Критический реализм в европейской литературе XIX века. Лекции Социальноисторические предпосылки формирования критического реализма
 Скачать 2.28 Mb.
|
|
2. Роман «Хроника времен Карла IX». В романе «Хроника времен Карла IX», как и в драме «Жакерия» Мериме сделал попытку раскрыть тему борьбы народа на материале родной французской истории и к тому же подойти к ее освещению с реалистических позиций. «Жакерия» и «Хроника времен Карла IX» – яркие свидетельства того живого интереса к национальной истории, который был характерен для многих передовых французских писателей во второй половине 20-х – начале 30-х годов. Этот период – своеобразная вершина в развитии исторического жанра во французской литературе (достаточно вспомнить исторические романы и драмы, созданные в те годы О. Бальзаком, В. Гюго, А. де Виньи, А. Дюма и др.). В своем историческом романе «Хроника времен Карла IX» (1829) Мериме вновь обратился к изображению значительных, переломных по своему характеру общественных сотрясений. Действие романа протекает в годы религиозных и гражданских войн, охвативших Францию во второй половине XVI века. Кульминационный момент в развитии действия – Варфоломеевская ночь, страшная резня протестантов (гугенотов), учиненная католиками в 1572 году в ночь Святого Варфоломея. Как и в более ранних произведениях Мериме, выбор темы был внутренне связан с острыми, волнующими проблемами современности. В «Хронике» Мериме изображает общественную смуту XVI века, повлекшую за собой множество человеческих жертв. Подобная тема звучала не менее злободневно во Франции конца 20-х годов XIX века. Ведь это было время, когда близкие к правительству круги дворянской реакции собирались насильственно изменить конституцию и подготавливали восстановление абсолютистской диктатуры. Кроме того, у всех в памяти были еще свежи воспоминания о страшных днях белого террора, сопутствовавшего возвращению Бурбонов к власти. Однако было бы неверным искать в «Хронике» прямые аналогии между политической борьбой эпохи Реставрации и исторической действительностью XVI столетия. Осмысляя события далекого прошлого, Мериме не подгонял их под современность, а искал в них ключ к закономерностям вызвавшей их к жизни эпохи. В своем романе Мериме обращается к важному моменту национальной истории, но это обращение отнюдь не дань романтическим пристрастиям к прошлому. Об историзме Мериме-художника, о его стремлении к объективному, непредвзятому изображению явлений прошлого наглядно говорит предисловие к роману – один из примечательных эстетических документов в истории становления реалистической литературы Франции. В предисловии к роману автор говорит: «В истории я люблю только анекдоты, среди анекдотов же предпочитаю те, которые содержат, как мне представляется, подлинную картину нравов и характеров данной эпохи». По мнению Мериме, многотомные сочинения профессиональных официозных историков имеют гораздо меньшую ценность, чем воспоминания и записки очевидцев, рядовых людей, непосредственно воспроизводящих картину нравов и характеров данной эпохи. «Я охотно бы отдал Фукидида, – признается Мериме, – за подлинные мемуары Аспазии или какого-нибудь Периклова раба, ибо только мемуары, которые представляют собой непринужденную беседу автора с читателем, дают нам то изображение человека, которое интересует и занимает меня». Свою основную задачу писатель видит в том, чтобы правдиво показать частную жизнь людей прошлого, создать «подлинную картину нравов и характеров данной эпохи», опираясь при этом на «анекдот», то есть на документальные свидетельства современников, запечатлевшие в выразительных деталях облик и жизнедеятельность людей минувших эпох. Предисловие к роману полемически заострено и направлено против романтиков, в частности, против концепции истории А. де Виньи, автора «Сен – Мара», искавшего историческую истину в извечных вневременных силах, сопровождавших человека на всех этапах его жизни. Согласно Мериме, истинные причины исторических сдвигов надо искать в нравственной жизни страны в целом, в умонастроении различных социальных слоев общества. Романтический подход к истолкованию истории представлялся ему необъективным, чрезмерно произвольным и упрощенно тенденциозным. В своих рассуждениях и наблюдениях над различными нравственными критериями, зависящими прежде всего от состояния цивилизации, Мериме далеко уходит от романтической интерпретации нравов. «Мне кажется... несомненным, – пишет он – что поступки людей XVI века не следует судить с точки зрения понятий XIX века». Он требует, чтобы критерий для оценки изображаемых событий писатель искал в уровне нравственных представлений эпохи, в национальных особенностях страны, то есть в обстоятельствах исторического порядка. В этом отношении очень важной является мысль Мериме о том, что «суждение об одном и том же деянии надлежит, понятно, выносить еще в зависимости от того, в какой стране оно совершилось, ибо между двумя народами такое же различие, как между двумя столетиями». В предисловии автор указывает и на то, что его трактовка событий значительно отличается от той, которой следовали многие историки и писатели. Традиционное объяснение событий Варфоломеевской ночи во французской историографии сводилась к обвинению в заговоре католиков во главе с герцогом Гизом и матерью короля Екатериной Медичи, которая фактически правила страной, когда царствовал ее сын Карл IX. Все эти исторические персонажи фигурируют в романе Мериме, однако представления писателя о причинах трагедии отличаются от общепринятых в его эпоху. Варфоломеевская ночь для него – это своего рода государственный переворот, осуществленный сверху, но ставший возможным лишь благодаря поддержке широких кругов рядовых французов. Истинные корни Варфоломеевской ночи заключаются для Мериме не в коварстве и безжалостности отдельных представителей правящих кругов Франции XVI века, не в чудовищной аморальности и преступности Карла IX, Екатерины Медичи или Генриха Гиза. Основная вина за совершившееся кровопролитие и вообще за братоубийственную смуту, принесшую Франции неисчислимые бедствия и поставившую ее на грань национальной катастрофы, падает на религию и ее фанатических служителей, которые разжигают в народе предрассудки и изуверские инстинкты. По мнению писателя, главная причина массовой резни заключается в религиозной нетерпимости, охватившей всю нацию. Противостояние католиков и гугенотов превратилось в национальное бедствие, гражданскую войну. Всякий католик считал доблестью убить протестанта, протестанты поступали так же в отношении католиков. Поэтому трагические события Варфоломеевской ночи прежде всего могут объясняться умонастроениями парижан, воспитанных в духе религиозного фанатизма. В этом отношении для Мериме нет никакого различия между благословляющими человеческую бойню католическими священниками и обезумевшими от ненависти, исступленными протестантскими патерами. «Хроника времен Карла IX» становится еще одним ярким проявлением страстного антиклерикализма Мериме. В соответствии с поэтикой традиционного романтического исторического романа события прошлого осмысливаются Мериме в соотнесенности с современной жизнью. На это писатель также обращает внимание в предисловии к роману. Проблема гражданских столкновений на религиозной почве была актуальной в конце 1820-х годов, а напоминание о Варфоломеевской ночи могло служить вполне уместным в этих обстоятельствах «уроком истории». Сопоставление истории и современной жизни далеко не всегда приводят Мериме к выводам в пользу последней. Так, размышляя о характерных для XVI века представлениях о чести, преступлении, смелости, он отмечает, «как выродились энергичные страсти в наши дни». Этот мотив очень скоро получит развитие в его новеллах о современном человеке, в историческом же романе акцент делается на изображении нравов XVI века и соответствующих им характеров, отмеченных динамичностью активностью, физической силой и доблестью, не скованной долгими раз мышлениями или сомнениями. Мериме открыто говорит о своих творческих принципах не только в предисловии, но и в 8-ой главе, названной «Разговором между читателем и автором». Он открыто осмеивает стремление романтиков выдвигать на первый план изображение выдающихся исторических личностей, тщательное описание их поведения, догадки относительно глубокомысленных изречений, высказываемых ими в решающие исторические минуты. По мысли Мериме, такие потуги ведут только к фальши, к нагромождению условных домыслов. Истинные причины исторических сдвигов надо искать, изучая нравственную жизнь страны в целом, умонастроения различных социальных слоев общества. Вот почему Мериме в «Хронике» детально описывает нравы придворного дворянства, представителей католической церкви, верхушку гугенотского лагеря и его священнослужителей, поведение немецких рейтаров, образ мысли простых солдат. Но в «Хронике» нет ни Екатерины Медичи, ни Гизов, ни других крупнейших политических фигур того времени. В ней только мельком упомянут будущий Генрих IV и в своеобразном, смело взятом ракурсе, в момент, когда он как бы застигнут врасплох, изображен Карл IX. Своеобразие эстетической концепции автора, сформулированной в предисловии и 8-ой главе, определяет принципы реалистического изображения действующих лиц, отбора исторического материала, композиционного решения романа. Писателю нередко достаточно одной детали, чтобы по-особому организовать эпизод романа. Так, например, в главе «Охота» писатель дает представление о королевской охоте, лишь вскользь упоминая о богатых одеждах кавалеров и дам, о горячей андалузской лошади графини Дианы де Тюржи, о звуках рога, о собаках. Главным в этой главе оказывается лишь один краткий эпизод где изображается, как король убивает оленя – и читателю становится ясны быт, нравы, психология действующих лиц и историческая обстановка эпохи. Итак, эта глава, вроде бы не имеющая прямого отношения к политическим замыслам Карла IX, как раз и содержит говорящую деталь: король, прежде чем убить загнанного оленя, подбирается к нему сзади и подрезает у него жилы, вонзает нож оленю в бок, вскричав «парпайю» (слово, которым католики презрительно называли гугенотов). Из этой сцены мы узнаем о предательской, циничной и жестокой натуре короля, и, в какой-то степени, об отношении автора к коронованному персонажу. Этот эпизод к тому же является символическим прообразом охоты на гугенотов в ночь св. Варфоломея. Так, персонаж, показанный в действии, диалоге, поступке, кажется значимее, чем развернутые характеристики о нем, пространные описания. Мериме остается верен жизненной правде не только в деталях, но и в общем осмыслении исторического материала, запечатленного в «Хронике». Деяния исторических лиц, частная жизнь вымышленных персонажей – все происходящее в романе образует сложный композиционный узел, тесно связанный с событиями данной эпохи. Гугеноты и католики изображаются в романе как два мира, в каждом из которых есть свой государь, своя церковь, своя армия. Фанатизм и религиозное изуверство рисуются как характерные приметы времени, всей общественно-политической жизни страны. В этом смысле символично выглядит нарисованная уже на первых страницах романа статуя католической мадонны, поврежденная гугенотами, ставшая одновременно предметом и поклонения, и святотатства. Гугеноты и католики выглядят в романе одинаково по-варварски неприглядно, и доказательств тому достаточно. В первой же главе речь идет о бесчинствах и грабежах протестантского отряда немецких рейтаров во главе с капитаном Дитрихом, который, несмотря на знакомство с отцом Бернаром, разрешает своим солдатам украсть у молодого человека коня. Немало рассказывается в произведении и о бесчинствах и грабежах католиков. Нет лояльности и среди единоверцев: гугенотская католическая молодежь истребляют друг друга из-за любого пустяка. Никто во Франции не сомневается, что герцог Гиз, возглавляющий католическую партию, был убит по приказанью адмирала Колиньи, убийство последнего откровенно готовится Карлом IX (глава «Аудиенция»). Автор отмечает, что нетерпимость, насаждаемая церковью, находит особенно благодатную почву в дворянской среде, этом скопище воинственных рубак, готовых по любому поводу хвататься за оружие. Варфоломеевская ночь выступает в романе Мериме не только как следствие религиозного фанатизма народа, но одновременно как порождение нравов и язв дворянского общества, молодых представителей которого писатель ярко изображает в 3 -ей главе романа – «Придворная молодежь». Однако дворянство XVI века – не только компания циничных прожигателей жизни и отчаянных головорезов, толпа развращенной бездельем и властью придворной знати. Дворянство выдвигает из своей среды и лучших, благороднейших людей эпохи. Эти люди мечтают о прекращении братоубийственной гражданской междоусобицы, об установлении в стране мира и единства, о победе принципов веротерпимости и свободы совести. Таков, например, командующий гугенотской крепостью Ла-Рошель военачальник Ла-Ну. Реальные события и персонажи, присутствующие в романе, создают определенный фон. Автор пытается показать историческое событие как факт, трагически преломивший жизни людей. Всем происходящим в решающей степени определяется судьба вымышленных героев, их частная жизнь. Стремясь погрузиться в историю на уровне нравов, романист предпочитает в качестве главных героев исторического повествования людей безвестных, придуманным им самим персонажей. Главными действующими лицами романа становятся братья Бернар и Жорж де Мержи. Братья де Мержи – выходцы из кругов бедного провинциального дворянства. Они глубоко привязаны друг к другу, но им суждено оказаться в противоположных, враждебных общественных лагерях. Нежно любящих друг друга братьев, гугенота Бернара и католика Жоржа, разделяют разные религии. Автор подчеркивает, что так же поделена вся страна, раздираемая религиозными страстями, которые выглядят противоестественно по сравнению с естественным течением человеческих чувств. Таким образом, уже с самого начала жестокий общественный конфликт эпохи придает трагический оттенок личной судьбе героев. По замыслу автора основным героем романа должен был стать младший из братьев – Бернар. Рассказ о приключениях, пережитых неопытным провинциальным дворянином на пути в столицу, в самом Париже, а затем во время бегства в Ла-Рошель, позволяет Мериме нарисовать яркие картины французского общества XVI века. Существенное место в сюжетной канве романа занимает история любви Бернара к Диане де Тюржи, которая является католичкой. Изображая влюбленных, автор еще раз подчеркивает, как глубоко укоренились в сознании людей религиозные предрассудки. Особенно это бросается в глаза в сценах любовных свиданий Бернара и Дианы, которая, несмотря на радость разделенного чувства, фанатично пытается обратить своего возлюбленного в католичество. Юный гугенот – натура чистая и цельная. Несмотря на все испытания, соблазны и опасности, он остается верным унаследованным от отцов убеждениям и своему делу. Но само дело, которому он так преданно и ревностно служит, несет на себе печать религиозного фанатизма и исторической ограниченности. Старший брат Бернара Жорж – натура интеллектуально более сложная. Если Бернар – человек действия, то Жорж — человек мысли. Он пришел к выводу, что всякая религия – заблуждение и стал атеистом, последователем возрожденческого вольномыслия. Его настольная книга – преисполненный бунтарского духа роман Рабле. Он – тонкий ценитель искусства, влюбленный в чувственную красоту мира эпикуреец. Жоржу свойственны непрестанные поиски истины. Его образ дан писателем в перспективе сложного внутреннего развития. Разочарование в фанатической одержимости гугенотов и личные обиды, нанесенные ему вождями партии, побудили Жоржа перейти на сторону католиков и принять их вероисповедание. Ему казалось к тому же, что таким образом он сможет лучше оградить свою внутреннюю свободу: католическая церковь требует по преимуществу соблюдения внешней обрядности и не особенно вмешивается в личную жизнь своих приверженцев. Жорж не может, однако, примириться с совершенным им поступком: ведь в его поведении существенную роль сыграли мотивы эгоистического порядка. Дальнейший ход событий выявляет присущую его натуре принципиальность и честность. Жорж де Мержи отвергает преступное поручения, которое ему дает король Карл IX, и в отместку его высылают в провинцию. В страшную Варфоломеевскую ночь Жорж отказывается принимать участие в кровавой резне и с оружием в руках обрушивается на убийц, расстреливающих беззащитную женщину с ребенком. Еще до событий Варфоломеевской ночи Жорж де Мержи говорит брату, что ужасы гражданской войны отвращают его от веры: «Паписты! Гугеноты! И тут и там суеверия. Наши литании, ваши псалмы – одна бессмыслица стоит другой». В этих словах заключен пафос произведения, его прогрессивно-просветительский смысл. Мериме, так дороживший своей объективной интонацией по отношению к излагаемому материалу, не смог отстраниться и не высказаться по вопросу о религиозном фанатизме. Суров его писательский приговор Жоржу, атеисту и поклоннику вольномыслия Рабле, который, несмотря на свое презрение к суеверию папистов и гугенотов, не смог существовать вне борющихся партий: его политические ренегатство (переход из гугенотства в католичество) и последующий конформизм предопределяют его гибель. Судьба братьев де Мержи обусловлена общей атмосферой фанатичного религиозного противостояния, которым был отмечен XVI век. Оба они воплощают историческую психологию нации в эпоху религиозных войн. Трагическая сущность безумств гражданской войны подчеркивается в финальных сценах романа. Де Мержи вовлечены в братоубийственное безумие, что завершается для них братоубийством в прямом смысле слова: Бернар становится невольным убийцей Жоржа. Под стенами оплота гугенотов Ла-Рошели, Бернар вовремя не опознает брата, и тот был смертельно ранен, сраженный выпущенной по приказу младшего брата пулей. Сцена кончины Жоржа, преисполненная стоического величия и мужества, заключает действие романа. Развитие сюжета на ней обрывается. Повествование о дальнейших судьбах персонажей как бы уже не интересует автора, ибо идейный смысл его произведения полностью раскрыт. Братоубийство служит предельным, доведенным до степени символического звучания выражением бесчеловечности и жестокости гражданской междоусобицы, развязанной от имени религии и церкви правящими кругами страны. Трагический по тону конец «Хроники» вносит новые акценты в отношение автора к обоим героям. Если в течение длительного времени фигура Жоржа находилась в тени, была заслонена более цельным и вместе с тем прямолинейным образом Бернара, то в заключительных частях романа она (вероятно, вразрез с первоначальным замыслом) выдвигается на первый план. Возможно, что в ходе работы над романом этот персонаж объективно оказался более близким внутреннему миру самого Мериме, его реальному образу мысли. В лице же Бернара отразились некоторые из тех идеальных устремлений, которые питали воображение молодого Мериме в конце 20-х годов, но к которым впоследствии он остыл. В композиционной разомкнутости «Хроники», в незавершенности любовной линии Бернара де Мержи и Дианы де Тюржи проявляется принципиально важный для Мериме момент структурной организаций произведения. Сочетая в «синтетическом» (в духе В. Скотта) романе эпическое, лирическое и драматическое начала, писатель отводит доминирующую роль эпическому сюжету (событиям Варфоломеевской ночи), поэтому, когда последний представляется ему исчерпанным, он и находит возможным оставить лирический сюжет без логического завершения: «Утешился ли Мержи? Завела ли Диана другого любовника? Предоставляю решить это читателю, который, таким образом, сможет закончить роман по своему вкусу». «Хроника времен Карла IX» – произведение, свидетельствующее о полной зрелости художественного мастерства писателя. В нем достигнуто удивительное соответствие формы и идейного содержания. Художественные приемы в романе Мериме определяются концепцией произведения: стремлением всесторонне и объективно охарактеризовать общественную атмосферу, господствовавшую в стране в годы религиозных войн, воспроизвести социальную действительность Франции второй половины XVI века во всей ее пестроте и многоликости, выдвинуть на первый план изображение нравов и настроений рядовых людей. Такой подход обусловил особенности композиции романа, близость его жанру исторической хроники. В романе отсутствует единый, резко выраженный сюжетный стержень, автор издалека подводит читателя к кульминационному моменту – описанию Варфоломеевской ночи, постоянно переносит действие из одного места в другое, отдельные главки как бы обособляются, приобретают характер небольшого законченного целого. Композиция «Хроники» к тому же очень динамична. Подобный прием позволяет Мериме создать галерею запоминающихся фигур, составляющих пестрый и живой бытовой и исторический фон эпохи. В работе над этим произведением писатель использовал тот большой драматический опыт, который он накопил в течение предшествующих лет. Мериме избегает многословия и присущей романтикам склонности к пространным описаниям. Рисуя внешний облик своих персонажей, он строит эту характеристику, как правило, на основе какой-то одной, но типичной черты, особенно выразительной художественной детали. Герои «Хроники» проявляют себя в действии, в поступках, чем в решающей степени определяется динамика развития сюжета романа. Мериме не задерживается на пространных описаниях, он дает о героях и месте действия лишь самые необходимые предваряющие сведения и как можно скорее предоставляет читателям возможность наблюдать «сцены», в которых о героях красноречиво говорят их поступки, а не авторские рассуждения. Этим создается эффект стремительно развивающегося действия, «очищенного» от традиционных длиннот исторического романа. «Хроника времен Карла IX» явилась важным этапом для последующего творчества Мериме. Как в самой канве романа, так и в предисловии к нему обнаруживается эстетическая программа, на которую писатель будет опираться, создавая свои новеллы. |