Майкл Кан. Между психотерапевтом и клиентом. Между психотерапевтом и клиентом новые взаимоотношения

• Название: Между психотерапевтом и клиентом новые взаимоотношения
• Дата: 22.04.2023
• Размер: 223.99 Kb.
• Имя файла: Майкл Кан. Между психотерапевтом и клиентом.docx
• Тип: Расшифровка; #1081198
• страница: 7 из 25

3. Влияние гуманистической психологии

 

Карл Роджерс

 

Впервые я прочел книги Карла Роджерса в высшей школе, когда оказался погруженным в сложный и очаровывающий мир акаде­мической психологии и поэтическое видение психоанализа. Его работы показались мне тогда малоинтересными. Он был американским психологом, считавшим, что наиболее важные составляющие челове­ческого разума легко доступны сознанию. Роджерс излучал бодрый оптимизм и, похоже, испытывал предсказуемое отвращение к темным аспектам европейской психологии. Мне казалось, что он представлял интерес в основном для истории.

Много лет спустя, готовя курс лекций, я стал перечитывать Род­жерса и был крайне удивлен. Простота его взгляда на клинические отношения, поначалу показавшаяся мне такой наивной, теперь выгля­дела исполненной глубокой красоты и важности.

Эта книга закончится представлением терапевтического подхода, весьма отличного от того, который преподавал и практиковал Роджерс. Но мне кажется, что каких бы взглядов на человеческую психику вы ни придерживались, какой бы вид терапии ни избрали, вы найдете многое, чему можно поучиться, обращая особое внимание на рекомендации Род­жерса о взаимоотношениях между терапевтом и клиентом.

 

Большое влияние Роджерса

 

То, что я не воспринял идеи Роджерса, впервые столкнувшись с ними, не касается всей области американской клинической психоло­гии. Будет преувеличением утверждать, что публикация книги Роджерса «Консультирование и психотерапия» в 1942 году²³ произвела такое же впечатление, как в свое время «Толкование сновидений» Фрейда, поскольку книги Фрейда изменили не только практику психотерапии, но и взгляд человека на самого себя и собственное сущест­вование. Но, исключая работы Фрейда, трудно назвать еще какие-то книги, имевшие влияние на клиническую практику, равное влиянию работ Роджерса.

Для значительной части психотерапевтов западного мира он узако­нил заботу терапевта о качестве отношений между терапевтом и клиен­том; действительно, Роджерс сделал это качество высшей ответствен­ностью терапевта. Фрейд предложил радикально новый взгляд на пси­хическое и вытекающий из него набор достаточно важных выводов о том, как лечить неврозы.

Ключевое слово здесь — лечить. Как мы уже говорили, Фрейд был врачом и рассматривал неврозы как болезнь, требующую соответствующего лечения. Жизненное прошлое Роджерса было другим. Он не был врачом и не рассматривал эмоциональные расстройства как показатель болезни, которую необходимо вылечить. Люди, с которыми он работал, именовались «клиентами», а не «паци­ентами». Одно время Роджерс собирался стать священником, но оста­вил это поприще; его склонность к религии легко просматривается во взглядах на психологию. Он считал, что человеческие существа нуж­даются в любви, а когда их потребности не находят адекватного удов­летворения, результатом являются боль и разочарование. Если кто-нибудь сможет передать страдающему человеку значимый опыт любви, которого тот был жестоко лишен, то боль и разочарование исчезнут сами собой.

 

Терапия любовью

 

Роджерс редко говорил о том, что он предлагает лечение любовью, и способ, с помощью которого он помогал людям изменяться, в корне отличается от слащавой сентиментальности, характеризующей некото­рых «новейших» терапевтов. Но мне кажется, что оценить его монумен­тальный вклад в область терапевтического исследования нам поможет понимание фактического привнесения им в терапию переменной любви.

Под словом «любовь» Роджерс понимал то, что древние греки назы­вали агапе. Греческая философия выделила два вида любви — эрос и агапе. Эрос характеризуется страстью к чему-либо, что могло бы удов­летворить любящего. Он включает в себя желание обладать любимым объектом или человеком. Агапе, наоборот, характеризуется желанием удовлетворить возлюбленного. Такая любовь ничего не требует взамен и хочет только роста и процветания объекта любви. Агапе — любовь крепнущая, любовь, которая, по определению, не обременяет и не обя­зывает того, кого любят.

Сорок лет Роджерс развивал свои взгляды на терапию. И в этой работе, без преувеличения, целых сорок лет он стремился сформули­ровать ответ на единственный главный вопрос: «Что может сделать терапевт, дабы в конце концов сообщить клиенту, что он любим?» В поисках ответа на этот вопрос Роджерс и его студенты проводили бесконечные часы, изучая процесс психотерапии. Он был первым, кто осуществил аудиозапись терапевтических сессий, и позволил их изу­чение и анализ. Роджерс считал, что процесс терапии можно изу­чать научно и постоянно улучшать с помощью подобного рода иссле­дований²⁴.

Кроме того, Роджерс разработал достаточно ясную теорию лич­ности, при этом он считал, что неважно, какой теории личности придер­живается тот или иной терапевт. Если последний успешно передает переживание агапе, то клиент изменяется в желаемом направлении. Не имеет значения не только теория, но и техника. Вы можете практико­вать недирективное клиенто-центрированное отражение, которое Род­жерс развивал в ранние годы, или интерпретировать свободные ассоци­ации на манер классического психоанализа, делать упражнения из геш­тальт-терапии или анализировать перенос. Это не важно. Все, что удовлетворяет теории и стилю терапевта, остается благим до тех пор, пока успешно передается агапе²⁵.

Что было действительно важно, так это способ передачи агапе. Многие годы Роджерс со своими учениками прилежно изучал эту про­блему и наконец обнаружил, что годится для ее решения, а что — нет. Он считал, что действенной является терапия, которая доносит до кли­ента искренность, эмпатию и безусловное положительное отношение. Давайте рассмотрим каждое из этих понятий более подробно.

 

Искренность

Терапевты должны быть искренними или, как иногда говорил Род­жерс, «конгруэнтными». Это значит, они должны иметь свободный дос­туп к своим внутренним процессам, иметь свои собственные чувства, собственные позиции и склонности. Роджерс считал, что невосприимчи­вые к осознанию потока собственных мыслей и чувств терапевты вряд ли смогут помочь клиентам осознавать их психические содержания. Не­сомненно, существуют терапевты, которые выбирают свою профессию потому, что воображают, будто концентрация на внутреннем состоянии клиента является хорошим способом избежать боли и беспокойства, когда речь идет о собственном психическом устройстве. Роджерс предо­стерегает, что это катастрофический рецепт. Стать терапевтом — значит принять на себя страшную ответственность перед самим собой. Очевид­но, что первые психоаналитики это понимали, хотя само понимание и составляло порой лишь периферический аспект аналитической ориен­тации и впоследствии слишком часто полностью исчезало. Роджерс утверждал приоритетность подобного понимания.

Если искренность означает осознание собственных мыслей и чувств, то она также подразумевает, что терапевты не делают ничего такого, что могло бы скрывать этот внутренний процесс от клиента. Они не впра­ве защищаться, но обязаны, до известной степени, быть прозрачными. 

Важно отметить: этот термин не относится к тому, что терапевты делают или говорят. Предполагается только, что они открыто преподносят себя, ничего не скрывая. Они могут делать это молча, выражая свое внутреннее отношение во взгляде, мимике лица и соответствующей позе. Или же они выбирают подходящее время, чтобы сказать клиенту, что они чувствуют.

Роджерс признается в своей озадаченности тем, насколько много терапевтов действительно должны сказать клиентам о своих чувст­вах и отношениях. Он понимал, что быть искренним не означает болтать обо всех посетивших тебя чувствах. Поэтому он не был сторон­ником терапевтических форм в группах встреч, где терапевт делится с клиентом каждым своим чувством. Он считал, что искренность под­разумевает выражение чувств только тогда, когда это необходимо и когда, по всей видимости, это совпадает с возможностью терапевта наиболее полно представить себя клиенту. Кроме того, чувства долж­ны демонстрироваться бережно с теплотой, эмпатией и полным ува­жением к клиенту. Позвольте здесь процитировать один из приме­ров Роджерса:

 «Но всегда ли полезно быть искренним? А как насчет отрицательных чувств? Как насчет случаев, когда настоящими чувствами консультанта по отношению к клиенту являются раздражение, скука или неприязнь? Мой эмпирический ответ будет таким: даже такими чувствами, как эти, какие все мы время от времени испытываем, консультанту предпочти­тельнее поделиться, нежели прятаться за фасадом интереса, заботы и симпатии, которых на самом деле нет.

Но достигнуть этого непросто. Подлинность влечет за собой сложную задачу знания потока переживаний, текущего внутри другого потока, от­меченного сложностью и непрерывными изменениями. Так, если я ощу­щаю, что чувствую скуку от моих контактов с этим (клиентом) и это чув­ство сохраняется, то думаю, что должен ради него и наших отношений разделить это чувство с ним. Но тут мне снова захочется быть в курсе того, что происходит во мне самом. Я узнаю, что чувство, которое я вы­разил — мое чувство скуки, а не какие-то предполагаемые факты о нем, клиенте, как о скучной личности. Если я выражаю это как свою собст­венную реакцию, то появляется потенциальная возможность углубления наших отношений. Но это чувство существует в контексте сложного и изменяющегося потока, что тоже необходимо передать. Я предпочел бы поделиться с ним своими переживаниями по поводу скуки и диском­форта, которые испытываю, выражая эту свою точку зрения. По мере того как я делюсь этими взглядами, то нахожу, что мое чувство скуки выросло из моего ощущения отдаленности от него и что я желал бы быть с ним ближе. И когда я пытаюсь выразить свои чувства, они изме­няются.

Определенно, я не скучаю, когда показываю ему себя таким образом, и далек от скуки, когда ожидаю с нетерпением и, возможно, с долей понимания его ответ. Еще я испытываю к нему новое сочувствие теперь, когда я выразил чувство, которое служило барьером между нами. И я уже смогу услышать удивление или, возможно, обиду в его голосе, чтобы он стал говорить более искренно, потому что я отважился стать с ним подлинным. Я позволил себе быть личностью — настоящей, несовершенной — в своих отношениях с ним»²⁶.

 Роджерс предостерегает терапевтов от использования подобного рода рекомендаций как лицензий на проработку собственных проблем во время работы с клиентом. Он напоминает своим читателям, что час­то подходящим человеком, с которым можно разделить свои чувства, является супервизор или коллега, но не клиент.

Несмотря на значительное количество времени и энергии, которые Роджерс посвятил вопросу об искренности, создавая о ней статью за статьей, похоже, он находил, что это определение трудно описать и проиллюстрировать. Но, кажется, интуитивно он знал, что имел в виду. На определенном уровне все мы угадываем, когда находимся лицом к лицу с точностью, которая с нами искренна, а когда перед нами нек­то, выставляющий фасад вежливости или профессионализма. К первым мы проникаемся доверием и готовностью открыться. Это и есть то ка­чество, которое Роджерс пытался описать.

Роджерс считал искренность наиболее важным из всех определений.

 

Эмпатия

Следующим условием, необходимым для успешной терапии, явля­ется эмпатия. Словарное значение слова «эмпатия» — воображаемое проникновение в субъективные переживания другого. Роджерс гово­рил о важности непрестанных устремлений терапевта к пониманию переживаний клиента с позиции самого клиента. По Роджерсу, эмпатия носит не только когнитивный характер, она также включает в себя эмо­циональный, эмпирический компонент. Это подразумевает попытку переживать мир клиента так, как это делает сам клиент, но подобное переживание вовсе не означает растворения в нем, никогда не следует терять качества «как будто».

Испытывает ли клиент страх или сомнение, одиночество или гнев, восхищение или разочарование по отношению к терапевту, эмпатичный терапевт позволит себе испытывать то, что испытывает клиент и сооб­щать свое понимание и переживания клиенту:

«Наверное, очень страшно быть настолько неуверенным в своей безопасности на работе. И еще я представляю, как вы должны быть рассержены на своего начальника».

«Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите. В некоторых слу­чаях вы, похоже, приходите сюда и разговариваете со мной, но вы не уверены, что это действительно вам что-то дает».

«Господи! Да Вы по-настоящему ее любите, не так ли?»

Роджерс излагает это так:

«Ощущать смущение (клиента) или его робость, или раздражение, или чувство, что его неправильно лечат, так, как если бы это ощущение было твоим собственным, однако без твоей собственной неуверенности или страха, или раздражения, или подозрительного опасения увязнуть во всем этом, — именно подобное состояние я и пытаюсь описать. Когда мир клиента понятен консультанту и он может свободно ориентировать­ся в нем, тогда он сможет передавать и то, что клиент плохо понимает, равно как и выражать значение опыта клиента, которое сам клиент не вполне осознает»²⁷.

 

Двое из учеников Роджерса, описали эмпатичных терапевтов²⁸. Вот упрощенный вариант этого описания:

 Эмпатичные терапевты:

• 
  Своими манерами и тоном показывают, что принимают эти отношения серьезно;
  
• 
  Осознают то, что клиент чувствует в данный момент;
  
• 
  Способны передавать это понимание на языке, созвучном с текущими чувствами;
  
• 
  Делают свои замечания так, чтобы они совпадали с настрое­нием и сущностью клиента. Эти замечания показывают тонкое понимание чувств, которые выражает в данный момент клиент, а также
  служат прояснению и расширению осознания чувств и переживаний клиента, включая и те, которые клиент осознает лишь частично;
  
• 
  Могут гармонировать с изменяющимся эмоциональным состоянием клиента, так чтобы он смог корректировать себя сам, когда обнаружат, что их понимание и замечания не достигают цели. Они чувствительны к своим ошибкам, но не цепляются за них, а легко, не оправдываясь, по ходу дела исправляют их;
  
• 
  Постоянно передают клиенту сообщение: «Я с тобой».
  

 

К сожалению, такое понимание в нашей обычной жизни встреча­ется редко. Не так часто случается, что родители или преподаватель, друг или любовник действительно пытаются понять значимость для нас тех или иных переживаний, равно как и мы не очень-то пытаемся понять, что они значат для них.

В повседневной жизни понимание, которое мы стремимся дать и получить, заключается в форме: «Я пони­маю, что заставляет тебя так поступать» или «я понимаю, что с тобой творится что-то неладное». Традиционно клиническое понимание видит­ся примерно так:

 

«Я думаю, вы в самом деле очень рассержены на женщин».

«Возможно, вы слишком сосредоточены на моих недостатках, чтобы не проявлять ваших чувств по этому поводу».

 

Для Роджерса это вовсе не понимание, а оценка и анализ. Это — со­зерцание жизни других людей в наших терминах, а не в их собственных.

Терапевтическая ценность эмпатического понимания кажется доста­точно ясной: если есть ощущение, что терапевт действительно пытается видеть мой мир так, как вижу его я, то чувствуется поддержка и стрем­лении к прояснению, а следовательно, к расширению понимания само­го себя. Подобная эмпатия учит быть эмпатичным к себе, спокойно осоз­навать свои переживания таким же образом, каким их осознает тера­певт. Как и агапе, эмпатия другого оказывает решающее влияние на самоуважение. Если терапевт считает ценными время и усилия, затра­ченные на попытку понять мои переживания, то и я должен это ценить.

 

Безусловное положительное отношение

Третье необходимое качество эффективного терапевта — безуслов­ное положительное отношение. Позиция Роджерса такова, что если я не на вашей стороне, если действительно не воспринимаю по-насто­ящему вашу сторону, то мне нечего делать вместе с вами в терапевтичес­ком кабинете. Моделью такого определения служит любящий родитель, который «ценит» своего ребенка. Этот родитель испытывает сильные положительные чувства к ребенку, чувства, не являющиеся собственни­ческими и не требующие от ребенка быть таким, каким его хотят видеть. Родитель свидетельствует, что даже если время от времени ребенок и вызывает раздражение, гнев, недовольство или отвращение, то все рав­но, no-существу, ребенок любим и мил, неважно, за что. Клиент также может обнаруживать (что, как правило, и делает) в себе чувства и поступки, противоречащие взглядам терапевта или его эстетичес­ким принципам. Успешная терапия зависит от того, насколько в таких случаях терапевт в состоянии учитывать человеческую полноценность клиентов, отстаивающих свой собственный путь роста и развития, при­надлежащий им по праву рождения. И этот путь должен быть оценен фактом своего существования.

Важным в позиции Роджерса является понимание того, что в этих чувствах нет места патерналистскому или сентиментальному тону, кли­енту должна быть предоставлена возможность быть независимой само­стоятельной личностью.

Допустим, я прихожу к хирургу с жалобой на какое-то недомога­ние, хирург при этом может невзлюбить меня и даже не проявить ко мне уважения. Эта ситуация переживается мной как малоприятная, но если хирург — опытный и ответственный специалист, то, вероятнее всего, я уйду от него таким же, как и в случае, если бы он меня любил, слов­но родного брата. Роджерс считал, что если рассматривать психоте­рапию по аналогии с медициной, то можно натолкнуться на серьезные трудности в плане психотерапевтической практики и при обучении пси­хотерапевтов. Мы не проводим психотерапию так, как хирург проводит операцию, а сами являемся терапией, и без существенной составляю­щей — безусловного положительного отношения — никакого успеха не получится.

Мало кто из нас имел родителей, способных на высокую безуслов­ную оценку. Многие усвоили, что мы любимы, только когда делаем что-то удовлетворяющее наших родителей или выказываем приятные им чувства. Это может быть нечто желаемое или неугрожающее, или то, чем они могли бы гордиться. Большей частью наши чувства, желания и порывы не входят в категорию «удовлетворяющее наших родителей», Достаточно рано мы узнаем, что такие чувства и порывы нежелательны, а это приводит к пониманию того, что они — плохие. После этого нетру­дно понять, как впоследствии теряется близость с нашей глубинной природой:

• 
  Если я узнаю, что во имя любви ближнего должен испытывать только хорошие чувства и хорошие порывы,
  
• 
  И если я прихожу к убеждению, что моя подлинная самость на­полнена плохими чувствами и плохими порывами,
  
• 
  То я пытаюсь отрицать те части моей сути, к которым испытываю столь мрачные подозрения.
  

Если цель терапевта — стремление сделать исследование глубинной природы клиента безопасным для него, то можно понять, почему Род­жерс считал необходимым безусловное положительное отношение.