Меннингер К. - Война с самим собой. Карл Меннингер Война с самим собой
 Скачать 2.06 Mb.
|
Карл МеннингерВойна с самим собойОглавление ВВЕДЕНИЕ Часть 1, РАЗРУШЕНИЕ Часть 2, САМОУБИЙСТВО Часть 3, ХРОНИЧЕСКАЯ ФОРМА САМОУБИЙСТВА Часть 4, ЛОКАЛЬНОЕ САМОУБИЙСТВО Часть 5, ОРГАНИЧЕСКОЕ САМОУБИЙСТВО Часть 6, ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПРЕДИСЛОВИЕ Общеизвестно, что современная цивилизация возникла на фундаменте, воздвигнутом ценой бесчисленных человеческих жертв и постоянного разграбления природных ресурсов. Зло, заложенное на уровне инстинктов в самой природе человека, тем не менее уживается в нем с позитивными и созидательными силами любви — тезис, который так точно определил Фрейд в своих поздних работах. Мы уже пришли к пониманию того, что ребенок, постигающий науку любить сознательно, в такой же степени должен овладеть искусством ненавидеть, так, чтобы заложенные в нем деструктивные силы были направлены не на обычные объекты пренебрежения — дружелюбных и беззащитных людей, — но на борьбу со своими истинными врагами. Как бы там ни было, совершенно очевидно, что человек в течение всей жизни в той или иной мере занимается самоуничтожением. Каждый из нас неоднократно испытывал в жизни смутное ощущение, подтверждающее эту гипотезу. Способы саморазрушения многообразны, и именно им посвящены страницы этой книги. Одни из них представляют интерес для хирургов; другие — для адвокатов и священников; третьи — для специалистов по лечению сердечных заболеваний; четвертые — для социологов. Но исследователь, рассматривающий человека как целостную сущность и медицину как гарантию здоровья нации, должен обращать внимание на все аспекты проблемы. Я верю в то, что лучшей защитой против деструктивных тенденций личности является всеобъемлющий подход к изучению человеческого феномена. Коль скоро наша природа такова, какова она есть, не следует уклоняться от изучения всего многообразия ее проявлений. Поэтому, с точки зрения медицины в самом широком смысле этого слова, вполне логично рассматривать все формы самоуничтожения с точки зрения доминирующих принципов. В этой книге автор сделал попытку обобщения и дальнейшего развития идей, выдвинутых в работах Ференци, Гроддека, Джеллиффе, Уайта, Александера, Симмела и других авторов, уделявших внимание этим принципам как главной причине заболеваний и депрессивных состояний. Мы же будем рассматривать эти причины как ту или иную форму самоубийства. Я, как никто другой, отдаю себе отчет в изменчивости и спекулятивной природе любых теоретических построений и рассчитываю на снисхождение со стороны читателя, ибо любая теория, даже ошибочная, все же лучше, чем объяснение происходящего просто «волей случая». «Случай» не оставляет места для прояснения обстоятельств и держит нас в неведении, в то время как теория рано или поздно подтверждается или обнаруживает свою несостоятельность. К. Э. М. Автор выражает свою признательность всем, кто оказал помощь и поддержку при написании этой книги. Глава 1 Любовь и смерть При всем желании этот мир едва ли можно назвать миром гармонии и согласия; напротив, мы постоянно становимся свидетелями разнообразных противоречий. Динамично меняющийся мир представляет собой извечную войну противоположностей: любви и ненависти, производства и потребления, созидания и разрушения. На протяжении всей сознательной жизни человек подвергается опасностям: болезни, аварии, нападения, природные катастрофы и прочее, и прочее, и прочее. Бесчисленным деструктивным силам, угрожающим самому существованию человеческой цивилизации, пытается противодействовать непрестанный научный поиск, удерживающий едва различимую линию обороны. Поэтому нет ничего удивительного в том, что под угрозой внешних сил перепуганные люди апеллируют к сверхъестественному не реже, чем обращаются за помощью к официальной медицине. За последние несколько лет в результате разливов Огайо, Миссисипи и других рек были уничтожены многие населенные пункты, безжалостная стихия оставила без средств к существованию миллион людей. Примерно в то же время и в той же стране от засухи погибали растения, домашний скот, птицы и мелкие звери. Привычную зелень ландшафта сменила серая корка потрескавшейся земли. В тот же период Тихоокеанское побережье пострадало от разрушительных землетрясений, уничтоживших плоды многолетнего человеческого труда, а Атлантическое побережье подверглось жестокому воздействию ураганов и штормов. В то время как миллионы беззащитных людей испытывали на себе неистовство разбушевавшейся стихии, миллионы других, кто медленно, а кто мучительно долго, уходили из жизни в больницах от различных заболеваний. В дополнение ко всем этим напастям, то тут, то там, и всегда неожиданно, смерть исправно собирала свою жатву в результате несчастных случаев. Было бы естественным предположить, что, ощущая себя заложником злосчастной судьбы и враждебной природы, обреченное человечество станет искать спасения во всеобщем братстве и единении, дабы совместно противостоять агрессивной среде. Но не тут-то было. Все, кто изучал поведение человека, неизбежно приходят к осознанию того, что основную причину людских невзгод следует искать в самих людях. Иными словами, в значительной степени проклятие, тяготеющее над человечеством, можно определить как самоуничтожение; поскольку одним из необъяснимых биологических феноменов является приверженность людей к объединению с деструктивными внешними силами. Посудите сами, разве не люди подвергают разрушительным бомбардировкам древние и прекрасные города, музеи и храмы? Мало того, при этом погибают дети — будущее человечества. Надо признать, что тем или иным путем каждый из двухсот миллионов граждан ежедневно вносит свою лепту в безудержную гонку производства средств массового уничтожения. В той же мере сами люди, руководимые своими инстинктами и маленькими слабостями, являются невольными инструментами в руках неумолимой смерти. При близком рассмотрении выясняется, что мир полон ненависти, мелочных склок и бессмысленного противостояния. Люди зачастую становятся заложниками низменных чувств по отношению к себе подобным, понапрасну тратят время и энергию, укорачивая и без того краткий «миг между прошлым и будущим», который мы называем жизнью. Более того, взору гипотетического наблюдателя страстей человеческих предстанут и те, кто, не найдя другого применения своим деструктивным инстинктам, разворачивает это оружие против себя самого. Я полагаю, что подобное поведение не только поставит в тупик любопытствующего марсианина, но должно удивлять и всех тех, кто склонен считать, что человеческое существо стремится к жизни, свободе и счастью, то есть к общепризнанным ценностям. Привожу пример. Представьте себе врача, совершающего ежедневный обход пациентов. Исходя из постулата абсолютной ценности человеческой жизни, он не жалеет сил, чтобы продлить дни убогого ребенка или беспомощного старика. Перед нами приверженец распространенного общественного стереотипа, согласно которому основным законом жизни является инстинкт самосохранения. Он ощущает себя спасителем человечества, своего рода бастионом на пути бесчисленных посланцев смерти. В один прекрасный момент пелена спадает с его глаз. И вдруг он понимает, что пациенты на самом деле нередко вовсе и не хотят того, о чем просят. Вдобавок их сердобольная и суетливая родня тоже отнюдь не желает заболевшему долгих лет жизни. Становится ясным, что усилиям врача противостоит не только природа, породившая болезнетворные микробы, но и какое-то непонятное, бессмысленное внутреннее сопротивление, исходящее от самого пациента. Один из моих учителей, уважаемый профессор, как-то заявил, что врач большую часть своих сил и энергии тратит на то, чтобы уберечь больного от его же родственников; затем он должен довериться богу, иногда — хирургу. Однако по-настоящему искусный лекарь способен на большее — он удерживает пациента от поступков, которыми тот наносит вред себе самому. Подобного рода наблюдения были обобщены Зигмундом Фрейдом, выдвинувшим теорию инстинкта смерти. Согласно этой концепции, каждый человек предрасположен к самоуничтожению, и в некоторых случаях, когда воедино сводится целый ряд обстоятельств и факторов, это приводит к самоубийству. В то же время возникает вопрос: коль скоро все мы являемся рабами этого доминирующего инстинкта и, значит, в итоге ищем собственной смерти, то почему же столь многие из нас вовсе не расположены самостоятельно сводить счеты с жизнью, а, напротив, яростно сопротивляются на пути к этой цели? При том, что многие философские школы убеждают нас в никчемности существования на этом свете? В свете того, что каждый человек в большей степени озабочен собственными внутренними и внешними проблемами, чем рассуждениями о жизни и смерти, логичнее поставить вопрос, почему все-таки люди живут и подолгу, хотя знают, что смерть рано или поздно найдет их, что она неизбежна? Они ведь отнюдь не спешат помогать ей, не так ли? Иными словами, почему желание жить, каким бы иллюзорным и эфемерным оно ни было, вечно преобладает над жаждой смерти? Фрейд делает допущение, что инстинкты жизни и смерти — назовем их конструктивными и деструктивными тенденциями личности — пребывают в извечном единстве и борьбе противоположностей, подобно тому, как протекают физические, химические и биологические процессы. Созидание и разрушение, своего рода анаболизм и катаболизм личности — все это напоминает процессы, происходящие на клеточном и даже молекулярном уровне, причем один и тот же вид энергии используется в прямо противоположных направлениях. Силы, первоначально направленные вовнутрь для решения эгоцентричных задач, в конечном счете меняют свою направленность в сторону внешних объектов. Этот процесс соответствует развитию и росту физических и личностных характеристик человека. Таким образом, неприятие внешних объектов агрессии свидетельствует об однобоком развитии личности, так как, согласно нашему предположению, все люди от рождения обладают комплексом конструктивных и деструктивных сил. Вместо того чтобы атаковать внешнего врага, такие люди вступают в битву (уничтожают) сами с собой (сами себя); или вместо того, чтобы любить своих близких, восхищаться музыкой или чем-нибудь еще, они обращают свою страсть на самого себя. (Любовь и ненависть представляют соответственно конструктивную и деструктивную тенденции.) Впрочем, еще никому не удавалось эволюционировать в полной мере и, следовательно, целиком избавиться от самоубийственных тенденций; в действительности можно утверждать, что как сам феномен жизни, так и поведение отдельного человека являются результатом противодействия разных факторов. Зыбкое и, как правило, нестабильное равновесие поддерживается до тех пор, пока в развитии не возникает новый импульс, и результаты при этом могут существенно отличаться от результатов предыдущего этапа. Таким образом, становится понятным, почему одни люди убивают себя быстро, другие — медленно, третьи — вообще избегают тенденции самоуничтожения; при этом первая и вторая категории делают все, чтобы ускорить свой конец, а третья мужественно и с блеском противостоит ударам судьбы даже в тех ситуациях, которые ставят в тупик остальных. Однако в большинстве случаев все это происходит бессознательно, автоматически, и неискушенным взглядом вряд ли возможно усмотреть принципиальную разницу между инстинктами жизни и смерти. Именно поэтому лишь психоаналитический метод исследования позволяет адекватно и детально идентифицировать инстинктивные проявления человеческой натуры. Психоанализ дает возможность понять, каким образом возникает и как дорого обходится отсрочка в сделке между жизнью и смертью. Цена, которую приходится платить за эту отсрочку, может быть разной как в количественном, так и в качественном отношениях. Эта теория Фрейда получила блестящее развитие в статье Ференци «Проблемы восприятия кризисных ситуаций. Преимущества познания смысла реальности» («Дальнейшее развитие теории и практики психоанализа», Лондон, Хогарт Пресс, 1926). Александер описывает этот механизм более подробно: «С момента рождения включается механизм болезненного неприятия негативных реалий, неадекватный субъективному восприятию, заложенному во время внутриутробного развития. Взрослея, ребенок все более убеждается в том, что путь удовольствия пролегает сквозь тернии болезненного самоограничения и страдания. В период младенчества ребенок сталкивается с пассивной формой ограничения, например, испытывает голод, будучи оторван от материнской груди, но со временем он осознает, что любое удовольствие сопряжено со страданием, то есть форма самоограничения становится активной. С тактической точки зрения именно это сознательное приятие страдания, которое нередко кажется нам парадоксальным, является доминирующей характеристикой эго по отношению к восприятию реальности и суперэго» .(Франц Александер. Потребность в наказании и инстинкт смерти. — «Международный психоаналитический журнал», т. X, 1929, с. 260). В некоторых случаях условия «сделки» бывают чрезвычайно жесткими, в других — более либеральными. Предметом изучения этой книги как раз и является «цена», которую приходится платить за компромисс между инстинктами жизни и смерти. Исследование посвящено, как выразился один из моих коллег, «высокой стоимости жизни». Подобно тому, как ласка или норка отгрызают себе лапу, угодившую в капкан, так и мы сознательно и с чувством полной ответственности ощущаем необходимость и очистительную силу саморазрушения. Некоторые люди, вынужденные приносить жертвы во имя сохранения собственной жизни, берут на себя ответственность за поступки, которым, в меру своего понимания, находят логические объяснения, иногда верные, чаще — ошибочные, но, как правило, — вполне оправданные. К этой категории относятся те самоубийцы, мотивы которых очевидны; так, старик, мучительно умирающий от рака, принимает яд, ища легкой смерти — решение очевидно. В то же время в эту группу можно включить и тех, кто умерщвляет свою плоть, практикует крайние формы аскетизма или подвергает себя мучительным хирургическим процедурам. В других случаях личность берет на себя ответственность за саморазрушение бессознательно, более того, человек даже не пытается объяснить причину своего поступка, который со стороны кажется абсолютно бессмысленным, как, например, происходит с алкоголиками и наркоманами. Существует и такая категория людей, которая не желает брать на себя ответственность за разрушительные тенденции и пытается оправдать происходящее ударами судьбы, волей провидения или несчастными случаями, зачастую происходящими в силу их собственных бессознательных побуждений. И наконец, следует признать существование четвертой категории людей, не только не берущих на себя ответственность, но и не делающих никаких попыток объяснить происходящее. Теоретически такие случаи можно считать клиническими. Во всех перечисленных категориях побуждения к саморазрушению можно подразделить на скрытые и явные. Аналитическое решение вопроса требует пристального внимания и комплексного подхода, особенно в тех случаях, когда люди совершают самоубийство, порой не ведая, что творят. Попытку такого анализа я предпринял в этой книге. Глава 2 Структура исследования В начале книги мы рассмотрим причины несостоявшегося компромисса между конструктивными и деструктивными силами, вследствие чего, добровольно или почти добровольно, наступала смерть, иными словами, совершалось самоубийство. Мы попробуем проанализировать мотивы, определившие этот выбор, и причины, по которым вполне здравомыслящие люди не смогли преодолеть рокового побуждения. Одновременно мы попытаемся понять, в какой мере признаки разрушительной тенденции могут быть идентифицированы еще до того, как наступит трагическая развязка. Далее мы исследуем случаи более-менее успешного разрешения проблемы, в которых импульс к самоуничтожению был приглушен или нейтрализован и таким образом человек получал отсрочку, которая, впрочем, стоила ему немалых лишений и страданий. При этом мы уделим внимание не только причинам несовершения самоубийства, но и скрытым мотивам, которые толкали человека на путь самоуничижения и самоограничения. Таким образом, мы подойдем к изучению многочисленных форм саморазрушения — неудачам, искажениям судьбы, хроническим формам заболевания — всем тем жизненным невзгодам, которые, на наш взгляд, напрямую связаны с недопониманием и ложной личностной мотивировкой, а не являются результатом «неизбежных» несчастных случаев или рокового стечения обстоятельств. К этой категории саморазрушителей можно причислить очень многих людей, которые являются вечными неудачниками и которым кажется, что успех для них недостижим. Еще большее количество людей уверено в том, что неудача — это единственное, на что они могут рассчитывать. И наконец, мы рассмотрим, до какой степени и с помощью каких средств возможно объективное устранение негативных тенденций; мы попробуем понять, можно ли удержать под контролем разрушительные мотивы, которыми бессознательно руководствуются люди. За этим последует описание практических приемов, которые помогут бороться с деструктивными тенденциями, усиливая волю к жизни («инстинкт жизни»). При этом наш анализ будет посвящен не столько сиюминутному предотвращению неизбежного самоубийства, сколько более глобальной проблеме неполноценного существования и непомерно высокой стоимости компромиссов, заключаемых в борьбе между жизнью и смертью. Таким образом, в первом разделе книги анализируются глубинные причины самоубийства в привычном смысле этого слова. Во втором разделе рассматриваемые причины не так очевидны. В третьей части книги внимание акцентируется на тех случаях самоубийства, где признаки хронических искажений имеют косвенную направленность. В четвертом разделе автор делает попытку соотнесения теории саморазрушения и клинических патологий, хотя как таковое это допущение следует считать гипотетическим. В заключение мы поговорим о способах и методиках борьбы с опасной тенденцией, что явствует из названия этого раздела книги — «Восстановление» Глава 1 Табу Так уж принято, что многие вещи люди не склонны обсуждать всерьез. Тем самым мы как бы уходим от необходимости ответа на некоторые вопросы. Самоубийство как раз и является одной из таких тем. Это табу получило такое широкое распространение, что кое-кто вообще избегает говорить на эту тему, респектабельные газеты ни за что не напишут об этом ни строчки, и даже ученые порой отказываются считать феномен самоубийства предметом исследования. Неудивительно, что перед публикацией примерно полдюжины названий этой книги были отвергнуты, ибо в заголовках фигурировала все та же одиозная тема, способная оттолкнуть читателей, хотя конечные результаты моего анализа подавали надежду. Как уже говорилось, в конце исследования я пришел к выводу, что воля к жизни, как правило, намного сильнее желания смерти, и существуют способы преодоления деструктивной тенденции. И все же прежде всего мы должны посмотреть в глаза фактам — люди продолжают убивать себя, и страусиная политика не способствует решению проблемы. В Соединенных Штатах каждые двадцать четыре минуты происходит очередное самоубийство. Нетрудно посчитать, что это случается шестьдесят раз в день и 22 000 раз в год. Приведенные цифры касаются только США, а тем временем в некоторых странах Европы такое происходит в два раза чаще. И уж во всяком случае, число самоубийств значительно превосходит количество убийств. Исходя из вышесказанного, было бы естественным ожидать, что общество, ученые и медики проявят повышенный интерес к этой проблеме, а специализированные журналы будут изобиловать статьями по столь животрепещущему во просу. На самом деле этого не наблюдается. Да, написано немало романов, пьес, бытует множество легенд и преданий на эту тему, но все они оперируют понятиями из области фантазии. Как ни удивительно, научных публикаций очень мало. На мой взгляд, это еще одно доказательство того, что самоубийство составляет предмет табу — запрета, оберегающего собственное эмоциональное равновесие. Люди попросту не желают серьезно относиться к этой проблеме, предпочитая не замечать ее вовсе. Положа руку на сердце, могу признаться, что и сам я заинтересовался вопросом самоубийства лишь тогда, когда столкнулся с проявлениями табу на эту тему у родственников некоторых из моих пациентов. Случилось это так. Люди, находившиеся в нашей клинике с диагнозом «глубокая депрессия» и угрожавшие покончить с собой, понемногу поправлялись, хотя об окончательном выздоровлении не было и речи. Несмотря на все наши предупреждения о том, что опасность суицида отнюдь не миновала, родственники старались забрать своих близких из клиники как можно скорее. Зачастую они попросту отрицали возможность того, что именно их родственник способен на такой поступок, уверяя нас, что угрозы его ничего не значили, что он не ведал, что говорил, и т. д. и т. п. Случалось так, что через несколько дней после выписки мы читали в газетах о том, что наш бывший пациент повесился, застрелился или утопился. У меня накопилась пухлая папка подобных газетных вырезок, каждая из которых сопровождается соответствующей выпиской из наших рекомендаций недальновидным родственникам бывших пациентов. Приведу пример. Один из моих друзей, проходивший лечение в связи с депрессивным состоянием, был буквально выдворен из больницы родственницей, с которой он вынужден был считаться, хотя отношения между ними были явно враждебными. Мы предупредили даму, что в данных обстоятельствах — а пациент все еще находился в депрессивном состоянии — выписка не только преждевременна, но и опасна, и вероятность самоубийства остается высокой; сам пациент не желал покидать стены клиники, умоляя продлить срок лечения. Дальнейшие обстоятельства были та ковы: по требованию своей родственницы этот человек был вынужден поменять несколько клиник, пока она окончательно не решила оставить его дома под собственным попечением; вскоре после этого он покончил с собой. А ведь он был способным, подающим надежды ученым. Мне так часто приходилось сталкиваться с подобными ситуациями, что я задался вопросом, почему же люди не относятся к самоубийству как к реальному факту, и на чьи плечи ложится ответственность за предотвращение этой беды? Мы, врачи, не жалеющие своих сил для спасения любой жизни, какой бы незначительной она нам ни казалась, тем более должны взять на себя ответственность за сохранение жизни тех людей, которые отнюдь не безнадежны, но тем не менее уходят в небытие под влиянием импульсивного порыва или неверной интерпретации настоящего момента, подобно Ромео, нашедшему спящую Джульетту и решившему, что она мертва. Однако эту задачу невозможно решить без участия родственников, от которых в значительной степени зависят превентивные меры. Коль скоро близким пациента не чужды принципы гуманизма, они должны относиться к тревожным симптомам всерьез и действовать сообразно сложившейся ситуации. Факт остается фактом — самоубийство привлекает намного меньше общественного внимания, чем того заслуживает. Проблема настолько глобальна, что было бы наивным рассчитывать на ее исчерпывающее решение с помощью одной публикации. Поэтому, не касаясь исторических, статистических, социологических и клинических аспектов самоубийства, я остановлюсь на анализе так часто игнорируемых подсознательных психологических факторов. Во многих энциклопедических изданиях, например, в энциклопедии «Британника», «Энциклопедии религии и этики» Хастингса, можно обнаружить описание многочисленных способов ухода из жизни. С течением времени и в зависимости от национальных обычаев эти способы могут претерпевать изменения и иметь существенные различия. Статистика самоубийств всегда привлекала внимание многих авторов и особенно служащих компаний по страхованию жизни, и это несмотря на то, что достоверность статистических данных всегда вызывает сомнение, ибо любая статистика содержит элемент ошибки. Отмечено, что в цивилизованном обществе таким образом погибают в основном мужчины, хотя попыток самоубийства зафиксировано больше у слабой половины человечества. Количество самоубийств, совершенных мужчинами, возрастает пропорционально их возрасту; так, число сорокалетних самоубийц в два раза превышает данные, касающиеся двадцатилетней возрастной категории. Для женщин-самоубийц возраст не имеет принципиального значения. Весна, по сравнению с другими временами года, благоприятствует принятию рокового решения; одинокие люди более предрасположены к нему, чем те, кто состоит в браке; горожане сводят счеты с жизнью намного чаще, чем сельские жители; больше самоубийств совершается в военный период; протестанты охотнее идут на самоуничтожение, чем католики1. [1] Чрезвычайной популярностью пользуется сводная статистическая статья «Страх одиночества», Дэвидсон, Генри Э., «Coronet», март, 1937. Общий обзор по этой тематике был представлен Луисом Ай Даблином и Бесси Банзель, подробно осветившими исторические, антропологические и статистические аспекты феномена самоубийства2. [2] Луис Ай Даблин, Бесси Банзель. Быть или не быть! Изучение самоубийств. «Харрисон Смит и Роберт Хаас», 1933. Клинические исследования данного предмета проводились редко, и большинство из них следует признать неудовлетворительными. Так, в наше время на эту тему одним из первых писал Рут Шонл Кейвен3. [3] Рут Шонл Кейвен. Самоубийство. Издательство Чикагского университета, 1927. В медицинских журналах появлялись статьи с такими названиями: «Дифференциальная диагностика типов самоубийства»4, [4] Грегори Зилбург. Архивы неврологии и психиатрии, 1936, т. XXXV, с. 270—291. «Возможности предотвращения самоубийства при первых признаках появления тревожных симптомов»5. [5] Джеральд Р. Д ж ем и сон. Архивы неврологии и психиатрии, 1936, т. XXXVI, с. 1. Однако в целом проблема самоубийства привлекала внимание очень узкого круга специалистов. Было бы естественным ожидать повышенного интереса в среде психоаналитиков, привыкших при помощи психологических методик вытеснять из подсознания пациента комплексы, связанные с разного рода ограничениями. Однако и эта категория целителей не внесла достойной лепты в научное исследование феномена. Тем не менее, справедливости ради добавим, что хотя самоубийство и не было ими изучено в должной мере, Фрейд, Александер и другие психоаналитики все же занимались этим вопросом. В следующей главе мы пойдем по их стопам, пытаясь избавиться от неуместной в данном случае стыдливости, а также преступного небрежения к столь животрепещущему вопросу и попробуем идентифицировать тайные пружины, запускающие механизм самоубийства. |