Голод в 31-33гг. Жалгасбаева Ш.А.. Последствия насильственного разрушения традиционного хозяйства казахов
 Скачать 121.12 Kb.
|
|
Казахский Национальный Университет имени аль-Фараби  РЕФЕРАТ Тема: Последствия насильственного разрушения традиционного хозяйства казахов Выполнила: Жалғасбаева Ш.А. Алматы, 2022 План: Голод в казахстане 1930-33-е гг.: современные исследования и новые направления в изучении вопроса. Массовая миграция населения. Народные протесты и восстания против лишения собственности и насильственной коллективизации. 1. Голод в казахстане 1930-33-е гг.: современные исследования и новые направления в изучении вопроса Казахский голод способствовал созданию советского Казахстана, стабильной территории с четко очерченными границами, ставшего неотъемлемой частью советской экономической системы. Голод резко изменил существовавшие элементы казахской идентичности, такие как родственные связи, лояльность наследственной элите да и сам кочевой образ жизни, накладывая категорию национальности «казах» поверх этих понятий. Цена такого формирования государства была ужасающей как для режима, который стал свидетелем резкого падения производительности сельского хозяйства в регионе в последующие после голода годы, но и особенно для самого казахского общества, понесшего несоразмерное бремя погибших вследствие катастрофы. Из 1,5 миллиона жертв трагедии около 1,3 миллиона составили казахи. От голода погибли более трети всех казахов, и, как следствие катастрофы, казахи стали меньшинством в своей собственной республике. Оригинал данной статьи на английском языке появится весной 2016 года в журнале «East/West: Journal of Ukrainian Studies». Впервые версия этой статьи была представлена на конференции «Коммунизм и голод: советский, казахский и украинский, а также китайский голод в сравнительной перспективе», организованной в Канадском институте украинских исследований при Университете Торонто в сентябре 2014 года. В 1930-33-х годах новую советскую Казахскую республику поразил голод. Более полутора миллиона человек, составлявших на тот момент, примерно, четверть населения республики, погибли во время кризиса. Катастрофа, ставшая результатом радикальной политики государственного преобразования Иосифа Сталина, вызвала глубокие социальные, демографические и экологические изменения в советском Казахстане – на территории, близкой по площади к континентальной Европе. Последствия катастрофы ощущаются и в независимом Казахстане сегодня. Несмотря на то, что казахский голод 1930-33-х годов имеет важные последствия для понимания советской истории, а также изучения массового насилия и сравнительного анализа с другими примерами голода, о кризисе мало известно на Западе: большинство крупных обзоров по советскому периоду лишь вскользь упоминают о казахской трагедии; казахский голод редко появляется и в сводных учетах массового насилия 20-го века. Данное эссе начинается с краткого обзора основных особенностей казахского голода в том, как они воспринимаются историками в настоящее время. Предлагается анализ некоторых из объяснений голода, выдвинутых в то время советскими историками и их последующими поколениями. В эссе также приводятся несколько современных исследований казахского голода, сделанными западными учеными. Все эти исследования подчеркивают насильственный характер урона, нанесенного советским режимом казахскому обществу. Они также смогли привлечь внимание общественности к проблеме казахского голода 1930-33-х годов. Но, несмотря на новую волну научного интереса, некоторые из аспектов казахской катастрофы до сих пор остаются не до конца понятыми. В заключительной части данная работа предлагает ряд областей для будущих научных исканий и исследований. Основные особенности казахского голода 1930-33-х годов Казахский голод 1930-33-х годов был частью голода коллективизации, от которой в эти годы страдал Советский Союз, особенно Украина, но также и приволжская, донская и кубанская территории России. Голод начался в основных зерновых районах, и повсюду был вызван одной и той же основной причиной: в 1929 году под руководством Сталина Москвой был запущен первый пятилетний план – программа по преобразованию общества, промышленности и сельского хозяйства по всей территории нового советского государства. Активисты работали на коллективизацию сельской местности, «выкорчевывая» крестьян с их земель и отправляя произведенные ими продукты сельского хозяйства, такие как мясо и зерно, государству. Такая политика была особенно жестокой, и пострадали больше всех те регионы, которые традиционно поставляли продовольственные товары. В преддверии голода новая советская республика Казахстан представляла собой многонациональное общество, состоявшее из тюркоязычных кочевников-мусульман, известных как «казахи», и составлявших самую большую этническую группу в республике (57,1 процента населения), а также значительного процента населения русских и украинских меньшинств (19,6 и 13,2 процента, соответственно).Как кочевники, казахи осуществляли сезонные миграции вдоль предопределенных путей вместе со стадами своего скота: верблюдами, овцами и лошадьми. Они мигрировали в кочевые стойбища, известные как «аулы»; каждый аул состоял из, примерно, от двух до восьми семейных хозяйств. Такой образ жизни являлся своего рода адаптацией к особенностям окружающей среды казахской степи, в том числе, к нехватке пастбищ и воды. Сложная сеть пасторальных кочевников и оседлых крестьян была продуктом деятельности советской власти в республике: в 1924 году Москва начала реорганизацию границ советской Средней Азии на основе национальных признаков. Были собраны вместе территории с различными культурными, историческими и экологическими характеристиками, создавая то, что стало известно как Казахстан или Казахская Автономная Советская Социалистическая Республика (АССР).[2]Казахстан стал выдающимся как по своим размерам – он был второй по величине республикой Советского Союза, больше которой была только Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (Российская СФСР) – так и по количеству своих пасторальных кочевников по сравнению с любой другой республикой в Советском Союзе. Славянское крестьянское население Казахстана было в значительной степени сконцентрировано в плодородных северных и юго-восточных районах республики. Большинство из них прибыли на тот момент недавно, расселившись в казахской степи во время Российской империи в период интенсивной крестьянской колонизации в конце XIX и начале XX веков. Превратив большие участки степей в пахотные, эти крестьянские поселенцы преобразовали и степь, и сами экономические практики; эти изменения, от сдвигов в структуре торговли до изменений в миграционных маршрутах казахских кочевников, позже только усилили эффект от жесткой политики советского режима. К началу советского периода северный Казахстан стал одним из самых важных зернопроизводящих регионов Советского Союза. В 1929-1930-е гг. Москва запустила первый процесс коллективизации. В некоторых казахских регионах республики активисты начали программу «оседание на базе сплошной коллективизации» – механизм для одновременной оседлости и коллективизации кочевников. Голод начался зимой 1930-го года, на год раньше, чем в других частях Советского Союза. Хотя голод ударил и по русским и украинским крестьянским общинам на севере республики и юго-востоке, кочевые казахи пострадали от него особенно тяжело. Чтобы прокормиться, кочевники начали резать свой скот и бежать из республики. В период с 1931-го по 1933-й гг., пик казахского голода, республику покинули более 1,1 миллиона человек, подавляющее большинство из которых – казахи. Они бежали в соседние советские республики, а также зарубеж, в китайскую провинцию Синьцзян, которая граничила с советский Казахстаном на востоке. Многие из этих беженцев так никогда и не вернутся в Казахстан; они поселятся в Китае или в соседних советских республиках. Осенью 1929 года и на протяжении всего периода 1930-33-х гг. в Казахстане разразились массовые восстания, число участников которых достигало нескольких тысяч человек; они были жестоко подавлены войсками Красной Армии. Сталин и Филипп Голощекин, первый секретарь партии Казахстана, на протяжении всего периода голода, регулярно переписывались в течение этих кризисов, и Сталин был осведомлен о степени ущерба, нанесенного казахам. 17 сентября 1932 года, после того, как республика пережила почти трехлетнюю агонию, Центральный Комитет пошел на некоторые уступки, в том числе разрешил частное владение скотом кочевникам и начал поставки продовольственной помощи. Позднее, в том же году, Голощекин был освобожден Москвой от занимаемой им должности и обвинен в совершении ряда «ошибок» во время его руководства республикой; его заменили Левоном Мирзояномармянского происхождения. Сам голод, однако, продолжался до 1934 года, когда республика, наконец, начала медленный и болезненный процесс восстановления. Хотя в своих общих чертах казахский голод 1930-33-х гг. напоминает другие прецеденты голода от советской коллективизации, он имеет несколько отличительных особенностей: в Казахстане основными жертвами голода стали пасторальные кочевники, а не крестьяне. Таким образом, динамика голода в Казахстане была иной, чем на западе Советского Союза – переселение голодающих беженцев, например, было гораздо более многочисленным во время казахского голода, так как кочевники использовали свои знания о сезонных миграционных путях, чтобы избежать репрессий, в то время как социальные последствия голода были, скорее, даже более катастрофическими. Во время казахского голода погибли около девяноста процентов поголовья скота республики, нанося сокрушительный удар по пасторальному кочевому обществу. Без своего скота казахи не могли кочевать. У них не было средств к существованию или на приобретение каких-либо продуктов питания. До голода понятия «быть казахом» и «быть кочевником» были тесно переплетены. Но с гибелью скота большинство казахов были вынуждены начать вести оседлый образ жизни, что для них означало резкую переориентацию идентичности. В конечном счете, при помощи самых жестоких средств, казахский голод способствовал созданию советского Казахстана, стабильной территории с четко очерченными границами, ставшего неотъемлемой частью советской экономической системы. Голод резко изменил существовавшие элементы казахской идентичности, такие как родственные связи, лояльность наследственной элите да и сам кочевой образ жизни, накладывая категорию национальности «казах» поверх этих понятий. Цена такого формирования государства была ужасающей как для режима, который стал свидетелем резкого падения производительности сельского хозяйства в регионе в последующие после голода годы, но и особенно для самого казахского общества, понесшего несоразмерное бремя погибших вследствие катастрофы. Из 1,5 миллиона жертв трагедии около 1,3 миллиона составили казахи. От голода погибли более трети всех казахов, и, как следствие катастрофы, казахи стали меньшинством в своей собственной республике. Казахский голод и западные исследования В течение десятилетий после катастрофы тема казахского голода редко поднималась в работах, опубликованных в Советском Союзе. Более поздние поколения советских историков, хотя и рекламировали «победы» построения колхозов в Казахстане, признавали «ошибки» и «перегибы» в кочевых районах во время 1930-1933-х гг. и, в значительной степени, повторяли уже имеющееся на то время объяснение этому, обвиняя неправильную политику под руководством Голощекина.Только в конце 1980-х и в начале 1990-х годов, во время распада Советского Союза, обсуждение казахского голода ворвалось в общественное пространство. В 1992-ом году правительственная комиссия по инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева постановила, что казахский голод следует рассматривать как геноцид, и на протяжении 1990-х годов тема казахского голода доминировала в казахстанских популярных и научных средствах массовой информации, как на русском, так и на казахском языках. Как ни странно, некоторые из этих исследований просто повторяли советские объяснения голода, называя его «геноцидом Голощекина». Другие казахстанские ученые в своих публикациях на русском и казахском языках предложили более интересные исследования, основанные на архивной работе, о причинах и последствиях голода. К концу 1990-х годов, однако, ввиду малочисленности научных или общественных расследований катастрофы, внимание общественности в Казахстане начало переключаться с темы голода. Причины такого сдвига требуют дальнейшего изучения, но возможно, они возникли из-за опасений официальных лиц того, что дальнейшее расследование голода может омрачить тесные отношения Казахстана с Россией. Недавно, в мае 2012 года, в своем выступлении на открытии монумента памяти жертв голода в Астане, столице Казахстана, Назарбаев дал понять, что общественное обсуждение голода может быть возобновлено, но в более ограниченной манере: он призвал казахов помнить событие, но предупредил их об опасностях «политизации» катастрофы, как в Украине, где украинцы требуют компенсации за ущерб их голода от России. Историки советского периода, работающие на Западе, не спешили присоединиться к исследованиям своих казахстанских коллег. Самые ранние исследования казахского голода западными учеными состояли из полезных обзоров ключевых событий бедствия, но были ограничены в связи с недоступностью советских архивов: в статье о коллективизации в Казахстане от 1981 года американский ученый Марта Брилл Олкотт определила казахский голод, в основном, как просчет со стороны Сталина и других, кто, как она утверждала, плохо понимал специфику пасторальной кочевой экономики казахов. В своей основополагающей работе об украинском голоде в 1986 году «Жатва скорби» историк Роберт Конквест включил главу о казахском голоде, составленную на основе материалов Олкотт, и пришел к аналогичным выводам. После этого в течение почти двух десятилетий изучение казахского голода на Западе не предпринималось, пока международная группа ученых не начала его возрождать. Группа включала в себя следующих ученых: из Франции – Изабель Огайон, из Италии – Никколо Пианчиолу, из США – Мэттью Пейна, из Германии – Роберта Киндлера, а также автора этой статьи, Сару Кэмерон, американского ученого из университета Мэриленда. Данные исследователи сильно выиграли от открытия советских государственных и партийных архивов после распада Советского Союза в 1991 году. Совсем недавно Архив Президента Республики Казахстан, содержащий записи, относящиеся к деятельности Коммунистической партии Советского Казахстана, открыл доступ к записям важных комиссий партийного контроля и инспекционных комиссий, действовавших во время голода. В рамках программы президента Назарбаева по ограниченному общественному обсуждению голода, Министерство культуры Казахстана начало работу по созданию полезной многотомной коллекции документов, посвященной казахскому голоду, которая включает в себя архивные документы из государственных, партийных и региональных архивов; первый том этой серии был уже выпущен. Полностью все архивные документы, касающиеся голода, не могут быть обнародованы ни при каких обстоятельствах. Например, секретные архивы милиции Казахстана, а также личные файлы определенных ключевых фигур, таких как Голощекин, остаются закрытыми для иностранных и большинства местных ученых. Однако новая волна зарубежных исследователей смогла использовать богатые записи, позволяющие сделать ряда ключевых изысканий в научной литературе. Все эти исследования иллюстрируют насильственный характер политики режима в казахском обществе. Вместо утверждения факта неосведомленности Сталина о катастрофе, исследования показывают, что он знал о страданиях казахов в нескольких ключевых моментах голода, но не предложил никаких послаблений. Эти исследования ставят под сомнение давнее ошибочное мнение, что казахский голод был, прежде всего, «естественным» процессом, отличным от более жестокой политики коллективизации, проводимой в других республиках Советского Союза. Это мнение, по-прежнему, сохраняется в научной литературе: казахскую катастрофу часто называют «ошибкой» или «просчетом» Москвы – такое изображение трагедии, как кажется, преуменьшает насильственный характер катастрофы. В частности, такая интерпретация подкрепляет идеи эволюционных теоретиков, утверждающих, что исчезновение кочевых народов и превращение их в оседлые сообщества является частью неизбежного развития современности. Ряд ученых, работающих за пределами области советской истории, успешно оспорили выводы эволюционной теории, что, в свою очередь, омрачило интерпретацию казахского голода. Можно утверждать, что причиной того, что тема казахского голода была забыта так долго учеными на Западе, является как раз тот факт, что казахский голод не воспринимался актом террора вовсе. Если бы данная историческая проблема возникла, в основном, по естественным причинам, то советские историки должны, в первую очередь, выявить те советские преступления, что вытекают из человеческих причин. Однако и среди упомянутой выше группы пяти зарубежных ученых существуют различия в интерпретациях и акцентах: одним из камней преткновения являются сроки начала и окончания истории казахского голода. Для Пианчиолы история голода начинается в 1890-х годах, когда ускорилось крестьянское переселение в казахские степи. Киндлер, напротив, меньше делает упор на наследии российского имперского правления и начинает свою книгу с 1921-го года, вскоре после окончания гражданской войны в регионе . Пианчиола, в основном, заканчивает свое повествование на 1934-ом году, когда голод, непосредственно, подошел к концу, в то время как Киндлер и Огайон продолжают повествование до 1945-го г. Они показывают, например, что в ограниченных районах республики Москва возродила кочевое скотоводство – тот уклад жизни, который режим когда-то стремился искоренить, в попытке восстановить поголовье скота республики до его изначального уровня. Такие различия в хронологии указывают лишь на еще более важные вопросы: «Насколько важным было наследие российской императорской власти в природе казахской катастрофы? Случился ли бы подобный голод, произошедший в 1930-х годах, без земледельческого освоения казахской степи в конце XIX и начале XX веков? В конечном счете, что же голод значил для Москвы? Как неожиданные последствия бедствия, такие как массовая гибель скота, изменили подход Москвы к правлению республикой? Ответы на эти вопросы имеют решающее значение для большой области изучения советской истории, так как они помогают нам определить сходства и различия между российской имперской и советской властью, а также уточнить особый характер трансформации сталинского советского общества. Для анализа кризиса упомянутые историки задействовали различные перспективы и методы. Чтобы разобраться в истории голода, Огайон использует инструменты социальной истории, ориентируясь на политику оседлости, как программу социальных преобразований, а не центральный механизм принятия решений. Пианчиола опирается на методы экономической истории для выявления сложных экономических взаимосвязей, которые связывали кочевников и крестьян-поселенцев. Для Киндлера история голода, в значительной степени, является примером насилия, и он уделяет большое внимание центральным и местным моделям его применения. В своей книге, среди прочих подходов, я планирую использовать экологическую историю, чтобы тщательно разобраться в том, как изменение представлений о связи окружающей среды и влияния человеческой деятельности повлияли на подходы Москвы к развитию региона. Как показывают эти разнящиеся подходы, голод является сложным человеческим кризисом, требующим ряд методик, в том числе рассмотрения социальной, политической, экономической и экологической истории для выявления его настоящего масштаба. Данные ученые также спорят по таким ключевым вопросам, как замыслы советского режима в Казахстане, а также ход самого голода. Хотя существует общее мнение, что первый пятилетний план сталинского режима спровоцировал начало казахского кризиса, упомянутые историки расходятся во мнениях, как отдельные элементы этого плана могли вызвать голод. В Казахстане усилия, направленные на коллективизацию кочевников, сопровождались попытками по их перманентной оседлости, а также сбору зерна и мяса для государства. Пейн подчеркивает деструктивный характер принуждения к оседлому образу жизни, в то время как Пианчиола, напротив, акцентирует свое внимание на том, что именно заборы зерна были критическими для начала голода. Однако ученые сходятся в одном – Москва стремилась использовать голод в качестве средства подчинения казахов советской власти – Пианчиола называет этот процесс «огосударствлением», в то время как Киндлер – «советизацией посредством голода»; но они расходятся во мнении о том, в какой степени Москва предвидела полномасштабные размеры кризиса. Пока только один из этих пяти ученых, Мэтью Пейн, утверждает, что казахский голод, по своей сути, являлся геноцидом, в то время как другие, используя различные определения и обоснования, говорят, что казахский голод не следует рассматривать в качестве геноцида. |