КОИРО НПУ(1). Педагогические мастерские ценностных ориентаций
 Скачать 1.35 Mb.
|
Текст №4 Антон Павлович Чехов"Студент" …Он посмотрел кругом на потемки, судорожно встряхнул головой и спросил: Небось была на двенадцати евангелиях? Была, – ответила Василиса. Если помнишь, во время Тайной вечери Петр ска- зал Иисусу: «С тобою я готов и в темницу, и на смерть». А Господь ему на это: «Говорю тебе, Петр, не пропоет сегодня петел, то есть петух, как ты трижды отречешь- ся, что не знаешь меня». После вечери Иисус смертель- но тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомил- ся душой, ослабел, веки у него отяжелели, он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой, пони- маешь ли, невыспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед. Он страстно, без памяти любил Иисуса и теперь видел из- дали, как его били… Лукерья оставила ложки и устремила неподвижный взгляд на студента. Пришли к первосвященнику, – продолжал он, – Ии- суса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его, сказала: «И этот был с Иисусом», – то есть что и его, мол, нуж- но вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово по- глядели на него, потому что он смутился и сказал: «Я не знаю его». Немного погодя опять кто-то узнал в нем одного из учеников Иисуса и сказал: «И ты из них». Но он опять отрекся. И в третий раз кто-то обратился к нему: «Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?» Он третий раз отрекся. И после этого раза тотчас же запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечере… Вспомнил, очнулся, пошел со двора и горько-горько заплакал. В Евангелии сказано: «И исшед вон, плакася горько». Во- ображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тиши- не едва слышатся глухие рыдания… Студент вздохнул и задумался. Продолжая улы- баться, Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслони- ла рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль. Работники возвращались с реки, и один из них вер- хом на лошади был уже близко, и свет от костра дро- жал на нем. Студент пожелал вдовам спокойной ночи и пошел дальше. И опять наступили потемки, и стали зябнуть руки. Дул жестокий ветер, в самом деле воз- вращалась зима, и не было похоже, что послезавтра Пасха. Теперь студент думал о Василисе; если она заплака- ла, то, значит, все происходившее в ту страшную ночь с Петром имеет к ней какое-то отношение… Он оглянулся. Одинокий огонь спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Сту- дент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему – к обеим жен- щинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а по- тому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра. И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. «Про- шлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого». И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой. А когда он переправлялся на пароме через реку и по- том, поднимаясь на гору, глядел на свою родную дерев- ню и на запад, где узкою полосой светилась холодная, багровая заря, то думал о том, что правда и красота, на- правлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дво- ре первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство мо- лодости, здоровья, силы – ему было только 22 года – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и пол- ной высокого смысла. |