история отношений тургенева и чернышевского. История отношений Тургенева и Чернышевского. Когда Чернышевский в 1853 г начинал свою журнальную деятельность, Тургенев уже был широко известен как автор поэтических, драматических и прозаических произведений
 Скачать 45.68 Kb.
|
|
Когда Чернышевский в 1853 г. начинал свою журнальную деятельность, Тургенев уже был широко известен как автор поэтических, драматических и прозаических произведений. Его «Записки охотника» обозначили новую веху в развитии реалистической литературы и убедительно показали, что крестьянская тематика заслуживает всяческого поощрения. Будучи давним сотрудником «Современника», Тургенев играл в нем весьма заметную роль, с его мнением считались издатели журнала Некрасов и Панаев. Появление сотрудника из семинаристов было весьма симптоматично. Конец 50-х и начало 60-х годов знаменовали собой подъем новой волны в освободительном движении. В эти годы происходила перегруппировка движущих сил революции и соотношения их складывались явно не в пользу дворянской интеллигенции. Сложная идейная борьба обострила противоречия и в литературной жизни России тех лет. Именно в эти годы были теоретически обоснованы «пушкинское» или «артистическое», по терминологии Дружинина, и «гоголевское» направления в литературе. Внешне спор сводился к защите, сводной стороны, «объективного» («пушкинского»), с другой — «субъективного» («гоголевского») начал*, на деле же это означало или защиту чисто эстетического, гармонирующего восприятия жизни, или же сознательное подчеркивание социальных противоречий в «мерзкой действительности». Точка зрения на Пушкина как на представителя «чистого искусства» логически вытекала из общей концепции идеалистической эстетики, культивируемой на русской почве Дружининым, Анненковым, Боткиным, Дудышкиным и целой плеядой поэтов во главе с Фетом. Наиболее воинствующим из них был, конечно, Дружинин. «Теория артистическая, — писал он, — проповедующая нам, что искусство служит и должно служить само по себе целью, опирается на умозрения, по нашему убеждению, неопровержимые. Руководствуясь ею, поэт, подобно поэту, воспетому Пушкиным, признает себя созданным не для житейского волнения, но для молитв, сладких звуков и вдохновения». Одним словом, как формулирует Дружинин свою мысль в другом месте, поэзия не должна быть привязана к хвосту грязной действительности. Истинная причина бегства эстетов в мир красоты заключалась в том, что «вековая гармония» рушилась, наступала пора ликвидации крепостнических отношений, новая демократическая интеллигенция, становясь центральной фигурой в литературе и журналистике, начинала теснить дворянство, лишая его, по признанию Дружинина, «того уголка под солнцем, который мы добыли себе потом и кровью». В борьбе двух крайне противоположных направлений в литературе Тургенев, как и его замечательные современники Толстой, Григорович и другие, занял самостоятельную позицию. Он не разделял полностью эстетики революционных демократов, но в то же время ему не импонировала и проповедь отрешения искусства от злобы дня. Писатель-реалист, чуткий к общественной жизни и умеющий подмечать в ней новые веяния, не мыслил себе существования искусства и собственную деятельность вне сферы земного бытия. Тургенев часто полемизировал с Дружининым по вопросам о содержании и назначении искусства, высказывая при этом суждения, близкие к революционно-демократической критике. «Бывают эпохи, — писал он по поводу статьи Дружинина о Пушкине, — где литература не может быть только художеством, а есть интересы высшие поэтических интересов. Момент самопознания и критики так же необходим в развитии народной жизни, как и в жизни отдельного лица». В письме к В. П. Боткину, единомышленнику Дружинина в понимании искусства, автор «Записок охотника» указывал, что коренной недостаток современной ему литературы состоит в отрыве от действительности, «мы слишком много читаем и отвлеченно мыслим», — заключает он. В письме Толстому Тургенев предупреждает последнего от чрезмерного увлечения Дружининым; «смотрите, не объешьтесь и его», — иронизирует он. Вместе с тем автор «Рудина» весьма настороженно относится к эстетике революционных демократов. В том же письме к Толстому он соглашается с последним в резкой оценке направления «Современника», считая, что журнал находится «в плохих руках». Вот и подтверждается собственная характеристика Тургенева: «Я один из писателей междуцарствия — эпохи между Гоголем и будущим главою», — писал он С. Т. Аксакову. История отношений Тургенева и Чернышевского определялась не личными симпатиями и антипатиями, решающее значение имело столкновение двух мировоззрений: либерального и революционно-демократического. В силу этого идейные сближения н острые противоречия, временный союз и окончательный разрыв авторов «Отцов и детей» и «Что делать?» следует рассматривать в развитии: до назревания революционной ситуации, в период революционной ситуации и во время наступления реакции. Однако было бы серьезной ошибкой оценивать отношения Тургенева и Чернышевского только в политическом плане, как это представлено, например, в книге Г. Берлинера «Чернышевский и его литературные враги». Следует помнить, что Тургенев — писатель-реалист, гуманист и просветитель, патриот своей родины. Он воспринимал идеи революционных демократов, хотя и сопротивлялся их натиску, усваивал их взгляды на искусство, хотя и с большими оговорками, испытывал сложные и противоречивые чувства к демократической интеллигенции. Ведь не случайно он, стремясь создать сознательно героические натуры, прообразы их стал искать не в дворянской, а в демократической среде. Золотая пора совместной работы Тургенева и Чернышевского падает на 1853—1857 гг. Как позднее вспоминал Чернышевский, Тургенев доброжелательно был расположен к нему, как и вообще, в силу своего добродушия, он любил «оказывать любезную внимательность начинающим писателям». Первоначально Чернышевский вел себя «послушно», ему нужно было укрепиться в «Современнике», не обостряя личных отношений. Но с течением времени он так умело повел дело, что вытеснил из журнала «присяжного» критика Дружинина. Последний обосновался в «Библиотеке для чтения» и объявил войну новому направлению «Современника», которое в нем обозначилось. Борьба вступила в новую фазу с появлением диссертации Чернышевского, этого манифеста материалистической эстетики революционных демократов. Журналы «Отечественные записки», «Библиотека для чтения» встречали каждое выступление Чернышевского в литературе бранью и ядовитой насмешкой. Позиция Тургенева в оценке деятельности Чернышевского в это время была противоречива и изменчива. Он резко осуждает его диссертацию, называя ее «мертвечиной», «неслыханной мерзостью», видя в ней худо скрытую вражду к искусству. Он правильно отметил уязвимое место в диссертации Чернышевского: его утверждение, что искусство есть «только суррогат действительности». Эту мысль писатель называет вздором и затем делает ошибочный вывод о всем направлении трактата: «Нет, брат, — пишет он В. П. Боткину, — его книга ложна и вредна». Все эти страстные нападки относятся к 1855 г. В следующем году, в связи с началом печатания в «Современнике» «Очерков гоголевского периода», заметно меняется отношение Тургенева и к личности Чернышевского и его статьям в лучшую сторону. Он просит И, И. Панаева кланяться Чернышевскому и выражает уверенность, что они вдвоем смогут «очень хорошо вести журнал». В конце другого письма Тургенев добавляет: «Жму руку Чернышевскому. — Продолжаются его статьи о Гоголевском периоде?». Доброжелательный тон писем объясняется тем, что Тургенев с благоговением относился к Белинскому, он радовался тому, что, наконец, имя Белинского «произносится с уважением», он «с сердечным умилением читал иные страницы» «Очерков». Симпатии к Чернышевскому объяснялись не только воскрешением личности Белинского. Пафос «Очерков» состоит в защите гоголевского направления в русской литературе, и Тургенев готов был присоединиться к мнению Чернышевского Еще в 1855 г., возражая Дружинину, он писал: «Гоголевское влияние и в жизни и в литературе нам еще крайне нужно». Тургенев выражал свое несогласие с Дружининым, который негодовал на Чернышевского за проповедь якобы «мертвечины». В ответном письме он замечает «мертвечины» я в нем не нахожу, — напротив; я чувствую в нем струю, живую, хотя и не ту, какую вы желали бы встретить в критике». Достоинство Чернышевского как критика заключается в том, продолжает Тургенев, что он понимает «потребности действительной современной жизни...» Письмо заканчивалось лаконичным заявлением: «Я почитаю Чернышевского полезным». Но уже в начале 1857 г. встречаются неодобрительные отзывы о журнале, вроде: «Современник» плох, не то выдохся, не то воняет». Это было сказано в то время, когда с издателями журнала Тургенев вместе с Толстым, Григоровичем и Островским заключил обязательное соглашение. Причина подобных «притяжений» и отталкиваний всецело объясняется социальной биографией писателя и его мировоззрением. С одной стороны, дворянские предрассудки, свойственные Тургеневу, его положение в обществе как маститого писателя, избалованного вниманием и похвалой, дружеские связи с Боткиным, Анненковым, Дружининым, к мнению которых он прислушивался; с другой — чувство нового, стремление идти в ногу с веком, действие старой «закваски», полученной еще от Белинского, и непосредственные наблюдения над жизнью; поиски правды и дума о том, чтобы эта правда стала достоянием искусства. Отношение Чернышевского к Тургеневу в первые годы их совместного участия в «Современнике» было более определенным, четким, временами доходящее до восторга, восхищения. В письмах его встречаются лестные замечания о личности Тургенева: он человек бескорыстный и серьезно интересуется судьбой журнала, он боготворит память о Белинском, он сидел в части за опубликование заметки о смерти Гоголя и т. д. Правда, позднее Чернышевский писал, что они с Тургеневым особенно горячей взаимной симпатии не испытывали. В письме к А. Н. Пыпину из Астрахани указывались и причины подобной отчужденности. Их три: 1) сильная занятость работой, и до личных отношений не хватало времени, 2) разница в образе жизни и склонностях, 3) он имел понятия, которым не сочувствовали Тургенев и его друзья, а он не разделял их понятий. «По всему этому я был чужой им, они были чужие мне», — заключает Чернышевский. Однако Чернышевский никогда деловые отношения не подменял личными, в особенности когда речь шла о направлении журнала, об оценке творчества того или иного писателя. Он с большим тактом стремился использовать прогрессивных писателей, заставить их служить народу, революции, стараясь направить их внимание на решение важнейших вопросов современности. Ему, конечно, известны были кулуарные разговоры литературных недругов, резкие отзывы о нем, но великий мыслитель умел встать выше личных симпатий и антипатий. Целиком анализу произведений Тургенева Чернышевский посвятил одну статью — «Русский человек на rendez-vous». Однако если собрать все его высказывания о Тургеневе, разбросанные в его дневниках, письмах и литературно-критических статьях, то набирается обширный материал, позволяющий сделать ряд существенных выводов. Во-первых, становится ясно, что Чернышевский питал к творчеству Тургенева глубокий и устойчивый интерес, во-вторых, его точка зрения на писателя претерпевала большие изменения в зависимости от общественно-политической обстановки и состояния литературы, в-третьих, творчество Тургенева рассматривалось им в плане широких историко-литературных перспектив. Включая Тургенева в общий поток развития русской литературы, Чернышевский стремится доказать, что его творчество находится на основной магистрали реалистического искусства и что отличительные особенности его лучших произведений выражают собой общую тенденцию русской реалистической литературы. Так, в «Очерках гоголевского периода русской литературы» автор, полемизируя с реакционными журналистами из славянофильского лагеря, утверждает гоголевское критическое направление в литературе и при этом ссылается на плеяду молодых писателей, знаменующих собой залог успеха единственно плодотворного направления. В числе их находится и Тургенев, который, как отмечает Чернышевский, в 40-е годы примыкал к Белинскому, Огареву и его друзьям. Тургенев — писатель-реалист, последователь Гоголя, этот тезис пронизывает все высказывания критика. Он правдиво изображает жизнь, выставляя на суд общества нездоровые явления (т. IV, 264). Особенности произведений Тургенева, как и его современников Толстого, Гончарова, Григоровича и Островского, указывает Чернышевский, состоят в оригинальности и самобытности. Национальные черты русской литературы выразились в правдивом изображении русской жизни: Тургенев, Гончаров и Григорович «другого ничего никогда и не делали», разъясняет он, полемизируя с Шевыревым (т. III, 96). Шевырев упрекал названных писателей в отсутствии у них любви к народу, на что Чернышевский иронически замечает: упрекать Тургенева в недостаточной любви к народу, это все равно, что «упрекать огонь в холодности» (т. III, 103). Заслуга Тургенева и состоит прежде всего в том, что он в числе первых обратил внимание на жизнь народа в ее разнообразных типах. Например, «Записки охотника», указывает он, начинаются описанием портретов Хоря и детей, «семейство это все состоит из людей веселых, бойких и здоровых» (т. IV, 563—564). Чернышевский подчеркивает новаторский характер таланта Тургенева, а новаторство неизбежно вступает в борьбу с рутиной, косностью. Когда-то «Записки охотника» были встречены неодобрительно консервативными силами общества, но зато передовая публика приветствовала появление рассказов «Бурмистр», «Контора», «Малиновая вода», «Бирюк», т. е. те рассказы, в которых так отчетливо выражена критика крепостнической России. Чувство нового, живучее в произведениях Тургенева, Чернышевский отметил и в рецензии на стихотворения Огарева. Говоря о том, что назрела необходимость появления в русской литературе нового героя, который смог бы «свою жизнь согласовать с своими убеждениями», критик с удовлетворением отмечает тот факт, что уже появились писатели, которые берутся за решение этой сложной задачи. К числу их, по его убеждению, относятся один поэт и прозаик, которые, «по всей вероятности, поведут за собою и литературу». Поэт — это Некрасов, а прозаик— Тургенев. Не исключена возможность появления и третьего писателя с подобным же талантом. Чернышевский, очевидно, имеет в виду Толстого. Новаторство Тургенева сказалось не только в идейно-тематическом направлении его произведений, оно имеется и в творческом методе писателя. В статьях о Толстом Чернышевский указал на общие черты, которые присущи всем выдающимся русским писателям, в том числе и Тургеневу, а именно: «наблюдательность, тонкость психологического анализа, поэзия в картинах природы, простота и изящество». Вместе с тем Тургеневу свойственны и отличительные признаки таланта: его «привлекают явления, положительным или отрицательным образом относящиеся к тому, что называется поэзией жизни и к вопросу о гуманности» (т. III, 421—422). В его поэзии сильна, добавляет он, нравственная чистота. Иначе говоря, Тургенев, продолжая традиции своих предшественников, вносит новые черты в творческий метод реалистической литературы, сосредоточив основное внимание на положительных явлениях жизни. «Изображение психологии благородной личности, ищущей поприща и способа для общеполезной деятельности, — в этом направлении развивал психологический анализ Тургенев» — справедливо замечает Б. И. Бурсов. Чернышевский проявлял огромную заботу о таланте Тургенева. Он защищал его от недругов, вроде Каткова, и оберегал от литературных аристархов, вроде Боткина, Дружинина, которые одно время так губительно действовали на Толстого. Выступление Каткова в «Русском вестнике» с намеком на нечистоплотность Тургенева вызвало у Чернышевского гнев и возмущение. В письме к автору «Записок охотника» он писал: «Уверяю Вас, что если Катков осмелился сказать против Вас, он действительно выказал себя человеком подлым» (т. XIV, 333). Причем Чернышевский говорит в письме не только от себя, но и от имени публики, тем убедительнее должно было звучать его негодование. «Кто поднимает оружие против автора «Записок охотника», «Муму», «Рудина», «Двух приятелей», «Постоялого двора» и т. д. и т. д., тот лично оскорбляет каждого порядочного человека в России», — заявляет он (т. XIV, 334). Оскорбить Тургенева, «это значит оскорбить нашу литературу», «Вы наша честь», — признается он писателю. Высокая оценка творчества Тургенева продиктована отнюдь не тактическими соображениями. Искренность слов не подлежит сомнению. Об этом красноречиво свидетельствует письмо Чернышевского к Некрасову, написанное в то же время. Защищать Тургенева, Толстого, Григоровича и Островского от Каткова и ему подобных он счел за «обязанность добросовестности» (т. XIV, 327). Если Катков попытался бросить нехорошую тень на личность Тургенева, то критик из «Отечественных записок», идеалист-эклектик Дудышкин, попытался извратить талант писателя, отрицая в нем оригинальность и самобытность. Чернышевский был прав, увидев в статье Дудышкина о повестях и рассказах Тургенева «одни пошлости» (т. XIV, 345). Основные ее положения сводятся к следующим утверждениям: во-первых, творчество Тургенева развивалось под исключительным влиянием школы Лермонтова, а потому оно мало оригинально; во-вторых, герои Тургенева списаны с одного типа, они однообразны; в-третьих, в произведениях Тургенева отсутствует «гармония идеала с обстановкой», потому-то его герои не находят себе счастья и благотворного труда. Если к оценке нравственных качеств героев подходить с меркой Дудышкина, иронизирует Чернышевский, тогда и герои Пушкина, Гете, Корнеля, Байрона, Софокла оказались бы в числе «людей не трудящихся и не гармонирующих с обстановкой», а это дает нам основание зачислить названных писателей в разряд подражателей Лермонтова. Соблюдая принцип историзма в оценке художественных произведений и творчества писателей в целом, Чернышевский отстаивает глубоко верную и плодотворную мысль о том, что каждый большой писатель оригинален и самобытен по-своему. Да и литературные герои, созданные в различные эпохи, имеют свои отличительные черты. Онегин, Печорин, Бельтов и Рудин явились выразителями «четырех разных эпох общественного развития», и различие между ними определяется «характером эпох, которым принадлежат они» (т. IV, 698). Проводя аналогии и параллели между названными героями, Чернышевский устанавливает отличительные признаки каждого из них. У, Рудина, например, уже есть «пламенная ревность трудиться», но это стремление мало приносило пользы, потому что ему «недоставало практического такта», у него «не было умения взяться с надлежащей стороны за дело». Разница между Рудиным и Бельтовым, продолжает критик, огромна: «один — натура созерцательная, бездейственная, быть может потому, что еще не приходило время являться людям деятельным. Другой трудится, трудится неутомимо, — но почти бесплодно. Еще менее возможно найти сходство между Рудиным и Печориным: один — эгоист, не думающий ни о чем, кроме своих личных наслаждений; другой — энтузиаст, совершенно забывающий о себе и весь поглощаемый общими интересами; один живет для своих страстей, другой — для своих идей» (т. IV, 699). Проведенная Чернышевским разграничительная линия между Рудиным и его предшественниками убедительно доказывала всю вздорность утверждения Дудышкина о подражательном характере творчества Тургенева. Не менее вескими доводами разбил критик и второе положение Дудышкина: об однообразии типов, созданных Тургеневым. Чернышевский справедливо указывает, что между Пасынковым и Вязовкиным, Рудиным и Бреттером Лучковым, Андреем Колосовым и Астаховым нет никакого сходства, это все различные типы людей. Наконец, Чернышевский выразил свое решительное несогласие с заявлением Дудышкина о том, что Тургенев мужские лица изображал как свои идеалы. Критическое отношение писателя резко выражено по отношению к бездушному подлецу Астахову V «затишье»), говорит он, да и в Рудине автор подчеркивает его недостатки и только в конце романа «смягчается к выведенному им типу» и говорит о его хороших чертах. Образ Рудина Чернышевский склонен был рассматривать не только в качестве законного преемника предшествующих ему типов, но и как заявку на новый тип. Ведь сам Рудин признается, что время его прошло и, следовательно, недалек тот час, когда появится его законный преемник. Чернышевский с пафосом писал о таком человеке, который «может свою жизнь согласить с своими убеждениями» (т. III, 567—568), рекомендуя писателям искать его в демократической среде. Высокое мнение о «Рудине» критик выразил через подставное лицо, подписавшееся псевдонимом «Один из многих». От имени читателей он заявляет, что повесть имела всеобщий успех у «порядочных людей». Корреспондент обращается к своему адресату с призывом, говорить об огромном значении таланта Тургенева «смелее, решительнее; не бойтесь обвинений в увлечении, не бойтесь преклониться перед благородным писателем, которому так много обязаны мы все» (т. III, 780). Только ничтожное меньшинство, вроде эстета Чистомазова, заявило свое несогласие с публикой в оценке романа. Чистомазов нашел его скучным, так как не обнаружил в нем |