Главная страница

М.Мамардашвили. Как я понимаю философию. Мераб Мамардашвили как я понимаю философию


Скачать 1.55 Mb.
НазваниеМераб Мамардашвили как я понимаю философию
АнкорМ.Мамардашвили. Как я понимаю философию.pdf
Дата19.12.2017
Размер1.55 Mb.
Формат файлаpdf
Имя файлаМ.Мамардашвили. Как я понимаю философию.pdf
ТипДокументы
#12127
страница11 из 45
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   45
www.koob.ru Все, что я сказал, это определенного рода стилистика грамотного философского рассуждения осознании, и ее надо удерживать в голове перед лицом любых фантазий. Фантазии хороши, когда человек не становится их рабом.
– По-видимому, для этого требуется какая-то "гигиена" философского мышления, школа мысли, чтобы не попадать в плен химерам
– Это предполагает, что позади тебя есть устойчивая традиция дисциплинированной мысли. Философ своей деятельностью передает фактически "огонь бытия. Неслучайно Прометей является одним из первичных символов философствования удержания и передачи "огня бытия. А разве можно держать огонь Держать неудержимое – это символ некоторых первичных условий сознательной жизни, когда в этой жизни совершаются акты философствования. Удержать неудержимое можно попытаться в том числе и через негативное определение "Не это я имел ввиду, не это и не это. И вот, слушая друг друга в такого рода весьма напряженных отрицательных утверждениях, люди могут впадать в какое-то состояние взаимопонимания, которое они в карман, естественно, положить не могут, поскольку в него приходится впадать и через секунду, и через пять лет. Его невозможно "держать в кармане, про запас. Это и означает следовать традиции философствования. Традиция для философа в чем-то подобна театру. Театр -это тоже своеобразное устройство для впадения в состояние сознания, которое невозможно получить посредством чтения текста. Казалось бы, пьеса известна, и ничего нового не происходит. Нов действительности театр вызывает своим динамическим действием, движением звуков, ситуаций и т.д. то, чего иначе достичь невозможно. Так вот, чтобы испытать это, люди идут в театра я как философ обращаюсь к традиции.
– Как выдумаете, какие важнейшие проблемы сознания будут решать наука и философия XXI века Предвидятся ли какие-либо новые горизонты, прорывы в этой области
– Ну, я не вижу ни прорывов, ни принципиально новых ходов. Хорошо, если в своей жизни все большее число людей будет способно выполнять акты сознательной жизни – мыслить.
– На протяжении беседы вы определяли сознание как некий нулевой космический феномен, как чистую потенциальность, как точку нулевой
www.koob.ru размерности, как возможность большего сознания, как то, во что философ впадает, находясь в традиции. Скажите, так что же такое сознание
– Не знаю, не знаю, не знаю.
– Ваш ответ напомнил мне ситуацию на одной конференции, посвященной роли духовных традиций в жизни человека. Председательствующий Аллан
Уотс – известный американский писатель и автор многих книг по этой тематике – задал участникам первый вопрос "Что должны мы делать для достижения просветления" – "Ничего, – ответил буддистский мыслитель
Тартанг Тулку. Удовлетворенный председатель объявил конференцию закрытой.
– Всякий, кто глубоко занимается сознанием, входит в сферу парадоксальности, к которой невозможно привыкнуть. Беседу вел В.В. Майков ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ ФОРМЫ
* Выступление на "Круглом столе" по теме "Взаимодействие науки и искусства в условиях НТР. Опубликовано в "ВФ". Мс. Очевидно, искусство и науку можно сопоставлять в самых разных отношениях и на самых разных уровнях, получая в зависимости от этого самые разные заключения. Можно говорить и о взаимозаимствовании проблемных тем, сюжетов или духовного опыта, о миграции терминов из одной области в другую и т.д. Но любое сопоставление я хотел бы оговорить одной посылкой в выражении "наука и искусство в условиях научно-технической революции" нельзя термин "наука" принимать за нечто всегда себе тождественное, известное и само собой разумеющееся, потому что наука не есть одна структура, а состоит из многих ив разное время возникших, неоднородных структур, которые наслоились одна на другую и лишь вместе составляют науку. Скажем, искусство явно несопоставимо с довольно разветвленной структурой в науке, которую можно было бы назвать вычислительно- индустриальной и которая развилась в ней в условиях научно-технического прогресса, производственных применений знания и обобществления труда наука обслуживается громадной массой людей, сложным промышленным
www.koob.ru инструментарием и является на сегодняшний день целой системотехникой интеллекта. Но дело выглядит иначе, если выделить другую структуру, которая мне кажется постоянно действующим творческим ядром науки и которую повремени ее возникновения в XVII веке (если не говорить об античности) можно условно назвать "галилеевой". Я бы ее определил так люди, работающие в рамках этой структуры, в полном виде ив полном объеме воспроизводят мыслительное действие познания предмета – со всеми его посылками, допущениями, гносеологическими и онтологическими импликациями, со всеми его последствиями, задающими то или иное место человека в познаваемом им мире (неважно, выражается ли все это в специальных понятиях или остается растворенным в видении предмета интуицией, а тем самым в структуре каждый раз идет речь не только о новом знании, но и о формировании и воспроизводстве измененного субъекта. При этом параллельно в другом своем слое (вычислительно-дедуктивном) наука может прекрасно развиваться, а мыслительное действие осуществляться ее агентами не в полном и развернутом виде, без формативных отложений в самом субъекте и т.д. Если так расчлененно понимать науку, то наука и искусство связаны друг с другом и обнаруживают определенные гомологии на уровне своего отношения к тому режиму, в каком вообще работает наше сознание и который сложился, отрегулировался давно (также, как тот устойчивый вид, в какой отлились наши простейшие функции сна, питания, работы, отдыха, общения, став, так сказать, соприродным специфическому облику феномена "человек" (как некоторого выделенного образа во Вселенной) и воспроизводясь вместе с ним. Поэтому вторая моя посылка будет состоять в том, что существует определенная (идеально "проигрываемая" и наукой и искусством) сумма предданных человеческих требований к миру – к тому, каким он может и должен быть, чтобы о нем вообще что-либо можно было сказать или жить в нем, реализуя вышеупомянутый образ. Скажем, наука в принципе не может построить знания о таком мире, который по физическим законам исключал бы последовательную связь сменяющихся восприятий в одном-едином чувствующем аппарате или предполагал бы, что ноги должны быть водном месте, у одного физического индивида, а голова и руки – в другом месте, у другого физического индивида, – такой мир мы вообще не могли бы воспринимать. Неслучайно одной из первых моделей мира – ив познании ив искусстве -была модель человеческого тела, в которой космическими аналогиями и гомологиями мир как целое и разные его части проецировались на целое и части человеческого тела (то есть в целях понимания существенно использовалось описание мира таким, чтобы в нем было место человеку сего заданной телесно-духовной формой. Но человек вырабатывает способы и "места" экспериментирования с этой формой, и речь идет о возможном человеке, в зависимости от которого воспроизводится и реальный человек – как человека не как природное, биологическое существо. То, что мы есть, есть отложения в нас результатов поиска того, чем мы можем быть.
www.koob.ru В рамках этих посылок я и выскажу то, что хотел сказать о предмете обсуждения. Искусство мне кажется уже в архаических основаниях сознания данным "местом, органом такого поиска, воображаемым пространством очень сильно организованных предметных структур, несущих в себе одновременно большую избыточность и неопределенность (или переопределенность), пространством, в котором или через которое происходит реконструкция и воспроизводство человеческого феномена на непрерывно сменяющемся психобиологическом материале природных существ. Пока я слушал дискуссию, у меня перед сознанием навязчиво всплывало одно воспоминание детства дело происходит в грузинской горной деревне, где родился отец и где я часто бывал, там на похоронах плачут профессиональные плакальщицы, как ударами кнута взбивая чувствительность и приводя человека в психически ненормальное состояние, близкое к экстатическому. Они профессионалы и, естественно, не испытывают тех же эмоций, что и близкие умершего, но тем успешнее выполняют форму ритуального плача или пения. Юношей я не мог понять зачем это Ведь они притворяются А позже, как мне показалось, понял психические состояния как таковые (искренние чувства, "горе" и т.п.) не могут сохраняться водной и той же интенсивности, рассеиваются, сменяются в дурной бесконечности, пропадают бесследно и не могут сами по себе, своим сиюминутным дискретным, конкретным содержанием служить основанием для явлений памяти, продуктивного переживания, человеческой связи, общения. Почему, собственно, и как можно помнить умершего, переживать человеческое чувство Всплакнула потом рассеялось, забыл Дело в том, что естественно забыть, а помнить – искусственно. Искусственно в смысле культуры и самих основ нашей сознательной жизни, в данном случаев смысле необходимости возникновения и существования сильных форм или структур художественного сознания, эффекты собственной "работы" которых откладываются конституцией чего-то в природном материале, который лишь потенциально является человеческим. Своей организацией они вводят психического природного индивида в человеческое, в преемственность и постоянство памяти, в привязанности и связи, и это важно, потому что в природе не задан, не "закодирован, не существует естественный, само собой действующий механизм воспроизводства и реализации специфически человеческих отношений, желаний, эмоций, поступков, целей, форм и т. д. - короче, самого этого феномена как такового. Реактивность нашей психики – это одно, а ее проработка человеком в пред-находимых им общественных культурных предметах (предметы искусства – лишь частный их случай) – другое. Именно последняя конститутивна для самого бытия того человеческого чувства, которое в приводимом примере выражалось плачем. Специальные продукты искусства – это как бы приставки к нам, через которые мы в себе воспроизводим человека. И, может быть, искусство делает это как раз избыточностью и неопределенностью в своих структурах (я говорил выше о возможном именно человеке, приводя в действие прежде всего обязательность и силу формы, без предположения знания и поучения о том, каков мир, как устроено общество, каковы сцепления и связи мироздания. Повторяю, в
www.koob.ru формах искусства мы имеем дело с обязательностью сильно организованной формы, следование которой обеспечивает воспроизводство состояний при неполном знании ситуации или вообще невозможности ее аналитически представить. Таким свойством спасительной (при незнании) обязательности формы обладают и некоторые нравственно-правовые установления. В качестве примера я сошлюсь на запрет эутаназии, являющийся правилом медицинской этики. Ведь в томили ином конкретном случае можно совершенно точно и рационально знать, суверенностью, исключающей какие-либо сомнения, что гуманно, справедливо и нравственно было бы помочь данному, безысходно страдающему существу умереть. Но запрет остается, и его общий, неконкретный смысл не может быть поколеблен этим аргументом. Форма потому и форма, что она не об этом. А она о том, что мыс нашим конечным, ограниченным умом, не можем, во-первых, проследить и охватить все связи и последствия, вцепи которых стоит наша "помощь убиением" в общей экономии мироздания, во-вторых, знаем лишь непросчитываемую и неконтролируемую опасность прецедента убиения человеческого существа на том основании, что кому-то что-то было совершенно ясно. Итого и другого достаточно для того, чтобы предпочесть форму содержанию. Не знаешь, не можешь просчитать все следствия – не вмешивайся не знаешь, прецедентом чего окажется реализация какого-то несомненного содержания, - придерживайся формы А она как раз содержит запрет. Я назвал бы это мудрым невмешательством в законы мироздания. Может быть, аналогичной вещью является итак называемая "эстетическая мера. В итоге мысль моя, которую я хотел бы подчеркнуть, состоит в следующем.
Во-первых, в искусстве речь не идет, как говорилось здесь, об охране индивида, человека как исторического капитала и т.д., а речь идет скорее об одной из сфер, где все это выдумывается (в том числе индивид и т.п.), впервые строится и изобретается, о сфере, через которую происходит непрерывный процесс воссоздания в лишь потенциально человеческом материале самого феномена "человек" и затем воспроизводства его (ив этом смысле охраны) в пространстве и времени культуры. Во-вторых, и наука такова (хотя она – исторически позднее возникшее образование) как культурный орган, сложившийся вокруг того продуктивного ядра, которое я назвал "галилеевым", как предметно организованное и расширенное восприятие (а непросто система знаний) человеком мира и себя в нем, непрерывно актуализируемое на уровне живой деятельности субъектов и формирующее, меняющее их и т.д. Кстати, о свободе, случайных процессах, производящих законы, о которых здесь говорилось. Было бы в высшей степени странно, а главное, маловероятно, чтобы лишь хаотически и случайно появляющиеся формулы, знания, идеи содержали в себе в тоже время столь жестко детерминирующие, законоподобные описания событий в природе и их последовательностей. Яне хочу сказать, что нет вполне свободного действия, проявления, – скорее,
www.koob.ru наоборот. Но это несвобода выбора. По смыслу моих посылок, о которых я говорил вначале, мне как раз представляется, что развитие наших знаний есть часть общей эволюции Вселенной. Поэтому в предметно-деятельной организации науки, в формировании ею субъектов и т.д. должны существовать вещи, которые как бы максимально детерминируют, суживают края поля так, чтобы внутри него вспыхивало (индуцировалось, если хотите) определенное свободное событие, содержащее законоподобное суждение, хотя оно (это действие) и не может быть предопределено средствами самой теоретической системы. Таким образом, на уровне жизненных процессов и свободных явлений я почти что отождествляю науку и искусство, что, конечно, довольно неопределенно. И последняя мысль, связанная с предшествующим рассуждением, – это мысль о том, что я назвал бы феноменом непонимания. Он, очевидно, должен сознательно допускаться и "планироваться" как в науке, таки в способе жизни художественных произведений. Ю.М. Лотман говорил, что полное понимание исключало бы вообще необходимость иметь многих представителей одного итого же явления. Но это относится не только к реальности явлений, но и к процессам отражения, к способам воспроизводства знаний, к способности формы, помимо любой аналитической развертки, вызывать творческий акт понимания со стороны субъекта. Если не будет заданного в структуре непонимания, тоне вспыхнет способность человека понимать предмет знания – она просто не была бы нужна. Этот принцип должен быть заложен в организации знания в случае науки ив организации произведения в случае искусства. ИДЕЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ И ФИЛОСОФСКАЯ ТРАДИЦИЯ
* Беседа опубликована в "Историко-философский ежегодник. 1989". Мс Мераб Константинович, в романе "1984" Дж. Оруэл, характеризуя своего героя, пишет следующее "Он был одиноким духом, вещающим правду, которой никогда никто не услышит. Но пока он говорит ее, преемственность курсив мой. – ЮС) каким-то неизвестным образом сохраняется. Духовное наследие человечества передается дальше не потому, что вас кто-то услышала потому что вы сами сохранили рассудок.
www.koob.ru Поскольку это имеет отношение к истории философии как исследовательской проблеме и к нашей принадлежности к философии как профессиональной традиции, то я думаю начать наш разговор именно с этого суждения, тем более, что проблема "рассудка, здравого смысла сегодня, как никогда, мне кажется, актуальна в нашем обществе.
– Добавив к этому замечательному "Не потому, что вас кто-то услышал, еще и "не потому, что ты услышал кого-то другого, – я думаю, мы получим очень живое представление о самой внутренней пульсации философской мысли, пульсации, которая как бы захватывает, включает нас в то, что было до нас и будет после. И, включая, выявляет какую-то структуру. Иначе говоря, я хочу сказать, что существенные, конституирующие акты сознания и нашей духовности происходят всегда на фоне того, что можно было бы назвать опытом сознания. Не сознания о чем-то, а опытом самого сознания как особого рода сущего, онтологически укорененного, в котором имеют место некие очевидности, некое невербальное или терминологически неделимое состояние "я есть, я мыслю, которое на грани предельной индивидуации, когда ничто недопустимо еще до того, как я могу это увидеть и испытать, и длит наше (твое, мое) несомненное для нас жизненное присутствие в мире. Ноя тут же хотел бы заметить, что на грани этой индивидуации одновременно имеет место и предельная универсализация. Это как бы некая таинственная точка, в которой какой-то вывороткой внутреннего осуществляется абсолютный реализм. Или предельный солипсизм
– только на мне, через меня. Это и есть фактически то, что ко всякому логически доказанному содержанию суждений добавлялось классиками философии или, вообще, первофилософами в качестве так называемого здравого смысла, о котором они говорили (или предполагали, что он есть самая распространенная добродетельна свете. Имея ввиду, что он присущ всеми поэтому каждый раз должна совершаться проекция любых утверждений на этот здравый смысл. В эту точку очевидного для всех опыта, невербально, лично испытываемого, с любой иерархической ступеньки может быть стянуто все и может быть сказано это всея, или это все обо мне я имею к этому отношение, а не передоверяю, не делегирую это кому- то другому – жрецу, царю и т.д. Следовательно, если мы серьезно и глубоко испытаем опыт сознания, тоне исключено, что обязательно помыслим то, что мыслилось другими, до нас, или мыслится кем-то рядом, или будет помыслено после нас, совершенно независимо от заимствований, от каких-либо влияний, плагиата и т.п. Потому что мы имеем здесь дело хотя и с определенного рода "чтением" посредством слов (понятий, терминов, которые могут быть у кого угодно, но и с чтением опыта сознания. Своей души. И тут могут быть, безусловно, совпадения и иногда даже буквальные стем, что думал, например, когда-то Платон, или подумал кто-то сейчас – за тысячу километров от нас, неизвестный нам Иванов
www.koob.ru или Чавчавадзе. Неважно. Эмпирическое указание затем, постфактум, на то, что они подумали тоже самое, что говорил, скажем, Платон, не имеет значения. Вопрос о плагиате, повторяю, о влиянии, филиации идей в данном случае, намой взгляд, неуместен Но тогда это все же некая эзотерическая структура, в которую нужно как-то войти.
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   45


написать администратору сайта