Гипнобарические гипериреоны. О русском издании России в 1839 году Настоящее издание является первым полным переводом на русский язык книги маркиза де Кюстина Россия в 1839 году
 Скачать 2.15 Mb.
|
|
свеча в России же, как мне показалось, до сих пор употребляют самые настоящие восковые свечи. Стол ломится от яств все на царском пиру было таким колоссальным, всего было так много, что я не знал, чему дивиться больше величию целого или обилию частей. Вокруг одного стола, накрытого водной зале, разместилась тысяча человек. В число всех этих гостей, более или менее блистающих золотом и брильянтами, входили киргизский хан, которого я видел утром в церкви вместе с сыном и свитой заметил я также и старую царицу Грузии, вот уже три десятка лет как лишившуюся трона. Несчастная женщина бесславно прозябает при дворе тех, кто отнял у нее корону. Она внушила бы мне глубочайшую жалость, если бы не походила так сильно на восковую фигуру из музея Курция. Лицо у нее обветренное, как у солдата, проведшего жизнь в походах, а наряд смехотворен. Мы слишком охотно смеемся над несчастьем, когда оно предстает перед нами в уродливом виде став смешным, несчастье теряет право на сострадание. Слыша о плененной царице Грузии, готовишься увидеть красавицу, видишь же нечто противоположное, а ведь сердце человеческое очень скоро делается несправедливым к тому, что не нравится глазам в атом угасании жалости мало великодушия, но, признаюсь, я не мог сохранять серьезность, заметив на голове у царицы нечто вроде кивера, украшенного весьма своеобразной вуалью остальной наряд был выдержан в том же духе, что и головной убор, причем если все придворные дамы явились на бал в платьях со шлейфами, то восточная царица надела платье укороченное и расшитое без всякой меры. Одеяние ее было настолько безвкусно, лицо выражало такую смесь скуки и низкопоклонства, черты были настолько безобразны, а манеры настолько неловки, что она вызывала разом и смех, и страх. Повторю еще раз не для того мы ездим так далеко, чтобы принуждать себя сострадать людям неприятным. Национальный наряд русских придворных дам величественен и дышит стариной. Голову их венчает убор, похожий на своего рода крепостную стену из богато разукрашенной ткани или на невысокую мужскую шляпу бездна. Этот венец высотой в несколько дюймов, расшитый, как правило, драгоценными камнями, приятно обрамляет лицо, оставляя лоб открытым самобытный и благородный, он очень к лицу красавицам, но безнадежно вредит женщинам некрасивым. Увы, при русском дворе их немало старики и старухи так дорожат своими придворными должностями, что ездят ко двору до самой смерти Вообще, повторяю, в Петербурге красивые женщины встречаются редко, однако в большом свете изящество и обаяние с успехом возмещают недостаточную правильность черти стройность форм. Впрочем, всеми названными достоинствами обладают некоторые грузинки. Светила эти блистают среди северных женщин, словно звезды среди бездонного южного неба. Парадные платья с длинными рукавами и шлейфом сообщают облику женщин нечто восточное и радуют глаз. Одно странное происшествие помогло мне оценить, сколь безупречна любезность императора. Вовремя бала церемониймейстер объяснил нам, иностранцам, впервые присутствующим на придворном празднестве, какие места за столом следует нам занять. Когда танцы прервутся, — сказал он каждому из нас, — вы пойдете вслед за всеми в галерею там вы увидите большой накрытый стол ступайте направо и садитесь на любые свободные места. В галерее был всего один огромный стол на тысячу персон, предназначенный для дипломатического корпуса, иностранных гостей и русских придворных. Однако у дверей справа стоял маленький круглый стол на восемь персон. В число гостей-иностранцев входил один женевец, юноша образованный и остроумный нынче вечером он представился императору в мундире национального гвардейца, который русский государь не слишком жалует тем не менее юный швейцарец чувствовал себя во дворце, как дома то ли по природной самоуверенности, то ли по республиканской развязности, то ли по простоте душевной он, казалось, вовсе не заботился ни об особах, его окружающих, ни о впечатлении, им производимом. Я завидовал его совершенной непринужденности, мне отнюдь несвойственной. Впрочем, несмотря на разность нашего поведения, оба мы преуспели одинаково император обошелся снами обоими равно любезно. Одна опытная и остроумная особа полушутя, полусерьезно посоветовала мне, если я хочу произвести благоприятное впечатление на государя, смотреть на него почтительно и робко. Совет этот был совершенно излишен, ибо я дик от природы мне было бы не под силу зайти в хижину угольщика и свести с ним знакомство — что же говорить об императоре Немецкая кровь дает себя знать итак, сама природа вложила в меня довольно застенчивости и сдержанности, чтобы успокоить тревогу государя, который был бы так велик, как ему хочется, если бы меньше пекся о почтительности подданных. Вот новое подтверждение моей мысли о том, что при русском дворе вся жизнь уходит на генеральные репетиции Впрочем, тревога этане всегда владеет императором. Сейчас я приведу вам доказательство природного великодушия российского монарха. Я уже сказал, что женевец, ничуть не разделявший мою старомодную робость, менее всего заботился о соблюдении приличий. Это понятно он молоди исповедует идеи своего века всякий раз, когда император заговаривал с ним, я не без зависти любовался его уверенным видом. Вскоре, однако, швейцарец подвергнул любезность Его Величества решительному испытанию. Войдя в пиршественную залу, республиканец, согласно полученным нами указаниям, двинулся вправо, увидел маленький круглый стол и бесстрашно уселся за него в полном одиночестве. Несколько мгновений спустя, когда гости заняли свои места за большим столом, император вместе с несколькими офицерами из числа его приближенных сел за маленький стол напротив почтенного национального гвардейца из Женевы. Должен вам сказать, что императрицы за этим столом не было. Путешественник остался на своем месте, сохраняя ту непоколебимую уверенность в себе, которая так восхищала меня в нем и которая в этот миг превратилась в государственную доблесть. Одного места за маленьким столом недостало, поскольку император не рассчитывал на девятого сотрапезника. Однако с любезностью, безупречная элегантность которой стоит деликатности добрых душ, он тихо приказал слуге принести еще один стул и прибор, что и было исполнено без шума и суеты. Место мое за большим столом находилось неподалеку от маленького стола, за которым сидел император, поэтому поступок его не ускользнул от моего внимания, равно как, впрочем, и от внимания того, кто послужил его причиной. Однако этот счастливец не только не смутился тем, что занял чужое место и нарушил волю государя, но невозмутимо продолжил свой разговор с соседями по столу. Быть может, он поступает так из чуткости, говорил я себе, быть может, он не хочет привлекать к себе внимания и просто-напросто дожидается мгновения, когда император встанет из-за стола, чтобы подойти к нему и объясниться. Ничего подобного. Ужин окончился, но мой герой и не подумал попросить прощения, находя, по всей вероятности, оказанную ему честь вполне естественной. Должно быть, вечером, возвратясь домой, он бестрепетной рукой занесет в свой дневник ужинал с императором. Впрочем, Его Величество довольно скоро лишил его этого удовольствия он встал из-за стола прежде гостей и стал прогуливаться за нашими спинами, требуя, однако, чтобы никто не трогался с места. Наследник сопровождал отца я видел, как он остановился за спиной английского вельможи маркиза *** и обменялся шутливыми репликами с юным лордом ***, сыном этого маркиза. Англичане, которые, как и все прочие гости, продолжали сидеть за столом, отвечали императору и наследнику, не прекращая трапезы и не поворачиваясь. Выказав эту английскую вежливость, лорды помогли мне понять, что российский император держит себя проще, чем иные частные лица. Я никак не ожидал, что на этом балу испытаю наслаждение, никак несвязанное с лицами и предметами, меня окружавшими я говорю о впечатлении, произведенном на меня величественными явлениями природы. Ртутный столбик поднялся до go градусов, и, несмотря на вечернюю свежесть, во дворце было очень душно. Выйдя из-за стола, я поспешил укрыться в амбразуре распахнутого окна. Там, совершенно забыв обо всем, что меня окружает, я залюбовался игрой света, какую можно увидеть только на севере, в чудесные по своей ясности белые ночи. Черные, тяжелые грозовые тучи полосовали небо часы показывали половину первого пополуночи в это время года ночи в Петербурге так коротки, что их едва успеваешь заметить утренняя заря уже занималась над Архангельском ветер стихи в просветах между неподвижными тучами белело небо казалось, серебристые клинки рассекают наброшенное на него плотное шитье. Свет небес отражался в невских водах, пребывавших в полной неподвижности, ибо волны залива, все еще волнуемого давешней бурей, шли навстречу течению реки и останавливали его, придавая поверхности Невы сходство с молочным морем или перламутровым озером. Передо мной простиралась большая часть Петербурга сего набережными и шпилями то была картина, достойная кисти Брейгеля Бархатного. Краски этой картины не поддаются описанию главы собора Святого Николая синели на фоне белого неба над портиком Биржи — греческого храма, с театральной помпезностью возведенного на оконечности одного из островов, в том месте, где река разделяется на два главных рукава, — еще сверкали остатки иллюминации освещенные колонны здания, безвкусность которого не была заметна в такой час и на таком расстоянии, отражались в реке, рисуя на ее белой поверхности золотистый фронтон и перистиль; весь город, казалось, окрасился в тот же синий цвет, что и собор Святого Николая, и уподобился заднему плану, который часто встречается в картинах старых мастеров эта фантастическая картина, написанная на ультрамариновом фоне в позолоченной раме окна, каким-то сверхъестественным образом противоречила роскошному убранству и искусственному освещению дворца. Казалось, будто город, небо, море, вся природа, соперничая с дворцом, желали по-своему отпраздновать свадьбу дочери того, кто повелевает всеми этими просторами. Вид неба был настолько поразителен, что человек с воображением мог бы счесть, что во всей Российской империи, от Лапландии до Крыма и Кавказа, от Вислы до Камчатки, царь небесный подает какой-то знак царю земному. Северное небо щедро на предзнаменования. Во всем этом таилось нечто удивительное и даже прекрасное. Я все глубже и глубже погружался в созерцание, как вдруг нежный и проникновенный голос пробудил меня от грез. — Что вы здесь делаете — спросил голос. — Сударыня, я восхищаюсь сегодня я только это и делаю. Я поднял глаза и увидел императрицу. Мы были одни в амбразуре этого окна, напоминавшего открытую беседку над Невой. — Что до меня, — сказала императрица, — то я задыхаюсь это куда менее поэтично. Впрочем, у вас есть все основания восхищаться этим видом он в самом деле великолепен. Она принялась смотреть в окно вместе со мной. — Я уверена, — продолжала она, — что во всем этом дворце мы единственные, кто обращает внимание на эту игру света. — Все, что я вижу здесь, ново для меня, сударыня я никогда не прощу себе, что не приехал в Россию, когда был молод. — Сердце и воображение всегда молоды. Яне осмелился отвечать, ибо императрица точно также, как и я, уже вовсе немолода, и мне не хотелось напоминать ей об этому меня могло недостать времени и храбрости уверить ее, что бег времени не должен ее печалить, ибо ей есть откуда черпать утешение. Покидая меня, она сказала с присущим ей изяществом Я сохраню в памяти этот вечер, когда страдала и восхищалась вместе с вами. Затем она добавила Яне ухожу, мы еще увидимся. Я близок с польским семейством, к которому принадлежит женщина, пользующаяся особым расположением императрицы. Баронесса, урожденная графиня, воспитывавшаяся в Пруссии вместе с дочерью короля, последовала за принцессой в Россию и никогда не разлучалась с нею она вышла замуж в Петербурге, где живет на положении подруги императрицы. Подобное постоянство чувства делает честь им обеим. По-видимому, баронесса сказала обо мне императору и императрице несколько добрых слова моя природная скромность — лесть особенно тонкая оттого, что невольная, — довершила мой триумф. Выходя из пиршественной залы и направляясь в бальную, я снова подошел кокну. На сей раз оно выходило во внутренний двор, и здесь глазам моим предстало зрелище совсем иного свойства, хотя и столь же неожиданное и удивительное, что и заря над Петербургом. То был внутренний двор Зимнего дворца, квадратный, как и двор Лувра. Покуда длился бал, двор этот постепенно заполнялся народом тем временем сумерки рассеялись, взошло солнце глядя на эту немую от восхищения толпу — этот неподвижный, молчаливый итак сказать, завороженный роскошью царского дворца народ, с робким почтением, с некоей животной радостью вдыхающий ароматы господского пира, — я ощутил радость. Наконец-то я увидел русскую толпу там внизу собрались одни мужчины их было так много, что они заполнили весь двор до последнего дюйма Однако развлечения народа, живущего в деспотических странах, не внушают мне доверия, если совпадают с забавами монарха я убежден, что единственные неподдельные чувства, живущие в груди людей при самодержавном правлении, — это страхи подобострастие у низших сословий, гордыня и лицемерное великодушие — у высших. На петербургском празднестве я то и дело вспоминал путешествие императрицы Екатерины в Крым и выстроенные вдоль дороги, в четверти лье одна от другой, деревни, состоящие из одних раскрашенных фасадов их возвели здесь из досок, дабы уверить победоносную государыню в том, что все царствование посреди пустыни выросли деления. Подобные мысли до сих пор владеют русскими умами всякий стремится скрыть от взоров победителя свои беды и явить его очам сплошное благоденствие. Дабы угодить тому, кто, по всеобщему убеждению, желает и добивается всеобщего блага, люди ополчаются против истины, грозя ей заговором улыбок. Император — единственный живой человек во всей империи ведь есть — еще не значит жить. Следует, однако, признать, что народ, толпившийся во дворе, оставался там, можно сказать, по доброй воле мне показалось, что никто не принуждал этих простолюдинов собраться под окнами императора и притворяться веселыми значит, они и впрямь веселились, но источником их веселья были забавы господ, они веселились зело печально, как говорит Фруассар. Впрочем, прически женщин из простонародья, ослепительные шерстяные или шелковые пояса мужчин в русских, то есть персидских, кафтанах прекрасного сукна, многообразие красок, неподвижность людей — все это вместе напоминало мне огромный турецкий ковер, которым покрыл двор тот волшебник, что творит все здешние чудеса. Партер из голов — вот прекраснейшее украшение императорского дворца в первую брачную ночь его дочери российский монарх был того же мнения, что и я, ибо любезно обратил внимание иностранцев на эту молчаливую толпу, одним своим присутствием доказывавшую, что она разделяет с государем его радость. Тень народа преклоняла колени перед невидимыми богами. Их Величества суть божества этого Элизиума, обитатели которого, обрекшие себя на смирение, с восторгом вкушают блаженство, составленное из лишений и жертв. Я замечаю, что веду здесь такие речи, какие в Париже ведут радикалы в России я стал демократом, но это не помешает мне оставаться во Франции убежденным аристократом все дело в том, что крестьянин, живущий в окрестностях Парижа, или наш мелкий буржуа куда более свободны, чем помещик в России. Только тот, кто путешествовал, знает, до какой степени подвержено человеческое сердце оптическим обманам. Наблюдение это подтверждает мысль госпожи де Сталь, сказавшей, что всякий француз либо завзятый якобинец, либо неистовый роялист. Я возвратился к себе, ошеломленный величием и щедростью императора и изумленный бескорыстным восхищением, с каким народ глядит на богатства, которых он не имеет, которых у него никогда не будет и которым он даже не осмеливается завидовать. Если бы я не знал, сколько самовлюбленных честолюбцев плодит ежедневно свобода, я с трудом поверил бы, что деспотизм мог породить столько бескорыстных философов. ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ Примечание. — Суета петербургской жизни. — Никакой толпы. — Истинно русский император. — Императрица, приветливость ее. — Какое значение придают в России мнению чужестранцев. — Сравнение Парижа с Петербургом. — Определение учтивости. — Празднество в Михайловском замке. — Великая княгиня Елена. — Беседа с нею. — Блеск балов, куда мужчины являются в мундирах. — Искусная иллюминация. — Освещенная зелень. — Музыка вдали. — Боскет в галерее замка. — Фонтан в бальной зале. — Экзотические растения. — Убранство из одних зеркал. — Танцевальная зала. — Приют императрицы. — Следствие демократии. — Что подумают на сей счет наши потомки. — Примечательная беседа с императором. — Его склад ума. — Тайна России разгадана. — Работы, предпринятые императором в Кремле. — Участливость его. — Забавный анекдот в примечании. — Английская учтивость. — Бал, данный императрицей в честь семейства Д. — Портрет одного француза. — Г-н де Барант. — Обер-камергер. — Оплошность одного из его подчиненных. — Суровый выговор, полученный им от императора. — Как затруднительно что-либо осмотреть в России. ПРИМЕЧАНИЕ Письмо, которое вы сейчас прочтете, доставил из Петербурга в Париж надежный человека мой друг, кому было оно адресовано, сохранил его для меня ввиду некоторых подробностей, показавшихся ему занятными. Тон его, более хвалебный, нежели в тех письмах, какие остались у меня, объясняется тем, что чрезмерная откровенность могла бы в известных обстоятельствах скомпрометировать лицо, любезно вызвавшееся доставить мой отчет по назначению. Оттого я полагал, что в письме этом — но только в немодном обязан преувеличить добро и сгладить зло я почел своим долгом сделать это признание, ибо в сочинении, единственная ценность которого состоит в добросовестности и точности, малейшее притворство было бы просчетом. Вымысел портит рассказ путешественника по той же самой причине, по какой действительный факт уродует вымышленное произведение, будучи включен в него, а значит, более или менее искажен. Итак, мне бы хотелось, чтобы письмо это вычитали несколько более осмотрительно, нежели другие, а главное — не обошли вниманием примечания к нему, которые служат к его исправлению. Петербург, 19 июля 1839 года Поверители уже пять дней как получил я ваше письмо от го июля и до сих пор, без преувеличения, не имел ни минуты, чтобы вам ответить. Я мог бы выкроить время только по ночам, но при той изнурительной лапландской жаре, какая теперь стоит, не спать было бы опасно. Надобно быть русскими даже самим императором, чтобы выдержать утомление от нынешней петербургской жизни по вечерам тут задают празднества, какие увидишь единственно в России, по утрам принимают поздравления при дворе, устраивают церемонии, приемы или же публичные торжества, морские и сухопутные парады на Неве в присутствии всего двора, ас ними всего города, спущен на воду пушечный корабль — вот что поглощает все мои силы и влечет любопытство. Когда дни так насыщенны, становится не до писем. Я говорю, что весь городи двор собрались посмотреть, как спускают на воду Невы корабль, самый большой, какой бороздил когда-либо эту реку, — ноне подумайте, будто из-за этого на морском празднике была толпа. Русским менее всего недостает простора, ион же более всего им вредит четыре-пять сотен тысяч человек, что живут в Петербурге, не заселяя его, теряются в обширных пределах этого необъятного города с сердцем из гранита и меди, телом из штукатурки и известии оконечностями из крашеных бревен и гнилых досок. Досками этими, вместо городских стен, обнесено пустынное болото. [27] Этот город — колосс на глиняных ногах в сказочном великолепии своем он непохож ни на одну из столиц цивилизованного мира, даром что возводился в подражание им всем но человек напрасно пускается искать для себя образцы на |