Поэтика барокко. Поэтика барокко в философско. Поэтика барокко в философскорелигиозной драме П. Кальдерона Жизнь есть сон
 Скачать 55.88 Kb.
|
|
Поэтика барокко в философско-религиозной драме П.Кальдерона «Жизнь есть сон». 1. Особенности барокко в Испании. Испания, в XVII в. переживавшая упадок, пребывавшая под властью не столько короля, сколько церкви, дала особый настрой барочной литературе: здесь барокко приобрело не только религиозный, но и фанатический характер, активно проявлялось стремление к потустороннему, подчеркнутый аскетизм. Однако именно здесь ощущается влияние народной культуры. Особое значение в испанском барокко приобретает драматургия. Барочные мастера работали преимущественно в жанре трагедии или драмы. Значительный вклад в развитие испанской драматургии внес Тирсо де Молина (Фрей Гaбриэль Тельес). Классическим мастером драматургии барокко стал Педро Кальдерон. Во всех своих драмах использовал логически стройную и до малейших деталей продуманную композицию, предельно усиливал интенсивность действия, концентрируя его вокруг одного из персонажей, экспрессивный язык. В его творчестве нашло свое предельное выражение пессимистическое начало, прежде всего, в религиозных и морально-философских сочинениях. Вершиной творчества Кальдерона является пьеса “Жизнь есть сон”, где барочное мироощущение получило наиболее полное выражение. Кальдерон показывал трагические противоречия жизни человека, из которых нет выхода, за исключением обращения к богу. Жизнь изображается как мучительное страдание, любые земные блага призрачны, границы реального мира и сна размыты. Человеческие страсти бренны, и только осознание этой бренности и дает познание человеку. Плутовской роман- самый значительный и характерный жанр испанской прозы эпохи барокко (XVII в.). Глубокий кризис, охвативший испанское государство на рубеже XVI—XVII вв., идеологическое наступление католицизма на ренессансное свободомыслие, массовое бродяжничество — эти и другие факторы создали историчес¬кую реальность. Отличительные черты плутовских романов: построение повествования от первого лица — большая часть их стилизована под «автобиографию» героя, рассказывающего о своих похождениях и житейских невзгодах; события то изображаются с «наивной» точки зрения их непо¬средственного участника, получающего один за другим уроки жизни, то оцениваются с высоты накопленного рассказчиком к моменту написания его мемуаров жизненного опыта; сложная ком¬позиция, одновременно и линейная — сюжет развивается в хронологи¬ческой последовательности, и циклическая — изображение ограничено сферой индивиду¬ального опыта рассказчика. Герой жанра — пикаро (el picaro), плут и мошенник, ценой утраты собственного достоинства пытающийся приспособиться к новым условиям существования. Для этого он вырабатывает в себе необходимые навыки и создает свою житейскую философию. Выходец из низов общества, пикаро жаждет подняться по социальной лестнице, но терпит поражение. Невозможность изменить жизнь к лучшему осмысливается им как исконный удел человеческого бытия, бессилие человека перед лицом жестокой фортуны. Плутовской роман воссоздает широкую панораму испанской действительности XVII в. Игра противопоставлениями «верха» и «низа»— в пос¬ледующих образцах жанра постепенно перерождаются в натурализм и прециозность. Историческая жизнь жанра завершилась к середине XVII в. Испанский плутовской роман оказал большое влияние на развитие прозы в других странах. Отзвуки этой жанровой традиции можно найти в творчестве многих романистов вплоть до XX в.: например, в «Мертвых душах» Гоголя. Бальтазар Грасиан (1601-1658) был не только практиком, но и теоретиком нового стиля. В его трактате "Остроумие, или Искусство изощренного ума" излагается теория остроумия, в значительной мере повлиявшая на формирование консептизма в литературе испанского барокко. Грасиан обращает внимание на то, что древние мыслители разработали теорию мышления (логику) и теорию красноречия (риторику), но теории остроумия до сих пор нет. Подобно логике остроумие пользуется понятиями, которые вырабатываются разумом, но подобно искусству остроумие пользуется сближением далеких понятий, непосредственно, без всякого логического обоснования сопоставляя их и таким образом открывая истину. В трактате Грасиан рассматривает виды и приемы "простого" и "сложного" остроумия: каламбуры, загадки, намеки, параболы, притчи и мн. др. Суть эстетического манифеста - Грасиан по сути дела спорит с Аристотелем и предлагает новую эстетическую теорию: доминирующим началом в искусстве является не дискурсивное (т. е. рассудительное, рассуждающее), а ассоциативное. Художественное произведение не подчиняется правилам логики, но вместе с тем не является и "безумным". Эстетическим "регулятором" в произведении является, по мысли Грасиана, вкус (gusto), чувство меры и чутье художника. Это было новым шагом в развитии мировой эстетической мысли. Оригинальные эстетические взгляды Грасиана практически воплотились в его произведениях. Луис де Гонгора-и-Арготе (1561-1627) является одним из самых известных испанских поэтов XVII века. Известность его выражается, например, в существовании термина "гонгоризм", обозначающего его индивидуальный поэтический стиль и одновременно обозначающего мощное стилевое течение в испанской литературе. В первом периоде творческой эволюции Гонгора увлекался жанрами оды и песни; во второй период его творчества развитие получили жанры сонета и романса, третий период может быть назван собственно "гонгористским". Уже на ранних этапах творческого развития Гонгора отличался ярким поэтическим новаторством. Например, Гонгора смело развивал жанр сонета, канон которого был создан Петраркой. Гонгора заметно усилил лирический темперамент, расширил тематический репертуар сонета (сонеты любовные, эротические, сатирические и т. д.) и расширил диапазон допустимых стилистических приёмов - теперь он использует неожиданные метафоры, усложненные гиперболы. Гонгора не нарушает принципов петрарковского сонета, он их преувеличивает. Новым и необычным у Гонгоры был стиль. Изображается не только поступок героя, но и его сложная, иногда совершенно непостижимая психологическая мотивировка. Испытываемые героями чувства любви, ревности, страданий и т. д. как бы дублируются явлениями в неживой природе, но это не традиционный, например, для фольклора психологический параллелизм - у Гонгоры духовное начало перенесено на природу, но и природное начало перенесено в душевную жизнь героя, в результате возникает совершенно особый "гонгористский" психологический пейзаж. 2. Проблема пьесы Кальдерона. Как особенности испанского барокко выразились в проблематике драмы? Кальдерон великий испанский драматург стиля барокко «стойкий принц», «жизнь есть сон», «поклонение кресту». В барочную пьесу снова возвращается соотношение характера и сюжета. Сюжет строится на раскрытие характера главного героя. Или двух героев. Человек снова возвращается в утраченный мир. Характеры Сехизмундо и Росаура и Басилио - короля («жизнь есть сон»)они главные. Человек начинает принимать какие-то решения. Которые начинают уродовать его собственную жизнь. В барочной пьесе появляются сразу несколько параллельно развивающихся сюжетных линий. Самая барочная из всех шекспировских пьес, это «Король Лир» (Лир и дочери, Глостер и сыновья)И все сюжетные линии дополняют друг друга. К 1630 г. в испанской драме, происходят сдвиги, позволяющие говорить о переходе от Возрождения к литературной эпохе XVII в. Центральное явление новой литературной эпохи — творчество Кальдерона. Драма Кальдерона исключительно важна для решения теоретических вопросов барокко в литературе. «Вокруг Кальдерона в критике всегда велось много споров очень часто можно прочитать: "Кальдерон - певец воинствующего католицизма, мистик и реакционер", "Кальдерон - великий реалист, отразивший лучшие черты испанского народа"». Возникает подозрение что, такие разночтения вызваны противоречивостью самого писателя. Ведь он одновременно он создает демократического "Саламейского алькальда" и священные ауто на теологические темы в духе идеологии контрреформации. Это решительно неверно. «Кальдерон на редкость цельный и даже подчас утомительно однообразный в своем постоянстве писатель. Просто, с нашей сегодняшней точки зрения, трудно совместить защиту прав низших сословий и осуждение крестьянина - "невежды, инстинктом ведомого", формулу "жизнь есть сон" с искренним пожеланием - "пусть жизнь твоя долгой будет"; прославление убийства любимой жены на основании одного лишь подозрения в измене - с жалобами на "тягостный принцип чести"; самое фанатичное "поклонение кресту" - с явной симпатией к гонимым и побежденным "нехристям» и т. д.» Если в начальный период становления и развития испанской национальной драмы противоречия между ренессансно-демократическими идеалами и явью испанской государственности не носили еще острого характера, то к моменту развития творчества Кальдерона картина резко меняется. Уже в 20-30-е годы большинству современников были видны грозные приметы окончательного заката Испанской империи. Положение Испании того времени определялось, прежде всего, острейшим несоответствием между усиливающимся абсолютизмом и глубочайшим хозяйственным кризисом, нищетой крестьянских и городских низов. Особенно тяжелым было положение крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения страны. Все это стало приводить к распаду прежних, когда-то прочных нравственных устоев, традиций и представлений в сочетании с "католическим началом", сгубившим Испанию "своим угнетающим преобладанием над всеми другими элементами государственной жизни" Прежние ренессансно-демократические идеалы, питаемые национальными традициями (характерные для Лопе де Вега и его ближайших соратников), стали уступать место учено-гуманистическим, которые в сфере художественной абстракции легче сочетались с трагическим восприятием действительности. Писатели Возрождения и писатели барокко, несмотря на черты преемственности между ними, по-разному реагировали на наступление реакции. Драматурги круга Лопе либо сосредотачивали внимание на трагичности ситуации, в которой погибал гуманистически мыслящий или живущий в соответствии со светским духом недавнего прошлого человек, либо смотрели на черную полосу кризиса как на нечто преходящее в сравнении с ценностями, завоеванными человечеством во времена Возрождения. Драматурги барокко в Испании, сложившиеся в условиях XVII в. как новой исторической эпохи, хотя и испытывали воздействие ренессансного театра, шли, как правило, по другому пути. У драматургов барокко складывалось новое, неренессансное представление о гармонии — и земной и духовной, а как противостоящей земному беспорядку гармонии только духовной. «Драматурги XVII в., как и в пору Высокого Возрождения, изображали торжество героев, но мыслили его по-новому, прежде всего в сфере духа. Картина мира в представлении поэтов барокко была спиритуализирована. Они не подчинялись реакции, как царству зла и бездуховности, и стремились показать духовное торжество героев. Иногда залогом этого торжества был титанизм и фантастическое напряжение страстей. Непобедимая духовность могла выразиться в любовной или религиозной экзальтации («Любовь после смерти» и «Стойкий принц» Кальдерона). И во втором случае религиозно-философское воодушевление в его евангельской самоотверженности все равно противостояло контрреформационному политическому утилитаризму. В образах героев упомянутых драм, будь то мориск Тусани́ или католик Фернандо, главным был не фанатизм, а стойкость воли, упование на несокрушимость воли человека, обеспечивающие ему внутреннюю победу над неблагоприятными обстоятельствами». « Религиозно-философская драма барокко в Испании с ее осознанием смятенности человека на пути, полном бед, принципиально отличалась от драмы Ренессанса, однако в своей гуманистической антиконтрреформационности выступала как ее прямая продолжательница. Только у Кальдерона контрреформационной идеологии духовного насилия противопоставлялась не очевидность правоты гармонически развитых, благородных, полных жизненной силы, телесной и душевной красоты людей, как у Шекспира или Лопе, но твердость воли в поражении, смятенный и ищущий интеллект». Противопоставление несовершенному миру сегодняшнего дня независимости воли и разума сближало драму барокко с драмой классицизма. Оба направления, взятые в большой исторической перспективе, принимали на себя миссию отстоять самосознание человека XVII в. Философская драма испанского барокко содержала уже рационалистические, просветительские элементы. Из философско-символических пьес всемирно известна его «Жизнь – это сон» («La vida es sueño»). «Основное, с чем приходится считаться при оценке Кальдерона, - это очевидное подчинение всех его художественных замыслов (независимо от жанра) политическому и философскому рационализму, свойственному его мышлению. Этот рационализм придавал театру Кальдерона социальную и философскую злободневность, окрашивал определенной абсолютистской и морально-религиозной идеологией все его творчество. Но вместе с тем под слоем этой идеологии проступает - и со временем все отчетливее - общечеловеческое вневременное начало, подлинный гуманизм Кальдерона, связанный с передовыми ренессансными идеями, а также с народно-демократическими традициями, выкованными испанским народом в многовековой борьбе за свое национальное освобождение и за свои гражданские права. Кальдерон был сыном своего века. Вместе с веком в его творчестве кануло для нас все временное, преходящее, чуждое сегодня. Осталось то, что было в нем исторически перспективно и человечески незыблемо, - его народность, национальная неповторимость и в то же время универсальность мысли. Вот почему, по словам Пушкина, Кальдерон наряду с Шекспиром и Расином стоит "на высоте недосягаемой" и его "произведения составляют вечный предмет наших изучений и восторгов..."». «Жизнь - есть сон» Неоднократно в разных своих пьесах Кальдерон подходил к теме идеального, справедливого монарха (затрагивает он ее, например, во "Враче своей чести" в лице дона Педро Справедливого). Непосредственно Кальдерон пытается ее решить в одной из самых знаменитых своих драм - "Жизнь - это сон". Там начертана если не программа формирования идеального правителя, то, во всяком случае, назидательная картина его самовоспитания. Подобно многим другим произведениям мировой литературы, драма "Жизнь - это сон" в глазах последующих поколений намного переросла рамки своего первоначального содержания. Если собрать воедино существующие толкования драмы "Жизнь - это сон", то получится любопытный сборник противоречивых и часто взаимоисключающих оценок. « Долгое время ее понимали только как религиозно-символическую драму, смысл которой сводится к теологическому тезису утверждения свободной воли и толкованию жизни как сна, грандиозной комедии, где люди играют лишь отведенную им сценическую роль, чтобы потом воскреснуть к высшей правде уже в загробном существовании».[8] Действительно, нельзя отрицать присутствие этих мотивов в пьесе. Для Кальдерона они были характерны на протяжении почти всего его творчества, и нашли свое прямое выражение в священных ауто "Великий театр мира", "Жизнь есть сон" и в ряде других. Ощущение жизни как скоротечного мгновения ("сна") было присуще мироощущению испанцев задолго до Кальдерона. «В кальдероновский период национального упадка это ощущение усилилось еще больше, и Кальдерон дал ему наиболее четкую художественно-философскую формулу, предельно сгустив горестное признание Сервантеса, сделанное устами Дон-Кихота {Идея ауто "Великий театр мира", вероятно, подсказана Кальдерону прилежным чтением "Дон-Кихота" Сервантеса (глава XII, часть 2), где Дон-Кихот развивает перед Санчо мысль о том, что жизнь - та же комедия, и что смерть всех уравнивает. А Санчо назвав это сравнение "превосходным", подкрепляет его аналогичным сравнением жизни с шахматной игрой». Исследователь Н. И. Балашов даже прослеживает в этой драме русскую тематику: «С идеей "жизнь есть сон" контрастирует и русско-польский сюжет, имевший в Испании особое конкретное наполнение после знаменитой драмы Лопе де Веги "Новые деяния Великого князя Московского" (1606). При отвлеченной тематике "суеты сует" "Жизнь есть сон" грохочет отзвуками драмы Лопе. Здесь есть и победа восставшего народа, и призвание заточенного или изгнанного царевича, свергающего тирана (отзвук данных о Борисе Годунове), отстраняющего иностранного принца (Владислав)». И все равно, все эти толкования пьесы неразрывно связаны с темой идеального правителя. 3. Сюжет драмы «Жизнь есть сон». Объясните своеобразие сюжетного развития в произведении. Если выводить происхождение термина “бароко” от слова “жемчужина”, то пьеса “Жизнь – это сон” есть разве что самой ценной жемчужиной как по месту в творческом наследии П. Кальдерона, так и в роли иллюстрации основоположных принципов и поэтики барокко. От времени ее создания прошли сотни лет, а знаменитый монолог Сехисмундо (“Ох, горе здесь мне…”) до этого времени изучается в испанских школах. Пьеса и ныне относится в наилучших театрах страны, в частности на мадридской сцене, а самые талантливые испанские актеры считают за честь играть роль Сехисмундо. Иногда исследователи ставили литературные произведения Кальдерона над шекспировскими (как это делали романтики). В чем же причины чрезвычайного успеха, который выпал на судьбу творческого задела Кальдерона, в частности драмы “Жизнь – это сон”? Наверное, исчерпывающий ответ на этот вопрос дать невозможно, но сам процесс ее поиска поможет ярче осветить художественные особенности произведения. Сюжет пьесы напряжен и остро-динамичный, со многими неожиданными поворотами, что присущи литературе барокко. Действие происходит в весьма условной Полонии (Польском королевстве), некоторые персонажи (Росаура, Астольфо, Кларин). Пути философских проблем: которым есть место человека в мире? Чем он отличается от зверя и что делает человека человеком? Влияет ли человек на свою судьбу и как может это делать? Вместе с тем это произведение аллегорическое, ведь жизнь Сехисмундо можно рассматривать как аллегорию (иносказание, параллель) жизнь человечества – поиски своего места в мире, старание разобраться в мотивах своих и чужих поступков. Да и самая типичная для барокко формула “жизнь – это сон” может рассматриваться и как метафора, и как аллегория (лиса – это хитрость, а жизнь – это сон). Строение драмы прямое и хорошо продуманное: она состоит из трех хорнад. Как пишет замечательный знаток испанского языка М. Литвинец, “хорнада – древнее испанское слово, которое означает “путь, пройденный человеком за день”. В самом деле, в драме “Жизнь – это сон” есть три хорнады и действие в ней происходит по три дня. Поскольку драма есть “служанкой двух господ” – литературы и театра (т. е. она рассчитана как на чтение, так и на инсценировку), то с этой точки зрения деление именно на три хорнады идеально подходит для воплощения сюжета произведения (в частности – изменения театральных декораций): – первая хорнада (первый день) – Сехисмундо в башне – ночь (сон); – вторая хорнада (второй день) – Сехисмундо во дворце – ночь (сон); – третья хорнада (третий день) – Сехисмундо сначала в башне, а потом – во дворце. План Басилио начали воплощать: выпив снотворного напитка, Сехисмундо заснул, а когда проснулся во дворце и в конце концов узнал о причинах своего безвинного заключения, то пришел в негодование и повел у себя так своевольно и жестоко, будто бы “подтвердил” увещевание зловещего гороскопа. Басилио, убежденный в своей правоте, приказывает возвратить узника к башне так же во время сна. Проснувшись в хорошо знакомой башне, принц считает, что дворец и все события прошлого дня были его сном (“жизнь – это сон”). Тем временем, узнав, что есть законный наследник трона, но власть собираются отдать чужаку, часть войска взбунтовалась и освободила Сехисмундо, предложив ему стать королем Полонии. В решающей битве войска принца победили армию Басилио. Казалось бы, бывшему узнику именно время отомстить отцу за все, что тот с ним сделал. Этого ожидали как придворные, так и сам Басилио. Однако Сехисмундо подверг заключению организаторов бунта, которые предали Басилио (“Предатель больше не нужен/Во время, когда прошла измена”) и освободили его самого, извинил отцу несправедливость, возвратил ему трон и признал своим королем. Все воспринимают это как чудо, как чудесную метаморфозу – преобразования зверя в человека, причем человека благородного и мудрого (Басилио: “Ум твой всех приводит в удивление”; Росаура: “Мудрый он и справедливый!”). А во дворце, в конце концов узнав о причинах своих страданий, он просто начал мстить за несправедливость. Это где же истоки его жестокости: в урожденной потребности создавать зло или в принудительном лишении свободы, которое спровоцировало его на жестокие поступки? И кто виновен в том, что человек превращается в зверя: Сехисмундо или Басилио? А в глазах окружающих его жестокость действительно имела звероподобный вид и исполняла страшное увещевание: Что возьмешь от человека, У которого человеческого – имя единое, Который – бедствия, безжалостнее, Жестокий, тиранический и грубый, Рожденный среди зверей?.. И лишь второе освобождение принца мятежными солдатами представляет нам Сехисмундо человека. Он сам сделал себя настоящим человеком, сдержав свои инстинкты и прихоти, и, в конце концов, заявил: …Обуздаем Честолюбие и злобу, Это неистовство и злость слепую Это – кульминация произведения, моральное перерождение зверя в человека. А Сехисмундо в начале и в конце произведения – это вообще два разных человека. Сначала это полудикий отшельник, который возрос в башне между диких зверей и сам напоминает зверя как внутренне (дикий характер, несдержанность, старание удовлетворять свой первый лучший инстинкт или желание), так и внешне – не случайно он постоянно появляется в зверской шкуре. Мало изменяет его внутреннюю сущность и переодевание в пышную одежду принца, когда, по его словам. В гневе он выбросил из окна слугу (“причинил смерть нароком”), грозился Астольфо, грубо вел себя с женщинами. Т. е. само по себе наличие королевской мантии не является гарантией, что на троне сидит человек, а не зверь (это тоже важная мысль, особенно во времена монархии, когда жил Кальдерон). Тем не менее не поэтому ли Сехисмундо и превратился в зверя, что его подвергли заключению без вины, поверив туманным увещеванием гороскопа? И именно это стало настоящей причиной, через которую ужасное пророчество начало осуществляться? Зло порождает зло: несправедливость, судьбе покорился, тот за ней идет, а кто нет – того она тянет за собою силком”? 4. Источники пьесы Кальдерона «Жизнь есть сон». Как преобразуется в фабуле драмы разнообразные источники. Наиболее ярко драматическое барочное искусство Кальдерона, по общему мнению, проявляется в драме “Жизнь есть сон” (1635) – “ключевой драме не только для творчества Кальдерона, но и для всего искусства барокко”. “Жизнь есть сон” – многопроблемная драма, это необходимо иметь в виду, знакомясь с ее истолкованиями в отечественном литературоведении. В некоторых источниках очевидно стремление к историко-политической конкретизации фабулы произведения (например, утверждение, что это пьеса о воспитании идеального правителя), не адекватное, как кажется, поэтике Кальдерона-драматурга. Аллегорико-философское звучание этой драмы возможно особенно ясно ощутить, если сопоставить ее с “Саламейским алькальдом” – исторической пьесой Кальдерона, основанной на переработке драмы, авторство которой часто связывают с именем Лопе де Веги. И в этом случае Кальдерон сосредотачивается на проблеме чести, но ставит и решает ее на более конкретном национально-историческом материале. Разнообразны источники фабулы пьесы: тут и христианские легенды о Варлааме и Иосафате, восходящие к восточным преданиям о Будде, и исторические хроники (описаны польско-российские отношения периода Смуты). Историческая фабула сильно трансформирована. Местом действия выбрана Польша, что легко объяснимо: Польша, как и Испания, католическое государство. Выбранный сюжет Кальдерон трансформирует, делает его эмблематичным. Эта пьеса – об уделе человека на земле – в смысле и религиозном, и этическом. Центральная проблема – проблема свободы воли, актуальная и для протестантов. У них удел предопределен, а у католиков – нет. Эта коллизия отражена в драме (Басилио верит предсказаниям звёзд, запирает Сехизмундо в темницу). 5. Первый монолог Сегизмундо, объясните идейно-художественную функцию рефрена. Сехизмундо (исп. Segismundo) — герой драмы Педро Кальдерона де ла Барки «Жизнь есть сон». Королю Басилио, мудрецу и звездочету, светила предсказали, что его сын Сехизмундо станет чудовищным тираном; чтобы спасти страну от бедствий, Басилио объявил, что ребенок родился мертвым, и приказал держать его в горной башне. Решив проверить, не обманули ли его небесные знамения, король велит, усыпив, перенести его во дворец. Важнейшие события драмы разворачиваются в душе героя. Его самопознание в немалой мере определено внешними обстоятельствами: Сехизмундо вырастает, не зная, кто его родители и кто он такой. Самая пылкая, всепоглощающая его страсть — жажда правды и свободы. Первый его монолог («О, я несчастен, горе мне!») — яростный протест против неволи; и Кальдерон не оставляет сомнения, что свобода — неотъемлемое и важнейшее право человека. В переполненном болью и негодованием монологе герой проклинает судьбу, дающую человеку меньше свободы, чем зверю, ручью, рыбе и птице. Но, узнав, что он не жалкий узник, а всесильный государь, Сехизмундо возмущен учиненной над ним несправедливостью. Он становится убийцей и насильником. Его свобода — свобода зверя, и сам Сехизмундо знает, что он — получеловек-полузверь... Когда он убил слугу и начал творить бесчинства во дворце, его опять усыпляют, переносят обратно в башню и уверяют, что все происшедшее во дворце было лишь сном. Сехизмундо пытается разобраться, является ли он заключенным, которому приснилось, что он принц, или принцем, которому снится, что он заключенный. Герой хочет понять, что в жизни иллюзорно, ложно, а что действительно, подлинно, и эти размышления многое в нем меняют. «Это словно конспект, сгусток представлений, повторявшихся многими, в том числе и не самыми значительными, поэтами барокко в разных странах, даже до появления драмы Кальдерона. На этот момент драма, ее аксиома: "жизнь есть сон" - прямой противовес гамлетовскому ренессансному - в пользу решительных действий - преодолению сомнения "быть или не быть"». «Будто все ясно. Но и в драму Кальдерона врывается вихрь реальности, развеивающий свойственные кризисной стороне барокко представления о тщете и сумятице земного существования; увидим, что ни в поэте барокко, ни в герое барокко - ни в Кальдероне, ни в Сехисмундо - не умирает, а лишь преображается, раздваивается неведомый им Гамлет». « Первым не какой-либо критик, а Сехисмундо сам высказал и в общем преодолел противоречие, таившееся в драме. Он пришел к выводу, выраженному в категориях, приемлемых в светской философии и в принципе пригодному и для просветителей: "действовать во благо, вот что существенно" ("Obrar bien es lo que importa"), независимо от того, есть ли жизнь сон, или нет». Сехисмундо, запутанный предыдущими экспериментами отца, не уверен, "правда ли сон" то, что он возглавил восстание, но произносит ответственное суждение о том, что важно оставаться добрым. Если мы на яву – то для того, что бы просто быть им, а если во сне, чтобы проснуться в кругу друзей. « "Obrar bien" ("творить добро"), независимо от того, сон жизнь или не сон, - тезис этот, повторяемый Сехисмундо несколько раз и осуществляемый им на деле, еще глубже, чем о нем пишут». Поверил Сехисмундо в то, что жизнь есть сон, однако не поверил он в то, что сном была и его любовь к Росауре. До встречи с Росаурой Сехизмундо рос, не зная никого, кроме своих тюремщиков, ненавидя их и сами небеса, обрекшие его на жизнь в неволе. Эта ненависть выплескивается во дворце самым пагубным образом. Возникшее чувство к Росауре, чувство любви— помогает ему понять, что нельзя быть человеком, живя одной лишь ненавистью, что прочнейшие отношения, связывающие людей, — добрые отношения. «Любовь в понимании Кальдерона помогает разуму проложить дорогу не только к людям, но к вещам и событиям. Любовь Кальдерона нерасторжимо связана с верой, которая означает не только сверхъестественную христианскую добродетель, но и обыденную доверчивую преданность и верность в действиях и поведении всякого "естественного" человека. Способность доверять, т. е. способность постичь нравственную ценность другой личности, требует душевной стойкости. Требование душевной стойкости тем более важно, что сама вера, если она не слепа, включает в себя момент риска. Вера в другую личность без надежных оснований и гарантий превращается в высшее испытание моральной стойкости и подлинный критерий в отношениях человека к человеку. Такими видел Кальдерон источники моральной силы, способной противостоять трагическим коллизиям, обнаружившимся в "веке без названия"». «Идее тщеты всего земного противопоставлена истинность любви к женщине. Это концепция жизни - сна, порожденная самой действительностью и утвержденная как принцип Ренессансом». Основная победа принца Сехизмундо - это победа над самим собой. Если бы Кальдерон задался целью показать просто торжество человека над своими страстями, его умение обуздать себя, то навряд ли ему понадобилось бы делать своего героя принцем, переносить действие в экзотическую абстрактную обстановку. Интересна одна незамеченная подробность. Разрешение линии Росаура - Астольфо. Сехизмундо соединяет молодых людей. Он отказывается от своего счастья ради восстановления ее доброго имени. Идея справедливого монарха - это итог воспитания идеального государя, достойно увенчанный торжеством принца над самим собой. Есть еще один существенный момент в пьесе, подкрепляющий эту точку зрения: история с солдатом, которого велено наказать (заточить в башню), хотя именно он поднял восстание в пользу Сехизмундо. Каким бы благим ни было намерение солдата, он нарушил закон верности своему сюзерену. Благое намерение не избавляет его от наказания. Солдат поднял бунт против установленного порядка. Справедливый монарх не может не покарать бунтаря, потому что любой бунт есть произвол, нарушение незыблемого закона. Именно так, по мнению Кальдерона, должен поступать идеальный монарх. Любовь и добро — мосты к людям и к вечности. Поверив в это, Сехизмундо. преодолевает рабское подчинение инстинктам, бездумным и бездушным вожделениям. Однако, как подчеркивает Кальдерон, борьба противоположных начал — интеллекта и чувства, ненависти и любви — длится вечно. Сехизмундо можно сравнить с Гамлетом. У Шекспира и Кальдерона выведены герои-мыслители, действие в обоих произведениях преимущественно строится на движении мысли. Оба принца сталкиваются с враждебной судьбой, с «трагическим состоянием мира», оба не приемлют несвободу. Но Гамлета больше всего терзает зло, царящее в окружающей жизни, Сехизмундо же приходит к выводу, что самое страшное — зло, живущее в нас самих. Будущий властелин страны, как и любой человек, должен прежде всего научиться властвовать над собой. Свирепый бунтарь против неволи, преодолевая в себе эгоистическое своеволие, сознает, что свобода неотделима от строгих обязательств и что решающий шаг к справедливости — способность самому быть справедливым и великодушным с другими. О становлении нового Сехизмундо зритель узнает благодаря прекрасным, открывающим его душевные движения поэтическим монологам. В финале герой появляется во главе мятежного войска; король Басилио в отчаянии падает к ногам сына. Но принц бережно поднимает отца и сам становится перед ним на колени, одерживая главную победу над собой, над своей мстительностью и гордыней. Сехизмундо, получив власть, проявляет себя мудрым и добрым правителем и объявляет политику, которая, по представлениям передовых людей того непростого времени, вменялась в обязанность национальному монарху-объединителю, пресекая одновременно возможность дальнейших междоусобиц. 6. Система образов драмы Кальдерона. Кальдерон – один из наиболее ярких представителей золотого века испанской литературы. Эстетические законы эпохи Барокко отразились в его произведениях. Контраст и динамическое равновесие организуют пьесу «Жизнь есть сон». Система бинарных оппозиций лежит в основе системы образов. Колебания между крайностями, нагнетание противоположностей и парадоксов позволяют Кальдерону создавать драматическое напряжение и управлять им. Сехисмундо – центральная фигура в пьесе, все остальные герои группируются вокруг него. С каждым из персонажей Сехизмундо образует пару, внутри которой можно наблюдать отношения двойничества, вражды или притяжения. Басилио – очень важная фигура в композиции произведения. Характер Сехисмундо раскрывается в конфронтации с отцом, их противостояние придает сюжету должный динамизм и накал. Басилио играет главную роль в формировании действия драмы. Все остальные персонажи вовлечены в действие по его воле. Каждый из них связан с Басилио. Иначе говоря, Басилио тоже главный герой, как и Сехисмундо. Они борются за трон и власть и попеременно занимают центральное место в пьесе. У Сехисмундо есть и другие антагонисты. Это принц Московии, Астольфо, и слуга Росауры, Кларин. Астольфо претендует на польский престол, кроме того, он соперник Сехисмундо в любви. Кларину в пьесе отведена роль грасьосо, но он намного сложнее, чем обычный шут. Он попеременно становится двойником то одного, то другого персонажа. Кларин – отражение короля и принца одновременно. Басилио потерпел поражение, потому что хотела его избежать, а Кларин умер, потому что хотел избежать смерти. Они оба являются примером того, что человек, полагаясь на свои силы не может преодолеть божественную волю. В третьем акте Кларин ненадолго становится принцем. Мятежники по ошибке приняли его за принца, а Кларин им подыгрывает. В конечном счете, он разделил с принцем горечь познания и разочарование в жизни. Клотальдо – отец Росауры, но в некотором смысле он отец и для Сехисмундо. Он его наставник и воспитатель. Он выполняет приказы короля, полностью подчиняя ему свою волю. Это делает его двойником Басилио. Сехисмундо с Росаурой связывают одновременно двойничество и притяжение. В первом акте их обоих можно охарактеризовать эпитетом «violento», то есть «находящийся вне своего естественного состояния». Он – принц без короны, человек без свободы, «живой труп» и «человек-зверь». Она – женщина, переодетая мужчиной, благородная дама без чести. Их судьбы похожи. Оба находятся за границей общества, оба не знают, кто их отец. Отцы, Басилио и Клотальдо, готовы пожертвовать жизнью своих детей ради государственных интересов. Сехисмундо и Росаура вынуждены бороться с судьбой. Их жалобы иногда совпадают дословно. Каждое слово Сехисмундо находит отклик в душе Росауры. Между ними стоит Эстрелья. С ней и Росаурой связаны неоплатонические мотивы, они приносят прекрасное в мрачный и хаотический мир Сехисмундо. Воздействие красоты изменяет характер принца, помогает ему победить самого себя. Сехисмундо то тянется к одной из них, то убегает. Эстрелья – второстепенный персонаж, но для развития сюжета, особенно любовной линии, Росауре необходима соперница. Однако в конфликте она играет важную роль, она – путеводная звезда, которая выводит Сехисмундо из лабиринта. В пьесе «Жизнь есть сон» можно выделить два конфликтных узла и две сюжетных линии. В данной пьесе драма чести и философская драма дополняют друг друга, что делает систему персонажей крайне сложной. Каждый из персонажей связан как минимум с четырьмя другими. Все герои так или иначе включены в оба конфликта, причем функция персонажа все время меняется, в зависимости от того, какая сюжетная линия актуализируется. Некоторые персонажи (Сехисмундо, Росаура, Басилио) связаны со всеми остальными, постоянно включены в действие и являются главными. Другие персонажи все время перемещаются из центра действия на периферию и обратно. 7. Женские образы в драме Кальдерона. Драма Кальдерона восходит к «Повести о Варлааме и Иосафате», в свою очередь трансформировавшей в христианском ключе жизнеописание Будды. Опасаясь гороскопа сына, царь заключает принца в башню, из которой тот, однако, выходит на свободу и познает суетность бытия и истинную свободу — свободу духа. В Испании в XIV в. Хуан Мануэль в «Книге о состояниях» соединяет этот сюжет с мотивом «спящего, который проснулся и не может отличить сна от яви»: человека усыпляют, переносят во дворец, где с ним обращаются как с принцем, а потом возвращают на прежнее место. При составлении генеалогии героев пьесы автор, вероятно, пользовался романом Суареса де Мендосы «Eustorgio y Clorirena, historia moscovica», отразившим события смуты в Московском царстве (таким образом, действующие лица «комедии» в числе исторических прототипов имеют Басилио — Василия Шуйского, Сехисмундо — польского короля Сигизмунда III, а Астольфо — королевича Владислава). «Жизнь есть сон» Кальдерона принято считать образцом специфического типа «тематического построения» текста, характерного для XVII в. в целом и испанского театра в частности. Смысловой центр действия составляет некая тема-идея (А.А. Паркер) — в данном случае она вынесена в заглавие пьесы — и все повороты сюжета, мотивы поведения персонажей и даже их характеры работают на наиболее полное раскрытие этой идеи. Тема эта, наряду с темой «весь мир — театр», является одним из наиболее популярных общих мест эпохи барокко. Ключом к символическому плану пьесы обычно называют «миф о пещере» Платона. В седьмой книге «Государства» рассказывается о людях, которые всю жизнь проводят в темной пещере, в которую проникает лишь узкий луч света. Они повернуты к источнику света спиной и не могут оглянуться из-за сковывающих их цепей. Привыкнув принимать за действительность игру теней на стене, они отказываются верить своему собрату, побывавшему на воле. Поэтому, когда Сехизмундо в начале пьесы выходит из темной башни в звериных шкурах и цепях, зримая отсылка к античному тексту немедленно задает аллегорическое прочтение действия. В этом контексте падение Росауры с лошади, например, должно быть однозначно прочтено как знак ее грехопадения. Вместе с тем, аллегорическое значение цепей на Сехизмундо близко к платоновскому, но одеяние из звериных шкур придает им новый оттенок: цепи символизируют оковы плоти и земного существования, а шкуры — звериное существо человека. Тьма же, окружающая героя, в полном согласии с Платоном, означает непросвещенный разум. Путь Сехизмундо — путь познания иллюзорности земного бытия: попав первый раз во дворец, он ведет себя в соответствии со своей звериной натурой, для него нет иного закона, кроме его желаний. Апогеем «зверств» Сехизмундо становится бессмысленное убийство слуги, которого он бросает в море, только чтобы показать, что он смеет это сделать. Возвращенный в башню, герой сознает зыбкость границы между явью и сном, эфемерность земного существования, и вновь становясь принцем он стремится вести себя так, чтобы было не страшно проснуться. На протяжении пьесы Сехизмундо предстает перед нами попеременно в двух четко зрительно разведенных обличиях — звероподобного человека в шкурах и принца в великолепных одеждах. При этом в середине пьесы внешний облик не соответствует внутреннему состоянию героя: сперва мы видим человека-зверя в одеянии принца (то есть, одновременно цивилизованного человека и государя), а затем — принца в звериных шкурах. Этот прием позволяет автору ввести мотив маски и лица (не менее популярный в XVII веке, чем мотив сна жизни), несоответствия внешнего и внутреннего. Причем, парадоксальным образом, сознание того, что видимость не соответствует сути, что само существование иллюзорно, облегчает для героя исполнение долга, даже освобождает его волю: раз он спит, он свободен поступить по законам разума, неорганичным для его природы образом. В подобной разработке темы сказывается особенно острое, напряженно переживавшееся теологической мыслью эпохи представление о том, что подлинная свобода — это свобода от земных страстей, а высшим проявлением свободы воли является отказ от нее, подчинение ее Богу. В образе Сехизмундо перед нами раскрывается характерное для эпохи барокко понимание личности, не сливающейся с социальной ролью индивида и обретающей подлинную и едва ли не абсолютную свободу постольку, поскольку она сознает искусственность этой роли и нетождественность себя ей. Эту внутреннюю свободу подчеркивает почти стилизованная легкость, с которой Сехизмундо принимает «должные», «правильные» решения: прощает Клотальдо и затем отца, отказывается от Росауры и т. д. Особенно выразительно она выглядит на фоне жесткости сложившихся в обществе законов, требующих, например, наказания для солдата, освободившего принца из темницы, поскольку он тем самым предал своего короля. Другие персонажи пьесы «Жизнь есть сон» Кальдерона дополняют и распространяют аспекты темы, заявленные в образе главного героя. Не только страстное, животное начало приводит человека к заблуждениям: Басилио, полагающийся на один только человеческий разум, ошибся и согрешил ничуть не меньше Сехизмундо, впервые попавшего во дворец. Руководствуясь одним только гороскопом, он обрек своего сына на животное существование, забыв чрезвычайно популярную в ту эпоху формулу: «звезды указывают, но не повелевают», означавшую, что человек, благодаря дарованной ему свободе воли, может бороться с неблагоприятным расположением звезд. И действительно, предсказание звезд полностью сбывается, но смысл его оказывается противоположным тому, который увидел Басилио, не вспомнивший о том, что миром правят не звезды, а Божественное Провидение. Росаура, чья судьба во многом параллельна судьбе Сехизмундо, распространяет и расширяет трактовку земного, иллюзорного существования. Эта дама ничуть не звероподобна, но она — павшая женщина, одевшая мужское платье и пытающаяся самовластно, своими силами изменить судьбу. Конечно, избранный ею путь неверен, но, проходя его, она вносит очень важный оттенок в смысловую палитру пьесы. С ней в драму входит традиционный для испанского театра эпохи барокко мотив борьбы за любовь и счастье, сквозь призму которого едва ли не автоматически преломляется реальность на подмостках. Это значит, что зрителями той эпохи эта линия действия, какой бы искусственной она ни казалась нам, воспринималась как «живая» и «жизненная». К тому же, в знаковом и условном мире испанского театра, финал истории Росауры следует признать счастливым. А значит, этой линией Кальдерон показывает, что грезить нужно и иногда не страшно даже полностью отдаться сну. Хотя жизнь — это сон, но для спящего она абсолютно реальна и иной реальности он не знает. Довольно жестокой демонстрацией того, что случается с человеком, пожелавшим уклониться от сна жизни, становится судьба слуги Кларина: решив понаблюдать за происходящим со стороны, избежать участия в событиях, он немедленно погибает. Жизнь дана людям только как сон, и чтобы жить надо грезить. 8. Развязка действия в драме. Как в развязке событий реализуется вывод о зыбкости границ между сном и жизнью? Подходит к концу действие пьесы «Жизнь есть сон» (Кальдерон). Краткое содержание рассказывает о решении Басилио назначить наследником Астольфо, который все еще желает жениться на Эстрелье. Тем временем Эстрелья поручает Росауре выкрасть потрет, который принц носит на груди. Девушке это удается, но Астольфо ее узнает. Между молодыми людьми происходит объяснение. Росаура обвиняет возлюбленного в измене. Народ Польши, узнав о решении Басилио посадить на престол Астольфо, восстает и освобождают Сехизмундо. Он возглавляет бунт и побеждает защитников Басилио. Король готовится к смерти, помня о необузданном нраве своего сына. Но Сехизмундо сильно изменился, он склоняется перед отцом как верный его вассал. Астольфо отказывает жениться на Росауре из-за разницы в происхождении, но Клотальдо признается, что она его дочь. Теперь препятствий к браку нет. Эстрелья же достается в жены Сехизмундо, который теперь справедлив, великодушен и приветлив. Наследник объясняет такие перемены тем, что боится вновь очнуться в темнице. «Жизнь есть сон» посвящена проблеме формирования идеального правителя (Плавскин). На примере Сехизмундо мы видим, как формируется и становится человек общественный, человек среди людей. «С самого начала драма развивает одну из фундаментальных барочных идей: человек не существует сам по себе…у Кальдерона…общаясь с людьми, человек приобщается к человечности…Человек становится человеком только среди людей: без них он не может человеческой жизнью, не природа, а общество – среда его обитания. Между тем Сехисмундо столь необходимой среды был лишен, среды, в которой он мог формироваться так, как ему подобает» (Видас Силюнас). 9. Смысл заключительных сцен, поясните его. Примирить эти две позиции оказалось элементарно, стоило только объявить мир иллюзией. Иллюзорно величие человека, но иллюзорна и его зависимость от божества. Разумеется, сам Кальдерон, ревностный католик, никогда не согласился бы с тем, что это «случилось» в лучшей его пьесе. Однако рассмотрим ее и убедимся в этом. Пьеса начинается с того, что Сехисмундо, принц, с рождения заточенный своим отцом в специально отстроенной башне, жалуется и негодует, обращаясь к небу. Не зная истинного своего «греха» (зловещих знамений, предвестивших его появление на свет), он все же признает, что наказан справедливо: Очевидно, эти понятия внушены несчастному его учителем Клотальдо, потчевавшим узника религиозными догматами об изначальной греховности человека. Усвоивший католическую веру, Сехисмундо недоволен лишь тем, что за общий «грех рождения» расплачивается он один. Позже принц становится равнодушен к этой «несправедливости», когда осознает, что «жизнь есть сон». Сон может быть плохим, может быть хорошим, но в любом случае он представляет собой иллюзию. Следовательно, нет никакого смысла сетовать на свою судьбу. К этой мысли он приходит после того, как был прощен, призван ко двору, свершил там несколько жестоких и безнравственных поступков и, отринутый, вернулся в первоначальное состояние заключенного. Мы видим в этом своеобразную трактовку религиозного постулата о бессмертии души, которая может жить-грешить (иначе говоря, спать), но по смерти (пробуждении) ее ждет возвращение в потусторонность. Поскольку Сехисмундо не умер, т. е. не «проснулся» окончательно, он понимает свою жизнь в заключении как сон, а краткое пребывание на воле, соответственно, как сон во сне. Итак, говоря языком священника, в сей юдоли все бренно: и преступление, и возмездие, и печаль, и радость: И лучший миг есть заблужденье, Раз жизнь есть только сновиденье. Легко заметить, что, называя свое краткое пребывание на воле сном, Сехисмундо не только избавляется от ужаса возвращения в темницу, но и оправдывает свое преступное поведение. Я не хочу величий лживых, Воображаемых сияний (. ) Без заблуждений существует, Кто сознает, что жизнь есть сон. Но один из вошедших к нему находит верные слова: Сехисмундо легко с ним соглашается (вещие сны вполне укладываются в его концепцию) и решает «уснуть» еще раз: Ты хорошо сказал. Да будет. Пусть это было предвещенье. И если жизнь так быстротечна, Уснем, душа, уснем еще. Эта реплика очень важна. Не «предвозвещенье» повлияло на решение принца. Он сам решает, считать ли ему свой мнимый сон «вестью» о «событьях многозначительных». Итак, само по себе «предвещенье» ничего не значит. Это человеку решать, что считать таковым, а что нет. Позднее Сехисмундо, захватив королевский дворец, обвинит своего отца именно в том, что тот доверился знамениям и заточил сына; не знамения виновны, а человек: То, что назначено от неба (. ), То высшее нас не обманет И никогда нам не солжет. Но тот солжет, но тот обманет, Кто, чтоб воспользоваться ими Во зло, захочет в них проникнуть И сокровенность их понять. Так, прикрываясь вполне христианским постулатом о непознаваемости божьей воли, в пьесу проникает мысль о самостоятельности человека, о его праве на выбор и об ответственности такого выбора. Один лишь этот образ жизни, Одно лишь это воспитанье Способны были бы в мой нрав Жестокие внедрить привычки: Хороший способ устранить их! Встань, государь, и дай мне руку: Ты видишь: небо показало, Что ты ошибся, захотев Так победить его решенье; И вот с повинной головою Жду твоего я приговора И падаю к твоим ногам. Следует проникновенная реплика короля, признающего Сехисмундо своим наследником, к вящей радости окружающих. Принц произносит «ударную» заключительную фразу: Сегодня, так как ожидают Меня великие победы, Да будет высшею из них Победа над самим собою. На первый взгляд, финал пьесы гласит о том, как посрамлен дерзновенный человек (Басилио), решивший избежать предсказанного небесами события вместо того, чтобы смиренно ждать его. Но с тем же успехом можно сказать, что Кальдерон живописует фиаско суеверной личности, едва не сгубившей родного сына из-за веры в знамения. Это двойное толкование, как и сам стиль барокко, выходит за пределы католических догм, приверженцем которых являлся автор. |