Стиглиц Глобализация (1). Глобализация тревожные тенденцииДжозеф Стиглиц глобализация тревожные тенденции слово об авторе и его книге
 Скачать 0.54 Mb.
|
|
ИСТОРИЯ РЕФОРМ Первые ошибки были совершены сразу же после начала перехода. В порыве энтузиазма и стремления без промедления попасть в рыночную экономику реформаторы одномоментно в 1992 г. освободили большинство цен, что ввергло страну в инфляцию, уничтожившую сбережения населения и поставившую проблему макростабильности на первое место среди приоритетов повестки дня. Все понимали, что с гиперинфляцией (инфляцией, выражавшейся двузначными числами темпа прироста в месяц) будет крайне трудно осуществить успешный переход к рынку. Итак, первый раунд шоковой терапии ― одномоментная либерализация цен ― потребовал второго раунда: снижения темпов инфляции. Это в свою очередь потребовало ужесточения кредитно-денежной политики ― повышения процентных ставок. В то время как большинство цен было полностью свободным, некоторые, наиболее важные цены удерживались на низком уровне ― это цены на природные ресурсы. В сочетании с недавно продекларированной «рыночной экономикой» это было прямым приглашением: если вы можете, например, купить нефть и перепродать ее на Запад, вы можете сделать миллионы или даже миллиарды долларов. Так люди и делали. Вместо того чтобы зарабатывать на создании новых предприятий, они обогащались с помощью новых форм старого предпринимательства, эксплуатируя ошибки политики правительства. Это поведение, которое можно назвать «охотой за рентой», дало возможность реформаторам объявить, что проблема состоит не в том, что реформы проводятся слишком быстро, а в том, что они проводятся слишком медленно. Если бы только все цены были освобождены сразу! Этот аргумент имеет некоторую обоснованность, но при защите радикальных реформ он звучит неискренне. Политические процессы никогда не оставляют технократам полной свободы, и по веской причине: как мы уже убедились, технократы часто упускают из виду важные экономические, социальные и политические аспекты. Реформы, даже в хорошо функционирующих политических и экономических системах, всегда нарушают привычный порядок. Даже если бы одномоментная либерализация цен имела смысл, более уместным является вопрос: как с ней быть, если ее нельзя быстро распространить на важные секторы экономики, например либерализовать цены на энергию? Либерализация и стабилизация были двумя столпами стратегии радикальных реформ. Быстрая приватизация была третьим. Но первые два поставили препятствие на пути третьего. Высокая первоначальная инфляция уничтожила сбережения большинства россиян, так что в стране не было достаточного числа людей, способных купить предприятия, подлежавшие приватизации. Даже если бы у них была возможность позволить себе купить предприятия, им было бы трудно вдохнуть в эти предприятия жизнь в условиях таких высоких процентных ставок и отсутствия финансовых институтов, предоставляющих капитал. Приватизация была задумана как первый шаг процесса реструктуризации экономики. Не только собственники должны были поменяться, но и менеджмент, а производство должно было быть переориентировано с производства того, что прикажут, на производство того, что хочет потребитель. Эта реструктуризация, разумеется, требовала новых инвестиций и во многих случаях сокращения рабочих мест. Это сокращение, конечно, помогает поднять общую эффективность экономики, но только в том случае, если работники перемещаются с низкопроизводительных рабочих мест на более высокопроизводительные. К сожалению, такая положительная реструктуризация происходила очень редко, частично из-за того, что используемая стратегия поставила на пути этого непреодолимые препятствия. Радикальная стратегия реформ не срабатывала: ВВП России с 1989 г. падал из года в год. То, что предусматривалось как короткая рецессия переходного периода, затянулось более чем на десять лет. Казалось, что дно не будет достигнуто. Опустошение, выраженное в потерях ВВП, было большим, чем Россия испытала во Второй мировой войне. В период 1940-1946 гг. промышленная продукция в Советском Союзе сократилась на 24 процента. За период 1990-1999 гг. промышленное производство России упало почти на 60 процентов ― даже больше, чем ВВП (54 процента). Те, кто знаком с историей более раннего переходного периода к коммунизму во время русской революции, могут провести некоторые сравнения между этой социально-экономической травмой и переходным периодом после 1989 г.: поголовье скота сократилось почти вдвое, инвестиции в обрабатывающую промышленность почти прекратились. Россия смогла привлечь некоторое количество иностранных инвестиций в природные ресурсы; но Африка уже давно продемонстрировала, что если вы оцениваете свои природные ресурсы достаточно низко, то привлечь в них иностранные инвестиции нетрудно. Программа стабилизации ― либерализации ― приватизации, разумеется, не была программой роста. Она была нацелена на создание предварительных условий для роста. Вместо этого она создала предварительные условия для деградации. Не только не делались инвестиции, но и снашивался капитал ― сбережения испарились в результате инфляции, выручка от приватизации или иностранные кредиты были растрачены. Приватизация, сопровождаемая открытием рынков капитала, вела не к созданию богатства, а к обдиранию активов. И это было вполне логичным. Олигарх, который оказался в состоянии, используя свое политическое влияние, присвоить за гроши активы стоимостью в миллиарды, естественно, стремился вывести деньги из страны. Держать деньги в России означало инвестировать их в страну, находящуюся в глубокой депрессии, и рисковать не только малой отдачей, но и конфискацией активов последующими правительствами, которые неизбежно, и совершенно справедливо, поднимут вопрос «незаконности» процесса приватизации. Любой человек, который был достаточно ловок для того, чтобы выиграть в приватизационной гонке, будет также достаточно смекалист для того, чтобы поместить свои деньги в бурно развивающийся фондовый рынок США или в тихую гавань счетов, хранящих тайну вкладов офшорных банков. Они не дожидались бегства в последний момент от грозящей опасности, и неудивительно, что миллиарды покидали страну. МВФ продолжал обещать, что оживление уже не за горами. В 1997 г. у него были основания для такого оптимизма. Если производство упало до 41 процента от уровня 1990 г., куда же ему дальше падать? Кроме того, страна в основном следовала рекомендациям Фонда. Она провела либерализацию, хотя и неполную; она добилась частичной стабилизации (темпы инфляции были резко снижены) и осуществила приватизацию. Правда, легко осуществлять приватизацию, если не слишком задумываться над тем, как ее осуществлять, фактически раздавая высокоценную государственную собственность своим друзьям. На деле такой способ приватизации был крайне выгоден правительству ― вне зависимости от того, как поступали взятки: прямо наличными или в виде пожертвований на предвыборные кампании (или в том и другом виде). Но проблески оживления, сверкнувшие в 1997 г., продержались недолго. На самом деле решающими оказались ошибки, сделанные МВФ в другой, отдаленной части мира. В 1998 г. на Россию выпали «радиоактивные осадки» (отголоски) Восточно-азиатского кризиса. Кризис привел к всеобщей «робости» инвесторов в отношении возникающих рыночных экономик; инвесторы потребовали более высокой отдачи в компенсацию за предоставление капитала этим странам. Зеркальным отражением низкого уровня ВВП и инвестиций явился низкий уровень государственных финансов: российское правительство прибегло к крупномасштабным займам. Несмотря на трудности сведения в госбюджете концов с концами, правительство под давлением Соединенных Штатов, Всемирного банка и МВФ, требовавших скорейшей приватизации, отдавало принадлежавшие государству активы за бесценок и делало это до того, как была организована эффективная налоговая система. Правительство создало могущественный класс олигархов и бизнесменов, плативших лишь ничтожную часть той суммы налогов, которую им полагалось платить и действительно пришлось бы платить в любой другой стране. Таким образом, во время Восточноазиатского кризиса Россия находилась в странном положении. Она была обильна природными ресурсами, но государство было бедным. Правительство фактически раздало ценнейшее государственное имущество и в то же время было не в состоянии выплачивать пенсии престарелым или давать социальные пособия бедным. Правительство занимало миллиарды у МВФ, увеличивая бремя задолженности страны, в то время как олигархи, которые получили от государства такие щедрые подарки, выводили из страны многомиллиардные капиталы. МВФ подтолкнул правительство к открытию капитального счета, что обеспечивало свободный поток капитала. Эта политика была, как предполагалось, призвана сделать страну более привлекательной для иностранных инвесторов, но на деле это была улица с односторонним движением, по которой осуществлялось бегство денег из страны. КРИЗИС 1998 г. Страна была по уши в долгах, и высокие процентные ставки, спровоцировавшие Восточноазиатский кризис, дополнительно создавали и в России сильнейшую напряженность. Карточный домик рухнул, когда упали цены на нефть. В результате рецессий и депрессий в Юго-Восточной Азии, усугубленных политикой МВФ, спрос на нефть вопреки ожиданиям не только не вырос, но фактически сократился. Возникшее несоответствие спроса и предложения вылилось в драматическое падение цен на сырую нефть (падение за первое полугодие 1998 г. составило 40 процентов по сравнению со средними ценами 1997 г.). Нефть в России одновременно составляет основную статью экспорта и основной источник доходов государства. Поэтому, как легко было предвидеть, падение цен произвело опустошительный эффект. Мы во Всемирном банке поняли, к чему клонится дело, еще в начале 1998 г., когда выявилась тенденция к падению цен даже ниже российских издержек добычи плюс транспортировки. При существовавшем в тот период валютном курсе нефтедобывающая промышленность России могла стать нерентабельной. Тогда девальвация становилась неизбежной. Было очевидно, что курс рубля завышен. Россия была наводнена импортом, и отечественные производители находились в труднейших конкурентных условиях. Переключение с военной на рыночную экономику должно было, как предполагалось, позволить перераспределение ресурсов в пользу увеличения производства потребительских товаров или оборудования для их производства. Но инвестиции не последовали, и страна не перешла к выпуску потребительских товаров. Завышенный курс рубля в сочетании с макроэкономической политикой, навязанной стране МВФ, обрушили экономику, и хотя официально уровень безработицы оставался сравнительно умеренным, на самом деле в стране была массовая скрытая безработица. Руководители многих фирм неохотно увольняли работников в условиях отсутствия в стране социальной страховочной сетки. Хотя безработица и была скрытой, но это делало ее не менее болезненной: в то время как работники только притворялись, что работают, фирмы только притворялись, что им платят. Выплата заработной платы сильно задерживалась, а когда ее выдавали, то зачастую товарами по бартеру, а не рублями. Но если для этих людей и для страны в целом завышенный валютный курс был катастрофой, то для нового класса бизнесменов он был благодеянием. Они тратили меньше рублей на покупку своих «мерседесов», своих сумочек от Шанель и импортируемых итальянских деликатесов. Для олигархов, пытающихся выводить свои деньги из страны, завышенный курс рубля также был благодеянием ― ведь это означало, что они могут получить больше долларов за свои рубли, пряча прибыли на счетах иностранных банков. В то время как большинство россиян бедствовало, реформаторы и их советники из МВФ опасались девальвации. Они были уверены, что девальвация положит начало новой инфляционной спирали. Они отчаянно противились любому изменению валютного курса и были готовы закачать в Россию миллиарды долларов для того, чтобы этого избежать. Было ясно, что, возможно, в мае и уж наверняка в июне 1998 г. России потребуется иностранная помощь для поддержания курса рубля. Доверие к рублю расшатывалось. В стране распространялась уверенность, что девальвация неизбежна, внутренние процентные ставки быстро росли, и все больше денег покидало страну по мере того, как люди конвертировали рубли в доллары. Из-за опасения держать сбережения в рублях и отсутствия веры в способность правительства расплатиться по своим долгам к июню 1998 г. государство вынуждено было платить почти 60 процентов по своим рублевым займам (ГКО, российский аналог казначейских обязательств США). Доходность ГКО за несколько недель выросла до 150 процентов. Даже когда правительство выпустило обязательства с оплатой в долларах, оно было вынуждено сильно повысить их доходность (доходность обязательств в долларах, эмитированных российским правительством, выросла с 10 процентов до 50 процентов и была на 45 процентных пунктов выше доходности казначейских обязательств США). На рынке считали, что вероятность дефолта очень высока, и рынок был прав. Но даже эта доходность была ниже, чем она могла бы быть, потому что многие инвесторы верили в то, что Россия слишком велика и имеет слишком большое значение, чтобы потерпеть крах. Когда нью-йоркские инвестиционные банки давали кредиты России, там тайком обсуждались размеры сумм, которые МВФ предоставит для выкупа российских долгов. Кризис развивался по обычной для таких кризисов схеме. Спекулянты наблюдали за тем, как тают валютные резервы, а по мере того, как они убывали, держать пари на девальвацию становилось почти беспроигрышным. Спекулянты почти ничем не рисковали, делая ставку на крах рубля. Как и предполагалось, в июле 1998 г. МВФ выделил кредит в 4,8 млрд. долл. {28} На протяжении недель, предшествовавших кризису, МВФ продолжал проталкивать политику, которая могла его только обострить. Фонд рекомендовал правительству России делать займы преимущественно в долларах, а не в рублях. Аргументация была простой: доходность рублевых обязательств была намного выше, чем деноминированных в долларах. Делая займы в долларах, правительство могло сэкономить на выплате процентов. Но в этой логике была фундаментальная ошибка. Согласно базовой экономической теории, разница в доходности долларовых и рублевых обязательств должна отражать ожидания девальвации. Рынки устанавливают равновесие так, что с поправкой на риск стоимость заимствования (или доходности кредитования) является одинаковой. У меня меньше доверия к рынкам, чем у МВФ, и поэтому я гораздо менее уверен в том, что стоимость заимствования с поправкой на риск всегда одинакова вне зависимости от того, в какой валюте они деноминированы. Но я также питаю гораздо меньше доверия, чем МВФ, к тому, что бюрократы из Фонда могут прогнозировать динамику валютных курсов лучше, чем рынок. В случае с Россией бюрократы из МВФ были убеждены, что они способны перехитрить рынок, ― они были готовы держать пари на российские деньги, что рынок неправ. Это ― ошибка, которую Фонду суждено повторять снова и снова. Это было не просто ошибочное суждение; оно подвергало страну огромному риску: если произойдет девальвация, правительству России будет гораздо труднее возвращать кредиты, деноминированные в долларах {29} . МВФ предпочел проигнорировать этот риск. МВФ, рекомендуя России увеличить долю иностранных заимствований, тем самым сделал ее позиции после девальвации гораздо более уязвимыми, и поэтому Фонд несет свою долю ответственности за произошедшую в конечном счете приостановку платежей России по своим долгам. ПОПЫТКИ СПАСТИ СИТУАЦИЮ Когда кризис разразился, МВФ сделал попытки спасти ситуацию, но при этом он предлагал Всемирному банку внести в пакет помощи 6 млрд. долл. Общая сумма пакета должна была составить 22,6 млрд. долл. Из этой общей суммы МВФ предоставлял II,2 млрд. долл., и, как я уже говорил, Всемирный банк должен был дать 6 млрд. долл., остальные деньги предоставило бы японское правительство. Проект вызвал жаркую полемику во Всемирном банке. Многие из нас вообще ставили под вопрос предоставление займа России. Мы спрашивали себя, достаточны ли результаты возможного будущего роста для оправдания займов, которые оставят в наследие тяжелое бремя задолженности. Многие полагали, что МВФ тем самым просто облегчает российскому правительству снятие с повестки дня нужных реформ, например организацию сбора налогов с нефтяных компаний. Имелись очевидные свидетельства коррупции в России. Собственное исследование коррупции Всемирным банком установило, что Россия входит в число наиболее коррумпированных регионов мира. Запад знал, сколько из этих миллиардов пойдет, минуя назначенные цели, родным и близким коррумпированных должностных лиц и их друзьям ― олигархам. Хотя внешне Всемирный банк и МВФ жестко выступали против предоставления кредитов коррумпированным режимам, чувствовалось существование двойного стандарта. Малым, не имеющим стратегического значения странам, таким, как Кения, в займах отказывали, ссылаясь на коррупцию, в то время как России, где коррупция достигла гораздо больших размеров, продолжали их предоставлять. Помимо этих моральных соображений были и прямые экономические соображения. Предполагалось, что деньги МВФ пойдут на поддержание курса рубля. Однако если валютный курс страны завышен и страна терпит от этого ущерб, поддержание курса бессмысленно. Если курс поддержать удастся, то это увеличит бедствия страны. Но скорее всего это сделать не удастся, деньги будут растрачены впустую, а на страну будет возложено дополнительное налоговое бремя. Наши расчеты показывали, что курс рубля завышен. Поэтому предоставление денег на его поддержание было просто плохой экономической политикой. Более того, расчеты, сделанные Всемирным банком до предоставления кредита и основанные на изучении временных рядов доходов и расходов российского правительства, заставляли определенно полагать, что в июле 1998 г. заем не сработает. Если только какое-либо чудо не сбросило бы резко вниз процентные ставки, к осени Россия вновь оказалась бы в кризисе. Была и другая цепочка рассуждений, на основании которой я пришел к выводу, что предоставление дальнейших кредитов России будет огромной ошибкой. Россия ― страна, богатая природными ресурсами. Если бы она привела свои дела в порядок, то ей не нужны были бы внешние заимствования; а если она не способна привести свои дела в порядок, то неясно, почему какие-то заимствования извне могут изменить положение к лучшему. При любом варианте сценария аргументация против предоставления кредита казалась неотразимой. Несмотря на сильную оппозицию своих собственных сотрудников, Всемирный банк находился под колоссальным политическим давлением со стороны администрации Клинтона, склонявшей его к предоставлению денег России. Банк ухитрился пойти на компромисс, публично объявив о предоставлении очень большого кредита, но рассроченного по траншам. Было принято решение дать 300 млн. долл. немедленно, а остальные деньги лишь впоследствии по частям в зависимости от того, как будут продвигаться в России реформы. Большинство из нас было уверено, что программа провалится еще до наступления сроков предоставления дополнительных денег. Наши предсказания оправдались. Примечательно, что МВФ, казалось, смотрел сквозь пальцы и на коррупцию, и на связанный с ней риск для судьбы предоставленных денег. Там действительно думали, что поддержание курса рубля на завышенном уровне ― хорошее дело, а предоставленные деньги помогут удержать курс на срок более длительный, чем пара месяцев. МВФ предоставил России миллиарды долларов. |