Освящается Рассу и Флоренс Допп
 Скачать 287.39 Kb.
|
|
Я принесу ее, – сказал я, – все в норме, успокойся. Тебе большую или маленькую? В то время Рита была лучшей из моих картинок (через несколько лет любимой звездой стала Бетти Грейбл) и она продавалась в двух видах. Маленькую вы могли купить за доллар. За два с половиной – большую Риту, в полный рост, размером четыре фута. Большую, – ответил он, не глядя на меня. Он зарделся, как ребенок, пытающийся попасть на вечеринку в клуб по пригласительному билету старшего брата. – Ты это действительно можешь? Могу, будь спокоен. Зал зааплодировал, закричал, затопал. Кульминационный момент фильма. Как быстро? Неделя. Или даже меньше. О'кей, – однако он все еще был в непривычном доя себя смущении, которое с трудом преодолевал. – И сколько это будет стоить? Я назвал ему цену, не добавив ни пенни для себя. Я мог себе позволить продать Риту за ее стоимость, тем более Энди всегда был хорошим покупателем. И славным малым. Во время всех этих разборок с Русером и Богсом я часто мучался вопросом, как долго он продержится, прежде чем этот молоток, который я ему доставил, опустится на голову какой-нибудь из сестер. Открытки – существенная часть моего бизнеса, в списке самых популярных вещей они стоят сразу после спиртного и курева, и даже перед травкой. В шестидесятых это дело процветало, все желали приобретать плакаты с Джими Хендриксом, Бобом Диланом и прочими из этой же серии. Однако больше всего пользовались спросом девочки, и одна популярная красотка сменяла другую. Через несколько дней после того, как мы поговорили с Энди, шофер прачечной привез мне около шестидесяти открыток, большинство из них с Ритой Хейворт. Возможно, вы помните эту фотографию. У меня-то она стоит перед глазами во всех подробностях. Рита в купальном костюме, одну руку заложила за голову, глаза полуприкрыты, на полных чувственных губах играет легкая улыбка. Администрация тюрьмы знала о существовании черного рынка, если вас волнует эта проблема. Разумеется, все знали. Им было известно о моем бизнесе ровно столько же, сколько мне самому. Они мирились с этим, потому что знали, что тюрьма – большой котел, и нужно коегде оставлять открытыми клапаны, чтобы выпускать пар. Иногда они устраивали проверки, проявляли строгость, и я проводил время в одиночке. Но в безобидных вещах, типа открыток, никто не видел ничего страшного. Живи и жить давай другим. И если в чьей-нибудь камере обнаруживается, например, Рита Хейворт, то принято считать, что картинка попала к заключенному в посылке с вольного мира. Естественно, все передачи родственников и друзей тщательно проверяются, но кто станет устраивать повторные проверки и поднимать шум из-за такой невинной вещицы, как Рита Хейворт, Эйва Гарднер или еще какая-нибудь красотка на плакате? Если вы хороший повар, вы знаете, как оптимальным способом выпускать пар из котла. Живи и жить давай другим, иначе найдется кто-нибудь, кто вырежет вам второй рот аккуратно под кадыком. Приходится прибегать к компромиссам. Это был снова Эрни, кому я доверил доставить открытку из моей шестой камеры в четвертую, где обитал Энди. И тот же Эрни принес записку, на которой твердым почерком банкира было написано одно слово: «спасибо». Чуть позже, когда нас выводили на утреннюю проверку, я заглянул одним глазом в его камеру и увидел Риту, висящую над его кроватью. Энди мог любоваться на нее в полумраке долгих бессонных тюремных ночей. А теперь, при свете солнца, лицо ее было пересечено черными полосами. То был тени от прутьев решетки на маленьком пыльном окошке. А теперь я расскажу, что случилось в середине мая 1950 года, после чего Энди окончательно выиграл свою войну с сестрами. После этого происшествия он также сменил работу: перешел из прачечной, куда его определили, когда он вступил в нашу маленькую счастливую семейку, в библиотеку. Вы могли уже заметить, что большинство из рассказанного мною – слухи и сплетни. Кто-то увидел, кому-то рассказал, через десятые руки все попало ко мне, и я вам пересказываю. Ну что же поделаешь, приходится пользоваться всякими источниками, в том числе и не проверенными, если хочешь быть в курсе событий. Просто нужно уметь выщелять крупицу истины из тонн лжи, пустых сплетен и тех частых случаев, когда желаемое выдается за действительное. Вам может показаться также, что я описываю человека, который больше похож на легендарного персонажа, чем на мужчину из плоти и крови. Для нас, долгосрочных заключенных, знавших Энди на протяжении многих лет, не только в рассказах о нем, но и в самой его личности было что-то мифическое, некий неуловимый аромат магии, если вы понимаете, о чем я говорю. Все, что я рассказывал об Энди, сражающемся с Богсом Даймондом – часть этого мифа, и прочие события, связанные с Энди, и как он получил свою новую работу.., но с одной существенной разницей: я был свидетелем последнего происшествия, и я могу поклясться именем своей матери, что все, что расскажу сейчас – правда. Понимаю, что слово убийцы вряд ли имеет большую ценность, но вы уж мне поверьте. К тому времени мы с Энди были уже довольно близки. Парень относился ко мне с уважением, и явно предпочитал мое общество любому другому. Да и я, как уже говорил, оценил его по достоинству с самого начала. Кстати, забыл рассказать еще об одном эпизоде. Прошло пять недель с тех пор, как я принес Риту Хейворт, и я уже забыл об этом в повседневной суете, и вот однажды вечером Эрни принес мне небольшую коробочку. – От Дюфресна, – произнес он, не выпуская щетки из рук, и исчез. Мне было чертовски интересно, что же там может быть, и я разворачивал белый картон, которым оказалась забита коробка, с нетерпением. И вот… Я долгое время не мог оторвать глаз. Несколько минут я просто смотрел, и мне казалось, что к ним невозможно притронуться, так хороши были эти камешки. Все же в этом ублюдском мире, во всей этой мышиной возне и суете, во всем этом навозе встречаются иногда поразительно красивые вещи, радующие человеческий глаз, и беда многих в том, что они об этом забыли. В коробке лежали два тщательно отполированных кусочка кварца, имеющие форму плавников. Вкрапления пирита давали ме аллический отблеск, и золотые вспышки играли на шлифованных гранях камней. Если бы они не были достаточно тяжелыми, из них получились бы шикарные запонки. Как много труда ушло на то, чтобы превратить грязные камни с прогулочного двора в это чудо! Сперва отчистить их, затем придавать форму молоточком, и наконец, бесконечная полировка и заключительная отделка. Глядя на эти камешки, я испытывал нечто вроде восхищения родом человеческим – чувство, посещающее меня очень редко и вполне понятное, когда вы смотрите на что-то прекрасное, действительно приковывающее взгляд, сделанное человеческими руками. Мне кажется, это и отличает нас от животных… Конечно, я восхищался Энди, его необыкновенным упорством, еще одно проявление которого мне предстояло увидеть собственными глазами. Но об этом речь впереди. В мае 1950 года администрация тюрьмы решила подновить крышу нашей фабрики. Лучше всего было делать это теперь, пока не наступила убийственная летняя жара, и начался набор желающих. Их оказалось много, человек семьдесят, потому что май – чертовски приятный месяц для работы на свежем воздухе. Девять или десять бумажек с именами было вытащено из шапки, и случилось так, что среди них оказалось мое имя и Энди. На следующей неделе мы прошли через прогулочный двор после завтрака с двумя охранниками впереди и двумя позади… не считая тех парней на вышках, что не забывали окидывать взглядом все вокруг себя, благо бинокли у них весьма неплохие. Четверо несли большую лестницу, и ее прислонили к стене низкого плоского строения, и забрались на крышу. Там мы начали заливать поверхность расплавленным гудроном, выливая его полными черпаками и распределяя жесткими щетками по поверхности. Внизу сидели шесть охранников. Для них эта затея с крышей обернулась великолепным недельным отпуском. Вместо того, чтобы вдыхать порошки в прачечной или пылиться рядом с подметающими двор заключенными, короче говоря, хоть как-то работать, они сидели на майском солнышке, облокотившись о низкий парапет, и чесали языки. На нас они смотрели вполглаза, потому что южная стена была достаточно близко, бежать было некуда, а человек на крыше был прекрасной мишенью, и в случае неверного движения заняло бы пару секунд прострелить любому из нас череп. Итак, ребята сидели и расслаблялись, каждый из них был вполне доволен собой, и не хватало лишь хорошего крепкого коктейля со льдом, чтобы чувствовать себя хозяином мироздания. Один из них был тип по имени Байрон Хедлей, и в 1950 году, когда происходили все эти события, он находился в Шоушенке более долгое время, чем даже я. Более долгое, чем два последних коменданта вместе взятые. Тот, кто находился у власти в 1950 году, был урод по имени Джордж Дуней. Он был янки, и все его терпеть не могли, кроме, наверное, тех людей, что назначили его на эту должность. Я слышал, что в этой жизни его интересовали только три вещи. Во-первых, статистика для книги, которая потом вышла в каком-то небольшом издательстве, вероятно, за его счет. Во-вторых, какая команда выиграла бейсбольный чемпионат в сентябре каждого года. И в-третьих, он добивался, чтобы в Майне была принята смертная казнь. Джордж Дуней был большим сторонником смертной казни. Он полетел с работы в 1953 году, когда вскрылись его махинации, связанные с автосервисом в тюремном гараже. Он делился доходами с Байроном Хедлеем и Гредом Стэмосом, но двое последних вышли сухими из воды. Никто не сожалел, когда выгнали прежнего начальника, но назначение на его место Греда Стэмоса было довольно неприятной новостью. Это был коротышка с крепкой нижней челюстью, словно предназначенной для бульдожьей хватки, и холодными карими глазами. Он все время усмехался, болезненно кривя лицо, будто хотел в сортир или у него болела селезенка. Когда Стэмос пришел на пост коменданта, в Шоушенке начали твориться такие зверства, о которых прежде не было слышно. И кажется, хотя я не вполне уверен, что полдюжины могил для странным образом исчезнувших людей, что стояли поперек дороги нового начальника, были вырыты в лесу, что простирался к западу от тюрьмы. Конечно, и в прошлом коменданте не было ничего хорошего, но Гред Стэмос был жестоким, убогим, а потому особо отвратительным типом. Он был добрым приятелем с Байроном Хендлеем. Как начальник, Джордж Дуней был не более, чем пешкой в руках этих двоих, которые действительно держали всю тюрьму. Хендлей был высокий мужчина с неуклюжей ковыляющей походкой и редкими рыжими волосами. Он легко загорал на солнце, всегда громко говорил, и если вы недостаточно быстро подходили на его отклик, мог ткнуть вас как следует рукоятью своего пистолета. В тот день, на крыше он разговаривал с другим охранником по имени Мерт Энтвистл. Хендли получил неожиданно хорошую новость, и усмехался своей желчной злорадной усмешкой. Это был его стиль. У этого человека ни для кого не находилось доброго слова, и он был уверен, что весь мир против него. Этот мир и все эти ублюдки, его населяющие, испортили ему лучшие годы его жизни, и они были бы счастливы испортить остаток его дней. Я видел несколько тюремных офицеров, которые выглядели вполне умиротворенными и счастливыми, и понимал, как они к этому пришли. Для этого достаточно видеть разницу между их жизнями, возможно, полными страданий, борьбы и нищеты, и состоянием людей, за которыми они присматривают. Так вот, те офицеры, о которых я говорю, смогли увидеть разницу и сделать соответствующий вывод. Остальные не смогли и не захотели. Для Байрона Хендлея не было и речи ни о каком сравнении. Он может спокойно сидеть здесь под теплым майским солнышком, болтать всякий вздор, тогда как в десяти футах от него работает, обливаясь потом, и обдирая себе ладони о большие ковши с кипящим гудроном, группа заключенных, каждодневный труд которых был настолько тяжел, что теперь они даже ощущали облегчение. Вы можете припомнить старый вопрос, который обычно задают, чтобы проверить, являетесь ли вы оптимистом или пессимистом. Для Байрона Хендлея ответ всегда будет одинаков: стакан полупустой. Во веки веков аминь. Если вы предложите ему стаканчик превосходного апельсинового сока, он скажет, что мечтал об уксусе. Если вы похвалите верность его жены, он ответит, что не удивительно: на эту уродину никто и не прельстится. Так он сидел, разговаривая с Мертом Эндвислом достаточно громко, так, что мы слышали каждое слово, и его широкий белый лоб уже начинал краснеть под солнечными лучами. Одной рукой он опирался на парапет, окружающий крышу. Другую положил на рукоять своего револьвера 38 калибра. Мы все слушали его рассказ вместе с Мертом. Суть была в том, что старший брат Хендлея свалил в Техас лет четырнадцать назад и с тех пор, сукин сын, ни разу не давал о себе знать. Семья решила, что он уже погиб, причем давно. Но неделю назад раздался звонок из Остина, это был адвокат, сообщивший, что брат Хендлея умер четыре месяца назад довольно богатым человеком. Меня всегда поражало, – говорил Хендлей, этот благороднейший из смертных, – как удача может приваливать к таким ослам, как мой милый братец. Деньги пришли к покойному как результат операции с нефтью, и это было что-то порядка миллиона долларов. Нет, Хендлей не стал миллионером. Возможно, это даже его сделало бы счастливым, хотя бы не надолго. Но брат оставил каждому из членов семьи кругленькую сумму, 35 тысяч долларов, что тоже, казалось бы, очень неплохо. Но для Байрона Хедлей стакан всегда полупустой. И уже полчаса он занимался тем, что жаловался Мерту на проклятое правительство, которое хочет хапнуть хороший кусок его наследства. Ну вот, теперь я останусь без новой машины. Да если у меня и хватит на нее, тоже приятного мало, – нудел он. – Нужно пла ить неслыханную цену за саму машину, потом тебе влетит в копеечку ремонт и техобслуживание, потом эти идиотские дети начинают упрашивать вас покатать их и… И самим поводить машину, если они уже достаточно взрослые, – подхватил Мерт. Старина Мерт Энтвостл прекрасно знал, где собака зарыта. И он не произнес вслух того, что было очевидно для него, как и для всех нас: «Если тебе так мешают эти деньги, лапонька моя, я уж как-нибудь постараюсь постепенно тебя от них избавить. Для чего и существуют друзья». Да-да, водить машину, а еще учиться этому, получать права, о боже! – Байрон содрогнулся. – И что происходит под конец года? Если в твоих расчетах что-то не то, если ты превысил кредит, они заставят тебя платить из собственного кармана или, что еще хуже, обращаться в одно из этих еврейских агентств по займу. И они везде тебя достанут, будь уверен. Если уж правительство решило проконтролировать твои расходы, будь спокоен, обдерут до ниточки. Кто станет сражаться с Дядей Сэмом? Он высосет из тебя все соки, выбросит, на помойку, и все это считается в порядке вещей. Боже мой. Он замолчал и погрузился в тягостные раздумья о неприятностях, которые выпали ему на долю из-за того, что он имел несчастье получить 35 тысяч наследства. В это время Энди Дюфресн в пятнадцати футах от него распределявший гудрон по крыше, опустил свою щетку в бадью и пошел прямо к Мерту и Хендли. Мы все замерли, и я увидел, как один из охранников, Тим Янблуд, опустил руку на рукоять пистолета. Один из работавших парней дернул своего соседа за рукав, и оба тоже повернулись. В какое-то мгновение я подумал, что Энди решил получить пулю в лоб. А он сказал Хендли очень мягко: Простите, доверяете ли вы своей жене? Хендли тупо уставился на него. Кровь приливала к его лицу, и я знал, что это плохой знак. Секунды через три он схватится за свой пистолет, и Энди получит сильнейший удар рукоятью в солнечное сплетение. Если не рассчитать силы, удар в это место может убить человека, но охранники этого избегают. Вы просто валяетесь в парализованном виде достаточно долго, чтобы забыть, что вы планировали прежде, чем получили эту передышку. Мальчик, – произнес Хендли, – я даю тебе последний шанс поднять свою щетку. Затем ты съедешь с этой крыши на голове. Энди спокойно смотрел на него, глаза его были холодны, как лед. Будто бы он не услышал угрозы охранника. Больше всего я хотел бы сейчас объяснить ему кое-что из правил выживания здесь. Вы никогда не должны показывать, что слышите разговор охранников. Никогда не вмешиваться в их дела. И говорить только тогда, когда вас спрашивают и только то, что хотят услышать. Черные, белые, желтые и краснокожие – в тюрьме все это не существенно, вот уж где наступает всеобщее равенство! В тюрьме каждый заключенный – негр, и приходится привыкнуть к этой идее, если вы не хотите нарваться на таких людей, как Хедлей и Стэмос, которые убьют вас, не задумываясь. И горе вам, если вы не осознаете этой простой идеи. Я знаю людей, которые лишились пальцев и глаз, я знаю одного человека, который потерял кусок своего пениса и был счастлив, что остальное осталось при нем. Но говорить что-либо Энди было слишком поздно. Даже если он вернется к своему занятию и молча поднимет щетку, вечером в душе его будет подстерегать огромный тип спортивного сложения, которого покупают обычно за несколько пачек сигарет, и который выбьет вам все зубы, переломает ребра и оставит валяться на холодном цементном полу. Ну, по крайней мере, я хотел бы сказать Энди, чтобы он не усугублял ситуацию. Но мне пришлось продолжать лить гудрон на крышу, как будто ничего не происходит. Как и все остальные, я долже в первую очередь думать о собственной шкуре. Все же она у меня одна, а желающих свернуть кому-нибудь шею, типа Хендлея, вокруг достаточно. Мерт вскочил. Встал Хендлей. Поднялся с места и Тим Янблуд. Лицо Хендли было красное как помидор. Энди сказал: Возможно, я неверно это преподношу. Неважно, доверяете вы ей или нет. Вопрос в том, верите ли вы в то, что она не обведет вас вокруг пальца и не бросит с деньгами на руках. Хендлей, казалось едва не задыхался от злости. Вопрос в том, – произнес он, – сколько костей ты переломаешь при падении. Посчитаешь их в лазарете. Подойди сюда Мерт. Мы выкинем этого ублюдка, если он не понимает с первого раза. Мы продолжали лить гудрон. Солнце жарило во всю. Охранники явно собирались осуществить обещанное. Скверное происшествие: Дюфресн, заключенный номер 81433, случайно свалился с крыши во время ремонтных работ. Хорошего мало. Они подошли к Энди вплотную, Мерт справа, Хедли слева. Энди не сопротивлялся. Он не сводил взгляда с красного перекошенного лица Хедлей. Если Вы уверены в ней, мистер Хедлей, – продолжал он все тем же ровным спокойным голосом, – у Вас есть великолепный шанс сохранить каждый цент Ваших денег. Итог Вас обрадует: Дядя Сэм остается ни с чем, тридцать пять тысяч Ваши. Мерт взял Энди за локоть, Хендлей продолжал стоять, тупо уставившись в пространство перед собой. На секунду мне показалось, что все кончено, и Энди полетит сейчас с крыши головой вниз. Но тут Хендлей произнес: |