М.Мамардашвили. Как я понимаю философию. Мераб Мамардашвили как я понимаю философию
 Скачать 1.55 Mb.
|
|
www.koob.ru данный момент времени не имеет никакой конкретной, размерной ценности, а является разрывом, сдвигом. Так вот, если эти акты не совершаются, если не находится в культуре достаточного числа людей, способных на поддержание этого на вершине собственного усилия, то ничего нет. А если что-то и есть, то это всего лишь тени, неотличимые от живого. Сошлюсь на один из примеров недостойности нашего человеческого существования. Я имею ввиду вопрос о том, пить нам вино или не пить. Как известно, одно время из наших кинофильмов, телепередач стали исчезать простейшие человеческие жесты, посредством которых человек поднимает бокал, чокается, подносит его корту и выпивает. И поэтому, оказалось, можно из пушкинского текста выбросить "и пунша пламень голубой" или "содвинем бокалы. Что это, как недурной хоровод теней Два притопа, три прихлопа. Как будто все люди обязаны выполнять что-то посредством дурного хоровода. За каждым таким актом "необходимости" стоит, конечно, конкретное объяснение. Причины включения в этот хоровод всегда конкретны и человечески понятны. Как понятно, например, и то, что где меньше всего совершается актов понимания, там самым распространенным словом – если составлять частотный словарь языка – становится слово "понимаешь "ты же понимаешь, "конечно, я понимаю, "мы понимаем. И вот эти сцепленные подмигивания друг другу, тайное, разделяемое всеми понимание друг друга и являются логикой этого царства теней, в котором жить, если есть хоть какая-то чувствительность, невозможно, потому что дело не в том, что нам холодно или мы разуты, а в том, что мы прежде всего ранены в бытии. И когда выполняется этот дурной хоровод в масштабе громадной страны, претендующей на мировое значение, и посредством этого наносятся, казалось бы, невидимые, нов действительности весьма ощутимые раны бытию, то чем это может кончиться На что способны люди, которые могут жить по таким вот, якобы человеческим законам Таких людей Ницше в свое время, обладая поразительно обостренной чувствительностью, неслучайно, видимо, называл "последними людьми. Обычно, когда говорят о Ницше, то вспоминают о его "сверхчеловеке, но он не один стоит в его символике. У него как бы трехшаговый символ это "сверхчеловек, который не есть некое реальное существо или реальная порода людей, которая была бы выше других, а есть некое предельное для человека состояние, лишь устремляясь к которому человек может стать человеком. Этот второй член формулы и есть то существо, которое может быть человеком, только если оно трансцендирует себя к сверхчеловеку. Ведь все существующее, как выразился кто-то, должно превосходить себя, чтобы быть самим собой. www.koob.ru И третий член формулы – "последний человек, те. как раз тот, который не совершает акта превосхождения себя. Последний человек описывается так "Это люди, которые уже и знать не знают, что такое звезда, и презирать себя не могут, и приговаривают "мы счастливы, мы счастливы" – и подмигивают, – это фактически буквальная цитата из Ницше. Отсюда, как мне кажется, выводимы очень многие культурные реалии и фактически вся проблематика культурологии и, самое главное, причины нашего интереса к ней. Не к проблемам культуры, а к человеку в культуре. То есть речь в данном случае идет о некоторых скрытых предпосылках развития и существования культуры. И то, что я частично описал как мир теней, имеет, конечно, самое прямое отношение к этим предпосылкам. К той реальной катастрофе, которую мы все испытываем и которая страшнее всех других катастроф. Я имею ввиду катастрофу антропологическую, те. перерождение каким-то последовательным рядом превращений человеческого сознания в сторону антимира теней или образов, которые в свою очередь тени не отбрасывают, перерождение в некоторое Зазеркалье, составленное из имитаций жизни. Ив этом самоимитирующем человеке исторический человек может, конечно, себя не узнать. И к тому же реальная культура находится вовсе не в музеях и не сводится к их посещению, а состоит в том чувстве бытия или небытия, которое я пытался описать. Так вот, все это имеет фундаментальное отношение к мысли, к возможности нашего выполнения акта мысли. Поскольку речь идет не о проблемах культуры, а о метафизике и онтологии, то я бы выразился так культуры бессмертны. В плоскости любой культуры никогда не появляется смерть. Поле любой культуры бесконечно. Оно сходно стем, что в свое время Витгенштейн говорило глазе, что "поле глаза бесконечно. Чтобы мы ни увидели, на каком угодно отдалении – это глаз увидит глаз видит то, что он видит. Ив культуре тоже самое. Культура бесконечна. Однако у такого рода бесконечности есть, естественно, и элемент дурной бесконечности. И, более того, выпадение из нее, обращение к мысли обязательно связано с появлением символа смерти, потому что к мыслимы можем прийти, только изменившись, перестав быть прежними. Следовательно, онтологическое устройство бытия воспроизводит себя лишь с включением нашего усилия, когда, во-первых, мы становимся другими, чем были до этого, и, во-вторых, приходим к этому нашим непрерывным продолжением самих www.koob.ru себя. Здесь есть какая-то вертикаль, секущая культурные плоскости. И на этой вертикали есть какая-то символика, в самих плоскостях никогда не данная. Каждая культура бессмертна. И лишь вертикальное сечение вносит в нее это новое состояние, те. знаемый или обдумываемый символ смерти, как состояние, после которого открывается бытие, и мы можем оказаться в состоянии мысли. Упражнением или простым продолжением наших наличных логических и культурных средств мы этого сделать не можем. И отсюда я возвращаюсь к той духовности, о которой говорил вначале, к трансформированным состояниям, в которых воссоздается целое реальности, всегда иной, чем наши представления и проецируемые из них логические возможности. Очевидно, какая-то сила действует в мире, большая, чем мысами, и производящая в нас там, где мы отказались от самих себя, какие-то состояния, чтобы мы были достойны того, что снами может случиться. Иначе говоря, понять, увидеть то, что есть на самом деле, можно только в определенных пограничных состояниях. Напомню великую кантовскую мысль, которую очень часто неправильно понимают. То, что Кант говорило границах познания, обычно понимается так, что есть некоторые границы, дальше которых человек не может пойти границы нашего ума, действия и т.д. Но ведь то, что такие границы есть, само собой разумеется, не в этом была проблема Канта. Дело не в границах человеческого ума и человеческих возможностей. Кантовская проблема – это проблема пограничных состояний, те. тех состояний, которые в принципе только на границах и существуют. Проблема полей, напряжений, создаваемых существованием самих этих границ. Например, чистая воля – это граничное представление или граничное состояние, никогда не являющееся частью того мира, который очерчивается границей, хотя благодаря этому в самом мире может что-то произойти. Или, скажем, идеал есть граничное состояние. Яне имею ввиду, что оно ирреально, поскольку в мире нет справедливого, идеального общества, которое было бы неким реальным фактом, на который мы могли бы ориентироваться и к нему приближаться. У Энгельса в свое время появилась довольно неудачная, намой взгляд, метафора, заимствованная из обыденного словоупотребления, метафора асимптоты, те. некоторого приближения, путем сложения относительных суммирующихся истин, к абсолютной истине. Так вот, этого не может быть по природе самих понятий, потому, как устроены вообще человеческие устремления. Чтобы было что-то в мире, достойное того, чтобы называться прекрасным, справедливыми т.д., должны быть указанные осознанные состояния. Внутри мира нет подобий или каких-то приближений любое состояние одинаково предельно и одинаково далеко от бесконечности. www.koob.ru Не бывает большего или меньшего совершенства. Превосходное всегда столь же превосходно, как и любое другое превосходство. Так устроен мир. Анаши мозги, к сожалению, устроены иначе, и исходя из того, как они устроены в смысле наших обыденных представлений, мы не можем продолжением наших сил, нашего физического, предметного видения прийти к мысли. Для этого нужно, повторяю, отказаться от проецирования самих себя (прежних) в следующий момент времени. Следовательно, вся проблема культуры (той, которая более удачна, чем другие) состоит в следующем возможно ли изменение в мире. Можем ли мы быть только такими, какие мы есть, или в мире возможны изменения, в частности, возвышение человека над самим собой Ведь, в сущности, к этому и сводится призвание европейской культуры. Поэтому во многом и наш вопрос непросто о культуре, не о культурно-исторических реалиях, а о реальных духовных наших запросах или о "человеке в культуре. И ответ на него не может быть окончательным, завершенным хотя бы потому, что мысами себе его адресуем. Ноя хочу сказать, что если мы его адресуем, то значит спрашиваем себя о своих истоках, те. ищем воссоединения с нашей духовной родиной, а именно с христианской европейской культурой. Причем слово "христианская" я употребляю, конечно, не в конфессиональном смысле, а имею ввиду нашу способность меняться. И добавка к этому там, где человеку невмоготу, там уже работает некое первичное различительное понятие, какая-то искра как указание на некий внутренний источники образ, данный в самом человеке, и ориентация на этот образ помимо любых внешних авторитетов, указаний и любой идеальной иерархии. Просто ориентация или путь. И достаточно на этот путь встать, и тогда нам что-то поможет. Но главное – быть достойным, чтобы ни случилось. Это фундамент или основание культуры Нового времени. Существование человека один на один с миром, без каких-либо гарантий, которые были бы внешни человеку и человеческому сознанию, некоторое открытое пространство, в котором прочерчивается только путь, твой путь, который ты должен проделать сам. Кстати, это определение совпадает и с определением просвещения. Как известно, просвещение есть чисто негативное понятие, те. понятие, не обозначающее какую-либо совокупность позитивных знаний, которые можно было бы распространять и передавать людям. Просвещение, говоря словами Канта, это взрослое состояние человечества, когда люди способны думать своим умом и поступать, не нуждаясь для этого во внешних авторитетах и не будучи водимыми на помочах. Так, спрашивается просвещены ли мы И второй вопрос чего мы ищем, когда говорим о культуре, почему мы о ней говорим Очевидно, когда мы говорим о культуре, то возвращаемся к исходному смыслу просвещения, ставшего фундаментом Нового времени, тек таким его www.koob.ru признакам, как активность личности, ее права, публичное выражение собственных мыслей и т.д. И вторая посылка, которая также здесь важна, – это различение между физически наблюдаемым существованием и тем, что называют существованием философы. То есть осуществленным существованием, покрываемым такими глаголами, как "пребыть, "войти в историческое существование, которое ведь явно отлично от намерения. Также, как, скажем, намерение долга отлично от самого долга, намерение мысли отлично от самой мысли, намерение искренности отлично от искренности, намерение чести отлично от чести. В предметном измерении мы не можем отличить, например, честь от намерения чести (тем более что у самого носителя этого намерения оно выражается в ментальном содержании понятий и представлений. Поступок – это случившееся состояние мысли. И раз оно случилось, оно необратимо. Как сказал бы в таком случае Кант "Чистая воля определила себя. И это не зависит от последствий, от удачи или неудачи самого поступка. Указание на его "чистоту" еще ничего не говорит об определении воли, если это случилось. Как, впрочем, и указание на случай несправедливости действия правовой системы не характеризует саму правовую систему. Почему Потому что целью закона является закон. Не тот или иной случай установления законности, а целью закона является закон. Также, как целью и предметом веры является вера или целью и предметом мысли – мысль. Например, все мы знаем о незаконном осуществлении законных по намерению целей, когда правду или социальную справедливость устанавливают насилием. Это и есть нарушение основного бытийного и онтологического устройства мира, в котором законы достигаются только законами, а не намерениями, сколь бы высокими они ни были. Тоже самое можно сказать относительно свободы. Иногда говорят "Покажите мне истинный суд, истинную справедливость. И когда этого не находят, то обычно отвечают "Вот видите, что Америка, что Россия – везде одно и тоже. Люди везде лгут. Разумеется, ибо по бытийному устройству мира свобода производит только свободу. И ничего другого. Ее нельзя показать в виде предмета, и уж тем более – нельзя положить в карман. Для разрешения такого рода вещей существуют формы. Право есть форма – и только форма. Иона жива до тех пор, пока мы не пытаемся по содержанию распределить ее неким справедливым образом между людьми форма есть только шанс добиться того, о чем она говорит. Значит, форма правопорядка. Искусство – форма. Наука – форма. Философия – форма. Форма чего Назову условно эти мыслительные устройства "машинами времени" или "машинами мысли. Почему времени Ну, естественно, если мы сказали о вертикали, рассекающей культурные плоскости, то точки на этой вертикали по отношению к каждой из культурных плоскостей, расположенных в проекции www.koob.ru бесконечности, будут стоянием времени, которое дано нам в форме мига, а миг может быть целой вечностью. Его измерения не совпадают с нашим различением прошлого, настоящего и будущего. Вернусь к тем различениям, которыми я уже пользовался входе изложения. Значит, я сказал, что термин "мысль" мы употребляем по меньшей мере в двух смыслах он неминуемо двойствен. С одной стороны, им обозначается намерение мысли или, так сказать, преднамерение состояния мысли, что принадлежит к знаково-предметной области, ас другой – это некое живое ее состояние. В первом случае речь идет о логических возможностях мысли. Намерение мысли – это ее логические возможности. А во втором – это понятийно неотличимое от первого присутствие живой мысли. Или ее потенция в отличие от возможности. Потенция в отличие от возможности – есть возможность, обладающая одновременно силой на свое осуществление. Живьем осуществляемая мысль. Но и то, и другое мы называем мыслью. Хотя во втором смысле (состояние мысли) она не входит аналитически в содержание понятия, обозначающего тоже самое. Скажем, состояние добра не входит аналитически в понятие добра. Случившись, оно смыкается с понятием, но нельзя получить оценку конкретного поступка в терминах добра приложением понятия добра. Это невозможно. Напомню в этой связи еще одну кантовскую формулу, она звучит несколько иначе. Когда Кант, вращаясь мыслью все время по разным орбитами вновь возвращаясь к одной точке, говорит, что "из идей идеями нельзя познавать, или когда он говорит, что разум всегда обладает "лишь вероятностью, то он имеет ввиду как раз вот то, что я назвал аналитической несодержимостью, те. что некоторый факт разума не содержится аналитически в понятии разума. Фактическая сторона и есть сторона жизни, те. живая сила возможности, а непросто логическая возможность или намерение. Нов томи в другом случае мы говорим о мыслях и употребляем термин "мысль. И второй момент, который у меня фигурировал мысль относится лишь к тому, что существует в момент и внутри мысли. Как бы моментом живого движения. В момент. Ну простая вещь. Есть нотная запись музыкального звука. Ноя утверждаю, что звук существует только, когда он исполняется. Все культурные явления таковы книга читается и существует только тогда, когда ее читают. Другого существования она не имеет. Симфония существует только тогда, когда она исполняется. Пейзаж существует, когда на него смотрят глазами сейчас видимой картины, ибо сама природа пейзажем не является. Она – нагромождение камней, обилие трав, воды и деревьев. И тоже самое относится к обществу. Человеческое общежитие еще не есть общество. Общество – это то, что существует в момент выполнения человеческой вместимости, те. формы, посредством которой происходят www.koob.ru общественные события. Только благодаря им общество существует. Но ведь эти события могут совершаться, а могут и не совершаться. Как и слова, которые могут быть только знаками, без плоти и крови, и тогда мы имеем дело с дублями. Сначала мы умираем в букве, в знаке, а потом начинаем "жить, или имитировать жизнь. Приведу примерили, вернее, два примера. Подобное квазисуществование, или, как я уже сказал, зазеркальное существование, в котором мы не можем совершить акт мысли, связано стем, что нарушены сами внутренние источники мысли, причем не по каким-либо цензурным запретам, а просто потому, что все уже как бы выполнено. Любое движение души, только сейчас происходящее, уже обозначено, и мы ориентируемся лишь на знак знака, или на кажимость кажимости. Отсюда, по- видимому (поскольку всегда неизбежна такого рода регрессия, и происходит в нашей культуре – и здесь я перехожу к примеру – возрождение культа мертвых, включая и тот интерес, ту популярность идей Федорова, который призывал когда-то живых заниматься воскрешением мертвых. Поразительно, что ив веке русская интеллигенция, будучи народной интеллигенцией, не выполняет своей интеллектуальной ответственности в смысле сохранения достоинства мысли. Не так давно я встретил в газете описание того, как пионеры нашли останки погибших вовремя войны воинов. Материал об этом шел в контексте обсуждения проблемы памяти и воздаяния дани погибшим. Так вот, сама конкретная материя описания – и состояние человека, который это описывали то, что описывалось, – меня лично просто потрясли. И еще, чтобы завершить этот пример, добавлю, что л давно испытываю это ощущение. Эту деталь я не знал, но она настолько выразительна, что говорит сама за себя. Ведь очень часто истина произносится невольно. Ее не имеют ввиду, а она вдруг перед нами. Речь идет о документальных кадрах похорон Ленина, где меня потряс плакат. То есть он потряс меня не сам по себе, а совпадением, прямым выражением того, что мне мыслилось и думалось поэтому поводу. Плакат такой, на котором большими буквами было написано Могила Ленина – колыбели человечества. Вот выражение того, что меня волнует жизнь после смерти. Жизнь, имитирующая жизнь. И с этим же связано то, что л назвал бы языковым ускорением, нов обратном направлении, когда мы начинаем жить после смерти. Как гоголевский герой Башмачкин, духовная жизнь которого была ведь явно спровоцирована мертвой буквой, лишенной какого-либо смысла. И началась лирическая игра после смерти буквы. Буква, слово являются обычно увенчанием жизни духа, а здесь все наоборот, хотя и своя поэзия, своя какая-то человечность, особая логика, ив том числе обратное ускорение. Мы ведь с большой скоростью, сначала умерев, те. не выполнив того, что на нас склонялось в свой час, упустив свой час в развитии, окончательно деградируем. Известно, что есть такие вещи, которые, если они не произошли с ребенком влет, никогда больше не происходят. В |