Баффет. Элис Шредер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира. Элис Шрёдер Уоррен Баффе Лучший инвестор мира Перевод с английского 2е издание Издательство Манн, Иванов и Фербер Москва, 2013

• Название: Элис Шрёдер Уоррен Баффе Лучший инвестор мира Перевод с английского 2е издание Издательство Манн, Иванов и Фербер Москва, 2013
• Анкор: Баффет
• Дата: 28.03.2023
• Размер: 6.81 Mb.
• Имя файла: Элис Шредер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира.doc
• Тип: Документы; #1020250
• страница: 33 из 97

и планирую купить егце»_у — заявил он

Необходимо было также разобраться с акциями еще одной компании. В том же письме от 26 декабря Баффет сообщил партнерам, что стоимость

акций Blue Chip падает⁹. За короткое время она снизилась с 25 до 13 долларов, потому что от работы с компанией отказалась сеть Safeway Stores, клиентская база постепенно разрушалась и никто не хотел покупать треть бизнеса, выставленную на продажу в соответствии с распоряжением Министерства юстиции. Против компании было подано два новых иска: один — компанией Douglas Oil Company в окружном суде Лос-Анджелеса, а второй — группой бензозаправочных станций, которые заявили, что Blue Chip нарушила антимонопольные законы, и потребовали возмещения

253

расходов в тройном размере и компенсации юридических услуг . Но даже сейчас, когда у Blue Chip появились столь большие проблемы, а ее акции начали падать, Баффет продолжил покупать их, вместо того чтобы распродавать. Он приобрел их от имени Diversified Retailing, National Indemnity. А также для Cornhusker Casualty и National Fire & Marine, двух небольших страховых компаний, которыми владела Berkshire. Также он купил их на свое имя и имя Сьюзи.

Теперь партнеры знали, что Баффет не будет продавать акции и действительно планирует купить еще больше. Они могли получить то, что хотели, — акции или деньги. Если бы они выбрали деньги, он получил бы акции. Если бы они сохранили акции, они все еще остались бы в некотором роде его партнерами.

Постоянно беспокоясь о том, как к нему относятся люди и принимают ли они его, практически выше всего Баффет ставил лояльность. Он считал, что лояльность должна быть неотъемлемой частью всех отношений. И как показало будущее, ликвидация партнерства подвергла эту лояльность серьезным испытаниям.

Во время ликвидации партнерства у Баффета было достаточно денег, чтобы купить еще больше акций — ему лично принадлежали 18% Berkshire Hathaway, 20% Diversified и 2% Blue Chip Stamps. К концу 1969 года у них со Сьюзи было примерно 16 миллионов долларов в виде

254

денежных средств . В течение следующего года акции Berkshire и Diversified переходили от одного владельца к другому, как будто какой-то гигант перетасовывал колоду карт. Как Баффет и обещал, он использовал деньги, полученные от партнерства, чтобы купить еще больше акций этих компаний, причем их количество немало удивило бы его партнеров, знай они общую цифру. Он использовал деньги Berkshire для покупки ее собственных акций. Что же касается DRC, то он предложил партнерам обменять эти акции на векселя с 9-процентной выплатой¹⁰ Он покупал акции у всех, начиная с бывшего шурина Трумэна Вуда и заканчивая своим первым инвестором Гомером Доджем и его сыном Нортоном¹¹. Те, кто отклонил эти предложения, должны были позволить Баффету повторно инвестировать доход, не получая при этом на руки ни цента. Именно в этом и заключалась демонстрация доверия, к которому он относился столь трепетно¹².

Он был глубоко предан акционерам — сложно ожидать такого же поведения от какого-нибудь типичного современного директора компании. Он продолжал, как и прежде, «считать Berkshire своего рода партнерством, практически частным предприятием с акционерами, которые меня поддерживают и с удовольствием приезжают в Омаху». Он думал о партнерах как о людях, которые объединились на основании общих ценностей и интересов, а не для краткосрочной экономической выгоды. Баффет часто говорил, что пытался обращаться со своими партнерами как с семьей. Они доверяли ему, а он испытывал чувство долга перед ними.

И все же люди принимали различные решения, руководствуясь своими интересами. Некоторым нужны были деньги. Другие, послушавшись Билла Руэна, решили вложить свои накопления в Sequoia Fund. Многие брокеры убеждали своих клиентов продать акции текстильной фабрики, пожирающей их деньги. Одни следовали этим советам, другие нет. У ряда профессиональных инвесторов имелись и другие варианты. Когда Уоррен лично приехал на Западное побережье и предложил Бетти, сестре Эсти

Грэхем, вексель DRC в обмен на ее акции, она согласилась, а сама Эсти — нет. Рода Сарнат, кузина Бена Грэхема, и ее муж Берни тоже решили не продавать акции, посчитав, что если Уоррен занимается покупкой их акций и считает это правильным, то и для них будет правильным оставить акции у себя¹³. Когда он предложил вексель своей сестре Дорис, она отказалась: «Если Уоррен покупает, почему я буду продавать?»

Некоторые партнеры пытались получить от Баффета более детальную информацию о том, как поведут себя акции в будущем. Он отвечал, что, по его мнению, стоимость их возрастет, но на это потребуется много времени. Джек Александр и Маршалл Вайнберг, которые и сами являлись сильными инвесторами, проанализировали эти слова и продали ему часть своих акций.

Мангер позже назвал Баффета «неуемным покупателем», сравнивая его с Джоном Рокфеллером в первые годы создания своей империи, когда тот не позволял ничему и никому стать у него на пути¹⁴. Оглядываясь назад, некоторые люди считали, что с ними поступили несправедливо, их ввели в заблуждение или даже обманули. Другие говорили себе: «Ну что ж, это же Уоррен. Я должен был знать».

К концу 1970 года многие его бывшие партнеры получили за свои акции наличные, а Уоррен продолжал заниматься покупкой. Количество принадлежавших ему и Сьюзи акций Berkshire увеличилось с 18 до 36%. Количество акций DRC почти удвоилось и достигло 39%. Баффет теперь

практически контролировал обе компании”. Он также купил еще больше акций Blue Chip, и теперь ему принадлежало не 2, а почти 13%.

Но Сьюзи Баффет понимала: стремление Уоррена получить контроль над Diversified и Berkshire Hathaway означало, что вторая попытка ее мужа «отойти от дел» закончится так же, как и первая. Одна из причин заключалась в том, что Blue Chip столкнулась с такой же проблемой, что и

Berkshire Hathaway”. Предприятие не просто сворачивало свою деятельность — оно умирало, и, таким образом, он и Мангер должны были купить что-то еще, что пополнило бы их капитал.

В конце 1971 года, после того как президент Никсон отказался от золотого стандарта, цены на нефть взлетели до небес и половина нефтяных компаний страны внезапно прекратила пользоваться купонами. Из-за инфляции цены начали скакать, и классический метод заманивания клиентов в магазин при помощи разнообразия услуг и дешевых распродаж стал бесполезным. Все, что было нужно людям, — это низкие цены, и многие розничные сети стали работать по принципам дискаунтеров¹⁵.

Былые времена, когда домохозяйки планировали свои покупки так, чтобы собрать достаточно купонов для покупки электрической сковороды, канули в Лету

Однажды президент Blue Chip Билл Рэмси позвонил Баффету и сообщил, что местная лос-анджелесская компания Sees Candies выставлена на продажу Баффет немного занимался изучением компаний по производству сладостей, даже завел отдельную папку для информации о Fanny Farmer и внимательно присматривался к Necco Wafers¹⁶. Но эти кондитерские компании были слишком дорогими. Предложения же о покупке небольших компаний до сих пор он еще никогда не рассматривал. «Позвоните Чарли», — ответил он Рэмси¹⁷. Мангер курировал Blue Chip и бизнес на Западном побережье.

See’s Candies была основана в 1921 году канадским продавцом конфет, который заработал себе репутацию тем, что использовал только лучшие масло, сливки, шоколад, фрукты и орехи, благодаря чему качество его конфет было очень высоким. Во время Второй мировой войны, вместо того чтобы изменить рецепты из-за нехватки качественных ингредиентов, руководство компании разместило в своих фирменных черно-белых магазинах вывески: «Весь товар распродан. Покупайте в качестве рождественского подарка облигации военного займа»¹⁸.

«See’s имеет уникальную репутацию — с ней не сравнится ни одна компания в Калифорнии, — сказал Мангер. — Цена за нее вполне обоснованная. Невозможно конкурировать с таким брендом, не потратив при этом все свои деньги». Эд Андерсон считал, что цена за акции слишком высока, но Мангер загорелся. Вместе с Баффетом они посетили предприятие, и он сказал: «Это фантастический бизнес. А директор Чак Хаггинс просто великолепен и может остаться с нами после продажи компании!»¹⁹

У компании уже было заключено предварительное соглашение с другим потенциальным покупателем, и она хотела 30 миллионов долларов за активы стоимостью пять миллионов²⁰. Разница в цене была вызвана репутацией бренда See’s, наличием нескольких товарных знаков и, что самое важное, доброжелательным отношением клиентов. К примеру, Сьюзи Баффет обожала их продукцию, которую она открыла для себя в Калифорнии.

Они решили, что Sees чем-то напоминает хорошую облигацию, за которую вполне можно заплатить 25 миллионов долларов. Если бы компания выплачивала «проценты», ставка составила бы в среднем около 9%. Это было не так уж и много — владеть бизнесом более рискованно, чем владеть облигацией, притом что «процентная ставка» не гарантируется. Но в реальности доходы компании росли в среднем на 12% в год. Таким образом, Sees можно было представить себе как облигацию, выплата процентов по которой постоянно возрастает*. Более того:

«Мы считали, что у нее был неограниченный ценовой потенциал. В то время See’s продавала конфеты по той же цене, что и компания Russell Stover, и у меня возникла такая мысль: если накинуть еще пятнадцать центов за фунт, то к четырем миллионам дохода добавится еще два с половиной. Таким образом, у нас появилась возможность купить актив, который способен принести дополнительный доход в 6,5-7 миллионов долларов при минимальном увеличении отпускной цены».

Чтобы купить компанию, им нужно было переговорить с двумя людьми. Первым был Чарльз Б. Си («Конфетный Гарри», как его называли Баффет, Мангер и Герин), который управлял состоянием своего недавно умершего старшего брата, Ларри Си. Братья были партнерами, но именно Ларри вел все дела.

Сам же «Конфетный Гарри» не хотел руководить компанией. Его интересовали вино и женщины. Все, что он хотел в жизни, — это ухлестывать за девушками. Но, конечно, в последний момент он испугался продавать компанию. На встрече с ним Мангер произнес одну из лучших своих речей о преимуществах вина и женщин и о том, что Гарри сможет отлично проводить время в погоне за наслаждениями.

Другим заинтересованным лицом был «Цифровой Гарри», Гарри В. Мур, финансовый директор компании. С помощью своих адвокатов компания Blue Chip соблазняла «Цифрового Гарри» финансовыми преимуществами соглашения, в то же время намекая «Конфетному Гарри», что продажа компании убережет его от потенциальных конфликтов интересов, которые возникнут, если он будет душеприказчиком своего брата²¹.

Цена, которую предлагала Blue Chip, составляла 25 миллионов долларов. Прибыль до налогообложения в размере четырех миллионов долларов принесла бы Баффету и Мангеру 9% на вложенный капитал (за вычетом налогов) с первого же дня после покупки — и это не принимая во внимание возможный будущий рост. При добавлении к этой цифре еще двух-трех миллионов долларов от возможного повышения розничных цен (что вполне было в силах компании) доходность капитала составила бы 14% — приличный уровень прибыльности инвестиций (пусть и негарантированный). В этой ситуации самым важным было, смогут ли доходы расти. Баффет и Мангер никак не могли решиться на последний шаг. Раньше они всегда легко выбирали интересные предложения и быстро принимали решения. Учитывая их укоренившуюся привычку предлагать более низкую цену, заплатить сейчас запрашиваемую сумму было так же болезненно, как проглотить живых гуппи.

«Ребята, вы сумасшедшие, — сказал им сотрудник Мангера Айра Маршалл. — За некоторые вещи нужно платить высокую цену — за человеческие и деловые качества, например. Вы недооцениваете качество».

• 
  Начиная с 1960 года.
  

«Мы с Уорреном внимательно выслушали его, — говорил Мангер, — и решили заключить договор. В конце концов, предлагавшаяся сумма была на грани того предела, который мы были готовы заплатить»²².

В процессе заключения сделки Баффет выяснил, что компании Tweedy, Browne уже принадлежала тысяча акций Sees. Баффет предложил выкупить у них эти акции. Но в Tweedy, Browne считали, что предложенная Баффетом цена занижена. Они начали сопротивляться, не желая продавать свои акции. Баффет настаивал на том, что они ему нужнее, и в конце концов победил²³.

Сразу же после того, как соглашение было подписано и Баффет, Мангер и Герин стали членами правления, Уоррен с головой окунулся в конфетный бизнес, чего не делал ни в случае с Dempster, ни в случае с Berkshire Hathaway. Он разослал коробки с конфетами See’s своим друзьям-«грэхемитам», а также написал подробное письмо исполнительному вице-президенту Чаку Хаггинсу, в котором попросил его пообщаться с владельцами торговых центров по всей стране на предмет открытия новых магазинов See’s в Колорадо-Спрингс, Файеттвилле и Гальвестоне. При этом он, опираясь на мнение руководителей местного торгового центра, посоветовал Хаггинсу не тратить время на Айову²⁴. С разрешения Баффета Хаггинс прекратил посылать конфеты многочисленным подругам «Конфетного Гарри» и начал следить за фьючерсами на сахар и какао-бобы, которые при 58 центах за фунт

_ 257

приближались к давно не виданному ценовому потолку .

Баффет предложил поэкспериментировать с конфетами в упаковках. Он хотел видеть результаты, сметы и много, много финансовой информации. Уоррен писал Хаггинсу о магазине в Лас-Вегасе: «Интересно, сколько мы сможем заработать денег, когда найдем правильное место для магазина. Вы делаете отличную работу, расширяя нашу зону превосходства». Баффет предложил Хаггинсу поиграть с рекламными лозунгами и придумать что-то похожее на слоган компании Coca-Cola: «Пауза, которая освежает», или пива Coors: «Ключевая вода

258

Скалистых гор» .

Ему казалось, что Хаггинс может между делом или за завтраком придумать рекламный слоган, способный соперничать со слоганом Coca- Cola²⁵. Один из старых служащих описал манеру управления Баффета таким образом: «Он постоянно тебя хвалил, но при этом не забывал давать новое задание»²⁶. Поскольку с каждым новым заданием планка по чуть- чуть поднималась, а сотрудник, подобно спортсмену-прыгуну, был убежден, что сможет прыгнуть как никогда раньше, эффект походил на китайскую пытку капающей водой — незаметное, но неумолимое

259

воздействие постепенно сводило с ума . Таким образом, когда внимание Баффета ослабло, а это было неизбежно, все вздохнули с облегчением. Сбитый с толку первоначальным потоком энтузиазма, Хаггинс подписал Баффета на несколько профессиональных журналов, освещавших вопросы кондитерской промышленности. В конце концов Баффет обратил свое внимание на какое-то новое дело и попросил его отказаться от подписки. «Может быть, Чарли и станет когда-нибудь заправским кондитером, — писал он, — но я ограничусь чтением отчетности»²⁷. Он обнаружил, что владеть кондитерским производством, не руководя им, куда приятнее.

Вне работы было то же самое. Со всей искренностью Баффет говорил людям: «Пожалуйста, приходите в гости, я очень хочу вас видеть», — а когда те приходили, зарывался в газету, очевидно, удовлетворенный одним лишь их присутствием. Но могло быть и по-другому: он говорил, и говорил, и говорил, и в итоге гости уходили выжатые как лимон. Сьюзи много раз была свидетелем приступов такого энтузиазма.

Уоррен был все еще безумно влюблен в свою жену, постоянно хвалил ее на людях, усаживал к себе на колени и крепко обнимал. Но дома, как всегда, уходил в себя, занимался своими делами и хотел, чтобы с ним носились. В разговорах со своей подругой Сьюзи называла его «айсбергом». Однако в их отношениях все оставалось по-старому, точнее, все, кроме ее чувств. Баффет же был всем доволен. Он считал, что, если ей так нравится отдавать, то, принимая ее дары, он делает ее счастливой. С учетом их общего прошлого и ее манеры поведения с людьми вообще и с ним в частности такой вывод был вполне логичен. Но желания Сьюзи изменились. Она была эмоционально открытым человеком и заботилась теперь не только об Уоррене, но и о многих других людях. Незадолго до этого она ухаживала за Элис Баффет, которая проиграла болезненное сражение в битве с раком и умерла. Сьюзи хотела, чтобы теперь кто- нибудь позаботился и о ней.

Поэтому, пока ее муж занимался своими делами вдали от Омахи или сидел в офисе, погруженный в свои мысли, Сьюзи проводила все меньше и меньше времени дома, встречаясь с друзьями в ресторанах и джаз-клубах и путешествуя. У нее теперь было много новых друзей, намного моложе, чем она. Они восхищались ею и в ответ на ее великодушие и теплоту открывали и свои чувства, амплитуда которых менялась от участливой привязанности до полного обожания.

Дома Сьюзи начала все теснее общаться со своим послушным и тихим сыном Питером, который к этому времени уже вырос и готовился закончить школу. Питер начал играть для нее роль друга, доверенного лица и источника эмоциональной поддержки.

Сьюзи-младшая поступила в Университет Небраски и жила в Линкольне. Хоуи, который был рекордсменом в семье по числу неудач, учился в предпоследнем классе средней школы, и Сьюзи готовила его к поступлению в колледж. Она брала его на различные встречи и собрания, помогала ему направлять свою энергию в нужное русло и способствовала приведению в порядок его табеля успеваемости. Уоррен, как обычно, был счастлив переложить на нее эти обязанности.

Лишь иногда Сьюзи удавалось привлечь Уоррена к совместному решению вопросов вместо привычного выписывания чеков, особенно если это дело пересекалось с бизнесом и Уоррену предоставлялся шанс дать ценный совет. Ее друг Родни Вид и другие лидеры афроамериканского сообщества решили организовать банк, чтобы поднять статус сообщества и способствовать экономическому развитию северной части города. С идеей «черного капитализма» они пришли к Баффету и его другу Нику Ньюману, который часто поддерживал Уоррена в различных акциях по защите гражданских прав²⁸.

Вид был уважаемой фигурой в Омахе, а Баффету нравилось банковское дело. Он только что стал членом правления самого большого

банка Омахи — Национальной корпорации, к чему давно стремился”. Его инстинктивно тянуло к любому виду деятельности, где деньги накапливались быстрее, чем тратились. Поэтому он был готов выслушать Вида, но хотел знать, будет ли этот бизнес рентабельным. Так как цель заключалась в привлечении разнообразных групп клиентов из числа национальных меньшинств, он нанял сына Питера и одного из его друзей, чтобы они посидели у входа в другой, похожий банк и посчитали, сколько

vy vy OQ ' i'

людей и какой национальности заходит в его здание в течение дня^. То, что рассказал Питер, обрадовало Уоррена, и он стал членом консультативного совета директоров Community Bank в Небраске и заполучил в правление Джона Хардинга из компании Ruane, Cunniff³⁰ Баффет сказал основателям, что, если те смогут привлечь 250 ООО долларов от афроамериканского сообщества, то консультативный совет сможет обеспечить остаток суммы для первоначального капитала³¹. Офис банка организовали в трейлере. «Уоррен, если мы советуем людям вкладывать свои деньги во что-то, что можно свернуть посредине ночи и забрать весь банк с собой, — говорил Джо Розенфилд, — то это не очень хороший знак».

Большинство менеджеров и совет директоров, включая друга Баффета бейсболиста Боба Гибсона, были темнокожими, к тому же новичками в финансовой деятельности. Чтобы предотвратить возможную катастрофу, Баффет решил рассказать основателям банка о необходимости строгих стандартов кредитования. Он сделал упор на то, что банк — это не служба социального обеспечения и не благотворительная организация. Он посещал ежемесячные собрания членов правления, которые затягивались до поздней ночи, но, как и в случае с его компаниями, никогда не занимался текущим управлением³². Хардинг же, наоборот, проводил каждый день в банке, следя за делами. «Руководство банка было исполнено благих намерений, — говорил Хардинг, — но не обладало финансовой хваткой». Когда Баффета попросили выделить деньги, чтобы погасить безнадежные кредиты, он отказал. Вид считал, что Баффет «никогда в достаточной мере не понимал цикличности бедности» и «не осознавал своей роли как богатого человека внутри бедного сообщества»³³. Но Баффет хорошо разбирался в цифрах; он знал, что банк не должен отступать от своих стандартов и плодить безнадежные кредиты. Таким образом, банк влачил жалкое существование в течение многих лет.

У него появился шанс помочь и другим образом, когда подруга Сьюзи Халли Смит рассказала ей о темнокожих детях, не имевших возможности заплатить за колледж. Сьюзи отдавала тысячу долларов туда, тысячу сюда. «Я должна спросить Уоррена», — говорила она каждый раз. «Сьюзи, у тебя есть деньги; почему ты просто не заплатишь?» — спрашивала Смит в изумлении. «Нет, я не могу, — отвечала Сьюзи. — Уоррен должен об этом знать». Халли удивлялась тому факту, что Сьюзи при всех ее деньгах должна была спрашивать мнение мужа о любых делах, связанных с финансами³⁴. Таким образом, хотя Сьюзи и вела все семейные дела, вопросами финансирования и пожертвований они с Уорреном занимались вместе.

Сьюзи была готова распрощаться с любой суммой, если бы Уоррен не жал на тормоза. Их фонд выдавал небольшие гранты на образование, и у него не было профессиональных руководителей. Чтобы управлять надлежащим образом, необходимо думать наперед: что произойдет, когда все деньги, переданные в фонд, закончатся?

Уоррен полагал, что это время наступит нескоро. У Сьюзи было страстное желание помочь здесь и сейчас, но кто-то должен был разработать стратегию на будущее.

За год до этого Уоррен получил тревожный звоночек. Во время обеда у Сарнатов в Калифорнии он заметил, что один из его пальцев начал опухать. Утром того дня ему вводили двойную дозу пенициллина по причине небольшой инфекции. Хирург Берни Сарнат посоветовал ему поехать в больницу³⁵.

Но Баффет не горел желанием общаться с врачами. Он и так уже достаточно болел в 1971 году, перенеся сальмонеллез³⁶. Кроме того, по словам Сьюзи, он боялся докторов, больниц, болезней и лекарств³⁷. Сьюзи пришлось отвезти его в дом, который они арендовали на лето. Но поскольку тело Уоррена продолжало опухать, у него кружилась голова и его тошнило, она начала срочно искать доктора. Приехавший врач настоял, чтобы они отправились в отделение неотложной помощи. К тому времени Баффет был практически без сознания.

Три дня спустя он все еще был в больнице. Доктора говорили, что ему повезло. Аллергия на пенициллин была настолько сильна, что, если бы он принял его снова, то это привело бы к мгновенной смерти. Пока он поправлялся, Рой и Марта Толлес принесли ему журнал Playboy в надежде подбодрить. Он был слишком слаб, чтобы держать журнал в руках, попросил Сьюзи переворачивать за него страницы и тут же принялся жаловаться, что она листает их слишком быстро.

Даже после этого момента соприкосновения со смертью он не изменил своим привычкам и все так же жил работой. По мнению Баффета, отход от дел означал всего лишь отказ от работы в интересах других людей. Он не собирался отказываться от инвестиционной деятельности до последнего вздоха. Дух соперничества был у него в крови. Как-то раз шестилетний Джонатан Брандт, сын его друзей Генри и Роксаны Брандт, чуть не обыграл его в шахматы. Мысль о проигрыше была настолько нестерпима для Уоррена, что он начал подвергать Джонни своему любимому «баффетиро-ванию», пока тот не сдался³⁸.

К тому времени, когда ее муж разделался с малышом Джонни Брандтом, у Сьюзи уже сложилось свое, ироническое отношение к упорству Уоррена. «Если Уоррен чего-то хочет, то рано или поздно это получает», — так говорила она о человеке, который, как заметила его младшая сестра Берти, еще в детстве всегда все делал по-своему³⁹. Приехав с подругой в Де-Мойн на лекцию, которую собирался читать в одной из местных синагог писатель Эли Визель, переживший Холокост, Сьюзи весело провела время на вечеринке в компании Милта Брауна, переехавшего в этот город⁴⁰. Одно время она жалела о прерванных отношениях; теперь же хотела, чтобы они стали друзьями, если уж не уготовано иное будущее.

Она редко говорила о своих проблемах или жалела себя, но тем не менее признавала, что брак не приносит ей радости. Однако, несмотря на это, она ничего не делала, чтобы решить свои проблемы или уйти от Уоррена; вместо этого она возобновила свои отношения с Милтом. И ей все больше и больше нравилась Калифорния. Она влюбилась в Изумрудный залив в Лагуна-Бич, где они снимали дом у воды, окруженный другими такими же роскошными домами⁴¹.

Уоррен особенно не любил покупать дома. Он считал, что потраченные на них деньги просто лежат мертвым грузом, не окупая расходов на содержание. Сьюзи часто подкалывала его по этому поводу. «Если бы мы были богаты, — говорила она, — ты пошел бы в тот дом, спросил владелицу, сколько она хочет за него, и заплатил бы столько, сколько она скажет. Но я знаю, что мы не богаты». Однако в этой бесконечной войне Сьюзи обычно удавалось выбить из Уоррена деньги. В конце концов он послал на переговоры по поводу покупки дома жену Роя Толлеса, Марту, которая была очень благоразумна в таких вопросах. Марта

торговалась, пока хозяйка дома не сбросила цену до 150 ООО долларов” “, и когда Рой Тол лес позвонил, чтобы сообщить об этом Уоррену, тот сказал: «У меня плохие новости. Ты купил этот дом».

Глава 35. Газета The Sun

Омаха • 1971-1973 годы

Сьюзи начала обставлять только что купленный дом плетеной мебелью. Она провела отдельную телефонную линию для Уоррена, который, будучи в Калифорнии, проводил большую часть времени, смотря деловые новости по телевизору и разговаривая по телефону.

«Личные задачи» и дела с Джо Розенфилдом тянули ее мужа в противоположном от Калифорнии направлении — к Вашингтону, в самую гущу предвыборной борьбы. Баффеты организовали обед в Омахе для сенатора Джорджа Макговерна, кандидата в президенты от Демократической партии на выборах 1972 года. Уоррен давал деньги бывшему конгрессмену Алларду Ловенстайну, «гаммельнскому крысолову» либералов, который напоминал Джина Маккарти своим призывом к молодежи на борьбу за гражданские права. Он также поддерживал сенатора от Калифорнии Джона Тан-ни, похожего на Кеннеди сына боксера-тяжеловеса Джина Танни¹. Его политическая карьера легла в основу фильма «Кандидат» о харизматичном политическом деятеле, который «слишком молод, слишком красив, слишком либерален, слишком идеален», чтобы победить, поэтому может позволить себе воздействовать на истеблишмент. Он был именно таким политиком, который нравился Баффету, — с невероятной харизмой голливудской звезды, присутствие которого разжигало эмоции избирателей. Но при этом он хотел, чтобы его кандидат выиграл.

У Баффета была идея, которая, как он полагал, может оказаться полезной в политической среде, — так называемый «коэффициент дискомфорта»: рост инфляции плюс уровень безработицы. Он рассказал об этом Гарольду Хьюзу из Айовы, с которым его познакомил Розенфилд². «Хьюз был водителем грузовика и алкоголиком. Этот крупный мужчина с громким голосом слыл одним из самых ярких ораторов за последние десятилетия. Он был похож на Джонни Кэша** и имел такой же голос. Он появился из ниоткуда на своем грузовике и вдруг стал губернатором Айовы, а также видным политическим деятелем в демократической партии. Джо дружил с ним, и со временем Хьюз стал довольно крупной фигурой в Сенате. Поэтому мы помогали ему и давали небольшие суммы денег на продвижение к президентству. Антивоенная деятельность была для него одним из основных дел в жизни. Он выступал против войны во Вьетнаме и делал это крайне убедительно».

Хьюз был истинным христианином и бывшим алкоголиком, которого выгнали из колледжа. Его называли «популист из Айовы». Он мог запросто пропустить запланированную встречу, чтобы помочь кому-то решить проблемы с алкоголем. Несколько раз он спасал своих коллег от самоубийства и однажды, к его глубокому сожалению, не успел. Благодаря личному магнетизму его считали и «темной лошадкой», и восходящей звездой, кандидатом, который привлечет и молодежь, и рабочих, и мятежных либералов, которые голосовали за Маккарти. Иными словами, он был большой надеждой популистов и выгодно выделялся на фоне других скучных кандидатов. В то время ни один другой кандидат от Демократической партии не имел столь значительной поддержки. Лидер предвыборной гонки Макговерн получил, по данным национального опроса, лишь пять процентов поддержки³.

Весной 1971 года Хьюз вызвал «шестерых своих самых близких советников и помощников», включая Баффета и Джо Розенфилда, и попросил их привести все возможные аргументы за и против выдвижения его кандидатуры на пост президента⁴. В конце мая 1971 года в одном из отелей Вашингтона состоялась встреча, на которой они решили сыграть по-крупному. И хотя все уже было решено, нужно было собраться, организоваться и сплотить войска.

«Примерно за месяц до этой встречи Хьюз был на программе Meet the Press. В самом конце шоу Ларри Спивак сказал: “Сенатор, ходят слухи о вашем увлечении экстрасенсорикой и оккультизмом. Что вы можете об этом сказать?” Хьюз начал отвечать, но в этот момент программа завершилась⁵.

Поэтому, когда вашингтонская встреча уже подходила к концу, я сказал: “Сенатор, я смотрел эту передачу с неделю назад. Если вас когда- нибудь еще спросят о чем-то подобном, прежде всего вам следует отметить, что между экстрасенсорикой и оккультизмом существует огромная разница. Не позволяйте ведущему путать эти два понятия, потому что полшда спустя он может выставить вас в невыгодном свете, вспомнив, что вы говорили об оккультизме, когда на самом деле вы говорили об экстрасенсорике”.

И тут Хьюза прорвало. Он сказал: “Десять лет назад я проснулся в ванне в одном чудесном отеле. Я не знал, где я. Не знал, где моя семья. Не знал, как очутился там. Я никому не был нужен. И вот в тот момент я осознал кое-что, и это заполнило пустоту в моей груди”.

Затем он сказал: “У меня были прозрения. Я верю в предвидение. Моя дочь увидела пятнышки на шерстке котят еще до того, как они родились, и описала их. И они родились именно с такими пятньттттками А кто-то может увидеть пожар, который случится в будущем”.

Я спросил: “А теперь, сенатор, представим, что я Ларри Спивак и задаю вам следующий вопрос. Если ваша дочь расскажет о своем видении, будто Советский Союз собирается выпустить баллистические ракеты по Соединенным Штатам, вы нанесете превентивный удар по Советскому Союзу?”

Он ответил: “Я серьезно над этим подумаю”.

Я сказал: “Представим, что я все еще Ларри Спивак, а вы сидите за тем столом, перед вами стакан воды, и я спрашиваю: “Как вы думаете, кто- то может передвинуть этот стакан по столу силой мысли?”

Он ответил: “Да, я думаю, это возможно”.

В комнате находились люди, которые поставили все на этого парня и видели себя в Белом доме. И они не могли поверить в то, что слышали. Они махали руками и говорили, что этого не может быть. Я продолжал говорить, но они перебивали: “Все совсем не так, как он говорит” и “Не о чем волноваться, все можно решить” и что даже Авраам Линкольн верил в нечто подобное. Было ясно, что они об этом знали. Наш проект неумолимо шел ко дну. Я никогда не видел ничего похожего. И то, что они все мечтали работать на президента США и потратили на подготовку годы, делало развернувшееся действо еще более захватывающим”.

Наконец свою реплику вставил Джо: “Сенатор, скажите Уоррену, что если он задаст еще один подобный вопрос, то вы сделаете так, что он исчезнет”.

На это я ответил: “Вот что я вам скажу, сенатор. В американской политике слишком много жуликов. Они утверждают, что верят в Бога, ходят в церковь каждое воскресенье и все такое. Все это ложь, но им верят. Вы же, с другой стороны, действительно верите в то, что говорите, и у вас есть на это свои причины. Но я говорю вам: вы можете потерять около десяти процентов голосов демократов или еще больше голосов других людей только из-за того, что вы во что-то верите, тогда как ваш соперник получит голоса из-за того, что он во что-то не верит. Это суровая действительность”. Тем временем остальные говорили: “Не обращайте внимания. Что Уоррен понимает в политике?” Хьюз сказал, что устал и хочет прекратить обсуждение, а отдохнув, сделает нечто, что положит конец всем спорам»⁶.

Так и произошло. Десять дней спустя Хьюз дал интервью Des Moines Register, в котором сказал, что недавно целый час разговаривал со своим умершим братом через медиума⁷. И это был конец президентским стремлениям сенатора Гарольда Хьюза⁸.

• 
  * *
  

Случай с Хьюзом стал одновременно и высшей и низшей точкой, и — частично благодаря переизбранию Ричарда Никсона — концом карьеры

Баффета в качестве создателя «королей». Но все это время Баффет обращал особое внимание на огромное влияние СМИ в политике; он хотел быть частью этого. Развоз газет, которым он занимался в детстве, дружба с журналисткой из Fortune Кэрол Лумис, покупка газеты Sun, поиск других газет на покупку, инвестиции в Washington Monthly — интерес Баффета к издательскому делу рос из года в год. Он наблюдал за все возрастающей властью телевидения начиная с шумных 1960-х и убийства Кеннеди и заканчивая войной во Вьетнаме и движением за гражданские права. Теперь, когда прибыльность телевидения стала очевидной, он хотел быть частью этого бизнеса.

А потом Билл Руан организовал обед в Нью-Йорке со своим знакомым Томом Мерфи, возглавлявшим компанию Capital Cities Communications, которой принадлежало несколько радиовещательных и телевизионных станций.

Мерфи, сын судьи из Бруклина, с детства вращался в политических кругах Нью-Йорка. В 1949 году он поступил в Гарвардскую школу бизнеса. Широколицый, лысеющий и добродушный Мерфи начал управлять обанкротившейся телестанцией в Олбани настолько бережливо, что не только привел ее дела в порядок, но и наметил контуры будущей величественной империи. Он начал скупать вещательные и кабельные компании и издательские дома, создавая собственную медиаимперию. В скором времени он переехал в Нью-Йорк и нанял на работу еще одного своего

одногруппника по Гарвардской школе бизнеса — Дэна Берка, брата президента компании Johnson & Johnson Джима Берка.

После этого обеда Мерфи с Руаном разработали план, как заполучить Баффета в свой совет директоров. Руан сказал, что они добьются расположения Баффета, только если приедут к нему в Омаху. Мерфи сразу же отправился в путь. Баффет угостил его стейком и привез домой, чтобы познакомить с Сьюзи. К этому времени она уже знала, чем все это может закончиться, — ее муж нашел новый объект увлечения. Баффету нравилось показывать новым людям свои «тотемы»: офис, Сьюзи, а порой и свою игрушечную железную дорогу. После этого он с гостями сыграл несколько партий в ракетбол в комнате для игр, и Мерфи пришлось бегать по залу в своих оксфордских парадных туфлях. Баффет видел, к чему тот клонит, задолго до того, как Мерфи сделал свое предложение. «Вы знаете, Том, — сказал он, — я не могу стать членом правления, потому что тогда я захочу занять еще более высокое положение в вашей компании, а ваши акции слишком дорогие»⁹. Даже когда остальная часть рынка катилась под гору, вокруг акций телевизионных компаний всегда был ажиотаж. Кабельное телевидение было еще новинкой, и местные компании с правом франшизы объединялись в акционерные общества, что вызывало немалую шумиху среди инвесторов. «Вы можете обращаться ко мне просто так. Для этого совершенно необязательно включать меня в совет директоров», — сказал Уоррен¹⁰.

И Мерфи начал звонить Баффету каждый раз перед заключением очередной сделки. Баффету, которому только недавно исполнилось сорок лет, льстило внимание «старика» Мерфи, которому, впрочем, еще не исполнилось и пятидесяти. При этом Баффет отдавал должное тому, что Мерфи был очень толковым человеком... «Я трепетал перед ним, — рассказывал Уоррен, — и считал его величайшим бизнесменом». Однажды вечером Мерфи позвонил ему домой и сообщил, что на продажу выставлена телестанция Fort Worth¹¹. Баффет заинтересовался, но по каким-то причинам, которых он уже и не помнит, ему пришлось отказать Мерфи — впоследствии он считал это одной из самых больших своих

ошибок в бизнесе¹²

Баффет действительно очень хотел бьггь издателем. Как то-раз он даже посчитал, что у него есть сенсационная новость, но, услышав ее, редакторы Washington Monthly отнеслись к ней с насмешкой. «Я искренне верю, — говорил издатель Washington Monthly Чарльз Питерс, — что редакторы были попросту обижены тем, что инвестор рассказывает им, о каких новостях нужно писать». Они сказали Питерсу, что эта «история не соответствует духу Washington Monthly», и Питерс согласился. Тогда Баффет обратился в Sun, которая, может быть, и не имела национального масштаба, но все же была газетой. Питерс рассказывал, что чуть не распустил всех сотрудников, когда статья была напечатана.

Новость Баффета заключалась в том, что приют для бездомных мальчиков «Бойз Таун» — одна из священных коров Омахи — оказался изрядно прогнившим местечком. Приют был организован в старом особняке неподалеку от центра города в 1917 году ирландским священником Эдвардом Флэнаганом, который хотел спасти сирот и брошенных детей и уберечь их от бродяжничества, преступности и наркомании. «Отец Флэнаган был известен в городе тем, что, как только в его распоряжении оказывалось пять долларов, — рассказывал Баффет, — он сразу же тратил их на какого-нибудь ребенка. Когда же ему удалось получить девяносто долларов, он смог организовать приют для двадцати пяти мальчиков»¹³. В первые годы приюту не хватало денег, однако, несмотря на нужду, он постоянно расширялся. К 1934 году он занимал университетский городок площадью 160 акров, расположенный в десяти милях к западу от Омахи, и состоял из школы, общежитий, часовни, столовой и спортивных залов. В 1934 году благодаря помощи Говарда Баффета в «Бойз Таун» построили свое почтовое отделение, что изрядно способствовало сбору благотворительных взносов¹⁴. В 1936 году городку присвоили звание деревни, а в 1938-м на экраны вышел фильм, получивший впоследствии «Оскара», со Спенсером Трейси и Микки Руни в главных ролях. «Бойз Таун» стал известен на всю страну.

Когда профессиональный сборщик средств Тед Миллер посмотрел фильм, он понял, как можно превратить просьбы о сборе денег на нужды приюта в огромную национальную кампанию. Каждый год на Рождество «Бойз Таун», который теперь назывался «Городом маленьких мужчин», рассылал миллионы писем, начинавшихся словами: «Для многих бездомных и брошенных мальчиков Рождество в этом году не будет таким уж радостным праздником...», и описывал известную благодаря фильму картину уличного мальчишки с младенцем на руках и табличкой, на которой написано: «Мне не тяжело, Отче... Ведь это мой брат».

Даже если каждый адресат письма делился всего одним долларом, сумма оказывалась немалая: писем с этой историей было разослано не меньше 10 миллионов¹⁵. Заваленный вкладами, «Бойз Таун» разросся до университетского городка площадью 1300 акров со стадионом, сувенирным магазином, фермой, где работали мальчики, и учебнопроизводственным комбинатом. Отец Флэнаган умер в 1948 году, но деньги продолжали прибывать и при его преемнике —• монсеньоре Николасе Вегнере. Это была настоящая святыня и самая большая достопримечательность штата.

«Я слышал истории о том, как Национальный банк нанимал дополнительных служащих задолго до Рождества, чтобы обработать все благотворительные чеки, поступавшие в “Бойз Таун”. И конечно, я видел, что количество мальчиков, проживающих там, уменьшается».

В первые годы работы приюта Флэнаган внимательно изучил массу судебных вердиктов и принял в приют определенное количество закоренелых преступников, даже нескольких убийц. Но к 1971 году эмоционально нестабильные, умственно отсталые мальчики и юные преступники отсеялись. Среди обитателей остались только бездомные, у которых не было никаких других существенных проблем¹⁶. По плану «Бойз Таун» вмещал тысячу жителей, теперь в нем работало около шестисот человек, обслуживая 665 мальчиков¹⁷. Тем не менее подобный институциональный подход к размещению детей в изолированном от окружающего общества пространстве с опекунской, даже можно сказать тюремной атмосферой становился все более устаревшим¹⁸. Режим регулировался звоном колоколов: по первому сигналу дети молились в гигантской «столовой», по второму — садились за столы, по третьему — приступали к еде, по четвертому — откладывали вилки вне зависимости от того, успели доесть свою трапезу или нет, вставали и молились по пятому и выбегали из столовой по шестому. Их корреспонденция изучалась цензором, и им разрешался всего один визит посетителя в месяц. Дети даже были лишены права выбрать, кого хотели бы увидеть, — за них выбирало руководство приюта. Они занимались низкооплачиваемым трудом, практически не отдыхали и не имели возможности общаться с противоположным полом. В «Бойз Тауне» предпочитали низкосортное профессиональное обучение: сбор бобов и изготовление скворечников.

Однажды вечером в июле 1971 года на встрече в доме Баффетов Уоррен и редактор Sun Пол Уильямс разговаривали о «Бойз Тауне» и решили написать историю о том, каким образом город рос и на что тратил свои деньги. Sun сделала пару пробных запросов, и руководство приюта ответило, что они не хотят обсуждать с кем-либо свои финансовые дела¹⁹. Поэтому Уильямс усадил трех городских репортеров — Уэса Иверсона, Дуга Смита и Мика Руда — за работу над секретным «Проектом Б» — детальным расследованием происходившего в приюте⁴. Зная о том, что «Бойз Таун», по словам руководства, никогда не получал денег от какой- либо церкви или регионального или федерального правительства, Мик Руд пересмотрел кучу отчетов в Капитолии Небраски в Линкольне и обнаружил, что это неправда²⁰. И теперь, в свете новых фактов, подозрительными выглядели и другие заявления руководства приюта.

Продолжая свое расследование, репортеры получили отчеты о налоге на недвижимость, об успеваемости воспитанников и документы о регистрации учреждения. Они узнали, что приют был в натянутых отношениях с социальной службой штата; монсеньор Вегнер, который в настоящее время руководил «Бойз Тауном», отказался подвергать внешнему аудиту деятельность своего заведения, несмотря на рекомендации собственных сотрудников²¹. Действуя через свои источники в Конгрессе, Уильямс получил отчет о деятельности почтового отделения приюта и обнаружил, что оно рассылает в год по 35-40 миллионов писем с просьбой о пожертвовании. Это была огромная цифра — сборщики пожертвований, работавшие на другие организации, рассказали, что подобные объемы рассылки позволяют получать доход порядка 10 миллионов долларов в год. На основании своих финансовых знаний Баффет сделал вывод, что текущие эксплуатационные расходы приюта тянут не больше чем на половину этой суммы²². Иными словами, в «Бойз Тауне» было куда больше денег, чем он мог потратить. Активная деятельность приюта по сбору средств началась в 1948 году. И если прибыль приюта с того времени составляла пять миллионов долларов в год, то сумма денежных излишков к моменту проведения расследования должно была составлять около ста миллионов долларов. Однако пока что у репортеров было недостаточно доказательств.

Баффет вошел в состав правления местного отделения Urban League, что помогло ему познакомиться с хирургом Клодом Оргэном, единственным темнокожим мужчиной в правлении «Бойз Таун». Баффет считал его вполне достойным парнем.

«Мы завтракали в отеле Blackstone через дорогу от моего офиса.