гоголь. М. С. Воробьёва н. В. Гоголь. Пособие для выпускников, абитуриентов, учителей литературы
 Скачать 433.5 Kb.
|
Поэма «МЁРТВЫЕ ДУШИ»«Мёртвые души» – главное творение Н.В. Гоголя. Сам писатель, только начав работать над поэмой, осознавал исключительную важность своего художественного текста и чувствовал, что именно это произведение может сыграть значимую роль в судьбах жителей России. Так, 28 июня 1836 года он писал своему другу поэту В.А. Жуковскому: «Клянусь, я что-то сделаю, чего не делает обыкновенный человек <…> Это великий перелом, великая эпоха в моей жизни». 1. Из истории создания… Традиционно считается, что сюжет «Мёртвых душ» был подсказан Н.В. Гоголю А.С. Пушкиным. Об этом Гоголь вспоминал в «Авторской исповеди»: « …Пушкин заставил меня взглянуть на дело серьёзно. Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и наконец один раз <…>он мне сказал: «Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью не приняться за большое сочинение! Это просто грех!» <…> и в заключении всего отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет “Мёртвых душ”». Находясь в кишинёвской ссылке, Пушкин услышал историю похождений некоего авантюриста, скупавшего у помещиков умерших крестьян с том, чтобы заложить их, как живых, в Опекунском совете и получить под них изрядную ссуду. Эту историю поэт долго хранил в памяти, надеясь написать произведение об аферисте, но затем, некоторое время спустя, всё-таки решил отдать этот сюжет Гоголю, которому всегда нелегко удавалось выдумывать сюжеты для своих произведений. По утверждению родственницы Н.В. Гоголя Марьи Григорьевны Анисимо-Яновской, сюжет поэмы также мог иметь свои корни в родном для писателя Миргороде: «Мысль написать «Мёртвые души» взята Гоголем с моего дяди Пивинского. У Пивинского было душ 30 крестьян <…>Существовали Пивинские винокурней. Пошёл разговор о том, что у кого нет пятидесяти душ крестьян, тот не имеет право курить вино. Задумались тогда мелкопоместные <…> А Харлампий Петрович Пивинский хлопнул себя по лбу да сказал: «Эге! Не додумались!» И поехал в Полтаву, да и внёс за своих умерших крестьян оброк, будто за живых. А так как своих, да и с мёртвыми, далеко до пятидесяти не хватало, то набрал он в бричку горилки, да и поехал по соседям и накупил у них за эту горилку мёртвых душ, до самой смерти курил вино и дал этим тему Гоголю, который бывал в Федунках, имении Пивинского, в 17 верстах от Яновщины…». Можно предположить, что не какой-то один определённый случай лёг в основу «Мёртвых душ». Очевидно, Н.В. Гоголь был наслышан о многих подобных историях, поскольку русская действительность весьма благоприятствовала возникновению авантюр. Н.В. Гоголь начал работу над произведением «Мёртвые души» ещё в середине 1835 года, а к 7 октября уже написал три главы. Безусловно, ему хотелось прочитать написанное Пушкину, который воспринимался Гоголем как абсолютная величина. Однако реакция создателя «Евгения Онегина» была неожиданной для Гоголя. На Пушкина чтение первых глав «Мёртвых душ» произвело тягостное впечатление: он «сделался совершенно мрачен» и произнёс печально: «Боже, как грустна наша Россия». Гоголь не хотел погрузить будущих читателей своей книги в состояние уныния и апатии, поэтому начал изменять текст своего произведения. Сохранился лишь небольшой фрагмент того чернового варианта начальных глав «Мёртвых душ», который слышал Пушкин. Первоначальный текст был более карикатурным, резким. Автор в нём говорил о себе в первом лице, не скрывая своего озлобления и негодования: «Я упрям, не хочу видеть тех физиономий, на которые нужно плевать», вёл непринуждённый разговор с читателем в тоне, который далёк от будущей патетической риторики. В первоначальном варианте созданы образы людей, которые подобны чудовищам: «… каких нет лиц на свете! Что ни рожа, то уж, верно, на другую не похожа. У того исправляет должность командира нос, у того – губы, у третьего – щёки, распространившие свои владения даже насчёт глаз и самого даже носа, который через то не больше жилетной пуговицы, у этого подбородок такой длинный, что он ежеминутно должен закрывать его платком, чтобы не заплевать. А сколько есть таких, которые похожи совсем не на людей. Этот – совершенная собака во фраке, так что дивишься, зачем он носит в руке палку; кажется, что первый встречный выхва…» На этом рукопись обрывается. Некоторые детали, присутствующие в этом черновом варианте, Гоголь сохранил. Так, упоминание о подбородке, который необходимо закрывать платком, появилось позже в шестой главе первого тома поэмы при описании внешности Плюшкина. Однако Н.В. Гоголь, рассказывая о России, решил с меньшим негодованием и сарказмом писать о несовершенстве людей: «Я увидел, что многие из гадостей не стоят злобы; лучше показать всю ничтожность их…». Однако изменить текст «Мёртвых душ» оказалось делом крайне сложным. На некоторое время писатель отложил работу, увлекшись написанием комедии «Ревизор». После премьеры «Ревизора», состоявшейся 19 апреля 1836 г. в Александринском театре, Гоголь, будучи сильно утомлён недомоганием, работами последних лет и тревогами из-за неверного понимания его новой комедии («Ревизора» ставили как водевиль, фарс, а драматург мечтал об ином восприятии его художественного текста), поспешно уехал за границу. В мае он писал своему приятелю и издателю журнала «Московский вестник» М.П. Погодину: «Я не оттого еду за границу, чтобы не умел перенести этих неудовольствий. Мне хочется поправиться в своём здоровье, рассеяться, развлечься и потом, избравши несколько постояннее пребывание, обдумать хорошенько труды будущие. Пора мне уже творить с большим размышлением». 6 июня 1836 года Гоголь уехал из Петербурга в Европу, провёл большую часть лета в Германии и Швейцарии. Он хотел оказаться осенью в Риме, чтобы там провести зиму, но в Италии началась холера, и Гоголь был вынужден ехать во Францию. Прибыв в Париж и погрузившись в мир ярких красок, сияющих зеркал, театров, он решил продолжить работу над поэмой «Мёртвые души». В.А. Жуковскому он пишет 31 октября (12 ноября): «… я принялся за «Мёртвые души», которые было начал в Петербурге. Всё начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись… Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то… какой огромный, какой оригинальный сюжет! Какая разнообразная куча! Вся Русь явится в нём! Это будет первая моя порядочная вещь, вещь, которая вынесет моё имя». В Париже во время поста Гоголя застала весть о смерти Пушкина. Он, потрясённый этим событием, прервал на некоторое время работу над поэмой. Только весной, переехав в Италию, писатель вновь берётся за перо. 6 (18) апреля он пишет В.А. Жуковскому: «Я должен продолжать мною начатый большой труд, который писать с меня взял Пушкин, которого мысль есть его созданье и который обратился для меня с этих пор в священное завещание». Но если раньше он стремился писать веселее, желая прежде всего рассмешить Пушкина («роман <…> будет сильно смешон», - писал Гоголь Пушкину 7 октября 1835 г.), то теперь авторский взгляд становится всё более серьёзным. Весёлая история о проходимце с забавной фамилией Чичиков, дурачащем целую губернию, а потом и всю Россию, перестаёт быть только весёлой историей и приобретает особую глубину. Большая часть первого тома поэмы была написана Гоголем в Риме, где он жил дольше, чем в остальных европейских городах, чувствуя особый интерес к этому миру. Лишь на время (осенью 1839 года) Гоголь возвращается в Россию, чтобы помочь своим сёстрам, но потом снова уезжает в своё «прекрасное далёко», в Рим. Знакомясь с великолепной итальянской архитектурой, поражающей своим совершенством, Гоголь невольно сравнивал поэму «Мёртвые души» с храмом и дворцом. 17 марта 1842 года (приехав в Москву) он пишет П.А. Плетнёву о том, что первый том своего нового произведения он представляет «больше ничем, как крыльцом к тому дворцу, который» в нём строился. Говорить о России, находясь в Риме, было для Гоголя естественным: «…уже в самой природе моей заключена способность только тогда представлять себе живо мир, когда я удалился от него. Вот почему о России я могу писать только в Риме. Только там она предстоит мне вся, во всей своей громаде. А здесь я погиб и смешался в ряду с другими. Открытого горизонта нет передо мною». В октябре 1841 года Н.В. Гоголь вновь приехал из Европы в Россию, мечтая напечатать первый том своей новой книги – итог шестилетнего напряжённого труда. В декабре рукопись поступила на рассмотрение Московского цензурного комитета. Результаты были печальными: цензура не допустила к печати поэму. В конце декабря Гоголь обратился за помощью к критику В.Г. Белинскому. Тот отвёз рукопись в Петербург. Петербургская цензура оказалась более снисходительной, после долгих проволочек разрешила печатать книгу, но потребовала внести существенные поправки в «Повесть о капитане Копейкине», включённой в текст «Мёртвых душ». Гоголю пришлось переделать этот эпизод, затемнив его смысл, а также изменить название поэмы. «Похождение Чичикова, или Мёртвые души» - под таким названием поэма издавалась вплоть до Октябрьской революции. 21 мая 1842 года первый том «Мёртвых душ» был опубликован. Первый том поэмы «Мёртвые души» в оценке современников Гоголя. Спор Аксакова и Белинского. Летом 1842 года появляется брошюра К.С. Аксакова “Несколько слов о поэме Гоголя «Похождение Чичикова, или Мёртвые души»”. В этой работе доказывалась мысль о том, что поэма Н.В. Гоголя своим содержанием и характером, своей поэтической формой возрождала в русской литературе традиции гомеровского эпоса, напоминала поэмы Гомера «Илиаду» и «Одиссею»: «Созерцание Гоголя древнее, истинное, то же, какое и у Гомера <…> из-под его творческой руки восстаёт, наконец, древний, истинный эпос». В.Г. Белинский, узнав содержание брошюры Аксакова, выступил против сопоставления Гомера и Гоголя. В своей рецензии, напечатанной в 1842 году в 8 номере журнала «Отечественные записки», критик утверждал, что в гомеровском эпосе отражена сама жизнь, а «Мёртвые души» есть отрицание жизни, выявление пороков действительности. Белинский утверждал, что Гоголь – собственно русское явление: «Чем выше достоинство Гоголя как поэта, тем важнее его значение для русского общества, и тем мене6е может он иметь какое-либо значение вне России. <…> Тут нечего и упоминать о Гомере и Шекспире, нечего и путать чужих в свои семейные тайны. «Мёртвые души» стóят «Илиады», но только для России: для всех же других стран их значение мертво и непонятно». В этом споре по своему правы оба критика. Аксаков почувствовал, что замысел Гоголя глобален, понял, что писатель в поэме «Мёртвые души» хочет рассказать не только о судьбе конкретного человека, но и, как Гомер, о жизни целого народа. Он, подобно Гомеру, чрезвычайно внимателен к деталям. Если автор «Илиады» на протяжении нескольких страниц может описывать щит Ахиллеса или корабли, идущие в Трою, то Гоголь на страницах «Мёртвых душ» подробно расскажет об одежде помещиков, убранстве их домов. Однако по-своему прав был и Белинский, увидевший в Гоголе «русского национального поэта», выявляющего и обличающего в своей поэме пороки людей, их духовную мертвенность. Смысл названия поэмы «Мёртвые души». Символика живого и мёртвого. Название поэмы стало своеобразным ключом к пониманию смысла гоголевского произведения. Словосочетание «мёртвая душа» до Н.В. Гоголя использовалось многими русскими авторами: Пушкиным в седьмой главе романа «Евгений Онегин» («Всё, что ликует и блестит, / Наводит скуку и томленье / На душу мёртвую давно…»), Баратынским в «Элегии» (Нет, не бывать тому, что было прежде! / Что в счастье мне? Мертва душа моя»), Кюхельбекером в «Видении» («Но мёртвая душа душе моей рекла»), Жуковским в «Кассандре» («…мертва душою») и др. Однако именно в поэме «Мёртвые души» это определение обретает сразу несколько значений. Во-первых, словосочетание «мёртвые души» имеет буквальное значение, непосредственно связанное с сюжетом гоголевского текста. Оно было взято из бюрократического жаргона. «Мёртвая душа» – так в XVIII -XIX веках называли умершего крепостного крестьянина, который продолжал числиться в особом документе, ревизской сказке, как живой. Ревизская сказка – именной список крепостных крестьян, составлявшийся при ревизии (переписи). Ревизия проводилась раз в семь-десять лет для исчисления подушной подати, которая взималась с помещиков по числу мужчин-крепостных. Число их оставалось неизменным до следующей переписи. Если у помещика крестьяне умирали, то за них до очередной переписи всё равно приходилось платить подушную подать. Недаром Коробочка жалуется Чичикову: «Народ мёртвый, а плати, как за живого». Именно вокруг аферы с такими умершими крепостными крестьянами, которых Чичиков хочет заложить под проценты в Опекунском совете, и закручивается в поэме «миражная интрига», взятая Гоголем из реальной действительности XIX века. Гоголь вкладывает в уста Чичикова и других героев поэмы по отношению к приобретённым или проданным душам слово «мёртвые» вместо принятого в официальных документах «убылые». В этой связи редактор журналов «Московский вестник» и «Москвитянин» М.П. Погодин писал Гоголю 6 мая 1847 года: «“Мёртвых душ” в русском языке нет. Есть души ревизские, приписные, убылые, прибылые». Однако Гоголь хотел придать своим словам особый смысл, подчеркнув, что словосочетание «мёртвые души» связано не только с аферой Чичикова. Второе значение словосочетания «мёртвые души» имеет иносказательный, метафорический смысл и связано с морально-психологической проблематикой. Душа – частица высшего, надматериального начала в человеке – означает у Гоголя те внутренние возможности личности, основанные на ощущении братства с другими людьми, которые позволят ей противостоять господствующему вокруг неё отчуждению. Мёртвой душой традиционно называют примитивного, духовно бедного человека, погрязшего в суетные заботы, интересующегося лишь бытовой сферой действительности. Такой человек не стремится к самосовершенствованию, поскольку лишён рефлексии. Он рвёт связи с миром прекрасного, его бытие становится «небытием». В этом значении мёртвой душой можно назвать и Павла Ивановича Чичикова, и помещиков, к которым он приезжает, и губернатора, вышивающего по тюлю, и почтмейстера, и прокурора, и дам города NN… Этот смысл названия поэмы был очевиден уже первым читателям гоголевского произведения. Так, А.И. Герцен писал в дневнике в 1842 году: «… не ревизские – мёртвые души, а все эти Ноздрёвы, Маниловы <…> - вот мёртвые души, и мы их встречаем на каждом шагу». Сама тема смерти, преобладающая в гоголевском тексте, позволяет воспринимать всё художественное пространство первого тома поэмы как некий таинственный мир мёртвых В-третьих, заглавие книги Гоголя имеет и религиозно-философское значение, в словосочетании «мёртвые души» скрывается глубокий духовный смысл. Он раскрыт Гоголем в его предсмертной записи: «Будьте не мёртвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, перелазай иначе, есть тать и разбойник». Согласно религии, смертным, тленным может быть только тело, душа же человеческая вечна, она не может быть мёртвой. По Гоголю, души его героев не вовсе умерли. В них, как и в каждом человеке, таится подлинная жизнь – образ Божий, а вместе с тем и надежда на возрождение. Особая сложность концепции писателя состоит не в том, что «за мёртвыми душами есть души живые» (А.И. Герцен) – то есть Россия вне Чичикова и ему подобных, а в обратном: живое нельзя искать вне мёртвого, оно сокрыто в нём как возможность, как подразумеваемый идеал. В третьем письме по поводу «Мёртвых душ» Гоголь писал: «Герои мои потому близки душе, что они из души; все мои последние сочинения – история моей собственной души». В гоголевской поэме мы не найдём убийц, насильников, отъявленных негодяев, в каждом герое «Мёртвых душ», даже самом ужасном, есть что-то положительное. Так, добрая черта Манилова – радушие и гостеприимство, Коробочки – домовитость и хозяйственность, Ноздрёва – удаль, Собакевича – практичность, Плюшкина – бережливость. Но все эти положительные, добрые черты доведены до логического предела, до абсурда. Манилов так гостеприимен, что его радость при встрече с гостем становится чрезмерной: он, прощаясь с Чичиковым, «никак не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать её так горячо, что тот уже не знал, как её выручить», а во время встречи с Павлом Ивановичем, передавая список мёртвых душ, Манилов целует его так крепко, «что у обоих почти весь день болели передние зубы». Чрезмерная домовитость Коробочки не позволяет ей видеть то, что находится за пределами её поместья. На вопрос Чичикова о Манилове Настасья Петровна уверенно отвечает: «Нет, не слыхивала, нет такого помещика». Энергия и удаль Ноздрёва не приносит счастья ни ему, ни окружающим его людям. Будучи «историческим человеком», т. е. человеком, с которым постоянно происходят нелепые и странные истории, Ноздрёв постоянно оказывается участником всевозможных драк, попадает из-за устроенного им дебоша в руки жандармов, проигрывается на ярмарке так, что в итоге остаётся в одном «коротеньком сюртучке или архалуке» и не знает, как без экипажа добраться до дома. Практичность Михаила Семёновича Собакевича приводит к тому, что все вещи, его окружающие, оказываются прочными, но уродливыми. Таков дом, где проживает Собакевич с женой Феодулией Ивановной: «Было заметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом хозяина. Зодчий был педант и хотел симметрии, хозяин – удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое <…> Фронтон тоже никак не пришёлся посреди дома, как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три». Бережливость Степана Плюшкина оказывается чрезмерной, доведённой до абсурда. «У этого помещика была тысяча с лишком душ, и попробовал бы кто найти у кого другого столько хлеба, зерном, мукою и просто в кладях, у кого бы кладовые, амбары и сушилы загромождены были таким множеством холстов, сукон, овчин выделанных и сыромятных, высушенными рыбами и всякой овощью….». Однако помещик не пользовался этим богатством, берёг, экономил, хранил, в результате чего продукты начинали гнить, портиться, дорогая одежда приходила в негодность. Плюшкин же, «не довольствуясь» тем, что он имел, «ходил ещё каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины и всё, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, - всё тащил к себе и складывал в ту кучу <…> после него незачем было мести улицу: случилось проезжавшему офицеру потерять шпору, шпора эта мигом отправилась в известную кучу; если баба, как-нибудь зазевавшись у колодца, позабывала ведро, он утаскивал и ведро». Главной в «Мёртвых душах» стала идея духовного воскресения греховного человека, заблудшей души. Тема «мёртвой души» и связанная с ней идея «воскрешения» – центральная тема средневековой и более поздней учительной культуры – от апостольских посланий Павла до современной Гоголю проповеднической традиции. Согласно замыслу Гоголя, духовное преображение в третьем томе поэмы должны были обрести Павел Иванович Чичиков и Степан Плюшкин. |