Книга о современных супергероях людях, которые, вопреки тяжелым жизненным обстоятельствам, сумели добиться успеха и стать счастливыми

• Название: Книга о современных супергероях людях, которые, вопреки тяжелым жизненным обстоятельствам, сумели добиться успеха и стать счастливыми
• Дата: 12.04.2023
• Размер: 3.33 Mb.
• Имя файла: 411269.pdf
• Тип: Книга; #1057136
• страница: 6 из 29

Глава 6. Бдительность
Я наделен даром ясновидения и удивительно
развитой наблюдательностью
[300]
.
«Никого нет дома», Роджер Уотерс
Когда Джесси была совсем маленькой, она думала, что ее старшая сестра ребенок Розмари. На дворе стоял 1968 год; психологический триллер Романа Полански под таким названием только что вышел на экраны, и взрослые бурно обсуждали его возбужденным шепотом. А как иначе можно было понять поведение Шарли? Она ведь и правда обожала выдергивать с соседской клумбы цветы, особенно те, которые казались ценными или высаженными с особой любовью. Она любила довольно злые шутки, например, наливала в стакан Джесси пахту, а затем с удовольствием наблюдала за выражением удивления и отвращения на лице младшей сестренки. Она по-разному щипала Джесси, чтобы посмотреть, как будут выглядеть синяки. А однажды ночью, когда они лежали в своих кроватях и болтали, Шарли взяла с Джесси клятву о молчании и прошептала в ухо, что ее удочерили. И сказала это так убедительно, что Джесси потом обыскала весь письменный стол мамы, пытаясь найти документы об удочерении.
Возможно, именно этим объяснялось то, что мать не защищала ее от проделок сестры, решила девочка.
Джесси была тихой и застенчивой, и ей было очень стыдно за проделки сестры, особенно с соседскими цветами. Девочка очень любила играть с собакой соседей, а для этого ей приходилось собирать всю волю в кулак, идти и звонить в их дверь. Девочке нравилось бегать по огороженному соседскому двору, который казался миром, находящимся где- то далеко-далеко от ее дома, а когда она падала, пес догонял ее и щекотно лизал ей лицо. Лежа на прохладной траве и ощущая прикосновение мягкой шерсти к коже, Джесси чувствовала себя беззаботной, такой, каким и должен быть ребенок. Это чувство девочка никогда не испытывала,
находясь рядом с сестрой. Достаточно, например, сказать, что однажды,
когда соседи уехали на неделю в отпуск и отдали собаку в гостиницу для животных, Шарли с огромным энтузиазмом убеждала Джесси, что все они умерли.
Возможно, выходки старшей сестры были всего лишь детскими

шалостями — так, во всяком случае, объясняла их мама. «Ох уж эти дети…» — вздыхала она скорее неуверенно, чем авторитетно; ее слова звучали так, будто она не знает, что с этим делать и как закончить начатое предложение. Но Джесси чувствовала нечто зловещее в том, какое наслаждение испытывала Шарли, мучая младшую сестру, и иногда думала:
а не ребенок ли Шарли дьявола, как Розмари.
* * *
В начальных классах, когда Джесси возвращалась из школы, Шарли всегда была дома. Автобус средней школы ходил раньше, а это означало,
что каждый день, входя в дом, Джесси чувствовала себя так, будто тайком пробирается в чужой. Рослая и сильная Шарли управляла в доме всем —
телевизором, едой, телефоном и всем остальным, — восседая в центре дивана в центре гостиной. Если Джесси выражала недовольство — скажем,
«Куда делись все картофельные чипсы?» или «А я хочу вернуть тот канал», — Шарли вставала с дивана и наказывала сестру. Она толкала ее,
била, пинала, щипала, таскала за волосы. Так что большинство дней
Джесси просто лежала на полу гостиной, смотря по телевизору то, что выбрала Шарли, и обходясь вместо любимых чипсов хлебом с маслом.
Иногда она представляла, будто сидит в тюрьме — и чувствовала себя именно так.
Конечно, иногда, и даже много раз, Джесси и Шарли бывали хорошими сестрами. Они вместе ели и спали, вместе проводили выходные и праздничные дни, и Шарли даже заступалась за Джесси, когда ее обижали на местном катке. Они вместе сидели на заднем сиденье, распевая дурацкие песенки во время длительных семейных автомобильных поездок.
Кроме того, сестер приучили говорить друг другу перед сном «Спокойной ночи. Я тебя люблю» независимо от того, что между ними произошло за день. И это сбивало с толку больше всего. И научило Джесси тому, что никогда нельзя знать точно, чего ожидать от других людей, даже от тех, кто говорит, что любит тебя. Девочка сделала вывод, что хорошие люди могут быть плохими и что иногда эти плохие люди живут в твоем доме.
Однажды днем Джесси страшно расстроили слова Шарли о том, что ей больше никогда не позволят играть с соседской собакой. Девочка пошла, а затем побежала на кухню, чтобы позвонить маме на работу, но набирать номер по обычному дисковому телефону, висящему на стене, приходилось долго. Джесси ничего не оставалось, как стоять и с отчаянной решимостью

слушать щелчки в трубке. Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк-щелк…
Впрочем, щелчки так ничем и не закончились, потому что Шарли подбежала к сестре, вырвала трубку из ее рук и сильно ударила ею Джесси по голове — бац! — после чего отпустила трубку, позволив ей с громким треском брякнуться о линолеумный пол. После этого трубка так и осталась висеть на проводе, и всю остальную часть дня никто не мог позвонить ни в дом, ни из него.
«Я все маме расскажу!» — прокричала Джесси, убегая в их общую с сестрой спальню, где, если ей повезет на долю секунды обогнать Шарли,
она сможет захлопнуть дверь, запереть ее, да еще и заблокировать ручку стулом, как делала уже много-много раз. На этот раз ей повезло. Она заперлась, а Шарли барабанила по двери и бушевала: «Если ты сейчас же не откроешь дверь, я тебя убью! Я выпущу собаку на улицу и дам ей убежать!»
Джесси испуганно ходила туда-сюда по спальне, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Вскоре она услышала, как Шарли с грохотом сбежала вниз по лестнице, порылась в ящике в ванной и снова очутилась перед дверью; сестра ковырялась в замке заколкой до тех пор,
пока — бац! — замок не открылся. Сердце Джесси ушло в пятки, когда
Шарли всем своим весом навалилась на приоткрывшуюся дверь. Она в ужасе смотрела, как потихоньку поддаются дверная ручка и стул, и,
напрягшись, придвинула к двери еще и маленький комод; сердце билось в груди, словно бешеное. Поняв, что пока у нее ничего не получается, Шарли опять куда-то ушла; Джесси опустилась на пол и села, облокотившись спиной о комод; сердцебиение немного успокоилось. Сидя на полу, девочка бездумно рассматривала электрические розетки в комнате. Ей нравилось,
как они в ответ глядели на нее, их маленькие лица были объяты ужасом,
глаза и рты раскрыты в беззвучном крике — единственные и молчаливые свидетели происходящего с ней кошмара.
Только спустя несколько часов Джесси услышала стук каблуков вернувшейся с работы мамы и оттащила комод от двери и убрала стул из- под ручки двери. Девочка пошла на кухню и, заливаясь слезами, рассказала об ударе телефонной трубкой, о стуле и комоде, а также о том, что она беспокоится о соседской собаке. Мама выслушала Джесси, но, возможно,
потому, что у нее все равно не было денег на няню, она не могла позволить себе признать, что младшая дочь подвергается насилию. «Милая, просто после школы иди прямо в свою комнату, запирайся и сиди там до моего прихода, — сказала она. — Все, вопрос исчерпан».

* * *
Дом — самое опасное место в Америке. По целому ряду отчетов,
отношения между родными братьями и сестрами в этом замкнутом пространстве относятся к категории самых жестоких. Агрессия со стороны сиблинга считается самой распространенной формой насилия в семье
[301]
;
этот вид насилия встречается чаще, чем насилие над одним из супругов и жестокое обращение с детьми, вместе взятые. Собрать общенациональные статистические данные в этом случае очень трудно, потому что о таком крайне редко сообщают в полицию
[302]
. И даже когда это случается, власти часто игнорируют проблему, считая ее исключительно внутрисемейной
[303]
Тем не менее масштабные выборочные данные рисуют весьма и весьма тревожную картину.
Целый ряд крупных исследований показал, что в любом взятом году треть детей подвергаются насилию со стороны сиблинга
[304]
: их бьет,
пинает, кусает или толкает родной брат или сестра. К тому моменту, когда они покидают отчий дом, от половины до трети молодых людей
[305]
хоть раз становятся жертвами физической агрессии со стороны сиблинга.
Конечно, многие из этих случаев — лишь отдельные пинки на тесном заднем сиденье семейного автомобиля или периодические оплеухи из-за игрушки, но во многих других ситуациях агрессия проявляется сильно и неоднократно, что приводит к порезам, синякам, сломанным костям и расколотым зубам. Более того, физическое насилие данного типа нередко сопровождается еще более частым психологическим насилием
[306]
:
буллингом, насмешками, унижениями и угрозами в адрес домашних животных и дорогих ребенку вещей. От 3 до 14 процентов молодых взрослых сообщили, что родной брат или сестра в детстве угрожали им ружьем или ножом
[307]
, а некоторые агрессивные сиблинги направляли свою ярость и на родителей. Все эти данные привели исследователей к выводу, что «дети — самые жестокие члены американских семьей»
[308]
Насилие со стороны единокровного брата или сестры, возможно,
приобрело характер пандемии
[309]
, но, как ни парадоксально, именно повсеместность этого крайне негативного явления способствует тому, что общество считает его относительно безобидным
[310]
. Многочисленные легенды и истории в самых разных культурах только закрепляют представление о том, что драки между братьями и сестрами — хоть и скверное дело, но, к сожалению, неизбежное. Миф о Ромуле и Реме говорит

нам, что Рим был основан Ромулом после того, как он в споре убил своего брата. В первом семействе, описанном в так называемых авраамических религиях, старший сын Адама и Евы Каин убил своего младшего брата
Авеля в приступе гнева из-за зависти. Конечно, главное предназначение подобных историй — предостерегать людей, но в определенной мере они переводят семейное насилие в категорию нормального, предполагая, что соперничество и агрессия родных братьев и сестер столь же древние, как наша цивилизация и само человечество.
Понятно, что грань между соперничеством сиблингов и насилием в семье размыта, и, подобно матери Джесси, многие родители упрощают проблему, считая ее обычной, неотъемлемой частью детства. «Это же дети,
они всегда себя так ведут», — говорят одни. «Мой брат вечно лупил меня в детстве, но со мной же все в порядке», — заявляют другие. Следует отметить, что в насилии подобного рода чаще всего замечены старшие братья — тревожный факт, серьезность которого легко умалить, оправдав всем известной сентенцией «мальчишки есть мальчишки». Но сестры тоже бывают источником постоянной серьезной агрессии
[311]
, и хотя их действия пугают и бывают очень опасными для другого ребенка, как в случае с Джесси, еще реже взрослые думают, что от девочек может исходить реальная угроза. Даже сами дети, страдающие от руки сиблингов, склонны минимизировать свой ущерб, предпочитая использовать для описания происходящего такие слова, как конфликт и соперничество, а не насилие
или агрессия
[312]
Насилие со стороны родных братьев и сестер чаще встречается до подросткового возраста, зато позже становится более опасным. Агрессия в детской среде широко распространена и обычно достигает пика до достижения ими подросткового возраста
[313]
, поскольку со временем дети обучаются более эффективным стратегиям управления конфликтами, а также потому, что у них появляются друзья и увлечения вне дома.
Поскольку многие воинствующие братья и сестры с возрастом
«перерастают» агрессию
[314]
, а также потому, что насилие среди маленьких сиблингов обычно обходится без постоянного физического вреда, родители нередко игнорируют серьезность этого явления
[315]
. Тем не менее подобное происходит очень часто и порой имеет долгосрочные негативные эмоциональные последствия
[316]
. Так, исследователи четко связывают агрессию родных братьев и сестер с последующим буллингом в школе,
тревогой, депрессией и даже насилием в личных отношениях и семье.
Насилие, которое переносится на среднюю школу
[317]
, обычно становится

серьезнее и наносит все больший ущерб, поскольку чем ребенок старше,
тем он крупнее и сильнее и нередко имеет доступ к более опасным инструментам насилия.
Сегодня, когда практически все развитые страны относятся к школьному буллингу и насилию со всей серьезностью, непонятно, почему американцы по-прежнему умаляют значимость агрессии между сиблингами. По статистике, дети с большей вероятностью рискуют быть побитыми — один раз, а потом снова и снова, — собственным братом или сестрой, нежели сверстниками или одноклассниками
[318]
. Кроме того, в отличие от одноклассников, которых можно сменить вместе со школой,
взаимоотношения с сиблингами в течение многих лет остаются неизбежными, в результате чего, как в случае с Джесси, ребенок может чувствовать себя дома как в тюрьме. Родные братья и сестры, нередко единственные в мире люди, связанные друг с другом взаимоотношениями
«от колыбели до могилы», могут быть одними из самых влиятельных —
или самых пагубных — фигур в жизни человека. Возможно, родители служат для нас образцом в будущих романтических отношениях, но те, кто гораздо ближе нам по возрасту, часто становятся моделью во всех остальных социальных связях. Младшие братья и сестры изначально смотрят на старших пристальнее и внимательнее, чем на родителей
[319]
Как же на них сказывается то, что сиблинг в любой момент может их ударить или пнуть?
* * *
«Вернейшим предиктором поведения человека в будущем является его поведение в прошлом», — предположительно сказал Альберт Эллис,
известный психоаналитик, со временем примкнувший к бихевиористам, то есть специалистам по человеческому поведению. Детям, которые растут в условиях стресса и насилия, это отлично известно, в результате у них вырабатываются так называемые травматические ожидания
[320]
, или твердая уверенность в том, что и в будущем их ждут новые беды, проблемы и неприятности. Они постоянно живут в состоянии, которое психолог
Джером Каган назвал «тревожностью дурных предчувствий»
[321]
. Это часто или постоянно испытываемое человеком чувство, вполне реальный страх,
что вот-вот что-то пойдет не так, случится что-то скверное. Сознательно или подсознательно сканируя окружающую среду ради обнаружения

признаков опасности, дети вроде Джесси неустанно следят за происходящим вокруг. Они уделяют огромное внимание деталям,
настроению и поведению других людей и, не надеясь, что окружающие будут делать только то, что для них хорошо, приучают себя к предельной внимательности и осторожности. Они становятся бдительными.
В интереснейших мемуарах The Glass Castles
[322]
Джаннетт Уоллс подробно рассказывает о своей жизни с отцом-алкоголиком и безразличной матерью, о детстве, в котором были ужасы вроде ожогов в трехлетнем возрасте и спасение бегством из охваченной пожаром лачуги через пару- другую лет. «Я жила в мире, который мог в любой момент вспыхнуть, —
пишет Джаннетт. — Это знание постоянно держало меня в сильном напряжении»
[323]
. Как уже говорилось, часть мозга под названием миндалевидное тело заставляет нас быть начеку, быть бдительным. Оно усердно трудится не только во время реакции «бей» или «беги»
[324]
, но и во все моменты, предшествующие возникновению необходимости в такой реакции. Оно «включает» состояние повышенной бдительности не только при наличии явной, реальной угрозы, но и в потенциально опасных ситуациях
[325]
. В соответствии с принципом, весьма точно названным
«принципом детектора дыма»
[326]
, амигдала (и запускаемые ею механизмы защиты) часто бывает чрезмерно чувствительна и выдает излишне сильную реакцию, поскольку ложноположительный вывод предпочтительнее ложноотрицательного. Если вы живете в тех же условиях, что и маленькая
Джаннетт Уоллс, вам нужно, чтобы «пожарная сигнализация» трезвонила как можно громче, причем не тогда, когда весь дом объят пламенем, а при первых же признаках задымления.
Мозг приспосабливается к жизни, которую мы ведем; одно исследование в этой области дает все основания полагать, что хронический стресс, который многократно активирует миндалевидное тело, ведет к долгосрочной перестройке организма
[327]
, в том числе к повышенной чувствительности к угрозе. Подобные изменения, кстати, наблюдаются у солдат, вернувшихся с войны. В рамках одного исследования ученые с помощью МРТ изучали активность миндалевидного тела двух групп солдат
[328]
. Первая группа состояла из тридцати трех человек, которым предстояло служить в Афганистане; в их обязанности входило боевое патрулирование, разминирование территорий и транспортировка по территории противника. Они должны были подвергаться вражеским обстрелам и своими глазами видеть раненых и убитых военных и гражданских. Другая группа включала двадцать шесть солдат, которым

предстояло служить внутри страны. Так вот, перед отправкой на место службы МРТ-сканирование выявило, что, когда испытуемым показывали фотографии злых лиц — универсальный сигнал угрозы, обе группы демонстрировали одинаковый уровень активности миндалевидного тела. А
после прохождения службы в группе, служившей в зоне военных действий,
эта активность была намного выше, чем во второй группе. Их амигдала реагировала на злые и сердитые лица сильнее по сравнению с группой,
которая не нюхала пороху.
Конечно же, ужасы войны не единственное, что повышает чувствительность мозга. Каждый день люди сталкиваются со множеством самых разных причин жить в страхе; агрессивные братья и сестры,
родители-алкоголики, опасные районы проживания и школьные хулиганы
— лишь несколько примеров «минных полей», через которые ежедневно приходится проходить детям. Неудивительно, что у детей, живущих в обстановке насилия, наблюдаются такие же изменения мозга, как у солдат с опытом боевых действий. В одном исследовании ученые изучили двадцать детей, подвергавшихся насилию в семье, и двадцать три ребенка, которые ему не подвергались
[329]
. Как и солдаты, вернувшиеся с войны, дети,
подвергшиеся насилию в семье, демонстрировали в ответ на фотографии злых лиц большую активность миндалевидного тела, чем дети из благополучных семей, и степень этой активации положительно коррелировала с серьезностью наблюдаемого насилия.
Однако чувствительность амигдалы повышается не только в результате насилия.
Так, например, исследования показали, что миндалевидное тело детей,
разлученных в раннем детстве с матерями и росших в детских домах либо с матерями, страдающими депрессией, больше по размеру, чем у их благополучных сверстников
[330]
, очевидно, потому что они привыкли сами заботиться о собственной безопасности.
Поскольку, как известно, лучшая защита — это нападение, в мире,
полном опасностей, очень полезно не просто реагировать на угрозу, а иметь возможность заранее ее распознавать и выявлять. Раннее выявление дает нам преимущество, что, в свою очередь, позволяет действовать проактивно или хотя бы подготовиться к проблемам. И многие дети и подростки (и их миндалевидные тела) учатся не только реагировать на угрозу, но и замечать первые ее признаки.
* * *

«Пробыв там достаточно долго, — рассказывал один солдат о пребывании в зоне военных действий, — начинаешь заранее понимать,
когда что-то идет не так. Это как когда вы, идя по своему кварталу, узнаете соседей и точно знаете, когда все нормально, а когда нет»
[331]
. А что нормально для психологически устойчивого ребенка? Дети, которые живут не в среднеожидаемой среде, а в жестокой или непредсказуемой,
становятся истинными мастерами в деле выявления сигналов,
предупреждающих об опасности. Словно солдат в боевых условиях, они постоянно настроены на мельчайшие детали в своем окружении, особенно указывающие на то, что «что-то не так». Умение раньше других замечать нечто необычное, — особенно яркая характеристика детей с устойчивой психикой, отличающая их от сверстников. Она выделяется даже среди других их способностей. Сверхнормальные вроде Джесси часто рассказывают о своей гиперчувствительности к угрозе как еще об одном,
дополнительном органе чувств, что подтверждается и исследованиями в этой области.
Даже дети дошкольного возраста из неблагополучных семей обращают внимание на конкретные детали
[332]
, которых никогда не заметят их благополучные сверстники. В одном исследовании данного типа принимали участие четырнадцать дошкольников, посещавших коррекционный детский сад; каждый из малышей уже столкнулся в жизни с разного рода несчастьями.
Одни подверглись физическому или сексуальному насилию, другие стали свидетелями насилия в семье или жертвами безразличия родителей. В рамках исследования дошкольники прошли специальный тест Векслера для детей от 4 до 6,5 лет
(интеллектуальный психологический тест, широко применяемый для прогнозирования успешности трудовой деятельности и определения интеллекта и склонностей ребенка)
[333]
. Исследование показало, что совокупный балл коэффициента интеллекта для детей, подвергшихся жестокому обращению, входил в средний диапазон, что в общем и целом означает, что их интеллектуальные способности не слишком сильно отличаются от способностей сверстников. Однако они явно превосходили однолеток в подтесте «Недостающие детали»
[334]
. Это задание заключается в том, что малышам показывают картинки с изображением привычных ситуаций из реальной жизни или обычных предметов, в которых отсутствует какой-либо элемент, скажем дверь без ручки или стол без одной ножки. Подтест измеряет визуальную активность ребенка и его внимательность к деталям, в частности способность дифференцировать

детали, разделяя их на существенные и несущественные. Так вот,
30 процентов дошкольников с опытом жестокого обращения получили по этому тесту балл значительно выше среднего, то есть с более чем одним стандартным отклонением от среднего показателя. В общем и целом
10 процентов испытуемых справляются с этим заданием успешнее, чем с другими задачами из теста Векслера для данной возрастной группы, но почти все дошкольники, с которыми плохо обращались дома, показали отличные результаты.
Как известно, главная угроза для человека — другие люди,
следовательно, к наиболее надежным сигналам опасности, самым ранним ее предвестникам, относятся выражения лиц тех, кто нас окружает. Чарльз
Дарвин утверждал, что эмоции универсальны и наше выживание в значительной мере зависит от умения «считывать» их и реагировать на них
[335]
. Дальнейшие исследования в этой области, прежде всего проведенные Полом Экманом и Кэрролл Изард, позволяют предположить,
что каждая из шести универсальных эмоций, которые понимают люди во всем мире (гнев, отвращение, страх, счастье, печаль и удивление), требует специфических движений лицевых мышц
[336]
. Самой эволюцией люди
«запрограммированы» на чувствительность к этим выражениям, и у некоторых детей она особая, повышенная. По данным многочисленных исследований, наиболее успешно дети с негативным опытом распознают такую эмоцию, как гнев
[337]
. Если верно то, о чем говорится в стихе 20:3
в «Книге притчей Соломоновых» — «Честь для человека — отстать от ссоры; а всякий глупец задорен», — то бремя быть достойным или по крайней мере не быть дураком, часто ложится на плечи психологически устойчивого ребенка. Возможно, поэтому они так сильно и постоянно настроены на такую эмоцию, как гнев. Предлагаю обсудить три исследования, которые наглядно демонстрируют, как это выглядит в лабораторных условиях.
В первом исследовании
[338]
24 ребенка восьми-десяти лет,
подвергшихся физическому насилию, тестировались параллельно с 23 детьми того же возраста, которых миновала эта участь. Им по очереди показывали на экране компьютера цветные фотографии лиц, выражавших гнев, счастье, страх или печаль. Каждое изображение сначала показывали нечетко, не в фокусе, чтобы выражение лица было трудно определить.
Каждые три секунды фотографии становились сфокусированнее и четче,
что делало эмоцию более различимой и понятной. После четырнадцати таких трехсекундных интервалов картинка была уже полностью четкой. С

каждым интервалом детей просили ответить, какие эмоции, если таковые имеют место, они могут различить на картинке. Дети, подвергшиеся насилию, идентифицировали гнев быстрее, причем на основе меньшего объема информации, чем испытуемые из второй группы. При этом ребята,
росшие в благополучной среде, не опережали первую группу,
идентифицируя счастье или страх, а печаль распознавали даже медленнее.
В другом исследовании
[339]
95 девятилетним детям — примерно половина из них имела опыт физического насилия, а остальные нет —
показывали серию фотографий лиц моделей; их эмоциональные выражения менялись от нейтральных к счастливым, от нейтральных к грустным, от нейтральных к сердитым, от нейтральных к испуганным либо от нейтральных к удивленным.
По сравнению с благополучными сверстниками дети, подвергшиеся насилию, правильно определили гнев раньше второй группы, когда мускулатура лица на картинке намного меньше отражала эту эмоцию. Больше того, чем враждебнее была среда в доме, где рос ребенок, тем быстрее он идентифицировал сердитое выражение лица. А вот другие эмоции — счастье, грусть, страх и удивление — дети, подвергшиеся насилию, узнавали примерно с такими же показателями, как остальные.
В третьем исследовании
[340]
изучался такой вопрос: а может, дети с опытом домашнего насилия, не только раньше замечают опасность, но и дольше остаются настороже? Чтобы на него ответить, одиннадцати малышам четырех-пяти лет, подвергшимся дома агрессии, и двадцати четырем, не прошедшим через это испытание, измеряли сердечный ритм и электропроводность кожи, в то время как они слушали, как два незнакомых им взрослых человека — актеры, нанятые для исследования, — начинали спорить и ругаться в соседней комнате. Эпизод межличностного взаимодействия, который слышали дети, состоял из четырех фаз:
нейтральный разговор, интенсивная сердитая речь, период неопределенного молчания и период разрешения проблемы, во время которого оба взрослых извинялись друг перед другом. Так вот, когда люди за стеной начинали ссориться, обе группы детей испытывали эмоциональное возбуждение, но если дети, не подвергавшиеся домашнему насилию, поняв, что разговор не имеет к ним никакого отношения, быстро возвращались в обычное эмоциональное состояние, то малыши,
подвергшиеся ему, оставались «в состоянии боевой готовности» и настороженно следили за происходящим даже в момент извинений.
Вспомним слова Чарльза Дарвина: «Боль, да и любое страдание, если

они продолжаются долго, вызывают подавленность и снижают способность к действию; но они отлично служат для того, чтобы побудить живое существо оберегать себя от какого-либо большого или внезапного зла»
[341]
В мозге многих сверхнормальных детей происходит следующее:
сталкиваясь с неблагоприятными жизненными обстоятельствами, они научаются оберегать себя от всего плохого, что может с ними случиться.
Жизнь в условиях конфликта, неопределенности или агрессии, — особенно агрессии, которая не выражается открыто или отрицается, — учит их тому,
что важно не то, что люди говорят, а то, что они делают. В результате психологически устойчивый ребенок становится на редкость бдительным наблюдателем
[342]
окружающей обстановки. Он живет в состоянии автоматической бдительности и на подсознательном уровне неизменно и очень точно настроен на тончайшие изменения в выражениях лиц, жестах и манерах людей. В сущности, он похож на барометр, который постоянно измеряет настроения других людей в попытке спрогнозировать их дальнейшее поведение
[343]
. Как сказала Джесси: «Считалось, что моя сестра должна следить за мной после школы, но в действительности я следила за ней. Я наблюдала за ней так, как будто от этого зависела моя жизнь».
* * *
К тому времени как Джесси перешла в старшие классы, она чувствовала, что использует свой мозг дома намного больше, чем в школе.
С понедельника по пятницу она выходила из автобуса, отпирала входную дверь и начинала сканировать пространство дома, выискивая подсказки относительно того, чего ей стоит ждать остальную часть дня. Одного быстрого взгляда в сторону Шарли Джесси было достаточно, чтобы понять,
что будет дальше. Расслабленный зрительный контакт означал, что Шарли всем довольна либо что ей что-то нужно от Джесси, и, следовательно,
можно рассчитывать на то, что сестры проведут день на кухне, вместе собирая по полкам и шкафчикам ингредиенты для приготовления печенья или наскребая по дому мелочь для заказа пиццы. Сосредоточенный взгляд,
сопровождавшийся расширенными ноздрями, означал, что Шарли что-то скрывает или о чем-то собирается солгать, и это заставляло Джесси ломать голову, какой беды ей следует ждать. А опустошенный взгляд или упорно опущенный взор означали, что старшая сестра явно не в духе, так что

Джесси лучше сразу запереться в своей комнате, как советовала мама.
Джесси провела много дней, запершись в спальне, делая домашние задания и читая книги. Именно тогда девочка открыла для себя мир греческой мифологии и, в частности, прочитала об Афине, помощнице героев, древнегреческой богине мудрости и войны. Джесси была очарована этим персонажем, который управлял скорее мозгом, чем мускулами,
богиней, которая понимала силу стратегии. Джесси знала, что никогда не станет больше или сильнее Шарли, но, возможно, ей удастся перехитрить сестру. Особенно потрясла Джесси такая деталь: Афину часто изображали с совой, сидящей на руке. «Совы мудрые существа. А еще они могут поворачивать голову во все направления и хорошо видят ночью, — говорит
Джесси. — И мне нужно было быть такой, потому что обычно вечера в моем доме были еще хуже, чем дни».
Вопреки тому, что говорила мама, проблемы Джесси никак не решались. Шарли становилась старше, и теперь ссоры и драки вспыхивали уже не по поводу картофельных чипсов или телевизионных каналов, а по поводу прогулов школы или воровства денег. Шарли могла швырнуть в стену стакан, чтобы положить конец разговору, который ей не нравился.
Хотя, справедливости ради надо сказать, чаще до этого не доходило, сестра ограничивалась в основном шлепками ладонью и ударом кулака. Когда мать задавала ей вопрос об опустошенном кошельке, Шарли в мгновение ока набрасывалась на нее с кулаками — на маму, а не на Джесси, —
загоняла в спальню, запирала дверь и начинала избивать наедине. Глухие удары кулаков по маминому телу приводили Джесси в ужас и заставляли чувствовать себя виноватой. Охваченная паникой от ощущения своей беспомощности и ответственности, девочка кричала с другой стороны двери: «Мама! Мама, с тобой все нормально? Шарли, не бей маму!
Перестань бить маму! Мам, открой дверь!»
А когда мама угрожала вызвать полицию, Шарли запиралась в ванной и кричала, что убьет себя. В такие вечера Джесси никогда не стояла перед дверью и не просила сестру не делать этого. Она сидела за кухонным столом, учила теоремы или запоминала страны и столицы для урока всемирной истории, а про себя твердила, обращаясь к сестре: «Сделай же
это! Пожалуйста, сделай наконец то, что обещаешь». Иногда Джесси думала даже о том, чтобы положить яд на зубную щетку Шарли, только она не знала, какой нужен яд и где его взять.
Ночью мама спала с кошельком под подушкой, а Джесси спала в одной кровати с Шарли. Когда Шарли была в хорошем настроении, девочки болтали и смеялись в постели, как настоящие сестры, и это совершенно

сбивало Джесси с толку, потому что ей казалось, что она защищает себя и одновременно себя же предает. Тогда Джесси не знала, что именно так ведут себя несломленные духом заключенные
[344]
. Они ищут способы радоваться жизни, даже если основную часть времени заняты выживанием или поиском способов побега. Когда у Шарли было плохое настроение, она рисовала маркером линию посередине простыни и предупреждала сестру:
«Пересечешь эту линию, я ударю тебя ножницами». И Джесси научилась спать строго на своей стороне кровати, всегда отвернувшись от Шарли, с одной ногой, свисающей на пол. Прикасаясь ногой к своей части кровати,
она могла быть уверена, что не перекатится во сне на сторону сестры.
Джесси часто боялась, что ночью Шарли убьет ее — или маму, —
поэтому приучила себя бодрствовать; девочка готовилась защищаться,
глядя на светящиеся цифры цифрового будильника, стоявшего на тумбочке.
Она старалась засыпать последней в доме и для этого, ложась спать,
ставила перед собой задачу: увидеть раз в час определенные цифры.
Сначала 10:11. Затем 11:12. Затем 12:34. Девочка лежала и представляла себя богиней Афиной — или ее совой, — и к концу школы могла, поставив перед собой цель, не засыпать до 1:23, а потом даже до 2:34. Утром, когда сестры просыпались, Шарли вела себя как ни в чем ни бывало, а Джесси чувствовала себя так, будто не сомкнула глаз ни на минуту, что, собственно,
почти так и было.
* * *
Со временем Джесси начала понимать, что она не такая, как все.
Девочка была уверена, что ее дом чем-то очень отличается от остальных,
потому что, когда она осторожно делилась с друзьями подробностями своей жизни, в ответ, как правило, слышала небрежное: «Да, мой старший брат тоже настоящий придурок» или «Мы с сестрой тоже только и делаем,
что деремся из-за косметики и разного другого». После такой реакции
Джесси понимала, что лучше не продолжать. Но девочка и себя чувствовала другой. Ей казалось, что ее подход к жизни более стратегический, чем у друзей, и, пожалуй, она была права. «Моя жизнь напоминала шахматную игру, в которой я постоянно училась и набиралась мастерства, — вспоминает Джесси. — Если я сделаю это, ты сделаешь то;
если ты сделаешь то, я должна сделать это». Она настолько привыкла к тому, что Шарли крадет ее вещи, что у нее сложилась привычка делать своего рода мысленные фотографии комнат в том виде, в каком они были,

когда она уходила из дома; если по возвращении что-то отсутствовало или было не так, Джесси сразу же это замечала.
Понятно, что большинство детей с устойчивой психикой ничего не знают о миндалевидном теле и не могут объяснить свои необычные невербальные навыки или то, как им удается быть начеку весь день, а иногда и ночь напролет. Таких детей не меньше, чем остальных,
озадачивает собственная удивительная способность понимать, что все идет
«не так, как надо», и автоматически реагировать на любые сигналы об опасности, даже иногда не осознавая, что они их замечают. Они сами недоумевают, как им удается распознавать гнев и угрозу раньше других, и в результате у них формируется странное, сильное и тяжелое чувство — как минимум иногда, — что они способны предвидеть будущее.
Нередко единственный доступный способ понять природу своей сверхчувствительности — связать себя с каким-либо персонажем,
обладающим аналогичным даром. Подобно Джесси, ассоциировавшей себя с богиней Афиной и ее совой, некоторые сверхнормальные люди видят свое сходство с такими героями, как Супермен с его рентгеновским зрением или
Человек-паук с его по-паучьи чувствительными органами чувств. Другие находят похожие черты в великих детективах, например в Шерлоке
Холмсе
[345]
(в том числе не кто иной, как Стэн Ли, создатель Человека- паука).
Ведь они тоже используют свою экстраординарную наблюдательность для того, чтобы находить в окружающем мире подсказки и разгадывать секреты, которые не под силу разгадать другим. «Когда я был младше, моим любимым супергероем был Шерлок Холмс, — рассказывает
Ли. — Шерлок поистине экстраординарная личность. Для меня он был таким же необыкновенным, как любой другой супергерой»
[346]
Несчастливое детство часто рассматривается просто как фактор,
препятствующий развитию человека, и многие исследования действительно подтверждают, что хронический стресс, особенно в раннем возрасте, негативно сказывается на внимании, эмоциях, поведении и здоровье. Однако этим его негативное влияние не ограничивается. Для преодоления неблагоприятных жизненных обстоятельств сверхнормальный ребенок вырабатывает особые навыки выживания
[347]
, важные для его мира. Так что во многих отношениях бдительность Джесси сослужила ей добрую службу даже за стенами дома. В школе она выглядела просто добросовестной — это качество свойственно психологически устойчивым детям и подросткам
[348]
. Джесси была на редкость вдумчивой и прилежной ученицей. Она никогда не опаздывала на уроки, собрания и встречи и очень

старалась не допускать ошибок и не делать неверных шагов. Она отлично умела «считывать» настроение одноклассников и учителей и с учетом этого управлять своими дальнейшими поступками и действиями.
Все это сделало Джесси любимицей как учителей, так и ребят, и она очень привязывалась к тем, кому могла доверять. Чтобы смягчить негативное влияние Шарли на свою жизнь, Джесси выбирала безопасные места и как можно чаще общалась с безопасными людьми. Исследования детей, взрослых и приматов выявили, что те из них, кто не обладает властью и силой
[349]
, гораздо внимательнее следят за тем, что делают их более сильные в любом отношении сверстники, и точнее оценивают их действия. То же самое можно сказать и о сверхнормальных людях, в том числе о Джесси. «Мне необходимо было научиться понимать настроение членов своей семьи, чтобы предвидеть, когда ад опять вырвется наружу, —
рассказывает Джесси. — И я достигла больших высот в искусстве наблюдения за окружающими. Да, я вполне успешно предвижу плохое и упреждаю его. Но я быстро распознаю и хорошее, когда его вижу. Я имею в виду, я знаю, что это хорошо».
В ходе важнейшего исследования с участием сотен известных людей ученые Герцели пришли к выводу, что успех человека часто обусловлен не везением оказаться в нужном месте в нужное время, а способностью как можно раньше распознать это
[350]
. Чувствительная амигдала помогает нам обращать внимание не только на опасность, но и на благоприятные возможности
[351]
. Сверхнормальные, в том числе Джесси, старательно сканируют среду, выискивая в ней возможности чувствовать себя в безопасности — и порой даже счастливыми, — до тех пор, пока доступным вариантом не становится побег из этой среды. Обычно такой побег связан с нахождением учебного заведения, человека или работы, которые примут беглеца в другом, безопасном месте. Позже Джесси действительно сбежала из дома: сначала в колледж и бизнес-школу, затем в успешную и напряженную карьеру в сфере бизнес-консалтинга. Она добилась отличных результатов на ниве менеджмента в условиях непредсказуемости и кризиса;
существенно развились и ее навыки оценки. А в подарок к своему тридцатилетию Джесси сделала себе татуировку на плече в виде маленькой симпатичной совы.
* * *

Кривая взаимосвязи между повышенной физиологической активностью и эффективностью человека напоминает перевернутую букву U. Не будучи бдительными, мы обычно не показываем высочайших результатов; когда мы слишком возбуждены, наши успехи тоже оставляют желать лучшего. Большинство людей достигают наибольшего в состоянии умеренной физиологической активности
[352]
, когда чувствуют реальную, но не чрезмерную потребность быть внимательными и делать все, что в их силах. Сверхнормальные вроде Джесси чувствуют себя так, будто постоянно живут на верхушке перевернутой U — словно они оседлали волну, которая не спадает; катание на этой волне требует от них огромного мастерства, предельной сосредоточенности и бесчисленных ежеминутных корректировок. Способность делать это день за днем, ночь за ночью может вызывать у человека как чувство всесилия, так и страх потерять контроль.
Иными словами, она может как вселять энтузиазм, так и изнурять, лишать сил.
Как мы уже говорили, продолжительный стресс не только активирует миндалевидное тело, но и подавляет активность в префронтальной коре головного мозга и гиппокампе
[353]
— в обеих зонах мозга, которые помогают снизить возбуждение. Префронтальная кора — это часть мозга,
которая ослабляет страх, «ведя переговоры» с более эмоциональной амигдалой или предлагая ей разные разумные обоснования происходящего.
Гиппокамп — зона мозга, где знания помещаются в определенный контекст, благодаря чему мы понимаем, что то, что происходит в нашем доме, возможно, не будет продолжаться в другом месте; что встреча с одним плохим человеком в жизни еще не означает, что все люди плохие;
что есть «тогда», и есть «сейчас». Если миндалевидное тело человека чрезмерно чувствительно, то эффективное функционирование префронтальной коры и гиппокампа ухудшается.
В результате сверхнормальные дети и взрослые могут чувствовать себя в плену собственной гипервозбудимости
[354]
, не в силах ее уменьшить. И тогда человек, однажды подвергшись угрозе, может сохранять повышенную бдительность годами, а то и всю жизнь
[355]
С эволюционной точки зрения такая генерализация опасности, или способность не быть наивным новичком в каждой новой ситуации, весьма полезна. Но если она чрезмерна, это создает проблемы, поскольку сверхнормальный ребенок часто переносит
«травматические ожидания»
[356]
и «тревожность предчувствий»
[357]
буквально на все, с чем сталкивается впоследствии. В этом особое коварство дурного обращения с

ребенком, особенно когда оно исходит от тех, кого он любит и кому верит.
Когда плохое случается с человеком снова и снова, его мозг приучается к тому, что опасность — не случайное, разовое событие, а образ жизни.
Кроме того, крайне трудно не генерализировать насилие со стороны тех,
кто, по идее, обязан о тебе заботиться, какими бы редкими ни были такие случаи. Если родная сестра Джесси была готова причинить ей боль, а мать не могла ее защитить, разве можно надеяться на лучшее отношение со стороны незнакомых людей или даже друзей?
Бдительность помогает нам справляться с жизненными трудностями,
но со временем может нанести большой ущерб нашей психике и здоровью
[358]
, привести к целому ряду внутренних проблем: расстройству желудка и диарее, перееданию или, напротив, недоеданию, ослаблению иммунитета, бессоннице, снижению сексуальной активности, сердечным заболеваниям, тревоге, депрессии и истощению. Даже став взрослой,
Джесси всегда была начеку, ее разум никогда не отдыхал. Она так много работала, что забывала поесть, и у нее практически не было жизни вне работы. Она никогда не могла расслабиться в присутствии других людей и иногда задавалась вопросом, насколько искренна ее дружба; не может ли быть, что она таким образом просто неосознанно пытается манипулировать окружающими. Джесси чувствовала себя совершенно не похожей на тех,
кто казался беззаботным и бесшабашным; на тех, кто никогда даже не думал о том, чтобы сделать татуировку совы, — и даже немного обижалась на них.
Вместо того чтобы смотреть на часы, стараясь не заснуть, как она делала в детстве, теперь Джесси после долгих рабочих дней смотрела на часы, отчаянно желая уснуть. «Я по-настоящему не спал двадцать лет»
[359]
, — жалуется ветеран Вьетнамской войны в книге Лоуренса
Гонсалеса, весьма метко названной Surviving Survival
[360]
. Джесси тоже чувствовала себя так, будто совершенно не может спать. Она, конечно же,
спала, но ее ощущение, что этого не было, в любом случае нельзя считать совсем уж неверным. Тех, кто испытывает хронический стресс, мучают не только проблемы с засыпанием; когда им удается уснуть, их сон обычно неглубок, они меньше, чем спокойные люди, проводят в состоянии так называемого дельта-сна
[361]
. Долгими бессонными ночами Джесси постоянно спрашивала себя, будет ли у нее когда-нибудь нормальная жизнь и регулярный ночной сон, как у всех нормальных людей.
Благодаря способности «читать» настроение, Джесси влюбилась в человека, который редко сердился и не был склонен к неожиданным

поступкам. Когда пара вместе ездила путешествовать, Джесси чувствовала себя освобожденной от чрезмерной бдительности. Она замечала ласковые прикосновения солнца к своей коже и то, насколько вкусна ее еда. В эти минуты она ощущала легкость и радость, напоминавшие ей о чувствах,
которые она испытывала, валяясь в детстве в траве с соседской собакой.
Теперь Джесси редко вспоминала о времени, проведенном с Шарли, за исключением моментов, когда ей на глаза попадались электрические розетки с их перепуганными личиками или когда кто-нибудь упоминал о фильме «Ребенок Розмари». Новый дом Джесси и ее мужчины она воспринимала как загородный коттедж, где могла спрятаться от прежней себя. Со временем девушка перестала чувствовать себя пленницей,
воительницей или совой и прекратила, уходя из дома, мысленно делать снимки комнат.
Когда у Джесси родились дети, она всегда следила за тем, чтобы они чувствовали себя в безопасности — друг от друга и окружающего мира, —
и в каком-то смысле это означало возврат к бдительности. Лишь совсем недавно она перестала идти по жизни так, словно вся ее жизнь зависит от бдительности. Теперь в ее судьбе появились другие маленькие жизни,
которые действительно от нее зависели. Казалось, ей нужно еще что- нибудь сделать или кого-нибудь утешить, и Джесси тут же замечала это и удовлетворяла каждую потребность близких практически без раздумий.
Проводя дни и ночи на вершине перевернутой U, она была преуспевающим консультантом, трудолюбивой женой и внимательной матерью, но иногда чувствовала себя истощенной неутомимостью собственного разума. И
думала о том, что же сотворили с ней годы детского стресса и не убьет ли ее в конце концов детство, проведенное рядом с Шарли.
Со временем Джесси начала спать по ночам, хоть по-прежнему лежала на самом краю кровати, повернувшись спиной с татуировкой совы к мужу и двери. Ее муж говорит, что при малейшем звуке жена открывает глаза и разговаривает с ним четко и связно, как будто она просто лежала, отдыхая,
словно и вовсе не засыпала.