Книга о примечательном историческом явлении в его развитии с древнейших времен до
 Скачать 2.99 Mb.
|
|
... Горе нам, беднякам! О, сколь человечишко жалок! Станем мы все таковы, едва только Орк нас похитит, Будем же жить хорошо, други, покуда живем. Возгласы одобрения были прерваны появлением блюда, по величине не совсем оправдавшего наши ожидания. Однако его необычность обратила к нему взоры всех. На круглом блюде были изображены кольцом 12 знаков зодиака, причем на каждом кухонный архитектор разместил соответствующие яства. Под Овном – овечий горох, над Тельцом – говядину кусочками, над Близнецами – почки и тестикулы, над Раком – венок, над Львом – африканские фиги, над Девой – матку неопоросившейся свиньи, над Весами – настоящие весы с горячей лепешкой на одной чаше и пирогом на другой, над Скорпионом – морскую рыбку, над Стрельцом – лупоглаза, над Козерогом – морского рака, над Водолеем – гуся, над Рыбами – двух краснобородок. Посередке, на дернине с подстриженной травой, возвышались медовые соты. Египетский мальчик обнес нас хлебом на серебряном противне, причем паскуднейшим голосом выл что-то из мима «Ласерпиция». Видя, что мы довольно кисло приняли эти убогие кушанья, Трималхион сказал: «Прошу приступить к обеду. Это – начало». При этих словах четыре раба, приплясывая под музыку, подбежали и сняли с блюда его крышку. И мы увидели другой прибор и на нем птиц и свиное вымя, а посредине зайца, всего в перьях, как бы в виде Пегаса. На четырех углах блюда мы заметили четырех Марсиев, из мехов которых вытекала обильно поперченная подливка прямо на рыб, плававших точно в канале. Мы разразились рукоплесканиями и весело принялись за изысканные кушанья. – Режь! – воскликнул Трималхион, не менее всех восхищенный удачной шуткой. Сейчас же выступил вперед резник и принялся в такт музыки резать кушанье с таким грозным видом, что казалось, будто эсседарий сражается под звуки органа. Между тем Трималхион все время разнеженным голосом повторял: – Режь! Режь! Заподозрив, что в этом бесконечном повторении заключается какая-нибудь острота, я не постеснялся спросить о том соседа, возлежавшего выше меня. Тот, часто видавший подобные шутки, ответил: – Видишь раба, который режет кушанье? Его зовут Режь. Итак, восклицая: «Режь!», Трималхион одновременно и зовет, и приказывает». Римский ужин – это изобилие еды, декора и зрелищ. Гурманы вводят моду на языки розовых фламинго, редкие продукты, финики из всех колоний Востока, Сирии, но самые редкие – из Arabia Felix. Злоупотребляют и дорогими специями из Цейлона. Если блюда должны быть редкими, то и их представление окружено грандиозными мизансценами; гости удивлены и изумлены. Ложа, на которых пируют гости, – это нагромождение золота, серебра, слоновой кости, они украшены самой дорогой вышитой тканью, самым тонким льном. Нет ничего красивее, чем эти ковры, на которых изображены сцены охоты. Рабы Трималхиона приносят ковры во время подачи превосходного кабанчика, они будут показаны только один раз, их выбросят после праздника. Хозяин дома заказал балет, и девушки вибрируют бедрами, разжигая страсть в охмелевших гостях. Декор, мебель и прочие предметы призывают к наслаждению. Посуда, зеркала, масляные лампы неутомимо призывают к любви. В самых больших и богатых домах самые редкостные вещи – это коллекционные предметы или исключительные подарки. Их передают из рук в руки, с одного стола к другому, чтобы восхититься. Венера, Апполон, менады, сатиры, Дионис, ставший Бахусом, статуэтки из керамики и бронзы очень ценятся в Риме. Эти дома и их хозяева стали объектом беспощадной сатиры Ювенала. Он пишет: ... Может быть, ждешь ты теперь, что здесь начнут извиваться На гадитанский манер в хороводе певучем девчонки, Под одобренье хлопков приседая трепещущим задом? Видят замужние жены, лежащие рядом с мужьями, То, о чем стыдно сказать иному в присутствии женщин: Для богачей это способ будить их вялую похоть, Точно крапивой. Но все же для женщин гораздо сильнее Здесь наслажденье: их пол разжигается больше мужского И, созерцая иль слыша подобное, – мочится сразу. Эти забавы совсем не годятся для скромного дома. Пусть себе слушает треск кастаньет со словами, которых Голая девка не скажет, в вертепе зловонном укрывшись; Пусть забавляется звуком похабным и разным искусством Похоти – тот, кто плюется вином на лаконские плиты Пола: ведь здесь мы легко извиняем богатство; лишь бедным Стыдно и в кости играть, и похабничать стыдно, когда же Этим займется богач, – прослывет и веселым и ловким. Наша пирушка сегодня нам даст другие забавы: Пенье услышим творца Илиады и звучные песни Первенства пальму делящего с ним родного Марона; Голос какой эти скажет стихи – не так уже важно. Нынче же дай себе отдых желанный, оставив заботы, Все отложивши дела, если можно, на целые сутки. Некоторые места особенно привлекают развратников, так как они знают, что найдут те же развлечения, что и в столице. В Кадисе – старом финикийском городе на западе, куда доходят свинец и олово стран севера, – они открыли для себя очарование танцовщиц. На другом конце Средиземноморья города Эфес и Александрия обучают греческой гармонии и извращенности. В этих городах международной торговли, безусловных интеллектуальных столицах, жизнь легкая, а дома удовольствий – многочисленные. В Эфесе иностранец без труда их найдет, так как следы четко указывают их направление. Легенда гласит, что одно из самых известных мест города – библиотека – напрямую связана тоннелем с борделем. На улицах Александрии не протолкнуться от проституток. «Называют также деревню, расположенную около Александрии на том же берегу канала, эта деревня заполнена домами удовольствий, которые открыты для сладострастников, мужчины и женщины, входя туда, в какой-то степени переступают порог погибели». Чуть дальше Каноп, описанный Страбоном в его «Географии»: «Город расположен в ста двадцати пяти стадиях от Александрии; его название напоминает о кормчем Менелая Канобе, который умер именно здесь. Несомненно, самый любопытный спектакль – лицезрение толпы, которая во время восхвалений или великих собраний спускается из Александрии в Каноп по каналу: днем и ночью лодки, нагруженные мужчинами и женщинами, следуют под звуки инструментов туда без отдыха; в это время в Канопе даже постоялые дворы, которые прилегают к каналу, предлагают всем и каждому те же возможности, чтобы попробовать двойное удовольствие – танца и хорошего стола». Сводни, сутенеры, договоры Один из персонажей комедии Теренция «Девушка с Андроса» так описывает путь проститутки: ... Сперва она вела тут жизнь стыдливую, Суровую и скромную; тканьем себе И пряжею искала пропитания; Но после появилися влюбленные С посулами и платою, один, другой. Все люди склонны к наслажденью от труда Спуститься: принимает предложение, А там уже берется и за промысел. Это – та правда, в которую хотели верить римляне, покупающие любовные утехи. Что работа для проститутки – удовольствие и что она занимается ею из лени, чтобы избежать более утомительного труда. На самом деле проститутки вообще редко имели возможность выбора. Значительная их часть была рабынями (или юношами-рабами), проданными в лупанарии в возрасте 14 лет, а иногда и раньше. Число уличных проституток пополняли вольноотпущенницы, с детства угождавшие хозяину и не знавшие никакого другого ремесла. Часто сам же отпустивший их на свободу хозяин становился их сутенером. Если же нет, на улице их ждали сутенеры и сводни, готовые предложить свои услуги… и забрать большую часть заработанных денег. Однако отказываться от их помощи, особенно для начинающей проститутки, было не благоразумно. Они хорошо знали свое дело и могли легко обеспечить ее клиентурой. Служанка одной куртизанки из комедии Плавта так рассуждает о ремесле своей хозяйки и ее сводни: ... Хорошей сводне надо обладать всегда Хорошими зубами. Если кто придет, С улыбкой встретить, говорить с ним ласково; Зло в сердце мысля, языком добра желать; Распутнице ж – похожей на терновник быть. Чуть притронется – уколет или разорит совсем. Оправданий ей не надо слушать от любовника: Оскудел – его в отставку за плохую службу, прочь! Любовник истинный лишь тот, кто своему именью враг, Люби, пока имеешь; нет – другого ремесла ищи, Спокойно место дай другим, что дать еще имеющим. Пустого стоит тот, кто, дав, не хочет тут же вновь давать. У нас любим лишь тот, кто дал, да сразу и забыл про то. Кто дело губит, бросивши дела, – любовник истинный. Здесь, конечно, слышен голос автора, не могущего воздержаться от нравоучений. Хорошая сводня действует как психолог-манипулятор и может легко обработать клиента: ... Словно рыба ведь любовник сводне! Только свеженький В дело годен, много соку в нем и много сладости, И готовь его, как хочешь – жарь, вари, повертывай. Он охоч давать, податлив к просьбе, есть откуда взять. Сколько дал, каков убыток, не смекнет; забота вся — Как бы угодить подружке… Но она так же может «обработать» и проститутку, поставить ее в зависимость от себя, внушить, что та перед ней в неоплатном долгу. И девушка вынуждена отдавать ей почти весь заработок. Не мудрено, что она требует дорогих подарков: ей нужно расплатиться с долгами и свести концы с концами. Клиенты же видят только одно: жадность. ... Прежде чем успеешь ты одно отдать, Как сотни новых требований ждут тебя: То золото пропало, то разорван плащ, То куплена служанка, то серебряный Сосуд, а то старинный бронзовый, кровать Роскошная, иль греческие шкапчики, Иль… Что-нибудь всегда давать приходится Влюбленному, всегда в долгу у девки он. Куртизанка могла заключить с клиентом настоящий договор, в котором указывалось, каких услуг от нее ожидают и чего она делать ни в коем случае не должна. Такой договор подписывают Диабол с Филенией в пьесе Плавта «Ослы»: ... Другого никого не сметь пускать к себе, Не выдавать за друга и защитника Иль за любовника подруги: только ты, Для всех других должны быть двери заперты, На двери сделать надпись: место занято. На письма не ссылаться приходящие, Ни писем, ни табличек восковых не сметь В дому держать. Картина ль есть опасная — Продать. На устранение четыре дня С получки денег сроку, а не сделает, Тогда твоя тут воля: хочешь – можешь сжечь. Писать не сметь – чтоб воску в доме не было. Гостей не звать – имеешь право звать лишь ты. А в позванных глазами не стрелять никак, А если взглянет, пусть ослепнет тотчас же. Вино из одного бокала пить с тобой; Пусть принимает от тебя; она ж начнет, Ты – после; чтобы смыслила, как ты, она, Не больше и не меньше… Ни в чем не даст пусть места подозрениям: Ноги ногой своею никому не жать, Вставая, и на ложе ли ближайшее Всходя, с него сходя ли, никому руки Не подавать, колечка не давать смотреть И не просить ни у кого, чтоб он ей дал. Игральные же кости одному тебе Пускай подносит; бросивши, не сметь сказать: «Твои»: пускай зовет тебя по имени. Пусть молится богиням исключительно, Отнюдь не богу; если ж благочестие Найдет такое, скажет пусть тебе о том, Ты богу и помолишься о милости. Кивать, моргать, подмигивать чужим нельзя. Когда погашен ночью свет, во тьме она И шевельнуться не должна… Словечком не обмолвится двусмысленным, Пусть говорит она лишь по-аттически. Начнет ли кашлять, попросту пусть кашляет, Не так, чтоб показать язык кому-нибудь; Прикинется, что из носу течет, – ты сам Под носом вытрешь ей, чтоб не могла она Послать воздушный поцелуй украдкою. Мать-сводня пусть к вину не приближается, О брани пусть забудет. Чуть ругнет кого — Сейчас же наказание на двадцать дней Вина лишить… Служанке ли, случится, отнести велит Венки, гирлянды, мази – Купидону ли, Венере ли, – твой раб пускай следит, кому Дает, Венере – иль мужчине их. А если пожелает чистоту блюсти, Пусть столько же ночей вернет нечистыми. Этот договор довольно-таки суров к женщине и не накладывает на мужчину никаких обязательств. Однако юридически ничем не оформленное рабство у сутенера не лучше. Баллион, сводник из «Псевдола» Плавта, так командует своими женщинами: ... Эй, слышите вы, женщины? К вам речь я обращаю. Вы проводите жизнь в чистоте, в баловстве И забавах. Мужей величайших Знаменитых подруг испытаю сейчас: Кто из вас о себе помышляет, О свободе своей, кто о брюхе одном, Кто о выгоде, кто только сну рад. Я узнаю, кого на свободу пустить, А кого на продажу сегодня ж. Обработайте нынче любовников, пусть Нанесут мне подарков побольше, Годовой пусть доставят запас, а не то Завтра уличной каждая будет. У меня день рожденья сегодня – а где Те, кому вы милы, для кого вы Наслажденье, и радость, и жизнь, для кого Поцелуй вы, медовая сладость? Да, отрядами пусть мне подарки несут, Перед домом становятся строем. Даром, что ли, давать платье, золото вам Да и все, что вам нужно? Обуза одна Дома ваша работа мне нынче! К вину, Знай, негодницы, тянетесь! Им до того Наливаете брюхо себе, а вот я Всухомятку питаюся тут же! Впрочем, лучше всего будет сделать мне так: По одной поименно их вызвать, А не то отречется, заявит потом, Что ей не было сказано вовсе. Повнимательней слушайте все! С тебя начну, Гедилия, Подружка зерновых купцов. Зерна у них и краю нет, Горами, знай, ворочают: Пускай они зерна сюда Понавезут на целый год И мне, и домочадцам всем, Чтоб захлебнулся вовсе я, Чтоб государство имя мне Переменило – стал бы я Не сводник Баллион уже, а царь Ясон… Эсхродора! Ты подруга мясника (соперники Мясники со сводниками: мы гнилою клятвою, А они гнилой похлебкой достигают выгоды): Если нынче не наполню я мясными тушами Трех больших крюков, то завтра вздерну я тебя на крюк (Вздели на быка так Дирку сыновья Юпитера: Крюк тебе быком и будет)… Ты, Ксистилида, послушай, у друзей твоих настолько Много масла! Слушай, если Целыми ко мне мехами Масла не свезут сегодня, Завтра же в мешке отправлю я тебя в публичный дом. Будет там постель, в которой Не поспишь, измучишься! Поняла, к чему веду? Вишь, змея! Друзей ведь столько У тебя, так полных маслом, А ты товарищам своим дала б хоть чуть сегодня Умаслить голову! И я не больше жирным лакомлюсь. Но я знаю, ты не любишь масла, а вином себя Наливаешь: погоди же, Сразу все тебе припомню, если ты не выполнишь, Все, что говорю тебе я! Ты теперь, что за свободу деньги мне вот-вот вручишь, Торговаться лишь горазда – не горазда выплатить! Феникия, тебе скажу, приманка добрых молодцев: Если со своих имений мне твои любовники Не снесут сюда сегодня весь запас, – Феникия, Завтра же тебе я шкуру краской финикийскою Распишу: с публичным домом у меня спознаешься. Ремесло сводника презренно, порядочные римляне не хотят иметь с ним дела. Но приходится. В другой комедии Плавта, «Куркулион», Куркулион и Ликон покупают девушку у сводника Капапдока: ... Ликон: Ты помнишь ли условие, что, если кто докажет, Что от роду она свободна, ты вернешь мне деньги, Все тридцать мин? Каппадок: Запомню, будь спокоен, хоть и снова Скажу. Ликон: Так помни ж. Каппадок: Помню я – и на нее права все Тебе передаю. Куркулион: Чтоб я от сводника права взял На что-либо! У них свое – один язык, и только, Чтоб клятвы нарушать свои: чужих вы продаете, Чужим распоряжаетесь, чужим даете волю. За вас никто порукою, вы никому порука. По-моему, среди людей вся сводничья порода Точь-в-точь что мухи, комары, клопы и вши, и блохи, Досада, тягость, зло для всех, а пользы – ни малейшей. Кто честен, тот на площади не станет с вами рядом, А если стал, его винят, марают, порицают: Дела, мол, губит и кредит (хоть ничего не сделал). Ликон: Кривой, а знаешь хорошо ты сводничью породу. Напоследок Каппадоком овладевает приступ сентиментальности: ... Каппадок: Эй ты, послушай. Куркулион: Чего тебе? Каппадок: Прошу, ты с ней получше обращайся: Я дома воспитал ее в добре, в стыде… Куркулион: Так жалко? А что дашь, чтобы хорошо ей было? Каппадок: Оплеуху. Куркулион: Тебе вот оплеухою отлично б полечиться. Каппадок (Планесии): Что плачешь, глупая? Небось! Ты продана прекрасно. Так будь скромна. Иди за ним по-милому, милашка… Окончив дело, здесь хочу во храме помолиться. Я маленькою девочкой купил ее когда-то, Дал десять мин, а продавца с тех пор совсем не видел. Едва ли жив! А мне-то что? Ведь деньги у меня уж! От милости своей дают, конечно, боги прибыль. Теперь – за жертву. О себе подумать очень надо. Во времена заката империи Много раз повторяли, что в империи царит великая терпимость, которая почти не знает табу. Тем не менее некоторые люди предпочитали неприличное поведение. Бесчестные поступки достигают вершин с приходом к власти преемников Юлия Цезаря – Калигулы и Нерона. Они хотели театрализовать свой разврат. Императорские беспорядки наводят ужас на порядочных людей и привлекают к себе толпы низких и подлых существ. Оба императора любили унижать своих приближенных и заставляли их дорого платить за подлежащие отмене удовольствия. Калигула становился сутенером и открывал бордель. Суэтон пишет: «Не желая пренебрегать незаконной торговлей, он устанавливает в Палатине лупанарий, где в многочисленных комнатах, отделенных друг от друга и обставленных мебелью по величию этого дома, находились матроны и молоденькие юноши свободного происхождения; затем он отправлял своих номенклатурщиков (зазывал, которые называли хозяину гостей или давали ему их имена) обегать площади и базилики, чтобы пригласить на разврат молодых людей и стариков; предоставляли гостям ростовщические займы, и агенты публично записывали их имена, так как они способствовали увеличению дохода императора». Нерон – последний потомок династии Юлия и Клавдия, но первый в порядке разврата. Совсем молодым он бегал по улицам Рима и занимался незаконными поборами. Для Тацита «Нерон не отличался сдержанностью. Однажды, убив диких животных, он приказал наносить воды в амфитеатр, воспроизвел там морской бой, затем, убрав воду, он устроил бой гладиаторов; наконец снова доставили воду, и он закатил народу пышный пир. Тигеллин был распорядителем пира, все приготовления были сделаны великолепно. В середине амфитеатра и на воде были установлены огромные деревянные бочки, на которых были укреплены доски; вокруг соорудили кабаре и дома разврата, в угоду Нерону. Тигеллин и их гости занимали середину, отдавали должное щедрому столу на царских коврах и мягких подушках, в то время как остальные гости удовлетворяли свои капризы в кабаре. Мужчины входили в лупанарии и наслаждались всеми женщинами, без разбора; это были самые красивые и самые исключительные женщины, рабыни, свободные, куртизанки, девственницы, замужние женщины; это были не только девушки и женщины из народа, но и из самых благородных семей. Каждый был свободен в своем выборе и брал ту, которая ему нравилась. Так же и толпа, состоящая из подонков общества, чрезмерно пила и позже доходила до грубости и дерзости: раб наслаждался любовницей в присутствии своего хозяина; гладиатор – молодой благородной девушкой в присутствии ее отца. Были и ссоры, и драки со стороны не только тех, кто приходил, но и со стороны тех, кто оставался снаружи: и, следовательно, были смерти мужчин и женщин, из которых одни были задушены, другие – растерзаны». Удовольствие для Калигулы или Нерона состояло в том, чтобы отодвинуть пределы общепризнанных табу. Они организовывали демонстрацию своих извращений с точностью и гласностью самых великих развратников истории. Они – язычники до мозга костей. Говорят, что только мировые религии – христианство и ислам учат истинной нравственности и настоящему уважению к человеческой жизни, в том числе и жизни женщины. |