освидетельствование. Освидетельствование. И общие условия производства следственных действий

Название	И общие условия производства следственных действий
Анкор	освидетельствование
Дата	14.09.2022
Размер	2.29 Mb.
Формат файла
Имя файла	Освидетельствование.rtf
Тип	Реферат #677367
страница	14 из 15

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

Председательствующий …

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ

    …В судебном заседании объявляется перерыв для освидетельствования подсудимого Горбань А.А. и для составления акта освидетельствования. После перерыва судебное заседание объявляется продолженным. Эксперт оглашает акт освидетельствования.

    Участники процесса вопросов эксперту не имеют.

    На вопрос защитника… подсудимый Горбань пояснил:

    Вопрос: Объясните причину появления у вас на передней брюшной стенке участка пигментации кожи?

    Ответ: Темное пятно у меня под пупком осталось от чирья, который появился примерно за 7—10 дней до освидетельствования. Родинки у меня на этом месте никогда не было.

    Вопросов не задано.

    Председательствующий опрашивает мнение сторон о приобщении акта освидетельствования к материалам уголовного дела.

    Стороны не возражают приобщить акт освидетельствования к материалам дела.

    Председательствующий ПОСТАНОВИЛ:

    Принимая во внимание согласие сторон, приобщить акт освидетельствования к материалам уголовного дела.

    Вопросов эксперту не поступило.

    Участники процесса заявлений, ходатайств не имеют.

    С разрешения председательствующего эксперт покинул зал судебного заседания.

Растянулся Мишка. Ушибся. Укатилась шишка... Ищет её в траве Медвежонок, найти не может. Тро¬нул Мишка лоб. А на месте ушиба выросла огр-о-о- омная шишка. Больно... Тут как тут Зайка. Держит в лапах еловую шишку. Меняемся!— говорит. А Косолапый молчит. Приуныл что-то. Отвечай, где ты был? Где ты шиш¬ку набил? А Мишка топ-топ. Держится за лоб. Что говорить. Медвежонок сам себя наказал за хвастовство. Г А М А Ч О К Как-то раз шёл Заяц по лесу, сытый и довольный, и вдруг увидел Белку. Поджав лапки, она сладко спала в гамачке, сплетённом из повилики. Лёгкий ветерок ти¬хонько раскачивал его, поигрывал нежной шёрсткой Белки. Завидно стало Зайцу, захотелось ему самому по¬спать в гамачке. Принялся косой Белку будить. Эй, вставай! Да проснись же! А Белка даже ухом не повела. Стал Заяц придумывать какую-нибудь хитрость. И в конце концов придумал. Толкает снова Белку. Эй, Белка, вставай! На опушке орехи дают! Белка тут же открыла глаза: Где? Да вон, за соснами. Беги, запасись на зиму! А то' помрёшь с голоду, как я тогда без тебя жить буду. Белка выпрыгнула из гамачка и поскакала к опушке. А Заяц забрался на её место и сладко заснул. Но вскоре Белка разгадала хитрость косого. Вернулась она к га- мачку и стала Зайца будить: Заяц, вставай скорей! Беда! Орешник стая волков окружила! Еле ушла от них. Беги! В мгновение ока кинулся Заяц в кусты. Сердце у него так и задрожало от страха. А сзади послышался смех Белки. Не торопись, косой, хи-хи-хи, никаких волков нет, я тебя проучила!— кричала вдогонку Белка, по¬удобнее устраиваясь в гамачке. ЛИСА С ГОЛОДНЫМИ ГЛАЗАМИ О днажды Лисица, очень голодная, плелась себе тихо по тропинке и встретила Волка. Морда у него была до¬вольная и сытая, а к мокрому носу прилипли куриные пёрышки. Посмотрела она с завистью на Волка и спросила: Уважаемый Волк, откуда путь держишь? Из кишлака,— весело ответил он.— Слышишь, Петух кричит? Ищет своих наседок. Только найдёт он сегодня не всех. И Волк захохотал. Услышав крик Петуха, Лиса почувствовала голод ещё сильнее. Глаза её засверкали, и так ей захотелось схватить курочку, свернуть ей шею и съесть прямо с лапками, разбрасывая пёрышки по всему лесу! Про¬стившись с Волком, побежала она в кишлак. Последний луч солнца махнул, как пышный лисий хвост, и исчез за горизонтом. Становилось темно. Уви¬дев первый же дымоход, спустилась Лиса по нему прямо в курятник. Куры уже сидели на насесте, а Петух ещё сердито ходил туда-сюда, проверяя, всё ли в порядке. Лиса при¬таилась в уголке, но Петух налетел на неё, ударил шпо¬рами и раскукарекался во всё горло. Услышал крик Петуха хозяин дома. Схватил чабан¬скую палку (а она раздвоена на конце, чтобы прижимать баранов к земле) и бросился в курятник. Лиса так испугалась, что даже забыла о голоде. От страха и лапы подняла — решила сдаваться. А потом поняла, что дело плохо, куда бежать? Двери заперты, в дымоход обратно не вылезешь. Заметила узкий лаз для кур, ведущий от насеста во двор, и кинулась туда. Чуть не застряла, а пролезла всё-таки. Но хозяин успел схва¬тить рыжую за хвост и держал крепко. Она бешено дёр¬нулась и... хвост оторвался. А когда оглянулась — он висел в руках хозяина дома и помахивал ей на прощание, как последний луч солнца. С трудом добралась она до родного леса. Ничего ни¬кому не рассказала, только голодный блеск в её глазах стал ещё ярче. Лисицы поняли, что случилось. С тех пор её прозвали «очкос»—«голодные глаза». А потом так стали называть и всех лисиц. ПЯТНА III К И Как -то утром подошёл Заяц к берегу озера. Сунул мордочку в воду, чтобы напиться, и пошли по воде круги, ломая отражения деревьев и кустов. У Зайца зарябило в глазах. А когда вода устоялась, он обомлел, увидев в ней отражение рыжего Лисёнка. Склонив голову набок, Лисёнок разглядывал Зайца. А потом, хихикнув, почесал за ухом. Заяц пришёл в себя и метнулся в сторону. Лисёнок за ним. Заяц начал петлять, но Лисёнок не отставал от него ни на шаг. Бедный косой, задыхаясь от бега, спотк¬нулся и полетел кубарем. С трудом поднявшись, он при¬пустил опять. Лисёнок неумолимо настигал его, будто напасть ка¬кая. Вильнув влево, Заяц скатился в расселину. Он ду¬мал, Лисёнок этого не заметил. Но Лисёнок вдруг спрыгнул сверху прямо на него! Изловчившись, Заяц вывернулся и снова пустился наутёк. Но тут путь ему ч преградил клокочущий сай. Косой потерял всякую надежду на спасение. Справа и слева высились скалы, впереди — страшный сай, а сзади — Лисёнок. Из глаз бедняги хлынули слёзы. Он слышал прерывистое дыхание своего преследователя. Вот уже Лисёнку осталось три шага, два, один... И тут вдруг Лисёнок шлёпнул лапой Зайца по плечу и залился смехом: — Догнал, догнал! Теперь ты пятна! Когда Заяц очнулся от страха, он увидел лишь мель¬кавший вдали рыжий хвост. Лисёнок, оказывается, играл в пятнашки. ЗАЯЦ, ПЕНЬ И ШАКАЛ Ж ил в лесу старый Пень. Со всех сторон его окру¬жали могучие, высокие деревья. Поздней осенью после дождя он выращивал опёнки. Правда, больше десятка грибков не получалось, но он не падал духом. Приятно, когда на тебя обращают внима¬ние и кто-нибудь поклонится, чтобы положить в свою корзиночку два-три опёнка. Но главное — приносить хоть какую-то пользу. Вот Пень и старался. Шла однажды мимо Зайчиха с маленьким Зайчон¬ком. Что-то она искала и показалась Пню озабоченной. Милая соседка,— заговорил Пень.— Чем ты так обеспокоена? Не могу ли я тебе помочь? Зайчиха вздрогнула, подняла уши, посмотрела вокруг. Пню стало неловко, что он её напугал. Это я, старый Пень,— сказал он громко.— Ты можешь вырыть между моими корнями нору. Тут тебе будет спокойно. А если понадобится уйти — я присмот¬рю за малышом. Зайчиха так и сделала. Однажды она собралась за морковкой. И говорит Пню: Присматривай за моим Зайчонком. Если от¬пустишь его погулять — пусть далеко не уходит. Злые глаза Шакала всегда высматривают зайчат. Пень забыл, что дети иногда бывают непослушными. Ушла Зайчиха, а Зайчонок распрыгался вокруг Пня. Не уходи далеко,— просил его Пень.— Я ведь не могу бежать за тобой! Я могу охранять тебя, только когда ты рядом! Но Зайчонок не понимал этого и скакал всё дальше и дальше. А красноглазый Шакал с белыми зубами сто¬ял неподалёку и ждал. Когда Шакал голодный — глаза у него светятся красным светом. Увидел его Зайчонок — ушки прижал, зажмурился от страха. Шакал выгнул спину. Он уже чувствовал тёплое за¬ячье мясо на своих зубах. Что ты делаешь!— закричал старый Пень.— Ты что, хочешь съесть детёныша? Удивился Шакал, что Пень заговорил, остановился. А Зайчонок опомнился и кинулся к старому Пню. Едва успел добежать и спрятаться в нору. А Шакал с размаху налетел на Пень и стукнулся пастью. Искры посыпались у него из глаз, сломанный зуб выпал изо рта. Завыл Шакал от боли и злости на весь лес. Даже солнечных зайчиков распугал. Опустил хвост и пошёл своей до¬рогой. А Зайчиха рассказала друзьям и родственникам, как Пень спас её малыша. С тех пор все зайцы роют норы под старыми пнями. И оставляют малышей под надёж¬ной защитой. ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА ОСЕНИ Зайчонка разбудил утренний ветерок. Он пробежал по кончику его пушистого хвостика, пощекотал спинку и попытался приподнять длинные уши. Ой!— вздрогнул Зайчонок и бросился в кусты орешника. Уже несколько дней ходил он в белой шубке, но она приносила ему одни неприятности. Серого Зай¬чонка нелегко заметить среди опавшей листвы и тёмных сучьев леса. А в новой шубке его видно издалека. «Когда же придёт зима?»— думал Зайчонок.— Мо¬жет, пойти поискать её?» 4 Ветерок подбрасывал в воздух сухие дубовые листья, мягко качал ветки молодых деревьев. Прячась то за одним, то за другим кустом, прислу¬шиваясь к каждому шороху, побежал Зайчонок по лес¬ной тропинке. На полянке, в куче листьев, копался старый Ёж. Вы не знаете, когда придёт зима?— спросил у не¬го Зайчонок. Когда-нибудь да придёт,— мудро поведал Ёж,— но чем позже, тем лучше. Мне совсем неплохо и в осени, есть что припасти для ежат. А мне зима очень нужна,— сказал Зайчонок и отправился дальше. Возле речушки, подслеповато поглядывая в воду, стоял Барсук. Вы, случайно, не зиму высматриваете?— поинте¬ресовался Зайчонок. Вот ещё!— фыркнул Барсук.— На мой взгляд, зима совершенно не нужна,— важно заявил он.— Я по¬лагаю, она не придёт. Как же без зимы?— удивился Зайчонок. На мой взгляд, можно. Зайчонок с грустью поглядел на свою белую шубку. По мохнатым ветвям высокой сосны весело прыгали белки. Белочки!— попросил их Зайчонок.-— Посмотрите сверху по сторонам — зимы не видно? Справок не даём!— захихикали белки.— Нам и без зимы хорошо. Привет ушастым! Зайчонок медленно двинулся дальше. Ему стало тоскливо. Это кто ж такой?— услышал он над головой ры¬чанье и задрожал от страха. Большой коричневый Медвежонок показывал на него лапой. 3-з-заяц,— еле выговорил малыш. Ты слышал когда-нибудь, чтобы медведи охоти¬лись на зайцев или зайцы питались медведями?— спро¬сил Медвежонок. Нет, не слышал. Я тоже. Значит, нам можно подружиться. Ты что здесь делаешь? Зиму ищу,— ответил Зайчонок,— но Барсук го¬ворит, она не придёт... Зима будет,— успокоил его Медвежонок.— Она спустится с неба. Давай ждать её вместе. А как она спустится?— спросил Зайчонок. Сначала упадёт одна снежинка, потом две, потом несколько, а утром весь лес закутается в белый снег. Это и будет зима. Они помолчали и посмотрели на небо. Оно было се¬рым и простиралось так далеко, что страшно было и по¬думать. А зачем тебе зима?— спросил Медвежонок.— Ты любишь снег? Я его никогда не видел. Но мама говорила мне, что зима белая. И я белый. В зиме легко спрятаться. А я жду зиму, чтобы заснуть в берлоге. Я буду спать до весны. И подрасту за это время. С неба плавно плыла, слегка покачиваясь, первая снежинка. И даже ветер, этот лесной озорник, любовал¬ся её строгими узорами и тонкими линиями. Летит,— сказал Медвежонок, вставая на задние лапы. Летит!— подпрыгнул на месте Зайчонок. Но спустя мгновение он покачал головой и грустно прошеп¬тал:— Растаяла. Первые всегда тают,— заметил Медвежонок,— но зато они — первые. Только не вздумай пробовать снег на вкус: всю зиму проболеешь! Целые хороводы снежинок, обгоняя друг друга, уже опускались на землю. Вот и кончилась осень,— сказал Медвежонок.— Пора спать. Счастливых сновидений!— пожелал ему Зай¬чонок. И они расстались, может быть, навсегда, а может быть, до следующей зимы. Снег засыпал верхушки сонных деревьев и плотно оседал в ямках и впадинах старого леса. ЛЮБОПЫТНАЯ СНЕЖИНКА Маленькая глупая снежинка тёрлась холодным ло¬биком об оконное стекло: чудесно и заманчиво светился неожиданный мир комнаты. А она-то родилась в прон¬зительной выси зябко жмурящихся звёзд и до недавней минуты была убеждена, что сине-белый цвет — это единственный цвет жизни. Здесь же ей открылось нечто необыкновенное: ярко наряженная ёлка дарила ф ке¬товый, жёлтый, красный свет женщине, накрывающей праздничный стол, малышу на деревянном златогривом коне, цветку бальзамина на подоконнике. Ей представи¬лось, как весело и беспечно кружится она среди цветно¬го раздолья. Пустите меня в этот уютный уголок!— молила Снежинка. Ты погибнешь в тепле,— пыталось отговорить её оконное стекло, умудрённое многими зимами. Но мне так хочется покружиться там! Пустите меня! Тут студёный ветер, носившийся среди домов и де¬ревьев, распахнул форточку. Счастливая Снежинка впорхнула в комнату — и лёгкой капелькой осела на листке бальзамина. Я предупреждало тебя,— продребезжало оконное стекло. Женщина зябко вздрогнула: какая метель!— и за¬крыла форточку. Мама, мама!— закричал подбежавший малыш.— А почему цветок плачет?— Вон слезинка упала! Это не слезинка! Видно, снежинка нечаянно за¬летела. А что будет, когда все снежинки растают? Поднимутся цветы и травы, сынок,— ответила женщина и подумала, что любопытная снежинка раньше своих сестёр узнала весну. УЛЫБКА ПРИНЦЕССЫ РОЗЫ В цветочном королевстве переполох. Впрочем, это и не удивительно. Представьте себе, всё готово к весен¬нему балу, а самой Весны нет и нет... Принцесса Роза истомилась ожиданием. Всю длин¬ную зиму она мечтала о той счастливой минуте, когда все вокруг снова ахнут, любуясь её красотой. Наряды принцессы давно приведены в порядок и ак¬куратно развешаны в многочисленных шкафах. Вот ут¬реннее, бледно-лимонное платье с пышной юбкой, это — атласное, бордового цвета, для торжественных случаев, а лёгкое, розовое, конечно, для танцевальных вечеров. Тут же, в бархатных коробочках, чудесные украшения, сделанные из переливающихся всеми цветами капелек росы... Нарциссы и колокольчики, главные распорядители бала, падали с ног от усталости. Они то и дело носились к воротам королевства посмотреть, не видно ли золо¬тистой кареты, запряжённой солнечными конями, в ко¬торой всегда приезжала Весна. Увы, снова лишь белый снег да тёмные тучи до само¬го горизонта.., И тогда было решено созвать Главный цветочный совет. Надо послать кого-нибудь навстречу Весне, мо¬жет быть, она забыла про нас?— сказала принцесса Ро¬за.— Кто из вас будет цветочным послом? Пышный Бульдонеж предложил отправить вперёд гвардию гладиолусов. Нет уж, увольте,— ответил за всех старший по званию,— У нас своих забот хватает. Кстати, насколько мне известно, ваше имя Бульдонеж, что в переводе с французского означает ком снега. Может быть, вы легче перенесёте мороз... Ох, уж эти дворцовые интриги... Сирень вроде бы согласилась и даже уже накинула свой лёгкий лиловый плащ, да вдруг закашляла, зачиха¬ла, и все решили, что ей.надо немедленно лечь в постель. Деловые тюльпаны, щеголявшие в ярко-красных камзолах, готовы были выполнить любой приказ её ве¬ликолепия принцессы Розы, но ведь они личная её охра¬на и никому другому не могли доверить этого важного дела. Что же это? Значит, нет во всём королевстве ни одного цветка, который исполнит моё желание?— с не¬годованием воскликнула принцесса Роза и сразу из бе¬лой стала пунцовой. Ваше великолепие, можно, я выйду навстречу Весне? Все цветочные головки повернулись на тихий голо¬сок. Видели бы вы, какие огромные глаза стали от удив¬ления у Ромашки... А маленький, бледный цветочек, ко¬торого никто и по имени-то не знал, продолжал: Я готов ради вашей красоты, принцесса Роза, да¬же замёрзнуть... Ах, какое смелое сердце, сколько в нём отваги и преданности,— обрадовалась принцесса. И прозрачный беленький цветок немедленно покинул королевство, где было так тепло и уютно. Сначала ему показалось, что он погиб, но потихоньку силы вернулись. Он увидел вокруг заснеженное поле. Но вот на небе появился маленький голубой просвет, а через мгновение в него одним глазом заглянула Весна. Что это? Цветок? Не может быть! Неужели я опаздываю?— Она мигом вскочила в карету и помча¬лась на землю, такую холодную. ...А потом всё было как обычно. Весёлые песни птиц и пышный бал цветов, где, как всегда, царила принцесса Роза. Но на сей раз рядом с ней, на самом почётном месте, сидел тот самый смельчак, что встретил Весну первым. Принцесса подарила ему титул Подснежника и награди¬ла дивной улыбкой, от которой стала ещё прекраснее. ...Вот и всё. С тех пор и расцветают Подснежники, чтобы напомнить ветреной Весне, что время её пришло и пора всерьёз приниматься за работу. ПЕСНЯ рлубокой ночью, когда над спящей землёй сверкают крупные звёзды, маленькая птичка, найдя в саду бутон розы, начинает над ним петь. И такое страдание в её голосе, столько радости и огня в её песне, что у двух влюбленных сердца начи¬нают стучать громко и в такт, как копыта одного коня, умирающий старик заслушивается и забывает о смерти, а дети улыбаются во сне. Чему так самозабвенно радуется маленькая птичка? Она мечтает, как встрепенётся нежный бутон, роза от¬кроет своё прекрасное лицо и осветит весь сад. А печалится маленькая птичка о том, что жизнь, ка¬кой бы она ни была длинной, всегда коротка, и хотя лю¬бовь прекрасна, всё в мире имеет свой конец. Песня звенит в жаркой темноте до тех пор, пока не распахнутся над миром белые крылья рассвета и не до-тянутся своими кончиками до этого сада. И тогда, вдруг почувствовав приближение восхода, роза начинает от-крывать лицо. Голубой утренний ветер гладит её нежные лепестки, высушивает ночные слёзы, поправляет округ¬лые зелёные листья. Медленно встаёт солнце. Зарумянившаяся и сму¬щённая, улыбается роскошная роза всему саду, а ма¬ленькая незаметная птичка, прыгая с ветки на ветку, ликует и радуется, что помогла раскрыться ещё одному бутону. Птичку эту зовут Соловей. Конечно, бутон не раскроется, пока не взойдёт над миром бесконечно прекрасное Солнце. И хорошо, как хорошо, что Соловей этого не знает! РОДНИЧОК В тени, на склоне большой горы лежал камень. Под камнем зимой спал родничок. Весной он про¬снулся и... кап, кап, кап!— спрыгнул на землю. Капелька за капелькой рассыпал он прохладу, и однажды возле камня появился росточек. Медленно, осторожно раскрылся на свет первый ма¬ленький листик. Родничок обрадовался, что его труд не пропал даром. Он поил росток чистой водой, смывал с него пыль. Обрадовался и росток, выпустил второй листик, словно руки разбросал в разные стороны, и заулыбался солнцу. Дни и ночи старался родничок. Один за другим по¬являлись новые листики, вытягивались вверх ветки: росток превращался в дерево. Родничок мыл ему ноги. А дерево радостно тянулось всё выше и выше. Однажды пришёл на это место человек, чтобы от¬дохнуть в тени, спрятаться от жаркого солнца. «Поче¬му,— подумал он,— здесь так хорошо и прохладно?» И увидел родничок, который тихонько журчал между камнями. Как же тебе удалось вырастить такое большое дерево?— спросил человек.— Ведь ты совсем крошка. Сам не знаю,— ответил родничок.— Просто я его люблю. КТО НУЖНЕЕ Росли рядом два дерева — Тополь и Орешина. Оре¬шина год от года крепла, раздавалась вширь, её крона становилась всё более густой и раскидистой. Тополь же, сожалея о том, что приходится ему жить бок о бок с та¬ким неуклюжим деревом, изо всех сил тянулся ввысь, стараясь обогнать Орешину в росте. Потряхивая своими красивыми тонкими веточками, унизанными аккуратны¬ми, с монетку каждый, листочками, он спросил однажды: Эй, соседка, что это с тобой происходит? А в чём дело?— прошелестела крупными, с ла¬донь, листьями Орешина. Да ты же сгорбилась вся, к земле клонишься. Выпрямись во весь рост, потянись к небу! Незачем мне к небу тянуться,— ответила Ореши¬на,— я перед матушкой-землёй голову клоню, мне без неё жизни нет. «Ну и гнись, раз тебе так нравится»,— посмеялся про себя Тополь и продолжал расти ввысь. Дотянулся он до самого синего неба, огляделся вокруг и видит: нет ни одного дерева краше его — все какие-то неприглядные да неуклюжие. И Урючина, и Яблоня, и Орешина пока¬зались ему жалкими и некрасивыми. Ещё больше воз¬гордился он своей статью да красотой и вовсе перестал признавать Орешину. Эй, ты чего это всё место здесь заняла, житья ог. тебя нет!— закричал он, когда однажды при порыве вет¬ра Орешина своей листвой коснулась его ствола. Как?— удивилась Орешина.— Столько места во¬круг, неужели тебе этого мало? Мало! Ты меня совсем загородила и я никому не виден. Убери свои уродливые ветви! Пусть все любуются моей красотой! Так вот, оказывается, в чём дело!— засмеялась Орешина.— А ты не подумал, кому нужна твоя красота^ Всем нужна!— закричал Тополь и затрясся ori гнева.— А ты безобразна и поэтому завидуешь мне: Глупец,— укоризненно покачала кроной Ореши¬на,— как бы ты ни гордился своей красотой, как бы ни зазнавался, ни на что другое, кроме как на дрова, не го¬дишься. Это я не гожусь?!— гневно тряхнул листвой То¬поль.— Я для людей расту! Разве стали бы они меня са¬жать, если бы я не был им нужен! Нет, это я для людей живу! Я им нужна!— с до¬стоинством сказала Орешина. Тополь опять посмеялся над её словами. Однако смех его обернулся слезами, когда по осени пришёл де¬хканин, и, увидев, что он стал уже совсем взрослым, срубил его и увёз домой. На следующий год оставшийся от него пень дал тонкий зелёный росток, который тоже стал тянуться ввысь и скоро догнал Орешину, и тоже стал роптать на то, что приходится ему расти рядом с таким некрасивым деревом. Но наступило время, де¬хканин и его спилил. Говорят, что через каждые четыре-пять лет дехканиь рубит на дрова выросшие из тополиного пня деревья. А Орешина ещё шире раскинула свои могучие ветви, и люди берегут её, называют кормилицей, потому что щедро одаривает она их своими вкусными плодами. С годами Орешина стала мудрее. Видишь,— шепчет она старому пню,— тут и спо¬рить нечего. Ты и я — оба нужны людям. СКАЗКА О КАПЛЕ На окраине кишлака, на высоком холме росла Урю- чина. Вокруг, кроме неё, не было ни одного деревца, и поэтому она очень тосковала. Однажды утром, про¬снувшись, увидела Урючина на своём самом юном листочке что-то сверкающее в лучах восходящего солнца. Это что за птица?— удивилась Урючина. И вовсе я не птица,— обиделось то, что сверкало в лучах восходящего солнца. Я — Капля! Давай дружить,— предложила Урючина.— Толь¬ко, чур, не исчезай,— а то все мои друзья-птицы с при¬ходом осени куда-то пропадают. Ладно,— согласилась Капля.— Я не покину тебя даже в самый трудный твой час. Обрадовалась Урючина и с удовольствием стала иг¬рать с Каплей. Однако, проснувшись на следующее утро, не нашла Каплю на месте. «Обманула меня Капля»,— с грустью подумала Урючина и в тот же миг услышала над головой чей-то голос: Урючина! A-а, Урючина! Глянула Урючина в небо и увидела плывшее по нему пышное белое облако. Кто меня зовёт?— прошелестела она листвой. Я, Капля, подружка твоя!— ответило, снижаясь, облако. Как сумела ты забраться так высоко?— ещё больше удивилась Урючина. Меня солнышко сюда подняло. Одиноко стало Урючине, и она попросила: Возьми и меня с собой. Нет, ты должна кормить людей своими плодами. Не тужи, я скоро вернусь,— сказала Капля и вместе с облаком понеслась дальше. И снова загрустила Урючина: «Не вернётся больше моя подружка. Вон она куда поднялась — на самое не- бушко. До меня ли ей теперь?..» Тем временем с каждым днём становилось всё жарче, и Урючину стала одолевать жажда, от которой даже листва пожухла. На беду, поблизости не было ни одного арыка, чтобы испить хоть глоток воды, и, в конце кон¬цов, Урючина обессилела. Г Вдруг ей показалось, что кто-то ласково гладит её листву. Открыв глаза, она увидела Каплю. Я пришла, чтобы помочь тебе! Явилась подружка не одна, а привела с собой много таких же, как она сама, капель. Утолив жажду, Урючина вновь ожила. Подружки глядели одна на другую и не могли нарадоваться встрече. Шли дни, недели, месяцы, и наступила осень. Подул холодный пронизывающий ветер, листья опали, и начала Урючина мёрзнуть. Где же моя подружка Капля? Уж она бы помогла мне,— с тоской подумала Урючина и, глянув на небо, увидела серые облака. На таком однажды прибыла к ней Капля. Они всё сгущались, сгущались и, наконец, пова¬лил снег. Очень скоро он, словно белым пушистым одея¬лом, окутал ветви Урючины. Ну как, согрелась немного?— Урючина сразу уз¬нала голос подружки. Однако самой Капли не было видно. Где ты, Капелька? Поди сюда!— позвала она. Я в снеге,— засмеялась в ответ Капля.— Увиде¬ла, что ты мёрзнешь, и привела снежинок сюда. Теперь ты не исчезнешь?— с надеждой в голосе спросила Урючина. Нет, я теперь надолго, до самой весны останусь с тобой. Много с тех пор подарила Урючина своих сладких, душистых плодов людям. А помогала ей в этом Капля. Как бы далеко ни уносили её облака, в трудный для Урючины час она всегда оказывалась рядом. КАК ВАРЕЖКИ СДЕЛАЛИ ВЕСНУ Варежки были очень тёплые. Они согревали руки даже в самые сильные холода. А когда промокали, их бросали сушиться на печку. Но варежки были связаны из шерсти глупой овцы и считали, что это они разогре¬вают печь. К весне Варежки износились, протёрлись, и как-то утром их выбросили на улицу. Варежки лежали в снегу и страдали: «Нас не оцени¬ли, а ведь мы так хорошо грели». Но вот взошло тёплое весеннее солнце. Снег начал таять, зазвенела капель, побежали ручейки. Важные, разбухшие лежали Варежки в луже. Они торжествовали: «Вот какие мы тёплые! Снег растопили и сделали весну». А солнце лизало сосульку и смеялось. ОГОНЬ И ВОДА На большом костре в казане — Вода. Она молча на-слаждается теплом. А у Огня язык длинный. И он бол¬тает без умолку: Эй, Вода! Чего молчишь? Скучно! Скажи что- нибудь! А Воде тепло, хорошо, говорить не хочется. Ка-ак поддам жару — паром на небо улетишь!— горячится Огонь. Заволновалась Вода, занервничала, но всё равно молчит, сдерживается. Эй, Вода!— не унимается Огонь.— Ты ещё меня не знаешь! Я ведь — ух, какой! Я всё могу! Если разой¬дусь — дома горят, как костры! Люди горят, как спички! Целую улицу могу сжечь! Да что там улицу — город! «Вот это да,— испугалась Вода.— Неужели и мне — гореть?!» А Огонь ещё пуще разошёлся. Так и колет, так и жа¬лит. Не выдержала Вода, разволновалась, возмутилась. И хотела бы остановиться, да не может: забурлила и — хлынула через край! Ну, и потушила Огонь. Сразу стало холодно. И одиноко. Вместо весёлого костра — одни чёрные угольки. «Эх,— думает Вода, остывая.— Надо было поосто¬рожней, надо было потерпеть... Если хочешь иметь дру¬зей без недостатков — то на всю жизнь останешься одна. Жаль, что так вышло. Что я теперь без Огня? Льдина бесчувственная...»— укоряла себя она. И вдруг Вода чувствует — теплее стало. А это самый последний уголёк светится, ветер его раздувает. И вот уже первый оранжевый язычок весёлого огня стал ли¬зать казан. Ох, Огонь,— сказала Вода.— Как хорошо, что ты жив! ПИРОЖОК В кухне на полочке стояла тарелка с пирожками. Пирожки были пухлые, с глянцевитыми боками. Один из них, самый свежий, лежавший наверху, свы¬сока оглядывал своих собратьев. «Типичные обывате¬ли,— размышлял он.— Вон какие толстые, лоснятся от масла. Да и разговоры у них дурацкие — всё о муке, о дрожжах, да как бы повидло не вытекло». А на полочках повыше — другое дело. Там собралось блестящее общество. Пирожок вытянулся и 'загляделся. Почти такой же, как он, крепыш, только побольше и блестящий, по-настоящему сверкающий, а не от ду¬рацкого яйца, стоял, задрав нос кверху. У Пирожка от зависти дух захватило. Поднатужился он и — о ра¬дость!— оказался рядом с предметом его восхищения — Утюгом. ' Давайте познакомимся,— улыбнулся он во весь рот. Привет,— сказал Утюг и, здороваясь, так при¬жался горячим боком, что лицо Пирожка всё пошло волдырями. Не догадался Пирожок, что, имея дело с утюгами, надо быть осторожным, иначе обожжёшься. Закусив губу от боли, Пирожок покатился дальше, вдоль блестящего общества. Я Пирожок,— заявлял наш герой,— я тоже блестящий! Вилка!— И в Пирожок вонзились острые зубья — в порядке приветствия. Вряд ли Вилка хотела его оби¬деть, она привыкла здороваться во все зубы. Из бедняги- Пирожка потекло повидло. У-у дура,— захныкал он, пытаясь втянуть повид¬ло внутрь. Общество высшей полочки — блестящее, влекущее общество — не приняло Пирожка. Оказывается, он не знал языка, не знал местных обычаев и повадок. Куда теперь? Назад, в тарелку? Но Пирожок повидал жизнь высшего общества и возвращаться к своим глу¬пым родственничкам ему было невмоготу. «Спущусь чуть-чуть ниже,— решил он.— Там, по всей вероятности, народ душевнее». На этой полке он познакомился со Ступкой. Она не имела слишком яркого блеска, как Утюг, но зато выгля¬дела надёжной, устойчивой. На неё можно было опе¬реться. Знакомясь, Ступка так прижала его, что из бе¬долаги вытекло всё оставшееся повидло. Это ужасно!— взвыл Пирожок.— Пойду к дере¬вянным друзьям, уж они-то не подведут. Деревянная Ложка, расписанная цветами, представ¬лялась ему чуть ли не сестрой. Но в ответ на приветствие она отхватила от него целую треть. Пирожок еле унёс остальное. Изломанный, обожжённый, отупевший, почерствев¬ший Пирожок думал: «Надо же где-то преклонить голо¬ву, забыться, отдохнуть. Нужна тихая гавань. Здоровья нет, всё вытекло...» Взобрался Пирожок на полочку, где по-прежнему стояла тарелка с румяными пирожками. Здесь было по- домашнему уютно, чистенько, спокойно и пахло хоро¬шо!.. Попросился Пирожок назад в свою тарелку. Он какой-то продавленный. И без начинки,— раздался сиплый голос. У нас сроду не бывало таких,— вторил ему другой. Волосок к нему прилип. С бородой — это не из наших. Да на него же просто наступили ногой! Ой, его уже кто-то кушал! Пирожки не захотели портить свою породу каким-то неудачником, а может, и отщепенцем. Нет, ты не наш Пирожок. Наш Пирожок в даль¬ний поход ушёл... Наш Пирожок на большую стройку уехал, печь новую строит!— заявили они. Лёг Пирожок около тарелки и закрыл голову руками. Подошла Хозяйка, посмотрела на него брезгливо и выкинула в помойное ведро. СОЛНЫШКО Знаете, ведь это я — Солнце! А то, что вы видите там, наверху, высоко в небе — это моё отражение!— го¬ворил всем Подсолнух.— Вот смотрите: куда я двигаю свою голову, туда и оно поворачивается. Так много при¬ходится работать, чтобы небо не осталось без Солнца!.. Он так много говорил об этом, что даже сам поверил в свои слова. А я, оказывается, очень красив! И силён! И жа¬рок!— радовался он, глядя на Солнце.— Я всех наделяю светом и теплом! Подсолнух цвёл, любовался собой и, в общем-то, ни¬кому не мешал. Дни проходили один за другим, всё шло своим чередом. Раскрывались цветы, наливались плоды, шелестели радостно листья... Но однажды в небе накопились тучи, небо нахмури¬лось, и впервые Подсолнух не увидел своего отражения. Сколько он ни вертел головой, небо оставалось без Солнца. v Дело в том, что лето уже прошло, и наступила осень. Голова Подсолнуха стала тяжёлой, нагнулась к Земле. Лицо почернело. Холодный ветер трепал его всё сильнее, обрывая листья. Некрасивый, растрёпанный, едва дер¬жась на одной ноге, он, наконец, всё понял. Понял, кто поил его, кормил, растил, кто давал ему силу и красоту. Прости меня,— прошептал он Земле и наклонил¬ся ещё ниже. Вот теперь ты созрел, дитя моё,— ответила Зем¬ля.— Незрелый часто ошибается. Но только зрелость имеет мужество сознаться в ошибке. Солнышко ты моё... п а х т а - о й Э то случилось очень давно, в стране Двух рек — Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. В Двуречье, так когда-то на¬зывался этот край. В необъятных полях под осенним небом увядали кусты хлопчатника. Весь хлопок был уже собран, и ветер свободно носился от одного края поля до другого. Доживала свои дни только одна последняя ко¬робочка. По-узбекски коробочка хлопка называется «Пахта-ой»—«Хлопок-луна». С тех пор, как Пахта-ой открыла своё лицо, она каждый день ждала, когда её наконец-то заметят. Но дни проходили за днями, Солнце вставало уже с опозда¬нием. Ветер стал резким и неприятным. Он лизал лицо Пахта-ой своим холодным влажным языком, а иногда и кусал её. Чуть не плакала Пахта-ой, укрывая от него своё не¬жное лицо. «Неужели никто меня так и не заметит?— глубоко вздыхала она, глядя в бескрайнее поле.— Как же я останусь зимовать здесь одна?» Но люди проходили мимо и не обращали на неё ни¬какого внимания, потому что рядом с кустом, на кото¬ром качалась коробочка, рос Лопух и своими широкими листьями закрывал лицо Пахта-ой. О, нежная Пахта-ой!— говорил ей Лопух.— Не беспокойся ни о чём. Я укрою тебя, как зонтом, я убере¬гу тебя от дождя и снега. Помнишь, как я закрывал тебя от летнего зноя? О, дорогой мой,— отвечала ему Пахта-ой, не на¬зывая его «лопух», чтобы не обидеть.— Летом всё было иначе.— Она уже не вспоминала о том, что летом он от¬нимал у неё свет Солнца.— Теперь ведь не лето. Теперь наступает на нас зима, размахивая своим холодным клинком! Зимой нельзя жить в поле... Лопух выслушал всё это, но ничего не понял — он же был лопух! К тому же только он хотел возразить что-то, как налетел шальной осенний ветер, рванул и сломал его высохший стебель. Рассыпая колючие семена, Лопух свалился на землю. Пахта-ой очень удивилась. Над её головой не было уже лопухового зонтика, к которому она так привыкла. Над головой Пахта-ой висел другой огромный зонтик — голубого неба. «Что же мне теперь делать?»— подумала Пахта-ой и испугалась. Хотелось горько-горько расплакаться, но слёз не было. А человек, в последний раз обходя поле, наконец, за¬метил её и обрадовался. Пахта-ой!..— сказал он и побежал к ней. А потом осторожно взял на руки и прижал к своей груди. Пахта-ой расцвела от радости и счастья, но промол¬чала. Она только глубоко вздохнула и раскрылась. И че¬ловек увидел её чудное белоснежное лицо. С тех пор всякий раз, когда люди берут на руки Пах¬та-ой, хлопковая коробочка раскрывается и сияет так ярко и нежно, как светит нам с ночного неба полная Луна. СКАЗКА ОБ ЭЛЕГАНТНЫХ ПУАНТАХ И ОБЫКНОВЕННЫХ САПОЖКАХ Вот это да! И куда только нас не заносит судь¬ба,— радостно скрипнули обыкновенные Сапожки, пе¬реступая порог театральных кулис. Приветствуем вас от имени всех присутствующих, милые родственники!— Этот приятный голос принадле¬жал роскошным Ботфортам, старинным сапогам, таким нарядным, что они могли быть под стать только сказоч¬ному Коту. Ну, конечно, вот его великолепная Шляпа с пером и пурпурная, подбитая мехом, накидка... Театральные костюмы отлично знали роли своих ге¬роев, они тут же принялись копировать самых смешных. Чёрный веер то открывался, то закрывался, словно на¬ходился в руках у искусной танцовщицы, а бумажные ромашки пустились в пляс под весёлую мелодию, кото¬рую колокольчики исполняли только тогда, когда были в особо хорошем настроении. Ботфорты притопывали в такт, приглашая на танец гостей. Всем было весело... И только балетные Туфельки си¬дели надувшись. А знаете ли вы, как нас зовут?— раздались их резкие голоса. Балетные Тапочки, то есть Туфельки, любезные барышни,— вежливо ответили обыкновенные Сапожки. А вот и нет. Наше имя — Пуанты, что в переводе с французского означает «остриё». Благодаря нам бале¬рины танцуют на самых пальчиках. Кто с нами сравнит¬ся красотой? Молчите? Но никто и не спорит с примадоннами,— попы¬тались перевести всё в шутку Ботфорты. Но не унима¬лись Пуанты: «Мы самые важные, самые лучшие, без нас вообще бы мир перевернулся. Кстати, кто пропустил сюда эти... обыкновенные Сапожки?» Тут уж Сапожки обиделись по-настоящему. А всем стало стыдно за эле¬гантные Туфельки. Зато красавицы, весело напевая, принялись испол¬нять свой классический танец. Танцевали, как всегда, прекрасно, только вот почему никто не восторгался? А Сапожки и вовсе направились к выходу... Пусть идут,— фыркнули Туфельки.— Всё равно ничего не понимают в настоящем искусстве. Они же... обыкновенные. Не трогайте настоящее искусство, оно как раз доступно всем, только дело сейчас вовсе не в этом. Не¬ужели непонятно?— возразила Шляпа с пером и демон¬стративно отвернулась. Призадумались Пуанты... И тут случилось не¬ожиданное. Словно порыв ветра ворвался за кулисы. Мелькнули ленточки, закачался задетый занавес... А вскоре Пуанты вернулись вместе с обыкновенными Сапожками. И хотя атласные красавицы ужасно пере-пачкались, никто не обратил на это ни малейшего вни¬мания. У всех опять стало хорошо на душе. ОДНАЖДЫ ОСЕННИМ ДНЁМ Т ак уж случилось, что один полосатый Арбуз ска¬тился с узенькой грядки и оказался в сухой ложбинке. Тут ему было совсем вольготно. Днём он нежился в лу¬чах ласкового солнца, ночью любовался сиянием звёзд. Жил Арбуз в своё удовольствие, всё больше наливаясь красным соком. Однажды подкатил к бахче грузовик. Высыпали из него мальчишки и девчонки, вытянулись длинной цепоч¬кой, и арбузы, словно акробаты-прыгуны — из рук в ру¬ки!— полетели прямо в кузов. А потом с песней ребята увезли их на колхозный рынок. Долежались на виду у всех,— с ехидством поду¬мал Арбуз о своих сородичах.— Вот и попадут теперь под острый нож. Чудаки. А мне тут и без людей хорошо. Вскоре похолодало. Промчался Ветер по бахче, на¬ткнулся на единственный Арбуз. Удивился: чего, глупый, тут прячется? А потом пошлёпал по бахче холодный Дождик. Уви¬дев большой и спелый Арбуз, даже остановился в изум¬лении.—«Непонятно,— прошумел Дождик,— ради чего он живёт?»— и поспешил вслед за Ветром. Арбуз задумался после слов Ветра и Дождика. А когда понял, что перезревает, почувствовал себя сов¬сем одиноким. И потянуло его ближе к людям, на шум¬ный рынок... Только как туда добраться? Случайно около бахчи пробегал первоклассник — к бабушке спешил, в соседнее село. Споткнулся об Ар¬буз, выронил портфель и растянулся в канаве. Эй, ты, чего подножки ставишь?— сморщился он от боли.— Полосатый разбойник! Я ведь тоже, между прочим, умею драться.— Мальчишка хотел было с доса¬ды пнуть Арбуз, да вовремя спохватился.— Отнесу-ка я тебя бабушке, всё равно здесь без пользы пропадаешь. Но вот беда, поднял мальчишка тяжеленный Арбуз, а портфель некуда пристроить: обе руки заняты. Попро¬бовал взять его под мышку, да не получается: выскаль¬зывает Арбуз. Тогда мальчишка прицепил портфель к ремню, а Арбуз взял в охапку... Целый километр тащил. Кое-как добрался до ба¬бушки. Пришёл как раз к обеду. Бабушка, это тебе сюрприз. Посмотри, какой красивый Арбуз, так и просится на стол. От этих слов Арбуз довольно крякнул. Он был счаст¬лив, что попал в дом, иначе прокис бы на опустевшей и сырой бахче. ОЧКИ и нос Жил -был на свете человек по имени Ко, а по про¬звищу Котэ, что означает Важный нос. Человеком он слыл неплохим, но случилась с ним однажды неприят¬ная история, из-за которой Котэ и получил своё прозви¬ще. Ведь и с неплохим человеком может произойти ис¬тория, верно? Почему нос вдруг заважничал и задрался кверху, сказать трудно. Может быть, его муха какая-то укусила, а может, постарался длинный язык. Но только вдруг ре¬шил нос, что таскать ему на себе очки вроде бы и ни к чему. Очки нужны глазам, так? А раз так, то, как гово¬рится, не мой воз — не мне его и везти! Заморгали удивлённо глаза на такие речи и ещё ни¬чего не успели возразить, как нос стряхнул очки на зем¬лю. И разбились стёкла вдребезги. Что ты наделал, глупый?— испугались глаза. Молчит нос, будто и не к нему обращаются. Ещё больше заважничал. Вот, мол, я какой! Слов на ветер не бросаю! Сказано — сделано! Да ведь только сделано было не подумавши. А потом не долго носу пришлось собой любоваться. Не заметили глаза без очков бревна, что валялось поперёк дороги, нога зацепилась за него, и угодил нос прямо в грязную лужу. Ой, люди добрые! Помогите очки отыскать!— за¬вопил он. Как аукнется, так и откликнется,— каркнула пролетавшая мимо ворона. А она, как известно, птица мудрая и зря каркать не станет. СКАЗКА О РАДУГЕ На самой окраине небольшого города жила-была Радуга. Родилась она около месяца назад, но несмотря на свой младенческий возраст, умела многое. Например, она могла остановить дождь. Сидит, бывало, у окошка, смотрит на тускло поблескивающие лужи, на мокрые спины прохожих и вдруг надоест ей это, оттолкнётся от земли и повиснет в небе цветастым коромыслом. Или встанет над городом и раскроет свой удивительный зон¬тик. Тучи при виде её таяли от злобы, но ничего не мог¬ли поделать. А люди смотрели на неё и становились до¬брее. И радуга делалась ещё краше от радостных и свет¬лых человеческих лиц. Но вот беда, одинока была Радуга. Пока шли дожди, о ней помнили и звали её, а настали солнечные день¬ки — заскучала Радуга в своём домишке, всеми забытая. Даже тускнеть стала от одиночества. «Нет, так больше нельзя!»— решила однажды вечером Радуга, взяла руч¬ку, листы бумаги, и уже утром жители города увидели на стенах домов, на афишных тумбах и заборах красочное объявление: КОМУ (СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО!) НУЖНА ДОБРАЯ, СЕМИЦВЕТНАЯ РАДУГА, ОБРАЩАТЬСЯ ПО АДРЕСУ... Гм-м-м,— неодобрительно промычал мужчина в роговых очках.— Весьма странное объявление. Де¬тишки, видно, балуются.— И он пошёл дальше, сердито бормоча что-то о современном поколении. Доб-ра-я, се-ми-цвет-на-я,— прочёл по слогам лохматый парнишка с кляксой под носом.— Интерес¬но...— Со-вер-шен-но бес-плат-но... Тю... дешёвка ка¬кая-то,— заключил он и тоже отошёл от забора. Все подходили, читали, и только посмеивались. А бед¬ная Радуга сидела у себя дома и всё ждала, но никто не пришёл. Когда на улице стемнело, закручинилась Радуга, свернулась клубочком и тихо-тихо заплакала. И тут в дверь робко постучали. На пороге стояла старушка. Извините меня, ради бога, это Вы давали объяв¬ление? Я. Не могли бы Вы, добрая Радуга, дать свой ма¬ленький кусочек для моей внучки. Она, бедняжка, сов¬сем разболелась. Лежит в постели и плачет, ей очень плохо. Пожалуйста,— ответила Радуга и отдала свой самый яркий кусок.— Пусть ваша внучка выздоравлива¬ет поскорее. Даже сквозь шерстяной платок, в который завернула бабушка радугу, разливалось удивительное сияние и освещало дорогу. Вот тебе, внученька, радуга. У внучки глаза распахнулись от удивления. Всю комнату заливал свет. Да ещё какой! Комната станови¬лась то жёлтой, то зелёной, то синей, то красной в по¬лоску. А потом радуга превратилась в цветастый чайник, из которого валил пар. Бабушка плеснула немного чаю в чашку: Пей, внученька. Это целебный напиток. Чай, на- :тоянный на радуге,— самый полезный! И действительно! Хлебнула внучка радужного чая, л горло перестало болеть, ещё глоток — и порозовела, ювеселела девочка, а после третьего: Ура! Я совсем здорова!— запрыгала по комнате. Но так как стояла ночь, бабушка уложила её спать. 162 Рядом, свернувшись котёнком, улеглась радуга, и всю ночь девочке снились весёлые радужные сны... Утром девочка собралась в школу. Закутай горло шарфом,— сказала ей бабушка. Ага,— ответила внучка и обмотала шею радугой. Прохожие на улице при виде девочки застывали, как завороженные: Импортная радуга? Где достали? Наша. Отечественная. По объявлению взяли. Вот бы и нам такую!— восклицали горожане и торопились узнать адрес. А Радуга между тем проснулась и с горечью думала: «Никому я, видно, больше не нужна». Но тут она услы¬шала за дверью какой-то шум. Выглянула в окно и обо¬млела: весь город, взрослые и дети пришли к её домику. Запылала Радуга от переполнившего её счастья, разли¬лась по небу и каждому, каждому подарила хоть малю¬сенький, но брызжущий светом кусочек. Никого не оби¬дела. Правда, от неё самой ничего не осталось. Зато каждый теперь имел свою домашнюю радугу. Женщины наделали из неё серёжек, колечек, сумо чек и удивительных ожерелий. Умудрились нашить се¬мицветных кофточек и даже радужных элегантных шляпок. Мужчины получили длиннющие радужные шарфы и сверкающие галстуки. По вечерам одни пре¬вращали свои домашние радуги в цветные телевизоры, другие — в радужный хрусталь. Дома наполнились ра¬достными бликами, и горожане были счастливы. Так незаметно пролетело лето. Холодный ветер сер¬дито сорвал последние одёжки с деревьев, и они зябко ёжились под его порывами. По цветастому ковру листьев зачастил унылый дождь. Он шёл не переставая. Улицы стали похожи на ма¬ленькие речушки, дома отсырели и стали пухлыми и мокрыми, как мочалки. Горожане и вовсе перестали выходить на улицу. Ну, право, что там делать, когда до¬ма уютно и хорошо, и радуга сверкает... Бабушка вязала пушистый свитер, а внучка сидела у окна и смотрела на улицу. Она хотела подсчитать, сколько дней не виделась с друзьями, но всё время сби- 11* 163 валась. Хорошо, хоть радуга была с ней, а то бы и вовсе заболела со скуки. «Раньше, после дождя, мы выбегали на улицу,— грустно вспоминала девочка, обнимая раду¬гу.— Ох, и весело же играть, когда солнце сияет в не¬бе...» — Какая же я недотёпа!— всплеснула она руками.— Как же я раньше не догадалась! И девочка, соскочив с подоконника, стала названи¬вать своим друзьям и подружкам. Она таинственно шеп¬талась с ними о чём-то, а когда совсем стемнело, надела пальто и шапку, взяла зонт, поцеловала радугу и сунула её за пазуху. Дождь был такой плотный, что даже тучи, привольно развалившиеся прямо на крышах домов, не могли разглядеть, куда она побежала. Вскоре, однако, тучи стали замечать, что из дверей других домов тоже стали появляться распахнутые зонтики. Тучи забеспо¬коились, дождь превратился в ливень, но и он не смог остановить этих странных прогулок к одинокому пусту¬ющему домику на окраине. А ранним утром, когда пришло время взойти солнцу, из этого заброшенного домика разлилось над городом семицветное сияние — запылала, засверкала Радуга! Тучи скрежетали зубами от злости, но таяли, таяли! Люди высыпали на улицы и увидели над головами чистое небо, доброе солнце и огромный разноцветный зонтик над их городком. Люди приветствовали Радугу, как до¬брую знакомую, и Радуга знала, что для неё открыты двери в любом доме. ЖИЛА В ГОРОДЕ ЛОШАДЬ Ж.Ила в городе лошадь. Да, жила в городе лошадь — что же здесь удивительного? Это была обыкновенная лошадь с расчесанной холкой, пушистым, метёлкой, хвостом и малиновыми круглыми глазами. Каждый день ровно в шесть вечера она приходила на работу в сквер. Лошадь была запряжена в нарядную, пёстро раскрашенную коляску. С увитой яркими лента¬ми дуги свисали два колокольца. Их железные язычки, подрагивая, выводили нежную музыку: Динь-дон. Динь-дон. Или: Дили-дон. Дили-дон. И ещё,— когда один колоколец чуть отставал: Дон-динь-дили. Дон-динь-дили... Лошадь привыкла к своей работе, и, когда весело галдящие малыши набивались в коляску, она смотрела, кося в их сторону малиновым глазом, все ли держатся крепко, и трудно делала первый шаг. Первый. Второй. Третий. И так семьсот тридцать семь шагов до старого засохшего клёна, затем поворот и опять семьсот тридцать семь её звонких лошадиных шагов. Потом в коляску садились другие мальчишки и девчонки. И так из часа в час, из вечера в вечер. Лошадь очень уставала и, когда добиралась домой, глаза её сами собой закрывались. И ВДРУГ... Вырастала зелёная трава, на небо прыгало оранжевое солнце, из-за близких голубых холмов слышался раска-тистый гул, и вот уже выплывали гордо откинутые голо¬вы, из-под быстрых копыт били тугие комья земли, длинные, густые, разноцветные гривы развевались по ветру, и десятки прекрасных лошадиных тел летели в бешеном галопе, вытягиваясь в одну тонкую непре¬рывную линию... Жил в городе мальчик. Да, жил в городе мальчик. Что же здесь особенного? Это был обыкновенный один-надцатилетний мальчик. Весной у него на носу высыпали веснушки. Он любил играть в футбол и собирал марки. А больше всего на свете любил лошадей. В его тетрадях по математике и английскому жили лошади: они скакали бешеным галопом и спокойно паслись на лугах, неслись с красными кавалеристами на врага и выносили из боя раненых бойцов... Мальчик ещё никогда не видел живых лошадей, но он знал, как это произойдёт. Каждую ночь он видел один и тот же сон. Вырастала зелёная трава, на небо прыгало оранжевое солнце, из-за близких голубых холмов слышался раска-тистый гул, и вот уже выплывали гордо откинутые голо¬вы, из-под быстрых копыт били тугие комья земли, длинные, густые, разноцветные гривы развевались по ветру, и десятки прекрасных лошадиных тел летели в бешеном галопе, вытягиваясь в одну тонкую непре¬рывную линию... В тот день мальчик сам не знал, как оказался у ма¬ленького зелёного сквера. Так далеко от дома он никог¬да ещё не заходил. Он шёл, поглядывая по сторонам, и думал о воскресенье, когда отец возьмёт его с собой в степь. Отец сказал: — Если нам повезёт, мы увидим табун лошадей... И вдруг мальчик остановился. Перед ним стояла жи¬вая лошадь! Она посмотрела на него малиновыми глаза¬ми, доверчиво потянулась и коснулась лбом его щеки. Мальчик обнял её за шею и что-то зашептал горячо и несвязно, но лошадь, видимо, понимала его и согласно кивала. Грудь её тяжело вздымалась. И тут только мальчик заметил тяжёлую коляску с детьми. Лошадь мотнула головой, трудно сделала первый шаг, второй, третий. Дети кричали:— Быстрее! Быст¬рее!— Всё тяжелее дышала лошадь, всё ниже и ниже опускала красивую голову... Мальчик не помнил, как вечером вернулся домой. Отец что-то говорил ему, а он смотрел на его шевелящи¬еся губы и почему-то не слышал ни слова. Ночью к нему не явились ни зелёная трава, ни оран¬жевое солнце, ни обгоняющие ветер скакуны с развева¬ющимися гривами. С тех пор мальчик каждый вечер шёл в маленький сквер. В его карманах лежали куски сахара, печенье, хлеб, посыпанный солью. Мальчик стоял в стороне и ждал, когда опустится на землю ночь, родители уведут своих детей, и усталая лошадь пойдёт домой. Тогда он подходил и протягивал ей еду. Лошадь брала с ладони гостинцы, а потом тянулась к его лицу, стараясь лизнуть розовым шершавым языком прямо в облепленный вес¬нушками нос. И мальчик провожал её домой... В воскресенье мальчик встал раньше всех. Он ходил из комнаты в комнату и всё повторял: Ну что ты копаешься, папа. Скорее! Но вот отец вывел машину из гаража, и они поехали. Было раннее утро, люди ещё не вышли на улицы, и только поливалки, похожие на майских жуков, вы¬пускали водяные усы на деревья и тротуары. Незаметно исчезли дома и потянуло пронзительным запахом свежести — кончился город. Дорога повернула налево, к голубым холмам. Отец остановил машину. Мальчик ступил на землю, сбросил туфли и побежал по зелёной траве. В лицо ему дышал ветер, оранжевое солнце ласково звало за собой, и он мчался навстречу его длинным тёплым лучам. Голубые холмы стали совсем близкими. Вдруг по¬слышался раскатистый гул, и вот уже показались гордо откинутые головы, из-под быстрых копыт били тугие комья земли, длинные, густые, разноцветные гривы раз¬вевались по ветру, и десятки прекрасных лошадиных тел пролетели в бешеном галопе, вытягиваясь в одну тонкую непрерывную линию... Ночью мальчик долго не мог уснуть. Он лежал с от¬крытыми глазами и думал. Вечером лошадь в первый раз шла домой одна. Она всё оборачивалась и старалась идти медленнее, но маль¬чик не приходил. Его горячие руки не обнимали её шею, его губы не шептали ласковых слов. Когда лошадь пришла домой, она долго ещё прислу¬шивалась к тихим ночным звукам. И в её усталое тело вошёл сон. Вдруг она вздрогнула. Знакомые руки обнимали её, знакомые губы шептали: Проснись, пойдём! Они шли по спящему городу. Идти было далеко, ло¬шадь уставала и останавливалась, и мальчик её просил: Ну, пожалуйста. Ну, потерпи. Ещё совсем-совсем немного. Уже рассвело, когда мальчик и лошадь вышли из го¬рода. Дорога повернула налево, к голубым холмам. Вда- лый как мел, шагнул в сторону и уставился в землю, не поднимая глаз на ребят. СТУ-ПАЙ ПО-ГУ-ЛЯЙ С СО-БА-КОЙ, А ПО¬ТОМ ПРИ-ХО-ДИ И-ГРАТЬ,— сказал ему Уйинбай и как ни в чём не бывало повернулся к девочкам и маль¬чикам:—ХАК-КА-ЛА-КАМ ДУК-КА-ЛА-КАМ... ЧА¬РЫ ЧАМ-БАР БЕ-ЛИ АН-БАР... ВСЕ В КРУГ!.. ВЕЧЕРНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ В 23. 40.— выпуск новостей, в 23. 50.— программа передач на завтра,— диктор в телевизоре прощально улыбнулся, но, помедлив минуту, наклонился к экрану и, загадочно подмигнув, сказал:— Юный друг, ты преданно проводишь у телевизора уже пятый день зимних каникул. Мы заметили тебя. Ты удостоен... Вы это мне?— Коля удивлённо поднялся со стула. Тебе, Коля Шапкин, ученик 129-й школы. Ты удостоен звания почётного гражданина державы Теле- визионии. Подойди поближе! Коля сделал два шага к телевизору, и вдруг экран начал расти, вытягиваться в ширину и в высоту. Не бойся!— предупредил диктор.— Прыгай ко мне. А мама с папой?— замялся Коля. Они не заметят,— улыбнулся диктор,— наша техника способна на любые чудеса. Коля закрыл глаза и прыгнул. Диктор ловко подхва¬тил его, и Коля очутился в огромном зале, где со всех сторон на него смотрели объективы кинокамер. ' Ещё раз приветствую тебя!—сказал диктор.— Сначала познакомишься с нашими главными передача¬ми, а потом состоится торжественное посвящение тебя в почётные граждане Телевизионии.— Он озабоченно посмотрел на часы и недовольно покачал головой.— На¬ступает самое тяжёлое время: вечерние передачи уже кончились, а утренние ещё не начались. Ужасный пери¬од. Но, скажу по секрету, мы боремся за введение ноч¬ных передач. Диктор снова посмотрел на часы и вздохнул. Мне пора. А ты иди прямо по коридору до комна¬ты № 14. Там тебя будет ждать наш внештатный экс¬курсовод. Что надо — расскажет, что надо — покажет, куда следует — проводит. Диктор стал уменьшаться, уменьшаться и, превра¬тившись в человечка ростом не более игрушечного сол¬датика, исчез в объективе ближайшей кинокамеры. Коля пошёл по коридору и остановился перед дверью под номером 14. Заходи,— раздался из-за двери хрипловатый го¬лос,— не стесняйся! Коля открыл дверь. В комнате никого не было. Толь¬ко в углу, на коврике, лежал большой серый кот. Я Коля!— закричал мальчик, оглядываясь на пустые стены.— Где вы? Воспитанные люди, оказавшись в подобной ситу¬ации, здороваются,— недовольно проворчал кот, вытя¬гиваясь на коврике. Здравствуй!— сказал Коля.— Ты — говорящий?! Мальчик!— строго отметил кот.— Я предпочёл бы обращение на «вы». Между нами определённая раз¬ница в возрасте, не говоря уже о житейском опыте. Это во-первых. А во-вторых, я и есть тот самый экскурсовод, о котором тебе говорили. Ты?! То есть вы?! Я. Идём за мной. Не будем терять времени. Коля направился за экскурсоводом по длинному, си¬яющему от ламп дневного света, коридору. Кстати, Коля,— заметил кот,— я из передачи «В мире животных». Кому-то пришла в голову мысль, что домашние кошки только и делают, что охотятся на кроликов. Тебе приходилось слышать такое? Вот я и сбежал из фильма на двенадцатой минуте, едва в объ¬ективе появился первый кролик. И теперь подрабатываю здесь, внештатным гидом. Работа трудная, но иногда дают молоко — за вредность. Дверь, возле которой они оказались, приоткрылась, и появился Петрушка. «Спокойной ночи, малыши» не работает,— сооб¬щил он.— Все участники передачи наконец-то заснули. Жаль,— вздохнул кот,— мультфильм отменяет¬ся. А какой хороший —«Кошкин дом»... г На следующей двери красовалась надпись «В мире сказок». Глянем?— попросил Коля.— Хоть одним глаз¬ком... — Можно,— промурлыкал кот. И Коля увидел огром¬ную серую башню, нависшую над бурными волнами мо¬ря. На балконе башни стоял человек в чёрном блестя¬щем плаще. Он поднял руки, и громовой голос потряс всё вокруг: Где этот мальчик? Где он?! Силы зла, заклинаю вас, дайте мне его! Я превращу его глаза в лазеры, а тело в железо! Сердце его станет камнем, а память — мутной водой! Никто не сможет помешать мне! Он взмахнул своим плащом, и сотни ветров закру¬жились в неистовой пляске над бушующими волнами. Коля попятился и чуть не наступил на своего экс¬курсовода. Осторожнее!—отпрыгнул кот. Страшно,— признался Коля.— Это злой волшеб¬ник? Кого он ищет? Надеюсь, не тебя. Пойдём дальше. Сказок в на¬шей стране много. Заметив нерешительность Коли, кот добавил: Не переживай. С ним и без нас справятся. У ска¬зок должен быть хороший конец. Он заглянул за дверь, обитую чёрной кожей, и мах¬нул лапой.— Сюда! На большой поляне, среди цветов и бабочек, танце¬вали девочка и два мальчика. А рядом с ними весело прыгал лохматый чёрный пудель. «Буратино»,— шепнул Коля.— Я его уже четыре раза видел. Ну и что?— спросил кот.— Посмотришь пятый. Только близко не подходи — там собака. Из кустов за танцующими кто-то наблюдал, кашляя от нетерпения. Видите, чёрная борода!— сказал Коля.— Это Карабас-Барабас. Правильно,— улыбнулся кот.— В его возрасте, да ещё с радикулитом, я бы не стал ползать по сырой земле. Что-то засвистело, и на поляну, откуда-то с неба, приземлилась летающая тарелка. Это ещё что?! — у кота шерсть встала дыбом.— Безобразие!!! Из тарелки выскочили три зелёных носатых чело¬вечка и бросились танцевать вместе с Буратино, Маль¬виной и Пьеро. Пошли,— кот потянул Колю к двери.— При мон¬таже что-то напутали. На месте некоторых,— он язви¬тельно зашипел куда-то вверх,— я бы сначала внима¬тельно ознакомился со сценарием. Коридор становился всё уже. А здесь что?— спросил Коля, услышав громыха¬ющий рёв. «Клуб кинопутешественников»,— зевнул кот,— фильм о джунглях. Охота на львов и тигров. Хочу!— закричал Коля.— В джунгли! Поохо¬титься! Э, нет!— возразил кот и прижал дверь лапой.— Ещё неизвестно, кто на кого будет охотиться, и к тому же там мои родственники, а у меня с ними весьма слож¬ные отношения. А куда можно?— недовольно спросил Коля. Пожалуйста!— кот распахнул следующую дверь.— Концерт симфонической музыки. Приятно на слух и никаких волнений. Музыку я и дома послушать могу... Как хочешь. В учебные передачи заглянем? У меня каникулы,— напомнил Коля. Ну конечно. Приключения, детективы, фантасти¬ка,— усмехнулся кот.— А подготовка имеется? Мото¬циклом управлять сможешь? Самолётом? Подводной лодкой? Коля отрицательно покачал головой. Кого присылают...— кот оглянулся, фыркнул и направился к мужчине, примеряющему костюм петуха. Который час?— спросил он. Вам осталось десять минут,— ответил мужчина, надел костюм и, закукарекав, улетел. Видел?—прошептал кот.— Настоящий ловкач. Снимается в семи передачах сразу. В «Будильнике» ра¬ботает минутной стрелкой, в «Сельском часе» петухом, в «Экономическом вестнике» бухгалтером. А в свобод¬ные секунды пишет письма за телезрителей. И всё успевает? Старается. Мы же его не с улицы взяли: племян¬ник Бабы-Яги. Бабы-Яги?? А что?— кот нахмурился.— Вполне приличная особа — молоком кормила ежедневно. А что будет дальше с Буратино и с теми, из та¬релки?— поинтересовался Коля. Не всё ли равно,— махнул лапой кот.— Не надо задумываться. Кто думает, тому нет времени сидеть у телевизора. Вдруг, откуда-то сбоку, выскочили два санитара в белых халатах и, положив Колю на носилки, понесли его в большой операционный зал. Куда?!— мяукал сзади рассерженный кот.— Это зритель! Его ждёт посвящение!.. Здравствуй, мальчик! — приветливо улыбнулась Коле ведущая очень популярной передачи.— Сейчас мы будем тебя лечить. Но я же здоров!— воскликнул Коля. Это тебе только кажется,— мягко поправила ве¬дущая,— в мире нет абсолютно здоровых людей. Он здоров!— подтвердил кот. Проверьте животное,— заметив кота, обратилась ведущая к своим помощникам,— вдруг оно бешеное? Через несколько минут Коля старательно дышал, а три склонившихся над ним профессора с важным ви¬дом рассуждали, насколько серьёзно болен этот милый мальчик. И тут свет в операционной погас, и на потолке зами¬гала красная надпись «Конец». Вот беда,— вздохнула ведущая,— время нашей программы истекло. А как же я?— спросил Коля. Пиши нам на телевидение, в передачу «Здоровье», и ты узнаешь о своих болезнях,— обнадёжила веду¬щая,— и, может быть, даже вылечишься. Делать им нечего,— огрызнулся кот, выплевывая таблетку,— живых людей хватают. Они вышли из зала и застыли на месте. Опаздываете! — прогремел Змей Горыныч, проле¬тая мимо и превращаясь по пути в уже знакомого петуха. Поспешим!— кот засеменил по коридору, указы¬вая на двери. Здесь «Спортивные трансляции»— идёт седьмой повтор единственного забитого гола. Напротив — для садоводов-любителей. Налево— сто двадцать четвёртая серия «Красной Шапочки». В ней Красная Шапочка и Серый Волк выслеживают охотника-браконьера. Пря¬мо — передача «...До шестнадцати и старше». Лучше не интересоваться, там такая публика — что и запустить чем-нибудь могут, не говоря уже о консервных банках... А эту дверь пока попрошу не трогать! Но Коля уже распахнул последнюю дверь в коридоре и удивлённо замер. В полутёмной комнате стояли шесть телевизоров, а напротив них, в больших квадратных креслах, сидели пятеро ребят и смотрели на экраны. Все они были опоясаны толстыми резиновыми лентами, как в автомобиле, когда он мчится на большой скорости. А здесь что снимается?— спросил Коля, но никто из ребят не ответил на его вопрос. Они тебя не слышат,— вздохнул кот,— у них на¬ушники, ведь в каждом телевизоре своя программа. Это почётные граждане Телевизионии. Ничего, скоро сам всё узнаешь. Шестой телевизор поставлен для тебя. А почему у них так странно свисают ноги?— присмотревшись, изумился Коля. Хм... свисают. Ты посидишь с годик — точно так же будут свисать. Я бы даже ремни снял — всё равно никуда уйти не сумеют. Ноги! Я ещё удивляюсь, как они совсем не отвалились. А что — ходить-то не надо, ника¬ких забот: сиди и всё. Коля с ужасом продолжал смотреть на ребят. Про пальцы не спрашивай!— опередил его кот.— Да и зачем им пальцы... Для того, чтобы каналы пере¬ключать? Так у нас всё автоматическое. Зато у всех очки на глазах, а какие линзы толстые — позавидуешь! Знаете, мне что-то домой захотелось,— прошеп¬тал Коля. И не думай!— возмутился кот.— Через две мину¬ты посвящение. Ты же и так каждый день, с утра до ве¬чера, телевизор смотришь. А теперь будешь смотреть его здесь до конца жизни. Домой хочу...— заплакал Коля,— к маме! Сде¬лайте что-нибудь, котик... Во-первых, не котик, а Барс Тимофеевич,— важ¬но заметил кот, а во-вторых... Он тронул лапой усы и задумался. Нельзя, понимаешь? Узнают — мне несдобро¬вать. Ещё отправят в «Одиночное плаванье», а я воды не переношу. Ну пожалуйста, Барсик... Барс Тимофеевич. А я вам молоко принесу. И сметану. Мы не продажные!— обиделся кот. Коля опустил голову и заплакал ещё сильнее. Кот вздохнул, выгнул спину, потёрся о Колину ногу и прошептал: Ладно, Коля Шапкин. Вытри слёзы. Что-нибудь придумаем. Бегать за каникулы не разучился? Нет. Отлично. Беги за мной, ни о чём не спрашивай, и, главное, не оборачивайся, что бы ты ни услышал. И кот помчался по коридору, увлекая за собой Колю. Коля бежал, а сзади наперебой зазывали голоса: А кто отведает самую большую порцию самого4 вкусного мороженого? И рядом с Колей вырос лоток с мороженщицей. Оруженосец, мы опаздываем на турнир,— кри¬чал рыцарь под заманчивый звон мечей и скрежет до¬спехов. Остановись, и ты станешь чемпионом мира! Цепкие пальцы пытались удержать Колю за ру¬башку. Но Коля вырывался и бежал дальше, стараясь нико¬го не слушать, едва успевая за своим четвероногим спа¬сителем. Знакомый петух, летя над ними, громко кричал: Куда вы? Куда? А посвящение? Кого посвящать?! Отстань! — потребовал кот, угрожающе подпрыг¬нув с вытянутой лапой.— Найдёте кандидата. Вон их сколько у каждого телевизора. Но петух обогнал их и, сев посреди коридора, пре¬вратился в мужчину с толстым коричневым портфелем. А отчётность?— спросил он и расставил руки. Ты — справа, я — слева,— шепнул кот, и они, проскочив мимо мужчины, помчались дальше... Вскоре коридор привёл их в знакомый зал с кинока¬мерами. Двигай сюда!—указал кот на полусветящийся экран в глубине стены. Но экран становился всё меньше и меньше. Проскочим!— закричал кот и подтолкнул Ко¬лю.— Прыгай, я за тобой. В кино хорошо, а на воле лучше! Коля нырнул в экран и оказался у себя дома, перед телевизором. Экран погас и только какие-то блеклые те¬ни всё ещё мерцали на его поверхности. Так и знала,— тяжело вздохнула вошедшая в комнату мама.— Опять провёл весь день у телевизора. Как хочешь, а завтра, с самого утра, я отправляю тебя во двор. И попробуй только не послушаться! Что ты, мамочка,— сказал Коля.— Я обязатель¬но послушаюсь, вот увидишь. Ещё бы,— выглянул из-за дивана Барс Тимо¬феевич. МАННЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК Лена размазывала по тарелке манную кашу и сер¬дилась на папу. Имя Лена,— сказал он,— наверное, произошло от слова «лень». И нашей ЛЕ-НИ оно очень подходит. Папа сказал именно так: не «Лене», а «Ле-ни». Подумаешь,— надула губы Лена и так крутнула ложкой, что обляпала кашей стол. Сначала она растеря¬лась, а потом принялась пальцем рисовать прямо по клеёнке. Подумаешь,— говорила она, вырисовывая ман-' ного человечка.— Вот возьму и сегодня же... Возьму да как... сделаю!..— на её щеках заиграли ямочки.— Да получше Славика! Посмотрим, что тогда папа скажет! Правда, она и сама ещё не знала, что сделает. А то, что хорошее — это уж точно. Дорисовав манного человечка, Лена пошла к маме. Манный человечек вслед ей загадочно улыбнулся, под¬прыгнул и... запел, смешно растягивая пухлые губы: Не слонёнок и не кузнечик, А волшебный я человечек. Не железный, не деревянный, Л всего лишь из каши манной! А так как пел он пританцовывая и не глядя под ноги, то незаметно оказался у края стола. Потеряв равнове¬сие, взмахнул руками и плюхнулся на скользкий лино¬леум! На полу оказались лишь мелкие брызги каши... Бедный певец! Неужели ему никогда, никогда не до¬петь своей песенки? А Лена стояла возле мамы и ничего этого не видела. Чему-то улыбаясь, мама вышивала на шёлковой блузке голубые цветы. Как ловко это у неё получалось! Мелькнёт иголка раз, другой — и нежный лепесток рас-кроется, а потом у цветка и янтарная сердцевинка за-светится. Ия так смогу,— подумала Лена. Схватив игольницу и нитки, она шмыгнула в детскую. Мои цветы будут ещё красивее... Вышью алые гвоздики! Вдёрнуть нитку в иголку оказалось непросто. Кон¬чик нитки почему-то раздваивался, скрючивался. А иголка, казалось, была совсем без ушка. Противная нитка! Противная иголка!— потеряла терпение Лена. И отыскала другую иглу — толстую и неуклюжую, зато с большим ушком. Но и в эту иголку нитка не продевалась. Лена засопела, из глаз вот-вот брызнут слёзы! Давай помогу!— предложил братишка. Лена словно бы нехотя согласилась. Славик взял нитку, подкрутил кончик, прищурился и... готово! Подумаешь,— фыркнула сестра,— каждый дурак сумеет! Обиженный братишка ушёл к своим игрушкам. А Лена принялась за вышиванье. Но об узелке не поду¬мала. И когда стежок уже радовал глаз, она крепче на¬тянула нитку, и вдруг... стежка будто и не было! Рассер¬дившись, Лена так глубоко вонзила иглу, что нечаянно угодила себе в палец. Ай!, Славик только вздохнул: ну и неумеха! Надувшись, Лена пошла на кухню. Только протянула руку за яблоком, как... Ой! Не наступи на меня, пожалуйста! Посмотрела вниз — никого, только на линолеуме капли манной каши. Хотела ногой растереть — за тряп- кой-то лень идти!— а тут опять: Ой-ой-ой! Не раздави меня! И голосок — точь-в-точь как на пластинке, если её нарочно пустить быстрее. Ничего не поймёт Лена. Слышит: Собери меня по капелькам — в долгу не останусь! Присела девочка, стала кашу собирать, глядь — в руках у неё маленький человечек. Тот, которого она манкой на столе нарисовала. Повернулся он на короткой ножке и запел радостно: Не слонёнок и не кузнечик, А волшебный я человечек. Не железный, не деревянный, А всего лишь из каши манной! И теперь хочу в знак признания Я исполнить твоё желание! Поскорее загадывай, чего хочешь! Это ты мне?— не поверила Лена. Кому же ещё?— засмеялся человечек.— Я жду. Ах, как это непросто — загадывать желания! Их много, а надо выбрать только одно! Хочу стать мастерицей на все руки!— выдохнула, наконец, Лена. Манный человечек взял пушинку, дунул на неё и в тот же миг на Лене оказался белоснежный передник, весь вышитый, в кружевах. Этот передник научит тебя...— начал было ман¬ный человечек. А волшебные слова?— перебила его Лена. Не нужны,— обиженно вздохнул человечек.— Ты живешь в такой век, что едва надумаешь что-то сде¬лать... А Лена уже смотрела в окно, где задавака Светка ла-комилась ягодами. «Малина!»— ахнула Лена. И только она подумать успела о ягодах, как в руках у неё оказались лопатка и какие-то ветки. Лопатка ни с того ни с сего задрожала... миг — и превратилась в на¬стоящую лопату. А ветки оказались саженцами садовой малины. Вот ягод-то будет!— размечталась Лена.— Все сама съем, никому не дам! А тут пчела-хлопотунья: Саж-жай малину скорее! Я подскаж-жу! Я цветки опылю! Муравей-труженик ползёт с обломком стебелька, припевает: Ты малинку сажай, Прополи, удобряй, Не ленись — поливай, Хлопотать не забывай! Вот так придумали!— возмутилась Лена.— Всё самой — сажать, поливать и удобрять! Зря я садовую малину пожелала, надо было лесную! И вмиг очутилась она в густом малиннике. Ягоды — загляденье! Но только не сорвать их никак: не даются они в руки, выворачиваются, ускользают. Хотела Лена ветки придержать — не получается. Смотрит, а из кар¬мана передника прутики выглядывают. Так и просятся в руки. Взяла их Лена, а они, словно живые, друг с дру¬гом переплетаются, рядком укладываются. А потом опять в карман. Тут из малинника лохматая голова лося высунулась: Корзинку сплетёшь — ягод наберёшь! Фу ты!— Лена даже не испугалась от досады.— Значит, мне ещё и корзинку плести... Лучше бы денег у мамы взять и Славку на базар отправить. Только подумала — ни леса, ни манящих ягод... Стоит она у кухонного стола, не знает, на себя досадо¬вать или на передник. Стала манного человечка ис¬кать — а уже всё убрано, посуда чистая, пол выметен. Надкусила яблоко, задумалась. Славки нет. Опять не¬бось мороженое ест. Позавидуешь... А передник-то на что?— вдруг вспомнила она.— Ну-ка научи делать мо¬роженое! И тут такое началось... Из кармана передника яйца, как цыплята, выскакивают, банка с сахаром пляшет, са¬хар из неё сыплется. Молоко на огне поднимается. Лена то к молоку спешит, то желтки растирает, то ванилин добавляет. Голова кругом! А ещё горячее мороженое де-ревянной лопаточкой помешивать надо и льдом обкла-дывать! Ух... так и аппетит пропадёт. Открыла всё же холодильник, чтобы лёд взять, смот¬рит — четыре стаканчика мороженого дымятся. Навер¬ное, мама купила, сюрприз приготовила. «Пока моё мороженое варится, я этого отведаю»,— решила Лена. А мороженое шоколадное, в вафельном стаканчике. Раз лизнула она, другой... И не заметила, как подгоре¬лым молоком запахло. Прогоркло мороженое, и лёд ни к чему. Не везёт мне,— опечалилась Лена.— А всё из-за чего? Потому что я за трудные дела берусь. И вспомнила она, как легко справлялась с крючком и нитками задавака Светка. Вязать — это по мне. Глядь — на коленях шелковистый клубок цветами радуги переливается. А в руке — крючок. Подцепила Лена нитку, и пошли сами собой петельки, столбики, и вот уже узоры появляются. «Ай да я! Всем нос утру!»— возгордилась Лена. А тут и Славик заявился. Лена, конечно, мигом пе¬редник сдёрнула и вязанье спрятала. Если ему ёщё и волшебный передник... Что прячешь?— подозрительно посмотрел на неё братишка. Неужели увидел?! Ничего! Пожал Славик плечами и с независимым видом ушёл в комнату. Лена ещё немного порукодельничала, перевела дух. С непривычки устала. А связала-то всего-ничего! Ну и нудное это дело!— проворчала она. И поло¬жила передник вместе с вязанием под подушку. Пойду лучше в «классики» попрыгаю!— подумала с облегчением. И странно — усталости как не бывало! До ужина пропрыгала и ещё бы не прочь, да жаль, мама домой по-звала. Едва Лена увидела в дверях Славика — счастливого, торжественного — с самодельным кораблём в руках — настоящей бригантиной!— как сразу поняла: «Волшеб¬ный передник!» Бросилась к постели. Под подушкой было пусто. Хоть рёвом реви. Славка!— закричала в отчаянье она.— Сейчас же отдай мой передник! Какой ещё передник?— вытаращил глаза Сла¬вик. Ах, ты не знаешь, какой?— Лена вырвала из Славикиных рук бригантину и швырнула её в угол. Хрупкая мачта надломилась, и парадно поднятые паруса неуклюже склонились набок. Славик, залившись слезами, бросился к своему со-кровищу. Будешь знать, как мои вещи трогать! Сейчас ещё получишь!— наступала на него сестра. На шум вбежала мама. Я никакого... передника... не брал... А она... она...— Славик от обиды даже заикаться стал. Слава здесь ни при чём,— сказала мама.— Я ме¬няла постель. Держи свой фартук. И под подушку ниче¬го не прячь! Лена торопливо взяла передник и вязанье, и... В её руках, к изумлению всех, оказались сухие стебли и по¬мятая тряпка. Что я наделала?!— только и вымолвила она. А мама поправила на бригантине мачту и повела Славика в свою комнату. «Так, значит, Славик сам, без всякого волшебства смастерил кораблик...» Лена почувствовала, как отчего- то загорелись щёки. Но это длилось не долго. Ну, Славка, всё равно твою бригантину сломаю!— топнула ногой она.— И ты, манный клоун, берегись! Бу-дешь знать, как надо мной подшучивать! На следующее утро, едва мама сварила манную кашу, Лена была тут как тут. Зачерпнула из тарелки ложкой, да на стол поскорее — ляп! И давай вырисовывать чело-вечка. Вдруг слышит, в кастрюле что-то зашипело. Обернулась — а над кашей, прямо посерёдке,— холмик вырос, и из него, словно крот из норки, манный челове-чек выглядывает. Да ещё подмигивает ей. Что, набедокурила?— говорит.— Да ты не злись на других. А вот если извинишься перед Славиком и до-кажешь, что имя Лена произошло не от слова «лень», мы с тобой подружимся. Сказал так и пропал. Закусила губу Лена и крепко¬крепко задумалась. ДВОЕ — В СТРАНЕ ЛЕНЬЛЯНДИИ Повесть-сказка ГЛАВА 1 Появление странного человечка Консервная банка здорово гремит, если пустить её сквозь мусоропровод с девятого этажа. А будильник прозвонил ещё громче, чуть вдребезги не разлетелся! Тим да Галя — никакого внимания. Небо за окном синеет. Секунды сломя голову лет'ят, минуты торопятся. Тим говорит: Что, не слыхала? Не хуже тебя слыхала,— отвечает Галя. Чего не встаёшь? А ты? Я сейчас. А я ещё сейчасней! Близнецы — народ упрямый. Один —«да», другой — «нет». А тут без спору: для обоих под одеялом нежиться куда лучше, чем вставать. Утро зимнее, стылое. Постели тёплые, мягкие... Ох, подушка-подружка! Галя и говорит: Три бы месяца в году учиться, остальное — ка¬никулы! Тим повернулся на бочок. Ещё лучше — один день в неделю учиться, а шесть — выходные! Тут что-то зашуршало, а что — не разберёшь. Ты, Тимка, шуршнул? Не я. А кто же? Так, наверное, обои отклеиваются... Слушай, Га¬ля, вставай, да! Мне — пустяк собираться, а у тебя косы! Мало мне мамы!— сестра сердится.— Ещё один указатель нашёлся! А где твоя зарядка? Сегодня настроения нет,— вздыхает Тим. И вчера не было! И позавчера! Разговор разговором, а шуршит всё пуще. Тим при-слушался, определил: За сундуком. Там такие... шуршики живут. Ма¬ленькие... шершавые... И всё ты выдумываешь!— ворчит сестра, а сама одеяло на нос натягивает. Страшновато всё-таки! Сун¬дук-то старый, бабушкин. Покрывалом накрыт, подо¬зрительный! Давай фонариком посветим,— говорит Тим. Сказать легко, а найди его, фонарик! Может, он в большой корзине затаился среди Тимкиных автома¬шин, танков, солдатиков и пистолетов? Или Галины куклы его припрятали? У них в ящике всего навалом — лоскутков, бус, чашек, ложек, конфетных бумажек, пу¬зырьков из-под одеколона, хоть сто лет ищи, нужная вещь не найдётся... На этажерке тоже хватает всего — растрёпанных книг, тетрадей, альбомов, марок, открыток, красок, ка-рандашей и пластилина. Мог и туда фонарик попасть — свободно... А может — под диваном? Или — в таком месте, на которое и не подумаешь? Искали, искали — нет фонарика. Вот досада! Да ещё озябли, пришлось опять под одеяло лезть. Галя мечтает: Была б у нас приличная комната — которую уби¬рать не надо! А в этой — всё так и расползается... Смотрит Тим — совсем уже светло. Испугался. Слушай, Галка, давай вставать по правде! По¬смотри на часы! Ох, стрелки неизвестно куда торопятся. Не успела Галя колготки натянуть — и заодно поиг¬рать с любимой резиновой собачкой Жузей — а боль¬шая стрелка уткнулась в цифру четыре. Не успел Тим в рубашку влезть — и заодно почитать про «Юрасика- карасика»— та же стрелка на цифру пять перепрыгнула. Двадцать пять девятого! Ой-ёй-ёй! Ну, куда бегут?— Галя на часы сердится.— Ну, постояли бы! Сказала — и вдруг тихо стало. Не тикает будильник. Не гудит вода в трубах водопровода. Не хлопают двери на лестничной площадке. Не гремят на улице трамваи... «Вроде бы в мешке с ватой сижу»,— думает Галя. И так страшно стало почему-то... «Уа-ха-ха-ау!»— зевнул кто-то, долго, сладко... Тимка! Не зевай! И так всё прозевали! Да не я же!— и голос у Тимки дрожит. А... а кто? На-у-ве-ерно, я-а-у!— ещё слаще кто-то зевает. Голос — оттуда. Из-за сундука. Смотрят ребята: за пёстрое покрывало пальцы ухватились. Розовые, гла-денькие, как сосиски. Между сундуком и стенкой возит¬ся кто-то. Пыхтит, сопит, карабкается... Галя: «Ой!» Тимка: «Ой!» А на сундуке уже сидит человечек. \ ГЛАВА 2 Приглашение Человечек — чуднее вы, наверно, не видывали! Голова — круглая, мягкая, точь-в-точь — старый, спустивший воздух резиновый мячик. Глазки-зёрнышки в щеках утонули. Нос — пуговица, уши — точно бубли¬ ки, рот — от уха до уха. Да как разинется... «Уа-ха-хау!» Здоров зевать! Вы... вы как сюда попали?—Тимка, на всякий случай, к дверям пятится. Незнакомец — пальцем в сте¬ну тычет: Да вот тут обои плохо приклеены. Наш человек, видно, делал. Я и того — в щёлку пролез.— А сам под¬мигивает.— Да вы не дрейфьте, ребята... Тут все свои! Брат с сестрой переглянулись: чудак-то, кажется, добродушный. А тот умильно улыбается: Вот гляжу я на вас, и очень вы мне нравитесь... «Интересно, чем это Тимка ему понравился,— дума¬ет Галя,— рубашку, как всегда, не заправил — хвостом торчит, брюки в чернилах, точно промокашка!» «И как это Галка ему глянулась,— думает Тим,— растрёпа, го-лова, как воронье гнездо, у фартука карманы битком на-биты, оттопырились». У незнакомца говорок — как весенний ручеёк, тихий и ласковый, только ухо подставляй. Хорошо, хороши! И вот такие-то ребята — за¬ученные, замученные! Ни вздохнуть, ни зевнуть... Нет, вам надо помочь! Помочь, говорю, надо... Чувствуете? Ещё бы не чувствовать! В школу опоздали — раз, от Елены Викторовны попадёт— два. А в комнате что тво- рится!Фонарик искали— всё раскидали: не то склад вторсырья, не то игрушечный отдел «Детского мира» в день переучёта! За такое мама по головке не погладит. Да и вообще— что у них за жизнь? Уроки— головомороки. В классе— уборка, дома— приборка. Всё велят на место класть, да ещё сапожки мыть... А человечек кланяется и этак важно говорит: Значит, будем знакомы! Зевакин я. И вас знаю, давно приглядываюсь. Однако вопросики есть. Уладить бы, выяснить. Вот первая заковырка: отметки у вас какие? Потупились близнецы: Разные... Значит, и хорошие попадаются, а это плохо,— задумался человечек.— Впрочем, ничего... Ну, скажи ты,— это он Тиму,— что больше: сто тысяч или тысяча сто? Тим торопится, не говорит — чеканит: Сто тысяч или тысяча сто — одно и то же, от пе¬ремены мест слагаемых сумма не меняется! Зевакин ручки потёр. Отлично, превосходно, в голове путаница — луч¬ше не бывает! И тетради ваши видел я, ошибки — пер¬вый сорт, кляксы жирные. А почерк — и курице так не написать! Дневники ведёте, как и положено у нас — че¬рез пятое на десятое! А может,— он обеспокоился,— в свободное время увлекаетесь чем-нибудь? Мастерите? А, парень? Гале обидно — Зевакин всё к брату обращается. Она и брякнула поскорей: В носу он ковыряет в свободное время! А ты читаешь лёжа!— крикнул уязвлённый Тим. Зевакин доволен. Это ничего... Читает, а всё-таки —«лёжа». Нет, вы, молодые люди, определённо подаёте большие на-дежды...— И ручкой махнул.— На мою ответственность! Приглашаю в гости! Куда?— Тим от радости скачет, его хлебом не корми, только вези куда-нибудь. В страну вашей мечты,— важничает Зевакин.— Туда, где делу — час, потехе — время. Где в почёте не отличники, а единичники. Для желающих — восьмича¬совой отдых с перерывом на обед! А как она называется?— спрашивает Тим. Зевакин приосанился. Леньляндия!— Задумался и добавил:— Со всеми вытекающими оттуда последствиями... ГЛАВА 3 Дорога И за сундук-то протиснуться трудно, а тут ещё — за обои, в щёлку... Не спеша пролезете,— успокаивает Зевакин,— а потом шариком прокатитесь в сказку. Ничего, прокатились. А теперь, голубчики мои, в оба глядеть! Лень- ляндия! Ребята и во все четыре смотрят — ничего не видать! Туман, как молоко густое. Пока нос не потрогаешь, не поверишь, что и руки на месте. Потихоньку, полегоньку — прояснело. Прогалина в тумане шире да шире становится. Ух ты! Аж голова кругом — такой простор в глаза! Поле — ровень-гладень, не поле, а сукно зелёное, хоть бильярдным шаром покати. Дорога петляет. Небо синее, облака ватой кучатся. У нас зима, а тут лето!—удивляется Галя. Обыкновенно, как в сказке,— подтверждает Зе- вакин,— а погоди, доберёмся до столицы нашей — уж там чудес! Хоть целый месяц спи — столько не при¬снится! Скорей поедем!— прыгает Тим. Скорей, скорей — не сыскал дверей,— ворчит Зевакин.— Нет уж, мы как-нибудь потихонечку да по¬легонечку... Перед дорогой посидеть полагается — так? Сели. Трава мягкая, а ребята всё равно ёрзают: не терпится. Увидели — что-то движется по дороге со ско-ростью черепахи. А это что?— спрашивают. Мой личный выезд!— важно отвечает Зевакин.— Конь-красавец, в телегу сена столько накидано — уто¬нешь!.. Ожидая красавца, чуть не уснули, а всё же он подо¬спел. Смотрит Галя и вспоминает стихи: «Уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит». А Зевакин коня по шее понурой потрепал — хвалится: Обычно мы на волах ездим. Но и этот не подка¬чает. Идёт с запинкой, везёт с заминкой. Наша, местная порода. Трюхтрюхом звать. Устроились на телеге. Сено душистое, сухие былинки в нос лезут — едва отчихались. Причмокнул Зевакин, вожжи взяв. Скрипнуло, крякнуло, задребезжало — двинулись! Долго ли, коротко ли едут? «Чвак, чвак!»— копыта по пыльной дороге. «Вжжиир, вжжиир»,— скрипят ко¬лёса. «Дззеень!»— тянут своё кузнечики... «Ой, засну,— думает Галя.— Ехал бы этот Зевакин побыстрее!» И Тимур просит: «Дяденька, с ветерком!» Зевакин на знак показывает: висит над дорогой жёл¬тый кружок с красным ободком, написано: «3 км». Нельзя превышать,— объясняет,— дорога полна неожиданностей. Ничего! Тише едешь, ближе будешь... А ты, Галя, спи, голубушка, спи! На то и Леньляндия! Уснула Галя, а Тимка не из таких. Любопытство его распирает, сидеть не даёт. Море тут есть? Бери шире,— важничает Зевакин,— океан. Наш прославленный, всемирно известный, Очень Тихий или Невеликий океан. Глубокий? Сколько метров? Метры у нас немереные. А в лодках спать любим. Вода-то лодку, как люльку, колышет... Погодка — штиль. Дремли себе,— зажмурился от удовольствия Зе¬вакин, а Тимка опять его дёргает: Реки есть? Сказочные мы,— обиделся Зевакин,— стало быть, у нас реки какие? Молочные, а берега, само со¬бой — кисельные. Отхлебнёшь из реки, закусишь бе¬режком. Отведаешь берега, из реки запьёшь... А Тим своё: Горы-то есть? Это ещё зачем?— воззрился Зевакин.— Умный в гору не пойдёт, а мы все тут не дураки лениться! У нас всё приспособленное. Камень — так он лежачий. Тра¬ва —«сон-трава», приглядись — ни одна во поле трави- ночка не колышется. Цветы —«дрёма» да «дурман». Нет, брат, у нас отдохнёшь так отдохнёшь! На всю катушку... со всеми вытекающими оттуда последствиями. v А зачем они вытекают?— торопится Тим. Зевакин вроде бы смутился: Чего? Последствия? Да это я так... Приговорка у меня такая...— Дёрнул вожжи:— Тпрру! Да стой ты, соколик! Залётный! Трюхтрюх поднял было правую ногу — подержал на весу и опять поставил. Зевакин зевнул, да так обшир¬но — рот, словно дорожный чемодан, открылся,— да так громко — Галя проснулась... Вот что, гостеньки дорогие,— сказал возница, от- зевавшись,— видать, не туда мы заехали. Повернуть бы, а я поворот зевнул... Да и конь норовист: куда ни поедет, полпути не доедет. Заночевать придётся. Так-то вот... ГЛАВА 4 Как Лень-матушка гостей привечала Конь по дорожке — трюх-трюх, возница расска¬зывает: Заезжий двор тут есть, Лень-матушка содер¬жит.— Н-ну, скажу я вам,— и губами причмокнул,— хозяйка! А говорунья! Что ни слово, то присловье. Как есть — мудрица... Мудрица? Что такое?— спросил Тим. Разве невдомёк?— удивился Зевакин.— Чего проще? Вот я, к примеру, мудрый. Значит, «мудрец». А если я — она, то и выходит «мудрица». Тим и вовсе глаза вытаращил. Зевакин ему: Экой ты! Ну, «заяц»— знаешь? А при нём — зайчица. Зайчиха,— шепнула Галя. (В классе она любила подсказывать). Не всё одно?— Зевакин махнул рукой.— У нас в Леньляндии говорят: слово — не воробей, вылетит — и пускай себе летит! Ну да будь по-вашему, стало быть, мудриха она, наша Лень-матушка! Галя — хи-хи, Зевакин косится. Тиму неловко стало. Не обращайте внимания, наша Галка — такая хохоталка... Сказал и запнулся: так ли? А впрочем, на то и Лень- ляндия, говори как придётся, пиши с какими хочешь ошибками. За разговором доехали. Домик загляденье — со све-тёлкой, с крылечком, с резными карнизами, жаль, что набок его повело и краска облупилась, да плетень с про-ломами, ворота на одной петле висят. Хозяйка встречает: «Пожалуйте, пожалуйте, гости дорогие!» Весёлая да толстая, лицо — румяный блин! Юбка по земле метёт, фартук засаленный, косынка на затылок сползла, платок на одном плече висит, валенки разношенные — на ногах телепаются! Сама — и ах, и ох, слова сыплет, как горох: С дороги, бедняжечки, уморились, бродяжечки, устали — оголодали, чистая беда — так пожалуйте сю¬да! У меня ли дворец — не изба, кругом узоры да резьба, балясины точёные, перильца золочёные, милости прошу к нашему шалашу! Взошли на скрипучее крыльцо. Хозяйка пуще разли-вается: Уж ты мой мальчоночек ленивенький, красивень¬кий, а сестрица — райская птица, не знаю, куда и уса¬дить вас, не знаю, чем и угостить! Усесться и вправду было некуда: скамейки колчено¬гие, из кресел пружины торчат, стол чурбачком подпёр¬тый. Кое-как приноровясь, сели. Вспомнили: утром и позавтракать не успели. А Лень-матушка утицей пла¬вает, соловьём поёт: Уж я ли не хозяйка, я ли не стряпуха? У меня пироги, всему свету дороги, вздумалось печь, довелось лечь: лень напала, истома припала... Не обессудьте, гости дорогие! Не обессудим,— басит Зевакин,— пирогов нет, чего жидкого похлебаем. У меня ли не похлёбка,— хвалитсй хозяйка,— густа, хороша, хлебай не спеша! Одна беда: бобы не гри¬бы, не посеешь — не вырастут! А сеять когда? Вторая беда! Голодные ребята на стульях ёрзают, а Зевакин толь¬ко головой кивает: Оно и точно — когда? Вот что, мать. Яблочки мочёные у тебя, помнится, удавались? Вали их сюда! Лень-матушка за голову взялась: И-и, родименький! Вот хорошо, что напомнил! Уж яблоки-то мои! Румяные да духмяные, хрусткие да вкусные! Однако ж заботы сколько: мочи, хлопочи... Осенью-то думалось «нынче да завтра», так оно и того... «Того»— оно «того»,— бормочет Зевакин,— а вот с дороги-то... оно бы и этого! Ахти мне!— полошится Лень-матушка.— Чем же угощать гостеньков дорогих? Хоть бы овощ какой! Весну просомневалась, стоит ли огород городить, как свиньи повадились! Как будто к себе ходят!.. Ин ладно... Ка¬пусту, проклятущие, ещё не всю прибрали... Угощу я вас «ленивыми» щами! А щи ленивые не бывают!— ворчит Тим.— Толь¬ко вареники. Я знаю! Ась?— рассердилась хозяйка.— Я, Лень-матуш¬ка, прежде тебя родилась. Ты сколько знаешь, я всемеро больше забыла! Уж ты того...— бурчит Зевакин.— Учёного-то не учи... Истомиться гости не успели — хозяйка из кухни на¬зад идёт. Поднос бряк на стол, а на нём — капусты ви¬лок. Целенький! Вот,— говорит.— Простые-то щи из квашеной капусты варят, «ленивые»— из свежей! А уж эти — са¬мые что ни на есть ленивые, и вовсе не вареные, капуст- ка только что с грядки! Что ж поделаешь? Точно зайцы, похрумкали сырой капустой. Зевакин хвалит: «Фирменное блюдо!» Поели — хозяйка в спальню ведёт: В постель, в постель, гостеньки милые, кроватки у меня — хоть вдоль, хоть поперёк ложись, перинки... Как говорится, бух — в пух! Кровати, и вправду, четырёхспальные, перин — гора. Легли — пыль столбом, едва отчихались. А хозяйка глядит, пригорюнившись: Охо-хо! И у меня ведь были дети — Лена да Лё¬ня, Лодик-Лодырёк да Соня... А где они?— спросила Галя. Да кто знает? За детьми глаз да глаз нужен...— А мне — когда за ними смотреть? Хлопот полон рот, дела — невпроворот: моты мотать — день коротать, хо¬дить да бобы разводить, чёрное набело перемывать да перины утрамбовывать... Так и не углядела, куда-то по¬девались дети мои, беда с ними совсем... Новое лицо, и довольно приметное «Раз-два — левой! Раз-два — правой!» Кто это так бодро шагает по пыльным дорогам Леньляндии? Валер¬ка, вот кто. Первый в классе задира, непоседа и егоза, Валерка-держи-ухо-востро, Валерка-не-ходи-мимо. Каким же ветром его занесло в страну покоя и лени? По дороге в школу Валерка времени не терял: собака встретилась — он её камнем, сосульки из-под водосточ¬ных труб пинками сшибал, знакомых девчонок снежка¬ми приветствовал. А потом решил: забегу за Тимкой и Галей, вместе веселей, что-нибудь да созоруем! На звонок не ответили, дверь толкнул — не заперто, вошёл — никого. В детской игрушки по полу раскиданы, на столе — бумага конвертиком сложена, написано: «Маме». Любопытно стало Валерке: почему это дети с собственной мамой переписываются? Долго не думая, прочёл: «Дорогая мама, не беспокойся, мы ушли в Лень- ляндию через стенку. Галя». — Я — какой человек?— сказал себе Валерка.— Увижу гору — на гору заберусь. Увижу щель — в щель пролезу! Отодрал ещё больше обои и продавился в щёлку. А вы как думали? ...Темно. Туман. А потом — вот тебе и Леньляндия. «Раз-два — левой! Раз-два — правой!» Живым духом дошагал до домика матушки-Лени. Смотрит Валерка: что за чудеса? Терем-теремок, а кто в тереме живёт? Вывеска есть — жалко, дождями полусмытая, да и читать Валерка не мастак. Так м не разобрал, что написано: то ли «Уютный приют», то ли «Приятный уют?» Рассердился: hx, ты, горе-терем! Весь перекошен, словно сам Мих.айло Иваныч Топтыжка лапы приложил. Не помочь ли ему вовсе свалиться? Камнем по забору — раз! По вывеске непонятной — два! На крыльце перило золоченое шутя сшиб, на одном гвозде оно держалось, да и тот без шляпки... Тут и Лень-матушка выбежала: Ахти мне! Кого это бес принёс? Меня,— говорит Валерка. Сам с крыльца соско¬чил, приглядывается: тётка пухлая, рыхлая, от такой за¬просто убежишь. Осмелел. Опять — бац камнем по за¬бору. И — бегом по двору! Лень-матушка руками за¬махала: Да что ж ты, голубь, как муха — кружишь, кру¬жишь и нигде не сядешь? Не надо и беса, коли ты здеся! Постой, не спеши, в глазах не мельтеши! И чего тебе, такому неугомону, у нас в Леньляндии делать? Ступай лучше в свою школу! Малоуважаемая мадам!— скалит зубы Валер¬ка.— Много хочешь, мало получишь! В школе мне, того и гляди, «бананчик» выдадут! Это как же?— растерялась матушка-Лень.— Фрукт, что ли, такой? Двоечка!— объяснил Валерка.— Так и влепят. Они это любят — учителя! Двоечка!— рассмеялась матушка-Лень.— А я-то думала... Так, стало быть, не по ошибке ты к нам, па¬рень, попал? «Думала»...— грубит Валерка.— Меня отсюда за ухо не вытянешь! Погостишь у меня ай за дружками пойдёшь?— умильно спрашивает матушка-Лень.— Они в столицу нашу направились... Пойду!— говорит Валерка.— Чего я тут не видел? Сколько камнями пуляю, а никто за мной не гонится! В столице развернусь! Вы у меня все ахнете! Повернулся — и вприскачь по дороге, только пыль столбом. Матушка-Лень платочком помахала, из-под ручки поглядела. Сама себе бормочет: А ничего, ничего... Хоть и егозит, а всё попусту. До дела у таких руки не доходят, нет... Ах, вы, мои ми¬лые, новые леньляндские жители! Чтоб вам пилось да елось, да работа на ум не шла! Сказочное житьё Копытца Трюхтрюха звонче зацокали. Зевакин ука¬зывает кнутовищем: Вон она — столица! Мигом домчали! Я и вздрем¬нуть не успел... Тимка и Галя во все глаза смотрят: сказочная столи¬ца! До чего же городок весёленький! Дома все разно¬цветно покрашены: одна стена синяя, другая — жёлтая. Окошки все разные: и побольше, и поменьше, и крупные, и даже треугольные! Башни — и те не прямо стоят, а словно бы танцуют, подпорками подбоченившись. Флажки развеваются, гирлянды из бумажных цветов на ветру шелестят, пёстрые фонарики — и днём светят! Что у вас, праздник?— спрашивают ребята. Ленивому всегда праздник,— объясняет Зева¬кин,— к тому же радость — гости едут! Вы, то есть... Вон, встречать народ собрался! Приосанились Тимка с Галей, вот так честь! На пло¬щади людей полно. Платочками машут, бумажные розы бросают. Поближе подъехали — музыка грянула — ве¬село да лихо! Ребята головами вертят: куда смотреть? Вон фонтан огромный — правда, не бьёт он, а так, вроде бы отплё-вывается. «Напор воды у них леньляндский»,— объяс¬нил Зевакин. Музыка тоже недолго играла — пошла вразнобой, музыканты — кто в лес, кто по дрова пили¬кают и дудят. «Заленились, сердечные!— улыбается Зе¬вакин.— У нас все такие!» Всё же въехали торжественно. Встречающие в'ла¬дошки хлопают. Трюхтрюху кто-то цветочную гирлянду на шею нацепил. Из толпы толстяк вышел — голова, словно шишковатая картофелина, костюм широчайший, висит складками, как шкура на слоне. Ручками пухлыми разводит, речь говорит: Добро пожаловать, гости дорогие! Приветствую вас в Леньляндии — стране ваших мечтаний! Отныне для вас начинается сказочная жизнь! Вся наша служба быта к вашим услугам! Прежде всего скатерть-само¬бранка и самоубранка! Гусли-самогуды! Диван-самосон! Сапоги-тихоходы и самоползающие ковры! Берите, вла¬дейте, наслаждайтесь! А пока... Не буду больше задер¬живать, вы с дороги, вам надо отдохнуть! Стихла музыка. Перестал капать фонтан. Встречаю¬щие разбрелись кто куда. Зевакин с наслаждением зевнул: Эх, ребята! Везде хорошо выспишься, а дома — лучше!— Айдате-ка ляжем! А поесть?— подскочили близнецы. Ну, так это само собой... Это нам не составляет... И далеко ходить не надо!— радостно объясняет Зева¬кин.— Эх, сказочное житьё! И вправду, только за угол завернули — вот она, бе¬лая река в берегах розовых. Мёдом и ванилью пахнет. Тихая музыка играет, и сладкий голос поёт: «Речка дви¬жется и не движется, вся из белого молока...» Вы лёжа хлебайте!— учит Зевакин.— Больше войдёт! Ели, ели. Пили, пили. Уж и не хочется, а отстать не можется: сладко, мягко... Уф!— Тим едва откинулся.— Я наелся не на шутку! Полежал, полежал: Нет,— говорит,— есть-то я не хочу, а вот погрызть чего-нибудь хочется! И это можно!— сияет Зевакин.— У нас в садах яблони сказочные. Ляжешь да рот разинешь пошире — спелое яблоко само тебе в рот и свалится! И за этим далеко шагать не пришлось. Рядом он, сад. Ветки яблоками сплошь усыпаны. И какими! С4 пол- арбуза! Лёг Тим, примерился. Ух, какое яблоко прямо над ним висит! Одному такое не съесть. Открыл он рот, хо¬тел сестру позвать. А яблоко — хлоп! И увязло меж зу¬бов, ни откусить, ни выплюнуть. Лежит Тим на траве, барахтается, в разинутом рту — яблоко! Хорошо, Галя подоспела. Помогла, вдвоём одолели. Румянец на яблоке карминный, само рассыпчатое, сладкое, без кислиночки, мягкое, словно вату жуёшь... Съел — и забыл, что съел,— говорит Тим.— Тут и яблоки ленивые. А как же!— это Зевакин подоспел.— Фирма! Со всеми вытекающими отсюда последствиями... А те¬перь — на травушке, на мягонькой... Ветерок тёплый ве¬ет. Мушки жужжат. Уа-ха-хау! ГЛАВА 7 Всё к вашим услугам Хорошо утром в Леньляндии! Никаких тебе будиль¬ников! Проснулся, на бочок перевернулся и дальше спи. Спали, спали — дальше некуда! Кое-как разбудили Зевакина. Он глаза протёр, спину почесал: Куда торопитесь? Али бока болят — лежать не велят? Давайте на перины переляжем! Выспались!— говорит Тим.— Ну, чего ж дальше? Мы ведь тут вроде туристов — какой будет распорядок дня? Распорядок дня у нас наилучший,— важно отве¬чает Зевакин.— Поспишь, устанешь — полежишь, от¬дохнёшь! А не спится, не лежится — поешьте, погуляй¬те, сон нагуляйте! Не хотим сон!— говорят ребята.— Неинтересно! Хотим что-нибудь сказочное! Ну, что с вами поделаешь,— бормочет Зевакин.— Давайте я вас в «Универсказку» поведу... Это магазин у нас такой. Всего — навалом! И бери, чего хочешь... Запрыгали ребята от радости: Идём скорей! Ещё и ноги не разошлись, и плечи не размялись — вот и магазин: трёхэтажный, стены стеклянные. За сте¬нами — как рыбы в аквариуме — сонные покупатели туда-сюда слоняются. На витринах манекены стоят: губки улыбаются, ножка — вперёд, ручка — вбок... И продавщицы, в красивых одинаковых платьях, стоят, как манекены, застылые, только уж без улыбочки — рыбьим взглядом смотрят на покупателей. Галя попро¬сила: «Покажите нам...» Продавщица наманикюренным пальчиком на надпись указывает: «У нас самообслуживание! Граждане, не ле¬нитесь, выбирайте сами!» А что выбирать? Растерялись ребята. Тут, как на ро¬ликах, подкатился толстячок. Ну что вы, девушка, право! Это же новенькие... не свыклись ещё, порядков не знают... Идёмте, дорогие гости, я вам всё покажу! Я — директор «Универсказки»! Повёл ребят по этажам. Словами сыплет, они у него гладко, точно по сливочному маслу, катятся: Прошу внимания! Отдел готового платья. Для де¬вочки— модель «Тяп-ляп», отделано ЛЕНЬточками! Полушубки овчинные, по идее — дублёнки, однако наши мастера решили, что овчинка ВЫДЕЛКИ не стоит! Обувь! Ботинки без шнурков для неумеющих зашнуро¬вывать! Туфли без задников, модель называется «Далеко не уйдёшь!» Халаты из ваты! Всё для удобства леня¬щихся! Посмотрела Галя, примерила: у одного платья рукава не хватает, у другого — подол не подшит... Просит ди¬ректора: Идёмте лучше в игрушечный отдел! Разумеется, разумеется! Перед вами — самая большая в мире коллекция леньляндских игрушек! От¬дел «Ленивые руки»: всё заранее вырезанр, выпилено, склеено, сколочено — и всё вкривь и вкось. Дитя, не старайся! Наклонился к Гале: Вы на какой день игрушки свои ломаете? Галя смутилась: Как когда. ' Иногда — на первый,— сообщил Тимур. И это учтено!— засиял толстячок.— Перед вами игрушки, сломанные заранее! Можете не трудиться — пистолеты уже не щёлкают, заводные автомобили без ключей, безголовые куклы, мишки с оторванными лапа¬ми! Берите, берите — только у нас! ...Сказочная жизнь. По два короба игрушек набрали Галя и Тим. Да только как с ними играть? Что надо бы сделать — уже сделано, что надо бы сломать — уже сломано... Хотели обратно в коробы сложить — Зевакин тут как тут. Ни-ни-ни! Это чтоб игрушки за собой убирать? У нас этого и в заводе нет! Леньляндия! Идёмте лучше обедать. Поели, попили. Спать легли. Проснулись. Ух, я сладко спал!— говорит Тим. А я ещё слаще!— говорит Галя. И такая их лень разобрала, что и спорить не захоте¬лось. Да тут ещё Зевакин так зевает заразительно... А что, кино у вас не бывает?— спрашивает Тим. Бы-ыу-увает!— отвечает Зевакин.— Отличное кино! В зале темно. Кресла мягкие. Механика попро¬сить, чтоб звук выключил — вот тебе и тихо. Нигде так не выспишься! Поглядели брат с сестрой друг на друга припухшими глазами. Дружно зевнули. И улеглись, уже на ночь, основательно. ГЛАВА 8 Лечение развлечением Проснулись за полдень, да и то — Зевакин пришёл, разбудил: обедать пора. «Не хочу киселя!»— говорит Галя. «Не хочу молока!»— стонет Тим. Зевакин в затылке почесал: Плохо дело — дети есть не хотят. Да и вид у вас, голуби... Руки отвисли, губы обвисли, глазки опухли, ножки набухли! Доктора надо звать. Верно я говорю, а? Позвоню-ка в «Тихую помощь»! Подождали не час, не два — прибыл и доктор. Пых¬тя, в двери протиснулся. Назвал себя: Антибиотиков! Ну-с, так-с... Кто тут у вас болеет? Ага, так, так — дети... Ничего не вижу особенного. Ещё не акклиматизировались. Ещё не обленизировались... Да вы бы их выслушали, доктор, пальцем бы в спину постучали,— ворчит лениво Зевакин. Нечего, нечего!— отмахнулся Антибиотиков.— Что мне их слушать, они не диски! Что мне стучать, я не дятел! И вообще... Смогут выздороветь, так выздо¬ровеют. А какое всё-таки будет лечение?— басит Зевакин. Могу посоветовать одно — лечение развлечением! Пациенты ещё не привыкли к хорошей, полноценной леньляндской скуке. Ничего! Поразвлекаются — при¬выкнут. А засим — честь имею! И доктор, пыхтя и кряхтя, удалился. Развлечения? Это ничего, это можно,— заулы¬бался Зевакин.— Вчера вон в кино чуть не сходили. Се¬годня куда хотите? В зоопарк!— захлопала в ладоши Галя. Она очень любила животных. И шепчет брату: Какие всё-таки чудесные тут врачи! Ни уколов, ни таблеток! И даже не ставил градусник! А развлечение — это мы с тобой любим, правда, Тим? Отчасти,— буркнул брат: не мог же он согласить¬ся с сестрой полностью. И вот — большие золочёные буквы: «Зоопарк ска¬зочной Леньляндии». Рекламные щиты: «Редчайшие животные всех континентов!» «Самые смирные звери — только у нас!». Ворота настежь распахнуты. Вошли — куда повернуть? Справа и слева огромные вольеры, клетки с толстенными решётками. Пошли направо. Пустая клетка, надпись: «Сурок». Рядом — тоже пустая, табличка —«Байбак».' Следую¬щая — хоть шаром покати, надпись: «Хомяк». Где же животные? Спят!— с приятной улыбкой объясняет служи¬тель.— Зоопарк у нас какой? Леньляндский! Всё соот¬ветствует. Медведи у нас — так у них не спячка, а про¬спячка, зиму и лето подряд просыпают! Специально из 4 Алупки «Спящего льва» выписываем! Из Австралии — австралийского ленивца... А пока они не прибыли, из¬вольте улитками полюбоваться! Черепахи у нас рекорд¬сменки! Самые тихоходные в мире! Крокодил... Я тут два года работаю, так он за это время, как и подобает, ни разу не шелохнулся! Походили, посмотрели: улитки не торопятся, черепа¬ха не спешит. А крокодил и вовсе как бревно. Скучно стало Гале. А есть у вас,— говорит она служителю,— самое леньляндское животное «ОЛЕНЬ»! Нету? Так выпишите, да поскорее... Помедленнее,— машинально поправил её слу¬житель. Вышли, зевая. Почитать бы чего-нибудь!— хнычет Галя.— Зе¬вакин, а Зевакин! Хотя бы лёжа — можно у вас чи¬тать? А как же?— пыжится Зевакин.— Поведу вас в нашу библиленьтеку. Полное собрание леньляндских сочинений! Диваны с пружинами, гарантирована тишина! ...Здание большое. Колонны, фронтоны. Сквозь мра¬морные ступени широкого крыльца травка пробилась. Внутри тихо и пусто. Полки до самого потолка. В глубо¬ком кресле библиотекарша спит. Начали будить — не просыпается. Умаялась на работе, бедняжка!— говорит Зева¬кин. Ребята сами паутину стряхнули, пыль сдунули — начали книжки листать. Тимка увидел заглавие «На каждом сантиметре — смерть!», схватил: «Ну, теперь вы меня от этой книжки не оторвёте!» Читает: «Капитан Гросс прислушался: на лестнице было тихо. Запер дверь. Закрыл окно и заклеил щели лейкопластырем. Замуро¬вал дымоход. «Наконец-то я в безопасности!»— подумал он и начал переснимать плёнку на микроплёнку. Капи¬тан Гросс не видел, что через вентиляционную решётку в полу чёрный глаз револьверного дула следит за каж¬дым его шагом...» У Тима волосы зашевелились на голове. Он перевер¬нул страницу: что же дальше? А дальше было написано: «Продолжение не следует. Я заленился. Автор». Ах, чтоб тебе! Тут и Галя свою книгу с досадой бро¬сает. Только начались приключения служебной собаки Рекса, тут же и кончились: «Лень писать дальше». Стали ребята другие книги листать — та же история: то на середине обрывается рассказ, то в самом начале, а то и вовсе — пустые листы с чистосердечным призна¬нием автора: «Забыл, какой рукой пишут!» Вот как оно вышло, с леньляндскими книгами. А ди¬ваны в библиленьтеке и вправду ничего. Спать можно. ГЛАВА 9 Тили-тили, трали-вали! Не успели глаза протереть — бац по лбу жёлудем! Здравствуйте, пожалуйста... Валерка — в натураль¬ную величину! Нос нахально кверху загибается. Глаза бегают, как ртутные шарики. Ноги на месте приплясы¬вают. Ухмылка до самых ушей. Здорово, ребя! А я вот он! Ваш пострел везде поспел! Общий восторг: с Валеркой не соскучишься. После уроков, бывало, сразу на пустырь — и пошёл хоккей с мячом! Значит, так,— говорит Валерка,— у них тут тоже спорт есть, леньляндский. Сейчас оленьтиаду проводят. Айда! Пришли. Стадион большой, зрителей много. Головы газетами накрыли и вроде бы всхрапывают. Нашёл Ва¬лерка человека с повязкой на рукаве: Вы что? Дежурный? Точно,— согласился он,— я тут за всё безответ¬ственный. Соревнования по прыжкам где? Эва! Прыжками не занимаемся. Всё равно выше головы не прыгнешь... Бокс есть? ч Да не то чтоб... Не привился он у нас. Лежачего- то не бьют... По бегу тут соревнуются? Бег... На короткие дистанции — уж очень быстро надо бежать. На длинные — уж очень долго... Не при¬вился... Да что ж у вас привилось? В основном соревнования по сну, на долготу и глубину. Вон, на куче веток с листьями, видите, в алой майке, похрапывает наш чемпион прошлогодний! На лаврах почивает. Ну, претендентов много... А вы как? Нет! Нет! Куда нам!— закричали ребята. И — потихоньку, полегоньку — подальше от такого стадиона. Валерка не унывает: Давайте в волшебные предметы играть! Пошли в «Универсказку». Набрали всего-всего. А ну, скатерть-самобранка! Развернись! Свернись! Она слушается. Медленно развернётся. Медленно свернётся. Надоело! В сапогах-тихоходах не побегаешь. Как чугунные они, как дедушкины валенки. Гусли-само- гуды бренчат: «Пойду ль я, выйду ль я», хоть целый час бренчать будут, да всё одно и то же. Скука! Шапку-невидимку достали, начали в жмурки играть. Да только несправедливо: Валерка надел шапку, поймай его! Галя и Тим тоже шапки надели. Тогда и вовсе не игра: голоса есть, а ребят — нету! Бросили... Смотрят — леньляндцы с удочками идут. Куда? Ры¬бу ловить. Как же так?— спрашивает Галя.— Ведь без тру¬да не вытянешь рыбку из пруда! А мы из аквариума! Тоже рыбаки! А мы лучше на охоту!— предлагает Валерка.— Я видел: люди на охоту собирались, шли собак кормить! ...Почти до полудня собак кормили. После Трюхтрю- ха запрягали. Солнце уже в зените — охотнички всё си¬дят, на ружья опершись, носами клюют. Ребята с повоз¬ки соскочили, шагают помедленней — как бы Трюхтрю- ха не обогнать. Вдруг Галя о кочку споткнулась. Да что такое? Коч- ка-то мягкая, пушистая. И глаза у неё есть. И уши! Валерка — цап за уши! Ты кто такой? А оно — глазками помаргивает, лапки к животу под¬жимает. Хнычет: Я заяц леньляндский! Заяц-лежаец! Отпусти, дя¬денька! И как ты в Леньляндию угодил?— спрашивает Галя. Зайца на руки взяла, между ушами чешет. А тот совсем загрустил, лапками глаза трёт: Из-за лени я сюда попал, любил полежать. Меня и завезли сюда, чтоб было на кого охотиться. Давно бы поймали, спасибо, собачки тут леньляндские. Им бы стойку сделать, а они — лёжку ...И лаять не лают — лень им. Значит, живёшь припеваючи, чего ж глаза те¬реть?— спрашивает Валерка. А... а вы... а вы...— заикается заяц-лежаец,— об¬ратно не собираетесь? Взяли бы... и меня с собой... Чего? Или лежать надоело? Устал...— признался заяц.— Мне бы вот так — скок!— Он приосанился, приободрился, поставил ухо восклицательным знаком — и снова поник:— Да нельзя ’ут... Не положено. Лежать велено. Ничего!— отмахнулся Валерка.— Молодой, пе- ебьёшься! Айда, ребята — что-нибудь поинтереснее айдём... Ходили, ходили. Нашли дом двухэтажный. Вывеска Теньляндская неполная начальная школа». Переглянулись ребята. А может, зайдём?— Галя говорит.— Для разно- разия. Чуточку поучимся — и назад?.. В это время из открытых окон — дружный хор: «Ти- -тили! Трали-вали! Это мы не проходили, это нам не швали!» Видимо, здесь и ученье леньляндское... ГЛАВА 10 Кому работа, кому забота Второй раз вы меня беспокоите!— сердится Ан- отиков. И — Гале:— Ну-с, как мы себя чувствуем? 'аля отвечает: Как разваренная макаронина, которая вот-вот 1лится на две половинки! Тяжёлый случай,— бормочет доктор.— Придётся ого... поработать, извините за выражение... Да, да! гь нечего, надо что-то предпринимать. эшли ребята к Зевакину. Как у вас тут работают? Работают... кому не лень...— хмурится Зеваю Шесть дней отдыха, седьмой — рабочий... А когда он наступит? Как раз завтра. На другой день пришли. Да вам же сказано — завтра! А сегодня — сегодня! И так — всю неделю. Никак не поймать «завт Рассердились ребята. Кто у вас тут главный? Кому жаловаться? Им объясняют: палата лодырей есть, а в ней cat главный, как бы его назвать... Председатель совета?— подсказывает Галя. Нет, вернее сказать — предлежатель... Вот к н и обратитесь! Обратились. «Занят,— говорят, лежит на боку глядит на реку. Пишите заявление! Положим в дол! ящик...» Это значит — сто лет ждать!— догадалась 1 ля.— Нет уж! И — к Зевакину: ведь обещал, что в Леньляндии i их желания будут выполняться! Зевакину делать нечего, пошёл к предлежателю. Е лодыри толстые, а этот и вовсе — как аэростат в брюкг все ленивые, а этот уж мохом оброс... Очень был нед волен: Как же так — работать просятся? Кого мы пр глашаем? Ваше лежебочество!— объясняет Зевакин. Очень хлопотно настоящих-то лентяев найти, химичесь чистых, супер-экстра класса! Вот и приглашаем всех, кт имеет к Леньляндии какое-либо касательство! Эт сплошь ротозеи, разини и зеваки, рохли, распустех] развозжаи и телепни, лежебоки и лоботрясы, шалопа! засони, растюнтяи и увальни, копуши, тугодумы и прс чие теряльщики носовых платков! Такому народу прост лениться трудно, они занятия ищут... Да RW Из-за лени я сюда попал, любил полежать. Меня и завезли сюда, чтоб было на кого охотиться. Давно бы поймали, спасибо, собачки тут леньляндские. Им бы стойку сделать, а они — лёжку ...И лаять не лают — лень им. Значит, живёшь припеваючи, чего ж глаза те¬реть?— спрашивает Валерка. А... а вы... а вы...— заикается заяц-лежаец,— об¬ратно не собираетесь? Взяли бы... и меня с собой... Чего? Или лежать надоело? Устал...— признался заяц.— Мне бы вот так — скок!— Он приосанился, приободрился, поставил ухо восклицательным знаком — и снова поник:— Да нельзя тут... Не положено. Лежать велено. Ничего!— отмахнулся Валерка.— Молодой, пе¬ребьёшься! Айда, ребята — что-нибудь поинтереснее найдём... Ходили, ходили. Нашли дом двухэтажный. Вывеска «Леньляндская неполная начальная школа». Переглянулись ребята. А может, зайдём?—Галя говорит.— Для разно¬образия. Чуточку поучимся — и назад?.. В это время из открытых окон — дружный хор: «Ти¬ли-тили! Трали-вали! Это мы не проходили, это нам не задавали!» Видимо, здесь и ученье леньляндское... - ГЛАВА 10 Кому работа, кому забота \ Второй раз вы меня беспокоите!— сердится Ан¬тибиотиков. И — Гале:— Ну-с, как мы себя чувствуем? Галя отвечает: Как разваренная макаронина, которая вот-вот развалится на две половинки! Тяжёлый случай,— бормочет доктор.— Придётся вам того... поработать, извините за выражение... Да, да! Делать нечего, надо что-то предпринимать. Пошли ребята к Зевакину. Как у вас тут работают? Работают... кому не лень...— хмурится Зевакин.— Шесть дней отдыха, седьмой — рабочий... А когда он наступит? Как раз завтра. На другой день пришли. Да вам же сказано — завтра! А сегодня — уже сегодня! И так — всю неделю. Никак не поймать «завтра». Рассердились ребята. Кто у вас тут главный? Кому жаловаться? Им объясняют: палата лодырей есть, а в ней самый главный, как бы его назвать... Председатель совета?— подсказывает Галя. Нет, вернее сказать — предлежатель... Вот к нему и обратитесь! Обратились. «Занят,— говорят, лежит на боку да глядит на реку. Пишите заявление! Положим в долгий ящик...» Это значит — сто лет ждать!—догадалась Га¬ля.— Нет уж! И — к Зевакину: ведь обещал, что в Леньляндии все их желания будут выполняться! Зевакину делать нечего, пошёл к предлежателю. Все лодыри толстые, а этот и вовсе — как аэростат в брюках, все ленивые, а этот уж мохом оброс... Очень был недо¬волен: Как же так — работать просятся? Кого мы при¬глашаем? Ваше лежебочество!— объясняет Зевакин.— Очень хлопотно настоящих-то лентяев найти, химически чистых, супер-экстра класса! Вот и приглашаем всех, кто имеет к Леньляндии какое-либо касательство! Это сплошь ротозеи, разини и зеваки, рохли, распустехи, развозжаи и телепни, лежебоки и лоботрясы, шалопаи, засони, растюнтяи и увальни, копуши, тугодумы и про¬чие теряльщики носовых платков! Такому народу просто лениться трудно, они занятия ищут... Да вы не беспо¬койтесь! Мы им такую работёнку подберём — не бей ле¬жачего! Мне бы их заботы!— вздыхает предлежатель.— А то ведь, поверишь, Зевакин, голодаю! Лень и за ложку взяться! А вы через край хлебайте, ваше лежебочество! Спасибо за совет... А этими — пусть Лень-тётуш¬ка займётся. Она у нас мастак... Проводил Зевакин ребят к Лени-тётушке. На Лень- матушку, как родная сестра, похожа — да они и есть сёстры. Одета только иначе: комбинезон на ней, весь краской, цементом и известью обляпанный, да резино¬вые сапоги. Голос мужской, густой: Опять новенькие! Кому — работа, а мне забота: как бы дело под силу, да как бы не переутомились ра¬ботники мои... Повела ребят Лень-тётушка, показывает: Вот тут у меня земляные работы. Копуши копа¬ются. А вон плотнички-работнички! Тяп да ляп — стро¬ят корабль! Старайтесь, братцы, ничего: кривое загла¬дится, рябое закрасится! Вздохнули ребята: может, ещё посмотрим? Идут дальше. Двое стоят, на небо глядят. Лень-тётушка спра¬шивает: Ты чего делаешь? Ничего! А ты? А я ему помогаю! Молодец, старайся! Дальше идут. Лень-тётушка для каждого словечко найдёт: если всемером одну соломинку подымают — «Смотрите, не надорвитесь». Портной вкривь и вкось белыми нитками чёрное шьёт, а она ему: «Ничего, портной гадит, а утюг гладит!» Одним напомнила: «Не спешите, вскачь не напашешься!» Другим перекур объявила, часика на три: «Не кончил дело — гуляй смело!» Валерка — юрк, юрк — прибежал, сияет: Я себе уже дело нашёл! А чего? Лодыря гонять буду! Люблю, чтоб двигаться! Уж если делать, так чтоб чего-нибудь получи¬лось!— говорит Галя. Не нравятся ей дела леньлянд- ские. Не дела — пустоделки... Лень-тётушка уговаривает: Да что вы, дорогие? Работа у нас не пыльная! Че¬го не доделаешь, то долежишь. Ну, всё-таки,—говорит Галя,—ещё что-нибудь у вас есть на выбор? А как же?— зачастила Лень-тётушка.— На все вкусы подберём: воду в ступе толочь, из пустого в по¬рожнее переливать, баклуши бить, лясы точить, пыль возить — дым грузить, валить пень через колоду, из пушки по воробьям стрелять, в лапоть звонить, ворон считать! Ай мало? Заплакала Галя и говорит брату: Давай ворон считать. Всё-таки арифметику вспомним! Г Л А В А 11 Часы идут снова А троих нету!— сообщил дежурный. Трое отсутствуют!— поправила Елена Викто¬ровна. Дала классу задание, а сама всё думает: «И что это случилось с моими учениками? Ну, Валерка, известное дело: бездельник празднует и в понедельник. А те двое, брат да сестра, тоже не без ленцы, им скажи, да укажи, да в рот положи... К тому же мать их приходила, пре¬дупреждала: «Буду очень занята на работе, как бы близ¬нецы без моего глаза не разболтались...» Как в воду глядела! Однако не трое учеников у Елены Викторовны, а це¬лый класс. Пошли уроки своим чередом. Вот и послед¬ний звонок. Ученики партами хлопают, сумками разма¬хивают, из класса пулей выскакивают. Осталась учи¬тельница одна. На столе — тетрадей гора, на сердце — забота: почему трое не пришли? Делать нечего, связала тетради бечёвочкой и пошла... К близнецам ближе. Поднялась по лестнице, посту¬чала... Во всём доме тишина. Как вата в ушах. Не гудит вода в водопроводных трубах. Не гремят трамваи на улице. Даже часы не тикают. «Экий непоря¬док!»— сердится Елена Викторовна. Взяла будильник, завела. «Тик да так, тик да так»,— сразу веселей стало в комнате. Записка в глаза бросилась. Странная записка: «В Леньляндию ушли». Игра, что ли, такая? За обоями щель. «Чего в жизни не бывало,— думает Елена Викторовна,— попробую-ка я протиснуться...» Прошла в щель. Смотрит, действительно, незнакомая страна. По всем приметам — Леньляндия. Ветерок тёплый, дремотный такой. Травка мягкая манит — посиди, отдохни... Да не такая Елена Викторовна! Волосы с проседью, глаза с огоньком. Худощавая, на ногу лёгкая. Тридцать пять лет в школе преподаёт, а на перемене с первоклашками в «День-ночь» играет... Тряхнула стрижеными волосами — и шагать! Не рада ей Леньляндия: пыль за ноги хватает, идти не пускает. Серый туман тучами обернулся. Тучи пухнут, на всё небо расползаются. Раз, раз — и гроза собралась. Ливень грянул. ДО ниточки промокла Елена Викторовна, а идёт. Го¬лову косынкой накрыла... Она идёт, и дождик идёт. Кто скорей у^тал? Дождик! Солнышко выглянуло. «Вот то-то,— говорит учи¬тельница,— то и счастье, что не век ненастье!» Туфли на палочку повесила, палочку на плечо — босиком по мок¬рой дороге шагает. Впереди дым горизонт застилает. Едва виднеется домик деревянный. «Кто это живёт — небо коптит?»— думает Елена Викторовна. Быстрей шагает. Вот и дом. Хозяев зовёт — молчат. Подошла, в окно заглянула. Батюшки! Из печи огонь выпал, пол занялся. А на печи толстая женщина сидит, с веретеном в руках, а сама не прядёт — дремлет. Елена Викторовна в окно стучит, громко кричит: «Лень, отвори дверь, а то сго¬ришь!» А та — с печи, глаз не открывая, сквозь сон: «Хоть сгорю, да не отворю!» Видит учительница — плохо дело, подошла к двери, поднажала плечом, дверь и слетела с петли. Вбежала она, растолкала хозяйку. Та, как проснулась — ох да ах, да руками мах! Кое-как огонь залили. Лень-матушка словами рас¬сыпается: Уж ты моя желанная! Спасла ведь меня, бес¬счастную, от нечаянной смерти! Беда ведь какая, у леса живу, а соломой топлю, некому дровец нарубить! А сама?— говорит Елена Викторовна. Куда мне! Устряпаться не поспеваю, шаньги за¬теяла, пошла за маслом, ан, в печи погасло! Разожгла, так силушка ушла! Нечем и угостить тебя, свет мой! Я не за угощеньем пришла!— отвечает учитель¬ница,— ребят своих, учеников, иду искать! А ты не иди, а ты посиди!— уговаривает матушка- Лень.— День долог, успеешь! А то и заночуй у меня. День долог, а час дорог!— говорит Елена Викто¬ровна. Ах ты, какая сурьёзная да поспешная!— печа¬лится хозяйка.— Таких тут не привечают. Совет прими: прямо не иди, околицей у нас ближе! Совет — хорошо, а дело — лучше,— отвечает Елена Викторовна.— Как обратно пойду, раздобудьте мне какую-никакую тележку, экипаж... Ребята, боюсь, устанут! Как не достать, достану!— клянётся матушка- Лень.— Всё, говорят, дорого, а ничего нет дороже жизни! ГЛАВА 12 Домой, домой! Кто идёт, тот дойдёт: вот они, голубчики! Валерка с белкой в колесе соревнуются, кто быстрее ногами перебирает. А близнецы на что похожи? Разбух¬ли, раскисли. Руки, вися, отболтались. На головах птицы гнёзда вьют, ноги паутина оплела. Встать не могут — к месту приросли. Елена Викторовна им: Тима! Галя! Что это вы? А ну! Левой ножкой, правой ножкой — подымайся понемножку! Поднялись. Побежали — как на ватных ногах... Галя учительницу обняла — ив горькие слёзы: А я думала... никто уже нас не найдёт... Потому что мы... без... вез... дести... без вести пропали! Ну нет,— говорит Елена Викторовна,— не зря я вас писать учила! В записке вашей ясно сказано: «Уш¬ли в Леньляндию ...со всеми вытекающими оттуда по¬следствиями!» Вот они и вытекают... из глаз у тебя! Со¬лёные! Тут и Тим заревел: Я тут всё перезабыл... Елена Викторовна! Де¬вятью сколько — будет пятьдесят четыре? И Валерка хнычет: За партой хочу... посидеть! Елена Викторовна говорит: Ну, хватит! Всех слёз не переплачешь! Давайте — пыль отряхните, паутину соберите,— в путь, в путь! До¬рога неблизкая! Оглянулась — а к ним со всех сторон леньляндские жители подбредают. В кружочек становятся. Недобро поглядывают. Зевакин вперёд вышел: Это по какому праву — опять в науку да на муку? Из сказочной жизни — да на урок, на целых сорок пять минут? У нас ли не хорошо, у нас ли не привольно? И все жители — опухшие, сонные — вразброд заго¬ворили: Уж у нас устой — как кисель густой! Сидим сложа руки, не знаючи скуки! Не жнём, не сеем, а есть умеем! Не выдадим ребятишек! Они наши... ленивенькие! Ребята испугались, за Елену Викторовну прячутся. Она их руками прикрывает, на топтунов этих да лёжней смело глядит: Эй, вы, жители запечные, лежебоки беспечные! Ребята со мной по доброй воле идут! Никому не мило, если тело хило да дело гнило! Взяла учеников за руки и решительно зашагала по дороге. Леньляндцы только с ноги на ногу переминаются да вслед из-под ручки глядят. А там один зевнул... другой... И отправились сны досматривать. Ребята с учительницей по дороге топают. Без оглядки. Шли, шли — кто-то сзади пыхтит. Глядь — заяц-ле- жаец ковыляет: Возьмите меня с собой! Я тут и прыгать совсем разучился! И морковка, наверное, уже не по зубам! Возьмите! Идём с нами, бедолажка! Шли, шли... Тяжело с отвычки. Ребята еле ноги во¬локут. Заяц с лапки на лапку переваливается. Елена Викторовна подбадривает: Ничего! Дом нежит, а дорога учит! Скоро до Ле¬ни-матушки доберёмся. Она нам помочь обещала. Это она умеет,— обещать,— ворчит Тим.— Три года подождать придётся... Однако не по его вышло. Вон и домик матушки-Лени. У ворот запряжка. Трюхтрюх? Ну, конечно, он. И Лень- матушка гостей провожает, сено подтыкает, чтоб мягче сидеть. Сели. «Но, но!»— в четыре голоса. Конь ушами тря¬сёт, тя-нет — а телега ни с места. Колёса скрипят — уши болят. Ещё постромки оборвались. Вот тебе раз!— говорит Елена Викторовна.— И ехало не едет, и «ну» не везёт! Лень-матушка кручинится: Ахти мне! Запрягала наспех, так оно и вышло на смех! Конь такой, известное дело, ест за вола, а тянет за комара! —л Дело поправимое,— говорит учительница,— те¬лега запела — давно дёгтю не ела. Колёса подмазать надо, постромки — зашить! Мы не умеем,— растерялись ребята. Было б хотенье, явится и уменье!— подбадривает Елена Викторовна.— Да работать с толком! Ничего не выйдет, если на скорую ручку, комком да в кучку! И, голубушка!— удивляется матушка-Лень.— Да ты поболе моего присловий знаешь! И получше!— отвечает учительница.— Твои при¬словья — как пух в изголовье, а мои присловья — ра¬боте подспорье! Закипела работа. Засучили рукава —«до самых плеч», как сказала Галя. Колёса смазали, коня пере¬прягли. Дружно — не грузно. Сладили. И — прощай, Леньляндия! Лень-матушка платком машет, Елена Викторовна кричит: А ты, хозяюшка, забрось-ка лень через плетень! Загубит она тебя! Твоя... пра-а-авда!— доносится издалека. Ветер в лицо. Дорога сама из-под колёс убегает. Пи¬щит заяц-лежаец: «Братцы! Вот здорово-то!» ...Кто пришёл первым в класс? Тимка. Галя. Валерка. Тетради и книги на парту положили. Ручки в поряд¬ке, карандаши подточены. Линейку ни один дома не за¬был. В дневник все уроки записаны. Надо стараться. А то как бы не угодить снова в эту самую Леньляндию! Со всеми вытекающими оттуда по¬следствиями... ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФУТБОЛЬНОГО МЯЧА Сказка в шести таймах Дайте разбежаться... В футболе ведь так: сперва удар, а гол — потом. Мяч сам не влетит в ворота, по нему надо ударить. А сильно¬го удара не получится без разбега. Поэтому и я сначала разбегусь, чтобы отпасовать вам эту историю... \ Тайм 1. Меня выводит наседка Начались мои приключения,— где бы вы думали?— в магазине. Вы, наверное, уже и сами догадались, что не в гастрономе, а в спортивном, где я скучал на полке ря¬дышком с вялой боксёрской грушей и уже опасался, что, как и она, перезрею раньше, чем на мне остановит бла¬госклонный взгляд хоть один покупатель. Увы, воздуху во мне уже не оставалось. А мяч без воздуха — всё рав¬но что пудовая гиря без железа. Бесполезная вещь. Обидно, правда?.. Но были бы стадион и игра, а болельщик найдётся. Пробил и мой час. Появился покупатель, черноглазый шустрый мальчишка. Видать, он меня сразу заприметил, ещё с порога. Потому что решительно потребовал у про¬давца: Мне — футбольный мяч. Вот тот, жёлтенький. Продавец явно играл не за мою команду. Казалось бы, после таких ясных слов следует меня снять с полки и протянуть покупателю. Думаете, он так и поступил? Один ноль не в вашу пользу! Мяч-то он мальчишке от¬пасовал, это верно. Но, увы, не меня, а соседа — на¬пыщенного краснощёкого здоровяка. Его только вчера досыта накормили воздухом и поселили на полке. Он едва не лопался от сытости и самодовольства. Я сразу же приуныл. Ясное дело — где мне спорить с тугобоким красавчиком? Наливное яблочко, а не мяч. Потрога¬ешь — сплошные мускулы. Не то что я... Со дня рожде¬ния на полке лежу. Поглядел бы я на футбольную штангу, если бы в ворота целых полгода мячи не вкаты-вались... Да штанга бы эта от безделья давно корни пустила! Она бы уже зацвела, а может, начала плодоно¬сить и вкатывать яблоки в собственные ворота... Если из вас вдруг выпустить воздух и заставить шесть месяцев валяться на полке — вам это понравится?.. Вот и я... Совсем захандрил. Но я уже отвлёкся. По¬даёт, значит, продавец моего краснощёкого соседа, а мальчишка головой качает. Не-е,— говорит,— я жёлтенький хочу.— И на меня показывает. Продавец недоуменно пожал плечами. Уже потом я узнал, что спасителя моего звали Акмалем. Я и опом¬ниться не успел, как очутился у него во дворе. И завер¬телась великолепная жизнь! Первым делом Акмаль снял с велосипеда насос и дал мне вволю надышаться. Уж тут-то я показал, что тоже не промах — быстренько вы¬махал величиной с могучий арбуз. Акмаль пощёлкал ме¬ня пальчиком, я радостно отозвался. Решив, что я со-

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15