Главная страница
Навигация по странице:

  • Конец ознакомительного фрагмента.

  • Ночь нежнаИздательство аст1934 удк 821. 11131(73)ббк 84(7Сое)44Фицджеральд Ф. С. Ночь нежна Ф. С. Фицджеральд Издательство аст


    Скачать 0.71 Mb.
    НазваниеНочь нежнаИздательство аст1934 удк 821. 11131(73)ббк 84(7Сое)44Фицджеральд Ф. С. Ночь нежна Ф. С. Фицджеральд Издательство аст
    Дата06.03.2021
    Размер0.71 Mb.
    Формат файлаpdf
    Имя файла8685411.a4.pdf
    ТипКнига
    #182376
    страница7 из 7
    1   2   3   4   5   6   7
    XVI
    Она проснулась отрезвленная и пристыженная. Отражение собственной красоты в зер- кале не придало ей уверенности, а лишь всколыхнуло вчерашнюю боль, не помогло и переслан- ное ей матерью письмо от молодого человека, чьей гостьей она была на прошлогоднем студен- ческом балу в Йеле, в котором он сообщал о своем приезде в Париж, – все это казалось сейчас бесконечно далеким. Она вышла из комнаты, предвидя неизбежную встречу с Дайверами как вдвойне тяжкое сегодня бремя. Однако никто не смог бы разглядеть ее состояния под защит- ной оболочкой, такой же непроницаемой, как у Николь, когда они совместно отправились за покупками. Тем не менее утешением для нее прозвучало замечание Николь, вскользь брошен- ное в адрес чрезмерно разнервничавшейся продавщицы: «Большинство людей думают, что все вокруг относятся к ним с гораздо большим интересом, чем есть на самом деле, – они считают,
    что поток чужих мнений о них, разделяясь, непременно проходит под одной из двух арок: либо одобрения, либо осуждения». Вероятно, еще вчера у Розмари с ее экспансивностью подобная реплика вызвала бы возмущение, но сегодня в стремлении умалить значение случившегося накануне она охотно согласилась с ней. Ее восхищали красота и мудрость Николь, и впер- вые в жизни она испытывала ревность. Накануне ее отъезда из отеля Госса мать небрежным тоном, в который, как хорошо знала Розмари, та упаковывала свои самые значимые суждения,
    назвала Николь выдающейся красавицей, явно подразумевая, что дочь таковой не является.
    Это не задело Розмари, которой лишь недавно было позволено осознать собственную привле- кательность, так что она казалась ей не совсем врожденной, а скорее благоприобретенной –
    как знание французского. Однако сейчас, сидя в такси, она украдкой поглядывала на Николь,
    сравнивая себя с ней. У Николь было все, что требуется для романтической любви, – краси- вая фигура, нежный рот, иногда плотно сжатый, иногда призывно полуоткрытый навстречу миру. Красавицей Николь была с детства, красавицей останется всегда, даже когда ее поста-

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    48
    ревшая кожа плотно обтянет высокие скулы, – совершенство строения лица никуда не исчез- нет. Прежде, будучи белокожей блондинкой, она являла образец саксонской красоты, теперь,
    когда ее волосы потемнели по сравнению с обрамлявшим юное лицо восхитительным светлым облаком, стала еще красивей.
    На улице Сен-Пэр Розмари вдруг указала на здание, мимо которого они проезжали.
    – А здесь мы жили, – сказала она.
    – Забавно. Когда мне было двенадцать лет, мы с мамой и Бейби провели одну зиму вон там. – Николь кивнула в сторону отеля, стоявшего напротив, на другой стороне улицы. Два закопченных фасада – два серых эха их детства – перекликаясь, смотрели друг на друга.
    – Мы тогда только что построили дом в Лейк-Форесте и таким образом экономили, –
    продолжала Николь. – Во всяком случае, мы с Бейби и нашей гувернанткой экономили, а мама путешествовала.
    – Нам тоже приходилось экономить, – сказала Розмари, догадываясь, что смысл в это слово они вкладывают разный.
    – Мама всегда деликатно называла его «маленьким» отелем, чтобы не сказать прямо:
    «дешевый». – Николь коротко рассмеялась своим чарующим смехом. – Если кто-нибудь из шикарных знакомых интересовался нашим адресом, мы, вместо того чтобы признаться –
    «живем в хулиганском районе, в затрапезной дыре, где хорошо если вода течет из-под крана»,
    отвечали: «Мы живем в маленьком отеле», давая понять, будто большие для нас слишком шумны и вульгарны. Разумеется, знакомые все прекрасно понимали и откровенно судачили об этом между собой, но мама всегда утверждала, что в Европе так принято. И ей ли было не знать: она родилась в Германии, но ее мать была американкой, мама выросла в Чикаго и была в большей степени американкой, нежели европейкой.
    Через две минуты им предстояло встретиться с остальными, и Розмари постаралась взять себя в руки, когда они выходили из такси на улице Гинеме, напротив Люксембургского сада.
    Они собрались на обед у Нортов в их уже опустевшей квартире, под окнами которой зеленели пышные кроны деревьев. Этот день показался Розмари совершенно не похожим на предыду- щий: очутившись лицом к лицу, они с Диком лишь мимолетно задели друг друга взглядами,
    словно птицы крыльями на лету. Но после этого все стало прекрасно: она поняла, что он уже начинает влюбляться в нее, и теплая живительная волна радости растеклась по ее телу. Спо- койная, ясная уверенность укрепилась и песней зазвучала внутри. Розмари почти не смотрела на Дика, но знала: теперь все хорошо.
    После обеда Дайверы, Норты и Розмари отправились в студию «Франко-американ филмз», где к ним присоединился Коллис Клей, ее нью-хейвенский кавалер, о встрече с кото- рым она договорилась по телефону заранее. Он был родом из Джорджии и отличался тем пра- вильным, даже шаблонным складом ума, какой свойствен многим южанам, получившим обра- зование на Севере. Минувшей зимой он казался ей привлекательным, тогда, в машине, которая везла их из Нью-Хейвена в Нью-Йорк, они всю дорогу держались за руки; теперь он для нее просто не существовал.
    В просмотровом зале она села между Коллисом Клеем и Диком; пока киномеханик встав- лял бобину в проектор, администратор суетился вокруг Розмари, щеголяя своим якобы новей- шим американским сленгом. Когда пленку заело, он бросил механику: «Да, парень, бананов у тебя сегодня действительно нет». Потом свет погас, раздался щелчок, привычное шуршание пленки, и наконец они остались с Диком наедине. В полутьме они посмотрели друг на друга.
    – Розмари, дорогая, – тихо пробормотал он. Они коснулись друг друга плечами. В конце ряда заерзала, устраиваясь поудобней, Николь, Эйб судорожно закашлялся и высморкал нос,
    потом все угомонились, фильм начался.
    И вот на экране она, вчерашняя школьница с застывшими, как у греческой терракотовой статуэтки, волнами волос, струящихся по спине; она, такая юная и наивная, плод любовных

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    49
    материнских забот; она – само воплощение незрелости нации, новый кукольный стереотип для ее вожделеющего духа. Розмари припомнила, какой чистой и обновленной чувствовала себя тогда, под освежающим новеньким шелком этого платья.
    Папина дочка. Храбрая кроха, которой пришлось несладко? Ооо-ооо-х ты моя милая малышка, сладкая моя пташка – не слишком ли сладкая? Перед ее крошечным кулачком отка- тывались вспять силы похоти и разврата; да что там, останавливалась сама поступь судьбы;
    миновало неминуемое, благоразумно отступали логика и диалектика. Забыв о ждущей дома грязной посуде, женщины в зале плакали навзрыд, да и в самой картине одна дама рыдала так много, что едва не затмила Розмари. Она лила слезы во всех декорациях, стоивших целое состояние, – в интерьере столовой, обставленной мебелью в стиле Дункана Файфа, в аэропорту,
    во время парусной регаты, из которой в фильм вошло всего два кадра, в метро и, наконец, в туалетной комнате. И все-таки победа осталась за Розмари. Сила ее характера, ее отвага и стой- кость сокрушали пошлость этого мира, и на лице, еще не превратившемся в подобие маски,
    отчетливо прочитывалось, каких усилий стоила ей эта борьба, но в то же время лицо это было столь трогательным, что зрители время от времени не могли сдержать эмоций. Картина шла с одним перерывом; когда зажгли свет и стихли аплодисменты, Дик искренне произнес:
    – Я просто потрясен. Вам предстоит быть одной из лучших актрис нашего времени.
    Показ продолжился. Настали лучшие времена, но слащавая сцена состоявшегося нако- нец воссоединения Розмари с родителем была окутана таким явным флером отцовского ком- плекса, что ее порочная сентиментальность заставила Дика внутренне поежиться от лица всего племени психологов. Экран погас, зажегся свет – и вот долгожданная минута.
    – Я устроила еще кое-что, – объявила Розмари. – Пробу для Дика.
    – Что?!
    – Кинопробу, прямо сейчас.
    Наступила мертвая тишина. Потом кто-то из Нортов сдавленно хихикнул. Розмари наблюдала за Диком и по выражению его по-ирландски богатого мимикой лица видела, как до него доходит смысл сказанного ею; одновременно она начала понимать, что неудачно выло- жила козырь, хотя пока не догадывалась, что и сама карта не была козырной.
    – Я не желаю участвовать ни в каких пробах, – произнес Дик сурово, но, оценив ситуацию в целом, добавил мягче: – Розмари, я в недоумении. Кино – отличная карьера для женщины,
    но – Боже милостивый! – я для съемок не гожусь. Я старый книжный червь, обитающий за глухой стеной частной жизни.
    Николь и Мэри стали шутливо уговаривать его не упускать свой шанс; они подзуживали его, хотя были, похоже, немного разочарованы тем, что их в пробах участвовать не пригласили.
    Но Дик закрыл тему, переведя разговор на актеров, о которых высказался довольно саркасти- чески.
    – Самую зоркую стражу ставят у ворот, которые никуда не ведут, – сказал он. – Быть может, потому, что пустота слишком постыдна, чтобы выставлять ее напоказ.
    Со студии Розмари, Дик и Коллис Клей возвращались в одном такси – они решили завезти Клея в гостиницу, после чего должны были отправиться на чаепитие, от которого
    Николь отказалась, так же как и Норты, сославшиеся на необходимость закончить какие-то дела, оставленные Эйбом напоследок.
    – Я думала, – укоризненно сказала Розмари, – если проба окажется удачной, я смогу взять пленку с собой в Калифорнию, показать ее там, и тогда вы бы приехали ко мне и стали моим партнером в новом фильме.
    Дик был ошеломлен.
    – Мне это чертовски лестно, – ответил он, – но я предпочитаю смотреть на вас. Вы были в сегодняшнем фильме едва ли не самым прелестным персонажем, какой я видел в кино.

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    50
    – Великолепная картина, – подхватил Коллис. – Я смотрел ее в четвертый раз и знаю одного парня в Нью-Хейвене, который видел ее раз десять, однажды ему даже пришлось поехать в Хартфорд, чтобы ее посмотреть. А когда я привез Розмари в Нью-Хейвен, он так оробел, что не решился с ней познакомиться. Можете себе представить? Эта девчушка разит наповал.
    Дик и Розмари переглянулись, им хотелось поскорее остаться наедине, но Коллис этого не понял.
    – Давайте я высажу вас там, где вам нужно, а потом поеду к себе в «Лютецию», – пред- ложил он.
    – Нет уж, лучше мы вас завезем, – возразил Дик.
    – Да мне это по дороге, никаких хлопот.
    – Думаю, все же будет лучше, если мы вас завезем.
    – Но… – начал было Коллис, но тут до него наконец дошло, и он принялся договариваться с Розмари о следующей встрече.
    В конце концов они избавились от несущественного, но назойливого присутствия тре- тьего лишнего. Машина неожиданно – и обидно скоро – остановилась перед указанным води- телю местом назначения. Дик глубоко вздохнул.
    – Ну что, пошли?
    – Мне все равно, – ответила Розмари. – Я буду делать все, что вы скажете.
    Он поразмыслил.
    – Видимо, я все же должен пойти – хозяйка дома хочет купить несколько картин моего приятеля, а ему очень нужны деньги.
    Розмари пригладила слегка растрепавшиеся волосы.
    – Зайдем всего минут на пять, – решил Дик. – Не думаю, что эти люди вам понравятся.
    Наверное, какие-нибудь скучные серые людишки, или грубияны и пьяницы, или надоед- ливые зануды, или еще кто-нибудь из тех, кого Дайверы обычно избегают, подумала Розмари,
    но к тому, что ей предстояло увидеть на самом деле, оказалась совершенно не готова.
    XVII
    Основой этого дома был каркас дворца кардинала де Ретца на улице Месье, однако, едва войдя, Розмари увидела, что внутри дома не осталось ничего не только от прошлого, но и от того настоящего, какое было ей знакомо. Внутри кирпичной кладки теперь заключалось скорее будущее; интерьер поражал, как электрический разряд, и было своего рода извращен- ным испытанием для нервов – вроде овсянки с гашишем на завтрак – переступить этот, с позволения сказать, порог и очутиться в длинном сизо-стальном зале, украшенном позоло- той и серебром, а также мириадами зеркал, развешанных под всевозможными причудливыми углами. Эффект нельзя было сравнить ни с чем из представленного на Выставке декоратив- ного искусства, потому что здесь люди находились внутри, а не перед инсталляцией. У Роз- мари возникло смутное ощущение фальши и экзальтации, словно она очутилась на сцене, и ей показалось, что все вокруг чувствуют то же самое.
    В зале находилось человек тридцать, преимущественно женщины – все словно созданные по образу и подобию героинь Луизы М. Олкотт или мадам де Сегюр; и вели они себя на этой сцене с той осмотрительностью и педантичностью, с какой человеческая рука подбирает острые осколки разбитого стекла. Ни о ком-либо из гостей в отдельности, ни обо всех вместе нельзя было сказать, что они чувствуют себя по-хозяйски уверенно в этой обстановке, как законный владелец произведения искусства, каким бы эзотерическим оно ни было; никто, судя по всему,
    не понимал, какой смысл несет в себе эта обстановка, ибо она, будучи чем угодно, только не комнатой жилого дома, относилась к некой иной реальности; находиться в ней было так

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    51
    же трудно, как подниматься по крутому зеркально отполированному движущемуся пандусу,
    поэтому и требовалась осторожность, с какой рука собирает осколки, – она-то и определяла поведение большинства присутствовавших.
    Они делились на два «класса». Американцы и англичане, которые всю весну и все лето предавались разгулу, из-за чего теперь любое их действие несло на себе явный отпечаток неуравновешенности. Они могли часами пребывать в состоянии летаргического полузабытья,
    а потом вдруг взорваться немотивированной ссорой, истерикой или поддаться какому-нибудь неожиданному соблазну. Другой класс, который можно было бы назвать эксплуататорским,
    паразитирующим, состоял из людей трезвых и серьезных, имеющих цель в жизни и не располо- женных растрачивать время на глупости. Эти в здешнем интерьере держались более уверенно,
    и если позволительно было говорить о какой-то атмосфере помимо той, что определялась экс- травагантным новаторством освещения этой квартиры, то создавали ее именно они.
    Это франкенштейново чудовище моментально заглотало Дика и Розмари, развело их в разные стороны, и Розмари, вдруг услышав собственный неестественно высокий голос, почув- ствовала себя маленькой лицедейкой. Ей нестерпимо захотелось, чтобы появился режиссер.
    Впрочем, все вокруг так суетливо и притворно хлопали крыльями, что она не казалась себе неуместней других. Кроме прочего, помогла профессиональная выучка, и после серии полу- военных маневров – кругом, налево, направо, шагом марш – она очутилась в обществе симпа- тичной стройной девушки, лицом напоминавшей миловидного мальчика, хотя на самом деле ее внимание было приковано к разговору, происходившему на лестничной конструкции из артиллерийского металла, располагавшейся неподалеку от них.
    Там сидела троица молодых женщин. Все они были высокими, стройными, с прическами как у манекенов, и эти манекенные головки грациозно покачивались над туловищами, обла- ченными в сшитые на заказ костюмы, напоминая то ли цветы на длинных стеблях, то ли капю- шоны кобр.
    – О, они устраивают отличные представления на своих приемах, – говорила одна из них грудным голосом. – Быть может, лучшие в Париже, я буду последней, кто станет это отрицать.
    Но в то же время… – Она вздохнула. – Эти его фразочки вроде «изъеденные мышами старо- жилы»… Один раз это смешно, второй – уже нет.
    – Я вообще предпочитаю людей, чья жизнь не выглядит такой безупречно гладкой, –
    подхватила вторая. – А ее я и вовсе не люблю.
    – А у меня ни они, ни их окружение никогда не вызывали восторга. Взять хоть этого вечно налитого до краев мистера Норта.
    – О нем и речи нет, – сказала первая. – Но признайте, что особа, о которой мы говорим,
    умеет показать себя самым очаровательным существом на свете.
    Только тут Розмари догадалась, что речь идет о Дайверах, и напряглась от негодования.
    Однако ее собеседница, ни дать ни взять рекламная модель – блестящие синие глаза, румя- ные щеки, темно-серый костюм с накрахмаленной голубой блузкой, – удвоила усилия, чтобы удержать внимание Розмари. Она отчаянно старалась отмести в сторону все, что их разделяло,
    чтобы Розмари разглядела ее во всей красе, но когда между ними осталась лишь легкая зыб- кая вуаль шутливости, в которую рядилась девушка, у Розмари то, что она увидела, вызвало неприязнь.
    – Давайте пообедаем или поужинаем вместе завтра или послезавтра, – наседала девица.
    Розмари огляделась в поисках Дика и заметила его в обществе хозяйки, с которой он что-то обсуждал с самого момента их прихода. Их глаза встретились, он слегка кивнул, и три кобры моментально засекли это; их длинные шеи вытянулись в ее сторону, и дамы устави- лись на нее откровенно неодобрительно. Она ответила им дерзким взглядом, давая понять,
    что слышала, о чем они говорили, после чего отделалась от своей назойливой визави, попро- щавшись с ней вежливо, но сдержанно – этому она научилась у Дика, – и направилась к нему.

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    52
    Хозяйка – еще одна высокая богатая американка, беззаботно жирующая на национальном про- цветании, – засыпа́ла Дика вопросами об отеле Госса, куда, судя по всему, собиралась отпра- виться, и упорно не желала замечать отсутствия у собеседника расположенности к разговору.
    Присутствие Розмари напомнило ей об обязанностях хозяйки, и, окинув гостью взглядом, она спросила:
    – Познакомились ли вы с кем-нибудь занятным, например, с мистером… – Ее глаза заме- тались в поисках кого-нибудь, кто с ее точки зрения мог представлять интерес для Розмари, но
    Дик сказал, что им пора идти, и они тотчас ушли, переступив узкий порог будущего в обрат- ном направлении и вмиг оказавшись перед каменным фасадом прошлого.
    – Ну как, это было ужасно? – спросил Дик.
    – Ужасно, – послушным эхом отозвалась она.
    – Розмари?
    – Что? – пробормотала она испуганным голосом.
    – Я очень сожалею.
    Она содрогнулась от горестных рыданий и сквозь всхлипы, запинаясь, спросила:
    – У вас есть носовой платок?
    Однако плакать было некогда, и влюбленные, очутившись в такси, жадно припали друг к другу, не теряя быстротекущих минут, пока за окнами увядали молочно-зеленоватые сумерки и сквозь пелену тихо моросившего дождя разгорались огненно-красные, неоново-голубые и призрачно-зеленые огни вывесок. Было около шести вечера, на улицах царило оживление, из окон многочисленных бистро лился свет; когда они поворачивали на север, мимо проплыла площадь Согласия во всем своем розовом великолепии.
    Наконец, оторвавшись друг от друга, они впились друг в друга взглядами, шепча имена как заклинания. Два имени витали в воздухе, замирая медленней, чем другие слова, другие имена, чем музыка, звучавшая в душе.
    – Не знаю, что на меня вчера нашло, – сказала Розмари. – Наверное, это из-за бокала шампанского. Я никогда прежде ничего подобного себе не позволяла.
    – Вы просто сказали, что любите меня.
    – Я и вправду вас люблю – с этим ничего не поделать. – Тут пришел момент поплакать,
    и Розмари всплакнула, уткнувшись в носовой платок.
    – Боюсь, я тоже влюбился, – сказал Дик. – И это не самое лучшее, что могло произойти.
    И снова в воздух воспарили их имена, и словно бы от толчка машины их снова бросило друг другу в объятия. Ее грудь распласталась, прижатая к его груди, и губы, слившись с его губами, ощутили новую, ранее неведомую теплоту. С почти болезненным облегчением они,
    обо всем забыв, перестали видеть что бы то ни было вокруг – лишь искали друг друга, бурно дыша. Их обволокла ласковая серая пелена легкого похмелья усталости, когда нервы, ослабев подобно фортепьянным струнам после взятого аккорда, еще вибрируют и поскрипывают, как плетеное кресло. Нервы, такие нежные и обнаженные, неизбежно смыкаются, когда смыкаются губы и грудь прижимается к груди…
    Они пребывали в той счастливой поре любви, когда влюбленные преисполнены прекрас- ных, головокружительных иллюзий друг о друге, когда единение происходит на такой высоте,
    где любые другие человеческие отношения не имеют никакого значения и кажется, будто они вознеслись на эту высоту в исключительном целомудрии, будто вместе их свела лишь цепь чистых случайностей, но случайностей этих столько, что в конце концов невозможно не при- знать: они предназначены друг другу и пришли с чистым сердцем по пути, коим не ходят праздно любопытствующие и таящие секреты.
    Однако для Дика этот отрезок пути был коротким; поворот открылся прежде, чем они достигли отеля.

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    53
    – У нас ничего не получится, – сказал он с нарастающим чувством паники. – Я в вас влюблен, но это не меняет того, что я сказал вчера вечером.
    – Теперь это не имеет значения, – ответила она. – Мне просто нужно было, чтобы вы меня полюбили, и если вы меня любите, то все хорошо.
    – К несчастью, люблю. Но Николь ничего не должна узнать и даже смутно заподозрить.
    Мы с ней и дальше должны жить вместе. В каком-то смысле это даже важнее, чем просто хотеть жить дальше.
    – Поцелуйте меня еще раз.
    Он поцеловал, но был уже далеко.
    – Николь не должна страдать, она любит меня, и я люблю ее. Вы ведь понимаете.
    Она понимала – такие вещи она понимала отлично: людям нельзя причинять боль. Она знала, что Дайверы любят друг друга, и с самого начала принимала это как данность. Однако почему-то ей казалось, что отношения между ними довольно спокойные, скорее напоминаю- щие ее любовь к матери. Когда люди так щедро отдают себя окружающим, не значит ли это,
    что они недостаточно близки между собой?
    – И это настоящая любовь, – сказал Дик, словно прочитав ее мысли. – Деятельная любовь.
    Едва ли я смогу вам это объяснить – слишком сложно. Из-за нее и случилась та дурацкая дуэль.
    – Откуда вы знаете о дуэли? Мне казалось, мы надежно хранили от вас этот секрет.
    – Вы полагаете, Эйб способен хранить секреты? – с язвительной иронией спросил он. –
    Безопасней объявить о своей тайне по радио или написать в таблоиде, чем доверить ее чело- веку, выпивающему больше трех-четырех стаканов в день.
    Не отрываясь от него, она согласно рассмеялась.
    – У меня сложные отношения с Николь. Она не очень сильный человек – кажется силь- ной, но это не так. И это создает массу трудностей.
    – О, давайте не будем об этом сейчас! Сейчас – просто целуйте меня, любите меня. А о том, что я вас люблю, я никогда не позволю Николь догадаться.
    – Милая моя.
    Когда они подошли к отелю, Розмари, немного отстав, с обожанием любовалась им. Он шел легкой энергичной походкой, словно, завершив одни великие деяния, спешил перейти к другим. Вдохновитель дружеских веселий, попечитель изощренных удовольствий. Его шляпа была шедевром шляпного искусства, в одной руке тяжелая трость, в другой – желтые перчатки.
    Розмари думала о том, как восхитительно все они проведут нынешний вечер благодаря ему.
    Наверх они поднимались пешком – пять лестничных пролетов. На первой площадке остановились и поцеловались; на каждой следующей Розмари делалась все более насторожен- ной. Не дойдя до двух последних, она задержалась в последний раз для короткого прощаль- ного поцелуя. Однако, уступив его настойчивости, снова спустилась с ним на один пролет,
    после чего они уже без остановок поднялись на свой этаж. Здесь, протянув руки поверх перил,
    они коснулись друг друга кончиками пальцев и наконец расстались. Дик пошел обратно вниз,
    чтобы сделать какие-то распоряжения на вечер, а Розмари побежала к себе писать письмо матери; ее мучили угрызения совести, потому что она совсем не скучала по родительнице.
    XVIII
    Хотя в глубине души Дайверы были равнодушны к модным веяниям светской жизни,
    острое чутье не позволяло им отвергать ее современный ритм – устраивавшиеся Диком при- емы всегда изобиловали развлечениями, и тем ценнее казалась возможность вдохнуть глоток свежего вечернего воздуха в перерывах между ними.
    В тот раз вечеринка развивалась со стремительностью комедийного фарса. Сначала их было двенадцать человек, потом стало шестнадцать, потом они, разделившись на квартеты,

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    54
    расселись по машинам, чтобы совершить молниеносную одиссею по Парижу. Все было преду- смотрено заранее. На разных этапах пути к ним, словно по волшебству, присоединялись некие знатоки, почти профессиональные гиды, потом их сменяли другие, так что свежесть впечатле- ний, казалось, была обеспечена на весь вечер. Розмари оценила, насколько это отличалось от любого голливудского сборища, независимо от его статуса и размаха. Одним из многочислен- ных развлечений стала прогулка в авто персидского шаха. Где, каким подкупом удалось Дику раздобыть это средство передвижения, никого не интересовало. Розмари восприняла это про- сто как еще одну грань волшебства, вот уже два года осенявшего ее жизнь. Автомобиль был построен в Америке и имел особое шасси. Диски колес у него были серебряными, радиатор тоже. Интерьер украшали бесчисленные фальшивые бриллианты, которые придворному юве- лиру предстояло заменить на настоящие через неделю, по доставке машины в Тегеран. В задней части салона имелось только одно кресло – кто же имеет право сидеть в присутствии шаха? –
    его все занимали по очереди, остальные ехали, устроившись на полу, покрытом куньим мехом.

    Ф. С. Фицджеральд. «Ночь нежна»
    55
    Конец ознакомительного фрагмента.
    Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
    Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
    Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal,
    WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам спо- собом.
    1   2   3   4   5   6   7


    написать администратору сайта