Буслаев Ф. О литературе. О литературе
 Скачать 2.38 Mb.
|
|
предание, как великая родная старина, как завет предков потомкам. Вот почему древнейшие мифологические и поэтические предания немецкие, собранные Семундом Мудрым, были 426 названы «Эддою», то есть старухою или прабабкою, то есть стариною. Потому и русские певцы свою песню называют или былиною, то есть тем, что было, или просто стариною. Оканчивая свою песню, они обыкновенно прибавляют: Тем старина и кончилася, — или: То старина, то и деянье. Словом «деянье», то есть факт или былина, певцы выражают ту мысль, что рассказ их не только старина, то есть преданье, но и преданье о действительно случившемся факте, что это былина, обязательная для каждого, поучительная и наставительная, идущее из рода в род национальное достояние: То старина, то и деянье, Как бы синему морю на утйшенье, А быстрым рекам слава до моря, Как бы добрым людям на послушанье, Молодым молодцам на перениманье, Еще нам веселым молодцам на потешенье. Как, по эпическим сказаньям, предки происходят через героев от богов, так и народная мудрость и поэзия будто бы обязаны своим непосредственным происхождением от тех же богов. Мифические существа Мимир и Квасир — олицетворенные мудрость и поэзия — сообщают свое высшее вдохновение людям через бога Одина, согласно с верованием Гомера, который за поэтическим вдохновением прибегал к Музе. Наши предки называли Бояна внуком языческого божества, и автор «Слова о полку Игореве» относится к Бояну, как Гомер к Музе, и благоговейно припоминает его старые словеса, то есть эпическую старину и преданье. Соответственно этому чествованию поэтической старины, предки наши глубоко уважали и старину юридических обычаев. Каждый город имел свою старину и пошлину, то есть что пошло испокон веку. Таким образом, всякий исторический народ, в свежую эпоху своего бытия, имеет свою родную старину и почитает ее тою священною областью, из которой идет все великое, все нравственное, всякая правда и истина. Потому он чествует старину, называя ее святою на том основании, что в глубине ее он прозревает своих предков-героев, 427 прозревает и самих богов, от которых они произошли. В «Слове о полку Игореве» русские и, вероятно, особенно представители их — князья, называются внуками Дажьбога, то есть богов солнца, света и огня. На обожании старины крепится вся нравственная жизнь народа в его первобытном состоянии. Он благоговеет перед своими нравами и юридическими обычаями, потому что будто бы они идут от самих богов, самими богами даны и введены; он свято чтит разные суеверные обряды, как, например, скаканье через огонь накануне Ивана Купалы, потому что в таких обрядах, по его убеждению, содержится обаятельная сила старины и преданья. Он даже благоговеет перед какою-нибудь обрядною песнею, по которой на святках гадают о будущем, или еще более того — перед чарующим заклятьем, или наговором, будто бы исцеляющим недуги, потому что, в своей детской простоте, верит он в вещую, сверхъестественную силу, вложенную в поэтическое слово самим божеством. Теперь понятно, почему руны, то есть вещие изречения, по учению северной мифологии, будто бы даны были людям от самих божеств. У нас в старину поэты назывались вещими, то есть мудрыми и чародеями. Безусловное, слепое чествование старины так глубоко заложено в нравственной жизни русского народа, в его до-исторических преданьях, что даже с принятием христианства не теряет оно своего древнейшего значения, получив характер двоеверный, или полу языческий. Между прочим, этим объясняется упорная вера старообрядцев в старину и нелепое их понятие о вере новой, или никоновской, называемой ими так в отличие будто бы от веры старой, настоящей православной, то есть раскольнической. Вообще должно заметить, что объяснять бессознательную преданность русского простонародья старине — православьем, то есть с точки зрения только христианской, значило бы святотатственно унижать идею христианского православия: потому что всякому хорошо известно, сколько еще нелепых заблуждений и суеверий, вполне языческих, соединяет русский народ с понятием о своей старине. Народный эпос (то есть слово) во всех разнообразных его видах, начиная от мифа и чарующего заклятия — отголоски языческих обрядов, и до детской игры, сопровождаемой пеньем и сказками, и до колыбельной песни, — есть не только выражение народного быта, но это сама ду- 428 ховная жизнь народа, перелитая в гармонические звуки родного слова. Потому, только в связи с характеристикою первоначального эпического быта самого народа возможно составить себе верное и полное понятие как о самой поэзии, так и о жизни народа, ею выражаемой. И этот предмет тем важнее для нас, русских, что русский простой народ, за недостатком грамотного просвещения, доселе живет в этом сомкнутом круге эпической старины, определяемой обрядностью и неизменностью однажды принятых обычаев и форм. С самого рождения и до смерти вся жизнь человека подчиняется этому ровному, эпическому течению, руководимая верованиями старины и языческими преданиями, оглашаемая звуками родного слова (эпоса) в его разнообразных видах. Песня или сказка, точно так, как преданье или обычай, принадлежали всем и каждому, и вещие певцы, внуки богов (по старинному выражению), слагали в своих песнях только то, что и без того в народе было уже известно: они только лучше, складнее других умели передавать родную старину. Как слепые старцы, и доселе ходящие по городам и селам с своими стихами, так и старинные вещие певцы были только хранителями старины и преданья. Сверх того, все члены семьи, от мала до велика, принимали, как и доселе принимают, живейшее участие в общенародном поэтическом творчестве. Мы, русские, как и все прочие славянские племена, особенно богаты песнями семейными, и что особенно замечательно, песни, именно женские, то есть сочиненные женщинами, составляют самую главную часть этого семейного эпоса, которым напутствуется на земле человек, то в колыбельной песне любящей матери, то в свадебной песне невесты, оплакивающей свою красоту и молодость, с которою расстается, то, наконец, в раздирающем душу, высоко поэтическом вопле на могиле отца, матери, сына или супруга. Эти грациозные убаюкиванья, эти надрывающие сердце вопли, конечно, составлялись не предварительно, но мгновенно выливались из души, когда того требовали самые случаи жизни, когда радость или печаль взволновывали душу, когда, одним словом, от избытка сердца уста говорили. Рожденье, женитьба и смерть — вот три главные момента, три важнейшие эпохи, около которых в наибольшей силе сосредоточивается обрядность эпического быта, со- 429 провождаемая преданьями, суеверьями, сказаниями и песнями. Бросим беглый взгляд на каждую из этих эпох в отношении преданий и поэзии. Начнем с рождения и детства. Конечно, не услужливый поэт сочинял для матери колыбельную песню, под которую она убаюкивает свое милое дитя; сама она, воодушевляемая любящим сердцем матери, свою любовь и раздумье над будущею судьбою дорогого детища выражала в поэтических звуках: Богородица дала, С небеси бросала, Иваном назвала. Так, в наивном мечтании, поет она о рождении своего малютки, убаюкивая его в колыбели. Но вот: Сон ходит по сеням, Дрема по новым, Сон ищет Дрему, Дрема спрашивает: А и где же колыбель Да Ванюшенькина? — А его ли колыбель Во высоком терему, Во высоком терему, В шитом-браном пологу. Затем, убаюкивая, мать задумывается несколько над непрочностью земных связей и, обращая грустные взоры на младенца, продолжает: Наше дитятко! Спи да усни, Наше маленько! Спи да усни — На погост гости (то есть на кладбище) — Хоть сегодня умри — А завтра к дитятке На похороны — Кладем чурочку — В могилоньку — Под бел камешек, Под сыпучий песок, Подле бабушки, Подле своей родни! Но раздумье мгновенно проясняется, и темная картина сглаживается светлою надеждою: 430 Спи, Господь над тобой! Глазки ангельски закрой! Вырастешь большой, Будешь в золоте ходить, Будешь в золоте ходить — Чисто серебро носить, Мамушкам-нянюшкам Обносочки дарить, Младым девицам По ленточке, Старым старушкам По повойничку! Еще в языческую эпоху был обычай давать имя новорожденному ребенку. У немецких племен этот обычай сопровождался некоторыми особенными обрядами, между прочим, подарком от того, кто давал имя. В известной сказке о Спящей Царевне присутствующие на рождении ее ведьмы дарят ее разными благами и талантами. В эпоху древнейшую имя новорожденного должно было иметь известное значение: оно происходило от имени божества или согласовывалось с именами родителей и предков. Таковы родственные имена известного отрывка из эпоса о Дитрихе Бернском: Гери-бранд, Гильде-бранд, Гуду-бранд. Таково родословие Зигурда, или Зигфрида: Зиги, Зиге-мунд, от Зиге-мунда и жены его Зиге-линды произошел Зиг-урд, или Зиг-фрид. У нас на Руси у полоцкого Рог-волда дочь называлась Рог-недь, или Рог-неда. Как для немецкой, так и для славянской старины особенно любопытно родословие готского владетельного рода героев Амалунгов, сообщенное Иорнандом, готским историком половины VI в. Он производит этот владетельный род от самих асов (в подлиннике «arises», то есть полубоги). Имена Амалунгов выражали родство созвучием; например: «Винитарий родил Теоде-мира, Вале-мира и Виде-мира; Теодор-мир родил Теоде-рика, Теоде-рик родил Амала-свенту, Амала-свента родил Атала-рика (сличи: Теоде-рик) и Мата-свенту», и проч. Составные части сложных готских имен столько же принадлежат готам, сколько и славянам, именно -мир и -свен или -свят, напр., Влади-мир, Свято-слав. И вероятно, первоначально и у славян означалось родство созвучием в первой или второй части сложных собственных имен, каковы, например, Яро-слав, Яро-полк, Яро-мир, или: Свято-слав, Яро-слав, Мсти-слав. Впрочем, правило это не наблюдается даже у древнейших русских князей. 431 Несмотря на введение христианских имен вместе с христианскою религиею, до позднейших времен давались у славян имена языческие, и особенно у славян юго-восточных, у сербов и болгар. Вот, например, несколько сербо-болгарских имен, внесенных в церковные Синодики, или Помянники. Имена женские 1) Мифологические: Божа, Божна, Божица, Ирия (Фрея), Перуника, Данница (то есть Денница). 2) От растений: Травница, Трьнина, Ружа (то есть Роза), Маслина, Зрьна, Вишня, Ягода, Ракита. 3) От животных: Галица, Пчела, Вучица (то есть Волчица). 4) От ископаемых: Железна, Сребра, Бйсерка (бисер — драгоценный камень вообще). Сюда же можно отнести Гривна. 5) От нравственных понятий и вообще от эпитетов: Разумена, Дума, Влада (то есть власть), Мира, Слава, Дивна, Ясна, Создана (в подлин. Сьздана), Обретена и проч. Имена мужские 1) Мифологические: Божек, Божик, Приак (от Прия-Фрея) и др. 2) От предметов природы физической: Волчок (в подлин. Влчк), Голубь (в подлин. Голуб), Славий (Соловей), Железн, Огнен. 3) От нравственных понятий: Думец, Познань, Создань (в подлин. Сьздан), Влад, Слав. 4) От различных отношений: Жупан, Властелин, Дворянин (в подлин. Дворанин), Богат, Путник, Продан. Любопытны имена, заимствованные от народов, напр., мужские: Обрен (Обры, или Авары), Алан, Грек (в подлин. Грьк, Грькин), Фряг (в подлин. Фруг), Угрин (угры — венгры), Сербии (в подлин. Србин), Прусин. Женские: Германка, Арменка, Латинка. Говоря о собственных именах, почитаю не лишним заметить здесь об одном очень любопытном сербском обычае. Молодая жена, на другой день после свадьбы, дает имена каждому из своих родственников мужа и уже в течение всей своей жизни называет их этими новыми именами. В древней Руси долгое время было в обычае давать по два имени, одно христианское и другое — языческое, 432 напр., Святополк — Михаил, и, как кажется, имена языческие почитались родовою привилегиею, потому что летописцы называют их именами княжими. Нежному детскому возрасту соответствует в области народной поэзии целый ряд затейливых произведений творческой фантазии в детских песенках и играх с причитаньями. Многие из детских забав отзываются глубокою стариною. Так, напр., пусканье бумажного змея, очевидно, соответствует эпическим рассказам о летучем змее. Доселе еще доносится обожание солнца в известном детском причитанье: Солнышко, ведрышко! Выгляни в окошечко! Твои детки плачут, По камушкам скачут... Пить-есть просят... Напой их, накорми, С собою спать положи! В своем наивном незнании дети ко всем предметам природы обращаются как к существам мыслящим; дети олицетворяют их, так же как певцы далекой мифической старины, и обращают к ним свою поэтическую речь. Так, например, во время дождя дети поют: Радуга-дуга! Перебей дождя, Дай нам солнышко! Человечество, более и более развиваясь, находило для себя новые занятия, удовольствия и забавы; но дети, близкие к природе и менее взрослых подчиненные законам исторического развития, гораздо долее коснеют на досужих забавах старины; и, как бы в насмешку над отжившими мифическими верованьями, они превратили в свою детскую забаву то, то казалось некогда религиозным мифом и что было освещено преданьем. Вероятно, и сказка содержала в себе некогда знание и мудрость эпохи языческой, но теперь стала она пустою забавою для детей. Лекция 16-я Предложим краткое обозрение главнейших народных годовщин, особенно важных для истории верований и поэзии. Предварительно должно заметить, что годовщины пред- 433 лагают не только смешение язычества с христианством, но и влияние позднейшей, исторической жизни племен. Видно, что эти народные празднества и сопровождающая их поэзия, уходя своими мифическими основами в глубь времен незапамятных, время от времени вносили в себя новые элементы развивающейся исторической жизни. Начем с годовщин зимних. 1. Празднество Коляды и Святки. К своей доморощенной мифологии славяне присоединили в этих празднествах два элемента: а) греко-римский, хотя тоже языческий, но, вероятно, вследствие исторических влияний классического мира на дикарей славяногерманских, потому что Коляда есть не что иное, как Kalendae, то есть праздничные дни каждого месяца, когда приносились жертвы богам, б) элемент христианский, главнейшим образом состоящий только в том, что народные суеверья этой годовщины были приурочены к христианскому празднику Рождества Христова. Празднование Коляды происходит накануне Рождества Христова. Это праздник земледельческий, в честь солнца, которое начинает в эту пору забирать новые силы. Особенно Галицкая Русь богата обрядами колядными. Там на этот праздник ставят по углам избы снопы и гадают ими о будущем урожае. Но особенно важно на этом празднике символическое употребление плуга: на стол кладут рукоять плуга, будто бы для того, чтоб мыши и кроты не портили нивы. Сверху того, водят волка: наряжаются в волчью шкуру, вероятно, согласно с названием декабря и смежных с ним по обе стороны месяцев — Волчьим месяцем. Дети и нищие на Коляду ходят в Южной Руси по домам, поют песни и собирают себе плату, или подаяние, за колядование. В наречии тверском и доселе слово «коледа» употребляется в общем значении дневного сбора милостыни нищими. Обычай колядных подарков был и у древних римлян, от которых перешел и в средние века на запад Европы1. Само собою разумеется, что в песнях колядных воспоминается Рождество Христово, но сверх элемента христианского очевиден и древнейший, языческий. Особенно важна в последнем отношении колядная песня о жертвоприношении козла, доселе сохранившаяся в Южной Руси: 1 См. Полидора Виргилия; в русском переводе, изд. 1720 г., с. 238 — 239. 434 За рекою, за быстрою, ой колюдка! Леса стоят дремучие, В тех лесах огни горят, Огни горят великие, Вокруг огней скамьи стоят, Скамьи стоят дубовые, На тех скамьях добры молодцы, Добры молодцы, красны девицы Поют песни колюдушки. В средине их старик сидит, Он точит свой булатный нож. Котел кипит горючий, Возле котла козел стоит: Хотят козла зарезати. Ты, братец Иванушко, ТЫ выди, ты выпрыгни! Я рад бы выпрыгнуть Горяч камень К котлу (иначе: ко дну) тянет, Желты пески Сердце высосали. Ой колюдка! ой колюдка! Мы уже знаем, что козел был посвящен Тору-Перуну, божеству земледелия и семейной оседлости. Он езжал в телеге, запряженной двумя козлами. Празднество Святок сопровождается гаданьем о будущей судьбе, под песни подблюдные, которые называются так потому, что гаданье совершается над блюдом, в которое кладутся собранные от гадающих кольца, запонки, сережки, вместе с кусочками хлеба. Сначала поют песню хлебу и соли, потом другие подблюдные песни, содержание которых предсказывает судьбу гадающих — богатство, свадьбу, смерть и т. п. Песня хлебу и соли есть не что иное, как торжественный гимн во славу Господу Богу, Государю-Царю и всей земле Русской. Самый напев этого гимна отличается необыкновенным величием: Слава Богу на небе, Слава! Государю нашему на сей земли Слава! Чтоб нашему Государю не стареться, Слава! Его цветному платью не изнашиваться, Слава! Его добрым коням не изнеживаться, 435 Слава! Его верным слугам не измениваться, Слава! А эту песню мы хлебу поем, Слава! Хлебу поем, хлебу честь воздаем, Слава! Иначе: Слава Богу на небе! Слава! Государю Русскому на всей земле Слава! А и слугам его, боярам не стареться! Слава! А бы правда пошла по всей Русской земле! Слава! Начинают гаданья и запевают подблюдные песни обыкновенно с Васильева вечера, то есть накануне Нового года. Из множества святочных гаданий укажу на следующие: ночью снимают с насести кур и пускают в избу, где приготовлены для них в трех местах — вода, хлеб и кольца: гадают по тому, к чему подойдет курица. Выводят лошадей из конюшни через оглобли или через жердь: счастье, если лошадь переступит не зацепивши. Это гаданье ведет свое начало от времен языческих. Так гадали конем жрецы |