§ 9. Логическое отношение внеположенности. Слабая дифференциация. Метонимическая дифференциация
Понятия характеризуются как внеположенные, если их объемы полностью исключают друг друга, т.е. нет ни одного объекта, который бы подпадал и под понятие А и под понятие В, как это случается при перекрещивании. Пересечение внеположенных понятий образует пустой класс. Внеположенными могут быть как понятия об объектах в пределах одной предметной области, например дуб, сосна, клен и т.п., входящие в предметную область растения, так и понятия, относящиеся к разным предметным областям, например кофе и дверь. Понятия могут одновременно входить в несколько предметных областей. Так, кофе, чай войдут в предметную область напитки вместе с понятиями молоко и водка. Они же войдут вместе с понятием молоко в предметную область безалкогольные напитки и окажутся отделенными от понятия молоко в предметной области напитки растительного происхождения. В то же время все эти понятия оказываются внеположенными по отношению друг к другу.
Отношения внеположенности на диаграммах Венна представлены в виде двух непересекающихся окружностей, а предметный класс, в который они могут входить, — в виде прямоугольника, включающего в себя обе окружности:
Рассмотрим пример перевода названия рассказа А.П. Чехова «Дом с мезонином» на английский язык — «Thehousewiththemansard».
Русское слово мезонин, произошедшее от итальянского mezzanino (полуэтаж), обозначает надстройку над средней частью жилого (обычно небольшого) дома. Английское же слово mansard, образованное, как и русское слово мансарда, от французского — mansarde (от имени архитектора Mansart), обозначает жилое помещение на чердаке с наклонным потолком или наклонной стеной. При этом предполагается определенная форма кровли — «ломаная крыша», т.е. некоторый внешний признак.
454
Английский вариант перевода названия рассказа дает читателю представление о совсем иной постройке. В английском языке нет слова, которое точно соответствовало бы типу русской постройки — дом с мезонином. Само определение с мезонином различно употребляется в русском и других языках. Во французском языке, где оно, так же как и в русском, заимствовано из итальянского, оно обозначает определенные элементы строительной конструкции, но не с внешней стороны здания, а внутри. По-французски mezzanine — это небольшой полуэтаж, оборудованный внутри здания между двумя высокими этажами, бельэтаж в театре или антресоль в высоком помещении.
Русское словосочетание дом с мезонином позволяет увидеть внешний вид постройки, сооружение особого типа, над средней частью которого возвышается небольшая надстройка. Это имя вызывает в памяти кокетливые московские домики, сохранившиеся кое-где в старых московских кварталах, с семью окнами на фасаде первого этажа, над средней частью которых возвышаются мезонины с тремя окнами на фасаде, или помещичьи усадьбы, имеющие аналогичные внешние очертания.
Переводчик на английский язык учитывает именно внешний признак описываемого предмета. Английское mansard— это тоже нечто надстроенное, причем характеризующее как внутренний признак здания (помещение), так и внешний. Но дом предстает совсем иным. Данную замену трудно назвать эквивалентной: мансарда и мезонин суть различные сооружения, мансарда располагается по всей площади дома. Если провести компонентный анализ данного переводческого случая, то можно заметить, что число совпадающих сем в русском и английском именах невелико. Однако некий минимум общих сем у русского слова мезонин и английского mansardесть: 1) конструктивная особенность постройки; 2) надстройка здания, нечто возвышающееся над основным корпусом здания. Этот «семантический минимум» и дает переводчику основание использовать для обозначения одного предмета имя другого. Можно ли считать такую замену адекватной? Пожалуй, да. Разумеется, английский читатель не получит возможности познакомиться с особенностями русской архитектуры. Но для того чтобы сообщение выполнило данную когнитивную функцию, переводчику пришлось бы дать описательный перевод названия сооружения или какой-либо комментарий, что противоречило бы реализации основной функции художественного текста — поэтической. У английского читателя, не знакомого со старой русской архитектурой, вряд ли возникли бы какие-нибудь ассоциации при упоминании о данном типе сооружений. То есть эффект, аналогичный тому, какой мог бы вызвать данный образ у русского
455
читателя, в любом случае достигнут бы не был. Это и позволяет считать утрату малосущественной.
С точки зрения теории переводческих преобразований данная замена предстает именно как дифференциация, ведь значения столкнувшихся в переводе русского и английского слов различаются своими дифференциальными семами, однако оба понятия подчинены понятиям более высокого уровня, т.е. объединены архисемами.
Дифференциацию иллюстрирует еще один пример из того же перевода рассказа Чехова:
Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по еловым иголкам, которые тут на вершок покрывали землю.
I climbed easily over some railings and made my way along this walk, my feet slipping on the carpet of pine-needles which lay an inch thick on the ground.
Русские еловые иголки в английском переводе превращаются в сосновые. В основе данной транспозиции с изменением дифференциальной семы (переводческая парабола) лежит архисема хвоя. В русском языке словосочетание еловые иголки столь же возможно, как и словосочетание сосновые иголки. Эти словосочетания предполагают соотнесенность с различными ситуациями реальной действительности. В английском же языке образ сосновых иголок {pine-needles) доминирует над образом еловых иголок. Выражение сосновые иголки принимает на себя собирательно-обобщающую функцию обозначения опавшей хвои и сосны, и ели. Английское pine-needlesоказывается неким речевым штампом, который и используется переводчиком как естественный эквивалент. Данный пример убедительно показывает, что дифференциация в данном случае никак не связана с конкретизацией. Напротив, данный тип дифференциальной транспозиции, скорее, тяготеет к генерализации. Обратимся теперь к другому виду переноса, нередко практикуемому в переводе, а именно метонимии. С точки зрения производимых логических операций над понятиями метонимия существенно отличается от метафоры. Сами понятия об объектах, уподобляемых в ходе метонимического переноса, как и в случае метафорического переноса, оказываются в отношениях внеположенности.
Вернемся к примеру описания римского легата Булгаковым и переводам этого фрагмента текста на английский и французский языки.
Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми бляшками на портупее меча, в
456
зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще.
Next to appear before the procurator was a handsome, blond-bearded man with eagle feathers in the crest of his helmet, gold lion heads gleaming on his chest, gold studs on his sword belt, triple-soled sandals laced up to his knees, and a crimson cloak thrown over his left shoulder.
Ensuite se présenta devant le procurateur un bel homme à barbe blonde. Des plumes d'aigle ornaient la crête de son casque, des têtes de lion d'or brillaient sur sa poitrine, le baudrier qui soutenait son glaive était également plaqué d'or. Il portait des souliers à triple semelle lacés jusqu'aux genoux, un manteau de pourpre était jeté sur son épaule gauche.
В переводах этого фрагмента в результате синекдохи (замены названия части названием целого) львиные морды превращаются в львиные головы. Данное преобразование вряд ли может быть определено в полном смысле слова как переводческое, так как в английском и французском языках украшения в виде морд животных, т.е. передней части головы, где расположена пасть, традиционно передаются синекдохой — голова. Так, во французском языке словом tête (голова) обозначаются профили, изображенные на медалях, например: Tête d'une médaille. В результате только метонимического переноса слово tête превращается в обозначение черепа (Forme de la tête, букв, формаголовы; tête de mort, букв, головамертвого), лица (Une tête sympathique, букв, симпатичнаяголова), выражения лица (Une tête d'enterrement, букв, похороннаяголова), волос (Chercher des poux dans la tête à qqn, букв, искатьвшейвголовеукого-либо), маски (Un bal de têtes, букв, балголов), разума (Une tête pensante, букв, думающаяголова), психологического состояния (Avoir la tête chaude/froide, букв, иметьгорячую/холоднуюголову), человека (Prendre une chose sur sa tête, букв, братьчто-либонасвоюголову, т.е. приниматьнасебяответственность; Une tête couronnée, букв, коронованнаяголова) и даже жизни (L'accusé a sauvé sa tête, букв, осужденныйспассвоюголову).
Нетрудно заметить, что аналогичные метонимические переносы есть и русском, и в английском, и в других языках. Разумеется, не все они симметричны. При переводе на русский язык таких, например, выражений, как une tête sympathique, une tête d'enterrement, une tête couronnée, нам придется устранять метонимические переносы французского языка, т.е. нейтрализовывать образные высказывания, придавая им естественную логическую форму — приятное лицо, похоронное выражение лица, коронованные особы.
457
Английское выражение thewinewenttomyheadмы можем передать симметричной метонимической формой вино ударило мне в голову (head голова), а вот при переводе выражения bloodrushedtohisheadмы, пожалуй, осуществим метонимическую трансформацию кровь бросилась ему в лицо, кровь прилила к лицу (head→ лицо). Мы можем передать симметричной метонимией выражение aclearhead — светлая голова, но произведем метонимическую трансформацию выражений tocountinone'shead— считать в уме (head→ ум), hehasastrongheadfordrink — он может много выпить (head→ свойство человека, его устойчивость к алкоголю), onyourheadbeit — пусть это будет на твоей совести (head→совесть) и др.
Вспомним фрагмент из повести Мопассана «Пышка», который мы приводили в качестве примера повторной номинации.
«Mais Loiseau dévorait des yeux la terrine de poulet. Il dit: «À la bonne heure, madame a eu plus de précaution que nous. Il y a des personnes qui savent toujours penser à tout». Elle leva la tête vers lui. «Si vous en désirez, monsieur? C'est dur de jeûner depuis le matin». Il salua: «Ma foi, franchement, je ne refuse pas, j'en peux plus. À la guerre comme à la guerre, n'est-ce pas, madame?»
«Но Луазо пожирал глазами миску с цыплятами. Он проговорил:
— Вот это умно! Мадам предусмотрительнее нас. Есть люди,
которые всегда обо всем позаботятся.
Пышка взглянула на него.
—Не угодно ли, сударь? Ведь нелегко поститься с самого
утра.
Луазо поклонился.
— Да... по совести говоря, не откажусь. На войне как на вой
не, не так ли, мадам?»
Переводчик осуществляет метонимическую трансформацию: Elle leva la tête vers lui (букв, она подняла к нему голову) → Пышка взглянула на него. Автор оригинального текста обращает внимание на движение головы героини: она поднимает ее, чтобы взглянуть на собеседника, т.е. до того ее голова должна была быть опущена к еде. Переводчик производит одновременно несколько трансформационных операций: 1) она подняла к нему голову → она подняла на него глаза (метонимический перенос); 2) она подняла на него глаза ≈ она устремила на него глаза ≈ она взглянула на него (семантическое перераспределение). Он не показывает движение головы, но описывает действие глаз, которые так и не возникают в русском тексте, они избыточны в связи с тем, что глагол взглянуть содержит в себе сему глаза, ведь взглянуть — это устремить глаза.
458
Рассмотрим другие случаи переводческой метонимии, для чего обратимся к фрагменту из рассказа Хемингуэя «Белые слоны».
The girl looked at the ground the table legs rested on. Девушка посмотрела вниз на ножку стола.
The girl looked at the bead curtain, put her hand out and took hold of two of the strings of beads.
Девушка взглянула на занавес и, протянув руку, захватила две бамбуковые палочки.
В первом случае переводчик избирает ножку стола в качестве объекта, на который смотрела девушка. У автора оригинала девушка смотрела скорее на пол, на то место, где стояли ножки стола. Но такая неуклюжая парафраза «место, где стояли ножки стола», справедливо кажется переводчику неприемлемой для художественного текста. Поэтому переводчик производит метонимическую трансформационную операцию, и в тексте перевода возникает ножка стола. Переводчик уходит и от формы множественного числа legs→ ножки. И эта трансформация справедлива, так как в противном случае создалось бы впечатление, что взгляд девушки рассеян. Но переводчик понял из оригинала, что ее взгляд был сосредоточен, как у людей, которые напряженно думают о чем-то другом.
Во втором примере мы видим, что две ниточки бамбуковой занавески превращаются в переводе в две бамбуковые палочки. Здесь мы снова встречаемся с переводческой синекдохой — вместо нитей бамбуковых палочек (целое) в переводе возникают только палочки (часть). Видимо, переводчик посчитал, что понятие бамбуковая нить оказывается размытым, его содержание не совсем ясно. Парафраза нить бамбуковой занавески — неуклюжа и неуместна, ведь в тексте уже говорится о том, что она смотрела на эту занавеску, поэтому и происходит синекдохическая трансформация.
Все объекты, которые фигурируют в приведенных выше примерах, отражены в понятиях, находящихся друг с другом в отношении внеположенности. В самом деле, не может быть голова глазами, ножка стола — полом и т.п. Однако они возможны не только в силу образности человеческого мышления, но и потому, что внеположенные понятия могут замещать друг друга в результате довольно сложных логических операций, но уже не с понятиями, а с суждениями, и представлять собой результат силлогизмов, т.е. умозаключений. Такие логические операции вполне возможны как в пределах системы понятий, выраженных одним языком, так и при переходе от одной лексико-понятийной системы к другой, т.е. в переводе. Переводчик, столкнувшись с понятием, которое по тем или иным причинам не может быть эквивалентно передано лексическими средствами переводящего языка, производит транс-
459
формацию понятия по одной из описанных моделей, а затем облекает это новое понятие в соответствующую языковую форму.
Мы видели также, что метонимические трансформационные операции могут вестись в двух направлениях: переводчик либо осуществляет собственный метонимический перенос (stringsofbeads→ beads≈ бамбуковые палочки), либо, напротив, нейтрализует авторскую метонимию, заменяя менее строгое понятие более строгим, т.е. с содержанием, более соответствующим объекту (un visage sympathique → une tête sympathique [внутриязыковая синекдоха] ≈ приятное лицо).
В некоторых случаях метонимическая трансформационная операция имеет целью уточнение описания. Это происходит тогда, когда в исходном языке метонимический перенос настолько закрепился в сознании носителей языка, что уже и не воспринимается как таковой.
Так, французское высказывание Madame Colette examina l'heure à son poignet (M. Brice. Brigade mondaine. La panthère des palaces.) содержит сообщение о том, что некая мадам Колет внимательно посмотрела на время на своем запястье. Во французском высказывании мы видим стертый, т.е. закрепившийся в языке, метонимический перенос: на запястье у мадам Колет были наручные часы, которые и показывали время. Метонимия, привычная для французского языкового сознания, оказывается совершенно неприемлемой для русского. Это и обусловливает трансформацию, устраняющую метонимию:
Мадам Колет пристально посмотрела на часы на руке.
Рассмотрим первую фразу из романа «Мастер и Маргарита» — «5 час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан» и ее переводы на разные языки:
английский: «One hot spring evening, just as the sun was going
down, two men appeared at Patriarch's Ponds».
немецкий: «Aneinem heisen Frühlingsabend erschienen bei
Sonnenuntergang auf dem Moskauer Patriarchenteichboulevard zwei
Männer».
французский: «C'était à Moscou au déclin d'une journée prin-
tanière particulièrement chaude. Deux citoyens firent leur apparition sur
la promenade de l'étang du Patriarche*».
* Не следует обращать внимание на то, что в немецкой и французской версиях возникает в том или ином виде топоним Москва. Дело в том, что в разное время разными издательствами были опубликованы разные варианты романа. Один из вариантов содержит первую фразу в следующем виде: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». Переводчики могли основываться либо на одном, либо на другом варианте.
460
— чешский: «Vdusném jarnimpodveceruse vynofilina Patriar-sichrybnicichdvamuzi».
В русском языковом сознании выражения на пруду, на море, на реке уже давно не воспринимаются как метонимические формы. Все понимают, что быть на пруду — это не только находиться на самой глади воды, но и на берегу, рядом с прудом. Аналогичным образом воспринимается, видимо, это понятие и носителями английского и чешского языков. Они не производят никакой трансформации понятия на Патриарших прудах. При сравнении русского текста с немецким и французским переводами эта стертая метонимия отчетливо проявляется. В немецкой и французской версиях переводчики устраняют двусмысленное понятие и нейтрализуют метонимию. У них возникает бульвар Патриарших прудов или набережная Патриарших прудов. Данные трансформационные операции обусловлены асимметрией лексико-понятий-ных систем языков. Французский и немецкий языки описывают действительность иначе, нежели русский и другие языки, приведенные в качестве примеров. В них четко разделяется то, что происходит на воде, и то, что происходит около воды. Интересный пример обратной трансформации, т.е. собственно метонимии, в обозначении данного фрагмента действительности мы обнаруживаем в переводе на русский язык названия рассказа Мопассана «Surl'eau» (букв, на воде), где речь идет о любителе гребного спорта, который находился всегда у воды, всегда на воде, всегда в воде (toujours près de l'eau, toujours sur l'eau, toujours dans l'eau). Этот человек рассказывает историю, которая с ним приключилась, когда он однажды плыл на лодке по реке, т.е. находился на воде. В переводе на русский язык рассказ называется «На реке». Переводчик предпринимает метонимическую трансформацию именно потому, что русское выражение на реке включает в себя оба метонимически связанных понятия: на воде и у воды.
Рассмотрим еще один пример дифференциации, которая может быть квалифицирована как метонимическая замена.
В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петер-бургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу (Достоевский. Идиот).
At about 9 o'clock one morning in late November, during a thaw, a train on the St. Petersburg-Warsaw railway was approaching St. Petersburg at full speed.
На всех парах — at full speed.
В английском переводе происходит стилистическая нейтрализация: образное выражение в русском тексте, в основе которо- го лежит перенос причинно-следственного характера, что можно
461
рассматривать как отношение смежности, т.е. метонимию (количество пара — причина, скорость — следствие), заменяется формой прямого выражения скорости. Приведем пример из перевода рассказа испанского писателя Камило Хосе «Галисиец и его квад-рилья» (Gallego у su cuadrilla): «El Gallego pide permise y se queda en camiseta» — «Галисиец, попросив разрешения, снимает куртку».
В испанском высказывании содержится информация о том, что персонаж просит у публики разрешения остаться в рубашке. Такое высказывание представляется переводчику недостаточно логичным: как можно остаться в рубашке, если до того матадор был в куртке? Переводчик восстанавливает логическую последовательность действий и заменяет «остаться в рубашке» на «снять куртку». Данный пример в сочетании с примерами модуляций при переводе с русского языка на английский показывает интересную закономерность переводческих решений: переводчики независимо от того, с какой парой языков они работают, часто стараются быть более логичными, более полными, чем сам автор. Иначе говоря, на первом, герменевтическом этапе перевода, выявляя смыслы, зашифрованные в тексте оригинала, переводчик строит для себя некую объективную, нейтральную модель описываемой в тексте ситуации. В этой модели восстанавливаются все логические связи, существующие между действующими в той или иной референтной ситуации актантами и сирконстантами. Затем, на втором этапе уже при создании текста на языке перевода, часть этих связей оказывается выраженной, т.е. эксплицированной.
Отношения внеположенности понятий иногда выходят за рамки метафорических или метонимических переносов.
Приведем еще один пример уточняющей метонимии. Вновь обратимся к рассказу Моэма «Источник вдохновения». Миссис Булфинч предлагает проводить гостя до парадного, сопровождая свое предложение следующим объяснением: «Onehastobecarefulofthecarpetifonedoesn'texactlyknowwheretheholesare». В переводе на русский язык это объяснение выглядит следующим образом: «Там дорожка рваная. Недолго и споткнуться». Переведенное буквально английское высказывание могло бы выглядеть так: «Тот, кто не знает точно, где дырки, должен быть осторожен с ковром». Переводчик уточняет, что дырки были в ковре, но они могли быть и в полу, так как речь идет об очень ветхом жилище, т.е. прикрыты ковром, ведь слово holesвполне может обозначать и то и другое. Переводчик снимает двусмысленность английского выражения и переносит дыры на ковровую дорожку, хотя такие дыры посетитель и сам смог бы увидеть, просто глядя себе под ноги.
В этом же произведении мы встречаемся еще с одним примером использования внеположенных понятий. Один из персонажей,
462
мистер Форрестер, одет в брюки, расцветка которых определена как pepper-and-salt, т.е. брюки в черную и белую крапинки. Во французском языке аналогичная метафора (poivre et sel) обозначает черные волосы с проседью. Сочетание белых и черных крапинок создает впечатление серого цвета. Переводчик «стирает» метафору и предлагает более строгое понятие — серые брюки, но неожиданно добавляет «в полоску». Брюки в крапинку превращаются в брюки в полоску, а персонаж начинает напоминать традиционного «Дядю Сэма» в полосатых брюках, хотя автор показывает его совсем иначе.
Такая трансформация, в процессе которой понятие, содержащееся в оригинальном тексте, заменяется внеположенным понятием, скорее, может быть отнесена к переводческим ошибкам, деформирующим систему смыслов оригинала, так как в этом случае объекту приписывается признак, которым он не обладает.
Однако внеположенные понятия довольно часто встречаются при сравнении текстов оригинала с переводом. Это свидетельствует о том, что переводчики активно используют внеположенные понятия для создания метафор или выбора метафорического обозначения, уже закрепившегося в языке перевода, для обозначения тех или иных понятий. Но в метафорах, построенных только на внеположенности, отношения между понятиями иные, нежели в метафорах, построенных на перекрещивании. В метафоре с перекрещиванием понятий, как мы видели, внеположенные понятия (человек — заяц) оказываются в пересекающейся области не между собой, а с третьим понятием, не покрывающим полностью их объемов. В метафоре, построенной на отношении внеположенности, третье, объединяющее понятие обозначает предметную область, т.е. класс, полностью покрывающий объемы внеполо-женных понятий.
Рассмотрим следующие примеры из того же рассказа Моэма:
Now I see what a gulf separates us, she said... There is an abyss between us.
Теперь я вижу, какая пропасть нас разделяет, — сказала она. — Мы живем на разных планетах.
Эти два высказывания говорят об одном и том же — о невозможности преодолеть нечто, что их разделяет. Вторая фраза является усилением первой: степень разделения нарастает. В английском тексте мы видим последовательное использование метафор, традиционно обозначающих это нечто разделяющее — gulf (залив, пропасть) = abyss (пропасть, бездна). В переводе понятие «пропасти» сохраняется в первом случае gulf
пропасть. Во втором высказывании переводчик также усиливает степень разделения, но бездна после пропасти кажется ему не способной выразить это нараста-
463
ние, и он использует метонимическую конструкцию, закрепившуюся в русском языке: жить на разных планетах значит быть разделенным огромным, непреодолимыми расстоянием (метонимический перенос: две планеты → расстояние между ними). Все эти понятия находятся в отношении внеположенности, но все они входят в один класс: нечто, что создает непреодолимое препятствие.
Внеположенность понятий не позволяет переводчику добиться эквивалентности, так как при подобных переносах референты исходного высказывания и переводного не совпадают. Но эти референты объединяются в некую предметную область, которая и составляет основу их взаимозаменяемости.
Частными случаями отношения внеположенности понятий являются отношения контрарности и контрадикторности. Эти подтипы отношений между понятиями также лежат в основе некоторых трансформационных операций.
§ 10. Отношения контрарности и контрадикторности. Антонимические преобразования
Особый интерес для теории перевода представляют частные случаи отношения внеположенности — контрарность и контра-дикторность. Эти отношения связывают между собой понятия, в содержании которых есть взаимоисключающие признаки. Степень противоположности признаков может быть различной. Контрарностью называют отношение между такими понятиями, которые имеют предельно противоположные признаки. Контрарность объединяет понятия, фиксирующие два предельных класса в некотором упорядоченном множестве, часто на одной шкале оценки. Так, контрарными будут понятия умный и глупый, красивый и уродливый, горячий и холодный. Между этими понятиями на шкале оценки могут располагаться иные понятия, обозначающие не предельные, а промежуточные классы, например: горячий — теплый — тепловатый — прохладный — холодноватый — холодный.
В переводческой практике учет отношения контрарности оказывается важным при выборе синонимов. Может быть предложена следующая процедура выбора эквивалента, основанная на контрарности. Переводчик строит более или менее четко определенную шкалу оценок, разместив между некоторыми заданными понятиями, отражающими противоположные признаки, серию промежуточных понятий, с тем чтобы уяснить, какое из них оказывается ближе к понятию исходного текста, принятому за одно из полярных. Максимальная близость и определяет его выбор. В качестве иллюстации приведем пример синонимической замены. В переводе французского высказывания La lumière du couchant
464
rougit la campagne мы предложили сделать синонимическую замену красный → розовый в силу того, что расположение в одном высказывании в непосредственной близости глагола окрашивать и прилагательного красный нежелательно: Свет заходящего солнца окрасил деревню в розовый цвет. Для выбора этого синонима была построена условная шкала оценки цвета красный — белый, на которой оказались размещенными промежуточные понятия: красный — красноватый — розовый — розоватый — светло-розовый — светлый — бесцветный. Возникает закономерный вопрос, почему в качестве противоположного было выбрано понятие бесцветный а не, скажем, белый, зеленый или черный. Выбор контрарного понятия подсказан контекстом, т.е. самой описываемой предметной ситуацией. Днем солнце не окрашивает предметы на земле, они не изменяют своих цветов. Окрашивание начинается с заходом солнца.
На этой шкале мы сразу же отбрасываем первое промежуточное понятие красноватый, расположенное непосредственно за полярным красный, так как в нем тоже есть мешающая нам морфема крас, и останавливаемся на следующим за ним — розовый.
Разумеется, наш выбор шкалы оценок весьма субъективен и условен. Неопределенность и субъективность шкалы оценок между контрарными понятиями, ее зависимость от контекста отмечается многими логиками. Поэтому некоторые исследования по логике ее вовсе не рассматривают. Но в речи, особенно в речи художественной, этот тип отношений во всей своей субъективности и неопределенности встречается довольно часто. На нем построены такие стилистические фигуры, как оксюморон и антитеза. Авторы нередко выбирают в качестве контрарных самые неожиданные понятия, поражая воображение читателя. В качестве иллюстрации контрастирующих элементов, расположенных на полюсах оценочной шкалы, в художественной речи нередко приводят пушкинские строки, в которых поэт дает характеристики Онегину и Ленскому:
Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой1.
Интересный пример переводческого преобразования, в котором проявляются отношения контрарности, мы обнаружили в переводе на русский язык названия французского фильма «A la folie, pas du tout» (букв. До безумия, вовсе нет). Это высказывание представляет собой финальную часть французской считалки, напоминающей русскую «любит — не любит...» Французская счи-
См., напр.: Свинцов В.И. Указ. соч. С. 48.
465
талка построена таким образом, что в ней промежуточные понятия расположены по нарастающей: «Je t'aime un peu (я тебя люблю немножко), beaucoup (очень), passionnément (страстно), à lu folie (безумно), pas du tout (совсем нет). За самым сильным, полярным понятием о высшей степени любви — à la folie — сразу идет контрарное понятие — pas du tout.
Переводчик правильно понял предметную ситуацию, выведенную во французском высказывании, — это фрейм «гадания о любви», и попытался найти формы, закрепленные русской речевой традицией за этим фреймом. Найдя считалку «любит — не любит...», которая построена в виде серии контрарных понятий, он выбирает в качестве эквивалента французскому названию фильма первую оппозицию контрастов, а именно «любит — не любит...» С таким названием французский фильм и пошел в про-кат в России. Эквиваленция, предпринятая переводчиком, оказалось весьма удачной, хотя и не смогла в полной мере передать смысл «трагической развязки», угадываемой во французской считалке.
Несколько иначе выглядит логическое отношение контрадикторное™. Контрадикторность связывает между собой понятия, если одно из них содержит признаки, которые подвергаются отрицанию в содержании другого. Этот тип отношения внеполо-женности не предполагает выделения полярных классов. Для того чтобы составить оппозицию контрадикторных понятий, достаточно осуществить операцию логического отрицания. Если мы имеем какое либо понятие Р, то контрадикторным окажется понятие не-Р. В речи логическому отношению контрадикторности соответствует антонимия, а в переводческой практике — так называемый антонимический перевод.
Анализ переводов показывает, что антонимический перевод является довольно распространенным типом трансформационных операций. Разумеется, антонимический перевод — это средство достижения эквивалентности. Поэтому антонимический перевод выполняется по формуле двойного отрицания, двойной контрадикторное™. Допустим, что в тексте оригинала использовано понятие Р. Переводчик по тем или иным причинам, о которых мы скажем чуть позднее, в качестве его эквивалента рассматривает понятие Q (Q≡ не-Р). Он производит операцию логического отрицания над этим вторым понятием не-Q. Таким образом, логическая формула антонимического перевода может быть представлена следующим образом: Р≡ не-Q, где Q ≡ не-Р.
Причины, вызывающие необходимость антонимического перевода, различны. Антонимический перевод может быть обусловлен асимметрией лексико-семантических систем, проявляющейся
466
в том, что какое-либо понятие не имеет средств выражения в одном из языков, сталкивающихся в переводе. Например, английскому глаголу keepoff в русском языке могут соответствовать глаголы противоположных значений с отрицанием не подпускать близко: thepolicekeptthefansoffthepitch— полиция не подпускала болельщиков к полю; keepoffthegrass— no газонам не ходить. Такие антонимические замены не вызывают особых трудностей, так как зарегистрированы в словарях.
Выбор антонимической формы может быть продиктован узусом, т.е. привычным употреблением в речи тех или иных форм. Приведем в качестве примера несколько фрагментов из перевода «Мастера и Маргариты» на английский и французский языки.
Невысокаястенабелыхтюльпанов— A low wall of white
tulips — Un petit mur de tulipes blanches.
Нет, мало, мало— No, not enough, not enough — Non, non, ce
n'est pas assez.
Молчу, молчу— / say no more, I say no more — Je me tais, je me
tais.
Мы видим, что в первом случае и английский и французский переводчики производят антонимическую замену, трасформировав понятие, в котором отрицается признак большой высоты, в противоположное: невысокий —» низкий, маленький. Во втором примере, наоборот, в переводе осуществляется отрицание признака, противоположного тому, который есть в содержании исходного понятия: мало -» немного. В третьем примере антонимическое преобразование предпринимает только переводчик на английский язык.
В переводе рассказа испанского писателя Камило Хосе «Галисиец и его квадрилья» (Gallego у su cuadrilla) читаем фразу: El Gallego se callo. Испанский глагол callarse имеет значение замолчать. Но переводчик осознает, что предшествующая реплика принадлежит другому персонажу. А раз галисиец до того молчал, то он и не мог замолчать. Поэтому переводчик считает логичным использовать в переводном тексте слово, более соответствующее ситуации, — не ответил, хотя в этом случае возможно использование глагола несовершенного вида молчать, т.е. без приставки, свидетельствующей о начале действия: галисиец молчал.
Этот пример иллюстрирует еще один важный аспект антонимического перевода. Переводчик связывает противоположные понятия логической связкой следовательно. Если персонаж молчал, значит (следовательно), он не ответил.
Отношение контрадикторности проявляется при сопоставлении некоторых пословиц и поговорок, которые могут использоваться переводчиками, предпринимающими эквиваленцию, на-
467
пример: нет худа без добра — everycloudhasasilverlining; не верь ушам, а верь глазам — il vaut mieux se fier à ses yeux, qu'à ses oreilles. Особый интерес представляет антонимическое преобразование, обусловленное разным видением мира, находящим свое отражение в языках. В «Собачьем сердце» есть фрагмент, описаваю-щий знакомство Шарика с профессором Преображенским. Там есть два высказывания, расположенные относительно близко друг от друга:
«Чувствую, знаю, в правом кармане шубы у него колбаса».
«Загадочный господин наклонился ко псу, сверкнул золо
тыми ободками глаз и вытащил из правого кармана белый про
долговатый сверток».
Мы видим, что в обоих высказываниях автор говорит о правом кармане профессорской шубы. В одном из переводов на английский язык читаем:
«I feel it, I know it — in the left pocket of his fur coat there is a
stick of salami».
«The mysterious gentleman bent over the dog and... pulled from
his right-hand pocket a long, white packet».
В первом высказывании правый карман превращается в левый, а во втором — в карман у правой руки. Это удивительное явление объясняется тем, что первое высказывание относится к внутренней речи пса, который видит приближающегося к нему человека и чувствует запах, который доносится до него с левой (для пса) стороны. Второе высказывание принадлежит автору, описывающему действия профессора. Это описание объективно. Но, чтобы избежать двусмысленности, переводчик использует не простую форму right — правый, a right-hand— у правой руки профессора. Таким образом, английское видение мира отличается от русского. То, что несущественно для русского мироощущения, оказывается важным для английского. Читая русскую фразу, мы даже не заметили ее нелогичности, но нелогичность оказалась неприемлемой для англичанина.
Следует подчеркнуть, что антонимический перевод возможен только тогда, когда переводчик оперирует контрадикторными понятиями, и невозможен при оперировании полярными классами контрарных понятий. Контрарным понятиям в речи также соответствуют антонимы, в частности, те, что обозначают противоположную направленность действий, признаков и свойств (открыть — закрыть, зажигать — гасить, входить — выходить и т.п.). Понятия, обозначенные этими антонимичными парами, не могут оказаться эквивалентными при проведении логической операции отрицания. Понятие открыть не эквивалентно понятию не закрыть.
468
Таким образом, различение контрарности и контрадикторно-сти оказывается полезным для теории перевода не только для построения условной шкалы оценки между контрарными понятиями, помогающей найти синоним на некоторой шкале оценок. Оно показывает также, что контрарные понятия, находящиеся на полюсах шкалы, не могут быть использованы для антонимического перевода. Умение отличать контрарные понятия от контрадикторных может уберечь переводчика от ложных трансформаций.
Итак, мы попытались показать, каким образом известные типы логических отношений между понятиями могут составить основу для объяснения механизма переводческих преобразований. Типология переводческих преобразований, построенная на единых логических основаниях, позволяет объединить между собой одни трансформационные операции и отделить их от других. Представленные типы не исчерпывают всего многообразия переводческих трансформаций, однако они достаточны для того, чтобы дать общую картину процессов переводческого преобразования системы смыслов, заключенной в исходном тексте. Более подробно механизм перевода может быть рассмотрен в рамках частных теорий перевода каждой конкретной пары языков.
В этой главе мы рассмотрели переводческие операции с общими понятиями, но для теории перевода не меньший интерес представляют и операции с единичными понятиями.
|
Скачать 4.11 Mb.