Набоков_Владимир._Стихи_-_royallib.ru[1]. Погиб и кормщик и пловец! Лишь я, таинственный певец
 Скачать 1.08 Mb.
|
СкитальцыЗа громадные годы изгнанья, вся колючим жаром дыша, исходила ты мирозданья, о, косматая наша душа. Семимильных сапог не обула, и не мчал тебя чародей, но от пыльных зловоний Стамбула до парижских литых площадей, от полярной губы до Бискры, где с арабом прильнула к ручью, ты прошла и сыпала искры, если трогали шерсть твою. Мне, быть может, преступнее, краше, голодней всех племен мирских. От языческой нежности нашей умирают девушки их. Слишком вольно душе на свете. Встанет ветер всея Руси, и душа скитальцев ответит, и ей ветер скажет: неси. И по ребрам дубовых лестниц мы прикатим с собой на пир бочки солнца, тугие песни и в рогожу завернутый мир. 1924 СмертьУтихнет жизни рокот жадный, и станет музыкою тишь, гость босоногий, гость прохладный, ты и за мною прилетишь. И душу из земного мрака поднимешь, как письмо, на свет, ища в ней водяного знака сквозь тени суетные лет. И просияет то, что сонно в себе я чую и таю, знак нестираемый, исконный, узор, придуманный в раю. О, смерть моя! С землей уснувшей разлука плавная светла: полет страницы, соскользнувшей при дуновенье со стола. 1924 СтихиБлуждая по запущенному саду, я видел, в полдень, в воздухе слепом, двух бабочек глазастых, до упаду хохочущих над бархатным пупом подсолнуха. А в городе однажды я видел дом: был у него такой вид, словно он смех сдерживает; дважды прошел я мимо и потом рукой махнул и рассмеялся сам; а дом, нет, не прыснул: только в окнах огонек лукавый промелькнул. Все это помнит моя душа, все это ей намек, что на небе по-детски Бог хохочет, смотря, как босоногий серафим вниз перегнулся и наш мир щекочет одним лазурным перышком своим. 1924 СтансыНичем не смоешь подписи косой судьбы на человеческой ладони, ни грубыми трудами, ни росой всех аравийских благовоний. Ничем не смоешь взгляда моего, тобой допущенного на мгновенье. Не знаешь ты, как страшно волшебство бесплотного прикосновенья. И в этот миг, пока дышал мой взгляд, издалека тобою обладавший, моя мечта была сильней стократ твоей судьбы, тебя создавшей. Но кто из нас мечтать не приходил к семейственной и глупой Мона Лизе, чей глаз, как всякий глаз, составлен был из света, жилочек и слизи? О, я рифмую радугу и прах. Прости, прости, что рай я уничтожил, в двух бархатных и пристальных мирах единый миг, как бог, я прожил. Да будет так. Не в силах я тебе открыть, с какою жадностью певучей, с каким немым доверием судьбе невыразимой, неминучей — 1924 Страна стиховДай руки, в путь! Найдем среди планет пленительных такую, где не нужен житейский труд. От хлеба до жемчужин — все купит звон особенных монет. И доступа злым и бескрылым нет в блаженный край, что музой обнаружен, где нам дадут за рифму целый ужин и целый дом за правильный сонет. Там будем мы свободны и богаты… Какие дни. Как благостны закаты. Кипят ключи кастальские во мгле. И глядя в ночь на лунные оливы в стране стихов, где боги справедливы, как тосковать мы будем о земле! 1924 г. Автомобиль в горахСонет Как сон, летит дорога, и ребром встает луна за горною вершиной. С моею черной гоночной машиной сравню — на волю вырвавшийся гром! Все хочется, — пока под тем бугром не стала плоть личинкою мушиной, — слыхать, как прах под бешеною шиной рыдающим исходит серебром… Сжимая руль наклонный и упругий, куда лечу? У альповой лачуги — почудится отеческий очаг; и в путь обратный, — вдавливая конус подошвою и боковой рычаг переставляя по дуге, — я тронусь. <1924> |