Главная страница

Грантхавали. Кабир (1440, Varanasi, Jaunpur, India 1518, Maghar) Грантхавали (Собрание)


Скачать 1.45 Mb.
НазваниеКабир (1440, Varanasi, Jaunpur, India 1518, Maghar) Грантхавали (Собрание)
АнкорГрантхавали
Дата19.04.2023
Размер1.45 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаГрантхавали.doc
ТипДокументы
#1073895
страница5 из 47
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   47

Глава IV.
Бхакти Кабира и его поэзия


В поэзии Кабира ярко проявился индо-мусульманский синтез. Признание им возможности для каждого человека личного общения с Божеством фактически отрицало правомерность кастовых и имущественных привилегий, уравнивало всех людей перед лицом единого Бога.

Наследник еретических идей натхов и сиддхов, Кабир отвергал святая святых ортодоксального брахманства – Веды и пураны. Не принимал он обряды и обеты как индусов, так и мусульман. "Обряды, обеты, священные книги – все это ложь, истинный Бог не в храме, а в сердце человека", – говорил Кабир. Поэт не раз в своих произведениях называет себя ткачом и неустанно повторяет, что он не индус и не мусульманин. Мятежные проповеди поэта восстановили против него брахманов, мулл, дервишей, лжесвятых, йогов. По наущению богословов различных толков Кабир был изгнан из родного Бенареса правителем Дели Сикандаром Лоди. Об этом в народе живет много легенд и преданий.

Однако демократическое религиозно-философское мировоззрение Кабира не могло, естественно, уложиться в прокрустово ложе еретической секты сиддхов и натхов. Кабир преобразовал и развил учение и догматику своих предшественников. В первую очередь это относится к выбору способа общения с Божеством и пути достижения слияния с Ним, что составляет краеугольный камень учения бхакти Кабира. Натхи и сиддхи разработали сложную систему физических упражнений, целью спорых было достижение психического состояния ("сахадж"), ведущего к достижению истинного знания. Основатель секты натхов Горакх выступал против идолопоклонства и кастовых различий, придавая особое значение чистоте духа и воздержанию. Его этическая практика основывается исключительно на йоге, а преданность Богу и любовь к Нему, т. е. собственно бхакти, не играет в его учении никакой роли. Учение о йоге требовало от адепта долгой и сложной тренировки. Йогические упражнения для натхов явились одной из форм отмежевания от ортодоксальных догм как индусов, так и мусульман.

Для Кабира получившая столь широкое распространение в народных массах подобная этическая практика Горакха была неприемлема. Он, как и другие поэты-бхакты, отвергал подобный метод учения. Путь к спасению Кабир видел не в соблюдении обрядов и изощренных физических упражнениях, а в духовной чистоте, искренней любви к Божеству; именно его личность находилась в центре внимания Кабира. Отказываясь от внешних проявлений богопочитапия, Кабир отдаляется от йогов, а признание опыта единения и возможности созерцания Бога, основанного на любви, – "прем-бхакти", приближается к учению суфиев и бхактов-вишнуитов.

Принимая концепцию Богя как абстрактной субстанции, Кабир отвергает имена божеств, которых воспевали сиддхи и натхи, – Шиву и Шакти. Лексика поэта, относящаяся к имени Божества, характеризуется свободным чередованием и разнообразием терминологии разных школ и религиозно-философских учений. Так, синонимами имени Бога у него служат обращения к Вишну: Рам, Хари, Гобинд, Кешав, Мурари и т. п. Богу как Высшей действительности он дает имена, заимствованные из ислама, например: Аллах, Кхуда (Кувва), Рахим, Эмир, Пир. Другие имена восходят к традициям веданты: это Алакх, Ниракар, Ниргун, Анант, Брахман, Тат, Атма, Пуруш, Ап, Кевал, Сар. В качестве прочих имен используются Гъян ("Мудрость"), Пура ("Полнота"), Ек ("Единство"), Сат ("Истина"), Амрит ("Бессмертие"), Джьёти ("Свет"), Ниранджан ("Чистота") и Сатгуру ("Совершенный гуру") – два последних из традиции натхов.

Если в традиции хатха-йога эти понятия трактуются каксостояние, то у Кабира они являются синонимами Бога. Но каким бы именем ни нарек поэт своего Бога, для него Он всегда остается Единственным, непознаваемым, присутствующим в любой частице сущего. Идея любви к Богу, являющаяся стержнем мистических мотивов в поэзии Кабира, – это любовь отца к сыну, матери к ребенку, супруги к своему возлюбленному. Бог обитает в душе каждого человека, независимо от касты и веры, – все равны перед Ним. В своей поэзии Кабир показывает необходимую, с его точки зрения, модель поведения для верующего, цель которого – соединение с Божеством. Следование бхакти – единственный и верный путь к этой цели, – неустанно утверждает Кабир. Но поэт-бхакт постоянно подчеркивает трудности этого пути, ибо обязательное условие бхакти – отказ от мирских страстей – доступен не каждому. Постоянное поминание и прославление имени Бога устами и в сердце своем – вот проявление любви к Богу.

Опираясь на поэтическую традицию натхов и сиддхов, Кабир разработал свою систему образов, свой язык "кода" – "сандхья бхаша" [81, 96]. Ученые по-разному трактуют тайный смысл слова "сандхья". Одни предлагают толковать его как "сумерки", т. е. намек на истинный смысл бытия, колеблющийся между светом и тенью. Другие толкуют слово "сандхья" как "символ". Истоки жанра "языка тайны", языка символов и намеков – стихов-перевертышей, стихов-парадоксов, загадок " следует искать в недрах народного языка, в фольклоре [68; 81; 96]. Шуточные и забавные на первый взгляд стихи Кабира вводят нас в непростой мир религиозно-философских символов и ассоциаций поэта. В стихах-небылицах, как в зеркале, отражается несправедливый и уродливый мир железного века Кали. Кабир, умело используя возможности жанра, стремился к эмоциональности и емкости своих произведений, широко привлекая традиционные и новаторские изобразительные средства. Разнообразие приемов и образная сила аргументации отвечали проповедническим целям, которые стояли перед Кабиром, но, помимо того, свидетельствуют о его незаурядном поэтическом таланте. В отличие от «темных» и непонятных образов и символов йоги натхов и сиддхов Кабир использовал в качестве символов обыкновенные, повседневные предметы, которые сопутствовал людям в их каждодневной жизни. Таким образом, самые сложные и глубокие религиозные и духовные идеи становились для человека близкими и узнаваемыми. Для выражения гаммы чувств и эмоций Кабир умело использует образы животного и растительного мира Индии.

Любовь Господа к человеку – любовь коровы к своему теленку; преданность адепта Раме – привязанность собаки к своему хозяину; объятый гордыней дух – бешеный слон; душа, находящаяся в иллюзорном мире бытия, – олень, лань; душа истинного бхакта – лебедь, дерево сандала; заблудший человек – глупая цапля, сухое бревно; невежда, не обладающий знанием о Господе, – мотылек, летящий на пламя светильника; добродетельный человек – пчела; разделенность душ человека и божественной – птицы чатрик и чакви; разлука с Рамой – змея; лотос – Рама; символ гордыни – бамбук и пальма; горчичное зерно, муравей – обозначение мизерности и т. д.

Наряду с собственно индийскими образами флоры и фауны поэт использует символы, пришедшие из персидской, суфийской поэзии. Необычайно в этом плане содружество розы и пчелы: "тело – цветок розы, душа – пчела». Повадки и привычки животных, качества, которыми обладают различные растения, служат для поэта благодатным материалом для отображения тончайших человеческих эмоций и чувств.

Чтобы передать бренность человеческого существования, особенности духовного мира, поисков и интересов человека, Кабир часто ссылается на атрибуты различных профессий, бытовавших в средневековой Индии. Многие образы поэта ассоциируются с его собственной профессией: ткачество, окраска, кткани, полотно. Истинная любовь к Всевышнему – дорогое полотно. Мысль о том, что человек сам вершит свою судьбу-карму (в широком ее понимании), подкрепляется образом нити, которую прядут на веретене. Нерадивость грешника и его невежество – это загрязненная ткань. В изречениях Кабира содержатся намеки на торговлю вразнос, ростовщичество, наказание должника, попавшего в бедственное положение и не отдавшего свой долг вовремя. Все это превращается в символы регистрации высшими силами всех поступков, совершаемых человеком в течение жизни, на основе которых решается его дальнейшая судьба, согласно мусульманской и индуистской традициям. Благая деятельность истинного гуру – духовного наставника, который дает своему ученику подлинное знание истины и ведет к спасению, ассоциируется с трудом шлифовальщика и кузнеца. С простым каменщиком и состоятельным купцом связан у Кабира образ Всевышнего, который, согласно религиозно-философской концепции Кабира, является создателем микро и макрокосмоса. Любящий бхакт соотносится с образом ювелира, знатока драгоценностей, с тонким ювелирным делом.

Следующая цепочка символов связана с воинской доблестью, владением холодным оружием. Истинный гуру – воитель, лучник, метнувший в своего ученика слово-наставление, метафорически передается Кабиром словом "стрела". Труднодоступный путь любви к Раме сравнивается в поэзии Кабира с острым лезвием, а достичь его можно с помощью меча. В ряде изречений истинный бхакт является олицетворением смелого, отважного воина-героя, который сражается на поле брани мирской жизни со своими страстями и привязанностями. В этом плане интересен и своеобразен образ сати – верной жены, которая, овдовев, заживо предает себя огню и ее хоронят вместе мужем.

Разбойники с большой дороги, мелкие воришки, негодяи, мошенники, обманщики и всякого рода преступники ассоциируются у Кабира с дурными человеческими страстями, покорение которых необходимо для бхакта, чтобы достичь желаемого единения с Божеством. Здесь религиозные воззрения Ka6ира тесно смыкаются с этическими проблемами духовного очищения индивидуума и тем самым создания гармоничного и идеального общества.

Игра в кости, проституция, процветающая на "открытом базаре", соотносится с майей – мирским бытием. Все это отображается поэтом в особой, характерной только ему манере – саркастической, резкой, беспощадной и в то же время с глубокой горечью и сожалением.

Широко представлены Кабиром образы и символы, связанные с различными реалиями человеческой жизни, домашнего обихода, близкими и знакомыми ему с детства. Так, для обозначения идеи бренности и преходящего характера земного бытия поэтом обыгрываются различные качества сосуда из глины. Кабир не осуждает мирскую жизнь и не проповедует полный аскетизм и бездействие, как того требовало учение йогов секты натхов. Напротив, поэт призывает познавать Бога в труде: "Чисты [помыслами], кто работает; не трудясь, не станешь чистым. [Но] те люди уничтожают себя, которые в мирских делах не размышляют о Боге" (12.21).

Поэт рассматривает рождение человека как исключительно благоприятный случай, который более не повторится, поэтому в этой жизни человек обязан творить добро путем любви к Богу, чтобы прервать цепь перерождений, несущих с собой неизбежное горе и страдание: "Не просто родиться человеком – не станешь им в новом рождении. Так плод, созрев, падает на землю [и] не может снова прорасти" (12, 34).

Образ светильника используется Кабиром в трех аспектах: 1) светильник – знание, т. е. духовное прозрение; 2) светильник – майя, мирское бытие, в огне которого сгорает человек; 3) светильник – бренное человеческое тело. Под лодкой – каменной, ветхой, сделанной из бумаги, – подразумевается мирская жизнь, полная различных прегрешений. Вместе с тем лодка и плот – символы имени Рамы и любви к Нему. Топор – дурные поступки, совершаемые человеком; соломенная занавесь – символ майи; точильный камень – разлука с Господом; музыкальные инструменты, кукла, надутая воздухом, сравниваются с человеческим телом.

Образы, связанные с украшениями, драгоценностями: жемчужное ожерелье, нанизанное на тонкую нить; драгоценная жемчужина; бесценный драгоценный дар, алмаз, тилак трех миров – символы Божества, так же как синдур – символ любви к Раме.

В поэзии Кабира мы находим образы, отражающие и деревенский уклад жизни, нескончаемые заботы индийского крестьянина: орошение, возделывание, посев, сбор урожая. Механическое приспособление для подъема воды из колодца или реки в виде колеса с черпаками, персидское колесо-нориа, которое постоянно вращается и символизирует сансару, в которой беспомощная душа переходит из одного тела в другое. Сильное и плодородное зерно, которое следует посеять и оросить, символизирует имя Рамы; съеденный птицами урожай, который не охранял сторож, соотносится с земными страстями, уничтожающими в душе человека любовь к Всевышнему.

Таков далеко не полный перечень образов и символов Кабира, взятых из повседневной жизни средневековой Индии.

Особое место в творчестве Кабира занимает лирическая символика любви, связанная с разлукой ("вираха") (1)'. Концепция разлуки, в основе которой лежит идея страстного желания соединиться с Божественной душой, нашла яркое отражение в поэтической традиции бхактов и суфиев. Тема разлуки, отделения имеет свою историю в лирико-романтической поэзии древней и средневековой Индии. Это чувство, как правило, испытывает женщина. Она описывается в стихах Кабира как "вирахини" – женский символ души-супруги, которая отделена от своего супруга и ждет мистического соединения с ним [53,335]. Кабир, как и поэты-суфии, подчеркивает единство разлуки и любви, их неразделимость, стремление одного раствориться в другом. И в этом проявляется общность концепции любви Кабира и суфийской лирики. В то же время песни любви и разлуки у Кабира связаны с фольклорной песенной традицией народов Северной Индии и особенно с народными песнями Раджастхана [96, 146, 7]. Поэзия Кабира, питаясь корнями народной фольклорной мудрости, сливается с ней воедино, обогатив ее своим неординарным и оригинальным видением мира.

Известно, что Кабир не получил традиционного образования: "не прикасался к чернилам и бумаге", – как говорится в одном из его стихотворений. Он ткал свое полотно и распевал свои стихи-наставления повсюду, где он бывал. Традиция говорит том, что Кабир много путешествовал по стране, общался с разного рода святыми, вероучителями – как индусами, так и мусульманами. Он участвовал в философско-религиозных диспутах, выходя из них всегда победителем. И, конечно, от суфийских поэтов Кабир слышал имена и стихи таджикско-персидских поэтов-классиков Рудаки, Саади, Хафиза, Омар Хайяма и своего современника Джами. Идея любви к Богу, призыв к единению с Ним являлись основным положением бхакти и суфизма к период средневековья как в Индии, так и в Персии.

В Иране, Средней Азии и в Индии в XIII—XV вв. наблюдается значительное сходство в исторической и культурной жизни. Подъем народных движений, усиление внимания поэтов к человеческой личности находили выражение в еретическом onпозиционном суфизме в Иране и Средней Азии и бхакти в Индии. "Из всех стран Востока, принявших Коран, наиболее чуткой к этому учению оказалась Персия, о чем явно говорит ее литература: целые плеяды писателей и, главным образом, поэтов своими высокохудожественными произведениями не только развили до совершенства и укоренили учение на своей родине, но непосредственно вынесли его далеко за ее пределы" [14, 3].

Идея равенства людей перед лицом единого Бога нашла благоприятную почву в Индии. Признание возможности для каждого человека общения с Божеством подрывало один из основных устоев ортодоксального индуизма, состоящий в том, что кастовая принадлежность человека – это следствие его кармы ("воздаяния за поступки"). Общечеловеческим, гуманистическим содержанием, свойственным возрожденческому характеру творчества как Саади и Руми, с одной стороны, так и Кабира – с другой, объясняется единство их идей, которое выражается в так называемом индо-мусульманском синтезе Кабира.

Квинтэссенцию концепций Кабира и Руми составляет идея любви к Богу, любви равной и всеобъемлющей: «Я нахожусь, о чудо, в сердце верующего, если взыскуешь меня – в сердце ищи, оно вмещает и величие престола Божьего, и его проявление", – учил Руми (2).

По учению Руми и Кабира, истинная вера заключается не в строгом соблюдении религиозных обрядов и предписаний, а в очищении сердца. "Кааба, – учил Руми, – находится не в Мекке, а в собственном сердце" (3). Кабир изрекал: "Шейх, если ты лишен смирения, зачем идешь в хадж к Каабе; как найдет (Бога) тот, у кого сердце не стойко в вере?" [11, 185].

"Слушай, подруга – говорит Кабир, – то ли моя душа находится в Милом, то ли Милый в моей душе. Я не различаю души и Милого: что в моем сердце – душа или Милый?" [58, 200].

Под мистической оболочкой у Кабира часто выражена вполне определенная идея создания общества справедливости. Основой этого общества должно стать не только чувство "бхакти", но и "прем" – взаимной любви всех людей.

Кабир и Руми отвергают религиозную исключительность и хинду, и мусульман: "Умирая, хинду взывают: "Рам!" Мусульмане – "Кхуда!" Говорит Кабир: "Тот будет всегда жив, для кого оба имени значат одного Бога" (31.7).

В этом и перекличка двух поэтов. Руми писал: "Как часто бывает, что два тюрка чужды друг другу. Как часто бывает, что тюрок и индиец единодушны. Значит, дело не в общем языке: единодушие дороже единоязычия" (4).

А спустя два столетия Кабир говорит: "На Востоке живет Хари, и на Западе обитель Аллаха. Вглядись в свое сердце, там ты найдешь и Карима и Раму. Откуда пришли хинду и мусульмане? Кто повел их разными дорогами?" [58, 202]

Эта гуманистическая направленность, звучащая так актуально и в наши дни, делает творения Кабира бессмертными.

Гафурова Н. Б., Сазанова Н. М.

Примечания


(1) Вираха – концепция, которая существовала еще в санскритской поэзии.

(2) Шафарг М. История литературы Ирана. Тегеран, 1948, с.316.

(3) Там же, с. 125.

(4) Там же, с. 142.

«Здесь есть и знание (джняна) и вера (бхакти), но также есть и чувственность и жажда богатства. Добро и зло, добродетель и порок – все существует в этом мире относительного. Но они не производят никакого действия на Брахмана. Они существуют в отношении к дживе (индивидуальное «я»), но не могут коснуться абсолютного Брахмана» Рамакришна
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   47


написать администратору сайта