Фредерик Коплстон История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том ii

• Название: Фредерик Коплстон История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том ii
• Дата: 01.04.2023
• Размер: 1.14 Mb.
• Имя файла: koplston._istoriya_filosofii._tom_2.doc
• Тип: Документы; #1030219
• страница: 12 из 23

Глава 38

Эпикурейство

1. Основатель эпикурейской школы Эпикур родился на острове Самос в 341 году до н. э. На Самосе он обучался у платоника Памфилия, а затем в Теосе у Навсифана, последователя Демокрита, который оказал на него большое влияние, несмотря на их последующие разногласия. В восемнадцать лет Эпикур прибыл в Афины для прохождения воинской службы, а затем, по всей видимости, посвятил себя учебе в Колофоне. В 310 году до н. э. он преподавал в Метилене – хотя впоследствии и перебрался в Лампсак, – а в 307–306 годах до н. э. он переехал в Афины, где и основал свою школу. Эта школа располагалась в собственном саду Эпикура, и от Диогена Лаэртского мы узнаем, что философ оставил и дом, и сад своим ученикам. По расположению своей школы эпикурейцы получили прозвище «философы из садов». Эпикуру уже при жизни оказывались чуть ли не божеские почести, и этот культ, несомненно, весьма способствовал тому, что эпикурейцы в гораздо большей степени, чем философы других школ, были верны ортодоксальным взглядам своего учителя. Основные доктрины ученики должны были заучивать наизусть.

Эпикур был плодовитым автором (по свидетельству Диогена Лаэртского, он написал более 300 работ), но большая часть его трудов утеряна. Однако Диоген оставил нам три дидактических письма, из которых письма к Геродоту и Менекею считаются подлинными, а письмо к Пифоклу, как полагают, является выдержкой из труда Эпикура, сделанной его учеником. Сохранились также фрагменты его главного произведения «О природе». Они были найдены в библиотеке эпикурейца Писо (предположительно Л. Писо, который в 58 году до н. э. занимал пост консула).

После Эпикура школу возглавил Гермарх из Метилена, которого сменил Полистрат. Учеником самого Эпикура вместе с Гермархом и Полиэном был и Метродор Лампсакский. Цицерон слушал лекции Федра (бывшего схолархом в Афинах около 78–70 годов до н. э.), которые тот читал в Риме около 90 года до н. э. Но самым известным учеником школы был латинский поэт Т. Лукреций Кар (91–51 до н. э.), изложивший эпикурейскую философию в своем произведении «De Rerum Natura» («О природе вещей»). Главной целью этой философии было освобождение людей от страха перед богами и смертью и помощь в обретении душевного покоя.

Каноника

Эпикура не интересовали ни диалектика, ни логика, как таковые. Единственной проблемой логики, которой он уделял внимание, была проблема, связанная с критерием истины. Диалектика интересовала его постольку, поскольку она служила физике, а физика – постольку, поскольку она служила этике. Поэтому Эпикур уделял этике гораздо больше внимания, чем стоики, отвергая все чисто научные изыскания и объявляя математику бесполезной наукой, поскольку она не связана с жизнью. (Метродор говорил: «Не стоит переживать из-за того, что ты не прочел ни строчки из Гомера и не знаешь, кем был Гектор – троянцем или греком».) Одной из причин неприятия Эпикуром математики было то, что она не подкрепляется чувственным знанием, поскольку в реальном мире нет геометрических точек, линий и поверхностей. Таким образом, чувственное знание есть основа какого бы то ни было знания. «Если вы не верите своим ощущениям, то у вас не будет эталона, с помощью которого вы сможете судить даже о тех ощущениях, которые вы считаете ложными»1. Лукреций задается вопросом, что может быть более определенным, чем чувство. Разум, с помощью которого мы судим о чувственных данных, сам по себе полностью основан на чувствах, и если они не истинны, то тогда и выводы разума тоже2. Более того, эпикурейцы указывали, что в астрономических вопросах, например, мы не можем достичь полной определенности, поскольку мы можем доказать, что истинно это положение, а другие будут доказывать, что, наоборот, истинно то, «ибо небесные явления могут порождаться различными причинами»3. (Необходимо помнить, что у греков не было современных научных приборов и что их научные выводы делались в основном на основе догадок, не подкрепленных точными наблюдениями.)

Логика Эпикура, или каноника, изучает нормы или каноны знания и критерии истины. Фундаментальным критерием истины является Восприятие, в котором мы получаем нечто ясное (очевидное). Оно имеет место тогда, когда образы объектов проникают в органы чувств (сравним с Демокритом и Эмпедоклом), и всегда истинно. Следует отметить, что под Восприятием эпикурейцы понимали образные представления, то есть все восприятия, возникающие при приятии образов. Когда эти образы непрерывным потоком идут от одного и того же объекта и проникают в наши органы чувств, мы имеем восприятие в узком смысле этого слова; когда же отдельные образы поступают к нам через поры тела, они смешиваются и возникают фантастические картины, например образ кентавра. В обоих случаях мы имеем «представление», и поскольку обе разновидности представлений порождаются объективными источниками, то они являются истинными. Как же, в таком случае, возникают ошибки? Только благодаря суждению. Если, например, мы решаем, судим, что образ в точности соответствует внешнему объекту, хотя фактически точного соответствия нет, мы ошибаемся. (Трудность, разумеется, состоит в том, как узнать, соответствует ли образ внешнему объекту или нет и является ли это соответствие полным или неполным; а в этом вопросе эпикурейцы нам не помогают).

Итак, первым критерием истины является Восприятие. Второй критерий – это Понятие (общее представление), которое в понимании эпикурейцев представляет собой простой «оттиск» в памяти. После того как у нас создалось представление об объекте, например о человеке, при слове «человек» в нашей памяти возникает образ какого-то конкретного человека или его обобщенный образ. Понятия всегда истинны. Ложными могут быть только мнения или суждения. Если мнение или суждение связано с тем, что произойдет в будущем, их может подтвердить опыт, если же оно касается сокровенных объектов, недоступных нашему опыту восприятия (например, атомов), то оно не должно, по крайней мере, противоречить опыту.

Есть, однако, еще и третий критерий, а именно Чувства, которые определяют наше поведение. Так, чувство удовольствия является критерием того, что нам следует предпочесть, а чувство боли показывает нам, чего мы должны избегать. Отсюда Эпикур заключил, что «критериями истины являются Восприятия, Понятия и Чувства»4.

Физика

Выбор Эпикуром физической теории определялся практической целью, а именно стремлением освободить людей от страха перед богами и загробным миром и помочь им достичь душевного покоя. Не отвергая существования богов, он хотел показать, что они не вмешиваются в дела людей, и поэтому человек не должен задумываться о том, как их умилостивить и вымолить у них прощение, и не принимать всерьез всякие суеверия. Более того, отвергая бессмертие, он надеялся освободить человека от страха смерти. Зачем бояться смерти, если это всего лишь угасание, полное отсутствие сознания и каких-либо ощущений, когда нет суждения и наказания, которое якобы ждет нас в загробной жизни? «Смерть не имеет никакого отношения к нам, ибо то, что разложилось, не чувствует, а то, что не чувствует, не имеет никакого отношения к нам»5. Следуя этим выводам, Эпикур выбрал систему Демокрита (хотя и несколько модифицировав ее), поскольку она, по всей видимости, наиболее подходила для достижения его цели. Разве она не объясняла все явления механическим движением атомов, сводя, таким образом, на нет какие– либо ссылки на божественное вмешательство, и разве она не предложила удобного предлога, чтобы отвергнуть бессмертие, убеждая, что душа, как и тело, состоит из атомов? Эта практическая цель эпикурейской физики особенно четко прослеживается в книге «De Rerum Natura», написанной великолепным художественным языком.

Ничего не возникает из ничего, ничто не переходит в ничего, провозглашал Эпикур, повторяя идею старых космологов. «И прежде всего, мы должны признать, что ничто не возникает из несуществующего, поскольку если бы это было так, то все возникало бы из всего, не нуждаясь ни в каких семенах. И если бы исчезающее разрушалось в несуществующее, все давно бы уже погибло, ибо то, что получается от разрушения, не существовало бы»6. Сравним это высказывание со строчками Лукреция:
Так как теперь доказал я уже, что вещам невозможно

Из ничего возникать и, родившись, в ничто обращаться.
Тела нашего опыта состоят из ранее уже существовавших материальных сущностей – атомов, – и гибель этих тел есть не что иное, как разложение их на составные сущности. Таким образом, исходными элементами Вселенной, образующими все на свете, являются Атомы и Пустота. «Вселенная как единое целое представляет собой тело; наши органы чувств в каждом конкретном случае говорят нам, что тела реально существуют; а свидетельства наших чувств, как я уже говорил, должны стать критерием нашего суждения обо всем, что не воспринимается напрямую. Кроме этого, если бы не существовало того, что мы называем пустотой, то телам не было бы где двигаться и сквозь что двигаться – между тем очевидно (дано в восприятии), что они двигаются. Добавим, что без этого суждения, не основанного на восприятии, нельзя постичь никакого общего качества, присущего всем существам, которое являлось бы либо атрибутом, либо случайным свойством тела или пустоты»7. Атомы различаются величиной, формой и весом (эпикурейцы определенно считали, что атомы имеют вес, что бы ни говорили более ранние атомисты), неделимы, и их число бесконечно. Сначала они падали «ливнем» в пустоте или пустом пространстве, двигаясь вниз по вертикали. Лукреций утверждал, что атомы движутся в пустоте, как пылинки в солнечном луче, так что вполне возможно, что эпикурейцы вовсе не думали, что атомы движутся по параллельным друг другу прямым, ибо если бы это было так, то столкновение между ними могло бы происходить только в результате Божественного вмешательства.

Чтобы объяснить, как возник мир, Эпикуру пришлось допустить возможность столкновения атомов; более того, тем самым он хотел одновременно дать объяснение, как возникла свободная воля (в которую верили эпикурейцы). Поэтому он утверждал, что отдельные атомы начинали непроизвольно двигаться по косой или отклоняясь от прямой линии. Так произошли первые столкновения атомов, и все перемешалось, породив вращательное движение, благодаря которому возникли бесчисленные миры, отделенные друг от друга пустыми пространствами (intermundia). Человеческая душа также состоит из атомов, гладких и круглых но, в отличие от животных, она обладает рациональным началом, располагающимся в груди, что подтверждается проявлением страха и радости. Иррациональная часть, принцип жизни, рассеяна по всему телу. При наступлении смерти атомы души отделяются друг от друга и процесс восприятия прекращается: смерть есть отсутствие восприятия.

Таким образом, мир возник в результате действия механических причин и потому нет никакой нужды в телеологии. Эпикурейцы полностью отвергли антропоцентрическую телеологию стоиков и не хотели иметь ничего общего с их теодицеей. Зло, от которого страдает человек, никак не совместимо с идеей Божественного руководства Вселенной. Боги, прекрасные и счастливые, пребывают в межмировом пространстве (untermundia); им нет никакого дела до людей, они едят, пьют и говорят по-гречески!
Видно державу богов и спокойную всю их обитель,

Где не бушуют ни ветры, ни дождь, низвергаясь из тучи,

Не проливается, где и мороз пеленой белоснежной,

Падая, их не гнетет, а эфир безоблачный вечно

Их покрывает и весь улыбается в свете разлитом8.
Боги созданы по образу и подобию человека, поскольку они тоже состоят из атомов – пусть даже самых тонких, и обладают лишь эфирными телами или квазителами – они разделены на два пола, внешне похожи на людей, дышат и едят так же, как мы. Боги нужны были Эпикуру не только для того, чтобы представить их в качестве воплощения своего этического идеала полного спокойствия. Эпикур полагал, что всеобщая вера в богов может быть объяснена только с помощью гипотезы о том, что они объективно существуют. Образы приходят к нам от богов, особенно во сне, но восприятие говорит нам только о том, что боги существуют и во всем похожи на людей: знание же о том, в каком счастливом состоянии они находятся, дает нам только разум. Люди могут чтить богов за их превосходство и принимать участие в привычных церемониях поклонения им, но страх перед богами совершенно неуместен, так же как и все попытки завоевать их расположение жертвоприношениями. Истинная набожность состоит в праведных мыслях.
Нет, благочестье не в том, что пред всеми с покрытой главой

Ты к изваяньям идешь и ко всем алтарям припадаешь.

Иль повергаешься ниц, или, длани свои простирая,

Молишься храмам богов, иль обильно кровью животных

Ты окропляешь алтарь, или нижешь обет на обеты,

Но в созерцанье всего при полном спокойствии духа9.
Поэтому мудрец не страшится ни смерти – поскольку смерть есть простое угасание, – ни богов, поскольку им нет дела до человеческих проблем, и потому от них не приходится ждать никакого наказания. Здесь мы можем вспомнить знаменитые строчки Вергилия:
Счастливы те, кто вещей познать сумели основы,

Те, кто всяческий страх или Рок, непреклонный к моленьям,

Смело повергли к ногам, и жадного шум Ахеронта10.

Эпикурейская этика

Подобно киренаикам, Эпикур объявил целью жизни удовольствие. Каждое существо стремится к удовольствию, и в удовольствии состоит счастье. «…Мы утверждаем, что удовольствие есть начало и конец счастливой жизни; поскольку мы считаем его первым благом, возникшим одновременно с нами; мы предпочитаем или избегаем чего-то, думая в первую очередь о нем, и приходим мы к тому, что судим о чем-нибудь – хорошо это или плохо, используя это чувство в качестве эталона»11. В связи с этим возникает вопрос: что понимал Эпикур под понятием «удовольствие», называя его целью жизни? Следует отметить два факта: во-первых, Эпикур не имел в виду сиюминутные удовольствия или отдельные ощущения, но удовольствие, которое сопровождает нас всю жизнь; во-вторых, удовольствие, по Эпикуру, состоит скорее в отсутствии боли, чем в позитивном удовлетворении. Такое удовольствие доставляет исключительно душевное спокойствие. Со спокойствием души Эпикур связывал и телесное здоровье, но основной упор делал на интеллектуальной радости, ибо, поскольку очень сильные телесные страдания бывают обычно непродолжительны, более слабые страдания можно преодолеть или сделать терпимыми с помощью интеллектуальных удовольствий. «Свободное от ошибок рассмотрение этих фактов при всяком выборе и избегании может содействовать здоровью тела и безмятежности души…» «Мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда к нам приходит большее удовольствие после того, как мы вытерпим страдания в течение долгого времени»12. Когда Эпикур говорит о выборе удовольствия и отрицает определенные его виды, он стремится достичь постоянства чувства радости и отсутствия страданий, которые следуют за удовольствием, ибо в его этике нет места для дискриминации различных видов удовольствия, основанной на моральных оценках. (Хотя следует отметить, что дифференциация удовольствий по признаку соответствия моральным ценностям неосознанно присутствует в его теории, как и должно быть в любой гедонистской этике, если, конечно, гедонист не готов признать, что «основные» виды удовольствий имеют ту же значимость, что и более утонченные. А какой серьезный моральный философ готов был признать это, не используя другой критерий, помимо удовольствия?) «Таким образом, всякое удовольствие по своей природе есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и всякое страдание есть зло, но не всякого страдания следует избегать». «Итак, когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, не знающие или не соглашающиеся или неправильно понимающие, но мы разумеем свободу от телесных страданий и душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные… рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняющее [лживые] мнения, которые производят в душе величайшее смятение»13. «Ни одно удовольствие не является по своей сути плохим: лишь мотивы некоторых удовольствий порождают значительную часть осложнений»14.

На практике всегда следует учитывать, не приведет ли какое-либо удовольствие к сильным страданиям и, наоборот, не приведет ли страдание к величайшей радости. К примеру, отдельное удовольствие, в какой-то момент очень сильное, может подорвать здоровье человека или сделать его рабом привычки – в этом случае оно порождает страдания, которые окажутся сильнее удовольствия. И наоборот, в какое-то время боль может быть очень сильной – например, при операции – и тем не менее порождающей большее благо – здоровье. Поэтому, хотя всякое страдание, рассмотренное абстрактно, есть зло, а всякое удовольствие – благо, на практике мы всегда должны думать о будущем и постараться достичь максимально продолжительного удовольствия, которое, по мнению Эпикура, заключается в здоровом теле и душевном покое. Эпикурейский гедонизм, следовательно, не ведет к вседозволенности и оправданию извращений, но проповедует спокойную, умиротворенную жизнь, ибо человек несчастлив не только из-за того, что испытывает страх, но и из-за необузданных суетных желаний, и если он сумеет усмирить свои страсти, то обретет благоденствие, даруемое разумом. Мудрый человек не умножает своих потребностей, ибо это лишь увеличивает число источников страданий – он, скорее, сведет свои потребности к минимуму. Эпикурейцы доходили до утверждения, что мудрый человек может быть счастливым, даже подвергаясь телесным пыткам. Так, Эпикур заявлял, что, «хотя бы его и пытали на дыбе, мудрый человек все равно счастлив»15. Эта идея наиболее ярко выражена в следующем высказывании: «Пусть мудреца сжигают, пусть его подвергают пыткам, – все равно… он скажет: «Как это приятно! Меня это совершенно не трогает»16. Таким образом, этика эпикурейцев призывала к умеренному аскетизму, самоконтролю и независимости. «Выработать у себя простые и недорогие привычки – значит совершенствовать свое здоровье и освободиться от колебаний в вопросах, связанных с удовлетворением насущных потребностей»17.

Главным условием атараксии, или спокойствия души, является добродетель, хотя, конечно, Эпикур оценивал добродетели в зависимости от их способности вызывать удовольствие. Такие добродетели, как простота, умеренность, воздержанность и жизнерадостность, приносят гораздо больше радости и счастья, чем необузданное стремление к роскоши, непомерное честолюбие и другие. «Нельзя жить приятно, не живя благоразумно, нравственно и справедливо, и, наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. А у кого этого нет, тот не живет разумно, нравственно и справедливо; а у кого нет последнего, тому нельзя жить приятно». «Справедливый человек не испытывает беспокойства, несправедливый же – вечная его жертва». «Несправедливость сама по себе не является злом, она становится им потому, что к ней всегда присоединяется страх, что не удастся спастись от тех, кто назначен наказывать за действия, связанные с несправедливостью». «Если действия, признанные справедливыми, при перемене обстоятельств оказываются на практике не согласными с естественными представлениями о справедливости, то эти действия несправедливы. Но если при перемене обстоятельств те же действия, которые были признаны справедливыми, более уже не полезны, то они были справедливыми тогда, когда они были полезны для взаимного общения сограждан, но впоследствии, перестав быть полезными, они уже не справедливы»18. Более того, несмотря на то что в теории этика Эпикура по сути своей эгоистична или даже эгоцентрична, ибо основывается на индивидуальном удовольствии, на практике она не была столь эгоистичной, как может показаться с первого взгляда. Так, эпикурейцы полагали, что гораздо приятнее делать добро, чем получать его, и основатель этой школы прославился своим миролюбивым и добрым характером. «Тот, кто хочет жить спокойно, не боясь других людей, должен обзавестись друзьями; с теми же людьми, с которыми нельзя подружиться, он должен обращаться так, чтобы, по крайней мере, не превратить их во врагов; а если это не в его власти, он должен, насколько это возможно, избегать общения с ними и держать их на расстоянии, ибо это в его же интересах». «Самые счастливые люди – это те, которые достигли такого состояния, что им нечего бояться окружающих людей. Такие люди живут друг с другом в согласии, имея самые твердые основания доверять друг другу в полной мере, наслаждаясь преимуществами дружбы и оплакивая преждевременную смерть своих друзей, если таковая случится»19. Возможно, правильно было бы сказать, что практические моральные суждения Эпикура были более разумными, чем теоретическое обоснование его этики, которая почти не уделяла внимания моральным обязательствам. Человеку не следует хвататься за первое же подвернувшееся удовольствие, а поэтому он должен обладать искусством трезвой оценки и рассудительностью. Мы должны соблюдать симметрию, которая заключается в правильном расчете соотношения удовольствия и страдания в нашей жизни, в способности принимать во внимание и уравновешивать настоящие или будущие радости и несчастья. В этом и заключается сущность благоразумия, или наивысшей добродетели. Если человек хочет прожить поистине счастливую, приятную и спокойную жизнь, он должен обладать этой добродетелью, то есть быть благоразумным. «Итак, начало всего этого и величайшее благо есть благоразумие. Поэтому благоразумие дороже даже философии, от благоразумия произошли все остальные добродетели; оно учит, что нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо; наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. Ведь добродетели по природе соединены с жизнью приятной, а приятная жизнь от них неотделима»20. Если человек благоразумен, то он и добродетелен, ибо добродетельный человек – не тот, кто предается удовольствиям в любое время, а тот, кто знает, как следует вести себя в поисках удовольствий. Определяя добродетель таким образом, Эпикур был уверен, что она является необходимым условием для длительного счастья.

Эпикур придавал огромное значение дружбе. «Из всех вещей, которыми мудрость снабжает нас для достижения длительного счастья, нет ничего более важного, чем дружба»21. Для этики, основанной на эгоистических чувствах, подобное утверждение может показаться странным, но то огромное значение, которое эпикурейцы придавали дружбе, базируется на эгоистических расчетах. Без дружбы человек не сможет прожить безопасной и спокойной жизни, а кроме того, дружба доставляет удовольствие. Дружба, таким образом, основывается на любви к себе, на идее о тех преимуществах, которые получает человек, имеющий друзей. Однако эгоизм слегка скрашивается в доктрине эпикурейцев, гласящей, что в дружбе возникает привязанность к другому человеку, и мудрый человек любит своего друга не меньше, чем себя. Тем не менее нельзя отрицать, что социальная теория эпикурейцев носит эгоистический характер; это особенно заметно в их утверждениях о том, что мудрый человек не должен заниматься политикой, ибо она нарушает спокойствие души. Впрочем, здесь эпикурейцы допускают два исключения: первое заключается в том, что политикой разрешается заниматься тому, от кого этого требуют интересы личной безопасности; и второе – в политику может уйти человек, испытывающий такое сильное стремление сделать политическую карьеру, что о достижении им атараксии говорить невозможно. Спокойствия души он сможет достичь, уйдя в отставку.

Удовольствие и личные преимущества являются определяющими и для эпикурейской теории закона. Гораздо приятнее жить в обществе, где правит закон и уважаются права, чем в условиях «bellum omnium contra omnes»¹¹. Последнее условие никак не способствует достижению душевного спокойствия или атараксии.

Эпикурейцы, как мы видим, в своей физике вернулись к учению Левкиппа и Демокрита, так же как стоики возвратились к космологии Гераклита. Эпикурейская этика, однако, более или менее совпадает с этикой киренаиков. И Аристипп, и Эпикур считали целью жизни удовольствие, и в обеих школах основное внимание уделяется будущему, расчету и «измерению» соотношения удовольствия и страдания. Между эпикурейцами и киренаиками существуют, однако, различия. В то время как последние считали, что целью является позитивное удовольствие, эпикурейцы подчеркивали скорее его негативный аспект – спокойствие и уравновешенность. И снова, в то время как киренаики считали телесные страдания большим злом, чем душевные, эпикурейцы утверждали обратное на том основании, что тело страдает только от теперешнего зла, а душа может страдать, вспоминая прошлое зло и предвидя или опасаясь зла будущего. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что эпикурейство поглотило киренаизм. Разве Эпикур не соглашался с киренаиком Гегесием в том, что следует избегать страданий, и с Анницерием в том, что мудрые люди должны окружать себя друзьями?

Таким образом, философия эпикурейцев вовсе не является философией героев, лишена она и того морального величия, которым отличается учение стоиков. Вместе с тем ее основные положения вовсе не столь эгоистичны и «аморальны», как это может показаться на первый взгляд, а потому вполне понятна ее привлекательность для определенного типа людей. Это конечно же не героические убеждения или философия; но ее автор и не считал, что она должна стать основой жизни, что бы там ни говорили люди, применяющие ее на практике.

Заметки о кинизме в первый период эллииистической эпохи

Кинизм этого периода перестал быть серьезным учением, призывавшим к независимости, подавлению желаний и физической выносливости; он занялся высмеиванием условностей, традиций, суеверий и стилей поведения. Конечно же эта тенденция наблюдалась уже и в раннем кинизме – стоит только вспомнить Диогена, – однако в период эллинизма она проявила себя в новом литературном жанре – в сатире. В первой половине III века до н. э. Бион Борисфенский, на которого оказали большое влияние киренаики, пропагандировал в своих «диатрибах» так называемый «гедонистский кинизм», призывая к простой кинической жизни, дающей удовольствие и счастье. Вслед за Бионом подобные диатрибы – популярные анекдотические сатиры – создавал Телес, живший в Мегаре около 240 года до н. э. В них он говорил о реальности и о том, что за нее выдают, о нищих и богатых, о кинической «апатии» и другом.

Менипп из Гадары (около 250 года до н. э.) создал сатиру, в которой сочетал прозу и поэзию и различными способами (под видом путешествия в ад или писем к богам) критиковал натурфилософию и специальные науки, а также высмеивал почести, воздаваемые Эпикуру его последователями, которые очень сильно напоминают поклонение идолу. Его стилю подражали Варрон, Сенека в своем «Apocolocyntosis» («Апология тыквы») и Лукиан.

Церцид из Мегалополиса, сочинявший мелиамбы в том же сатирическом стиле, заявлял, к примеру, что решение щекотливого вопроса о том, почему Хронос для одних людей является отцом, а для других – отчимом, он предоставляет наблюдателям небесных явлений.