Баффет. Элис Шредер - Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира. Элис Шрёдер Уоррен Баффе Лучший инвестор мира Перевод с английского 2е издание Издательство Манн, Иванов и Фербер Москва, 2013
 Скачать 6.81 Mb.
|
|
% 100% 100%- 100%- L100%- Texas United Insurance Co. Lakeland Fire & Casualty Co. The Insurance Co. of Iowa Home & Automobile Insurance Co. Comhusker Casualty Co. 5,0% 0,2% 5,0% 0,3% 4,4% IIHI 13,1% The Illinois № IBank and Trust Co. of Rockford Brown Building Corporation Aero Coverages, Inc. Bourne Mills of Canada, Inc. 99,0% 100%  Gateway Underwriters Agency, Inc. K&W Products, Inc. Sun Newspapers, Inc. Transportation Facilities, Inc. 100% J 100% — 100% — 100% - 100%- 100%- 100% 3,3% Неизвестное страновое подразделение Berkshire Hathaway и миллионам долларов налогов, которые Баффет заплатил начиная с момента подачи его первой налоговой декларации в четырнадцать лет. Если судить по этому документу, Баффет вкалывал так, как будто от этого зависела его жизнь. Мангер смирился со своим положением. «Если полицейский не отстает от тебя на протяжении пятисот миль, — говорил он Баффету, — тебе придется заплатить штраф». Рикерсхаузер изо всех сил пытался достучаться до сердца Споркина: «Сложные финансовые отношения господ Баффета и Мангера... очевидно, создали у вас впечатление, что им становится трудно соответствовать различным законным требованиям, — писал он, делая упор на то, что они старались соблюдать букву и дух закона. — Они хотят упростить свои финансовые схемы и постараются сделать это как можно быстрее»29. Когда их опрашивали юристы SEC, они рассказали, что именно подразумевают под таким упрощением. «Возможно, в будущем мы сольем активы Blue Chip и Berkshire, — говорил Баффет, — но у Blue Chip слишком много юридических проблем, и, пока не будут разрешены хотя бы некоторые из них, сложно считать это справедливой сделкой. Если бы дело было только во мне, мы обязательно объединили бы наши активы. И наши предприятия остались бы более-менее такими же, как сегодня, но с гораздо меньшими осложнениями. Мне эти осложнения совсем не нравятся, хотя у вас может сложиться обратное впечатление. У меня нет достаточного количества людей, способных всем этим заниматься. Сначала эта схема казалась мне довольно простой, но теперь это совсем не 30 так» . Когда юрист SEC спросил, есть ли у Баффета «план действий на случай экстренного упрощения», Мангер ответил: «Можете не сомневаться. Он разработал несколько таких планов еще до того, как это расследование началось»31. Решение Споркина во многом зависело от Рикерсхаузера. По словам Споркина, Рикерсхаузер «был одним из немногих адвокатов, мнению которыхя доверял на 100%». Споркин считал, что Рикерсхаузер не только блестящий адвокат, но и честный, прямой и порядочный человек, в котором нет ни капли лицемерия. В свою очередь, Рикерсхаузер обхаживал Споркина, убеждая его, что Баффет — «самый порядочный и благородный человек, с которым вы когда-либо встречались и который станет самым великим человеком на Уолл-стрит». Услышав это смелое заявление от любого другого человека, Споркин, скорее всего, проигнорировал бы его, но поскольку эти слова исходили от Рикерсхаузера, он счел их искренними и обоснованными32. Споркин чувствовал большую ответственность, поскольку в его власти было как осудить Баффета и Мангера, так и избавить от наказания. Он считал, что обвинитель должен различать честного человека, допустившего оплошность, и жулика, который заслуживает наказания. И он понимал, что Баффет и Мангер совсем не жулики, а просто оступившиеся бизнесмены33. Гигант решил не душить Blue Chip в железных объятиях34. Компания согласилась с решением SEC о том, что она не признает, но и не отрицает, что пыталась сорвать сделку между Santa Barbara и Wesco за счет покупки акций последней и что искусственно поддерживала 303 рыночную цену акций Wesco в течение трех недель . Blue Chip пообещала никогда снова не делать того, чего она не признала35. В мировом соглашении не было упомянуто никаких имен. Шумиха вокруг этого дела была минимальной и быстро угасла. Добрые имена и репутация Баффета и Мангера остались незапятнанными. Две недели спустя SEC выбрала Баффета в члены жюри присяжных заседателей по делам, связанным с раскрытием информации компаниями. Это было не просто прощение, это было началом нового этапа в его жизни36. Глава 40. Как руководить бизнесом, а не публичной библиотекой Вашингтон • 1975-1976 годы Однажды в начале 1975 года подруга Сьюзи Баффет Юнис Дененберг заехала к ним в гости, прошла в гостиную и села на покрытый собачьей шерстью диван. Сьюзи отвернулась, чтобы не смотреть на нее, включила кассету и запела. Дененберг осталась очень довольна. Сьюзи рассказала, что мечтает стать профессиональной певицей, но боится что-либо предпринимать. Дененберг перезвонила на следующий день и сказала: «У меня есть для тебя агент». Она наняла Боба Эдсона (помощника преподавателя музыки в Мидлендском колледже), чтобы собрать группу и организовать концерт в ночном клубе Steam Shed. Клуб находился в Эрвингтоне, крошечном городе в предместьях Омахи, где Сьюзи и Дотти когда-то пели в хоре церкви своего отца. Сьюзи нервничала, но все вокруг были воодушевлены предстоящим событием. Сомнения оставались только у Дока Томпсона, который сказал: «Я не понимаю, с чего это ты хочешь петь в барах». В тот вечер, когда Сьюзи впервые выступала перед публикой, состоявшей исключительно из ее друзей, она настолько волновалась, что попросила Уоррена не приезжать. Одетая в длинное, расшитое блестками платье, она здоровалась и разговаривала с людьми — короче, всячески оттягивала свой выход, пока Дененберг не вытолкнула ее на сцену. Она спела Call Me Ареты Франклин, You Make Me Feel So Young Синатры, YouVe Made Me So Very Happy рок-группы Blood, Sweat 8c Tears и свою любимую композицию The First Time Ever I Saw Your Face Роберты Флэк все песни были проникновенными, страстными и романтичными. Сьюзи обнаружила, что публика симпатизирует ей. Она чувствовала от этих людей, собравшихся вместе, такую же отдачу, какую ощущала, общаясь с ними по отдельности1. И это стало для нее самым большим подарком. Она поняла, что хочет петь в кабаре. Однако несколько недель спустя Сьюзи пришлось отвлечься от репетиций и поехать в Кармель, чтобы помочь золовке, Берти, ухаживать за ее младшей дочерью Салли, умиравшей от опухоли головного мозга. Брак Берти с Чарли Снорфом находился на грани расторжения. Когда Салли умерла, Берти как будто выпустила на свободу свои прежде застывшие эмоции. «Салли была замечательным человеком, удивительным и проницательным. Для своих семи лет она очень хорошо разбиралась в людях, — говорила Берти. — Однажды она сказала мне: “Мам, вы с папой так одиноки”. Я думаю, когда умирает кто-то очень близкий, он как бы завещает тебе что-то. Салли завещала мне чувство собственного достоинства, которое позволило мне раскрыться. Мне кажется, что через мое сердце прошел высоковольтный ток, и я больше не могла скрывать свои чувства». У Берти и Сьюзи всегда были особые отношения, но после того, как Салли умерла, а Берти начала относиться к жизни иначе, Сьюзи и сама Берти внезапно обнаружили, что их отношения вышли на новый уровень. «Я всегда любила Сьюзи, и она занимала особое место в моей жизни, — говорила Берти. — Она была единственным человеком, с которым я могла поговорить о своих чувствах. Ни с кем из своей семьи я не могла себе этого позволить». Ее брат совсем по-другому отреагировал на смерть племянницы. «Он позвонил своим друзьям, гостившим в доме Баффетов в Лагуна-Бич, и сказал: “Мы потрясены — ведь всего неделю или две назад мы отдыхали все вместе”, — рассказывала Мэри Холланд. — Я спросила его, что произошло, но он ответил: “Я не могу больше разговаривать”, — и повесил трубку». В то время Уоррен был настолько занят, что у него не оставалось времени на переживания. SEC заканчивала свое расследование. Кей Грэхем настолько очаровала его, что он буквально не мог насытиться общением с ней. А когда Уоррен был одержим чем-то или кем-то, он не мог прекратить думать об этом ни на минуту и уделял объекту восхищения столько внимания, что это иногда напрягало окружающих. Однако когда бизнес снова пошел в гору, он в тот же миг ухватился за возможность снова работать. По словам Мангера, Баффет «никогда не позволял своим «небольшим увлечениям» мешать главной страсти»2. Однако Кэтрин Грэхем вряд ли можно было назвать «небольшим увлечением». Чуть раньше он решил посмотреть, что будет, если ее познакомить с Мангером, самым большим умником из всех, кого он знал. «Кей была очень обязательным человеком. Я мог передать ей для ознакомления какие-то безумно сложные финансовые отчеты, и она корпела над ними и выслушивала мои мысли относительно их. Однажды я сказал ей: “Ты должна познакомиться с Чарли”. Я восхвалял его как мог, и наконец она приехала в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с ним. И вот она сидит в этом захудалом офисе и достает свой желтый блокнот, чтобы делать заметки в процессе разговора. Чарли приосанился сама мысль о том, что его мысли настолько важны, что их будет фиксировать самая влиятельная женщина в мире, привела его в восторг». Мангер просто не мог не покрасоваться. Он уже переписывался с Грэхем и в одном из писем написал: «С вами я как будто сбрасываю лет тридцать и веду себя как Том Сойер с Бекки Тэтчер. Мне кажется, что в данной ситуации будет вполне достаточно Уоррена, делающего глупости за нас обоих»3. Однако как бы легкомысленно она ни заставляла Уоррена себя вести, он серьезно относился к ее обучению основам бизнеса. «Я пытался научить ее бухгалтерскому учету. Когда я привез ей годовые отчеты, она сказала лишь: “Ох, Уоррен, опять учиться?” Но я был непреклонен». Баффет считал ее сына Дона «невероятно умным», «обладающим практически фотографической памятью, чем не мог похвастаться ни один мой знакомый». В качестве особого доверия к семье Грэхем Уоррен выписал на имя Дона доверенность с правом голоса по своим голосующим акциям. Теперь, приезжая в Вашингтон на ежемесячные собрания членов правления, Баффет останавливался только у Кей. Ей не нравилось, как он одевается, но на это он ей ответил: «Я одеваюсь так же, как и Дон. В этом вопросе мы с ним были единодушны». Баффет знал, что Кей ведет себя как «очень, очень мудрая женщина, пока вы незач трагиваете темы, которые причиняют ей боль. Но она очень хорошо разбирается в людях». Чем ближе они становились друг другу, тем смелее Баффет высказывался насчет ее поведения с членами правления. Он понимал, что она не так сильно зависит от мнения других, как ей казалось. Однажды он отозвал ее в сторону и сказал: «Не надо больше просить помощи у директоров. Ты же сама не хочешь этого делать». И она послушалась его. Деловые и личные связи между Грэхем и Баффетом стали настолько прочными, что Уоррен пригласил Кэтрин и Дона присоединяться к очередной встрече Graham Group, которая должна была состояться в 1975 году в Хилтон-Хед. Дон произвел хорошее впечатление на остальных приглашенных своими скромными манерами и разумными суждениями. Под хрупкой аристократичной внешностью Кей многие сразу же разглядели ее уязвимость и скромность, которые так привлекали в ней Уоррена. Поэтому, несмотря на царственную внешность и знакомство с сильными мира сего, она быстро нашла общий язык с большинством участников. Она искренне хотела поладить со всеми, хотя и продолжала считать, что мужчины превосходят женщин во всех сферах жизни. Со вкусом одетая и прекрасно причесанная Кэтрин — живое воплощение идеала — с коктейлем в руке скользила между собравшимися. Кто-то заговорил о политике, и она ответила: «А Генри считает то-то и то-то», имея в виду Киссинджера. Невозможно было ею не восхищаться. На этой встрече впервые выступила Сьюзи Баффет. Билл Руан принес диаграмму роста цен на золото, достаточно впечатляющего за последние пять лет. Он спросил, стоит ли его покупать. Все подумали, что он шутил, а оказалось, что он действительно покупал золотые монеты, и это было довольно прибыльно4. Генри Брандт отозвал Баффета в отдельную комнату и попросил пообещать, что акции Berkshire не упадут ниже 40 долларов за штуку. К октябрю 1975 года цена на акции упала практически вполовину — два года назад они шли по 93 доллара. «Я тебя, конечно, люблю, — ответил Баффет, но этого пообещать не могу». Брандт ответил, что «это катастрофа» или что-то в этом роде. Он вложил в эти акции все, что у него было. И это действительно была катастрофа. Фондовый рынок в целом возвращал утраченные позиции, a Berkshire и не думала. Брандт испугался и позвонил Баффету, который предложил выкупить его акции по 40 долларов за штуку. Тогда Брандт позвонил Уолтеру Шлоссу и сказал: «Уоррен платит мне сорок долларов за акцию, а я хочу пятьдесят. Что делать?» Шлосс был самым осторожным и осмотрительным из покупателей «сигарных окурков». На встречах Graham Group все остальные подшучивали над его инвестиционным портфелем, в котором находились акции обанкротившихся металлургических предприятий и производителей автомобильных запчастей. «Ну и что, — говорил Шлосс. — Зато я не переживаю и хорошо сплю по ночам». Он занимался достаточно простыми операциями, используя философию Грэхема в ее самом чистом виде. Шлосс работал в Tweedy, Browne и каждый день возвращался домой в пять часов, но его результаты были феноменальны. И теперь Брандт говорил ему, что хочет избавиться от акций Berkshire, а это полностью противоречило всем принципам философии «сигарных окурков». Шлосс уламывал Брандта два часа: «Твои деньги в руках у самого умного парня в мире. Уоррен не заставляет тебя платить за управление твоими средствами. Ты сделаешь огромную ошибку, если продашь свои акции». Шлосс думал, что убедил его. Но состояние американской экономики к тому времени способствовало пессимизму. По словам Шлосса, в понедельник он позвонил своему брокеру и продал половину акций своей жены5. Сразу же после этого президент Форд отказался поддержать бюджет Нью-Йорка, стоявшего на пороге банкротства. Газета New York Daily News четко выразила общие настроения в огромном заголовке «Форд говорит городу: “Катись к черту!”»6. Партнеры, которые получили акции Berkshire в 1970 году по 40 долларов за штуку, увидели, что пять лет спустя они не стали ни на цент богаче. «Любому, у кого были наши акции, — говорил Мангер, — казалось, что очень долгое время ничего хорошего не происходит. А с таким положением вещей они, по большему счету, никогда еще не сталкивались. Отчет выглядел ужасно, но планы на будущее, пока не ясное, но вполне возможное, выглядели куда более оптимистично». Тем не менее собственный капитал Баффета приближался к тому уровню, при котором он закрывал партнерство. И все же, несмотря на очевидные проблемы, способные напугать кого угодно, сам Уоррен практически не волновался. Имея в руках компании, он продолжал покупать, покупать и покупать. В 1974 году, до начала расследования SEC, Berkshire владела 26% акций Blue Chip. И хотя в 1975 году во время разбирательства с Omni Баффет немного притормозил, но все-таки купил акции Berkshire от имени Diversified. К 1976 году он покупал через Diversified акции и Berkshire, и Blue Chip. В конечном счете Berkshire принадлежало больше 41% Blue Chip — так что теперь ему и Сьюзи принадлежало 37% акций, как напрямую, так и через владение Berkshire Hathaway. В 1976 году акции Berkshire все еще ценились невысоко, поэтому Баффет нашел другой способ извлечь выгоду из ситуации. Он уговорил свою мать, «которая не особо заботилась о деньгах», продать свои 5272 акции Berkshire в пользу Дорис и Берти. За 5440 долларов и вексель на 100 ООО долларов каждая из них получила по 2636 акций (то есть купила акции по 2 доллара)”. Баффет, который рассматривал долги как что-то неправильное, чуть ли не преступное, считал, что стоимость акций Berkshire (по 40 долларов за штуку) настолько низка, что был готов дать сестрам по 95% средств для их покупки, лишь бы только они сделали то, что он просил. По мнению Баффета, покупая акции на таких условиях, его сестры в скором времени могли бы стать богатыми”. Кроме того, эта операция позволила бы им избежать выплаты огромного налога на наследство. «Моя мать не возражала против моего предложения, да и время было подходящим. Мне кажется, это стало одним из самых важных поступков за всю ее жизнь. Второй раз такой шанс не выпадает». Материальные ценности продавались за гроши практически повсеместно. Примерно в то же самое время Том Мерфи предложил Уоррену купить телевизионную станцию. Баффет считал, что это великолепная идея, но, к сожалению, не мог себе этого позволить, иначе возник бы конфликт с Washington Post, которой также принадлежали телевизионные станции. А так как он был членом совета директоров Post, покупка противоречила бы ограничениям Федеральной комиссии по связи”. «Что из того, чем я занимаюсь, мне не принадлежит?» — спросил он себя. Крепко задумавшись, он вспомнил, что ему не принадлежит Grinnell College. Первая станция, которую он присмотрел, уже была продана, но по рекомендации Баффета Grinnell за 2 миллиона долларов купил станцию в Огайо под названием Dayton, которая стоила 13 миллионов долларов. Часть денег они получили в виде займа, с которым им помог Сэнди Готтес-ман. Брокер, организовавший эту сделку, назвал ее лучшей за последние двадцать лет7. Однако для того чтобы акции упали в цене, а города типа Нью-Йорка оказались на грани банкротства, имелись свои причины. Дикая инфляция, неконтролируемые расходы на рабочую силу и нестабильные трудовые отношения душили экономику. СМИ были подвержены этим бедам больше, чем другие предприятия. Срок действия коллективных договоров сотрудников Washington Post истекал сразу после встречи в Хилтон-Хэд, 1 октября 1975 года в четыре утра. Некоторые из печатников вывели из строя огнетушители, слили масло, разобрали механизмы и разорвали электропроводку. Они изрезали рулоны газетной бумаги, устроили пожар, разбили голову диспетчеру печатного цеха и оставили его истекать кровью8. Грэхем приехала в течение часа и прошла в здание под прицелом телекамер и взглядами пожарных, полицейских и сотен пикетчиков. Отношения Post с некоторыми профсоюзами «были крайне нестабильными», рассказывал Дон Грэхем“. Враждебно настроенные рабочие считали руководство «некомпетентным», как писала позже Кей, «и в то же время способным сделать их козлами отпущения во всех ситуациях, в которых оно было виновато»9. После долгих лет сдерживания негативных настроений представители руководства вели напряженные и тяжелые переговоры с профсоюзами, контракты с которыми истекли одновременно. Большая часть профсоюзов, за исключением печатников, продолжала работать, что было особенно важно для переговоров с Гильдией журналистов. Используя чужие типографии и вертолеты для перевозки нужных работников за кордоны пикетчиков, Post начала издавать сокращенную версию газеты уже через день после начала забастовки. Однако после того как забастовка стала приобретать угрожающие масштабы, Грэхем испугалась, что газета пошла не по тому пути. Менеджеры и рабочие-штрейкбрехеры могли печатать лишь половину обычного тиража. Рекламодатели все до единого переметнулись к главному конкуренту Post — Evening Star. Буквально через несколько дней обычный выпуск Star настолько распух из-за размещенной в нем рекламы, «что его было сложно поднять или удержать в руках»10. «Мне позвонили сотрудники газеты, испугавшиеся, что Кей не выдержит напряжения. Вместе ней мы прошли за кордон пикетчиков. Кей держалась смело, но я видел, как она разрыдалась, когда взяла в руки выпуск Star. Они пытались уничтожить Post, копируя ее формат и нанимая на работу ее бывших сотрудников. Кей лишилась сна и могла позвонить мне посреди ночи». Перед лицом угрозы такая женщина, как Кэтрин, которую редактор газеты Говард Симонс назвал «злая Кэтрин», могла вести себя крайне необычно. «На самом деле она не была злой Кей. Она была неуверенной Кей. Чувствуя опасность, она вполне была способна пронзительно завизжать. Если ситуация выводила ее из себя, она могла вести себя как животное, загнанное в угол. Как будто она осталась сама по себе и не было никого, способного ее поддержать. В такие моменты никто не знал, что делать. Именно тогда на сцене появлялся я. Муж, мать, директора компании никогда не поддерживали ее. Поэтому где-то глубоко в ее мозгу укоренилась мысль, что ее окружают враги и в любой момент может случиться что-то плохое. Но она всегда знала, что я был на ее стороне. Это не означало, что я согласился бы на что угодно или поверил бы во все, что она говорит. Но я был на ее стороне. И никогда бы ее не покинул». У «злой Кэтрин» были некоторые общие черты с Лейлой Баффет. И Уоррен гордился тем, что оказался единственным человеком, который завоевал доверие Кей. К этому времени он настолько хорошо разбирался в мотивах поведения людей, что прекрасно понимал, что происходит с Грэхем, и был в силах помочь ей справиться с этой проблемой. Он научился этой проницательности у Сьюзи и теперь использовал ее в отношениях с другими людьми. Его чутье оказалось безошибочным. Он мог помочь людям, испытывавшим беспокойство, понять разницу между человеком, действительно находившимся в опасности, и тем, кем движет беспричинный страх. По словам члена правления Арджея Миллера, «Кей думала, что Уоррен может творить чудеса, — и иногда так и было». Уоррен был откровенным человеком, и она была уверена в нем. Баффет учил рассматривать ситуацию со всех сторон и не навязывать окружающим свои суждения. Этому он также научился у Сьюзи и теперь пытался сделать так, чтобы Кэтрин поверила в себя и без его присутствия. Но она была слишком не уверена в себе. «Не думаю, что у него хоть что-то получилось, — говорил Миллер, — хотя если бы кто и смог привить ей уверенность, это был бы он». Но Кей нужно было, чтобы Уоррен все время был рядом. В течение следующих шести месяцев Post продолжала выпускать газету, попутно тратя массу сил на бесплодные переговоры, угрозы, насилие, психологическую войну и постоянную борьбу за то, чтобы удержать Гильдию журналистов от забастовки из солидарности с другими профсоюзами. Сотрудники делали все, что было в их силах, чтобы удержать газету на плаву. Так, Дон Грэхем работал укладчиком и подкатывал огромные тяжелые рулоны газетной бумаги к печатным машинам. «Некоторые, включая и тех, кого Кэтрин уважала больше всего, говорили ей: “Бросай это дело, или все потеряешь”. Они боялись, они страдали из-за того, что газета не выходит в нормальном режиме, и не хотели дожить до момента, когда Star возьмет верх над Post. Я же выступал против таких мер и поэтому сказал ей: “Я предупрежу тебя перед наступлением переломного момента”». В понимании Баффета переломный момент возникает тогда, когда конкурент вырывается вперед настолько, что изменить ничего невозможно. «О приближении этого момента могут свидетельствовать многие признаки: отношение к вам подчиненных, впечатление, которое складывается в обществе, сравнительная степень эффективности рекламы у вас и у ваших конкурентов. Вы просчитываете вероятность того, что ваши читатели поменяют свои привычки. Конечно, им могут не нравиться те или иные репортажи или разделы газеты, но переломный момент наступает тогда, когда люди начинают массово покупать другую газету». «Видимо, мое спокойствие передалось и Кей. Она поверила мне — и хорошо сделала. Я относился к ее проблемам как к своим собственным и достаточно разбирался в бизнесе». «Пока Уоррен поддерживал ее, у нее было достаточно мужества, чтобы продолжать бороться за свою компанию», — подчеркивал Джордж Гиллеспи11. И хотя почти все служащие Post, кроме печатников, продолжали работать, над теми, кто пересекал кордоны пикетчиков, постоянно висела угроза насилия. Их автомобилям постоянно прокалывали шины, а семьям угрожали по телефону. Какой-то забастовщик постоянно стоял с плакатом: «Филу Грэхему нужно было стрелять не в себя». Чтобы как-то поднять боевой дух, Грэхем, Баффет и Мэг Гринфилд занялись разноской газет в цехе экспедиции. Баффету нравилось снова заниматься делом, которому он посвятил так много времени в детстве. Через два месяца после начала забастовки руководство Post сделало окончательное предложение печатникам, но те его отклонили12 Забастовка продолжилась. Грэхем начала нанимать штрейкбрехеров. Печатники же оставались в своих пикетах, как будто надеялись, что с ними еще кто-то будет разговаривать. За последующие несколько месяцев газета договорилась с другими профсоюзами и вернула и читателей, и рекламодателей, несмотря на то что забастовка и достаточно негативное освещение ее в СМИ продолжались в течение всей весны. В то время как Грэхем постепенно вытягивала из пропасти свою компанию13, Баффет и Мангер наконец заключили сделку с SEC. Баффет пригласил Мангера в ресторан Johnny’s Cafe, где за стейком они закончили составлять план «упрощения бизнеса». Во-первых, Баффет решил отказаться от работы в FMC. Во-вторых, Blue Chip должна была продать свои акции Source Capital14, a Berkshire и Diversified — заново разработать механизм слияния, отмененного в начале 1975 года в связи с расследованием SEC. По просьбе Бетти Питерс Wesco (80% акций которой владела Blue Chip) оставалась акционерной компанией открытого типа с Мангером во главе совета директоров. Также они отсрочили слияние Blue Chip с Berkshire Hathaway до тех пор, пока не будет достигнута договоренность о сравнительной стоимости компаний. Тяжелые времена для Berkshire и Post, требовавшие пристального внимания Баффета, потихоньку уходили в прошлое. Заседания членов совета директоров Post наконец-то протекали в спокойной атмосфере, и Грэхем начала подумывать о расширении своей империи. В ту пору газеты расхватывали направо и налево. «Кей хотела купить их себе, потому что не хотела, чтобы их купил кто-то другой», — говорил Баффет. «Подскажи, что делать», — просила она его. Баффет запретил ей обращаться за помощью к совету директоров, но она все еще не могла до конца отказаться от этой привычки. «Нужно было заставить ее думать своей головой», — говорил Баффет. Благодаря ему она поняла, что неправильно платить слишком много только потому, что ты очень хочешь это купить. Нетерпение не приводит ни к чему хорошему. В течение долгого времени Post практически не приносила дохода и развивалась очень медленно. Баффет открыл глаза Кэтрин на важность покупки акций собственной компании в момент снижения цены, с тем чтобы уменьшить количество акций на руках акционеров. Это позволяло увеличить размер каждого куска пирога. Под чутким руководством Баффета Post избежала некоторых ошибок и стала в результате намного более прибыльной компанией15. Баффет, привыкший постоянно что-то брать, впервые в жизни обнаружил себя в роли дающего и в случае с Грэхем явно этим наслаждался. «Мы говорили о ее делах и встречах с людьми, которые пугали ее до чертиков. Она знала, что ее хотят напугать, это ей совершенно не нравилось, но она ничего не могла с этим поделать». «В конечном счете я сказал, что хочу, чтобы она воспринимала себя естественно, а не как отражение в кривом зеркале. Я искренне хотел, чтобы она почувствовала себя более уверенно в отношении своих мыслей и действий. Можно сказать, я наслаждался тем, что создавал ее заново. И у меня даже что-то получалось, хотя я и слишком поздно начал». В свою очередь, Кэтрин пыталась привить Баффету некоторый лоск и блеск, а Мангер писал ей о Баффете: |