Проблема структурного единстваЗаписок юного врача М.А.Булгакова. Проблема структурного единстваЗаписок юного врача М.А.Булгакова.. Работа Проблема структурного единства Записок юного врача М. А. Булгакова
 Скачать 103.41 Kb.
|
§ 1. История создания цикла «Записки юного врача» М. А . БулгаковаВ 1919 году в своём кабинете врача Булгаков создает «Записки земского врача» (позже он назовет их «Записки юного врача»). Первая редакция рассказов не сохранилась. Булгаков перепишет их осенью 1921 года и потом в 1925-1926 годах, по мере их публикации в журнале «Медицинский работник», а также («Стальное горло») в ленинградском журнале «Красная панорама», в какой-то степени отредактирует их снова. Это и будет единственная прижизненная публикация «Записок юного врача». Село в одном из рассказов цикла «Записки юного врача» будет называться Мурьевым, а в другом – Никольским, и юному врачу в одно и то же время будет то 23 то 24 года, эти факты останутся загадкой для редакторов. Из-за этих фактов перед редакторами возник вопрос, какой из двух рассказов открывает цикл «Записки юного врача» - «Полотенце с петухом» или «Стальное горло», потому что в цикле явно два равноправных первых рассказа это подтверждает, что правка 1921 и 1925 годов была частичной и первоначальный смысл и пафос этих рассказов существенно изменить не могла. Впервые «Записки юного врача» в виде цикла вышли в 1963 году в Библиотеке «Огонька» (№23) без рассказа «Звездная сыпь». Кроме того, они так и остались не сведенными воедино. Всего в цикл тогда вошло семь рассказов. Четыре из них имели подзаголовок либо подстрочное примечание «Записки юного врача». В сноске к «Тьме египетской» написано: «Из готовящейся к изданию книги «Записки юного врача»». В «Стальном горле» подзаголовок другой: «Рассказ юного врача», «Звездная сыпь» не содержит никаких указаний на принадлежность рассказа к какому-либо циклу или книге. Этот рассказ будет включен в цикл лишь в 1968 г. Датировка событий также была изменена: вместо булгаковского 1917 года везде стоял 1916. Сделано это было, может быть, отчасти из-за цензуры. Основной причиной таких искажений явилось желание издателей 1963 года сблизить время действия рассказов цикла «Записки юного врача» со временем работы самого Булгакова в селе Никольском (Сычёвский уезд Смоленской губернии), где он занимал должность земского врача. В 1927 году Булгаков опубликовал рассказ «Морфий». По тематике он отчасти примыкает к «Запискам юного врача», но большинство исследователей отрицает его принадлежность к циклу из-за множества отличий (как в содержании, так и в форме) и отсутствия каких-либо указаний на принадлежность его к «Запискам». «Записки юного врача» были ориентированы на «Записки врача» (1901) В. В. Вересаева. Булгаков был дружен с ним. Герои книг Булгакова и Вересаева очень различны. В момент создания своей книги Вересаев был близок к марксистам. Он писал: «пришли новые люди, бодрые, верящие, находившие счастье не в жертве, а в борьбе» [10, с. 59]. Герой Вересаева видел успех лишь в том, чтобы быть частью целого и помогать этому целому. Герой Булгакова, напротив, борется за человеческую жизнь не совместно с каким-то целым, но совместно с конкретными коллегами-врачами. Из вышесказанного следует, что сам Булгаков ставил перед собой задачу сделать единый цикл из нескольких рассказов. Но по неизвестным нам причинам при жизни автора не сохранился порядок цикла «Записки юного врача». После смерти Булгакова редакции пытались собрать цикл воедино, однако по сей день существуют разные варианты композиции цикла. Возможно, Михаил Булгаков решил, что цикл не завершен и хотел внести корректировки. Об этом может свидетельствовать рассказ «Морфий», который был опубликован позже, многие исследователи отрицают принадлежность этого рассказа к циклу «Записки юного врача». Но по всем признакам он является дополнением цикла. «Морфий» отличается из-за своей формы, ведь повествование ведётся из дневника Полякова, однако персонажи и места действий остаются прежними. Возможно, Булгаков хотел изменить либо продолжить цикл «Записки юного врача», опубликовав рассказ «Морфий». Нам лишь остаётся догадываться, что хотел сделать автор цикла «Записки юного врача». § 2.Автобиографичность цикла «Записки юного врача» М.А. Булгакова В «Записках юного врача» Булгаков вспоминает о своей врачебной практике в сельской глуши. Перед нами развертываются картины мирной деятельности врача, борьбы за человеческую жизнь не только с болезнями, но и с невежеством деревни. В 1916 г. М.А. Булгаков окончил медицинский факультет Императорского университета Св. Владимира (Киев) и получил «Временное свидетельство» № 142 от 6 апреля 1916 г. об окончании университета. 16 июля того же года он был откомандирован в качестве «врача резерва» в распоряжение смоленского губернатора. До работы в земских больницах, по воспоминаниям сестры писателя Надежды Афанасьевны Земской, «немедленно после окончания университета Михаил Булгаков поступил в Красный Крест и добровольно уехал на юго-западный фронт, где работал в военном госпитале в городах Западной Украины: в Каменец-Подольском и Черновицах (ныне Черновцы). Там он получил первые врачебные практические навыки, особенно по хирургии» [11, с. 82]. Практика врача в боевых условиях наступления IX армии дала Булгакову многое. Отражение этого факта можно найти в данном отрывке из рассказа «Морфий»: «Впрочем, много помог мне госпиталь на войне» [12, с. 90]. С 29 сентября 1916 г. по 18 сентября 1917 г. Булгаков работал в Никольской больнице, затем в больнице города Вязьмы - с 20 сентября 1917 г. по 22 февраля 1918 г. В написанных в 20-е годы «Записках юного врача» смоленский период жизни Булгаков рисовал в достаточно светлых тонах. Главный герой нес просвещение (не всегда успешно) темным, необразованным крестьянам, исцелял их от недугов, а службу в земстве принимал как некую высокую миссию. Но, по мнению Б.В. Соколова, такое чувство, скорее всего, появилось уже после связанных с революцией и Гражданской войной крутых перемен в Булгаковской судьбе. Тогда же, в земстве, все представлялось ему, молодому человеку, будничным, лишенным романтики. В письме Н.А. Земской 31 декабря 1917 года Михаил Булгаков с явным сожалением отмечал: «И вновь тяну лямку в Вязьме… Я живу в полном одиночестве…». Но тут же добавляет: «Зато у меня есть широкое поле для размышлений. И я размышляю. Единственным моим утешением является для меня работа и чтение по вечерам…» [8, с. 212]. Даже в Вязьме, уездном центре, где с осени 1917 года довелось трудиться Булгакову и где имелось какое-никакое интеллигентное общество, ему оказалось не с кем общаться. Что уж говорить о Никольском, от которого до уездного центра Сычевки тридцать пять верст, а до ближайшей железнодорожной станции Ново-Дугинской Николаевской дороги – двадцать. В этих условиях труд врача, скорее всего, представлялся Булгакову не только «тяжелой лямкой», но и единственной отдушиной в уездной глуши. И Т.Н. Лаппа в своих воспоминаниях рисует совсем не идиллическую картину их жизни в Никольском и позднее в Вязьме. Вот ее рассказ о прибытии в Никольское: «Отвратительное впечатление. Во-первых, страшная грязь. Но пролетка была ничего, рессорная, так что не очень трясло. Но грязь бесконечная и унылая, и вид такой унылый. Туда приехали под вечер. Такое все… Боже мой! Ничего нет, голое место, какие-то деревца… Издали больница видна, дом такой белый и около него флигель, где работники больницы жили, и дом врача специальный. Внизу кухня, столовая, громадная приемная и еще какая-то комната. Туалет внизу был. А вверху кабинет и спальня. Баня была в стороне, ее по-черному топили» [11, с. 306] По штату на Никольский врачебный пункт полагалось два врача, но в условиях военного времени Булгаков был здесь единственным доктором. Ему подчинялись три фельдшера и две акушерки. «Пункт обслуживал несколько волостей Сычевского уезда с 295 селениями и более чем 37 тысячами жителей. В больнице в Никольском было 24 койки, еще 8 - в инфекционном и 2 - в родильном отделении» [8, с. 82]. Молодой врач не испытывал недостатка в инструментах и лекарствах: его предшественник, обрусевший чех Леопольд Леопольдович Смрчек, оставил после себя богатый инструментарий и богатую библиотеку. В рассказах «Полотенце с петухом», «Крещение поворотом» и «Тьма египетская» Л.Л. Смрчек введен в повествование, как «предшественник Леопольд Леопольдович», которого местные крестьяне называли по-своему «Липонтием Липонтьевичем». Писатель изобразил его «опытным хирургом», «замечательным доктором», что было вполне справедливо. После приезда Булгакову пришлось сразу же проявить свое врачебное искусство в случае со сложными родами. Позднее этот эпизод послужил основой для рассказа «Крещение поворотом». Только вот отношение мужа роженицы к врачу было вовсе не столь благодушным, как это представлено в художественной версии событий. Вспоминает Т.Н. Лаппа: «В первую же ночь, как мы приехали, Михаила к роженице вызвали. Я сказала, что тоже пойду, не останусь одна в доме. Он говорит: «Забирай книги, и пойдем вместе». Только расположились и пошли ночью в больницу. А муж этой увидел Булгакова и говорит: «Смотри, если ты ее убьешь, я тебя зарежу». Вот, думаю, здорово. Первое приветствие. Михаил посадил меня в приемной, «Акушерство» дал и сказал, где раскрывать. И вот прибежит, глянет, прочтет и опять туда. Хорошо акушерка опытная была. Справились, в общем… И все время потом ему там грозили» [11, с. 307]. Очень скоро М.А. Булгаков приобрел опыт и оперировал уже без учебника. Больных на приеме было очень много, к тому же его часто вызывали к больным в окрестные деревни. По утверждению Татьяны Николаевны, «диагнозы он замечательно ставил. Прекрасно ориентировался» [11, с. 307]. «В выданном Булгакову 18 сентября 1917 года по случаю откомандирования в Вязьму удостоверении отмечалось, что за время службы в Никольском он «зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником на земском поприще» [8, c. 85]. За период с 29 сентября 1916 года по 18 сентября 1917 года Михаил Булгаков принял 15361 амбулаторного больного, а на стационарном лечении пользовал 211 человек» [8, с. 85]. Получается, что в день, без учета стационарных больных, у Булгакова было около 50 посещений. Это исключая выходные и праздники, а также те дни, когда Булгаков уезжал за пределы Сычевского уезда. Нагрузка колоссальная. В рассказе «Вьюга» Булгаков пишет даже о сотне больных в день, и, возможно, это не поэтическое преувеличение, а отражение реальности наиболее сложных для него дней. В упомянутом удостоверении перечислены и все произведенные молодым врачом операции: «ампутация бедра, отнятие пальцев на ногах, выскабливание матки, обрезание крайней плоти, акушерские щипцы, поворот на ножку, ручное удаление последа, удаление атеромы и липомы и трахеотомий; кроме того, производилось: зашивание ран, вскрытие абсцессов и нагноившихся атером, проколы живота, вправление вывихов; один раз проводилось под хлороформенным наркозом удаление осколков раздробленных ребер после огнестрельного ранения» [8, c. 85]. Многие из этих операций Булгаков запечатлел позднее в рассказах: поворот на ножку - в «Крещении поворотом», ампутацию бедра - в «Полотенце с петухом», трахеотомию - в «Стальном горле», а удаление осколков раздробленных ребер после огнестрельного ранения - в «Пропавшем глазе». Булгаков был действительно хорошим и удачливым врачом. Сам Михаил Булгаков в рассказе «Вьюга» так описал будни земского врача: «Ко мне на прием по накатанному санному пути стали ездить по сто человек крестьян в день. Я перестал обедать… И кроме того, у меня было стационарное отделение на тридцать человек. И кроме того, я ведь делал операции. Одним словом, возвращаясь из больницы в девять часов вечера, я не хотел ни есть, ни пить, ни спать… И в течение двух недель по санному пути меня ночью увозили раз пять» [12, с. 36]. Благодаря этому Булгаков приобрел немалый врачебный опыт. Но в жизни успешного земского врача случилось несчастье: Михаил Булгаков пристрастился к морфию. Т.Н. Лаппа рассказывала: «Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию. Знаете, горло так надрезается? Фельдшер ему помогал, держал там что-то. Вдруг ему стало дурно. Он говорит: «Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич». Хорошо, Степанида перехватила, что он там держал, и он тут же грохнулся. Ну уж не знаю, как там они выкрутились, а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит: «Знаешь, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку». Я его предупреждала: «Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах». Но он все равно: «Я сделаю». И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, зуд безумный. Безумный зуд. А потом страшные боли в ногах. Это я два раза испытала. И он, конечно, не мог выносить. Сейчас же: «Зови Степаниду». Я пошла туда, где они живут, говорю, что «он просит вас, чтобы вы пришли». Она приходит. Он: «Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий». Она принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же не может возражать, он же врач… Опять впрыскивает. Но принесла очень мало морфия. Он опять Вот так это и началось» [11, c. 310]. Очевидно, морфинизм Булгакова не был только следствием несчастного случая с трахеотомией. Причины лежат глубже и связаны с беспросветностью жизни в Никольском. Михаил Булгаков, привыкший к городским развлечениям и удобствам, наверное, тяжело и болезненно переносил вынужденный сельский быт, да еще в такой глуши, как Никольское, «не случайно позднее он стал едва ли не самым урбанистским из русских писателей» [8, c. 94]. Наркотик давал забытье, отгораживал от действительности, рождал сладкие грезы, которых так не хватало в его жизни. Булгаков надеялся, что в уездном городе, Вязьме, многое будет иначе, но он ошибся. Интеллигенции, с которой мог бы общаться Булгаков, в Вязьме почти не было, да и его болезнь не располагала к общению. Не исключено, что Булгаков специально поселился не в больничной квартире, а подальше от места службы, чтобы после работы не быть на виду у коллег и легче скрывать болезнь. Октябрьская революция национализацией банков сразу же подрубила благосостояние Булгакова, как и всего среднего класса в стране. Имея большой врачебный опыт, он надеялся на значительные доходы от частной практики в Киеве, особенно с такой популярной специальностью, как венеролог. Михаил Булгаков с 1917 года старался освободиться от военной службы и, как следствие, от работы в земстве, для возвращения в Киев но удалось ему это лишь в феврале 1918 года. 19 февраля он получил удостоверение «Московского уездного революционного штаба по части запасной», выданное «врачу резерва Михаилу Афанасьевичу Булгакову, уволенному с военной службы по болезни» [8, c. 63]. 22 февраля Булгаков вернулся из Москвы в Вязьму и получил удостоверение Вяземской земской управы в том, что «в должности врача Вяземской городской больницы» «заведовал инфекционным и венерическим отделениями и исполнял свои обязанности безупречно» [8, c. 99]. В Киеве, куда Булгаков приехал в феврале 1918 года, произошло почти чудо. «В первое время ничто не изменилось, - рассказывает Т.Н. Лаппа, - он по-прежнему употреблял морфий, заставлял меня бегать в аптеку, которая находилась на Владимирской улице, у пожарной каланчи. Там уже начали интересоваться, что это доктор так много выписывает морфия. И он, кажется, испугался, но своего не прекратил и стал посылать меня в другие аптеки. И тогда я обратилась к Ивану Павловичу Воскресенскому за помощью. Он посоветовал вводить Михаилу дистиллированную воду. Так я и сделала. Уверена, что он понял, в чем дело, но не подал вида и принял «игру». Постепенно он избавился от этой страшной привычки. И с тех пор никогда больше не только не принимал морфия, но и никогда не говорил об этом» [11, c. 310]. Молодого медика и будущего писателя явно тяготила напряженная и изнурительная работа земского врача, особенно в Никольском, но свои обязанности он выполнял добросовестно и доктором оказался хорошим. И все же работу в земстве Булгаков сознавал скорее «как труд насильно мобилизованного (так оно и было), а не как труд по призванию» [8, с. 106]. Возможно, уже тогда он думал о Чехове и Вересаеве, для которых медицина стала, в конечном счете, одним из истоков литературного творчества. Друзей в деревенской и уездной глуши у него не было, и их место занимали книги, ставшие едва ли не единственной его отдушиной. Другой, по-настоящему опасной отдушиной стал морфинизм. И именно он послужил толчком к началу серьезного, осознанного литературного творчества. Несмотря на сложное положение, в которое молодого врача поставила наркомания, в нем все более укреплялась вера в свое литературное призвание. Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод о судьбе Булгакова и автобиографичности цикла «Записки юного врача». Михаил Афанасьевич Булгаков - человек с непростой судьбой, повидавший многое за свою короткую, но насыщенную жизнь. Он отличный врач и талантливый писатель. Михаил Булгаков делал очень многое для пациентов, помогая каждому в непростых ситуациях. Успешно лечил людей, несмотря на усталость и пристрастие к морфию, не забывал о врачебном долге, совести и человечности. Булгаков - сильная личность, сумевшая побороть зависимость от сильнейшего наркотика, с этим справится не каждый человек. Все эти значимые события отразились в его цикле «Записки юного врача» и последующем творчестве. Глава II. Структура цикла «Записки юного врача» М.А. Булгакова |