история отношений тургенева и чернышевского. История отношений Тургенева и Чернышевского. Когда Чернышевский в 1853 г начинал свою журнальную деятельность, Тургенев уже был широко известен как автор поэтических, драматических и прозаических произведений
 Скачать 45.68 Kb.
|
|
художественности, под которой он понимает хорошую отделку в каждой подробности, красивую игру цветов и красок, великолепное изображение ландшафта и т. д. Выпад Чернышевского против эстета Чистомазова подготовлен был всем ходом литературной полемики. Критик понимал, что выдающийся талант автора «Рудина» может зачахнуть, захиреть, если писатель будет слушаться своих литературных друзей, которые и в личных беседах, и в письмах, и в критических статьях пытаются дурно влиять на него. Вот почему Чернышевский не только в статьях отстаивал право писателя следовать своему влечению, но и в письмах убеждал его не считаться с мнением литературных аристархов, а помнить голос читателя. «В настоящее время, — предупреждает он его, — русская литература, кроме Вас и Некрасова, не имеет никого. Это каждый порядочный человек говорит, смею Вас уверить» (т. XIV, 345). Однако давние дружеские связи, нерешительность и чрезмерная мягкость Тургенева не позволили ему занять принципиальную позицию в споре с Дружининым и его компанией, что вызывает у Чернышевского опасение за направление таланта Тургенева и горький упрек в адрес писателя. Так, например, было отложено печатание «Двух поколений», потому что не нашло одобрения Кетчера и Боткина. «Иван Сергеевич, — пишет Чернышевский в связи с этим, — Вам грех слушать суждение какого бы то ни было аристарха, — Вы поставлены силою своего таланта выше всех подобных оценок... Да что такое эти аристархи перед Вами?» (т. XIV, 332). Он слегка журит Тургенева за излишнюю доброту и уступчивость, чем и злоупотребляют «Боткин с братиею». Критик называет «литературных друзей» Тургенева тупицами, ренегатами, которые надругавшись над заветами Белинского, начали «глаголати от похотей чрева своего» (т. XIV, 345). Литературная критика, исходящая из дружининского лагеря, всячески стремилась «приручить» Тургенева, заставив его отказаться от обличения темных сторон жизни. Так, например, Дружинин выразил свое недовольство образом мыслей и поведением Рудина, критикуя его справа. Вина Рудина не в том, что он не может согласовать свои мысли и поступки, а в чрезмерной требовательности, в стремлении противопоставить себя обществу, вместо того чтобы пойти на примирение с жизнью. Тургенев, конечно, далек был от мысли звать своих героев «гармонировать со средой», которой они недовольны, однако конфликт героя с обществом не доводил до полного разрыва. В этом сказались идейная непоследовательность писателя, его либеральная позиция в решении социальных и морально-психологических проблем. ернышевский отлично понимал, какие опасности таит в себе политическая неустойчивость писателя и прилагал все усилия к тому, чтобы оторвать его от либералов. В письме к Тургеневу он именует их «тупицами» (т. XIV, 345) и негодует на их трусливое, беспринципное поведение, когда они испугались Каткова и не дали отпора его гнусной клевете на автора «Рудина». «Флюгера, флюгера, — пишет он, — и Ваш Боткин первый и самый вертящийся из этих флюгеров, — он хуже Панаева — трус, и больше нежели трус — жалчайшая баба» (т. XIV, 333). Письмо заканчивалось призывом к Тургеневу быть самостоятельным, прислушиваться к мнению публики, а не кучки мнимых друзей: «Веруйте в себя и не смущайтесь толками людей трусливых и подловатых, каковы многие из наших литературных авторитетов. Публика всегда и во всем за Вас. Она чтит Вас» (т. XIV, 334). Так Чернышевский со всей остротой поставил перед Тургеневым вопрос о выборе места в общественной и литературной борьбе. Идейные разграничения обозначились настолько ясно, что дальше уже невозможно было оставаться одновременно в двух станах. Пока речь шла о борьбе с крепостным правом, произволом и насилием порождаемых неограниченной властью помещиков, демократы и либералы выступали в союзе. И Тургенев честно выполнил свою «Аннибалову клятву». Когда же в связи с появлением рескриптов на повестку дня встал вопрос о путях уничтожения крепостного права, тогда и обнаружились различные точки зрения: реформистская и революционная. Все усилия Чернышевского оторвать Тургенева от либералов и направить его творчество по пути служения революции оказались тщетными. В отношениях к Тургеневу Чернышевский проявил большую выдержку и удивительный такт. Полемизируя с либералами по вопросам искусства, этики, философии, он бережно охранял имя Тургенева, всячески подчеркивая сильные стороны его таланта, которые свидетельствовали о превосходстве его взглядов над взглядами «литературных аристархов». Либеральные критики причисляли себя к лагерю «лишних людей», зная, что они пользуются уважением со стороны прогрессивного читателя. Тем самым они претендовали на уважение общества. Эту «хитрость» своих противников Чернышевский разгадал, и в дальнейшем он основной удар сосредоточит не на Онегине, Печорине, Бельтове и Рудине, а на тех, кто в новых исторических условиях стремится копировать «лишних людей», что уже являлось анахронизмом. Это он н сделает в статье об «Асе» Тургенева. 1858 год оказался преддверием к революционной ситуации. К этому времени более прояснился образ мыслей Тургенева и по-новому определилось его положение в журнале. Как известно, в 1857 г. в «Современник» пришел Добролюбов и быстро занял в нем ведущее положение. «Когда сблизился с Некрасовым Добролюбов, — вспоминал позднее Чернышевский, — мнения Тургенева быстро перестали быть авторитетными для Некрасова. Потерять влияние на «Современник» не могло не быть неприятно Тургеневу» (т. 1, стр. 733). Однако Чернышевский продолжал высоко ценить талант Тургенева, по возможности держался с ним любезно. Он использовал его произведения как острое оружие в борьбе со своими политическими и литературными противниками. Так, открытый бой либералам дан был в статье «Русский человек на rendez-vous». Здесь критик одновременно решает несколько задач: 1) на анализе произведения писателя, близкого к либеральной идеологии, показать политический вред либерализма; 2) окончательно развенчать одного из потомков «лишних людей», показав его полнейшую бесплодность и никчемность; 3) поставить вопрос о демократической интеллигенции, которая становится движущей силой в освободительном движении; 4) отстоять, защитить талант писателя от нападок литературных менторов и подсказать ему здравые мысли. Из тактических соображений Чернышевский, во-первых, всячески подчеркивает несовместимость взглядов типичного либерала со взглядами автора повести на задачи и назначение искусства и, во-вторых, снимает с Тургенева моральную ответственность за поведение своего героя. Всю статью пронизывает пафос утверждения реализма вообще и творческого метода автора «Аси», в частности. Силу Тургенева критик увидел в том, что «характер героя верен нашему обществу». Как известно, большинство повестей и романов Тургенева строятся на любовных сюжетах и внешне как будто бы имеют отношение к личной, сугубо интимной жизни героев. Учитывая эту особенность писателя, Чернышевский в анализе повести идет от любовных ситуаций к социальным обобщениям, широко используя при этом прием аллегории. Решающая сцена в повести «Ася» не исключение в творчестве Тургенева. Нечто подобное, указывает Чернышевский, имеется в «Фаусте» и «Рудине». Нерешительность, трусливость — это и есть общая черта многих героев произведений Тургенева. И не только Тургенева. Талант Некрасова не похож на талант Тургенева, а тем не менее его Агарин («Саша») в основных чертах близок к тургеневским героям. Да и Бельтов хорош на словах, а на деле предпочитает отступление. Таким образом, новоявленный Ромео не хуже и не лучше своих литературных предшественников и современников, он, по ироническому замечанию критика, «один из лучших людей нашего общества», «лучше его почти и не бывает людей у нас» (т. V, 160). Те, кто выделяется из круга подобных людей, подвергаются всеобщему осуждению. В такое печальное положение попала и Ася, сделав решительный шаг по пути к счастью. Обращаясь от литературы к жизни, Чернышевский убедительно доказывает типичность центрального героя. Он типичен особенно для русской действительности периода назревания революционной ситуации, когда либералы сбросили маску защитников народа и показали себя злейшими врагами обездоленного крестьянства. Именно к этому времени относится и действие в романе «Пролог», в котором Чернышевский называет либералов хвастунами, болтунами и дурачьем. Ромео малодушен, труслив, непорядочен, на него нельзя положиться, однако критик не намерен разражаться гневной филиппикой в его адрес. В его поведении он увидел «симптом эпидемической болезни, укоренившейся в нашем обществе» (т. V, 166). Болезнь дает о себе знать не только в любовных отношениях, она задерживает и административные преобразования и особенно решение крестьянского вопроса. Ромео не способен понимать ничего великого и живого, так как мелка и бездушна была та жизнь, к которой он привык. Там, где нужна широкая решимость и благородный риск, он бессильно отступает, потому что «жизнь приучила его только к бледной мелочности во всем» (т. V, 168). Хотя Ромео уже под 30 лет, но мужчиной он так и не стал. Критерием возмужалости являются гражданские качества человека, указывает Чернышевский, без приобретения которых «ребенок мужского пола, вырастая, делается существом мужского пола средних, а потом пожилых лет, но мужчиной он не становится или по крайней мере не становится мужчиной благородного характера» (т. V, 168—169). Люди либерального толка очень лестного мнения о своих заслугах перед обществом и воображают себя существами высокого настроя души. Не верьте им! — предупреждает Чернышевский. Это лишь видимость. О человеке следует судить не по тому, что он думает или говорит о себе, а по его конкретным делам и заслугам перед обществом. На поверку получается, что все они пустоцветы и пустозвоны. И Чернышевский с плебейской гордостью говорит: «Мы не имеем чести быть его (Ромео) родственниками; между нашими семьями существовала даже нелюбовь, потому что его семья презирала всех нам близких» (т. V, 171). Именно из этой демократической семьи выйдут герои, способные указать обществу что делать. А как же быть с семейством, к которому принадлежит Ромео? Чернышевский призывает либеральное дворянство быть благоразумным, понять серьезность происходящего момента, использовать «счастливый миг». Позднее образом революционера Рахметова он и укажет передовой части дворянской молодежи единственно «благоразумный» путь. Предупреждение и вызов, обращенные к молодому человеку либерального лагеря, — преддверие той полемики о «лишних людях», которая вспыхнет в недалеком будущем и в которой первостепенную роль будет играть Добролюбов. «Литературные друзья» писателя выступили с резкой критикой основных положений статьи Чернышевского «Русский человек на rendez-vous». Так, например, Анненков в статье «Литературный тип слабого человека», в противоположность Чернышевскому, требовал от литературы создания не сильного, а слабого человека, который, по мнению критика, «есть единственный нравственный тип как в современной нам жизни, так и в отражении ее в текущей литературе». Каково было отношение Тургенева к статье Чернышевского, мы, к сожалению, не знаем. Известно лишь, во-первых, то, что автор повести не выразил своего несогласия с критиком, и, во-вторых, он высоко расценивал «Асю» и рад был услышать от Некрасова одобрительный отзыв о ней. Личные отношения Тургенева с демократическим ядром «Современника» с 1859 г. становятся явно ненормальными. Судьба журнала перестала его волновать и, отдавая в него «Дворянское гнездо», Тургенев руководствовался прежде всего материальными соображениями. В январской книжке «Современника» за 1860 г. была помещена речь Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот», на чем и прекратилось его сотрудничество в журнале. Руководители журнала в свою очередь, замечая неприязненное отношение к ним со стороны Тургенева, становились все более равнодушными к его сотрудничеству в «Современнике». В отношениях Чернышевского к Тургеневу ведущим становится иронический тон, прикрытый внешней любезностью. Меняется и подход Чернышевского к оценке произведений Тургенева. Так, в статье «Русский человек на rendez-vous» осуждение Рудина дается прежде всего в морально-психологическом плане, политическая сущность образа лишь подразумевается. По-иному оцениваются центральный образ романа и позиция автора в статье «Собрание чудес, повести, заимствованные из мифологии Н. Готорна». Основной смысл выпада Чернышевского против автора «Рудина» сводится здесь к тому, что Тургенев, в угоду друзьям, шаржировал образ революционера и вместо живого человека стал «рисовать карикатуру, как будто лев годится для карикатуры». Такое искажение принесло горькие плоды. «Повесть должна была бы иметь высокий трагический характер, посерьезнее Шиллерова Дон-Карлоса, а вместо того вышел винегрет сладких и кислых, насмешливых и восторженных страниц, как будто сшитых из двух разных повестей» (т. VII, 449). Обычно принято считать предлогом для окончательного разрыва Тургенева с «Современником» статью Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» Но сам Тургенев, мотивируя отказ от дальнейшего сотрудничества в журнале, сослался на то место из статьи «Собрание чудес», где автор попутно довольно чувствительно зацепил и его. Он болезненно воспринял далеко идущие намеки. Подспудно критик говорил, что если Тургенев в угоду своим «литературным советникам» исказил образ революционера, то, следовательно, и теперь он может изобразить в кривом зеркале своих литературных противников. Ведь Чернышевский был уверен, что роман «Отцы и дети» явился «открытым заявлением ненависти Тургенева к Добролюбову» (т. I, стр. 737). Разрыв Тургенева с «Современником» получил всеобщее одобрение со стороны его либеральных друзей, которые пытались обвинить журнал в бестактности по отношению к знаменитому писателю, а Некрасова — в моральной нечистоплотности. По мнению «культурного общества» Тургеневу мстили за то, что он не пожелал идти на поводу у «мальчишек-свистунов». Своим молчанием писатель как будто поддерживал эту версию. Исчерпывающее объяснение этому факту было дано Чернышевским в статье «Полемические красоты». «Наш образ мыслей, — писал он, — прояснился для г. Тургенева настолько, что он перестал одобрять его. Нам стало казаться, что последние повести г. Тургенева не так близко соответствуют нашему взгляду на вещи, как прежде, когда и его направление не было так ясно для нас, да и наши взгляды не были так ясны для него. Мы разошлись. Так ли? Ссылаемся на самого г. Тургенева» (т. VII, 713). Итак, Тургенев не мог принять революционных позиций, на которые окончательно встал журнал «Современник». И когда Чернышевский говорит о последних вещах Тургенева, он, очевидно, имеет в виду «Фауста» и речь «Гамлет и Дон-Кихот». Эти произведения неоднократно упоминаются демократическими критиками, прежде всего Добролюбовым, в полемике о «лишних людях». Революционно-демократическая критика, не отрицая художественных ценностей образов Онегина, Печорина, Бельтова, Рудина и Лаврецкого, по-новому подошла к проверке их личных качеств. Критерием оценки были выдвинуты основные требования эпохи: близость к народу, готовность превратить слово в дело, хотя бы это грозило опасными последствиями. Потому-то «люди Рудинского закала теряют значительную долю своего кредита», — писал Добролюбов. От «лишних людей» теперь толку столько же, как от «добрейшего Ильи Ильича». Суровый приговор, произнесенный Добролюбовым «лишним людям» вызвал, как известно, резкий протест со стороны Тургенева и особенно Герцена. Тургенев никак не мог согласиться, чтобы люди Рудинского закала были совсем отстранены от руководства обществом. В гневной статье Герцена «Лишние люди и Желчевики» тоже сквозила обида за Бельтова, Рудина и других представителей цвета дворянской интеллигенции, о которой так неуважительно писал критик-демократ. Не исключена возможность, что выступление Герцена было в какой-то мере согласовано с выступлением Тургенева. В статьях «Гамлет и Дон-Кихот» и «Лишние люди и Желчевики» имеются совпадения в характеристике «Гамлетов» и «Желчевиков». Выступление Герцена получило одобрение Тургенева, он выразил ему «сугубую благодарность» за изобличение Некрасова и заступничество за «лишних людей». Революционно-демократическая критика считала первоочередной задачей литературы показать такого человека, перед которым стоит вопрос: «Какими средствами изменить этот, ненавистный для них порядок?» И Тургенев, как чуткий писатель, не замедлил откликнуться на запрос времени. Он создал роман «Накануне», в котором вопрос о деятельных, энергичных натурах занял центральное место. И название, и замысел романа писатель объяснял запросами времени. «Новая жизнь началась тогда в России — и такие фигуры, как Елена и Инсаров, являются провозвестниками этой новой жизни», — писал Тургенев. Он работал над произведением с большим увлечением и даже во сне видел героев романа. Однако решение Тургеневым проблемы нового человека современники признали неудачным. Либерально-реакционный лагерь расценил позиции писателя как уступку демократизму, а революционные демократы нашли ее либерально-ограниченной. Последняя точка зрения была высказана Добролюбовым. В романе «Накануне» он видел лишь очерк характера положительного героя, но развитие этого характера в действии писатель не дал. Недоволен был критик и выбором центрального героя. Русского читателя интересовали русские Инсаровы, способные вести борьбу против «внутренних турок». Образ бедняка-студента Инсарова появился в «Накануне» в результате общения писателя с членами новой редакции «Современника», хотя вообще тема разночинца интересовала Тургенева на протяжении нескольких десятилетий. Смутно она намечена была им еще в конце 40-х годов. Так, в пьесе «Месяц в деревне» моральное превосходство остается за бедняком студентом Беляевым. Советские исследователи вполне справедливо считают прообразом Беляева Белинского. Однако в 40-х и начале 50-х годов герои из демократической интеллигенции появлялись в произведениях Тургенева эпизодически, тогда как в 60-х годах они в двух лучших его романах займут центральное место. Появление Базарова демократическая молодежь встретила по-разному. Неприязнь к нему особенно ярко выражена была в статье Антоновича «Асмодей нашего времени», которая появилась в журнале не без согласия Чернышевского. Резкое суждение о романе было высказано и Чернышевским. Тургенев, по его мнению, напечатал свое произведение «из литературной суетности», не понимая, что «печатает дрянь» (т. XIV, 482). Мы не собираемся заниматься реабилитацией романа Тургенева, это уже сделано советскими исследователями. В споре Антоновича и Писарева об «Отцах и детях» правда была на стороне Писарева. Сам Тургенев гневно отрицал обвинение его в умышленном искажении образа передовой демократической молодежи. И в объяснении по поводу «Отцов и детей» и в письмах своим многочисленным корреспондентам он неустанно говорил о своей симпатии к Базарову, называя его своим любимым детищем, умницей, на которого он потратил все дорогие краски. Однако при всей симпатии к своему герою Тургенев, по его признанию, во-первых, не сочувствовал так называемому нигилизму и знал его только издали и, во-вторых, видел в Базарове лицо трагическое, обреченное на гибель, так как он стоял лишь в преддверии своей эпохи. В связи с полемикой о «лишних людях» и положительном герое в русской литературе поставлен был вопрос о нравственных законах, управляющих поведением человека. И здесь столкнулись две противоположные точки зрения: теория разумного эгоизма и призыв к отречению от личного счастья. Восставая против фатализма, трагической неизбежности страданий и жертвенности, Добролюбов вступил в резкую полемику с Тургеневым. «Не так давно, — замечает он, — один из наших одаренных писателей высказал прямо этот взгляд, сказавши, что цель жизни не есть наслаждение, а, напротив, есть вечный труд, вечная жертва, что мы должны постоянно принуждать себя, противодействуя своим желаниям, вследствие требований нравственного долга». Добролюбов, очевидно, имеет в виду «Фауста» Тургенева, где высказана эта мысль. Критик не может согласиться с подобным утверждением, так как в нем «потребности человеческой природы» признаются «противными требованиям долга». На самом же деле так бывает лишь в том случае, когда «собственные стремления не сходятся с требованиями долга». Что утверждения Тургенева носили не случайный характер, об этом свидетельствует и его переписка, где он утверждал, что «в судьбе почти каждого человека есть что-то трагическое». Трагическое, продолжает Тургенев, вызывается к жизни либо стихийным законом внутренней жизни человека, либо накладывается «историей, развитием народа». В первом случае самым сильным стихийным началом выступает любовь, что может явиться темой повести, во втором — историческая жизнь, дающая материал для романа. Ставя проблему счастья, Тургенев пытается решить ее в противопоставлении личных стремлений человека с идеей долга, делая из этого вывод о невозможности примирения, или сочетания личного и общего. Так, Лиза Калитина отказ от земного счастья мотивирует тем, что счастье, по ее мнению, зависит не от человека, а от бога. Даже Елена, задуманная как героическая натура, и та начинает осмыслять страдания человека как наказание господне. «Каждый из нас, — рассуждает она, — виноват уже тем, что живет, и нет такого великого мыслителя, нет такого благодетеля человечества, который в силу пользы, им приносимой, мог бы надеяться на то, что имеет право жить». Вся эта философия была враждебна мировоззрению революционных демократов. Свои политические и эстетические идеалы они выражали в образе человека-борца, оптимиста и преобразователя жизни. Назревшая революционная ситуация поставила на повестку дня вопрос о движущих силах революции. И Чернышевский нашел их: во-первых, народные массы, прежде всего крестьянство, и, во-вторых, демократическая интеллигенция, которая должна вносить в сознание народа революционные идеи. Либеральная интеллигенция не только зачеркивалась как реальная сила, но даже взгляд ее на народ был подвергнут суровой критике. Филантропическое отношение к народу, — указывал Чернышевский, — пройденный этап в развитии гуманности. С этих принципиальных позиций подошел он к переоценке произведений из народного быта, в которых имелась известная доля идеализации народа. «Читайте повести из народного быта г. Григоровича и г. Тургенева со всеми их подражателями, — пишет он, — все это насквозь пропитано запахом «шинели» Акакия Акакиевича» (т. VII, 859). За несколько лет до написания приведенного отзыва Чернышевский весьма одобрительно говорил о тех же произведениях Тургенева и Григоровича. Почему же произошла такая резкая перемена? Полемический пафос статьи «Не начало ли пере мены?» не подлежит сомнению. В силу этого Чернышевский совсем умолчал о сильных сторонах писателей. И здесь он допустил некоторый просчет, заключив в единые скобки Тургенева и его подражателей. Если речь идет об эпигонах, которые и в условиях 60-х годов продолжали относиться к народу жалостливо, как к меньшему брату, то здесь критик прав, если же суровые слова адресовать непосредственно к Тургеневу, произведения которого не удовлетворяют требования читателя 60-х годов, это значит утерять историческую почву. В ранних отзывах Чернышевский был ближе к истине, хотя основной недостаток в изображении народа Тургеневым усматривался им и в лучшую пору их совместной работы. Ведь в «Записках охотника» и «Муму» писатель обращался не к народу непосредственно, а к гуманному читателю. На этот счет имеются признания самого Тургенева: «Я никогда не писал для народа. Я писал для того класса публики, которому я принадлежу, начиная с «Записок охотника» и кончая «Отцами и детьми», — читаем мы в письме к графине Е. Ламберт. Не следует забывать ленинского положения о том, что либерала Тургенева «тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции», в силу чего «ему претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского». В характеристике народных типов Тургенев преувеличивал черты пассивности, покорности и смирения. Позднее на эту особенность классической литературы обратил внимание А. М. Горький, указав, что «она любила рассказывать о людях сильных только в терпении, кротких, мягких, мечтающих о рае на небесах, безмолвно страдающих на земле». В качестве доказательства этого положения он ссылается на образы Калиныча, Касьяна, Герасима, Антона-Горемыки и т.д. Требуется, указывал Чернышевский, новый подход к разработке народной темы, характерный для писателя-демократа Н. Успенского. Новаторство Н. Успенского состояло не в тематике, а в выборе новых ситуаций из крестьянской жизни, которые позволяли с большей остротой обнажить социальные противоречия, показать тяжелое состояние народа и проблески его самосознания. Достоинство его рассказов в том, что он «пишет о народе правду без всяких прикрас» (т. VII, 856). Так писатель утверждал активный, действенный гуманизм, приближающий час освобождения народа от рабства и произвола. С появлением романа «Что делать?» «Отечественные записки», «Модный магазин», «Северная пчела» и другие печатные органы поставили произведение Чернышевского в прямую связь с «Отцами и детьми», усматривая в нем полемический ответ Тургеневу. В этих суждениях имеется известная доля истины, хотя роман писался Чернышевским прежде всего с мыслью ответить на злободневные вопросы своих единомышленников и учеников, подсказав им программу действия. В статье «Безденежье», написанной вскоре после появления «Отцов и детей», Чернышевский обвинил Тургенева в том, что писатель, нарисовав лохматых нигилистов, исказил внешний вид и моральный облик демократической молодежи. «Эти небритые, нечесанные юноши, — писал он, — отвергают все, все: отвергают картины, статуи, скрипку и смычок, оперу, театр, женскую красоту, — все, все отвергают, и прямо так и рекомендуют себя: мы, дескать, нигилисты, все отрицаем и разрушаем» (т. X, 185). Чернышевский, конечно, сгустил краски. Однако в целом его резкие замечания не лишены основания, особенно в той части, где он указывает на нигилистическое отношение Базарова к жизни. Спор с «прославленными писателями» продолжен был в «Что делать?». Чернышевский нарочито противопоставляет здесь «знаменитых писателей» так называемой «тургеневской школы», «действительно одаренным» писателям, вроде Помяловского. Для нас очевиден полемический смысл подобных сопоставлений, ведущих к преувеличению историко-литературной значимости писателя-демократа и к умалению роли писателей либерального лагеря. Полемичность романа «Что делать?» заметна также в трактовке образов новых людей и в пафосе произведения. Этической основой поведения Базарова и положительных героев из романа Чернышевского является теория эгоизма, но это понятие они наполняют различным содержанием. У Базарова чувствуется ироническое отношение к народу, что порождает его историческую бесперспективность, нотки пессимизма и вполне закономерную гибель одиночки. Герои Чернышевского выросли на «народных дрожжах», они верят в силу народа, в широкие исторические перспективы, а это окрашивает их настроение в бодрые тона. Базаров отрицает искусство, герои Чернышевского отрицают |