Научнопопулярное издание история сыска в россии в 2 книгах
 Скачать 2.76 Mb.
|
|
Научно-популярное издание ИСТОРИЯ СЫСКА В РОССИИ в 2 книгах КНИГА 2 Серия основана в 1996 году Автор-составитель П. А. Кошель Охраняется законом об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части, а также реализация тиража запрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке. И90 История сыска в России: В 2 кн. Кн. 2/Авторсоставитель П. А. Кошель. - Мн.: Литература, 1996. - 656 с. - (Энциклопедия тайн и сенсаций). ISBN 985-437-144-1. Чем антинародней и безнравственнее власть, тем острее она нуждается в службах, тайно в явно следящих за умонастроением масс. Первой такой спецслужбой явился на Руси при царе Алексее Михайловиче Приказ тайных дел. О его работе, а также о сыске, творимом тайной канцелярией, III Отделением, царской охранкой, ЧК, НКВД и КГБ, рассказывает книга. И 3430100000 ББК 67 99(2)95 ISBN 985-437-I42-5 ISBN 985-437-144-1 (т. 2) (C) Литература, 1996 ОГЛАВЛЕНИЕ В ПАМЯТЬ ДЕКАБРИСТОВ - ВЕДРО ПИВА ОПАСНЫЙ СТУДЕНТ КРЕМЕНЧУГСКИЙХИТРЫЙ ДОМИК КУПЛЕНО НАЯПОНСКИЕ ДЕНЬГИ ЗАСПИРТОВАННАЯ ГОЛОВА ПОКУШЕНИЕ НА СТОЛЫПИНА ВОСХОЖДЕНИЕ РАЧКОВСКОГО ЛАНДБЗЕН НАЧИНЯЕТ БОМБЫ ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ. ИНТРИГИ ПИНСКОГО МЕЩАНИНА ТАИНСТВЕННАЯТЕЛЕГРАММА ПРОВАЛЫ И РАЗОБЛАЧЕНИЯ ЖАДНАЯ КАТЯ ГЕНЕРАЛ ОТ АНАРХИЗМА ОТКРОВЕНИЯ КРАСИЛЬНИКОВА НЕЧИСТЫЕ РУКИ ЛИТВИНА ВХОЗЯЙСТВЕВСЯКАЯДРЯНЬ ПРИГОДИТСЯ НЕНОРМАЛЬНАЯЖЕРТВУЕТ50 ТЫСЯЧ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ ТУРЕЦКИЙ ПОЛКОВНИК "ЛИЧНОСТЬ ТЕМНАЯ, ЖИВЕТ НА СРЕДСТВА ПРОСТИТУТОК СЫСК И ВОЕННЫЙ ШПИОНАЖ НОВЫЙ СЫСК ДЛЯ НОВОЙ ВЛАСТИ АРЕСТ В ЛЕВШИНСКОМ ПЕРЕУЛКЕ ГРАФИНИ ИЛИ БАНДИТКИ? ВЫСШАЯ МЕРА - РАССТРЕЛ ПЕТЕРС РАСКРЫВАЕТЗАГОВОРЫ БЕЗ АНГЛИЙСКИХ ШПИОНОВ НЕ ОБОШЛОСЬ АНАРХИСТЫ ПЕРЕХОДЯТ В НАСТУПЛЕНИЕ КРЕМЛЬ ЗАХВАЧЕН НЕ БЫЛ КРОНШТАДТСКИЙ ЗАГОВОР ЗОЛОТОЙ ПОЕЗД КРАСИНА ПОЛКОВНИК ПАВЛОВСКИЙ ПРОСИТ ПРИСЛАТЬ ЯДУ. "ОШИБКИ" ВЧК ГПУ - ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ НКВД НЕ ДРЕМЛЕТ ДЕЛО "МАРКСИСТОВ-ЛЕНИНЦЕВ" УПРЯМЫЙ РЮТИН ТРОЦКИСТЫ-ОППОРТУНИСТЫ ЗИНОВЬЕВ И КАМЕНЕВ - ВРАГИ НАРОДА БЫЛ ЛИ "МОСКОВСКИЙ ЦЕНТР"? ЗИНОВЬЕВ СДАЕТСЯ "В ДУХЕ ЗЛОБЫ К ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ" СЫСК ПЕРЕДЕРГИВАЕТ КАРТЫ "КРЕМЛЕВСКОЕ" ДЕЛО НАРУШИТЕЛИ ПАРТИЙНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ КАК ШЛЯПНИКОВ ПОКУШАЛСЯ НА ВОЖДЕЙ НАРКОМ ЕЖОВ СТАНОВИТСЯ ПИСАТЕЛЕМ ЛИЧНЫЙ АРХИВ ТРОЦКОГО СОВЕТСКОМУ СЛЕДСТВИЮ ЛАЙКОВЫЕ ПЕРЧАТКИ ПРОТИВОПОКАЗАНЫ РЕВОЛЬВЕР У ТЕРРОРИСТА УКРАЛИ ЖИГАНЫ ЗАКРЫТОЕ ПИСЬМО ЦК РЕШЕНО СТАЛИНЫМ ПЯТАКОВ ХОТЕЛ РАССТРЕЛЯТЬ ВСЕХ РАДЕК ПИШЕТ ЖЕНЕ КОМКОРЫ В ЗАСТЕНКАХ НКВД РАЗВЕДКА СВОЕ ДЕЛО ЗНАЛА КОРСИКАНЕЦ И СТАРШИНА ДОКЛАДЫВАЮТ НКВД БОРЕТСЯ С КОСМОПОЛИТАМИ ДОМ НА ЛУБЯНКЕ. ТУК-ТУК, КТО В ДОМИКЕ ЖИВЕТ? ДИССИДЕНТЫ НАСТУПЯТ ЛИ ЗОЛОТЫЕ ВРЕМЕНА? В ПАМЯТЬ ДЕКАБРИСТОВ - ВЕДРО ПИВА Съезд, на котором было заложено основание Российской социал-демократической рабочей партии, прошел, как это ни странно, мало замеченным, и в розыскной летописи оставил след мимолетного эпизода. Единственными свидетелями социал-демократического "рождества" было несколько "летучих" филеров. Они следили за Б.Эйдельманом, которого окрестили Лохматый. 27 февраля Эйдельман привел их из Харькова в Минск. На другой день он посетил дом на Захарьевской улице и виделся там с интеллигентом-евреем, которому филеры дали кличку Черный. То был А.Я.Мытникович. Так Департамент полиции подошел близко, с самому центру Еврейского рабочего союза. Мог ли думать Эйдельман, твердящий все время о конспирации, что свидание на Захарьевской улице приведет к провалу? И что на след минских совещаний навел сыщиков он сам, главный организатор учредительного съезда? Но следует отдать ему должное: с внутренней стороны конспирация при созыве минского съезда была проведена образцово. Правда, когда филеры заметили появление в Минске других наблюдаемых, известных им по Киеву, Департамент полиции почуял недоброе и телеграфировал Зубатову: "Тучапский, Эйдельман и Вигдорчик находятся в Минске при трех филерах. Командируйте немедленно помощь". Но съезд уже прошел. Относительно его характера "охранка" долго еще оставалась в неведении, даже Зубатов не имел вполне точных сведений, хотя в совещаниях участвовал представитель Москвы. Вот что, например, сообщал он Ратаеву: "По имеющимся конфиденциальным сведениям, съезд представителей нескольких местных революционных организаций, провозгласивших объединение последних под общим названием "Российской социал-демократической рабочей партии", состоялся в Минске 1 - 2 марта минувшего года. Участниками названного съезда были: привлеченные уже к дознаниям Борух Эйдельман (представитель от группы, издававшей "Рабочую газету"), Абрам Мытникович и Арон Кремер (от Общееврейского рабочего союза в России и Польше), Казимир Петрусевич (от Екатеринославского кружка), Павел Тучапский (от Киевского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса"), Александр Вановский (от такового же союза в Москве), один делегат минских социал-демократов и одно лицо, оставшееся неарестованным..." В сноске к этому месту было сказано: "Негласно поднадзорный дворянин Рудольф Иванов Данилович, живший до сентября в Петербурге, откуда отметился в Варшаву". И далее: "Общие собрания участников съезда (7 - 8 человек) проходили в одном из домов на Захарьевской улице (вероятно, в квартире арестованного в июльскую ликвидацию Петра Румянцева). Вопросами по заранее составленной программе на съезде были: размеры компетенции Центрального Комитета партии, степень автономности местных групп, их наименование, характер отношения к партиям: Польской социалистической, "Народного права", социалистов-революционеров и пр. Главнейшие постановления минского съезда опубликованы в известном "Манифесте" Российской социал-демократической партии. Инициатива съезда и руководство его занятиями принадлежали, по-видимому, представителю южно-русских рабочих организаций Б.Эйдельману, а главными сотрудниками в этом деле были, вероятно, Мытникович, Кремер и Румянцев". Из приведенного документа видно, что сам Зубатов даже почти год спустя не имел точных сведений о съезде; ему не был известен представитель минской социал-демократической группы Кац; о присутствии на съезде петербургского делегата Радченко он, очевидно, и не подозревал, наоборот, был указан Данилович, который, насколько нам известно, к съезду отношения не имел; наконец, Вигдорчик, которого филеры видели в Минске, почему-то совсем не упомянут. Несомненно, в работе с минским (историческим) съездом "охранка" дала маху. Еврейское рабочее движение, зародившееся в начале 90-х годов, оформилось на съезде в Вильно 25 - 27 сентября 1897 года, когда возник Всеобщий еврейский рабочий союз, который принято именовать ради краткости Бундом. Когда после успешного разгрома южных организаций Зубатов встал фактически во главе всего политического розыска империи, первой его заботой было желание обзавестись хорошим осведомителем в бундовской среде. Для этого ему надо было сделать пробный улов, и с такой целью он закинул сети в тихие воды жандармских воеводств, где при невольном попустительстве дряхлевших полицейских генералов еврейский пролетариат плодился и множился с угрожающей быстротой. Зубатову вообще очень везло, не изменило ему счастье и в этом случае: за четыре месяца он успел выявить центральных деятелей Бунда, нанес затем последнему сокрушительный удар и в то же время обзавелся ценной агентурой. Надо признать, в розысках по делу Бунда медниковские молодцы проявили чудеса: в незнакомых городах и местечках, не зная местных обычаев, не понимая ни слова по-еврейски, московские филеры целыми месяцами толклись возле еврейского гетто, жившего обособленно и относившегося крайне подозрительно ко всякому пришлому; они удачно, "на глаз", намечали себе лидеров и затем цепко держались за них, тащились за ними из города в город. Но было бы ошибкой приписывать розыскные успехи московской "охранки" чрезвычайному искусству "летучих" филеров. Не подлежит сомнению, что всякое наружное наблюдение, как бы оно ни было виртуозно, можно заметить. Слишком беспечны, слишком самонадеянны были бундовские "подопечные". А к каким результатам вела эта беспечность, сейчас увидим. Мы уже знаем, что Б.Эйдельман, как это сообщалось наблюдением, находясь в Минске, виделся с Черным, которым оказался Мытникович, он же Мутник После отъезда Эйдельмана филеры занялись Мутником и установили, что он встречался с другим персонажем - Школьником (А.Кремер), который обратил на себя внимание чрезвычайной, деловитостью. Таким образом, на первых же порах в розыскной оборот московских сыщиков попали два члена ЦК Бунда. Наблюдение за Кремером и Мутником выяснило в течение марта их встречи с супругами Фин, Цепринской, Кацнельсоном и Поляком. В апреле наблюдение из Минска перекинулось в Лодзь, куда выехал Мутник: там выявили еще шестерых членов Бунда. Лодзинская слежка вывела на Бобруйск, где была подпольная бундовская типография. Это стало определенно ясно, когда туда явился некто Г.Сороко, привезший с собой четыре пуда бумаги. В числе захваченной добычи особо ценными оказались цифровые записи, обнаруженные у некоторых арестованных и затем дешифрованные в Департаменте полиции специалистом этого дела И.А.Зыбиным. Это были записи по выдаче нелегальной литературы. Они указывали, что одна из арестованных, Гурвич, заведовала нелегальной библиотекой. Перечень читателей попал в руки полиции. Далее - сорок адресов, касавшихся разных городов и местечек, имевших то или иное значение в подпольной работе. Все арестованные по делу Бунда были доставлены из провинции в Москву, где их подвергли полной изоляции и строгому режиму. Ротмистр Ратко вел с каждым беседы. Первым сдался бобруйский типографщик (орфография подлинника): "Г-ну ротмистру Ратко. Имею честь Вам заявить, что после освобождения моей с под стражею, намерен и так решил, что я буду энергично действовать для того, чтобы найти тот лицо, который меня втянул в деле, за которого я привлечен, и как только я узнаю кое что об этом лице, а так же с кем он имеет сношения, я немедленно дам знать Вашему высокородию. С почтением С.Каплинский". Как человек опасливый и малограмотный, Каплинский старался возможно реже писать начальству, но донесения сотрудника Павлова (агентурный псевдоним, данный ему в честь Павлыча - Медникова) расценивались высоко. Обыкновенно Каплинский сообщал такие сведения, которые не могли его провалить. Охранное отделение тоже, дорожа им, как единственным солиднвш источником по Бунду, прикрывало его. Избегая по системе Зубатова слишком близкого, непосредственного участия в практической революционной деятельности, Каплинский старался занимать позицию человека бывалого, оказывал изредка технические услуги и благодаря прежним связям имел возможность узнавать многое. Провокаторство Каплинского впоследствии выявил Бурцев. Павлова после революции нашли в Саратове и по решению трибунала в 1918 году расстреляли. В 1900 году Каплинский указал на ковенский кружок Эта группа из 13 человек была арестована и привезена в Москву. Двоих из них "охранке" удалось завербовать: шляпочника Вилькийского и резчика Валта. В апреле 1912 года стало известно, что в Вильно организован "террористический отряд" с целью убить губернатора края фон Валя, прокурора Виленской палаты и других важных чиновников. В отряде - четыре местных еврея и два поляка, а также два неустановленных лица. Заготовлено шесть новых револьверов, два кинжала... К предупреждению об опасности губернатор отнесся скептически и продолжал разъезжать по городу. Однажды, когда он выходил из цирка и садился в карету, в фон Валя выстрелил стоявший в толпе рядом рабочий Г. Лекух. Раненный в левую руку, губернатор схватил правой стрелявшего, который успел еще раз выстрелить, опять неудачно. Лекуха повесили, а фон Валь стал товарищем министра внутренних дел и командиром корпуса жандармов. После покушения были учреждены охранные отделения в Одессе, Вильно, Житомире и Кишиневе - черте еврейской оседлости. В Минске дело розыска вел жандармский офицер Хрыпов, в Киеве начальником вновь учрежденной там "охранки" стал А.И.Спиридович, который на первых же порах отличился: "Ночью на 11 апреля 1903 года, - телеграфировал он в Москву, - в Бердичеве обыскано 32 квартиры; 30 человек арестовано; у 8 поличное, в том числе около 4000 бундовских майских прокламаций, библиотечка более ста нелегальных книг, около ста разной нелегальщины, заграничная переписка; у АХрузмана 10 двухаршинных картонок-трафареток для печатания "Долой самодержавие" и других русских и еврейских революционных надписей на флагах..." В 1903 году Еврейский рабочий союз чувствовал себя уже настолько уверенно, что не боялся действовать почти открыто. В Житомире, например, захвачена сходка, посвященная памяти декабристов, на которой присутствовало 113 человек. Собрание это происходило в нанятом помещении под видом еврейской свадьбы. Интересна была обстановка этого празднования. В помещении, где происходило собрание, никакой мебели не было, кроме стола. На стене - огромный красный флаг с надписями: "1825 - 1903. Слава памяти декабристов! Да здравствует политическая свобода! Да здравствует социализм!" Рядом развешаны портреты Маркса, Чернышевского, Лассаля. Все это освещено несколькими свечами. На столе - пиво, колбаса и яблоки. В помещении сыщики изъяли около сотни революционных изданий и программу вечера: "Декабрьское восстание и современное рабочее движение. Ушер: Тост памяти декабристов. Присяга. Люба: Памяти Чернышевского. Хайкель: Памяти Балмашева. Муня: Памяти Лекуха. Финал: Друзья, не теряйте бодрость в неравном бою!" На оборотной стороне программы приводился счет расходов вечеринки, а именно: ведро пива - 1 р.20 коп., полпуда хлеба - 50 коп., 5 селедок - 25 коп., 5 фунтов колбасы - 1 р.25 коп., 2 фунта конфет - 50 коп., 5 фунтов яблок - 35 коп., 2 фунта сахару - 28 коп., чай - 10 коп. Итого - 4 р.43 коп. На 113 человек! Вот как справляла свои празднества демократия начала века!.. ОПАСНЫЙ СТУДЕНТ Довольно интенсивно работала киевская типография социал-демократов. Между тем подойти к ней можно было только путем наружного наблюдения, так как иметь в типографии внутреннюю агентуру значило бы самому участвовать в ее работе, иными словами, дать классический пример провокации. Постепенно подходя к типографии, "охранка" дошла до распространителей ее литературы. Нет-нет да и приведут молодца, обложенного под рубашкой стопками свежеотпечатанных прокламаций. Некоторые из таких разносчиков, взятые с поличным, ночью, становились "сотрудниками". Стала отпечатанная типографией литература вместо кружков и улиц попадать в отделение "агентурным путем". Пудами отправляло такую литературу отделение в Департамент полиции. Дошло до того, что из отпечатанной .вновь партии в две тысячи экземпляров к "охранке" попадало три четверти. С удивлением смотрел иногда заходивший товарищ прокурора на кипы этих листков, на которых краска еще размазывалась, настолько они бывали свежи. "Да уж не сами ли печатают?" - наверно, думал он о них. От распространителей дошли до центра распространения, оставалось установить посредника между этим центром и самой типографией. А это было самое трудное. Чем ближе к типографии, тем строже конспирация. И вот охрана получила данные, что к сыновьям одного богатого еврея, жившего на Институтской улице, привезли большой транспорт свежей литературы, и Спиридович направил туда наряд полиции, отправился и сам. Богатый дом, огромная квартира. Взволнованный отец молодых людей, господин Г., ходит по красному ковру роскошной гостиной. Он хочет поговорить по телефону, но приходится ему в этом отказать. У сыновей нашли и два тюка транспорта, и еще кое-какую литературу, а главное - гектограф со свежеотпечатанными прокламациями. Дети богача работали на пролетариев. Помощник пристава, из бывших офицеров, так обрадовался результатам обыска, что решил, что в доме где-либо спрятана и сама типография. Это был на редкость энергичный полицейский чин. Он перерыл весь дом и даже забрался в сад. Войдя туда, Спиридович застал его в беседке. Раскрасневшись, он в остервенении долбил топором дубовый пол беседки, решив, что под ним обязательно спрятана типография. Насилу полковник успокоил его, сказав, что все, что надо, найдено уже, что он отлично произвел обыск и что об этом доложат губернатору. Он был счастлив и все-таки продолжал просить: - Господин полковник, разрешите пол в беседке все-таки вскрыть, для верности. Обыск у местного богача наделал много шума в городе. Были арестованы его два сына. Сам Г., придя в тот или на следующий день в клуб, сказал неосторожно, что он не беспокоится за сыновей, что за деньги все возможно и он добьется быстрого освобождения детей у жандармского управления. Эти слова были доведены Спиридовичем официально до сведения департамента, прокуратуры и жандармского управления, где производилось дознание. В результате каждый боялся поднять вопрос об освобождении братьев, и они просидели благодаря отцу много больше, чем могли бы просидеть... Вскоре после этого обыска агентура указала, что вечером, около девяти часов, у моста, что ведет в крепость на Печерке, должно состояться свидание одного из комитетчиков с человеком из типографии и что тот комитетчик и есть посредник между центром и типографией. Он должен на том свидании передать для типографии черновик первомайской прокламации. Было это за несколько дней до первого мая. Осмотрели место, где должна была состояться встреча, и установили самое осторожное наблюдение. Место скверное: глушь, ни одного человека. В назначенный день и час плохонький извозчик и женщина из шатающихся (то были филеры) действительно заметили по виду интеллигентного человека, который, подойдя к мосту, встретился с молодым рабочим. Было темно. Поговорив минуту, встретившиеся разошлись. В сторону интеллигента пошла женщина, за рабочим же поплелся извозчик Вскоре их приняли поджидавшие в соседних улицах другие филеры, которые и продолжали уже наблюдение. Интеллигент долго кружил и в конце концов ушел от филеров. "Щуплый" же, так прозвали филеры рабочего, был проведен в один из домов на улицу, куда выходили зады с Бульварно-Кудринской. Зашел туда Щуплый осторожно, предварительно умно проверив свой заход. Вот эта-то проверка, оглядывание чаще всего и проваливало революционеров. Дальнейшее наблюдение за домом показало, что он почти никем не посещался. Там царила тишина. Только под вечер выходил как будто рабочий к воротам, стоял, курил и уходил обратно. Охранное отделение решило провести неожиданный обыск. Результат превзошел все ожидания. В верхнем этаже этого небольшого двухэтажного дома, в квартире из трех комнат с кухней была обнаружена хорошо оборудованная типография. Жила там социал-демократка Севастьянова, скромная с виду, довольно симпатичная, типа народной учительницы. Она была привлечена уже по какому-то дознанию при управлении и бывала там на допросах. Бывать в жандармском управлении и в то же время заведовать типографией было довольно смело. Все комнаты и кухня были запачканы типографской краской. В кухонных ведрах - черная вода. Во второй комнате, на специальном столе, находился печатный станок, на котором уже было отработано несколько тысяч первомайских прокламаций. Кипы чистой бумаги, кучи обрезков и старые прокламации валялись повсюду. В сундуке оказался аккуратно сложенный в пачки знаменитый стершийся косой шрифт. Обнаружение его доставило полиции несказанное удовольствие. Там же хранился весь архив местного комитета с массой рукописей. Оказалось, что типография помещалась здесь несколько лет. Работала сама Севастьянова, ей помогали еще два человека, которых не обнаружили. Всю черную работу по кухне выполнял дворник, который, очевидно, был посвящен в тайну квартиры, был из "сознательных". Его тоже арестовали. Не оказалось в типографии только второго маленького станка, который перед первым мая из предосторожности перенесли на квартиру одного небольшого партийного работника. Тот так был горд этим обстоятельством, что поделился секретом с товарищем, товарищ сказал жене, жена сболтнула кому-то, дошло до полиции - и станок был также изъят. В ту же ночь были большие аресты. За несколько дней перед тем, когда в городе уже появились прокламации с призывом на демонстрацию, Спиридович, опираясь на наличность призыва, спроектировал произвести в предупреждение демонстрации аресты наиболее активных партийных работников. Он побывал у прокурора палаты, посвятил его в свой план, и тот согласился с его правильностью. Аресты производились в административном порядке, от имени губернатора. Взяли человек сто пятьдесят и всем объявили, конечно, причину ареста. Празднование первого мая было сорвано, и если администрация и особенно полиция были довольны, то не менее в душе радовались и рядовые партийные работники, что были арестованы. Всех их освободили через несколько дней после первого мая, и для них, конечно, было лучше просидеть в заключении, чем демонстрировать во время войны со всеми вытекающими последствиями. Были довольны и заправилы: хотели-де устроить, да не удалось - полиция помешала. Лучше отделаться пятью днями в "предупреждение", чем сидеть три месяца "за демонстрацию"... Полиция вышла на подозрительного студента-политехника. Была установлена его квартира. По данным уже другой агентуры выходило, что в одной из лабораторий политехнического института потихоньку готовится для чего-то гремучая ртуть. Доклады наблюдения по этому делу Спиридович принимал лично, сейчас же обсуждал их с заведующим наблюдения, и вместе решали, что делать. Дело было серьезное и щекотливое. Рано пойдешь с обыском - ничего не достигнешь и только провалишься, прозеваешь момент - выйдет, как в Москве, катастрофа. Поставили в курс дела филеров, чтобы работали осмысленней. Те насторожились. Однажды вечером пришедшие с наблюдения филеры доложили, что в квартиру наблюдаемого политехника проведен был с каким-то свертком, по-видимому, студент, которого затем потеряли, что сам политехник много ходил по городу и, зайдя под вечер в один из аптекарских магазинов, вынес оттуда довольно большой пакет чего-то. С ним он отправился домой, прокрутив предварительно по улицам, где ему совершенно не надо было итти. Пакет он нес свободно, точно сахар. В ворота к себе он зашел не оглядываясь, но минут через пять вышел без шапки и долго стоял и курил, видимо, проверяя. Уйдя затем к себе, политехник снова вышел и снова проверил, нет ли чего подозрительного. Но, кроме дремавшего извозчика да лотошника со спичками и папиросами, никого видно не было... Их-то он и не узнал. Эти данные были очень серьезны, политехник конспирировался больше, чем когда-либо. Он очень нервничал. Его покупка в аптеке и усиленное заметание затем следа наводили на размышление. Затем он два раза выходил проверять. Значит, он боится чего-то, значит, у него происходит что-то особенно важное, не как всегда. Переспросили филеров, и они признали, что есть что-то особенно "деловое" в поведении политехника. Извозчик, который водил его целый день, особенно настаивал на этом. Стали думать, не обыскать ли. Решились на обыск Наскоро наметили для маскировки еще несколько обысков у известных эсеров. Наряд полиции занял двор, где жил студент. Офицер стучит в дверь - молчание. Стук повторяется - опять молчание. Раз, два, здоровый напор - и дверь вскрыта мгновенно. Кинувшийся навстречу с револьвером в руке белокурый студент без пиджака сбит с ног бросившимся ему в ноги филером. Он обезоружен, его держат. Два заряженных револьвера переданы офицеру. Начался обыск. В комнате настоящая лаборатория. На столе горит спиртовка, разогревается парафин. Лежат стеклянные трубочки, пробирки, склянки с какими-то жидкостями, пузырек из-под духов и в нем залитая водой гремучая ртуть, аптечные весы. Тут же железные, правильной формы коробки и деревянные болванки для штамповки. Чертежи бомб. Офицер осторожно погасил спиртовку. Рядом на кровати аккуратно разложены тремя кучками желтый порошок пикриновой кислоты, железные стружки, гвозди и еще какое-то сыпучее вещество. При тщательном осмотре, подтвержденном затем экспертом военно-артиллерийской академии, оказалось, что у политехника было обнаружено все необходимое для сборки трех разрывных снарядов очень большой мощности. Каждый снаряд состоял из двух жестяных, вкладывавшихся одна в другую коробок, между которыми оставался зазор в полдюйма. Коробки закрывались задвижными крышечками. Внутренняя коробка наполнялась порошком пикриновой кислоты с прибавкой еще чего-то. В нее вставляли детонатор в виде стеклянной трубочки, наполненной кислотой. На трубочку надевался грузик - железная гайка. Свободное место между стенками коробок заполнялось железными стружками и гвоздями. Снаружи снаряд представляет плоскую коробку, объемом в фунта полтора-два чаю. При ударе снаряда обо что-либо грузик ломал трубочку, и находившаяся в ней кислота, действуя на гремучую ртуть и начинку малой коробки, давала взрыв. Железные стружки и гвозди действовали, как картечь. Политехник был застигнут за сборкой снаряда; он уже успел залить парафином два детонатора и работал над третьим. Пикриновая кислота оказалась тем препаратом, который он купил вечером в аптечном складе. Не явись полиция на обыск той ночью, снаряды были бы заряжены и вынесены из лаборатории. Хозяином лаборатории оказался студент Киевского политехнического института, член местной организации партии социалистов-революционеров Скляренко. Система снарядов, их состав, все содержимое лаборатории указывало на серьезную постановку предприятия. Ясно было, что это не является делом местного комитета. И как только Департамент полиции получил телеграмму об аресте лаборатории, он немедленно прислал Медникова. Зная хорошо последнего, Спиридович был удивлен той тревогой, с которой он рассматривал все найденное по обыску. Он был какой-то странный, очень сдержанно относился к успеху и как будто чего-то боялся и чего-то не договаривал. Та лаборатория была поставлена в Киев не без участия Азефа. Дело вынесли на суд, и Скляренко осужден на несколько лет каторжных работ. КРЕМЕНЧУГСКИЙ ХИТРЫЙ ДОМИК Пропаганда социалистических идей велась - и довольно успешно - среди московских рабочих, претворяясь иногда в незрелых умах пролетарской молодежи не всегда толковым образом; уже и тогда некоторые разгоряченные головы, жаждавшие "непосредственного действия", начали попадать на скользкий путь рискованных выступлений, которыми было столь богато последующее десятилетие. Один случай такой "акции" имел место в Москве еще в 1899 году и явился совершенно неожиданным для самого охранного отделения. Велось наблюдение за рабочим кружком, во главе которого стоял полуинтеллигент Лысик. Филеры, следившие за Лысиком, проводили его в один из домов на Арбате, и велико было их изумление, когда наблюдаемый выскочил на улицу и бросился бежать. Вечером дело разъяснилось. Из сообщения местного полицейского пристава охранное отделение узнало, что на кассира торговой конторы было совершено двумя молодыми людьми покушение с целью ограбления, которое, впрочем, не удалось из-за поднятой тревоги. Одного нападавшего задержали - им оказался некто Васильев, принадлежавший к рабочему кружку Лысика. Арестованный конторщик Московской уездной земской управы Русинов показал: "Знакомство наше началось со школьной скамьи, затем Васильев познакомил меня с Лысиком... Целый год мы были как товарищи и не знали еще ни о какой нелегальной работе. Потом у одного из нас, кажется, у Смирнова, появилась брошюрка "Восьмичасовой рабочий день", за ней другая, третья... Смирнов в это время работал на фабрике и стал там пропагандировать... Так продолжалось до последнего времени. Васильев и Лысик, кажется, стали посещать каких-то рабочих. Деньги нам нужны были на покупку книг, на прожитие Смирнова с матерью. И вот у Смирнова или Лысика зародилась мысль добыть их путем хотя бы и не совсем чистым. С самим планом похищения я не был знаком. Они говорили, что нужны какие-то инструменты, которые частью и были доставлены мною..." Признания Русинова нисколько не облегчили его участи: он был сослан на пять лет в Сибирь. В марте 1900 года Зубатов доносил Департаменту полиции на имя Ратаева: "15 февраля в Москву прибыл только что отбывший срок ссылки, известный в литературе под псевдонимом Ильин, представитель марксизма Владимир Ульянов и поселился нелегально у сестры своей Анны Ильиной Елизаровой, проживающей по Бахметьевской улице... 19 февраля бывший студент Московского университета Дмитрий Ильин Ульянов, отбывающий в г.Подольске Московской губернии срок гласного надзора, приехал в здешнюю столицу и привел с собой на квартиру Елизаровой, где в это время находились Марья и Владимир Ульяновы и еще неизвестное лицо, негласно поднадзорного мещанина Исаака Христофорова Лалаянца, который, как известно Вашему высокородию, является ныне, вместе с женой своей, объектом наблюдения, установленного в п Екатеринославле за группой, тайно печатающей газету "Южный рабочий". В этот, же день квартиру Елизаровых посетил хорошо известный охранному отделению бывший студент технического училища А.В.Бугринов, женатый на Анжелике Карпузи, состоящей под негласным надзором полиции". Читатель может обратить внимание, что Зубатов, перечисляя присутствовавших у Елизаровых, йе называет одного лица. Не потому ли, что благодаря этому лицу он так хорошо знал все? И не была ли этим лицом Серебрякова - секретный агент охранного отделения и близкий друг семьи |