шарль де голь. Реферат Шарль Андре де Голль
 Скачать 352.9 Kb.
|
|
Национальная катастрофа 1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Франция и Великобритания сразу объявили войну Германии. Поляки были разгромлены фашистами за две недели. Польша не получила от своих «гарантов», Франции и Англии, никакой реальной военной помощи. Во Франции у власти стоял кабинет правого радикала Эдуара Даладье. Главнокомандующим объединенными франко-британскими военными силами был назначен генерал Гамелен. Однако противники Гитлера не брали на себя никакой военной инициативы. С сентября 1939-го по май 1940 года на Западном фронте военные действия не велись. Французы назвали это время «странной войной». Де Голля в сентябре назначили командующим танковыми войсками 5-й армии, стоявшей в Эльзасе. Он прибыл на место и был поражен полнейшим бездействием военного руководства. Ничего не изменилось и после посещения войск 5-й армии 23 октября президентом республики Альбером Лебреном. В январе 1940 года крайне обеспокоенный таким положением де Голль решает направить меморандум восьмидесяти видным политическим и военным деятелям Франции{117}. В нем он пишет о крайне опасном положении страны и необходимости принятия немедленных энергичных мер. «Французский народ, — настаивал де Голль, — ни в коем случае не должен питать иллюзий, будто бы нынешний отказ наших вооруженных сил от наступательной доктрины соответствует характеру начавшейся войны. Как раз наоборот. Мотор придает современным средствам уничтожения такую мощь, такую скорость, такой радиус действия, что уже начавшаяся война рано или поздно по размаху и стремительности маневра, внезапных атак, по масштабам вторжения и преследования намного превзойдет все, что было наиболее замечательного с этой точки зрения в прошлом… Не следует заблуждаться! Эта война может превратиться в самую распространенную, самую сложную, самую жестокую из войн, которые когда-либо опустошали землю»{118}. Большого впечатления меморандум де Голля на французов не произвел. Отношение к полковнику и его идеям в политических и военных кругах оставалось если не отрицательным, то равнодушным. 21 марта 1940 года новый кабинет сформировал Поль Рейно. Палата депутатов утвердила его правительство большинством всего в один голос. Рейно хотел назначить де Голля секретарем только что созданного Военного комитета и вызвал его в Париж. Но этому воспротивился бывший глава правительства Даладье, ставший министром национальной обороны. Во время своего краткого пребывания в столице де Голль встретился с главнокомандующим генералом Гамеленом. Они обсудили ситуацию. У генерала она никаких опасений не вызывала. В самом начале апреля полковник вернулся в свою часть в Эльзасе. 10 мая Германия начала массированное наступление на Западном фронте. Она нанесла удар по Франции через территории Бельгии и Нидерландов и в районе города Седан, где заканчивались укрепления «линии Мажино». Немцам противостояли разрозненные армии Франции, Бельгии и Голландии, а также английский экспедиционный корпус. Англо-французские войска в районе Дюнкерка попали в окружение. Британский корпус эвакуировался с помощью французского флота. Сухопутная армия Франции постепенно отступала. Де Голль 11 мая получил приказ принять командование только что сформированной из разрозненных частей 4-й бронетанковой дивизией. Его дети, Филипп и Элизабет, находились в Париже. Сын готовился к поступлению в высшую Морскую школу, дочь начала сдавать экзамены на бакалавра. Ивонна с Анной жили в Коломбэ. 14 мая полковник на несколько часов заехал в столицу, чтобы получить указания главнокомандующего. Он успел повидаться с сыном и уехал на фронт. В своем дневнике де Голль записал: «10 мая началась война машин. На небе и на суше главное — это механизированная сила. Противник имеет над нами преимущество. Его успехи базируются на танковых дивизиях и штурмовой авиации. И ничего другого»{119}. 15 мая полковник срочно знакомится с положением вверенных ему войск в районе городка Лан, северо-западнее Реймса. Он находит несколько минут, чтобы послать весточку жене: «Вот я и на передовой… События очень серьезны. Я надеюсь, что мы сможем добиться превосходства. И тем не менее можно ожидать всего»{120}. Де Голль решает во что бы то ни стало начать наступление. Его дивизия продвигается на запад и пытается разбить противника, имеющего явный перевес в танках, артиллерии и авиации. Танкисты де Голля идут вперед и подходят к городу Абвиль на Сомме. Север Франции всегда был для командира дивизии родным. Он родился в Лилле, начал военную службу в Аррасе, защищал родину под Верденом, женился в Кале, любил проводить отпуска в Сетфонтэне, служил в Меце. Да и Коломбо находилось на северо-востоке страны. И вот теперь Абвиль. Опять задрожала эта многострадальная французская земля, только не от канонады, как в 1916 году, а от бесконечного хода гусениц вражеских танков. Полковник вспоминал прошедшие годы, думал о своей семье. 21 мая, в канун сорокалетия жены, он отправляет ей в Коломбэ небольшое письмо: «В день твоего праздника я веду бесконечный бой. Он стал счастливым, что для нас такая редкость в этой войне. Ивонна, я мысленно посылаю тебе самые нежные слова»{121}. Ценой невероятных усилий дивизии де Голля удалось остановить под Абвилем наступление немцев{122}. Свой штаб полковник расположил в небольшом особняке в местечке Юппи. Командир занимал отдельную комнату. Он оценивал обстановку, принимал решения, отдавал приказы и распоряжения, отправляя с ними связных адъютантов. Ни минуты покоя. Ночью де Голль мог только немного вздремнуть в кресле, вытянув ноги, обутые в кожаные сапоги. Полковник много дней не снимал одежды. Чтобы чуть-чуть расслабиться, он лишь расстегивал ремень на своей каске танкиста и воротник пятнистого комбинезона. «Сейчас у нашей дивизии временная передышка, — сообщал де Голль жене 27 мая, — я все время думаю о тебе и о детях. Пусть Филипп и Элизабет напишут мне хоть словечко»{123}. За проявленное мужество в конце мая де Голль был произведен в бригадные генералы. Французский главнокомандующий генерал Вейган, сменивший 20 мая на этом посту Гамелена, отметил командира 4-й бронетанковой дивизии в приказе по армии: «Замечательный, смелый и инициативный руководитель. Атаковал сильно укрепленный мост к югу от Абвиля, сломил сопротивление немцев, продвинулся на 14 километров в глубь неприятельских линий и захватил несколько сот пленных и значительное военное имущество»{124}. Достигнутый под Абвилем успех оказался недолгим. Немецкие войска наступали по всей линии фронта. Французы не смогли противостоять их натиску. Де Голль держал жену в курсе своих дел и делился с ней своими мыслями. 2 июня генерал пишет Ивонне: «После 15 мая я спал только три ночи. Но сейчас важно лишь одно: спасать Францию. Милая, обнимаю тебя всей моей любящей душой»{125}. 5 июня де Голль уже с тревогой подчеркивает: «Я вижу, что новое усилие врага очень серьезно. Я еще питаю надежды, что оно не будет для нас таким ужасным, как первое, и все же можно предположить, что оно опять плохо кончится»{126}. В тот же день Поль Рейно переформировал свой кабинет. Он назначил де Голля заместителем военного министра. 6 июня за ним на фронт прислали машину, и он отбыл в столицу. Перед отъездом де Голль быстро попрощался с подчиненными офицерами и снял с головы каску танкиста. В Париже его ждала другая форма — кепи бригадного генерала с двумя звездами и новые испытания. 7 июня де Голль прибыл в военное министерство на улице Сен-Доминик рядом с дворцом Инвалидов. Он занял полагающийся ему кабинет, куда привез свои бумаги и некоторые дорогие его памяти вещи. В тот же день генерал встретился с Рейно и понял, что глава правительства, несмотря на большие неудачи французской армии на фронте, намерен продолжать войну. Тем не менее в кабинете министров царили пораженческие настроения. В его состав был введен маршал Петэн, сторонник перемирия с Германией. Рейно объяснил, что был вынужден считаться с единственным маршалом Франции. Главнокомандующий генерал Вейган полностью солидаризировался с Петэном. Рейно поручил де Голлю лететь в Лондон, чтобы встретиться с премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем и добиться от него новой военной помощи. Перед отъездом генерал успел повидаться с сыном. Де Голль знал, что жена с Анной по его настоянию уже покинули Коломбэ, которое могло оказаться в тылу врага. Они отправились в Бретань к одной из теток Ивонны. Генерал хотел, чтобы Филипп и Элизабет срочно покинули Париж и присоединились к матери. 9 июня де Голль прибыл в Лондон, где на Даунинг-стрит его принял Черчилль. Это была их первая встреча. Премьер-министр Великобритании произвел на генерала большое впечатление. «Черчилль, — отмечал де Голль в своих мемуарах, — показался мне человеком, которому по плечу самая трудная задача, только бы она была при этом грандиозной. Уверенность его суждений, широкая эрудиция, знание большинства проблем, стран, людей, о которых шла речь, наконец, огромный интерес к военным вопросам проявились в ходе беседы в полной мере. Кроме всего прочего, по своему характеру Черчилль был создан для того, чтобы действовать, рисковать, влиять на ход событий, причем решительно и без стеснений. Словом, я нашел, что ему вполне соответствует роль вождя и военачальника. Таковы были мои первые впечатления. Впоследствии они подтвердились»{127}. Собеседники обменялись впечатлениями о сложившейся ситуации. Английский премьер-министр не верил, что ее еще можно переломить. Помощи Франции он не обещал. К ночи генерал вернулся в Париж. 10 июня он узнал, что немецкая армия находится в верховьях Сены и двигается к столице. Мало того, войну Франции объявила Италия. По словам де Голля, «наступила предсмертная агония»{128}. Такие обстоятельства сломили многих людей как в военных, так и в правительственных кругах. Но не заместителя военного министра. Он твердо решил, что будет сражаться за Францию до конца и ни за что не сдастся на милость победителя. Генерал выдвинул идею переезда правительства в Алжир и продолжения войны, базируясь на территориях французских колоний. Рейно его одобрил. Де Голль предложил главе кабинета сменить главнокомандующего, который не хотел продолжения войны, но Рейно не решился это сделать. Вечером правительство покинуло Париж и отправилось в Тур. 11 июня в ставке главнокомандующего в городке Бриар на Луаре прошло заседание кабинета министров. Туда же прибыл Черчилль, занявший, по выражению де Голля, «позицию сочувственного выжидания»{129}. По существу английский премьер дал свое согласие на сепаратное перемирие Франции с Германией. 13 июня в Туре состоялось еще одно совещание. Туда опять приехал Черчилль в сопровождении нескольких британских министров и генерала Спирса. Де Голль присоединился к заседавшим только во второй половине дня. Позднее он узнал, как нелестно утром маршал Петэн характеризовал его перед англичанами: «Де Голль считает, что один разбирается в механизированных войсках. Из-за собственного тщеславия он думает, что военное искусство не имеет для него никаких секретов… Я знаю о нем все. У него нет друзей среди военных. И это не удивительно. Он всегда смотрит на людей сверху вниз. Еще в Сен-Сире его прозвали Коннетабль»{130}. Но Черчилля пока не интересовало, что из себя представляет де Голль. Он прибыл в Тур, чтобы получить гарантии относительно того, что огромный французский флот не будет передан немцам. Его заверили в этом, и он вернулся в Лондон. 14 июня немцы вступили в Париж, а кабинет министров Франции переехал из Тура в Бордо. Как заметил де Голль, «с того дня… государственная власть находилась в состоянии коллапса, что выражалось в беспорядочном бегстве по дорогам, в расстройстве всех тыловых служб, в нарушении дисциплины во всех областях жизни и во всеобщей растерянности»{131}. Но даже в такой ситуации он продолжал уверять Рейно, что не все потеряно. В записке от 14 июня, адресованной председателю кабинета, генерал утверждал: «Я уверен, что, продолжая войну, сначала в метрополии, а затем на территории Империи и наших союзников, мы сможем прийти, несмотря на страшные испытания, к конечной победе»{132}. В этот же день де Голль в последний раз в жизни мельком увиделся с маршалом Петэном. Они молча пожали друг другу руки. Генерал долго размышлял о жизненном пути маршала и после войны написал в своих мемуарах: «Какая сила влекла его навстречу столь роковой судьбе! Вся жизнь этого незаурядного человека была сплошным самоотречением. Слишком гордый для того, чтобы заниматься интригами, слишком значительный, чтобы мириться с второстепенной ролью, слишком самолюбивый, чтобы выслуживаться, в душе он был одержим жаждой власти, которую в нем разжигали сознание собственного превосходства, препятствия на его пути, высокомерное презрение к другим. Было время, когда военная слава щедро осыпала его своими коварными дарами. Но это не принесло ему удовлетворения, потому что он был не единственным ее баловнем. И вот внезапно, уже на склоне лет, события предоставили его талантам и его честолюбию столь вожделенную возможность развернуться во всю ширь. Однако он мог достигнуть своего возвышения лишь ценою падения Франции, увенчав ее позор своею славой»{133}. Поздно вечером того же 14 июня де Голль по поручению Рейно уезжает в Англию. Он едет в Бретань, оттуда плывет в Плимут и затем поездом добирается до Лондона. Де Голль прибывает туда 16 июня на рассвете. Задача генерала состоит в том, чтобы добиться от Черчилля согласия на слияние английского и французского правительств для совместной борьбы против Гитлера и оказание англичанами помощи в переброске французских войск в Африку. Такой план выглядел соломинкой, за которую пытался схватиться утопающий. В общем-то и де Голль и Черчилль понимали это. И все же премьер-министр Великобритании дал свое согласие. Он предоставил генералу самолет, чтобы тот добрался на нем в Бордо и, в случае надобности, смог опять прилететь в Лондон. Де Голль приземлился во временной французской столице вечером 16 июня и узнал, что правительство Рейно ушло в отставку. Новый кабинет было предложено сформировать маршалу Петэну. Пост военного министра занял Вейган. Это означало, что последняя надежда рухнула. Даже соломинки не осталось. Но генерал не сломился. Де Голль не обвинял в случившемся Рейно, написав о нем следующее: «Он встретил бурю с душевной стойкостью. Ни разу в эти драматические дни Поль Рейно не потерял самообладания. Никогда он не горячился, не возмущался, не жаловался. Трагическое зрелище представлял собой этот выдающийся человек, незаслуженно раздавленный огромными событиями»{134}. Сам Рейно утверждал, что подал в отставку под давлением президента республики Альбера Лебрена{135}. Вспоминал ли де Голль поздно вечером 16 июня 1940 года слова гениального немца Гёте, которые когда-то записал в своем дневнике: «Думать легко, действовать сложнее. Действовать же согласно своим убеждениям — вот что самое трудное на свете»{136}. Во всяком случае для себя генерал принял решение, что будет действовать только согласно своим убеждениям, даже если в данный момент их никто не разделяет. Он будет продолжать борьбу. Де Голль попросил секретаря без промедления отправить его жене и детям в Бретань документы, с которыми они могли бы покинуть Францию. Затем он явился к Рейно и сказал ему о намерении лететь в Лондон. Бывший глава кабинета поддержал его и выдал генералу сто тысяч франков из секретных государственных фондов. Рано утром 17 июня английский самолет, на котором бывший заместитель военного министра Франции накануне вернулся из Лондона, был готов к обратному перелету. Вместе с де Голлем готовился лететь находившийся в Бордо английский генерал Спирс. При выводе из гостиницы, где де Голль немного поспал, он увидел своего адъютанта, молодого Жоффруа де Курселя. Генерал сказал ему: «Я еду в Лондон. Вас это интересует?» Де Курсель ответил: «Да, но, наверное, есть более важные люди, отправляющиеся с вами?» И услышал спокойный голос де Голля: «Нет. Я один»{137}. И они улетели. Часть II СПАСИТЕЛЬ ОТЕЧЕСТВА Призыв к французам 17 июня после полудня де Голль и его адъютант уже были в Лондоне. Генерал счел своим долгом сообщить о том, где он находится, военному министру Вейгану. Де Голль еще надеялся на чудо, на то, что новое правительство все-таки не прекратит войны. Он спрашивал в телеграмме Вейгана, нужно ли продолжать переговоры с англичанами{138}. Но чуда не произошло. Через несколько часов генерал узнал, что маршал Петэн запросил у Гитлера перемирия. Вот тогда де Голль и принял окончательное и бесповоротное решение о том, что сам возглавит сопротивление французов врагу. Он встретился с Черчиллем и заявил ему, что хочет «вновь поднять боевое знамя Франции»{139}. Премьер-министр Великобритании одобрил это решение и предоставил в распоряжение де Голля радиостанцию Би-би-си. 18 июня в восемь часов вечера бледный усталый бригадный генерал вошел в тесную лондонскую студию, положил перед собой исписанный мелким почерком листок и стал читать неровным прерывающимся голосом: «Военачальники, возглавлявшие в течение многих лет французскую армию, сформировали правительство. Ссылаясь на поражение наших армий, это правительство вступило в переговоры с противником, чтобы прекратить борьбу. Но разве сказано последнее слово? Разве нет больше надежды? Разве нанесено окончательное поражение? Нет! Те же средства, которые нанесли нам поражение, могут в один прекрасный день обеспечить победу. Ибо Франция не одинока. Она не одинока. Она не одинока. За ней стоит обширная империя. Она может объединиться с Британской империей, которая господствует на морях и продолжает борьбу. Она, как и Англия, может использовать необъятную промышленность Соединенных Штатов. Эта война не ограничивается многострадальной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война». Заканчивалась речь следующими словами: «Я, генерал де Голль, прибывший в Лондон, приглашаю французских офицеров и солдат, которые находятся на британской территории или смогут там оказаться, установить связь со мной. Что бы ни случилось, пламя французского Сопротивления не должно погаснуть и не погаснет. Завтра, как и сегодня, я буду выступать по радио Лондона»{140}. Когда генерал произнес свой знаменитый призыв к французам, он, по его собственным словам, «почувствовал, как заканчивает одну жизнь и начинает другую»{141}. В это время Ивонна, Филипп, Элизабет и Анна де Голль плыли на пароходе. Они успели сесть на него днем в Бресте и направлялись к берегам Великобритании. Жена и дети генерала не знали, где он находится в данный момент, и не слышали призыва{142}. А его тяжело больная мать, жившая в городке Пемпон в Бретани в семье старшего сына Ксавье, в тот же день узнала о речи де Голля. Она сразу сказала священнику, который ей сообщил об этом: «Да ведь это мой сын. Это мой сын Шарль»{143}. Через месяц Жанна де Голль умерла. 19 июня де Голль вновь у микрофона радиостудии. Он уже берет на себя ответственность выступить со второй речью от имени Франции, не той, которая покорилась завоевателю, а той, во главе которой теперь стоит он сам. «В переживаемый нами момент все французы понимают, что обычные формы власти перестали существовать. Перед лицом охватившего французов смятения умов, перед фактом ликвидации правительства, ставшего прислужником врага, и ввиду невозможности восстановить действие наших институтов я, генерал де Голль, французский солдат и командир, с полным сознанием долга говорю от имени Франции. …От имени Франции я твердо заявляю следующее: абсолютным долгом всех французов, которые еще носят оружие, является продолжение сопротивления… Солдаты Франции, где бы вы ни находились, поднимайтесь на борьбу!»{144} В этот день на рассвете семья де Голля прибыла в английский Фалмут. Филипп вышел из скромной гостиницы, в которой они остановились, и купил газету «Дейли миррор». Из нее он узнал, что его отец в Лондоне и вчера выступил с призывом к французам. Филипп пошел в ближайший полицейский участок и попросил, чтобы его матери помогли связаться с мужем. На следующий день Ивонна с детьми приехала в Лондон в гостиницу «Рубенс», где их ждал счастливый глава семейства. Он не знал о судьбе своих родных почти неделю. Ко всеобщей радости, наконец, семья воссоединилась{145}. 22 июня во Франции было подписано франко-германское перемирие. Через несколько дней в Риме состоялось подписание франко-итальянского перемирия. По их условиям французские армия и флот разоружались и демобилизовывались. Франция должна была выплачивать огромные контрибуционные платежи. Две трети страны, включая Париж, оккупировались Германией, а ее южная часть, так называемая свободная зона, и колонии не подвергались оккупации и контролировались правительством Петэна. Де Голль сразу отреагировал на это событие. Выступая по лондонскому радио 24 июня, он заклеймил позором тех, кто подписал перемирие, и подчеркнул: «Да, Франция и французы оказались связанными по рукам и ногам. Их отдали на растерзание врагу. Однако, несмотря на то, что эта капитуляция подписана на бумаге, есть много мужчин, женщин, молодых людей, детей, которые с ней не смирились, не приняли ее и не хотят ее. Франция перенесла сильнейший удар. Она опрокинута… Но она знает, она чувствует, что дело не закончено… Она знает, она чувствует, что стоит гораздо большего, чем порабощение, на которое согласилось правительство Бордо»{146}. 26 июня, после выступления Петэна, в котором он оправдывал капитуляцию, де Голль ответил ему новой речью. «Господин Маршал, — заявлял он, — нужно, чтобы в эти страшные часы позора и негодования, обрушившиеся на родину, кто-нибудь вам ответил. Вы услышите в ответ мой голос». Далее генерал прямо обвинил Петэна в том, что он отдал отчизну врагу. В заключение речи де Голль с надеждой утверждал: «Франция воспрянет. Она станет свободной и победит. В Империи, в мире, здесь в Лондоне, французские силы формируются и организовываются. Настанет день, когда наше вновь выкованное и отточенное оружие соединится с оружием наших союзников. И мы вернемся с триумфом на родную землю. Мы воссоздадим Францию»{147}. Через два дня, 28 июня, английское правительство объявило, что признает де Голля как главу «свободных французов». Вскоре он получил в Лондоне в свое распоряжение небольшое помещение на Карлтон-Гарденс-4 рядом с Трафальгарской площадью. 3 июля 1940 года англичане неожиданно атаковали французскую эскадру, стоявшую на рейде в гавани Мерс-эль-Кебир у берегов Алжира. Большинство кораблей было потоплено. Британское правительство пошло на этот шаг из-за боязни, что французский флот сможет захватить Германия. После этого Петэн разорвал дипломатические отношения с Великобританией. Де Голль узнал о столь печальном событии постфактум. Он был глубоко опечален и повторял: «Какой страшный конец, какой позор, какая жалость!»{148} Но пришлось смириться. Уже в июне генерал занялся поиском сторонников. Он надеялся на присоединение к нему французских колоний и разослал их губернаторам и военачальникам телеграммы с предложением продолжать войну. Де Голль особенно рассчитывал на французскую Северную Африку. Однако пока колониальные власти предпочли подчиняться законному правительству, которое с 1 июля обосновалось в небольшом французском курортном городке Виши. На территории Великобритании в июне находилось почти 50 тысяч французских солдат и офицеров. Это были части, которые эвакуировались вместе с англичанами из Дюнкерка, а также раненные в боях на территории Бельгии и переправленные в Великобританию. Французские военные миссии, находившиеся в Англии, взяли на себя функции по удержанию этих сил в подчинении Виши и готовили их общую репатриацию{149}. Де Голль лично объехал в Великобритании все места, где находились французские военные, и провел агитацию. Результат оказался ничтожным. К нему присоединилось тысяча двести человек{150}. И все же генерал был уже не один. В июне и июле к де Голлю добровольно примкнули некоторые французские офицеры — генералы Поль Лежантийом, Мари-Пьер Кёниг и Эрнест Пти, вице-адмирал Эмиль Мюзелье, полковник Эдгар де Лармина, командир батальона Жорж Тьерри д'Аржанлье, капитаны Клод Эттье де Буаламбер, Филипп Мари де Отклок (позднее известный как генерал Леклерк), Андре Деваврен (военный псевдоним Пасси). К генералу присоединились и гражданские лица — предприниматель Рене Плевен, банкир Пьер Дени, дипломат Морис Дежан, профессор права Рене Кассен, журналист Морис Шуман, инспектор финансов Андре Дьетельм, Элизабет де Мирибель, бывший сотрудник кабинета Поля Рейно Гастон Палевски, которого де Голль знал с 1935 года. Морис Шуман стал постоянным диктором «свободных французов» на Би-би-си, Элизабет де Мирибель — секретарем генерала. 14 июля 1940 года, в день национального праздника состоялся первый смотр военных сил «свободных французов» в английской столице. Генерал де Голль торжественно возложил венок к памятнику главнокомандующего войсками Антанты на победном этапе Первой мировой войны маршала Фоша. Девизом возглавляемых де Голлем «свободных французов» стали слова «Честь и Родина», а эмблемой, по предложению уроженца Лотарингии адмирала Мюзелье, Лотарингский крест. Его изображение — маленькая и ниже большая прямые линии, пересекающие вертикаль, на протяжении нескольких последующих десятилетий будет символом голлизма и голлистского движения. Пока же они только зарождались. Как верно отметил Морис Шуман, «голлизм начался как отказ от перемирия»{151}. Постепенно весть об основании генералом де Голлем организации «свободных французов» облетела весь континент. Мало-помалу к нему в Лондон начали съезжаться французы, которых война застала на разных материках. Ехали из Африки, Америки и даже Австралии, группами и в одиночку, часто со всякого рода происшествиями. Некоторым казалось, что они, подобно легендарному Одиссею, совершили длинное путешествие-приключение, прежде чем добраться до Лондона. К таким людям можно отнести известного этнографа, специалиста по коренным народам Южной Америки Жака Сустеля, в будущем одного из самых активных сторонников, а затем противника де Голля. Война застала ученого в Мексике. Узнав о призыве генерала, он тут же решил ехать в Лондон. Из Мексики Сустель отправился в США, оттуда — в Канаду. Там он добрался до одного из небольших портовых городов на Атлантическом побережье, где ему удалось сесть на судно, отплывавшее в Англию. На нем Сустель прибыл в Ливерпуль, а затем поездом в Лондон. «Сколько я буду жить на свете, — писал он в своих воспоминаниях о войне «Вопреки всему», — столько я буду помнить мой приезд в Лондон под покровом ночи: зловещая тень катастрофы, нависшей над Францией, сумерки канадского порта, из которого я уплывал в Великобританию, "блэк-аут" английских городов и гул вражеских самолетов». Сустель, так же как и все другие французы, пожелавшие присоединиться к де Голлю, по приезде в английскую столицу явился на Карлтон-Гарденс-4. В глаза ему бросились две вещи: Лотарингский крест на сине-бело-красном фоне[19], прикрепленный у входной двери, и французская каска невысокого часового на посту. «Да если бы он был и без каски, — вспоминал Сустель, — сразу можно было понять, что это не англичанин, потому что по его лицу и виду было ясно, что он из наших. Увидеть этого солдата и эту эмблему для нас означало вновь обрести родину»{152}. Добирались до Лондона и французы с территории Франции, особенно из свободной зоны. Так, например, разведывательные службы Виши получили сообщение, что в городке Перигё в Дордони «существует агентство по вербовке дезертиров к экс-генералу де Голлю. Они уже переправили в Англию две группы»{153}. В конце июля — самом начале августа о своем присоединении к де Голлю объявили власти двух французских островных колоний на Тихом океане — Новые Гебриды и Таити. Немцы тем временем прочно обосновались в Париже. А полновластным хозяином в южной зоне стал маршал Петэн. 11 июля, согласно так называемым конституционным актам, он стал главой государства, наделенным законодательной и исполнительной властью. Своим заместителем Петэн назначил Пьера Лаваля. Маршал отнюдь не забыл о своем старом знакомом. Он пристально следил за действиями де Голля и «оценил» их в полной мере. Еще 18 и 19 июня ему был послан приказ немедленно вернуться во Францию. 22 июня де Голлю уже аннулировали генеральское звание, 23-го — вывели в отставку за нарушение военной дисциплины, а 30-го подписали ордер на его арест. 4 июля военный трибунал приговорил де Голля к четырем годам лишения свободы за неподчинение. Наконец, 4 августа также военным трибуналом полковник в отставке де Голль был заочно приговорен к военному разжалованию, конфискации всего движимого и недвижимого имущества и смертной казни за измену, нанесение ущерба внешней безопасности государства и дезертирство за границу во время войны{154}. Де Голль спокойно отнесся ко всем этим приговорам. Он опасался лишь за судьбу своих братьев и сестры, остававшихся на территории Франции. Новый французский режим для него самого не был легитимным. Генерал называл его исключительно «люди Виши». Францией же он считал теперь себя. Да, де Голль был честолюбив. Но и свою отчизну он любил как никто другой. Какие два месяца были у него за спиной! Казалось, генерал совершил невозможное. Он смог взломать собственную судьбу и судьбу родины и действительно поднял брошенное и растоптанное знамя Франции. 7 августа 1940 года де Голль и Черчилль подписали соглашение относительно организации, формирования и использования французских добровольческих сил в Англии. Де Голль обязался сформировать эти силы и осуществить верховное командование ими в соответствии с британскими директивами. Английское правительство рассматривало французов как добровольцев у себя на службе. Оно обеспечивало де Голлю регулярную финансовую поддержку и разрешило ему иметь не только военный, но и гражданский орган. Соглашение конституировало существование уже созданной генералом организации. Она получила название Свободная Франция. Свободная Франция В конце лета — начале осени 1940 года французы продолжали присоединяться к основанной де Голлем в Лондоне организации. Он с удовлетворением отмечал, что Свободная Франция пополняет свои ряды. Особенно радовало генерала, что на призыв 18 июня отозвались некоторые люди, которых он знал с молодости. Еще в июле де Голлю из Нью-Йорка дал о себе знать его соученик по Сен-Сиру, сделавший дипломатическую карьеру, Жак де Сиейес. «Мой дорогой друг, — писал ему в ответ генерал, — я был глубоко тронут, получив твою телеграмму. Она стала для меня такой поддержкой в трагические дни, которые переживает наша страна. Ты понимаешь, какие большие надежды я возлагаю на тебя прямо сейчас. Именно поэтому я прошу тебя быть моим официальным представителем в Америке»{155}. В августе де Голль получил письмо от своего одноклассника по коллежу Непорочного зачатия. Он стал священником. Война застала его на острове Уайт у берегов Великобритании в районе Портсмута. Генерал тут же откликнулся: «Мой преподобный отец и старый друг, неужели мне сегодня действительно пишешь ты, Ксавье де Боленкур? Как радостно, что обстоятельства жизни свели нас после тридцати пяти лет разлуки. Я тоже не забыл о тебе. Я знал, что ты стал священником. Я так тронут твоими воспоминаниями о моем отце. Я уверен, что если бы он сейчас был жив, то одобрил бы то, что я совершил. Молись за меня, ведь моя задача так трудна!»{156} В том же месяце на сторону де Голля перешел его товарищ по плену генерал армии Жорж Катру, бывший губернатор Индокитая. Он был старше главы Свободной Франции по званию, но принял решение служить под его началом. «Де Голль, — писал Катру в своих воспоминаниях, — стал моим руководителем, потому что он воплощал Францию, а я ей служил. Иерархия? 18 июня де Голль превзошел все степени и звания, когда одним махом поднял обломки меча Франции. Этим он достиг такого ранга, который уже никто не мог оспорить»{157}. В августе к Свободной Франции примкнули колонии Французской Экваториальной Африки — Чад, Конго, Камерун, Убанги-Шари. В сентябре к де Голлю присоединились Полинезия, Новая Каледония, французские территории в Индии. Это был, несомненно, большой успех. Однако в сентябре генерала постигла и неудача. В начале осени Черчилль предложил де Голлю отвоевать у Виши Сенегал со столицей в Дакаре, важнейшем порте на Атлантическом океане. Генералу не очень понравилась такая идея, но он согласился и даже разработал подробный план операции{158}. Ни англичане, ни французы не хотели давать бой. Они надеялись, что генерал-губернатор Сенегала Пьер Буассон добровольно перейдет на сторону де Голля. 23 сентября небольшая эскадра из нескольких десятков кораблей пристала к берегам Дакара. Глава Свободной Франции находился на флагмане. Генерал-губернатор, узнав о прибытии эскадры, категорически отказался вступить со «свободными французами» в переговоры и остался верен правительству Виши. Де Голлю пришлось ни с чем вернуться в Лондон. Генерал был явно не готов к такому поражению. В один момент он даже «подумал, не бросить ли все», но быстро «воспрянул духом»{159}. 28 сентября де Голль писал жене: «Как ты поняла, дело с Дакаром не обернулось успехом. В Виши этого ожидали и предприняли меры по обороне. Туда прислали суда и подкрепление. Всех моих сторонников бросили за решетку. А я не хотел битвы между французами и отвел наши силы. Но мои люди остались мне верны, и я сохраняю надежды на будущее». В конце письма генерал сделал маленькое заключение о войне в целом: «Это самая большая драма Истории. И твой бедный муж безжалостно выброшен событиями на первый план в борьбе с теми, кто играет первые роли на сцене. Будем держаться! Ни один ураган не длится вечно»{160}. После присоединения африканских колоний Свободная Франция получила собственную территориальную базу. На ней, так же как и в Великобритании, были сформированы первые военные соединения «свободных французов». Генерал всегда помнил слова Вовенарга — «Полная победа лишь та, которая одержана с оружием в руках»{161}. Он хотел, чтобы его войска непременно принимали участие в операциях, сначала вместе с англичанами, а затем и с другими союзниками. В ноябре «свободные французы» завоевали французский Габон. После этого под эгидой де Голля оказалась вся французская Экваториальная Африка. С 8 октября по 17 ноября 1940 года де Голль совершает путешествие по присоединившимся африканским территориям. Именно там, пусть не на французской, а на некогда завоеванной французами земле, над которой сейчас развевается национальное сине-бело-красное знамя, генерал решает сделать несколько важных заявлений и обозначить структуру Свободной Франции. 27 октября де Голль выпускает Манифест относительно руководства усилиями французов во время войны. В нем он осуждает деятельность кабинета Петэна, говорит о незаконности его существования и называет коллаборационистов «случайными людьми», подчинившимися врагу. Де Голль заявляет, что от имени Франции будет осуществлять власть с единственной целью — защиты ее от врага{162}. Одновременно с Манифестом был опубликован ордонанс, который утверждал создание Совета обороны империи, «имеющий задачей поддерживать верность Франции, заботиться о внутренней и внешней безопасности, руководить экономической жизнью и поддерживать моральное единство населения территории и империи». В ордонансе также говорилось, что «Совет осуществляет всестороннее общее руководство военными действиями в целях освобождения родины»{163}. В конце 1940 года было создано Управление политическими делами Свободной Франции. И его работой руководил сам де Голль. Он же определил задачи Управления: «Создать и использовать информационные службы, занимающиеся сбором материала о политической ситуации во Франции и в империи. Организовать и поддерживать во Франции и в империи движение Свободная Франция и постараться распространить его деятельность на старые и новые политические, социальные, религиозные, экономические, профессиональные и интеллектуальные организации и убедить их в необходимости в данный момент подчинить все личные интересы одному — национальному»{164}. Управление состояло из генерального штаба и информационной службы. Им подчинялись три бюро. Первое определяло конкретные задачи деятельности. Второе должно было их осуществлять на территории Франции и империи. Впоследствии оно переросло в известное Центральное бюро осведомления и действия (БСРА). Третье занималось налаживанием контактов с зарубежными странами. В декабре 1940 года созданный де Голлем Совет обороны империи был признан правительством Великобритании. С самого начала существования Свободной Франции проявились амбиции и авторитарность характера ее основателя. Генерал считал, что все члены организации должны строго подчиняться его власти. Уже 3 июля 1940 года он записал: «Ничего не должно делаться без приказа или разрешения генерала де Голля»{165}. Ордонансы и законодательные акты Свободной Франции де Голль писал только сам и начинал их словами: «Мы, генерал де Голль, глава "свободных французов", постановляем…», или даже «От имени французского народа и империи мы, генерал де Голль…» Подписывая так называемый «Акт присоединения» к Свободной Франции, каждый человек должен был поставить и свою подпись под обязательством подчиняться де Голлю{166}. В октябре в письме жене генерал отмечал: «Нужно принять — и я это делаю — все последствия драмы, один из главных авторов которой я сам. Тот, который сможет непоколебимо действовать, в результате будет победителем и не только в событиях, но и в глазах толпы»{167}. Создавалось впечатление, что де Голль следовал своим собственным установкам, высказанным еще в книге «На острие шпаги». Тогда он обрисовал образ вождя, которым стремился стать. А теперь стало ясно, что своим сильным характером и железной волей генерал просто заставлял мечту сбыться. Война полностью изменила его жизнь. Он уже был не только вождем, непререкаемым лидером «свободных французов», но и политиком. В начале войны де Голль таким представлялся очевидцам: «Очень высокого роста, монументального телосложения, с длинным носом над маленькими усиками, слегка убегающим подбородком и властным взглядом. Он казался намного моложе своих 50-ти лет. Одетый в форму и головной убор цвета хаки, украшенный двумя звездами бригадного генерала, он ходил всегда широким шагом, держа, как правило, руки по швам. Говорил медленно, резко, иногда с сарказмом. Память его была поразительна. От него просто веяло властью монарха, и теперь, как никогда, он оправдывал одно из своих прозвищ— "король в изгнании"»{168}. |