шесть книг о государстве. Шесть книг о государстве (отрывки). Государство есть осуществление суверенной властью справедливого управления
 Скачать 25.89 Kb.
|
|
Ж. БОДЕН. Шесть книг о государстве (отрывки) Государство есть осуществление суверенной властью справедливого управления многими семьями и тем, что находится в их общем владении. Всякое государство либо происходит от семьи, которая постепенно размножается, либо сразу учреждается посредством собирания народа воедино, либо образуется из колонии, происшедшей от другого государства подобно новому пчелиному рою или подобно ветви, отделенной от дерева и посаженной в почву, ветви, которая, пустив корни, более способна плодоносить, чем саженец, выросший из семени. Но и те и другие государства учреждаются по принуждению сильнейших или же в результате согласия одних людей добровольно передать в подчинение других людей всю свою свободу целиком, с тем чтобы эти последние ею распоряжались, опираясь на суверенную власть либо без всяких законов, либо на основе определенных законов и на определенных условиях. Государство должно обладать достаточной территорией и местностью, пригодной для жителей, достаточно обильным плодородием страны, множеством скота для пропитания и одежды подданных, а чтобы сохранять их здоровье — мягкостью климата, температуры воздуха, доброкачественной водой, а для защиты народа и пристанища для него — материалами, пригодными для строительства домов и крепостей, если местность сама по себе не является достаточно укрытой и естественно приспособленной к защите. Это первые вещи, которым больше всего уделяется забот во всяком государстве. А уж затем ищут удобств, как лекарства, металлы, краски. [... ] А поскольку желания людей чаще всего ненасытны, они хотят иметь в изобилии не только вещи полезные и необходимые, но и приятные бесполезные вещи. [...] Так как мудрый человек есть мера справедливости и истины и так как люди, почитаемые мудрейшими, согласны между собой в том, что высшее благо частного лица то же, что высшее благо государства, и не делают никакого различия между добродетельным человеком и хорошим гражданином, то мы так и определим истинную вершину благоденствия и главную цель, к которой должно быть направлено справедливое управление государством. Народ или властители государства могут без каких-либо условий отдать суверенную и вечную власть какому-нибудь лицу, с тем чтобы он по своему усмотрению распоряжался имуществом [государства], лицами и всем государством, а затем передал все это кому захочет совершенно так же, как собственник может без всяких условий отдать свое имущество единственно лишь по причине своей щедрости, что представляет собой подлинный дар, который не обставлен никакими условиями, будучи однажды совершен и завершен, принимая во внимание, что все прочие дары, сопряженные с обязательствами и условиями, не являются истинными дарами. Так и суверенитет, данный государю на каких-то условиях и налагающий на него какие-то обязательства, не является собственно ни суверенитетом, ни абсолютной властью, если только то и другое при установлении власти государя не происходит от закона Бога или природы. Что касается законов божеских и естественных, то им подчинены все государи земли, и не в их власти нарушать эти законы, если они не хотят оказаться повинными в оскорблении божественного величества, объявив войну Богу, перед величием Которого все монархи мира должны быть рабами и склонять голову в страхе и почтении. Следовательно, абсолютная власть государей и суверенных властителей никоим образом не распространяется на законы Бога и природы. Если мы скажем, что абсолютной властью обладает тот, кто не подчиняется законам, то на всем свете не найдется суверенного государя, так как все государи на земле подчинены законам Бога и природы и многим человеческим законам, общим всем народам. [...] Однако необходимо, чтобы суверены не подчинялись повелениям других людей и чтобы они могли давать законы подданным и отменять, лишать силы бесполезные законы, заменяя их другими, чего не может совершать тот, кто подчинен законам и людям, которые имеют право ему повелевать. Не следует удивляться тому, что существует так мало добродетельных государей. Ведь поскольку добродетельных людей вообще мало, а из этого небольшого числа добродетельных лиц государи обычно не избираются, то если среди множества государей находится один в высшей степени хороший человек, это великое диво. А когда он оказывается вознесенным так высоко, что, кроме Бога, не видит ничего более великого, чем он сам, когда его со всех сторон осаждают все соблазны, ведущие к падению самых стойких, и он все же сохраняет свою добродетель, это чудо. Каким бы способом ни были разделены земли, не может быть сделано так, чтобы все имущество, вплоть до женщин и детей, стало общим, как хотел в своем первом проекте государства сделать Платон с целью изгнать из своего города слова «твое» и «мое», которые, по его мнению, являются причиной всех зол, происходящих в государствах, и гибелью последних. Но он не учел, что, если бы этот его проект был осуществлен, был бы утрачен единственный признак государства: если нет ничего, принадлежащего каждому, то нет и ничего, принадлежащего всем; если нет ничего частного, то нет и ничего общего. [...] Насколько же было бы такое устройство государства прямо направлено против закона Бога и природы, против закона, которому ненавистны не только кровосмешение, прелюбодеяние, отцеубийство, неизбежные при общности жен, но и всякая попытка похитить что-либо, принадлежащее другим, и даже зариться на чужое добро, откуда явствует с очевидностью, что государства устроены Богом также и для того, чтобы предоставить государству то, что является общественным, а каждому — то, что является его собственностью. Кроме того, подобная общность всего имущества невозможна и несовместима с семейным правом. Ведь если семья и город, собственное и общее, частное и общественное смешиваются, то нет ни государства, ни семьи. Достаточно известно, что общее достояние всех не может вызывать чувства привязанности и что общность влечет за собой ненависть и раздоры. [...] Еще больше обманываются те, кто полагает, что благодаря общим делам и общности имущества им будет уделяться больше забот. Ведь обычно наблюдается, что каждый пренебрегает общими делами, если из них нельзя извлечь выгоды лично для себя. Частная собственность – придумана богом. Если случится, что суверенный государь, вместо того чтобы играть роль высшего судьи, создаст себе партию, он будет лишь главой партии. Он подвергнется опасности потерять жизнь также и тогда, когда причина мятежей коренится не в государстве, как это происходит вот уже пятьдесят лет во всей Европе, где войны ведутся из-за вопросов религии. Несомненно, что государь, проявляющий благосклонность к одной секте и презирающий другую, уничтожит последнюю без применения силы, принуждения или какого бы то ни было насилия, если только Бог ее не сохранит. Ибо дух решительных людей становится тем упорнее, чем больше с ним борются, а не встречая сопротивления, уступает. Кроме того, нет ничего более опасного для государя, чем попытка пустить в ход против своих подданных силу, когда нет уверенности в том, что это приведет к цели. Я здесь не говори о том, какая религия наилучшая (хотя существует лишь одна религия, одна истина, один божественный закон, оглашенный устами Бога), но если государь, обладающий определенной уверенностью в том, какая религия истинна, хочет привлечь на сторону этой религии своих подданных, разделенных на секты и партии, то, по моему мнению, не нужно, чтобы он для этого применял силу, ибо, чем больше подвергается насилию воля людей, тем более она неуступчива. [...] Поступая так, государь не только избегнет народных волнений, смут и гражданских войн, но и откроет путь к вратам спасения заблудшим подданным. Нет религиозным войнам. Отрывки в другом переводе: ПЕРВАЯ КНИГА О ГОСУДАРСТВЕ КАКОВА ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ ХОРОШО УПРАВЛЯЕМОГО ГОСУДАРСТВА ГлаваI Государство есть основанное на праве управление суверенной властью многими семьями и их имуществом. Мы ставим это определение на первое место, потому что следует искать во всех вещах главную цель, чтобы затем, использовав все средства, достичь ее. Итак, определение есть ничто другое, как отразившаяся в нем суть явления. И если оно не хорошо обосновано, все то, что будет воздвигнуто на подобном [фундаменте], вскоре разрушится. Тот, кто, определив цель вышеназванного [явления], все-таки не найдет средства достичь ее, будет подобен плохому стрелку из лука (аршеру), который смотрит в мишень и не видит ее. Тем не менее, ловкостью и усилиями, с которыми он будет действовать, — он мог бы поразить цель или приблизиться [к этому]. И не будет менее достойным, если он не попадет в цель, поскольку он сделал все, что должен был, чтобы достичь ее. Но тот, кто не знает цели и определения предмета, который был ему предложен, тому не остается надежды когда-либо найти средства его обрести, подобно тому, кто сотрясает воздух, не видя цели. Итак, сделаем выводы подробно и по частям определения, которое мы предложили. Мы назвали на первом месте правовое управление для [обозначения] различия между Государствами и шайками воров и пиратов, с которыми не следует иметь дело ни в торговле, ни в союзах. Это правило всегда охранялось и соблюдалось во всяком хорошо управляемом Государстве. Когда возникал вопрос — дать [обществу] веру, обсудить мир, отказаться от войны, заключить наступательные или оборонительные лиги, обозначить границы и решить споры между Государями и сеньорами-суверенами,— в их решение никогда не включались ни воры, ни их окружение, если это не делалось из-за вынужденной необходимости. [Подобное правило] не есть повод для дискредитации человеческих законов, которые всегда отделяли наемников — бригандов и корсаров от тех, о ком нам говорит Право врага в условиях войны. Оно удерживает положение этих людей и Государств на путях правосудия, которое бриганды и корсары ищут возможности разрушить и ниспровергнуть. Вот почему они не должны пользоваться правом войны, общим для всех народов, а также ставить себя выше законов, которые победители дают побежденным. Вот почему древние называли Государством сообщество людей, объединившихся для того, чтобы хорошо и счастливо жить. Однако это определение имеет больше, чем нужно, с одной стороны, и меньше — с другой, потому что три главных признака там отсутствуют, а именно: семья, суверенитет и то, что есть «общим» в Государстве. Что касается этого слова «счастливо», как [древние] его понимали, то оно не является необходимым качеством, — в противном случае, добродетель не имела бы никакой цены, если ветер не дует всегда в корму, с чем никогда не согласится добродетельный человек. Потому что Государство может быть хорошо управляемо и, тем не менее, будет страдать от бедности, будет покинуто друзьями, осаждено врагами и переполнено многими бедствиями. О таком состоянии рассказывает тот же Цицерон, увидев, как пало Государство Марсель в Провансе, наилучшим и наиболее совершенным образом организованное, как он считал, из когда-либо и без исключения существовавших в мире. И тем не менее, надо было, чтобы Государство, с плодоносной почвой, изобилующее в богатстве, цветущее в людях, почитаемое друзьями и внушавшее страх врагам, непобедимое в оружии, могущественное и гордое замками и домами, победоносное в славе и справедливо управляемое — оказалось все-таки переполненным злом и затронуто всеми пороками. Очевидно, что добродетели не имеют врага более существенного, чем такой успех, который называют «очень счастливым», и что почти невозможно соединить вместе две столь противоположные вещи. Поэтому в определении Государства мы не будем принимать в расчет это слово — «счастливо», мы возьмем более высокий прицел, чтобы коснуться, или по крайней мере приблизиться к [определению] «правового управления». Однако, вместе с тем, мы не хотим изображать Государство [в виде чистой идеи], как это делали Платон или канцлер Англии Томас Мор, но намереваемся максимально близко, насколько это возможно, следовать правилам «Политики». Такая попытка, если не достигнута цель, которую видишь, по справедливости не может быть порицаема, подобно тому, как не будут менее уважаемы лоцман, ведущий свой корабль в бурю, или врач, побеждающий болезнь, при условии, что один хорошо управлял своим больным, а второй — своим кораблем. Итак, [положение, при котором] истинное процветание Государства и одного человека — это одно и то же, и высшее благо Государства в целом есть благо каждого в отдельности, имеет свои корни в добродетелях духовных и созерцательных, как полагали лучшие из мудрых. Когда имеется такая цель перед глазами, надо также разрешить, чтобы народ использовал высшее благо, действуя в соответствии с вещами естественными, человеческими и священными, принося хвалу всякому творению великого Государя-Природы. И если мы признаем, что именно это есть главная цель «очень счастливой» жизни каждого в отдельности, мы признаем также, что это цель процветания и Государства. Но поскольку государственные люди и Государи никогда не [могли] прийти к согласию по этому вопросу, каждый измеряя свое благо собственными удовольствиями и наслаждениями, и так как те, которые, имея одинаковое мнение о высшем благе частного лица, не всегда согласны ни с тем, что человек добродетельный есть то же самое, что добрый гражданин, ни с тем, что благоденствие одного человека и всего Государства совпадают, — очевидно, что существуют всегда разнообразие законов, обычаев и намерений, согласно нравам и пристрастиям Государей и правителей. Тем не менее, так как мудрый человек есть мера справедливости и истины, и так как те, которые слывут мудрейшими, согласны, что высшее благо одного лица и Государства есть одно и то же, не делая при этом различия между добродетельным человеком и добрым гражданином, — мы [именно] здесь обозначим истинный пик благоденствия и главной цели, к которым должно устремляться правовое управление в Государстве. В свое время Аристотель нашел выход, несколько раз в споре сторон признав наполовину правоту каждой из них. Он объединял то богатство, то силу и здоровье с действием добродетели, чтобы согласовать [свою позицию] с наиболее общим мнением людей; но в споре более тонком он отодвигает вопрос о вершине благоденствия в область созерцания. Кажется, в случае с Марком Варроном, он имел возможность сказать, что благосостояние людей замешано и на активности, и на созерцании. В рассуждении о том, является ли благосостояние простой по природе вещью или двойственной, то есть состоящей из различных частей, по моему мнению, благосостояние двойственно. Так, например, благополучие тела коренится в здоровье, силе, способности радоваться, в красоте и пропорциональности членов тела; а блаженство слабой души, которая есть высшая связь тела и интеллекта, таится в повиновении, которым желания обязаны разуму, иными словами — таится в действии моральных добродетелей. Итак, высшее благо интеллектуальной стороны зиждется на интеллектуальных добродетелях, то есть - осторожности, знании и истинной религии. Одна при этом касается вещей человеческих, другая естественных, третья — вещей священных. Первая указывает на различие блага и зла, вторая — истинного и ложного, третья — набожности и безбожия, — и все они указывают на то, что надо выбрать, а от чего бежать. Эти три добродетели составляют истинную мудрость, которая и есть вершина процветания в этом мире. Сделаем подобное же суждение о хорошо управляемом Государстве, главная цель которого таится в добродетелях созерцательных, хотя политические действия обнаружат себя раньше чем добродетели, которые к тому же будут менее известны. Чтобы поддержать и защитить жизнь подданных — необходимы предвидения, а подобные действия относятся к моральным, то есть умственным занятиям. Целью их является созерцание самого прекрасного из подданных, который когда-либо существовал или которого можно было бы [себе] вообразить. Так мы видим, что Бог отдал шесть дней для творения [всего сущего], посвятив созданию человека большую их часть. Благословив и выделив среди всех других день седьмой, он приказал, чтобы тот был святым днем отдыха, предназначенным для созерцания своих творений и закона и для своего прославления. Вот что касается главной цели хорошо управляемых Государств, которые настолько более счастливы, насколько они готовы как можно ближе приблизиться к этой цели. Подобно тому, как имеется несколько уровней благосостояния людей, так и Государства имеют свою степень процветания — одни большую, другие меньшую, согласно цели, которую каждое из них себе ставит, чтобы ей подражать. Так, например, говорилось о Лакедемонянах (спартанцах), что они были смелыми и имели великую душу во всех своих действиях — и несправедливых, и совершенных, когда стоял вопрос об общественном благе. Потому что их установления, их законы и обычаи не имели другой цели перед глазами, как только сделать людей сильными, непобедимыми в труде и скорби, презирающими удовольствия и наслаждения, способными [всеми средствами] укреплять свою силу. Напротив, в Государстве Римлян процветало правосудие и в нем они превзошли Лакедемонян, потому что Римляне имели не только великую душу, но сделали истинную справедливость целью своих действий. Надо, таким образом, стремиться найти средства, [с помощью которых] можно было бы достичь или насколько возможно приблизиться к благосостоянию, как мы уже сказали, и к определению Государства, которое мы предложили. О суверенитете ГлаваVIII Суверенитет есть абсолютная и постоянная власть Государства, которую Латиняне называют Majestatem (величием); Греки — (...); Итальянцы—segnoria (сеньорией), — слово, которое они употребляют как по отношению к частным лицам, так и к тем, кто управляет государственными делами; Евреи ее называют (...), то есть наивысшей властью распоряжаться. Существует необходимость сформулировать понятие суверенитета, потому что не имеется ни юрисконсульта, ни политического философа, который бы это сделал, хотя это главный вопрос, необходимый быть понятым при рассуждении о Государстве. Главное основание любого Государства Так как нами уже было сказано, что Государство есть основанное на праве управление суверенной властью многими семьями и их имуществами, — необходимо разъяснить, что означает суверенная власть. Я уже сказал, что это постоянная власть, потому что может случиться так, что абсолютное могущество дается одному или нескольким [людям] на некоторое время, по истечении которого они станут только подданными. И поэтому, в период их власти они не могут называться Государями — суверенами, но только хранителями и стражами этого могущества до того момента, пока народ или Государство, то есть те, которые овладели властью навсегда, не захотят уничтожить его. Потому что те, кто передает другому свое имущество, — всегда остаются сеньорами и собственниками. Именно они, являясь теми, кто дает власть и авторитет судить или распоряжаться — будь то на некоторое ограниченное время или настолько долгое, как это им захочется, — останутся собственниками власти и юрисдикции, которые другие [только] используют по форме «предоставленной» или прекарной [власти]. Вот почему закон гласит, что правитель страны или лейтенант [держащий место] Государя, по истечении срока, возвращает власть как хранитель и страж власти другого. При этом не существует никакого отличия высшего чиновника от низшего. Иначе, если бы абсолютная власть, предоставленная лейтенанту Государем, называлась суверенитетом, он мог бы ее использовать против Государя, который стал бы тогда не больше, чем пустота, и подданный диктовал бы сеньору, слуга — господину, что является абсурдной вещью. Следует принять во внимание, что персона суверена всегда исключительна в определениях права, как власть и авторитет, которые отдают другому, но при этом никогда столько, чтобы он не удерживал больше. Он, Государь — никогда не исключен из права ею распоряжаться или контролировать с целью предотвращения [опасности], из-за распрей или необходимой передачи дела в высшую инстанцию, или по любой другой понравившейся ему причине, по которой он обвинит своего подданного, будь то комиссара или чиновника. Он может оставить власть, переданную по поручению или по назначению, — или удерживать ее столько и так долго, как это ему заблагорассудится. Является ли Диктатор сувереном Определив эти максимы как фундамент суверенитета, мы заключаем, что ни Диктатор Римский, ни Гармост Спарты, ни Эфимнест из Салоник, ни тот, кого называют Архонт на Мальте, ни старинная Балия из Флоренции, исполнявшие одинаковые обязанности, ни Регенты Королевств, ни [какой-либо] Комиссар, или Магистрат, которые обладали бы абсолютной властью располагать Государством лишь на некоторое время — не имели суверенитета. То есть они, эти первые Диктаторы, не имели полную власть и в лучшей форме, которую древние Латиняны называли: Optima Lege (Высшим законом), потому что именно тогда отсутствует право апелляции и все чиновники пребывают в положении зависимости. ВТОРАЯ КНИГА О ГОСУДАРСТВЕ О ВСЕХ ФОРМАХ ГОСУДАРСТВА В ЦЕЛОМ И, ВОЗМОЖНО, О ЛУЧШЕЙ ИЗ ТРЕХ ГлаваI Что такое статус Государства После того, что мы сказали о суверенитете, о его правах и [отличительных] знаках, надо посмотреть, кто удерживает суверенитет в любом из Государств, чтобы судить о том каков их статус. Если суверенитетом располагает только один Государь — мы назовем Государство Монархией. Если весь народ участвует [в реализации] суверенитета, мы назовем его народным государством, если только меньшая часть народа — будем считать его Государством аристократическим. Мы будем использовать эти слова, чтобы избежать путаницы и неясности, которые проистекают из-за разнообразия хороших и плохих правителей. Именно это дает многим основание признавать более чем три формы Государства. Но если это мнение, согласно которому статус Государств измеряют мерой пороков или добродетелей, имело бы основание — подобное явление [должно было бы] встречаться в мире. Однако, очевидно, чтобы получить истинные определения и решения о всякого рода вещах, не следует останавливаться на случайностях, которых бесчисленное множество, но только на исключительных и формальных отличиях, — иначе можно было бы попасть в бесконечный Лабиринт, в котором никогда не обретешь знание. Потому что представления о Государствах делаются не только на основании разнообразия добродетелей и пороков, качеств, [несущественных для данного явления]. Все равно, как если бы Монарх был избран за силу, или свою красоту, рост, величие или богатства, которые [не имеют значения]. Действительно, если бы монарха выбрали потому что он самый воинственный или мирный, самый мудрый, справедливый, великолепный, знающий, самый выдержанный, или смиренный, простой или целеустремленный, словом из-за всех этих и других качеств, —существовала бы бесконечность монархий. Подобен этому примеру и случай с аристократическим Государством. Как если бы меньшая часть народа обладала суверенитетом, потому что эта часть самых богатых, знатных, мудрых, справедливых или воинственных [людей], — словом по причине качеств абсурдных в данном случае. Следовательно, мнение, из-за которого проистекает эта абсурдность, должно быть отброшено. |