Меннингер К. - Война с самим собой. Карл Меннингер Война с самим собой
 Скачать 2.06 Mb.
|
|
Глава 2 Неврастения Встречаются формы мученичества, которые не воспринимаются обществом с таким одобрением или сочувствием, как те, что рассматривались на предыдущих страницах книги. В целом они характеризуются отсутствием сознательной мотивации. В то же время такое мученичество нельзя назвать спонтанным служением некоему идеалу, ибо его мотивы носят подчеркнуто личностный и зачастую эгоистический характер. Именно эта причина лишает таких мучеников привлекательности в глазах общества. Речь идет о страдальцах, которые не демонстрируют свои намерения столь явно, как другие. Великомученик-ортодокс встречает свою судьбу с открытым забралом и четко осознает необходимость жертвы; те же, кому посвящена эта глава, до самого конца не отдают отчета в деструктивном характере своих поступков. Явления такого порядка я называю хроническими расстройствами. Впрочем, я не склонен рассматривать в этой связи случайные или благоприобретенные хронические заболевания и травмы, например, рак или последствия несчастного случая, равно как и наследственные болезни, которые ни в коей мере не вписываются в концепцию искупительной жертвы. В этой главе мы поговорим о невротиках или, как их квалифицируют специалисты, ипохондриках. Однако это не значит, что мы обойдем вниманием физические недомогания и посттравматические патологии. Известно, что некоторые люди склонны преувеличивать серьезность и опасность заболевания; не вызывает сомнения и то, что таких пациентов отличает мнительность и больное воображение. Согласно утверждению Форсайта1, Д.Форсайт. Место психологии в ряду медицинских дисциплин. Из отчета Королевского медицинского общества, 1932, т. XXV, с. 1200-1212. обычно таких пациентов подвергают ненужному медикаментозному лечению либо хирургическому вмешательству и тем самым усугубляют его невротическое состояние. В других случаях врач объявляет, что не обнаружил ничего серьезного, но подозревает функциональные нарушения того или иного органа. Бывает и так, что пациенты выслушивают целую отповедь по поводу своего «воспаленного воображения» и «болезненных фантазий» с явным намеком на лживость жалобы. После такого «диагноза» пациент начинает считать себя «докучливым невротиком», не заслуживающим хорошего отношения. Подобный приговор оставляет неизгладимый след в подсознании и создает комплекс жертвы, которую «не понимают», которой «пренебрегают» и которую «плохо лечат». При этом невротические состояния столь распространены и знакомы любому врачу, что приводить здесь примеры значило бы «ехать в Тулу со своим самоваром». Возможно, что абсолютное большинство всех пациентов, когда-либо обратившихся к врачу, принадлежит к этой категории. Поэтому я считаю целесообразным привести лишь классические случаи из практики и не останавливаться на менее очевидных примерах хронического самоуничтожения. Первый из них имел столь затяжной характер, что, пока психиатр разбирался, что к чему, пациент стал невосприимчив ко всем методам лечения. Второй случай также считался безнадежным, но, благодаря новому подходу к лечению, пациент поправился. Впрочем, нас интересует не столько результат лечения, сколько мотивы, приведшие к заболеванию и выявленные психоаналитическим методом. Пациентами, вернее пациентками, были женщины, ибо слабый пол более предрасположен к этой форме саморазрушения, чем мужчины. Первая дама, шестидесяти лет от роду, была замужем и, несмотря на свои бесчисленные жалобы, прекрасно сохранилась. Всю жизнь ее одолевали сомнения по поводу здоровья. Мало того, что она привыкла раздувать из мухи слона в связи с легкими и довольно редкими недомоганиями, пациентка испытывала непреходящий страх перед воображаемой болезнью и неоднократно прокручивала в уме сценарий той или иной клинической картины. Несмотря на свою психическую неуравновешенность, она успешно справлялась со своими обязанностями по работе. Каждый раз - а это случалось часто и по ее собственному почину - она увольнялась с очередной работы под предлогом той или иной, реальной или воображаемой, болезни. Кроме обычных детских заболеваний, она перенесла грипп в возрасте двадцати четырех лет. Всю остальную жизнь она вспоминала об этой болезни и считала ее причиной всех последующих напастей, она упорно искала корень зла в любом очередном недомогании и имела обыкновение говорить, что раньше она прекрасно себя чувствовала, но это ее доконало. Ее история представляет собой непрерывную череду несчастных случаев и выглядит примерно так. Оправившись от предыдущей (последней по счету) болезни, она устраивается на работу и, несмотря на психологические проблемы, усердно трудится на протяжении нескольких лет, то есть до тех пор, пока не попадает в сети очередного недуга, даже такого незначительного, как воспаление среднего уха или обычная простуда. По этой причине она немедленно бросает работу, носится со своими болячками, как с писаной торбой, требует к себе всеобщего внимания, постоянно хнычет и доводит родственников, врачей и сиделок своим нытьем до белого каления. Затем она поправляется, устраивается на другую работу, и все повторяется сначала. Она бросила интересную работу, чтобы выйти замуж за никчемного бездельника, интеллектуальный и культурный уровень которого значительно уступал ее собственному. Скоропалительный брак с самого начала был обречен на не удачу. Меньше чем через год, после многочисленных скандалов с мужем и взаимных упреков, она обнаружила у себя признаки многочисленных заболеваний и под конец решила, что страдает «хроническим аппендицитом», болезнью, которую большинство врачей считают мифической. Она легла на операцию, но затем стали проявляться симптомы ипохондрии, которая всерьез уложила ее на больничную койку. Как обычно, она заявила, что причиной всех несчастий была операция. Не говоря об этом прямо, она обвинила лечащего врача в том, что он слишком поспешно выписал ее домой. По ее словам, ей следовало бы обратиться к другим специалистам. Дословно это выглядело следующим образом: «Если бы этого не случилось, и я поступила бы иначе, всех этих неприятностей и болячек можно было бы избежать». Однажды в больнице она почувствовала, что дошла до полного изнеможения, и ей следует оставить всякую надежду на выздоровление. Каждый день она неоднократно проверяла свой пульс и всякий раз впадала в панику, когда замечала какие-либо отклонения от нормы. Она с тревогой «прислушивалась» к ощущениям в области сердца, предполагая наличие серьезного кардиологического дефекта; какое то время ее внимание поглотила щитовидная железа, которая показалась ей увеличенной. Она тут же решила, что без хирургического вмешательства ей не жить. Она придирчиво осматривала свои испражнения. Придерживаясь строгой диеты, она надеялась предотвратить воображаемый заворот кишок, считая его неминуемым, и, когда ее опасения подтвердились, она пришла в такой ужас, что для того, чтобы прийти в себя, ей потребовалось несколько часов. Она постоянно боялась, что в уши попадет вода и начнется абсцесс; случайно с кем-нибудь столкнувшись, она воображала, что ослепнет от сотрясения мозга, и, казалось, расстраивалась, когда этого не происходило. Если возникала необходимость удалить больной зуб, то после визита к дантисту она часами металась по комнате, прижимая ко рту полотенце; при этом она не давала себя осматривать, стонала и сетовала на то, что теперь никогда не поправится и ей вовсе не следовало бы пользоваться услугами врача. Как-то зимой у нее начался насморк. Она оставалась в постели до тех пор, пока не отпала необходимость в носовом платке, и мучительно страдала, мысленно представляя картину своего будущего в самых мрачных тонах. Легкая простуда казалась ей смертельным заболеванием. Насморк прошел, и она, собравшись с духом, отважилась выйти на свежий воздух, чтобы погреться на солнце, и даже согласилась на водные процедуры. При этом она неустанно твердила о том, что процедуры идут ей во вред, и обвиняла в своей естественной после болезни слабости врачей, предписавших ей активную терапию. А теперь попробуем выяснить причины и проанализируем симптоматику этого клинического случая. У пациентки было две сестры, одна из которых была тремя годами старше, а другая - на девять лет моложе. Их отец, человек безответственный и с параноидальными наклонностями, души не чаял в старшей сестре и, когда наша героиня появилась на свет, сразу невзлюбил ее. Он всячески шпынял и третировал ребенка, хотя ни разу не поднял руки на других детей. До шести лет девочка спала в постели родителей и привыкла засыпать, держась за мочку уха отца или прижав ладонь к материнской щеке. Спустя годы, уже в собственной кровати, она часто просыпалась по ночам и прислушивалась к дыханию других членов семьи. Если ей не удавалось уловить знакомые звуки, она впадала в панику, вскакивала с постели и не успокаивалась, пока не убеждалась, что все живы. Она сознательно хотела смерти младшей сестре, и эти мысли приводили ее в ужас. Особенный страх вызывало не раз возникавшее желание ударить сестру ножом. В то же время она сама панически боялась пораниться и полагала, что никакие молитвы не защитят ни ее саму, ни остальных членов семьи от неминуемой гибели. Из этого следует, что она панически боялась наказания за собственные дурные помыслы по поводу родственников. С раннего детства она отличалась крайним ханжеством в вопросах пола. Несмотря на это, в тринадцать лет она уже занималась онанизмом. Вероятно, эти занятия породили «необъяснимые» страхи по поводу собственного здоровья. Нередко она вставала перед зеркалом и тщательно осматривала свое тело, особенно лицо и гениталии, словно желая убедиться, что они в целости и сохранности. Ее страшила слепота и возможность заболевания внутренних органов. Мастурбируя, она представляла, что ее яростно и жестоко насилуют. Ее сексуальные фантазии сопровождались видениями мучений и смерти членов семьи. Она чувствовала, что никогда не дождется родительской ласки, и рассчитывала лишь на порицание и осуждение, особенно со стороны отца. Более того, она сознательно провоцировала родителей, так как, наказывая дочь, они уделяли ей хоть какое-то внимание. К восемнадцати годам она преодолела детскую порочность и в течение последующих пяти лет чувствовала себя чистой и добродетельной. Однако позднее она обратила внимание на то, что раздражение, возникающее вследствие неприятностей на работе, сопровождается непроизвольным оргазмом, который наступал спонтанно и без генитальной стимуляции. Таким образом, мастурбация и оргазм ассоциировались с раздражением и наказанием. Она вышла замуж лишь в тридцать семь лет. Сразу после свадьбы у нее стал развиваться комплекс сифилофобии, и она с ужасом думала о том, что умрет от этой отвратительной болезни. В больнице она неоднократно заявляла, что самоубийство - единственно приемлемый для нее выход. В состоянии крайнего раздражения она представляла, как перережет себе горло или вены куском стекла или ножом, затем ляжет в ванну и захлебнется собственной кровью. В своих болезненных фантазиях она вешалась и перректально вводила себе яд. Впоследствии она приходила в ужас от мысли о том, что такие фантазии наносят непоправимый вред здоровью, и вновь возвращалась к мысли о целесообразности самоубийства. Итак, пациентка сотни раз мысленно подвергала себя уничтожению, причем символической основой воображаемых сцен являлось сексуальное насилие, которого она желала и страшилась одновременно. Деструктивные мысли появлялись в момент недовольства сиделками и врачами, которых она обвиняла в отсутствии внимания к собственной персоне. В этом смысле она экстраполировала печальный детский опыт на конкретную ситуацию в настоящем. Частые, хотя и временные улучшения ее состояния всегда были связаны с присутствием второго лица (врача) и зависели от эротической составляющей метода лечения. Например, она испытывала явное облегчение после беседы о половых проблемах. Затем она снова начинала фантазировать на эту тему в присущей ей манере (сексуальное насилие) и пугалась, особенно в тех случаях, когда испытывала при этом генитальное возбуждение. Однажды перед уходом доктор непроизвольно подтянул брюки и одернул жилет. Пациентке показалось, что он пытается пробудить в ней страсть, и в течение нескольких часов она испытывала сладостную истому и умиротворение. Затем произошло нечто, истолкованное пациенткой как грубое вмешательство в ее переживания. Душевная радость сменилась раздражением, и больная вновь погрузилась в пучину садомазохистских фантазий. После этого случая она стала невосприимчивой ко всем формам лечения. Этот пример демонстрирует все деструктивные элементы, заложенные в мотивации самоубийства, и избежать смерти удалось лишь благодаря тому, что болезнь приняла хроническую форму. Несчастная женщина мысленно умирала тысячу раз, и, несмотря на то, что ее деструктивные помыслы фактически никого не убили, они превратили жизнь многих людей в ад. К сожалению, любой врач может припомнить с десяток таких случаев. Будучи мучениками по определению, такие пациенты мучают других. Их страдания являются порождением подсознательных мотивов, аналогичных тем, которыми руководствовались исторические великомученики, то есть эротизированной агрессивности и стремления к самонаказанию. Впрочем, сознательные мотивы этих двух форм существенно отличаются друг от друга. В отличие от религиозных фанатиков мученики-невротики заняты исключительно собственным «я», и если их страдания выходят за рамки личных интересов, они не обращают на это внимания или воспринимают все как должное. Я припоминаю рассказ о более позднем историческом мученике, которого скрутил ревматизм, но он ни на секунду не сомневался в промысле божием и заявил: «Не кто иной, как господь, посылает страдание». Что же касается хронических мучеников, то они получают более глубокое удовлетворение, наблюдая сострадательную реакцию врачей, друзей и родственников, чем те, кто пытается снискать милость господа. Далее мне хотелось бы более подробно остановиться на аналогичном случае с пациенткой, которая хотя и была намного моложе, но страдала не в меньшей степени, заставляя при этом страдать других. Пациентка считалась безнадежной. Она была дочерью калифорнийского аристократа. Лошади, плантации фруктовых деревьев и прочие признаки богатства перестали радовать сердце землевладельца, так как его не оставляла тревога по поводу здоровья дочери. Хрупкое, эфемерное создание дни напролет проводило в постели, и казалось, она не только не может самостоятельно передвигаться, но л разговаривать. Женщина страдала постоянными и мучительными болями и мигренями. Она отказывалась есть; ее пищеварительная система не справлялась со своей функцией, а менструальный цикл отличался крайней нерегулярностью. Чтобы заснуть, ей приходилось принимать большие дозы снотворного. К тому моменту она страдала уже шестнадцать лет, и острые приступы общего недомогания чередовались с непродолжительными периодами ремиссии. Весь ее жизненный опыт состоял в постоянном хождении от одного врача к другому, и не было больницы, где бы она ни побывала в надежде преодолеть хронический упадок сил. Однако все усилия были тщетны, и, по приговору одного из лечащих врачей, ей суждено было до конца жизни нести крест своего убожества. Время от времени ей предлагались разнообразные методы восстановления здоровья. Она перенесла с дюжину операций, не говоря уже о более гуманных попытках терапевтов - медикаментозном лечении, разнообразных диетах и т. д. Сама пациентка оставила всякую надежду на поправку и перестала верить в «чудеса» медицины. «Хождения по мукам» завершились тем, что ее положили на носилки и отвезли в больницу. На больничной койке она едва подавала признаки жизни. Когда возникала необходимость сделать хоть какое-то движение, ее лицо искажала мучительная гримаса, она корчилась от боли, выгибала спину, прижимала ладони к животу или пояснице и тихо постанывала, так что создавалось впечатление, что больная прилагает массу усилий, чтобы скрыть невыносимые страдания. По ее словам, она чувствовала, как «внутри что-то болезненно набухает и покалывает, как от прикосновения раскаленных ножей». Были проведены физиологические, неврологические и лабораторные исследования, которые так и не определили структурных изменений, которые могли бы быть причиной болевых ощущений. Кроме многочисленных шрамов, оставшихся на теле пациентки после столь же многочисленных операций, врачи не обнаружили никакой органической патологии. Совершенно очевидно, что такого рода мученица, чье плачевное состояние доказывало тщетность шестнадцатилетних усилий врачей и которая так страдала, что почти не могла говорить, не может рассчитывать на успешное терапевтическое лечение. И все же два года спустя эта женщина поправилась и заняла достойное место в обществе. Впрочем, я не столько ратую за эффективность психоанализа, сколько хочу подчеркнуть, что в подобных случаях причина заболевания лежит на поверхности, а сам пациент вполне сопоставим с теми мучениками, о которых шла речь ранее. В этой истории немало деталей, которые я опускаю из соображений краткости изложения и сообразуясь с нормами врачебной этики. Не буду утомлять читателя описанием тех проблем, с которыми столкнулся ее психоаналитик, ибо в начале курса лечения пациентка упорно настаивала на том, что ее заболевание носит чисто физиологический характер, а фиаско врачей является следствием их сомнений относительно искренности ее жалоб. Следует добавить, что она не только была уверена в физической природе своего недомогания, но и нисколько не верила в эффективность психотерапевтического лечения. Опасаясь травмировать психику пациентки и не желая вызывать реакцию отторжения, аналитики не стали заострять внимания на очевидном удовольствии, которое она получала от своих мучений. Вместо этого ей сказали, что, не зная истинных причин заболевания, можно предположить, что корень зла находится в подсознании, и поэтому следует предпринять попытку психоаналитического исследования. Больная согласилась, заявив, что соглашается на сеансы из желания угодить своей матери. Всякий раз, когда пациент столь очевидно (хоть и под влиянием подсознания) указывает на личность, ради которой он готов подвергнуться сомнительным (для него) экспериментам со своим здоровьем, возникает подозрение в его крайней агрессивности к этому человеку. В этом случае пациенты упускают из виду то обстоятельство, что здоровье и его реабилитация прежде всего имеют значение для самого больного. С другой стороны, мы знаем, что зачастую человек стремится заболеть, чтобы кому-то досадить. Поэтому заявление пациентки является частичным признанием того, что она использовала свою немощь как оружие против матери. Иначе говоря, ей следовало бы сказать: «Соглашаясь на лечение, я пытаюсь преодолеть свою враждебность по отношению к этому человеку». В рассматриваемом случае наши подозрения полностью подтвердились. Прошло немало времени, прежде чем аналитики дождались откровенных признаний. На первых сеансах она говорила, что мать плохо ее воспитывала. Затем последовало признание в собственных негативных эмоциях пo отношению к матери. И наконец, пациентка вспомнила о том, как в детстве мечтала о смерти матери. В данном случае неприязнь дочери имела весомые причины. Начнем с того, что с раннего детства мать держала дочь в ежовых рукавицах. Она оставила ее в полном неведении относительно вопросов пола. Половое воспитание сводилось к заявлению о том, что коль скоро не посчастливилось родиться мальчиком, следует смириться с незавидной долей женщины, всю жизнь вынужденной терпеть безжалостную тиранию мужчин. С годами страх и неприязнь к мужчинам росли. Это усиливалось тем, что пациентка была единственной дочерью в семье, где росли еще четверо ее братьев, которым родители отдавали явное предпочтение. В возрасте двенадцати лет (а в это время у девочки начались месячные, страшно ее напугавшие) родители отправили дочь в Швейцарию и отдали в частную женскую школу закрытого типа. Таким образом, она была лишена общения с представителями противоположного пола в течение шести лет. Вскоре пациентку перестала удовлетворять личина невольной мученицы, которую она носила во время болезни. Вновь и вновь она убеждалась (а под конец с успехом себя убедила) в том, что приступы недомогания являются для нее судьбоносными. В ответ на это она прибегла к единственно доступному для нее средству противодействия - пассивной агрессии, которая, в частности, проявлялась в ее полном небрежении к собственной персоне и нежелании ударить палец о палец без посторонней помощи. Так, в санатории она полностью отдала себя в руки сиделок и ни шагу не ступала без их опеки. Пассивное выражение враждебных намерений по отношению к матери спровоцировало муки совести и чувство вины, подкрепленное религиозным воспитанием, в соответствии с которым она неминуемо была обречена на наказание, а если говорить конкретно, на усиление болезненных симптомов. Желая продемонстрировать миру, что она пьет искупительную чашу страдания до дна, она делала все возможное, чтобы убедить в этом врачей и сиделок. Все это привело к усилению агрессивных намерений, которые проявлялись в абсолютной пассивности и нежелании что-либо предпринимать. В свою очередь, это пробудило отчетливые чувства отчаяния, беспомощности и вины. Весь этот комплекс негативных эмоций набирал обороты и рос, как снежный ком. С точностью «до наоборот» она извратила естественное женское желание быть привлекательной. Вместо того чтобы вести себя по принципу «посмотрите, какая я хорошенькая и умная», она следовала формуле «взгляните, как я несчастна и больна». Психоаналитики убедились в том, что подмена желания быть любимым стремлением стать объектом сострадания провоцируется чувством вины, возникающим при подавлении природной агрессивности. Не вдаваясь в подробности психоанализа, все же попытаемся понять, чем были вызваны столь очевидные болевые симптомы, которые мучили нашу пациентку, и в чем причина ее постоянных обращения к хирургам. Ключом к пониманию послужил сон, в котором она находилась у себя дома вместе с другим человеком. Этот человек был как бы частью ее самой и в то же время выглядел как мужчина. Опасаясь, что ее застанут наедине с представителем другого пола, она нырнула в кровать, с головой накрылась простыней, но затем сказала, как бы обращаясь к своему двойнику-мужчине: «Что за беда, если тебя увидят? Зачем нам надо скрывать это и дальше? » Этот сон обнажает враждебность, которую она испытывала по отношению к собственной женственности, и зависть, которую она чувствовала к мужчинам. Во сне ей представляется, что она - полумужчина-полуженщина, но при этом она старается скрыть свое мужское естество. В действительности всю жизнь она хотела быть такой, как братья, и возникшее чувство вины трансформировалось в подсознательное стремление стать мальчиком; а для этого следовало присвоить себе половые признаки братьев. Скрытый подсознательный мотив перемены пола неоднократно понуждал ее обращаться к хирургам. Однажды в церкви, которую она регулярно посещала, отмаливая греховное чувство вины, она подумала, что охотно поменялась бы местами с Христом и, не задумываясь, приняла бы его крестные муки. В то же время она осознавала, что Иисус был мужчиной и, даже страдая, оставался таковым. Подобные, по ее словам «богохульные», помыслы чрезвычайно угнетали нашу мученицу, но позднее она успокоила себя мыслью о том, что они являются частью ее религиозных убеждений. В какой-то мере это объясняло ее веру в чудеса и подавало надежду на то, что когда-нибудь бог услышит ее молитвы. Подсознательно она надеялась на то, что ценой страданий купит себе право называться мужчиной. Во время сеансов это обстоятельство проявилось во всей полноте. Пациентка не уставала сетовать на то, что ей некуда податься. Было не совсем ясно, что именно она хочет от врачей, но одно не вызывало сомнения - она ждала чуда. Весь ее вид говорил о том, что она не оставляет надежды стать мужчиной, даже если для этого потребуется пройти семь кругов ада. Теперь мы видим, что болезненные симптомы были прямым следствием ее враждебного отношения к братьям, обусловленного завистью и чувством вины. В ее подсознании сформировался протест против родителей, ибо, на ее взгляд, они были прямыми виновниками того, что произвели на свет ребенка женского пола. «Ошибку» природы героиня стремилась компенсировать, спекулируя на своем недомогании. В этом смысле боль служила как средством поощрения, так и своего рода наказанием и в некотором роде воплощала в жизнь ее болезненные фантазии. Реально она добилась того, что семья потратила на лечение тысячи долларов и сотни медиков удостоили ее своим вниманием. Она как бы отдавала себя на заклание и получала от этого несомненное удовольствие. Как часто бывает в подобных случаях, физические страдания не смогли освободить больную от эмоций, их породивших. Через несколько месяцев лечения начался процесс, называемый реституцией [восстановление]. Она не только избавилась от болезненных мечтаний и зависти к братьям, но и освободилась от чувства собственной неполноценности. В ее психике вместо стремления только получать наметилась тенденция отдавать. Например, ей захотелось делать братьям подарки, а совсем недавно она мечтала лишь о том, чтобы забрать у них хоть что-нибудь. Вместо того чтобы мысленно пожирать их и чувствовать от этого болезненное Удовлетворение, она стала испытывать к братьям, да и к Другим людям, некое подобие материнского чувства. Те, кого она считала тиранами и мучителями, которые представали в ее фантазиях и снах злыми гениями, Черными королями - а к этой категории относились родители, психоаналитик и другие люди, - обрели в ее сознании дружеские черты. Иными словами, она почувствовала себя равной среди равных. Улучшение возможности объективной оценки происходящего в значительной степени способствовало последующей социальной адаптации. Я попытаюсь схематизировать полученные результаты, хотя они и не имеют прямого отношения к теории психоанализа. Во время сеансов воспроизводилась изначальная ситуация, послужившая причиной появления патологических изменений психики. Осознав корень зла, пациентка смогла преодолеть чувства неприязни и враждебности, и, как следствие, болезненные ощущения пропали «сами по себе». Кроме того, прошло функциональное женское расстройство, и месячный цикл пациентки нормализовался. Разительные перемены к лучшему произошли во внешности и манере поведения. Избавившись от необходимости страдать и испытывать на себе все новые способы лечения, она превратилась в нормальную женщину с естественными потребностями и интересами. Она вернулась в колледж и успешно прослушала интересовавшие ее курсы; стала активно участвовать в общественной жизни, ходить на вечеринки и принимать гостей у себя дома. Вскоре она повстречала горного инженера и вышла за него замуж. Сейчас она мать двоих детей. Рассказывая о достигнутом результате, я не пытался поставить окончательный медицинский диагноз. В практике психоанализа наряду с успехами бывают и неудачи. Однако речь идет не об этом; я просто констатирую факты: женщина, страдавшая двадцать лет, полностью избавилась от этих страданий после устранения психологической патологии. Примечательно то, что в этом случае традиционные методы лечения оказались неэффективными. Впрочем, я не умаляю их значения и не подвергаю сомнению профессионализм терапевтов и хирургов. В какой-то мере пациентка сама провоцировала врачей и сознательно «экспериментировала» со своим здоровьем. С другой стороны, именно ее знакомый врач обратил внимание на тщетность попыток традиционного лечения и посоветовал провести психиатрическое исследование. Краткое заключение В этой главе мы убедились, что причины хронического мученичества кроются в агрессивности, принимающей форму зависти, которая, в свою очередь, проявляется в эро-тизированном стремлении к самонаказанию. Изучая поведение великомучеников и аскетов, мы отмечали те же характеристики: агрессивность, самонаказание и эротическое поощрение. Принципиальное отличие аскетов от мучеников-невротиков проявляется в реакции общественного мнения на эти явления. Первых общество склонно идеализировать, а ко вторым относится с явным презрением. Невротик озабочен лишь своей персоной, и все, кто имел с ним дело, безошибочно определяют это качество. Говоря языком психоанализа, налицо явная предрасположенность к нарциссизму. Этот комплекс дает о себе знать проявлением болезненных симптомов и не может быть нейтрализован поощрительной реакцией других людей. При этом его внешние проявления могут не соответствовать истинной тяжести патологии. Так, некоторые невротики преуспевают в своих болезненных намерениях, ибо не проявляют агрессии к окружающим, противопоставляя себя лишь докторам и медицинским сестрам. Однако встречаются и такие, кто объявляет войну всему миру. Хронические расстройства психики характеризуются конфликтом между желанием жить и желанием умереть. Иногда сами пациенты позволяют себе высказывания типа «лучше бы мне умереть, чем так мучиться». Часто они говорят о своем состоянии, как о мучительной предсмертной агонии. Бывает и так, что родственники и друзья больного поощряют мучения, справедливо полагая, что лучше страдать, чем умереть. Однако факт остается фактом: хронические мученики редко умирают молодыми и, несмотря на постоянные угрозы покончить с собой, как правило, не прибегают к самоубийству. Итак, каковы же психологические и физиологические причины этого явления? Возникает искушение пойти по дорожке, проторенной самим пациентом, и назвать его невольной жертвой безжалостной судьбы. Тем не менее приведенные выше факты и врачебный опыт убеждают нас в том, что судьба в значительной мере определяется выбором самого человека. Самым простым решением было бы назвать подобную патологию мазохизмом. Однако этот термин означает лишь внешнее проявление симптомов. В действительности хроническое мученичество является результатом взаимодействия многих факторов. То, что человек предпочитает радости страдание, объяснить непросто. Понимание приходит лишь тогда, когда затаенное страдание или даже страх перед этим страданием становится более очевидным, чем внешние проявления. Упрощая, можно сказать, что некоторые люди предпочитают скорбь забвению. Иными словами, для этой категории страшнее остаться в одиночестве, быть нелюбимым и обделенным заботой, чем подвергать себя физическим мучениям и даже риску умереть. Таким образом, эти люди воспринимают скорбь как проявление любви, и для них она предпочтительнее, чем смерть и забвение. Мы упомянули лишь об общих принципах, которые отнюдь не проливают свет на чудовищность подобной сделки с судьбой. Фактически человеку приходится платить страшную цену, принося в жертву самого себя. В этом смысле цена жизни определяется хроническим расстройством, которое в конце концов полностью разрушает личность. Тема такой расплаты намного древнее, чем знаменитая история Бенджамина Франклина. Подобное искаженное представление о реальности должно иметь глубокие корни, и я верю в то, что исходным материалом для его формирования служит изначальный инстинкт самоуничтожения. Полагаю, что хроническое расстройство психики можно представить как воображаемую битву между силами разрушения и эротизмом, то есть между стремлением к разрушению (к смерти) и любовью к жизни. В том случае, когда доминирует инстинкт смерти, пациент обречен. Лишь тогда, когда эротические мотивы побеждают, человек способен свернуть с пути невольного мученичества и вернуться к нормальной жизни. |