы хотите, – воскликнул он, – чтобы жизнь моя не имела смысла!» [22; с. 219].

До появления романов А.Камю и Ж.П. Сартра Достоевский создал достаточно много персонажей, которых можно назвать героями с экзистенциальной проблематикой. И героев Достоевского, и главных героев французских экзистенциалистов мучают одинаковые вопросы. Но ответы на трагические и смыслообразующие вызовы человеческой жизни они дают разные. Персонажей романа «Бесы» можно отнести к экзистенциальным в том плане, что они мучительно ищут смысл жизни, обеспокоены нарастающим в обществе отчуждением индивида от индивида, их волнует вопрос пределов человеческой свободы и своеволия.

Абсурд существования действительно может привести человека к смерти. Известный психолог В. Франкл в своей книге «Человек в поисках смысла» отметил, что осознание бесцельности существования может приводить не только к самоубийству, но и к всевозможным асоциальным моделям поведения. Утрата метафизического смысла существования может убивать человека медленно, например, личность может пристраститься к алкоголю и наркотикам и тем самым не спеша уходить из жизни:»Подобные вещи мы наблюдаем и в случаях наркомании. Если верить Стэнли Криппнеру, 100% случаев наркомании связаны с ощущением утраты смысла. На вопрос, все ли представляется им бессмысленным, 100% наркоманов отвечали утвердительно. Обрести смысл – значит сделать себя более жизнеспособным, утратить смысл существования – значит подвергнуть себя серьезной опасности.

По мнению Достоевского, моральный человек, отвергший Бога, обречен на гибель и неудачу, такая личность становится рабом своей самости. Уже нет речи о свободе духа. На путях человекобожества погибает человеческая свобода и погибает человек. Если нет Бога, то существование человека теряет всякий смысл. «Я даже утверждаю и осмеливаюсь сказать, – пишет Достоевский, – что любовь к человечеству вообще есть, как идея, одна из самых непостижимых идей для человеческого ума. Ее может оправдать лишь одно чувство. Но чувство–то возможно именно лишь при совместном убеждении в бессмертии души человеческой. В результате ясно, что самоубийство, при потере идеи о бессмертии, становится совершенною и неизбежною, даже необходимостью для всякого человека, чуть–чуть поднявшегося в своем развитии над скотами. Напротив, бессмертие, обещая вечную жизнь, тем крепче связывает человека с землей. Только с верой в свое бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле» [12].

Если нет Бога, то жизнь превращается в театр абсурда. С конечностью человеческой жизни утрачивается смысл. Если человеческая жизнь конечна, то какой смысл тогда жить? Все достижения личности будут аннулированы самим фактом смерти. Достоевский задумывается над вопросом о смысле бытия без Бога. Нужно ли стремиться к чему–либо, если все исчезнет после физической смерти.

Атеисты, критикуя Достоевского, не раз утверждали, что можно вечно жить в сердцах людей, общества и родных. Можно оставить после себя гениальное изобретение, которое навсегда увековечит твое имя и так далее. Б.П. Вышеславцев воспроизводит парадоксальное высказывание сторонника материалистической философии по данному вопросу: «Инфантильная философия марксизма не додумалась до мысли о смерти. Она может сказать: «Марксист ни о чем не думает меньше, как о смерти» Один комсомолец, впрочем, догадался спросить: зачем мне все это грядущее торжество социализма, когда я умру? Что мог ему дать марксизм, кроме забавных пошлостей? «Страх смерти есть мелкобуржуазное явление, пролетариат и коллектив не умирает!» Неправда: пролетариаты и коллективы, народы и земли, планеты и светила – умирают. Пафос пятилеток и классовой борьбы есть вздор перед проблемой смерти» [8; с. 115].

Из анализа проблемы смысла жизни в творчестве писателя следует, что Достоевский достаточно радикально расходится с представителями так называемого атеистического экзистенциализма. Писателю был не свойственен суровый пессимизм представителей французского направления данной философии. Безусловно, и Ж.П. Сартр, и А. Камю чрезвычайно остро переживают проблему богооставленности подлунного мира, исчезла точка опоры человека, и это глубоко потрясло этих мыслителей. Но они не утверждают божественное в человеческой душе, несмотря на то, что мучительно ищут это божественное. В душе персонажей французских авторов зарождаются религиозные сомнения, которые логически приводят их к идее абсурдности существования личности, бытие человека в мире лишается своего метафизического религиозного смысла, Бог покидает человека, делая его существование бессмысленным. У Достоевского была абсолютно другая позиция. Писатель утверждал, что если бы ему с математической точностью вдруг доказали, что Христос находится вне истины, то он бы предпочел остаться с ним, а не с истиной. Априорная идея существования Бога есть идея высшего метафизического смысла экзистенции, отвергая этот смысл, человек отвергает и свою земную жизнь, лишает ее незримой, но мощной поддержки: «Смысл жизни – в ее утвержденности, в вечном, он осуществляется, когда в нас и вокруг нас проступает вечное начало, он требует погружения жизни в это вечное начало. Лишь поскольку наша жизнь и наш труд соприкасается с вечным, живет в нем, проникается им, постольку мы можем рассчитывать вообще на достижение смысла жизни» [17].