Книга японских обыкновений
Скачать 14.23 Mb.
|
Большая процессия микадо в Киото. С гравюры сер. XIX в. Чрезвычайно любопытно и достойно удивления, как все эти лица, составляющие нескончаемую свиту, одетые в черные шелковые платья (все, кроме носильщиков пик, лакеев при норимонах и ливрейных служителей), идут в удивительном порядке, с важностью, которая им очень пристала, и в таком безмолвии, что слышны только шелест одежд и топот лошадей и людей, неразлучный со всяким движением. Но, с другой стороны, европейцу покажется очень странным, что носильщики пик и слуги при норимонах поднимают одежду и выказывают наготу своих ног зрителям. Еще страннее и смешнее шуточная пляска, в которую пускаются носильщики пик, зонтиков, шляп, сундучков, и все ливрейные лакеи, когда проходят по значительному селению или городу, или когда проходят мимо свиты другого князя или вельможи. При каждом шаге они поднимают ногу до самой спины, протягивая руки перед собой как можно дальше, и становятся в такое положение, как будто хотят плавать по воздуху. В то же время, соображаясь с прочими своими движениями, они потрясают пиками, шляпами, зонтиками, сундучками, корзинами и всем, что у них в руках. Лакеи при норимонах засучивают рукава до плеч и ходят с обнаженными локтями; они несут шест норимона на плечах или на ладони, поднимая руку выше головы. В таком положении они протягивают другую руку вперед горизонтально, и этим, равно как маленькими, мирными шагами, держа прямо ноги, показывают страх и осторожность, до крайности смешные. Если князь выходит из норимона в беседку из зелени, для него нарочно построенную на дороге, или в частный дом, чтобы выпить чашку чая, или для каких других нужд, то всегда оставляет хозяину этого места кобанг в награду; за обед и за ужин он награждает еще щедрее». http://www.e-puzzle.ru Зибольд тоже рассказывает о беспрестанных путешествиях японцев, и замечает, что японский вельможа во время путешествия раб обычая и этикета. Мельчайшие подробности его одежды, конвоя, поклажи, знаков отличий, остановок на пути, его обедов, даже ночлегов, определены неизменными правилами. Потому положение вельможи очень скучно, тяжело и даже опасно в Японии… * * * 22 апреля 1806 года, в десять часов утра, нам сказали, что в городе в двух лье от нашего дома вспыхнул пожар. Мы едва обратили внимание на эту весть, потому что пожары очень часты в Эдо, и каждую ясную ночь где-нибудь горит, так что поздравляют друг друга с туманной ночью, потому что при дожде эти несчастные случаи реже. Между тем большая часть города была уже в огне, и пожар направлялся в нашу сторону. В три часа пополудни, сильный ветер начал заносить искры в наш квартал, и около нас загорелись четыре дома. За два часа до приближения опасности мы сочли за благоразумное дело уложить в чемоданы наши пожитки; когда она начала грозить нам, мы уже были готовы к бегству. Когда мы вышли на улицу, все уже было в огне. Опасно было бы идти по ветру, и мы диагонально пробежали по горевшей со всех сторон улице, к открытому месту Гара, находившемуся за пожарищем. Площадь уже была покрыта народом; тут развевались флаги князей, которых дворцы уже сгорели и которые выбежали сюда с супругами и детьми. Мы последовали их примеру и уселись около небольшого голландского флага, который употреблялся нами при переезде через реки; его и подняли мы в одном углу площади. Зрелище, поразившее нас в эту минуту, было страшнее всего, что можно выразить словами. Отчаянные крики женщин и детей, вырываясь из этого огненного моря, увеличивали ужас сцены. Мы находились вне опасности, но без пристанища. Губернатор Нагасаки, Фита Бунгоно Ками, находившийся тогда в Эдо с очередным визитом, только что был заменен другим, и преемник его, поставленный в этот день губернатором, уже лишился дома, превращенного в пепел. Нам назначили для жительства дом другого губернатора Нагасаки, который находился на своем посту. Дом этот стоял на другой стороне города; нас повели туда в десять часов утра. Сын отсутствующего губернатора принял нас с удивительным вниманием и расположением. Наконец на следующее утро, почти в полдень, сильный дождь остановил пожар. Хозяин наш сказал нам, что тридцать семь княжеских дворцов истреблены дотла, и что более тысячи двухсот человек, и между ними сын князя Ава, сгорели или утонули, потому что знаменитый мост Ниппон-Басс обрушился под бежавшими, которых набралось на него слишком много. * * * Дома разделены по пяткам, и жители, состоящие в одном пятке, отвечают друг за друга; каждый обязан доводить до сведения касхира всякое преступление или необыкновенное событие, случившееся у четырех его соседей; касхир передает известие оттону, а тот городовому совету; так что мало сказать, что одна половина нации наблюдает за другой; вся нация смотрит за собой в сотни тысяч глаз. Главы семейства должны смотреть беспрестанно за той частью улицы, которая прилегает к их дому; малейший случай, побои, ссора между посторонними, — приписываются их нерадению. Кто забудет сделать самое незначительное донесение, того приговаривают к штрафу, телесному наказанию, тюрьме или к домашнему аресту. Это последнее наказание гораздо строже в Японии, чем во всех других странах: все семейство виновного лишается позволения иметь сообщение с кем бы то ни было; двери и окна дома запираются, чтобы предупредить бегство. Если виноват чиновник, то его отрешают от должности и лишают жалованья на все то время, пока он должен сидеть под арестом; если купец или ремесленник, то дела его приостанавливаются; притом же всем мужчинам в арестованном доме запрещается бриться, что столько же постыдно, сколько и неудобно. Не можем сказать, каким образом семейство арестованного добывает себе пищу в продолжение заключения. http://www.e-puzzle.ru Бдительное око соседа При такой системе взаимного подсматривания, необходимо было дозволить выбирать соседей. Поэтому никто не может переехать на новое место, не получив от прежних соседей одобрительного свидетельства, а от новых — формального согласия на принятие его в ту улицу, где он намерен поселиться. Уверяют, что преступник не может найти убежища или пристанища в целой империи, и что во всем мире нет страны, где кражи случались бы так редко; в Японии можно спать с открытыми дверями и не бояться воров. Но надобно признаться, что эта безопасность покупается слишком дорогой ценой. * * * Японские законы кровожадны; они почти не знают разных степеней вины: например, если рассматривают воровство, то вовсе не обращают внимания, при каких обстоятельствах оно совершено. Штраф полагается только за незначительные проступки против правил городской полиции; японские законодатели полагают, что наказания такого рода могут дать несправедливое преимущество богатому перед бедным. Скорее всего, японские законодатели совершенно правы. Богачи не чувствуют наказания штрафом, потому что слишком богаты и им ничего не стоит заплатить деньги; бедные же тоже не боятся штрафа, потому что с них взять нечего. Вообще штрафы — хорошее наказание в странах образованных; а в странах варварских — это просто обман, который всем понятен, и над которым все смеются. Чрезвычайно стараются дать понятие о законах всем вообще классам. В городах и селениях объявляются новые законы с возвышения, окруженного деревянной решеткой; потом прибивают к нему новый закон, чтобы его могли знать и те, кто не присутствовал при его объявлении. На этом возвышении постоянно вывешены все полицейские постановления и объявления. Правосудие оказывается всякому без различия званий и состояний. Но преступление против безопасности государства наказывается гораздо строже, чем преступления против http://www.e-puzzle.ru частных лиц. Это происходит от того, что люди, обязанные наказывать преступления первого рода, верно будут казнены смертью, если нестрого поступят с виновными; между тем как частные преступления преследуются только обиженным, который часто не хочет или не может, из одного удовольствия мщения, прибавлять издержки уголовного судопроизводства к множеству других неприятностей, которые он уже перенес. Маловажные жалобы приносятся оттонам, которые заменяют суд первой инстанции, при помощи и под надзором шпионов. Все производство дела и самый приговор — тайна. Но можно жаловаться на них в публичные суды. Чтобы избежать публичности, этим городским чиновникам поручено наказывать некоторые легкие проступки найбон, то есть втихомолку. Таким образом оберегают честь и самолюбие не одного провинившегося в чем-нибудь неважном. Заседание публичных судов очень торжественны; говорят, что они не тянут дел и хорошо ведут их; редко истина скроется от них; жаль только, что в случае неимения доказательств, они употребляют пытку! При таком страшном средстве, можно всегда раскрыть дело, но всегда ли будет в нем видна истина? Не найдется ли таких несчастных, которые, для избежания физической мучительной боли, сознаются в небывалых преступлениях, оговорят и друзей и недругов, только бы отсрочить свидание с палачом хоть на несколько дней? Там, где существует пытка, плохое правосудие. Вот почему надобно с крайней осторожностью верить тем путешественникам, которые так горячо расхваливают японское правосудие и судопроизводство. Притом же на решения публичных судов нет аппеляции. Смертная казнь влечет за собой конфискацию имения осужденного преступника и опалу всего его семейства. Поэтому всякий преступник (из высших классов) предупреждает приговор, налагая сам на себя руки. Так нелепые начала в законодательстве ведут к самым гибельным последствиям. Наказывая жену и детей преступника, часто невинных, японский закон заставляет людей посягать на самоубийство! Волосы становятся дыбом, когда подумаешь, что тридцать пять миллионов людей живут в таком страшном положении, которое европеец не снес бы в продолжение нескольких часов, не сойдя с ума. Если преступника схватили так скоро, что он не успел прибегнуть к последнему решительному средству, и если семейство его внушает столько участия, что судьи и начальники тюрьмы решаются подвергнуться опасности в пользу его, то есть еще два средства умереть найбон (тайком) прежде произнесения приговора. В самом благоприятном случае, ему передают саблю и он распарывает себе брюхо. Однако это средство употребляется очень редко, потому что друг, передающий оружие, подвергается почти неизбежной опасности. Второй способ употребляется чаще: подсудимого подвергают пытке, как бы желая что-нибудь выведать из него, и приказывают палачу умертвить его прежде, чем он успеет отвечать. В обоих случаях распускают слух, что подсудимый умер от сильного припадка болезни, и так как его нельзя признать виновным, потому что он не осужден, то возвращают труп его семейству, и оно таким образом не подвергается страшным последствиям, сопровождающим смертную казнь. Когда осужденный не заслуживает такого участия, его связывают, сажают на лошадь и везут на место казни, то есть, на открытую площадь вне города. На знамени написано его преступление; герольды провозглашают вину везде, где преступник проезжает. Каждый может во время зловещего перехода предлагать осужденному угощение, но почти никто не пользуется этим позволением. Судьи и все члены суда занимают почетные места на площади казни; они окружены знаками судейского звания и обнаженными мечами. Палач предлагает чашу сакэ, сушеную или соленую рыбу, коренья, грибы, фрукты или пирожное осужденному, который может разделить этот последний обед с друзьями. Потом кладут его на циновку между двумя грудами песку и отрубают мечом голову. Голову втыкают на кол; а над ним надпись с означением преступления. Только через три дня могут родственники прибрать труп, или лучше сказать, остатки объеденные хищными птицами. Так голландские путешественники описывают смертную казнь, которую сами видели в Нагасаки. Но должно думать что эта форма употребляется только с преступниками низшего http://www.e-puzzle.ru класса. Несмотря на всю свою определенность, японские законы позволяют суду выбирать форму казни. Как бы то ни было, описанная нами форма принадлежит к числу самых милостивых. Известно, что преступников часто подвергают публичной пытке, и что ловкость палача измеряется числом ударов, которые он может нанести своей жертве, не убив его. Во всяком случае, он может дать не больше шестнадцати ударов. Говорят что в таких случаях молодые японцы дают палачу новое свое оружие для пробы и принимают живейшее участие в этих кровавых казнях, особенно когда к ним прибавляется пытка. Из зрелищ этого рода самое забавное для них пляска смерти; так называют они казнь во время которой несчастного обвиненного одевают в рубашку из тростника и поджигают: он, разумеется, страшно пляшет. Приговор дворянина к самоубийству. С гравюры сер. XIX в. Тюрьмы для обыкновенных преступников устроены довольно сносно. Но все это нимало не относится к тюрьмам, в которых содержатся важные преступники прежде или после суда. Они не напрасно называются гокюйя или гокуйя (ад). В этих тюрьмах, находящихся в здании губернаторского управления, помещают по пятнадцать и по двадцать человек в одном покое, в который свет и воздух проходят через небольшое отверстие, проделанное в потолке и прикрытое решеткой. Дверь отворяется только для выпуска или впуска преступников. Им не дают ни книг, ни табаку, не допускают ни малейшего развлечения. Постелей нет. Вместо шелковых или тонких холстинных поясов надевают на них пояса соломенные, знак бесчестия. В одну дыру подают кушанье и принимают нечистоты. Кормят их самыми дурными припасами, и хотя им позволено получать кушанье из дому, однако же они не могут пользоваться этой милостью, если присылаемого кушанья недостаточно на всех заключенных: обитатели этих адских мест преданы полному своеволию самых гнусных страстей и отнимают друг у друга что хотят. Из этого выходит, что самые злые господствуют в этих убежищах преступления, и слабые в совершенной зависимости у сильных. * * * Главное управление почт (для писем и курьеров) находится в Огосаки, потому что этот город считается первым по торговле в империи. Из него беспрестанно сносятся с столицами Мияко и Эдо, с резиденциями князей, губернаторов и с Нагасаки невольным местом жительства иностранцев. Почта непременно идет из Оюсаки 7, 17 и 27 числа к аждиго месяца в Нагасаки, а 8, 18 и 28 в Мияко и Эдо. Впрочем, ежедневно можно переписываться из Огосаки с Мияко. Письма вкладываются в сумки из клеенки: ее несет на палке скороход. http://www.e-puzzle.ru Подбегая к следующей станции, он кричит; от него принимает сумку другой скороход и бежит далее; таким образом остановки нет нигде. Если в сумке есть ценные бумаги, ее несут два скорохода; их называют фи-фияк от китайского слова; это значит крылатые ноги. Если величайший и важнейший князь империи встретит почтового гонца, то обязан дать ему дорогу и позаботиться, чтобы то же сделала его свита. Кроме этих постоянных почт всегда можно послать нарочного; плата такому скороходу зависит от времени года. От Огосаки до Нагасаки платят от 200 до 400 рублей ассигнациями. Если же надобно передать важное известие как можно скорее, то зажигают на вершинах гор огни или пускают ракеты. Земледелием японцы занимаются прилежно и успешно. Вся земля обработана, до самых вершин гор, за исключением дорог и мест, где растут леса, необходимые для снабжения империи строевым лесом и углем. Там, где нельзя пахать волами, люди заменяют их или даже вместо сохи действуют руками. Почва вообще посредственна: но с помощью труда, дельно рассчитанных орошения и сильного удобрения из нее извлекают нередко самую большую жатву. Всего более возделывают рис, который считается лучшим в Азии. Самый уважаемый сорт был, как снег, и так питателен, что по словам Кемпфера, иностранцы, непривыкшие к нему, не могут съесть его много за один раз. Ячмень и пшеница также растут в Японии. Первый употребляется единственно на корм скота; да и пшеницу мало уважают. Однако из нее приготовляют пироги; она же входит в состав сои, японской приправы, которая в большом употреблении во всей Японии и которую привозят даже в Европу. Н . Бартошевский. «Япония. (Очерки из записок путешественника вокруг света)» [116] Вряд ли где-либо существует страна, обычаи которой представляют более оригинальности и интереса, чем японские. Нигде вы не встретите такой самобытности, таких своеобразных форм в частной и общественной жизни; здесь вы на каждом шагу наталкиваетесь на что-то небывалое и немыслимое у нас; каждая мелочь говорит вам, что тут люди шли совершенно не тем путем, как мы, и что история привела их и нас далеко не к тем же результатам. Совокупность явлений здешней, как внешней, так и внутренней жизни, часто незначительных и незаметных порознь, представляет вам в целом загадку, перед которой вы невольно задумываетесь, ища ответа на множество вопросов, родившихся в вашей голове при знакомстве со столь оригинальной страной. Довольно взглянуть, например, на их чайные дома, чтобы окончательно потеряться в догадках относительно нравственной, религиозной и общественной стороны их обычаев. Действительно, что вы скажете о заведении, в котором воспитываются по несколько сот девочек со специальной целью сделаться, по наступлении 14-летнего возраста, наложницей офицера или чиновника, или женою человека более низкого сословия, чаще же всего просто публичною женщиной? В Европе, конечно, такое заведение считалось бы и было бы на самом деле рассадником разврата; здесь, напротив, как эти дома, так и пансионерки их пользуются уважением; публичные женщины Японии не только не носят такой отличительный характер, как наши, но и ничем не отличаются от прочих обитательниц Японских островов. Чайные дома — это большие здания, где помешается иногда до четырехсот девиц, большей частью дочерей бедных родителей, отданных на воспитание какой-нибудь старухе; за это родители денег не платят, а напротив, часто содержательница сама дает им деньги, уверенная, что выручит их с избытком, продав свою воспитанницу в жены или наложницы, когда ей наступит 14 лет. Эти дома нельзя назвать гостиницами, хотя в них заходят поесть и попить, как в наши рестораны; не похожи они и на публичные дома, как есть они у нас, хотя цель существования их тождественна, зато, как я сказал, громадна разница в том, как стоят они в общественном мнении; вследствие чего и самая обстановка не имеет такого оттенка пошлости и грязности, как у нас; относительно поведения девушек не может быть и сравнения, насколько скромно и прилично они себя держат. Чайных домов в каждом городе множество, и все они устроены по одному образцу, в них ходят повеселиться не только холостые, но и женатые, часто со своими женами, и действительно находят здесь развлечения самые разнообразные: здесь можно встретить и актера, и акробата, и танцора, и музыканта, но главное, что нравится публике — http://www.e-puzzle.ru это гейши. В гейши выбирают молоденьких девочек, особенно способных нравиться; они поют, играют на трехструнной гитаре, говорят стихи, загадки, сказки, вообще занимают публику различными способами, но главное их назначение — своею красотой и своими сальными играми возбуждать страсти молодых людей, заходящих в дом, для чего они часто танцуют совершенно нагие и делают различные движения не совсем скромного свойства, но сами они всегда должны оставаться целомудренными. Гейши считаются самыми образованными женщинами в Японии, они не только знакомы с шитьем, вышиванием и разными мелкими ручными работами, но умеют даже сочинять стихи и сказки. Вообще всех девочек до четырнадцатилетнего возраста учат в чайных домах разным наукам. В Японии женщины получают одинаковое образование с мужчинами и обязаны уметь читать и писать. Эти подростки до четырнадцатилетнего возраста, называемые хавроси, находятся в услужении у более взрослых девиц; положение хаврось самое скверное, их худо кормят и одевают и заставляют кроме наук исполнять самые грязные работы. Японки очень недурны собой, но они весьма скоро старятся и тогда делаются безобразными, чему способствует в особенности обычай, предписывающий замужним женщинам чернить себе зубы и выщипывать волосы у бровей; говорят, что это делается для предупреждения ловеласов, потому что закон смотрит весьма неодинаково на связь с женщиной и девушкой; например, изнасиловавший девушку не подвергается никакому наказанию, тогда как изнасиловавший чужую жену обязан распороть себе живот: несмотря на такие строгости, интриги с замужними встречаются довольно часто. Японцы нрава веселого; они постоянно шутят, поют песни, играют и танцуют. Шутки их довольно остры, но всегда циничны. Смеются они часто, но еще чаще довольно глупо улыбаются повторяя свое неизменное хе, хе, то есть да, да. Их песни монотонны, унылы и все на один мотив; то же надо сказать и об их игре на инструментах. Танцы состоят из кривлянья и мимики; лицом они выделывают ужасные гримасы, а телом движения, по большей части очень нескромные. Японцы — большие театралы, у них в каждом городе непременно есть спектакль. Канва пьес большей частью историческая, интрига всегда сальна до крайности. Некоторые пьесы могли бы быть интересны, если бы говорились намеками, а не так бесцеремонно: да кроме того, так как все эти пьесы отнесены за несколько тысяч лет назад то и исполнители, желая подражать выговору и манерам предков, коверкают язык, делают отвратительные гримасы, уродливые и неестественные движения и издают совершенно нечеловеческие звуки. Семейная жизнь японцев устроена очень хорошо. Муж, занимая какую-нибудь должность, вполне предоставляет управление домом в распоряжение жены, на которой, кроме обязанностей хозяйки и матери, лежит обыкновенно и обязанность помогать мужу в улучшении средств к существованию. Именно поэтому, хотя общественное положение женщины, вследствие малого развития народа, совершенно бесправное, в семействе она пользуется одинаковым влиянием с мужем, вследствие чего в семье постоянно господствует согласие. Так что нужно удивляться, что японец, при необузданности своих страстей, при диких и суеверных взглядах, существующих во всех классах общества, держит себя дома как вполне цивилизованный человек, что совершенно противоположно нашему обычаю держать себя человеком в обществе и зверем дома. Я жил в четырех японских семействах и был изумлен отношениями, существующими между супругами: не было слышно не только драк, но даже крупных споров, а между тем эти лица были лодочниками, каменщиками, носильщиками и, следовательно, принадлежали к низшим слоям общества. |