г. Москве, "...периодически собирались на квартире у Шляпникова или
Медведева, подвергали резкой контрреволюционной критике политику партии и
Советской власти, вырабатывали свои контрреволюционные установки, которые
распространяли среди остальных своих единомышленников в Москве и на
периферии".
Как указывалось в обвинительном заключении по делу, под руководством
московской группы в Омске, Одессе, Ростове и других городах СССР были
созданы и вели "контрреволюционную работу подпольные группы так называемой
"рабочей оппозиции".
Обвиняемой по этому делу Тарасовой было инкриминировано, что она
"разделяла политические установки "рабочей оппозиции", знала о
контрреволюционных настроениях своего мужа и его единомышленников, знала его
связи, но не доводила до сведения об этом органов власти"; обвиняемым
Прокопенко, Ружицкой, Ахмедовой и Догадиной вменялось в вину участие в
сокрытии нелегальных документов "рабочей оппозиции" и огнестрельного оружия.
26 марта, 14 апреля 1935 года Особым совещанием при НКВД СССР
Шляпников, Медведев, Масленников, Бруно, Вичинский, Михайлов, Иванов,
Прокопенко, Тарасов и Тихомиров были лишены свободы на 5 лет каждый, а
Серебренников, Прокопенко и Тарасова отправлены на 5 лет в ссылку.
Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 10 декабря 1935 года
Шляпникову тюремное заключение было заменено ссылкой в г. Астрахань на
оставшийся срок.
Данных о решении Особого совещания при НКВД СССР в отношении Ахмедовой,
Догадиной и Ружицкой в уголовном деле о "рабочей оппозиции" нет.
Через два года, в 1937 году, приговоры многим участникам так называемой
"рабочей оппозиции" были пересмотрены и ужесточены. По делу 1936 - 1937
годов Шляпников признан виновным в том, что, являясь руководителем
контрреволюционной организации "рабочая оппозиция", осенью 1927 года дал
директиву харьковскому центру этой организации о необходимости перехода к
индивидуальному террору как методу борьбы против ВКП(б) и Советского
правительства; в 1935 - 1936 годах давал директивы о подготовке
террористического акта против Сталина и вел переговоры с Зиновьевым о
совместной террористической деятельности.
Виновным себя Шляпников не признал. Обвинение его основывалось на
противоречивых показаниях ряда арестованных по другим делам и свидетеля
Сергиевского, который был тайным осведомителем НКВД.
По вновь сфабрикованным обвинениям в подготовке террористических актов
против руководителей партии и Советского правительства многие их них были
осуждены военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания -
расстрелу.
Шляпников и Медведев были расстреляны в сентябре, Бруно, Вичинский,
Масленников - в октябре, Демидов, Николаенко - в ноябре 1937 года.
В период с 1956 по 1978 год проводилась дополнительная проверка по делу
"рабочей оппозиции" в отношении Шляпникова, Медведева, Масленникова, Бруно,
Михайлова, Тихомирова, О. X. Прокопенко, М. И. Прокопенко, Вичинского и
Николаенко. Проверкой установлено, что указанные лица были осуждены
необоснованно и каких-либо доказательств их контрреволюционной деятельности
в деле не имеется.
Уголовные дела на участников подпольных организаций "рабочей оппозиции"
в городах Омске и Ростове прекращены, а осужденные по ним лица
реабилитированы. Реабилитированы также другие лица, осужденные в прошлом по
обвинению в принадлежности к "московской контрреволюционной организации" -
группе "рабочей оппозиции".
О том, как фабриковались обвинения в отношении этих лиц, показал
опрошенный в декабре 1956 года и январе 1957 года Сергиевский, проходивший
по делу "рабочей оппозиции" в качестве свидетеля:
"Содержание моего заявления от 31 декабря 1934 года не соответствует
действительности.
Еще раз должен указать, что какие-либо факты контрреволюционной
деятельности Шляпникова, а также упоминаемых в заявлении: Бруно, Правдина,
Челышева, Прокопенко и других лиц - мне известны в тот период времени не
были. Встречи этих лиц на квартире Шляпникова носили семейный характер.
Разговоры, которые велись при этих встречах, иногда, правда, касались и
политических вопросов, но я не помню таких фактов, чтобы эти политические
вопросы обсуждались с антисоветских позиций".
Осужденные по делу омской группы "рабочей оппозиции" Федотов,
Кадыгробов и Кунгурцев, показания которых были использованы как
доказательства обвинения Шляпникова и других, в 1958 году были
реабилитированы.
В 1956 - 1978 годах, по вновь открывшимся обстоятельствам, Бруно,
Масленников, Михайлов, Тихомиров, О.Х. Прокопенко, М.И. Прокопенко,
Вичинский, Николаенко, Шляпников и Медведев, осужденные по делу "московской
контрреволюционной организации" - группы "рабочей оппозиции", были
реабилитированы в судебном порядке.
Уголовные дела прекращены за отсутствием в их действиях состава
преступления.
По протесту Генерального прокурора СССР военная коллегия Верховного
Суда СССР I сентября 1988 года отменила постановления Особого совещания при
НКВД СССР, "тройки" в отношении Демидова, Иванова, Серебренникова, Тарасова
и Тарасовой и уголовные дела прекратила за отсутствием в их действиях
состава преступления.
НАРКОМ ЕЖОВ СТАНОВИТСЯ ПИСАТЕЛЕМ
Дело о так называемом антисоветском, объединенном
троцкистско-зиновьевском центре рассматривалось военной коллегией Верховного
Суда СССР 19 - 24 августа 1936 года в открытом судебном заседании.
Были преданы суду 16 человек.
Большинство из них в прошлом были организаторами и активными
участниками троцкистской и зиновьев-ской оппозиции, за что исключались из
партии, арестовывались, находились в тюрьмах и в ссылке. 5 человек в прошлом
являлись членами Компартии Германии.
По этому делу к высшей мере наказания были приговорены Г.Е. Зиновьев,
Л.Б. Каменев, ЕЕ. Евдокимов, ИЛ. Бакаев, СВ. Мрачковский, ВА Тер-Ваганян,
И.Н. Смирнов, ЕА Дрей-цер, И.И. Рейнгольд, Р.В. Пикель, Э.С. Гольцман,
Фриц-Давид (И.-Д. И. Круглянский), В.П. Ольберг, КБ. Берман-Юрин, М.И.
Лурье, Н.Л. Лурье.
Эти лица, как сказано в приговоре, осуждены за проведение
антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности,
причастность к убийству Кирова и подготовку террористических актов против
руководителей партии и правительства.
Коротко об участниках этого так называемого дела.
Зиновьев Григорий Евсеевич в партию вступил в 1901 году. В 1917 - 1925
годах председатель Петроградского Совета. В 1919 - 1926 годах входил в
состав Политбюро ЦК партии, с 1919 по 1926 год председатель Исполкома
Коминтерна. В октябре 1926 года выведен из Политбюро ЦК ВКП(б), в октябре
1927 года выведен из состава ЦК, а в ноябре того же года за фракционную
борьбу исключен из рядов партии. 22 июня 1928 года в партии восстановлен по
заявлению, поданному им в соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В
октябре 1932 года Зиновьев вновь исключается из партии и направляется в
ссылку по делу так называемого "союза марксистов-ленинцев". В декабре 1933
года восстановлен членом ВКП(б), а через год, в связи с убийством Кирова,
вновь исключен из партии и в январе 1935 года по делу так называемого
"московского центра" осужден к 10 годам лишения свободы.
Каменев Лев Борисович в партию вступил в 1901 ходу, в 1919 - 1926 годах
входил в состав Политбюро ЦК партии. В 1918 - 1924 году председатель
Моссовета, а в 1922 - 1926 годах заместитель и первый заместитель
Председателя Совнаркома РСФСР, а затем - СССР, заместитель председателя и
председатель Совета Труда и Обороны. В ноябре
1927 года постановлением ЦК и ЦКК выведен из состава ЦК ВКП(б), а
решением XV съезда партии за фракционную борьбу исключен из рядов партии. 22
июня 1928 года в партии восстановлен по заявлению, поданному им в
соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В октябре 1932 года по делу так
называемого "союза марксистов-ленинцев" Каменев вновь был исключен из партии
и направлен в ссылку. В декабре 1933 года восстановлен членом ВКП(б), а
через год, в связи с убийством Кирова, вновь исключен из партии и осужден по
делу так называемого "московского центра" к 5 годам лишения свободы.
Вторично он был осужден 27 июля 1935 года по так называемому "кремлевскому"
делу и приговорен к тюремному заключению сроком на 10 лет.
Евдокимов Григорий Еремеевич в партию вступил в 1903 году. В годы
гражданской войны начальник политотдела 7-й армии. Затем председатель
Петроградского совета профсоюзов, секретарь Ленинградского губкома партии. В
1925 - 1927 годах секретарь ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК. В ноябре 1927 года
выведен из состава ЦК ВКП(б), а решением XV съезда ВКП(б) исключен из партии
за оппозиционную деятельность. В июне 1928 года в рядах ВКП(б) восстановлен.
В декабре 1934 года, в связи с убийством Кирова, из рядов ВКП(б) вновь
исключен, а в январе 1935 года осужден по процессу так называемого
"московского центра" к 8 годам тюремного заключения.
Бакаев Иван Петрович в партию вступил в 1906 году. После Октябрьской
революции на партийной работе в Петрограде. В 1925 - 1927 годах член ЦКК
ВКП(б). В ноябре 1927 года выведен из состава ЦКК, а решением XV съезда
ВКП(б) исключен из партии. В июне 1928 года в соответствии с поданным
заявлением, отвечающим требованиям XV съезда партии, в членах ВКП(б)
восстановлен. Находился на хозяйственной работе. В декабре 1933 года, в
связи с убийством Кирова, вновь исключается из партии. В январе 1935 года
был осужден по делу так называемого "московского центра" к 8 годам Тюремного
заключения.
Мрачковский Сергей Витальевич в партию вступил в 1905 году, активный
участник гражданской войны, награжден двумя орденами Красного Знамени. В
1920 - 1925 годах командующий Приуральским, а затем Западно-Сибирским
военными округами. В сентябре 1927 года за фракционную деятельность
исключен. В 1928 году восстановлен в рядах ВКП(б) и назначен начальником
строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. В 1933 году вновь
исключен из ВКП(б) в связи с делом так называемого "союза
марксистов-ленинцев" и осужден к 5 годам лишения свободы.
Тер-Ваганян Вагаршак Арутюнович в партию вступил в 1912 году. В 1917
году был секретарем Московского комитета партии. В 1918 - 1920 годах член
ВЦИК и Моссовета, затем ответственный редактор журнала "Под знаменем
марксизма", научный сотрудник Института К Маркса и Ф. Энгельса. Исключался
из партии решением XV съезда ВКП(б) за фракционную деятельность, через год
был восстановлен. В 1933 году вновь исключен из партии в связи с делом так
называемого "московского центра". В 1934 году в партии был восстановлен, а в
мае 1935 года вновь исключен и выслан в Казахстан.
Смирнов Иван Никитич в партию вступил в 1899 году. В 1918 - 1920 годах
член реввоенсовета Восточного фронта и 4-й армии, председатель Сибревкома. В
1923 - 1927 годах народный комиссар почт и телеграфа СССР. За фракционную
деятельность XV съездом ВКП(б) из партии исключен. В мае 1930 года в партии
восстановлен в связи с заявлением о прекращении оппозиционной деятельности.
В 1933 году вновь исключен из партии и по обвинению в антисоветской
деятельности осужден к 5 годам тюремного заключения.
Дрейцер Ефим Александрович в партию вступил в 1919 году. В годы
гражданской войны был комиссаром полка, бригады, дивизии. За заслуги в
гражданской войне награжден двумя орденами Красного Знамени. До ареста
работал заместителем директора завода "Магнезит" в Челябинской области. В
1928 году исключен из партии за участие в оппозиции, восстановлен в 1929
году. Вновь исключен из партии в июле 1936 года в связи с арестом по
настоящему делу.
Рейнгольд Исаак Исаевич в партию вступил в 1917 году. После Октябрьской
революции был наркомом финансов Литвы и Белоруссии, начальником управления
Наркомфина СССР. До декабря 1934 года работал заместителем наркома
земледелия СССР. В 1927 году исключен из ВКП(б) за фракционную деятельность,
восстановлен в 1928 году. В январе 1935 года Сокольническим РК ВКП(б) г.
Москвы из партии исключен как "троцкист-двурушник" (так записано в
постановлении).
Пикель Ричард Витольдович в партию вступил в 1917 году. Участник
гражданской войны. Был на советской и партийной работе в Белоруссии. Работал
в Исполкоме Коминтерна, заведовал секретариатом председателя Исполкома,
являлся членом Союза писателей. В 1927 году исключен из партии за
принадлежность к оппозиции. В 1929 году в партии восстановлен. Работал в
учреждениях культуры. Вновь был исключен из партии в июне 1936 года в связи
с арестом по настоящему делу.
Гольцман Эдуард Соломонович в партию вступил в 1903 году. После
революции находился на хозяйственной работе в Наркоме внешней торговли.
Исключен из партии в мае 1936 года в связи с арестом по настоящему делу.
Фриц-Давид, он же Круглянский Илья-Давид Израиле-вич, член Компартии
Германии. В 1926 году Исполкомом Коминтерна был направлен в Германию для
нелегальной партийной работы. В 1933 году прибыл в СССР и работал до ареста
в июне 1936 года в Исполкоме Коминтерна и консультантом в газете "Правда".
Ольберг Валентин Павлович являлся членом Компартии Германии. В 1932
году за фракционную деятельность из партии исключен. Прибыл в СССР в июне
1936 года, работал преподавателем педагогического института в г. Горьком.
Берман-Юрин Конон Борисович с 1921 по 1923 годы являлся членом
Компартии Латвии. В 1923 - 1933 годах член Компартии Германии, работник
партийных органов. В СССР прибыл в марте 1933 года с согласия ЦК КПГ. С 1933
года и до ареста в июне 1936 года являлся редактором-консультантом
иностранного отдела газеты "За индустриализацию".
Лурье Моисей Ильич, член Компартии 1ермании с 1922 года. За участие в
троцкистской оппозиции из партии исключен, но был восстановлен и работал в
Агитпропе ЦК КПГ. В марте 1932 года с ведома ЦК КПГ приехал в СССР и работал
вначале редактором в издательстве иностранных рабочих, а затем с 1933 года
профессором Московского университета.
Лурье Натан Лазаревич, член Компартии Германии, примыкал к троцкистской
оппозиции. Прибыл в СССР в 1932 году с согласия ЦК КПГ. До ареста в июне
1936 года работал главным врачом на Центральном здравпункте Челябинского
тракторного завода.
Следствие по делу велось с 5 января по 10 августа 1936 года.
С 10 по 14 августа 1936 года всем обвиняемым было объявлено об
окончании следствия. Однако со следственными материалами обвиняемые
ознакомлены не были.
Дело рассматривалось в открытом судебном заседании военной коллегии
Верховного Суда СССР с участием государственного обвинителя Прокурора СССР
Вышинского.
По приговору военной коллегии Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев,
Мрачковский, Тер-Ваганян, Смирнов были признаны виновными в том, что:
а) в соответствии с директивой Троцкого организовали объединенный
троцкистско-зиновьевский террористический центр для совершения убийства
руководителей БКП(б) и Советского правительства;
б) подготовили и осуществили 1 декабря 1934 года через ленинградскую
подпольную террористическую группу злодейское убийство Кирова;
в) создали ряд террористических групп, готовивших убийство Сталина,
Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора и Постышева.
Дрейцер, Рейнгольд, Давид (он же Круглянский), Оль-берг, Берман-Юрин,
М. И. Лурье и Н. Л. Лурье были признаны виновными в том, что, будучи якобы
членами подпольной троцкистско-зиновьевской террористической организации,
являлись активными участниками подготовки убийства руководителей партии и
правительства.
Все 16 подсудимых были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу.
Приговор приведен в исполнение 25 августа 1936 года.
Факты свидетельствуют, что после убийства Кирова и прошедших в декабре
1934 года и январе 1935 году судебных процессов над зиновьевцами по так
называемому ленинградскому и московскому "центрам" при личном участии
Сталина было подготовлено закрытое письмо ЦК ВКГТ(б) "Уроки событий,
связанных с злодейским убийством тов. Кирова", обращенное ко всем
организациям партии. В письме без всяких оснований обвиняются все бывшие
зиновьевцы в том, что они "стали на путь двурушничества, как главного метода
своих отношений с партией, стали на тот же путь, на который обычно
становятся белогвардейские вредители, разведчики и провокаторы".
В связи с этим в письме давалась прямая директива об арестах
зиновьевцев: "...в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из
партии - его надо еще арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать
мощь государства пролетарской диктатуры".
Это письмо 17 января 1935 года Сталин разослал членам Политбюро с
просьбой в тот же день обсудить и принять решение. 18 января оно было
разослано всем организациям партии.
Вскоре по отношению к бывшим зиновьевцам начались массовые репрессии,
по инициативе Сталина опросным порядком было принято решение Политбюро ЦК
ВКП(б) от 26 января 1935 года следующего содержания: "О зиновьевцах.
а) Выслать из Ленинграда 663 зиновьевца на 3 - 4 года.
б) Группу бывших оппозиционеров, членов партии в количестве 325 человек
откомандировать из Ленинграда на работу в другие районы".
В январе-феврале 1935 года органами НКВД в Ленинграде было арестовано
843 бывших зиновьевца.
В период проведения следствия над этими арестованными Сталин и Ежов
искусственно создали версию о тесной связи зиновьевцев с троцкистами, об их
совместном переходе к террору против руководителей партии и Советского
правительства и об объединении на этой основе всей их контрреволюционной
деятельности.
Указанная версия изложена в рукописи книги Ежова "От фракционности к
открытой контрреволюции", написанной в 1935 году. 17 мая 1935 года автор
направил Сталину письмо, в котором писал: "Очень прошу просмотреть
посылаемую работу. Это первая глава из книги о "зиновь-евщине", о которой я
с Вами говорил. Прошу указаний".
Ответственность за убийство Кирова в книге возлагалась на зиновьевцев,
и одновременно утверждалось об их организационной связи с троцкистами. Ежов
писал: "За все это время между зиновьевцами и троцкистами существовала
теснейшая связь. Троцкисты и зиновьевцы регулярно информируют друг друга о
своей деятельности. Нет никакого сомнения, что троцкисты были осведомлены и
о террористической стороне деятельности зиновьевской организации.
Больше того, показаниями отдельных зиновьевцев на следствии об убийстве
т. Кирова и при последующих арестах зиновьевцев и троцкистов
устанавливается, что последние тоже стали на путь террористических групп".
ЛИЧНЫЙ АРХИВ ТРОЦКОГО
После выработки версии перехода троцкистов и зиновьевцев к террору, в
середине 1935 года Ежов дал задание активизировать преследование троцкистов,
разыскать и ликвидировать якобы существующий, но пока нераскрытый центр
троцкистов.
Органы НКВД усиленно стали проводить разработку бывших троцкистов, как
находящихся на свободе, так и отбывающих заключение или ссылку.
5 января 1936 года в г. Горьком при полном отсутствии данных,
свидетельствовавших о преступной деятельности, был арестован прибывший из
Германии на постоянное жительство в СССР В. П. Ольберг. Через месяц после
ареста были получены его показания о том, что он прибыл в СССР из-за границы
якобы со специальным заданием Троцкого для ведения контрреволюционного акта
против Сталина. В качестве завербованных им террористов Ольберг, под
давлением следователей, назвал большое количество своих сослуживцев -
преподавателей и студентов Горьковского педагогического института. Все они
были арестованы.
Одновременно в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и других городах также
были произведены аресты троцкистов по обвинению в контрреволюционной и
террористической деятельности.
Всего было арестовано более 100 человек
9 февраля 1936 года заместитель наркома внутренних дел Г. Е. Прокофьев
направил местным органам НКВД следующую директиву:
"Имеющиеся в нашем распоряжении... данные показывают возросшую
активность троцкистско-зиновьевского контрреволюционного подполья и наличие
подпольных террористических формирований среди них. Ряд троцкистских и
зиновьевских групп вьщвигают идею создания единой контрреволюционной партии
и создания единого организационного центра власти в СССР-Задачей наших
органов, - говорилось далее в директиве, - является ликвидация без остатка
всего троцкист-ско-зиновьевского подполья. Немедленно приступите к
ликвидации всех... дел по троцкистам и зиновьевцам, не ограничиваясь
изъятием актива, направив следствие на вскрытие подпольных
контрреволюционных формирований, всех организационных связей троцкистов и
зиновь-евцев и вскрытие террористических групп".
После этого репрессии в отношении бывших троцкистов усилились.
Количество арестованных к апрелю 1936 года достигло 508 человек
Уже 23 февраля 1936 года Прокофьев докладывал Сталину о том, что в
Москве арестована группа бывших троцкистов: А. И. Шемелев, политредактор
Главлита, И. И. Трусов, беспартийный, литературный сотрудник Комакаде-мии, и
другие.
При обыске у Трусова был обнаружен и изъят личный архив Троцкого
периода 1927 года. На сообщении об архиве Сталин наложил следующую
резолюцию: "Молото-ву, Ежову. Предлагаю весь архив и другие документы
Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада ПБ, а допрос арестованных
вести НКВД совместно с т. Ежовым". (27 февраля 1936 года это предложение
Сталина было оформлено постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), принятым
опросом).
В марте 1936 года Ягода доложил Сталину о ходе ликвидации троцкистского
подполья и выявления террористических групп. Одновременно он внес
предложение: троцкистов, якобы причастных к террору, предать суду и,
применив к ним закон от 1 декабря 1934 года, всех расстрелять.
В связи с этим 31 марта 1936 года Сталин поручил Ягоде и Вышинскому
дать более конкретный проект предложения о троцкистах, оформив это поручение
следующим решением Политбюро ЦК: "Всех арестованных НКВД троцкистов,
уличенных следствием в причастности к террору, предать суду военной коллегии
Верховного Суда с применением к ним в соответствии с законом от 1.12.1934
года расстрела. Обязать НКВД и Прокуратуру Союза по окончании следствия
представить список лиц, подлежащих суду по закону 1.12.1934 года".
На месте была дана соответствующая директива НКВД, в которой
указывалось:
"Основной задачей наших органов на сегодня является немедленное
выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их
организационных центров и связей, разоблачение и репрессирование всех
троцкистов-двурушников... Следствие по всем ликвидационным троцкистским
делам ведите максимально быстро, ставя основной задачей следствия вскрытие и
разгром всего троцкистского подполья, обнаружение и ликвидацию
организационных центров, выявление и пресечение всех каналов связей с
закордонным троцкистским руководством".
Одновременно с выявлением "троцкистского центра" органы НКВД проводили
активную работу, чтобы доказать тезис об объединении троцкистов с
зиновьевцами в совместной террористической деятельности.
При допросах арестованных широко использовался вымышленный донос,
согласно которому, по рассказам Смирнова, в 1932 году после переговоров
между Каменевым, Тер-Ваганяном и Ломинадзе был создан объединенный центр,
куда якобы вошли Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Мрачковский, Ломинадзе и
Шацкин.
Выполняя личные указания Сталина о разработке более конкретных мер по
усилению борьбы с троцкистами, Ягода и Вышинский 10 июня 1936 года
представили ему список троцкистов в количестве 82 человек, якобы причастных
к террору, и внесли предложение о предании их суду военной коллегии по
закону от 1 декабря 1934 года как участников антисоветской террористической
организации.
В письме ставился вопрос о предании суду по этому закону Зиновьева и
Каменева, якобы организаторов террора, не выдавших на следствии и в суде по
процессу так называемого "московского центра" террористов, продолжавших
подготовку убийства руководителей ВКП(б).
Однако Сталин не согласился с организацией процесса только над одними
троцкистами. В июне 1936 года он через Ежова дал указание органам НКВД
подготовить общий процесс и над троцкистами, и над зиновьевцами.
С этого времени следствие о троцкистах получило новое направление -
началась активная работа по фабрикации дела об объединенном
троцкистско-зиновьевском центре. Как она велась, кто ее направлял, можно
представить из выступления заместителя наркома внутренних дел Агранова на
совещании актива ГУКБ НКВД, которое происходило 19 - 21 марта 1937 года
(цитируется по исправленной стенограмме).
"Агранов: Я хочу рассказать, как удалось поставить на верные рельсы
следствие по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра.
Неправильную антипартийную линию в этом деле занимали Ягода и Молчанов.
Молчанов определенно пытался свернуть это дело, еще в апреле 1936 года
упорно доказывая, что раскрытием террористической группы Шемелева, Сафонова
и Ольберга, связанных с И.Н. Смирновым, можно ограничиться, что это и есть
троцкистский центр, а все остальные никакого отношения к делу не имеют...
Молчанов старался опорочить и тормозить следствие по делам террористических
организаций, которые были раскрыты Ленинградским и Московским
управлениями...
При таком положении вещей полное вскрытие и ликвидация троцкистской
банды была сорвана, если бы в это дело не вмешался ЦК (Сталин).
А вмешался он следующим образом... По моему возвращению после болезни
Ежов вызвал меня к себе на дачу. Надо сказать, что это свидание носило
конспиративный характер. Ежов передал указание Сталина на ошибки,
допускаемые следствием по делу троцкистского центра, и поручил принять меры,
чтобы вскрыть троцкистский центр, выявить явно невскрытую террористическую
банду и личную роль Троцкого в этом деле.
Ежов поставил вопрос таким образом, что либо он сам созовет оперативное
совещание, либо мне вмешаться в это дело. Указания Ежова были конкретны и
дали правильную исходную нить к раскрытию дела.
Именно благодаря мерам, принятым на основе этих указаний Сталина и
Ежова, удалось вскрыть зиновьевско-троцкистский центр.
Однако развертывание следствия на основе новых данных проходило далеко
не гладко. Прежде всего глухое, но упорное сопротивление оказывал Молчанов,
который старался это дело свернуть.
Пришлось обратиться к очень важным материалам, которые имелись в
Управлении НКВД по Московской области в связи с показаниями Дрейцера, Пикеля
и Э... (Эстер-ман). Это дало возможность сдвинуть следствие на новые
рельсы".
Действительно, после состоявшегося между Ежовым и Аграновым разговора
последний сам включился в следственную работу по созданию дела об
объединенном центре.
23 июля 1936 года Агранов лично, в присутствии ответственных работников
НКВД Радзивиловского, Якубовича и Симановского, произвел повторный допрос
троцкиста Дрейцера и бывшего зиновьевца Пикеля и сумел получить от них
показания о том, что объединенный центр троцкистов и зиновьевцев был
образован на террористической основе.
О том, что полученные Аграновым показания от Дрейцера и Пикеля являлись
ложными и вынужденными, свидетельствуют высказывания по этому поводу самого
Агранова и заместителя начальника управления НКВД по Московской области А.
П. Радзивиловского. В заявлении на имя Ежова от 20 декабря 1936 года
Радзивиловский сообщал, что троцкист Дрейцер доставлен в Москву для допросов
в мае 1936 года, а зиновьевец Пикель был арестован несколько позже.
Здесь же Раздивиловский пишет: "Исключительно тяжелая работа в течение
трех недель над Дрейцером и Пике-лем привела к тому, что они начали давать
показания".
Когда же показания Дрейцера и Пикеля были доложены Ягоде, то он,- как
сообщал уже в 1937 году Агранов, на показаниях о существовании московского
троцкистско-зиновьевского центра написал "неверно", а на показаниях о том,
что якобы Дрейцер получил от Троцкого директиву об убийстве руководителей
ВКП(б) и правительства, он написал "неправда" или просто "ложь". Об этом же
говорил Ежов на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году, заявив,
что показания Дрейцера, Фрица-Давида, Лурье и всех других Ягода считал
чепухой и на протоколах допросов писал: "чепуха", "ерунда" "не может быть".
Несмотря на очевидную несостоятельность полученных от Е. А. Дрейцера и
Р. В. Пикеля показаний, они были положены в основу создания дела по
объединенному центру, и, как заявил Агранов, "это дало возможность, включив
в следствие ряд новых работников, поставить дело на новые рельсы".
СОВЕТСКОМУ СЛЕДСТВИЮ
ЛАЙКОВЫЕ ПЕРЧАТКИ
ПРОТИВОПОКАЗАНЫ
Вскоре после этого следствие добилось необходимых признательных
показаний от всех обвиняемых.
Об изложенных выше обстоятельствах возникновения дела об объединенном
троцкистско-зиновьевском центре свидетельствует также выступление Ежова на
февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году (цитируется по
исправленной стенограмме):
Ежов: "Когда только началось следствие по этому делу..."
Сталин: "По какому делу?"
Ежов: "По делу раскрытия троцкистско-зиновьевского объединенного
центра, оно началось с конца декабря 1935 года (первая записка была в 1935
году). В 1936 году оно начало понемножку разворачиваться, затем первые
материалы поступили в Центральный Комитет, и, собственно говоря, цель-то
поступления этих материалов в Центральный Комитет, как теперь раскрывается,
была, поскольку напали на след эмиссара Троцкого, а затем обнаружили центр в
лице Шемелева, Эстермана и других, - цель была вообще свернуть это дело.
Тов. Сталин правильно тогда учуял в этом деле что-то неладное и дал
указание продолжать его, и, в частности, для контроля следствия назначили от
Центрального Комитета меня.
Я имел возможность наблюдать все проведение следствия и должен сказать,
что Молчанов все время старался свернуть это дело: Шемелева и Ольберга
старался представить как эмиссаров-одиночек, провести процесс или суд и на
этом кончить, и только.
Совершенно недопустимо было то, что все показания, которые давались по
Московской области Дрейцером, Пикелем, Эстерманом, т.е. главными
закоперщиками, эти показания совершенно игнорировались, разговорчики были
такие: какой Дрейцер, какая связь с Троцким, какая связь с Седовым, с
Берлином, что за чепуха, ерунда и т.д.
Словом, в этом духе были разговоры, и никто не хотел ни Дрейцера, ни
Эстермана, ни Пикеля связывать со всем этим делом. Такие настроения были".
Выступая на упоминавшемся совещании актива ГУГБ НКВД, Ежов указывал,
что аресты этих лиц производились при отсутствии материалов об их преступной
деятельности и что "следствие вынуждено ограничиваться тем, что оно нажимает
на арестованного и из него выжимает". И, как он выражался, арестованных
"брали на раскол".
Установлено, что следователи НКВД в целях получения признаний в
проведении преступной деятельности применяли к арестованным незаконные меры
воздействия. Из многочисленных заявлений арестованных, написанных ими во
время ведения следствия, видно, какие методы применяли следователи на
допросах и какими путями добивались ложных показаний. Так, Ольберг после
первых двух допросов 27 января 1936 года написал следователю заявление
следующего содержания:
"После Вашего последнего допроса 21.1. меня охватил отчего-то ужасный,
мучительный страх смерти. Сегодня я уже несколько спокойнее. Я, кажется,
могу оговорить себя и сделать все, лишь бы положить конец мукам. Но я явно
не в силах возвести на самого себя поклеп и сказать заведомую ложь, т.е. что
я троцкист, эмиссар Троцкого и т.д. Я приехал в Союз по собственной
инициативе, теперь - в тюрьме уже я понял, что это было сумасшествие,
преступление. Горько раскаиваюсь в нем. Я сделал несчастными не только себя,
но и жену мою, брата. Теперь я понял, до чего неправилен был мой шаг, т.е.
приезд в СССР по неверным данным и сокрытие моего троцкистского прошлого".
На следующий день Ольберг обратился с новым заявлением, в котором
говорилось:
"Очень прошу вызвать меня сегодня к себе. Кроме других вопросов, я хочу
назвать имена лиц, которые смогут подтвердить мою невиновность в
инкриминируемом мне обвинении".
Расследований этих заявлений не производилось, и от суда они были
скрыты. Сам же Ольберг впоследствии во всех предъявленных ему обвинениях на
допросах стал признавать себя виновным.
Смирнов 8 мая 1936 года в знак протеста против методов следствия
объявил голодовку, которая длилась 13 дней.
Тер-Ваганян, протестуя против необоснованного ареста, дважды объявлял
голодовку, а затем порезал себе палец и кровью написал заявление:
"Тов. Берман. Прошу сегодня все мои письма Сталину и Ягоде отправить.
Потеряв надежду добиться выполнения Вами своего слова, с 12 часов перестал
пить".
В письме Сталину он писал о том, что решил покончить жизнь
самоубийством:
"Я обвиняюсь в терроре. Меня обвиняют в соучастии в подготовке
террористических групп на основании показаний лиц, прямо причастных к этому
делу. Люди эти клевещут, клевещут подло, мерзко, бесстыдно, их клевета шита
белыми нитками, не стоит большого труда ее обнажить, мотив творцов этой лжи
прозрачный. Тем не менее! Против этой очевидной лжи я бессилен....Клянусь
священной памятью Ленина, я не имел никогда никакого отношения к
террористическим речам и делам контрреволюционных бандитов и каннибалов...".
Это письмо Тер-Ваганяна не было доведено до сведения суда, а 10 августа
1936 года после просмотра обвинительного заключения, за 9 дней до начала
судебного процесса, Сталин включил Тер-Ваганяна в число обвиняемых по
данному процессу как одного из активных организаторов объединенного
троцкистско-зиновьевского центра.
А. Н. Сафонова - бывшая жена И. Н. Смирнова, выступавшая по данному
делу в качестве свидетеля (впоследствии осужденная за троцкистскую
деятельность), в своем объяснении от 14 июня 1956 года в КГБ СССР и
Прокуратуру СССР сообщила, что ею и другими обвиняемыми на следствии и в
суде были даны ложные показания. Она указывает, что во время допросов
работники НКВД применяли методы морального воздействия, требовали показаний
о преступной деятельности, якобы необходимых в интересах партии.
"Вот под знаком этого понимания, - указывала Сафонова, - что этого
требует партия и мы обязаны головой ответить за убийство Кирова, мы пришли к
даче ложных показаний, не только я, но и все другие обвиняемые".
Вместе с тем она сообщила о том, что следователь угрожал ей, заявляя,
что если она будет упорствовать в даче показаний, то он примет меры к аресту
ее сестры, высылке ее детей, а также применит к ней физические меры
принуждения. Следователь, сообщала Сафонова, говорил, что показания, которые
ей называют в процессе следствия, она должна подтверждать независимо от
того, верны они или нет, потому что это так надо для партии.
"Так было на предварительном следствии, - писала Сафонова, - а на суде
это усугублялось присутствием иностранных корреспондентов, и все мы, зная,
что последние могут использовать наши показания во вред советскому
государству, не могли сказать правду". В результате воздействия
следователей, заявляла Сафонова, ее показания, а также показания
Мрачковского, Зиновьева, Каменева, Евдокимова и Тер-Ваганяна, которые они
дали на предварительном следствии и в суде, на 90 процентов не соответствуют
действительности.
Методы, которыми пользовались следователи, особенно ярко видны из
заявления Шацкина, написанного им 22 октября 1936 года на имя Сталина.
Шацкин был арестован по обвинению в принадлежности к объединенному
троцкист-ско-зиновьевскому центру. В заявлении он сообщил, что ему
предъявлено тягчайшее обвинение в причастности к террористическому заговору,
в чем он неповинен.
"Не оспаривая законности подозрения следствия и понимая, что следствие
не может верить на слово, я все же считаю, - писал Шацкин, - что следствие
должно тщательно и объективно проверить имеющиеся, по словам следствия,
соответствующие показания. Фактически следствие лишило меня элементарных
возможностей опровержения ложных показаний. Лейтмотив следствия: "Мы вас
заставим признаться в терроре, а опровергать будете на том свете".
Далее Шацкин пишет:
"Вот как допрашивали меня. Главный мой следователь Геднин составил
текст моего признания в терроре на четырех страницах (причем включил в него
разговоры между мной и Ломинадзе, о которых у него никаких, в том числе и
ложных, данных быть не может). В случае отказа подписать это признание мне
угрожали: расстрелом без суда или после пятнадцатиминутной формальной
процедуры заседания военной коллегии в кабинете следователя, во время
которой я должен буду ограничиваться только односложными ответами "да" и
"нет", организованным избиением в уголовной камере Бутырской тюрьмы,
применением пыток, ссылкой матери и сестры в Колымский край. Два раза мне не
давали спать по ночам: "пока не подпишешь". Причем во время одного сплошного
двенадцатичасового допроса ночью следователь командовал: "Встать, очки
снять! - и, размахивая кулаками перед моим лицом - Встать! Ручку взять!
Подписать!" - и т.д. Я отнюдь не для того привожу эти факты, чтобы
протестовать против них с точки зрения абстрактного гуманизма, а хочу лишь
сказать, что такие приемы после нескольких десятков допросов, большая часть
которых посвящена ругательствам, человека могут довести до такого состояния,
при котором могут возникнуть ложные показания. Важнее, однако, допросов:
следователь требует подписания признания именем партии и в интересах
партии".
К осени 1936 года фальсификация протоколов допросов стала более
откровенной. Была введена система составления парадных протоколов - после
ряда допросов в отсутствие арестованного составлялся протокол, печатался на
машинке и в таком виде давался арестованному на подпись.
3 марта 1937 года на Пленуме ЦК ВКП(б) Ежов заявил (цитируется по
исправленной стенограмме):
"Я должен прямо сказать, что существовала такая практика: прежде чем
протокол давать на подпись обвиняемому, его вначале просматривал
следователь, потом передавал начальству повыше, а важные протоколы доходили
даже до наркома. Нарком вносил указания, говорил, что надо записывать так, а
не эдак, а потом протокол давали подписывать обвиняемому".
Все следователи обязаны были знакомиться с массой признательных
показаний о терроре и на этой основе формировать свое "правосознание". Мысль
о терроре вколачивалась в сознание всех работников. Систематические внушения
об опасности, якобы со всех сторон угрожающей жизни Сталина, вызвали
напряженное состояние, которое нарастало с каждым днем. Ежов непосредственно
осуществлял контроль за следствием по делу объединенного центра, ходил на
допросы и, как говорили тогда, "завинчивал гайки".
Арестованные подвергались длительным ночным допросам. По настоятельному
требованию Ежова следствие не должно было вестись в "лайковых перчатках", он
заставлял "не церемониться с троцкистами".
По сути провокационную роль при расследовании дел сыграл Вышинский. На
совещаниях, проявляя крайнюю суровость по отношению к следователям, он
призывал добиваться прямых показаний от арестованных о терроре. При анализе
показаний требовал более острых политических выводов и обобщений, а по
существу - фальсификации дел.
Бывший сотрудник НКВД Г. С. Люшков, принимавший активное участие в
расследовании дела, бежав в 1938 году за границу, сделал там следующее
заявление:
"Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом,
так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и
терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к
Сталину... Таковы непосредственные причины моего побега из СССР, но ими
только дело не исчерпывается.
Имеются и более важные и фундаментальные причины, которые побудили меня
так действовать. Это то, что я убежден в том, что ленинские принципы
перестали быть основой политики партии. Я впервые почувствовал колебания со
времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 года. Этот случай был
фатальным для страны так же, как и для партии. Я был тогда в Ленинграде. Я
не только непосредственно занимался расследованием дела об убийстве Кирова,
но и активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся
после кировского дела под руководством Ежова. Я имел отношение к следующим
делам:
1. Дело так называемого ленинградского террористического центра в
начале 1935 года.
2. Дело террористического центра о заговоре против Сталина в Кремле в
1935 году.
3. Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра
в августе 1936 года.
Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все
эти мнимые заговоры никогда не существовали, и все они были преднамеренно
сфабрикованы.
Николаев, безусловно, не принадлежал к группе Зиновьева. Он был
ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы
стать историческим героем. Это явствует из его дневника.
На процессе, проходившем в августе 1936 года, обвинения в том, что
троцкисты через Ольберга были связаны с германским гестапо, обвинения против
Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев
были связаны с так называемым "правым центром" через Томского, Рыкова и
Бухарина, - полностью сфабрикованы.
Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков и Бухарин и многие другие были
казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике.
Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с
делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей посредством
фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и
террористических организаций. Так Сталин избавлялся всеми мерами от
политических противников и от тех, кто может стать ими в будущем.
Дьявольские методы Сталина приводили к падению даже весьма искушенных и
сильных людей. Его мероприятия породили много трагедий.
Это происходило не только благодаря истерической подозрительности
Сталина, но и на основе его твердой решимости избавиться от всех троцкистов
и правых, которые являются политическими оппонентами Сталина и могут
представить собой политическую опасность в будущем...".
Таким образом, признательные показания обвиняемых на следствии и в суде
о принадлежности к объединенному центру и в проведении террористической
деятельности объясняются применением к арестованным незаконных методов
следствия.
Кроме того, Зиновьев, Каменев, Тер-Ваганян и другие, подвергавшиеся уже
ранее репрессиям - неоднократным арестам, допросам, одиночным камерам,
ссылкам, тюремному заключению, в период следствия и суда по настоящему делу
находились в подавленном моральном и физическом состоянии.
РЕВОЛЬВЕР У ТЕРРОРИСТА УКРАЛИ ЖИГАНЫ
Доведенные до морального и физического истощения, заключенные стали к
обвинениям относиться безразлично и потому признавать их. Характерным в этом
смысле является признание своей вины Каменевым.
Когда в судебном заседании Вышинский сделал вывод о том, что Каменев,
как один из организаторов объединенного троцкистско-зиновьевского центра,
вынужден был признать себя виновным в террористической деятельности,
оказавшись перед стеной улик, то в ответ на это Каменев заявил, что признал
себя виновным не потому, что против него имелись улики, а... "потому, что,
будучи арестованным и обвиненным в этом преступлении, я его признал".
Характерны и показания в судебном заседании Смирнова.
Вышинский: "Когда же Вы вышли из "центра"?".
Смирнов: "Я не собирался выходить, не из чего было".
Вышинский: "Центр существовал?"
Смирнов: "Какой там центр?"
О моральном и физическом истощении Зиновьева свидетельствуют его
тюремные письма. В записях, обращенных к Сталину, он писал 10 апреля 1935
года: "Еще в начале января 1935 года в Ленинграде в ДПЗ секретарь ЦК тов.
Ежов, присутствовавший при одном из моих допросов, сказал мне: "Политически
Вы уже расстреляны".
Я знаю, что и физическое мое существование во всяком случае кончается.
Один я чувствую и знаю, как быстро и безнадежно иссякают мои силы с каждым
часом, да и не может быть иначе после того, что со мной случилось..."
14 апреля 1935 года: "При всех обстоятельствах мне осталось жить во
всяком случае очень недолго: вершок жизни какой-нибудь, не больше.
Одного я должен добиться теперь: чтобы об этом последнем вершке
сказали, что я осознал весь ужас случившегося, раскаялся до конца, сказал
Советской власти абсолютно все, что знал, порвал со всем и со всеми, кто был
против партии, и готов был все, все, все сделать, чтобы доказать свою
искренность. В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не
враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это...
Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов
Политбюро - на портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу,
неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом,
что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение,
снисхождение".
1 мая 1935 года: "Ну где взять силы, чтобы не плакать, чтобы не сойти с
ума, чтобы продолжать жить..."
6 мая 1935 года: "Если бы я мог надеяться, что когда-нибудь мне будет
дано хоть в малой степени загладить свою вину. В тюрьме со мной обращаются
гуманно, меня лечат и т.д. Но я стар, я потрясен. За эти месяцы я состарился
на 20 лет. Силы на исходе... Помогите. Поверьте. Не дайте умереть в тюрьме.
Не дайте сойти с ума в одиночном заключении".
10 июля 1935 года Зиновьев обращается с запиской в НКВД: "Товарищи!
Родные! Дело не только в лишении свободы, болезнях и прочее. Дело прежде
всего в моральном факторе. Я убит. Я совершенно убит. И хоть некоторое время
я мог бы протянуть только в концлагере с возможностью работы и
передвижения".
Будучи доставлен из Челябинской тюрьмы в Москву в качестве обвиняемого
по настоящему делу, Зиновьев 12 июля 1936 года пишет Сталину письмо:
"Состояние мое совсем плохое. Я боюсь, что не доеду. Горячая просьба: издать
мою книгу, написанную в Уральске. Она не кончена (не успел), но все-таки
главное сказано. Писал ее кровью сердца. И еще, если смею просить: о семье
своей, особенно о сыне. Вы знали его мальчиком. Он талантливый марксист, с
жилкой ученого. Помогите им. Всей душой теперь Ваш Г. Зиновьев".
И, наконец, за день до суда, 18 августа 1936 года Зиновьев пишет, что в
связи с постановленными ему следствием вопросами он просит добавить к своим
предыдущим показаниям ряд дополнительных данных о якобы проводившейся
террористической деятельности объединенным центром.
Получение подобного письма от Зиновьева за день до суда свидетельствует
о том, что до последнего момента работники НКВД постоянно воздействовали на
него, с тем чтобы он не имел возможности отказаться от данных им ранее
показаний.
В тяжелом физическом и моральном состоянии находился и Мрачковский. 23
апреля 1936 года его жена писала в НКВД, что состояние Мрачковского тяжелое,
врачи нашли у него заболевание нервов и нервных узлов. Но, несмотря на
тяжелое болезненное состояние Мрачковского и длительное его пребывание в
больнице, следователи НКВД производили допросы и добивались от него нужных
им показаний. Из материалов следственного дела видно, что из 7 протоколов
допросов, имеющихся в деле, б протоколов были заранее заготовлены и
отпечатаны на машинке.
Все эти протоколы Мрачковским подписаны без единой помарки. Только на
вопрос о связях с заграничным троцкистским центром он отвечал: "Я прошу
предъявить мне Ваши доказательства существования связи нашей организации с
Л. Троцким".
Как показывают имеющиеся материалы, Сталин постоянно оказывал
воздействие на ход предварительного следствия и судебного процесса. Еще до
окончания следствия и начала судебного процесса в местные партийные комитеты
29 июля 1936 года от имени ЦК ВКП(б) было послано закрытое письмо "О
террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного
блока". В этом письме утверждалось, что Зиновьев и Каменев якобы были не
только вдохновителями террористической деятельности против руководителей
партии и правительства, но и авторами прямых указаний об убийстве Кирова.
"Равным образом, - говорится в письме, - считается теперь
установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую практику в
прямом блоке с Троцким и троцкистами". Далее в письме утверждалось, что
"Сергей Миронович Киров был убит по решению объединенного центра
троцкистско-зиновьевского блока... Объединенный центр
троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока своей основной и главной
задачей ставил убийство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова,
Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Постышева".
Установлено, что в конце июля 1936 года Ежов проект этого письма
направил Сталину со следующей запиской: "Тов. Сталину. Посылаю проект
Закрытого письма ЦК ВКП(б) ко всем организациям партии о террористической
деятельности троцкистско-зиновьевско-каменевской контрреволюционной группы.
Для перепроверки изложенных в письме фактов я их зачитал тт. Агранову и
Молчанову".
В сохранившемся машинописном экземпляре проекта этого письма и в его
сигнальном типографском экземпляре имеются многочисленные исправления и
добавления, сделанные рукой Сталина.
В проекте письмо носило название "О террористической деятельности
троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока". То есть повысил меру
ответственности обвиняемых как участников якобы вполне организованного
блока. На 2 странице проекта письма предложение "...до конца не были еще
вскрыты все факты подлой контрреволюционной белогвардейской деятельности
троцкистско-зи-новьевско-каменевской группы" он переделал следующим образом:
"..до конца не были еще вскрыты все факты подлой контрреволюционной
белогвардейской деятельности зиновьевцев, равно как не была вскрыта роль
троцкистов в деле убийства тов. Кирова".
На этой же странице Сталин вписывает новое предложение: "Равным образом
считается установленным, что зиновьевцы проводили свою террористическую
практику в прямом блоке с Троцким и троцкистами".
На 14 странице проекта предложение "объединенный центр
троцкистско-зиновьевско-каменевской контрреволюционной группы своей основной
и главной задачей ставил убийство товарища Сталина" также было изменено и
стало выглядеть так: "объединенный центр троцки-стско-зиновьевского
контрреволюционного блока своей основной и главной задачей ставил убийство
товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова,
Косиора, Постышева".
Указанное письмо предопределило дальнейший ход следствия и судебного
процесса, которые велись в направлении закрепления выдвинутых в нем
утверждений об организации в 1932 году и существовании до 1936 года
объединенного троцкистско-зиновьевского центра и якобы проводившейся им
террористической деятельности.
Кроме того, для Вышинского и Ульриха (председателя военной коллегии
Верховного Суда СССР) это письмо явилось основой для составления
обвинительного заключения и приговора суда. Все содержавшиеся в письме
утверждения - об объединении троцкистов с зиновьев-цами, об убийстве Кирова
и об организации террористических актов против руководителей ВКП(б) и
Советского правительства - были перенесены в обвинительное заключение и в
приговор.
Первый вариант обвинительного заключения Вышинским был составлен сразу
же после появления этого закрытого письма. 7 августа 1936 года, еще задолго
до окончания расследования по делу, Вышинский по требованию Сталина
представил ему этот вариант с числом обвиняемых в 12 человек
Корректируя его, Сталин зачеркнул в показаниях обвиняемых Зиновьева,
Мрачковского и Бакаева оценки положения в партии и стране. В текст
обвинительного заключения он внес ряд поправок и изменений. Так, в
предложение "...было осуществлено 1 декабря 1934 года по прямому указанию Л.
Троцкого и под непосредственным руководством объединенного центра злодейское
убийство тов. С. М. Кирова" Сталин вписал: "по прямому указанию Г. Зиновьева
и Л. Троцкого...". На полях 16 страницы проекта дважды дописал фамилию
Лурье.
В соответствии с указанием этот текст обвинительного заключения
Вышинским переделан, и в новом его варианте в качестве обвиняемых уже
значились, кроме упомянутых ранее 12 обвиняемых, М. И. Лурье иН.Д Лурье.
Что касается обвинительного заключения, он назывался как один из
троцкистов, якобы переброшенных из Германии в СССР для совершения
террористических актов. Однако о привлечении его в качестве обвиняемого по
делу объединенного центра вопрос не ставился. Н. Л. Лурье в первом случае
вообще не упоминался. Как установлено, М.И. Лурье и Н. Д. Лурье в 1932 году
прибыли в СССР с согласия ЦК Компартии Германии, и данных о какой-либо их
антисоветской деятельности у следствия вообще не имелось. Несмотря на это, в
новом тексте обвинительного заключения им были предъявлены обвинения как
руководителям групп, готовивших террористические акты.
Исправленный текст обвинительного заключения с числом обвиняемых уже не
12, а 14 человек 10 августа 1936 года вновь был представлен Сталину.
После просмотра текст был опять переделан, и в качестве обвиняемых,
кроме названных ранее лиц, в него были включены Евдокимов и Тер-Ваганян. Оба
они стали проходить в качестве активных членов объединенного центра. В ранее
представлявшихся проектах обвинительных заключений от 7 и 10 августа 1936
года в составе объединенного троцкистско-зиновьевского центра их имен не
было, а Евдокимов до 10 августа 1936 года вообще по делу не допрашивался.
Кагановичу, замещавшему Сталина на время его отпуска, неоднократно
представлялись на согласование составленные до окончания судебного заседания
председателем военной коллегии Верховного Суда Ульрихом различные варианты
проектов приговора по делу.
После рассмотрения Кагановичем последнего варианта приговора в него
были вновь внесены поправки. На 3 странице в числе лиц, над которыми якобы
готовились террористические акты, Каганович внес собственную фамилию, а на 7
странице дописал фамилию Орджоникидзе.
Вносимые Сталиным и Кагановичем произвольные изменения в тексты
обвинительного заключения и приговора свидетельствуют о том, что исход дела
и судьба лиц, привлеченных к уголовной ответственности по нему, были
предопределены задолго до суда.
Согласно сфабрикованным обвинениям, основой для создания так
называемого объединенного центра послужили показания о получении из-за
границы указаний Троцкого о терроре. Однако эти показания никакими
документальными доказательствами и другими объективными данными не
подтверждались. Более того, в силу их надуманности они противоречивы и
неконкретны.
В подтверждение вывода о переходе троцкистов и зи-новьевцев к тактике
террора против руководителей ВКП(б) в обвинительной речи Вышинского
содержится ссылка на открытое письмо Троцкого в Президиум ЦИК СССР,
опубликованное 1 марта 1932 года в издававшемся за границей бюллетене.
В письме Троцкий пишет о необходимости осуществить завещание Ленина -
убрать Сталина. Эта ссылка не может быть принята во внимание буквально как
доказательство. К тому же Троцкий в статье, опубликованной в бюллетене 15
октября 1932 года, разъяснил этот свой тезис, заявив, что лозунг убрать
Сталина не означает его физического устранения...
Никаких других данных о террористических директивах Троцкого, кроме
показаний осужденных, в распоряжении следствия и суда не имелось.
Показания же осужденных, как отмечалось выше, являются
несостоятельными, противоречивыми, сделанными явно по подсказке следствия.
В материалах обвинения утверждается, что объединенный
троцкистско-зиновьевский центр создан с целью террора против руководителей
ЦК ВКП(б) и Советского правительства. В соответствии с этим положением во
время следствия работники НКВД получили от арестованных показания о том, что
в различных городах Советского Союза, в том числе в Москве, Ленинграде и
Горьком, а также в Красной Армии были созданы многочисленные
террористические организации с целью убийства Сталина и других руководителей
партии и Советского правительства.
На основании этого в 1936 году было арестовано и расстреляно более 160
человек, якобы принимавших участие по заданию объединенного центра в
подготовке террористических актов. Несмотря на применение к арестованным
незаконных мер воздействия, многие из них виновными себя не признали.
Как установлено, эти дела "террористов" созданы были искусственно.
В качестве обвиняемых по делу были также привлечены прибывшие в 1932 -
1935 годах в СССР Берман-Юрин, Фриц-Давид (И.-Д. И. Круглянский), М. И.
Лурье и Н. Л. Лурье.
Несмотря на то, что они не состояли в контактах с обвиняемыми по так
называемому объединенному троц-кистско-зиновьевскому центру, они тем не
менее были осуждены по одному делу с Зиновьевым, Каменевым, Смирновым и
другими. Все они обвинялись в том, что будто бы по заданию Троцкого прибьши
в СССР с целью совершения террористических актов. На следствии и в суде они
признали себя виновными в террористической деятельности, однако их показания
также содержат в себе явные противоречия, они неконкретны и неправдоподобны.
Перед отъездом в СССР, показывали Берман-Юрин и Фриц-Давид, в марте
1933 года они в Копенгагене якобы встречались с Троцким, который дал им
задание убить Сталина. Однако в списках лиц, посетивших Троцкого в
Копенгагене, Берман-Юрин и Фриц-Давид не значатся.
М. И. Лурье тоже показывал, что в марте 1933 года перед поездкой из
Берлина в Москву он получил указание Троцкого о подготовке убийства Сталина.
М. И. Лурье также говорил,.что по прибытии в Москву он лично давал указание
Н. Л. Лурье о подготовке этого террористического акта.
В свою очередь и Н. Л. Лурье давал показания, что является террористом
и собирался убить Сталина, Орджоникидзе и Кагановича. Но и эти показания М.
И. Лурье и Н. Л. Лурье не соответствовали действительности.
М. И. Лурье на допросах предъявленное обвинение в терроре длительное
время категорически отрицал, а затем начал говорить об активной подготовке
терактов совместно с Н. Л. Лурье.
Н. Л. Лурье на допросах в июне 1936 года показывал, что, будучи членом
Компартии Германии в 1927 - 1929 годах, разделял троцкистские взгляды, а с
апреля 1932 года до июля 1933 года состоял в троцкистской организации в
Москве, но террористических взглядов не поддерживал. Однако на допросе 10
июля 1936 года Н. Л. Лурье вдруг дал показания, что в Москве готовил
террористические акты против Сталина и Ворошилова, а в Челябинске, где он
работал врачом, готовился убить Орджоникидзе и Кагановича в случае их
приезда на Челябинский тракторный завод. Далее Н. Л. Лурье показал, что он 5
раз с револьвером приезжал из Челябинска в Москву, надеясь встретить
кого-либо из руководителей партии и правительства и совершить против них
террористический акт. Револьвер же, как говорил Н. Л. Лурье, при последнем
приезде в Москву у него был похищен вместе с чемоданом.
Он также показывал, что в 1936 году имел поручение от М. И. Лурье убить
в Ленинграде на первомайской демонстрации А. А. Жданова, но совершить этот
акт не смог, так как во время демонстрации проходил в колонне далеко от
трибуны.
По показаниям Н. Л. Лурье, он четыре года пытался совершить убийство
кого-либо из руководителей ЦК ВКП(б) и Советского правительства, однако
никакого оружия у него обнаружено не было, и вопрос о якобы имевшихся у него
пистолетах органами НКВД не выяснялся.
Таким образом, после 1927 года бывшие троцкисты и зиновьевцы
организованной борьбы с партией не проводили, между собой ни на
террористической, ни на другой основе не объединялись, а дело об
объединенном троцкистско-зиновьевском центре искусственно создано органами
НКВД по прямому указанию и при непосредственном участии Сталина.
Выдвинутые по делу обвинения об организации объединенным центром
убийства Кирова и о подготовке его участниками террористических актов против
Сталина и других руководителей партии и правительства являются абсолютно
несостоятельными.
Также несостоятельны обвинения против Бермана-Юри-на, Фрица-Давида
(И.-Д И. Круглянского), Ольберга, М.И. Лурье и НЛ. Лурье, якобы приехавших
из-за границы по заданию Троцкого и занимавшихся на территории СССР
контрреволюционной террористической деятельностью.
ЗАКРЫТОЕ ПИСЬМО ЦК
Закрытое письмо ЦК ВКП(б) "О террористической деятельности
троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока" обкомам, крайкомам, ЦК
нацкомпартий, горкомам, райкома ВКП(б)" было напроавлено 18 января 1935
года. Оно гласило об уроках событий, связанных со "злодейским убийством"
Кирова.
В письме сообщалось, что убийство Кирова, как это установлено судом и
следствием, совершено ленинградской группой зиновьевцев, именовавшей себя
"ленинградским центром". В письме говорилось также о том, что "идейным и
политическим руководителем ленинградского центра был московский центр
зиновьевцев, который не знал, по-видимому, о готовившемся убийстве тов.
Кирова, но наверное знал о террористических настроениях "ленинградского
центра" и разжигал эти настроения.
Как известно, тогда Зиновьев и Каменев признали свою вину только в
разжигании террористических настроений, заявив, что они несут за убийство
Кирова лишь моральную и политическую ответственность. Однако, как теперь
выяснилось, полтора года назад, во время следствия по делу об убийстве
Кирова, до конца не были еще вскрыты все факты подлой контрреволюционной
белогвардейской террористической деятельности зиновьевцев, равно как не была
вскрыта роль троцкистов в деле убийства Кирова.
На основании новых материалов НКВД, полученных в 1936 году, можно
считать установленным, что Зиновьев и Каменев были не только вдохновителями
террористической деятельности против вождей нашей партии и правительства, но
и авторами прямых указаний как об убийстве Кирова, так и готовившихся
покушениях на других руководителей нашей партии и в первую очередь на
товарища Сталина. Равным образом считается установленным, что зиновьевцы
проводили свою террористическую практику в прямом блоке с Троцким и
троцкистами. В связи .в этим ЦК ВКП(б) считает необходимым информировать
партийные организации о новых фактах террористической деятельности
троцкистов и зиновьевцев. Какова фактическая сторона дела, вскрытая за
|
Скачать 2.76 Mb.