М.Мамардашвили. Как я понимаю философию. Мераб Мамардашвили как я понимаю философию
 Скачать 1.55 Mb.
|
|
www.koob.ru духовного производства, в сфере культуры к услугам старых идеологических форм. Известна роль, которую в оформлении современного общества сыграла та форма идеологии, которую буржуазия застала готовой и которую она оживила, а именно религия, внутри которой буржуазные интересы выразились и развились в виде протестантского движения. Собственная буржуазная интеллигенция стала возникать позже. Мы являемся свидетелями процесса возникновения этой интеллигенции. Количественный рост современной интеллигенции есть не столько рост, как мы иногда склонны считать, ученых, например физиков и др, сколько рост числа людей, занятых в сфере массовых коммуникаций, утилитарно-промышленных применений научных знаний и художественных открытий, социальных исследований и т.д. Это – в развитых странах капитализма – рост прежде всего технологов от науки, социологов, рост специалистов в определенных отраслях психологии, психотехники и др. Это есть та органическая интеллигенция, которую класс буржуазии создает внутри себя. Интеллигенция оказывается в своеобразном положении. Бывшее монопольное положение интеллигенции, на основе которого когда-то могла возникать та форма занятия умственным трудом, которая представлялась хранением совести общества, формой "всеобщего чувствилища", размыто, исчезло, но старая идеология, соответствовавшая когда-то духовной монополии, в остаточных формах еще сохраняется. В тоже время нарушающие ее процессы как-то осознаются на уровне некоего "шестого чувства. Поэтому интеллигенция, с одной стороны, выражает себя в социальных утопиях иррационалистического, апокалиптического характера – в той мере, в какой она не мирится со сложившимся положением и продолжает традицию социальной критики, ас другой стороны, – в технократической по своему характеру социальной и идеологической инженерии – в той мере, в какой интеллигенция идет на социальную резиньяцию и интегрируется в систему или просто органически порождается ею самой. В тех формах социально- критической мысли, которые интеллигенцией порождаются, часто бывает трудно различить, что является реакцией на действительные пороки общества, а что – тоской по утерянной интеллектуальной монополии. Поэтому важен вопрос, какова судьба революционно-критических элементов в интеллигенции и духовном производстве, как они могут дальше развиваться в рамках современного общества, куда перемещается сейчас основное звено развития культуры и духовного производства Интеллигенция, превращаясь в органическую интеллигенцию развитого общества, также сталкивается с процессом стандартизации, с процессом отчуждения, с механизмом эксплуатации, более тонкими более сложным, чем прежний. Она оказывается перед дилеммой превратится ли она в чиновника современных корпораций и интегрируется в этом смысле в существующую социально-экономическую систему или пойдет по пути развития демократической борьбы, по пути участия в коалиции демократических сил, борющихся против современных монополий. www.koob.ru НАУКА И КУЛЬТУРА В этой работе мы продолжаем исследования в области метафизики сознания определенных глобальных его связностей (или эффектов бесконечности, физически" закодированных в началах и способах жизни особых органических целостностей или саморазвивающихся, превращающихся и рефлексивных систем. В данной части исследования меня интересует способность указанного рода систем – в силу образной во-ображенности эффектов бесконечности в их основаниях и началах, телесно-артефактических действий в их воспроизводстве и устойчивом функционировании, в силу наличия особого "внутреннего знания" этих систем и "представленности" в них первичной действенности в пространстве отображений и реализаций, зависимости последних от повторения усилия (деятельности, "энергейи") в индивидуальных локусах систем, и т.д. – образовывать свои "антиобразы" и "антитела. Но прежде всего подлежит анализу факт наличия культур в целостных системах такого рода. Эта проблема прорезана множеством тропинок, по которым можно было бы пройти, связывая походу дела разные ее аспекты, стороны, возможные рассечения, абстракции и т.д., ноя, естественно, должен выбрать какую-то одну из них. В качестве сквозной нити я выберу поэтому проблему, которую можно было бы назвать онтологической, те. касающейся того, в каком виде научное познание задает место и возможности человека в мире, независимом от человека и человечества, итого, насколько оно самоопределяется этими возможностями, реально этим миром допускаемыми и развиваемыми. Намой взгляд, именно сточки зрения онтологии явственно видны как различие между наукой и культурой, таки те возможные связи, в какие они могут вступать друг с другом, в связи, в общем-то напряженные и драматические, каковыми они являются независимо от каких-либо реальных культурных кризисов в ту или иную историческую эпоху. Иными словами, я думаю, что существует не только различие между наукой и культурой, но и постоянное напряжение между ними, лежащее в самой сути этих двух феноменов и не привносимое какими-нибудь конкретными драматическими обстоятельствами, например теми, которые в XX в. принято называть "двукультурием" (Ч. Сноу), те. болезненным разрывом между естественнонаучным знанием, с одной стороны, и гуманитарной культурой – с другой. Я от этого буду отвлекаться, потому что в общем это вторичный признак, выводимый из самой той связи, о которой я хочу говорить. www.koob.ru Суть дела можно кратко сформулировать следующим образом сама возможность постановки вопроса о культуре и науке как о различных вещах что, безусловно, таит в себе парадокс, поскольку науку ведьмы всегда определяем как часть культурного достояния) связана, как мне кажется, с различием между содержанием тех интеллектуальных или концептуальных образований, которые мы называем наукой, и существованием этих же концептуальных образований или их содержаний. В самом деле, каково мыслительное содержание, например, универсальных физических законов, самым непосредственным образом составляющих суть науки Ясно, что оно связано прежде всего сих эмпирической разрешимостью согласно определенным опытным правилам, не содержащим в себе никаких указаний на их "культурное" место и время. Это просто следствие того, что формулировка таких законов не может быть ограничена частным, конкретными в этом смысле – случайным) характером человеческого существа, самого облика человека как отражающего, познающего и т.д. "устройства. Более того, в своем содержании физические законы не зависят также оттого факта, что те наблюдения, на основе которых они формулируются, осуществляются на Земле, те. в частных условиях планеты, называемой "Земля. Для этого в науке и существует резкое разграничение между самими законами и их начальными или граничными условиями. Наука с самого начала своего возникновения (не только современная, где эта черта совершенно четко видна, но и античная) ориентирована, так сказать, космически в своем содержании. Другими словами, наука, взятая в этом измерении, предполагает не только универсальность человеческого разума и опыта по отношению к любым обществами культурам, но и вообще независимость своих содержаний от частного, природой на Земле данного вида чувственного и интеллектуального устройства познающего существа. Не говоря уже о случайности того, в каком обществе ив какой культуре находится человеческое существо, которое каким- то образом такие универсальные физические законы формулирует. Следовательно, мы получаем здесь странную картину по меньшей мере в следующем смысле. С одной стороны, мы имеем дело с человеческой установкой на содержания, на видение через них (через идеальные абстрактные объекты и их связи, через инварианты и структуры симметрий, через чтения экспериментальных показаний, отождествляемых со следствиями, выводимыми из первых, и т.д.) законов и объективной упорядоченности мира, которые выражаются в терминах и характеристиках, независимых от случайности исполнения или невыполнения мыслящим существом целого его жизни, оттого, в каком режиме она протекает и воспроизводится как нечто устойчивое и упорядоченное. Ас другой стороны, совершенно несомненно, что указанные содержания, в терминах которых формулируются универсальные и объективные законы (а это – идеал знания, сами существуют в этом режиме актуализации сознательной жизни, так как являются реальным феноменом www.koob.ru жизни определенных существ во Вселенной, которые из-за того, что они занимаются теорией, не перестают быть сами эмпирическим явлением (именно в качестве познающих, а не психологически, которое в свою очередь должно случиться (или не случиться, пребыть и состояться (или не состояться, реализуя какое-то условие бытия как целого (и, можно сказать, даже "в малейшем" мы реализуемся, лишь реализуя при этом некое бытийное условие. А субъект события (те. такого знания или состояния, о котором можно сказать, что оно случилось, реально имело место) всегда, как известно, принадлежит определенному обществу, определенному времени, определенной культуре. Мы ведь непросто видим через "сущности" мирно сами должны занимать место в нем в качестве мыслящих. Нечистый же дух, витающий над миром, познает (Яркий свет на понимание культуры бросило бы, видимо, осуществление анализа того, как ив какой мере сами физические законы допускают возможность в мире существ, способных открывать и понимать эти законы) Знание, следовательно, – не бесплотный мыслительный акт "видения через, а нечто, обладающее чертами события, существования и, забегая несколько вперед, я добавил бы, культурной плотностью. В этом феноменологическом срезе выступает перед нами проблема наличия разницы между тем, что мы видим в научном знании в качестве универсального физического закона, который от нас не зависит и к тому же живет как реальное явление какой-то своей "естественной жизнью" во Вселенной (поскольку владеющее им существо – часть ее, и тем, как мы ассимилировали, освоили то, что мысами же знаем и можем мысленно наблюдать, и его источники как мы владеем всем этим в постоянном воспроизводстве условий и посылок соответствующего познавательного акта, предполагающем актуализацию и реализацию определенной организованности самого мыслящего существа во всем целом его сознательной жизни ив общении с себе подобными. В последнем проглядывает зависимость, накладывающая определенные ограничения на то, что мы можем предпринимать и как мы можем поступать в мире в качестве сознающих и познающих существ. В каком-то смысле человек всегда должен реализовывать некоторое целое и упорядоченность своей сознательной жизни, чтобы внутри того, что я назвал плотностью, телесностью, могли высказываться или, если угодно, случаться, быть замечены, поддаваться усмотрению физические законы. Отсюда и вырастают культуры, ибо отмеченная реализация не обеспечивается и не гарантируется естественным, стихийным ходом природных процессов. Эта зависимость существования истины как явления оттого, что происходит с человеком, с субъектом, как рази оставляет место для развития культуры как особого механизма, ибо организация устойчивого воспроизводства взаимосвязанных единичных опытов восприятия объекта в мире и выбора проясняющих их понятий не закодирована генетически в каждом экземпляре человеческого рода, а существенно предполагает общение (или сообщение) www.koob.ru индивидуальных опытов, извлечение опыта из опыта других и создает горизонт "далекого, совершенно отличный от следования природным склонностями инстинктам, заложенным в каждом индивиде. Резюмируя этот ход мысли, скажем в несколько иных выражениях так есть различие между самим научным знанием и той размерностью (всегда конкретной, человеческой и, теперь замечу, – культурной, в какой мы владеем содержанием этого знания и своими собственными познавательными силами и их источниками. Вот это последнее, в отличие от природы, и называется, очевидно, культурой, взятой в данном случаев отношении к науке. Или это можно выразить итак наукой как культурой. Знание объективно, культура же – субъективна. Она есть субъективная сторона знания, или способ и технология деятельности, обусловленные разрешающими возможностями человеческого материала, и, наоборот, как мы увидим далее, что-то впервые конституирующие в нем в качестве таких "разрешающих мер" о последних тогда мы и должны будем говорить как о культурно- исторических, а не природных продуктах, вводя тем самым понятие культуры на фоне отличения ее от природы. Такова же она в искусстве и т.п. Таким образом ясно, что под проблемой "наука и культура" я не имею ввиду внешнюю проблему отношения науки в культуре в целом с ее другими составными частями – обыденным сознанием, искусством, нравственностью, религией, правом и т.д., не пытаюсь вписать науку в это целое. Нет, я просто, выбирая тропинки, выбрал ту, в границах которой рассматриваю саму науку как культуру, или, если угодно, культуру (а точнее – культурный механизм) в науке. Повторяю, культурой наука является в той мере, в какой в ее содержании выражена и репродуцируется способность человека владеть им же достигнутым знанием универсума и источниками этого знания и воспроизводить их во времени и пространстве, те. в обществе, что предполагает, конечно, определенную социальную память и определенную систему кодирования. Эта система кодирования, воспроизводства и трансляции определенных умений, опыта, знаний, которым дана человеческая мера, вернее, размерность человечески возможного, система, имеющая прежде всего знаковую природу, и есть культура в науке, или наука как культура. Но, определив так науку, мы получили странную вещь. Взятая со стороны культуры, она похожа на все остальные виды человеческой деятельности (на искусство, мораль, право и т.д.), которые также ведь должны быть культурой, те. содержать в себе меру, исторически меняющуюся, согласно которой происходит сохранение, кодирование и трансляция какого-то опыта и умений, преобразующих и окультуривающих спонтанные отношения каждого отдельного индивида к миру и другим индивидам. Ноя думаю, что такое отождествление науки с другими культурными явлениями полезно для нас, а невредно. В каком смысле www.koob.ru Вдумаемся в следующий простой факт. В науке считается давно установленной аксиомой, что не существует и невозможна наука уникальных явлений, те. таких, которые не могут быть поставлены в семью подобных же явлений. Например, язык, который нельзя поставить в языковую семью, не поддается лингвистическому анализу. А вот феномен самого научного знания мы в нашем повседневном словоупотреблении тем не менее рассматриваем как уникальный они не искусство, и не мораль, и неправо, и т.д.). Но тогда, следовательно, нельзя построить знание о знании. Каким же образом мы можем претендовать на то, чтобы иметь научную теорию познания, эпистемологию и т.д.? Ясно, что о науке можно сказать что-то научное, если мы сможем научный феномен поставить в качестве равноправного члена в какую-то более широкую семью. Атакой более широкой семьей, безусловно, и является тот способ, каким наука, в ряду других феноменов культуры, относится к человеческому феномену, как раз сточки зрения той проблемы, о которой я говорил в самом начале. А именно каким образом в зависимости от науки (в зависимости от искусства, феномена морального сознания, правопорядка – перечисление можно продолжить) человеческий феномен определяется в космосе и как он в нем множественно устойчиво воспроизводится в качестве этого особого (те. не природой данного, хотя в природе же объективно наблюдаемого Нельзя естественным образом быть человеком "к человечному" в нем (включая сюда и "мысль) нет вынуждения или причинения. Взяв в этом разрезе науку, мы можем получить дальнейшие определения науки как культуры, относящиеся также и к другим видам культурной деятельности, но отличающие ее, вместе сними, от природы или от натуральных явлений. Двигаясь по силовым линиям противоречия, которое было сформулировано вначале (те. противоречия между содержанием знания и его существованием, мы сразу же увидим здесь следующее обстоятельство. Говоря о космической ситуации, в которую человека ставит наука, о ситуации, которая отличает его от его частного образа и которую он стремится понять, прорвавшись через этот образ, мы неминуемо должны подразумевать существование во Вселенной определенных явлений, процессов, событий, которые, хотя и наблюдаются в ней физически, тем не менее не имели бы места сами собой, те. самодействием природных сцеплений и законов, без присутствия человека. Ведь колеса во Вселенной сами по себе, как натуральное явление, не вращаются, снаряды не летят, электроны не оставляют следов в камере Вильсона, а человеческие существа не совершают героических или вообще нравственных поступков, противоречащих любой природной целесообразности или жизненному инстинкту. Хотя, повторяю, раз они уже случились, они являются физически наблюдаемым фактом. То есть в составе Вселенной имеются явления, которые по законам природы как таковой не происходили бы, но, произойдя, наблюдаются извне вполне физически и законами природы допускаются. И это – существования, а непросто содержания мысли или какие-либо ценностные значения, вообще-то почему-то к сфере долженствования относимые. www.koob.ru Другими словами, существуют особые предметы, которые нельзя, с одной стороны, свести к чистому "духу, к рассудочным изобретениям ума, ас другой – дедуцировать их из имеющихся или возможных в будущем физических законов. По отношению к ним последние не определены полностью и не уникальны. Такого рода предметы и есть материал культуры. Это – вещи живого сознания, вещи разума. Культура ив науке, ив других сферах деятельности вырастает из того, что не могло бы в них произойти по природным законам, но все же как-то происходит и, произойдя, наблюдается в качестве определенного рода существований, расширяющих возможности человека и являющихся, при всей натуральности и материализованности своей формы (язык, инструменты, приборы, образы произведений искусства, числа, научные модели, личностные исполнение всего целого жизни в героическом образце и т.п.) лишь органами воспроизводства человеческой жизни. Маркс в свое время заметил интересную вещь приравнивая теорию Дарвина к первой истории "естественной технологии, тек истории органов как средств производства животными своей жизни, он считал, что аналогичным образом должна быть создана и история продуктивных органов общественного человека. Следовательно, беря научное знание в его отношении к человеческому феномену и к тем условиям, которые природой не даются, я выделяю прежде всего то, что делается в мире потому, что сделаться другим путем, естественным, не может и должно, следовательно, иметь для этого "органы. Эти предметы или культурогенные явления структурируют, порождают вокруг себя силовое поле, в котором может происходить то, что само собой в причинно-следственном сцеплении и последовательном действии природных механизмов не происходит например, то состояние, в котором (или из которого) мы видим в мире универсальный физический закон. В смысле же последствий для человека, для культурогенеза, это – человекообразующая роль науки, устойчиво репродуцирующей и поддерживающей во времени и пространстве нечто случившееся – в качестве возможности понимания и видения мира – "однажды и впервые" (натурально оно не могло случиться нив первый раз, ни повторно. Эту абстракцию, условно говоря феноменологическую, в которой выделяется существование знания вместе сего содержанием, трудно уловить и зафиксировать, но она важна. С другой стороны, культурные явления – это такие явления, которые заменяют физические, естественно человеку данные способности, преобразуя их работу в некоторую структуру ив некоторый способ действия, результат, устойчивость и однозначность которого не только не зависят от случайности индивидуальных способностей и умений, но и дают их преобразованием нечто совсем иное. Например, винт – это культурный предмет, потому что в нем |