Нозик Анархия, государство и утопия. Robert nozick anarchy, state and utopia basic Books, Inc. A member of The Perseus Books Group
 Скачать 2.23 Mb.
|
|
Поведение в ходе процесса Мы доказали, что даже тот, кто предвидит, что защитная ассоциация станет доминирующей, не имеет права запретить другим вступать в нее. Но хотя никому нельзя запретить вступать в ассоциацию, не мог бы каждый из индивидов по своей воле воздержаться от вступления ради того, чтобы избежать возникновения государства в качестве итога этого процесса? Не могла бы популяция анархистов осознать, что усилия индивидов, нанимающих охрану, приведут посредством процесса типа «невидимой руки» к возникновению государства, и поскольку они располагают историческими свидетельствами и теоретическими основаниями, заставляющими беспокоиться о том, что государство — это не поддающееся контролю чудовище Франкенштейна, которое не ограничится минимально возможными функциями, то не мог бы каждый из них проявить благоразумие и не вступать на этот путь? 36 Если рассказать об этом анархистам, не превратится ли объяснение возникновения государства с позиции «невидимой руки» в саморазрушающееся пророчество? Такого рода согласованным усилием будет трудно достичь успеха в попытке помешать формированию государства, поскольку каждый человек поймет, что в его личных интересах присоединиться к защитной ассоциации (и тем больше это в его интересах в случае, если некоторые другие поступят так же), а то, присоединится он к ней или нет, не повлияет на то, возникнет ли государство. (В наших матрицах доминирующими являются действия типа В.) Однако следует признать, что люди с особой мотивацией стали бы вести себя не так, как мы описали: например, люди, чья религия запрещает им покупать защиту или объединяться с другими в целях защиты; мизантропы, отказывающиеся сотрудничать с другими людьми или нанимать кого-либо; пацифисты, даже ради самозащиты не желающие сотрудничать или участвовать в деятельности какой бы то ни было организации, которая использует силу. Чтобы исключить влияние этих особых психологических типов, которые мешают развитию описанного нами процесса типа «невидимой руки», необходимо ограничить наше или наложить на него взыскание за это. Я оставляю в стороне вопрос о том, как поступить, если преподаватель предпримет подобную попытку, но — не по своей вине — не преуспеет в этом. Я также оставляю в стороне запутанные вопросы о том, какие методы убеждения должны подпадать под действие принципа: например, то, что говорится в пределах университета вне занятий, но не колонка, напечатанная в городской газете. 36 Такой постановкой вопроса я обязан Джеролду Кацу. утверждение, что государство неизбежно возникнет из естественного состояния. Для каждого психологического типа мы можем предусмотреть особую оговорку. Соответственно: на территории, населенной рациональными индивидами, готовыми также использовать силу для самозащиты, желающими сотрудничать с другими и нанимать их, будет происходить то-то и то-то. В конце главы 5 мы доказали, что территория с доминирующим охранным агентством представляет собой государство. Согласился бы Локк, что на такой территории существует государство или гражданское общество? Если да, сказал бы он, что оно было создано в результате общественного договора? Клиенты одного и того же охранного агентства находятся по отношению друг к другу в состоянии гражданского общества; клиенты и «независимые» имеют точно такие же права в отношении друг к другу, как два любых индивида в естественном состоянии, а следовательно, находятся в естественном состоянии по отношению друг к другу (II, 87). Но означает ли это, что «независимые» покоряются превосходящей власти доминирующего охранного агентства и не обеспечивают санкцией естественное право в отношении его клиентов (хотя право на это у них есть), что они не находятся в локковском естественном состоянии в отношении клиентов? Следует ли сказать, что они находятся в естественном состоянии только de jure, но не de facto? Стал бы Локк использовать такую идею политического или гражданского общества, в соответствии с которой на некоторой территории могло бы существовать гражданское общество, даже если не любые два человека на этой территории находятся между собой в отношениях, соответствующих гражданскому обществу? Хотелось бы также, чтобы эта идея имела политическое значение; если лишь двое из множества обитателей территории находятся между собой в отношениях, соответствующих гражданскому обществу, этого должно быть недостаточно для того, чтобы на этой территории существовало гражданское общество 37 37 «Но поскольку ни одно политическое общество не может ни быть, ни существовать, не обладая само правом охранять собственность и в этих целях наказывать преступления всех членов этого общества, то политическое общество налицо там и только там, где каждый из членов отказался от этой естественной власти, передав ее в руки общества во всех случаях, которые не препятствуют ему обращаться за защитой к закону, установленному этим обществом» (II, 87, курсив мой. — Р. Н.). Имеет ли Локк в виду, что наличие на территории «независимых» не позволяет существовать там политическому обществу или что «независимые» не являются членами политического общества, которое там существует? (Сравните также с II, 89, где эта проблема не получает разрешения.) Локк полагает, что «абсолютная монархия, которую некоторые считают единственной формой прав- Мы описали процесс, в ходе которого люди, проживающие на некоторой территории, каждый по отдельности договорились о личной защите с разными фирмами, предоставляющими охранные услуги, потом все агентства, кроме одного, были ликвидированы или пришли к некоему modus vivendi*, и т.д. В какой степени этот процесс соответствует, если вообще соответствует, тому, который представлял себе Локк, где индивиды достигли «соглашения с другими людьми об объединении в сообщество», согласились «создать сообщество или государство» (II, 95), договорились образовать содружество (II, 99)? Этот процесс совсем не похож на единодушное общее решение создать правительство или государство. Никто, покупая охранные услуги у местного охранного агентства, не думает о вещах столь грандиозных. Но, может быть, общий договор, где каждый знает, что остальные согласны, и каждый намерен реализовать конечный результат, не является необходимым для договора в духе Локка 38 . Лично я не вижу большого смысла в растягивании понятия «договор» ради того, чтобы любая структура или положение дел, возникающие в результате разрозненных добровольных действий действующих индивидов, рассматривались как результат общественного договора, при том что никто не стремился к такому положению дел сознательно и не действовал в соответствии с этим. А если мы идем на такую натяжку, то следует делать это открыто, чтобы никого не вводить в заблуждение относительно значения этого термина. Следует четко сказать, что ления в мире, на самом деле несовместима с гражданским обществом и, следовательно, не может быть вообще формой гражданского правления» (здесь как будто бы требуется, чтобы все были включены), и далее продолжает: «Если есть какие-либо лица, не имеющие такого органа, к которому они могли бы обратиться для разрешения каких-либо разногласий между ними, то эти лица все еще находятся в естественном состоянии. И в таком состоянии находится каждый абсолютный государь в отношении тех, кто ему подвластен» (II, 90). ^ Здесь: способ совместного существования (лат.).—Прим. науч. ред. 38 Параграфы 74—76, 105—106 и 112 книги II «Двух трактатов о правлении» могут склонить к мысли, что в нашей ситуации имеет место договор, хотя заметьте, что Локк использует в этих разделах слово «согласие», а не «договор». Другие разделы и главная тема его труда склоняют к противоположному мнению, что отмечают и комментаторы Локка. Вероятно, в том, что Локк писал о деньгах (II, 36, 37, 47, 48, 50, 184), можно также не фокусироваться на выражениях типа «изобретение денег», «условились, что маленькие куски желтого метала... будут мерилом стоимости», «по взаимному согласию», «баснословная воображаемая ценность» и т.п., а вместо этого акцентировать «неявное соглашение», чтобы попытаться приблизить данное Локком описание к тому, о чем мы рассказали в главе 2. понятие общественного договора таково, что результатом общественного договора является каждый из следующих примеров: состояние личной жизни всех, в том числе кто на ком женат или кто с кем живет; кто в данном городе в данный вечер пошел в какой кинотеатр и в каком ряду сидит; состояние дорожного движения на государственных шоссе в данный день; состав покупателей и их покупок в данном продовольственном магазине в данный день и т.п. Я далек от утверждения, что такое более широкое понимание этого понятия не представляет интереса; то, что государство может возникнуть в результате процесса, соответствующего данному, более широкому пониманию (и не соответствующего более узкому), представляет очень большой интерес! Представленную здесь точку зрения не следует путать с другими подходами. Она отличается от представлений об общественном договоре тем, что подразумевает структуру типа «невидимой руки». Она отличается от точки зрения, что «в процессе возникновения государства "право силы" превращается в силу права», поскольку утверждает, что права на правоприменение и право на контроль за правоприменением существуют независимо и принадлежат всем, а не закреплены за кем-то одним или за небольшой группой лиц, и что процесс возникновения исключительных полномочий на правоприменение и контроль за правоприменением может происходить без нарушения чьих-либо прав; что государство может возникнуть в результате процесса, в ходе которого ничьи права не нарушаются. Следует ли нам сказать, что государство, которое возникло из естественного состояния в результате описанного нами процесса, пришло на смену естественному состоянию, которое, таким образом, больше не существует, или лучше сказать, что оно существует внутри естественного состояния и, таким образом, совместимо с ним? Первое, несомненно, больше соответствует локковской традиции; но государство возникает из локковского естественного состояния настолько постепенно и незаметно, без разрывов и скачков, что есть соблазн, вопреки скептицизму самого Локка, склониться ко второму варианту: «...если только кто-либо не станет утверждать, что естественное состояние и гражданское общество — это одно и то же; но до сих пор я еще не нашел ни одного столь страстного привер -женца анархии, который бы стал на этом настаивать» (II, 94). Легитимность Некоторые могли бы отрицать (возможно, обоснованно), что в описании государства должна содержаться какая бы то ни было нормативная идея, даже право на принудительное обеспечение прав и на запрещение опасных методов самостоятельного правоприменения при условии, что попавшие под запрет получают компенсацию. Но поскольку это не дает государству или какому-либо из его агентов никаких прав, кроме тех, которые есть у всех и каждого, такое включение представляется безопасным. Оно не дает государству никаких особых прав, и из него никак не следует, что все действия государственной власти правильны по определению. Из него не следует также, что индивиды, выступающие в качестве агентов государства, обладают особым иммунитетом от наказания в случае, если они нарушают права других. Общественность, агентами которой они являются, может предоставить им страхование ответственности или гарантию, что их ответственность будет покрыта. Но она не может уменьшить их ответственность по сравнению с ответственностью других людей. Кроме того, ни охранные агентства, ни другие корпорации не будут нести ограниченную ответственность. Те, кто добровольно вступает в отношения с какой- либо корпорацией (клиенты, кредиторы, сотрудники и др.), будут заключать с. ней договоры, явным образом ограничивающие ответственность корпорации, в том случае, если корпорация предпочитает вести бизнес именно таким образом. Ответственность корпорации перед теми, кто сталкивается с ней не по собственному выбору, не будет ограниченной. И можно предположить, что она будет страховать такого рода ответственность. Обладает ли государство, которое мы описали, легитимностью, законно ли его правление? Доминирующее охранное агентство обладает властью de facto; оно приобрело эту власть и достигло доминирующего положения без нарушения чьих-либо прав; оно распоряжается этой властью по возможности наилучшим образом. Означает ли все это в сумме, что оно обладает властью легитимно? В соответствии с тем, как термин «легитимность» используется в политической теории, те, кто легитимно обладает властью, наделены правомочиями [entitled] обладать ею — причем наделены особым образом^. Имеет ли место в случае доминирующего охранного агентства какое-либо особое наделение правомочиями [entitlement]? Доминирующее агентство и другое, крошечное агентство или доминирующее агентство и независимый индивид равны с точки зрения природы их прав на принудительное ^ При попытках объяснить понятия легитимности правительства в терминах мнений и представлений его подданных трудно избежать повторного обращения к понятию легитимности, когда приходит время объяснить точное содержание мнений и представлений подданных; хотя нетрудно сделать этот круг неполным: легитимным является то правительство, которое большинством его подданных признается легитимным. — Прим. науч. ред. обеспечение других прав. Каким образом они могли бы быть наделены правомочиями разной степени? Рассмотрим вопрос, наделено ли доминирующее агентство правомочиями на то, чтобы быть доминирующим. Наделен ли ресторан, куда вы решили пойти в конкретный день, правомочиями на то, чтобы сделать вас своим постоянным клиентом? При некоторых обстоятельствах, пожалуй, есть искушение сказать, что ресторан это заслужил или достоин этого; он кормит вкуснее, дешевле, обстановка там приятнее, и персонал старается изо всех сил; тем не менее он не наделен правомочиями вас обслуживать 39 . Вы не пренебрегаете правомочиями, которыми наделены хозяева ресторана, если идете в другое место. Но, решив пойти к ним, вы разрешаете им обслужить вас и взять за это деньги. Они не наделены правомочиями на то, чтобы быть единственным рестораном, обслуживающим вас, но они наделены правомочием вас обслуживать. Сходным образом мы должны различать между ситуацией, когда агентство наделено правомочием быть тем, кто обладает определенной властью, и ситуацией, когда оно наделено правомочием обладать этой властью 40 . Является ли единственным правомочием доминирующего агентства то, что оно наделено правомочием обладать властью? К вопросу о наделении правомочиями можно подойти и с другой стороны, что позволит более полно осветить положение индивида в естественном состоянии. 39 Разница между «наделением правомочием» и «заслугой» рассматривается в эссе Джоела Фейнберга: Joel Feinberg, "Justice and Personal Desert," Doing and Deserving (Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1970), pp. 55—87. Если бы в основе легитимности были заслуги и достоинства, а не наделение правомочиями (что не соответствует действительности), тогда доминирующее охранное агентство могло бы получить ее, заслужив свою доминирующую позицию на рынке своими достоинствами. 40 Ниже утверждение 1 выражает утверждение, что а наделен правомочием обладать властью, тогда как выражения 2 и 3 выражают утверждение, что а наделен правомочием быть тем, кто обладает этой властью. 1. а — это индивид х, такой, что х обладает властью Р и х наделен правомочием обладать Р, а Р представляет собой (почти) всю имеющуюся власть. 2. а наделен правомочием быть индивидом х, таким, что х обладает властью Р и х наделен правомочием обладать Р, а Р представляет собой (почти) всю имеющуюся власть. 3. а наделен правомочием быть индивидом х, таким, что х обладает властью Р, х наделен правомочием обладать Р, и х наделен правомочием, чтобы Р представляла собой (почти) всю имеющуюся власть. Охранное агентство может действовать за или против конкретного индивида. Оно действует против него, если оно принудительно обеспечивает чьи-то права по отношению к нему — наказывает его, взыскивает компенсацию и т.п. Оно действует за него, если защищает его от других — наказывает других за нарушение его прав, принуждает их выплатить ему компенсацию и т.п. Теоретики, изучающие естественное состояние, полагают, что существуют некоторые права жертвы правонарушения, которые другие лица могут принудительно обеспечить только с ее разрешения; и есть иные права, которые другие лица могут принудительно обеспечивать вне зависимости от того, разрешила им жертва это сделать или нет. К первой группе принадлежит право взыскивать компенсацию, ко второй — право наказывать. Если потерпевший отказывается от компенсации, никто не имеет права взыскать компенсацию в его пользу или в свою, вместо потерпевшего. Но если потерпевший хочет получить компенсацию, то почему взыскать ее могут только те, кому он разрешил это? Очевидно, что, если несколько разных лиц взыщут с обидчика полную компенсацию, это было бы несправедливо по отношению к нему. Как же определить, кому действовать? Может быть, на это имеет право тот, кто сумел первым взыскать достаточную компенсацию в пользу жертвы? Но если позволить многим людям соперничать из-за того, кто первым успешно взыщет компенсацию, разумные правонарушители, равно как и их жертвы, окажутся втянутыми во множество независимых судебных разбирательств, требующих больших затрат времени и сил, только одно из которых завершится взысканием компенсации. Другой вариант: тот, кто первым начинает процесс взыскания компенсации, оставляет поле за собой; никто другой больше не имеет права участвовать в процессе. Но это позволяло бы правонарушителю привлечь сообщника, который бы первым начал судебное разбирательство, чтобы помешать другим взыскать с него компенсацию (оно было бы продолжительным, запутанным и, возможно, безрезультатным). Теоретически для выбора того, кто должен заняться получением компенсации (или поручить это другому), можно использовать произвольное правило, скажем, «взыскивать компенсацию должен тот, чье имя в алфавитном справочнике всех жителей данной территории идет непосредственно за именем жертвы». (Привело бы это к тому, что люди стали бы нарушать права тех, кто в алфавитном справочнике стоит прямо перед ними ? ) Если принимать решение о том, кто должен взыскивать компенсацию, будет потерпевший, это, по крайней мере, гарантирует, что он будет связан обязательством удовлетвориться результатом процесса и не будет продолжать попыток получить дополнительную компенсацию. Потерпевший не будет считать, что он выбрал процесс, нечестный по отношению к самому себе, а если он придет к такому выводу, то винить сможет только себя. Вовлеченность жертвы в процесс и ее доверие к его результату выгодны и правонарушителю, потому что в противном случае потерпевший начнет второй процесс, чтобы получить остаток того, что, по его мнению, ему причитается. Можно ожидать, что потерпевший согласится с ограничением на вторичное привлечение к ответственности за одно и то же правонарушение, только если он активно участвует в процессе и связан обязательством согласиться с его итогами, что было бы невозможно в случае, когда первоначальное судебное решение выносит соучастник правонарушителя. Но что неправильного в повторном привлечении к ответственности за одно и то же правонарушение при условии, что в случае несправедливого исхода процесса наказанный сможет сделать ответный ход? И почему потерпевший не может привлечь правонарушителя к ответственности повторно, даже если он сам санкционировал первый процесс? Разве не может потерпевший сказать, что он поручил одному человеку взыскать справедливую компенсацию, но поскольку его представитель не смог этого сделать в полном объеме, он вправе поручить еще кому-нибудь закончить дело? Если первый, кого он направил за правонарушителем, не смог найти его, он вправе послать второго; если тот нашел его, но был подкуплен, потерпевший имеет право послать третьего; почему он не имеет права послать другого, если первый его представитель не смог выполнить свою задачу должным образом? Строго говоря, если он на самом деле прислал следующего человека, чтобы взыскать что-то сверх того, что пытался взыскать его первый представитель, он рискует, что другие люди сочтут его дополнительные требования несправедливыми и воспротивятся ему. Но есть ли иные основания, кроме благоразумия, которые не дают ему так поступать? В правовой системе, регулирующей отношения между гражданами государства, как она обычно представляется, содержатся доводы против повторного привлечения к ответственности за одно и то же правонарушение. Поскольку одного раза достаточно, чтобы признать человека виновным, нечестно позволять обвинению делать все новые и новые попытки, пока оно не добьется успеха. Но это не так в естественном состоянии, где невозможно абсолютное урегулирование спора и где то или иное решение не связывает обязательствами всех участников процесса после того, как агент (или агентство), представляющий потерпевшего, добился этого решения. В системе, регулирующей отношения между гражданами, нечестно давать обвинителю много шансов добиться окончательного обвинения, обязательного для выполнения, потому что, если ему повезет один раз, то у того, кто признан виновным, шансы на пересмотр приговора невелики. В то же время в естественном состоянии у того, кто считает приговор несправедливым, есть возможность прибегнуть к каким-то другим средствам 41 . Но даже если нет гарантий, что потерпевший сочтет приемлемым решение, которого достиг его представитель, это все-таки более вероятно, чем то, что он сочтет приемлемым для себя решение некоей неизвестной третьей стороны; поэтому то, что жертва сама выбирает того, кто будет взимать компенсацию, является шагом к окончанию дела. (Ее противник также может согласиться подчиниться решению.) Есть еще одно, пожалуй, главное соображение в пользу того, чтобы именно жертва принимала ключевые решения в вопросе о компенсации. Именно жертва имеет право на компенсацию, и не только в том смысле, что она получает деньги, но еще и в том, что у другой стороны именно перед ней имеется обязательство их выплатить. (Этот случай надо отличать от следующей ситуации: у меня может быть обязательство перед вами выплатить деньги третьей стороне, поскольку я пообещал вам передать деньги ей.) Представляется, что именно потерпевший, как то лицо, по отношению к которому существуют имеющие исковую силу обязательства, является подходящей стороной для определения, как именно по этому обязательству будет осуществляться взыскание. Всеобщее право наказывать В отличие от взыскания компенсации, которое теория естественного состояния рассматривает как нечто такое, что может должным образом осуществить только сам потерпевший или его законный 41 Ротбард представляет себе, что каким-то образом в свободном обществе «решение любых двух судов будет рассматриваться как имеющее обязательную силу, т.е. имелся бы пункт, благодаря которому суд сможет принимать меры против стороны, признанной виновной» (Murray Rothbard, Power and Market (Menlo Park, Calif.: Institute for Humane Studies, Inc., 1970), p. 5 [русск. пер.: Ротбард М. Н. Власть и рынок. Челябинск: Социум, 2008. С. 10]). Кто признает это решение имеющим обязательную силу? Разве на человеке, признанном виновным, лежит моральный долг с этим согласиться? (Даже если он знает, что приговор несправедлив или основан на фактической ошибке?) Почему тот, кто не согласился заранее с принципом двух судов, будет считать окончательным их решение? Имеет ли в виду Ротбард что-либо, кроме того, что, по его мнению, агентства не будут действовать, пока два независимых суда (второй суд — апелляционный) не придут к одинаковому решению? Почему следует считать, что этот факт проясняет что- либо в вопросе о том, какие действия морально приемлемы для индивида, или в вопросе о надежном разрешении споров? представитель, наказание в этой теории обычно рассматривается как функция, которую может реализовать каждый. Локк осознает, что «это покажется весьма странной доктриной для некоторых людей» (II, 9). В ее защиту он говорит, что естественные права будут пустым местом, если ни у кого в естественном состоянии не будет власти обеспечить их санкцией, а поскольку в естественном состоянии все обладают равными правами, то если хотя бы у одного человека есть такое право, это значит, что такое право есть у каждого (II, 7); он говорит также, что преступник становится опасен для всего человеческого рода и потому каждый имеет право наказать его (II, 8). Локк предлагает читателю найти иное основание для наказания чужестранцев за преступления, совершенные ими в данной стране. Неужели общее право наказывать настолько противоречит интуитивным представлениям? Если какое-то серьезное преступление было совершено в другой стране, которая отказывается наказать за него (возможно, правительство находится в союзе с преступником либо само совершило преступление), разве не было бы правильно, с вашей точки зрения, покарать преступника, причинив ему какой-либо ущерб за его преступление? Более того, можно было бы попытаться вывести право наказывать из других моральных соображений: из права защищать в сочетании с представлением о том, что преступление меняет моральные границы, ограждающие преступника. Можно было бы подойти к моральным запретам с позиций, близких к точке зрения контрактного права, и считать, что те, кто нарушает границы других людей, теряют право на то, чтобы некоторые их границы уважались. С этой точки зрения моральные запреты на определенные действия по отношению к тому, кто сам нарушил определенные моральные запреты (и не понес наказания за это), отсутствуют. Определенные преступления дают другим свободу выходить за определенные границы (исчезает обязанность не делать этого); конкретные детали можно было бы позаимствовать у сторонников ретрибутивного подхода 42 . Разговор о праве наказывать может показаться странным, если понимать его радикально, как право, осуществлению которого другие люди не должны препятствовать или брать его на себя, а не как свободу делать это, которой могут также располагать и другие. В более сильном истолковании этого права нет необходимости; свобода наказывать дала бы Локку многое из того, что ему нужно, даже, может быть, все, если добавить обязанность преступника не противиться наказанию. К этим доводам, которые делают более убедительным утверждение, что 42 Контрактный подход следовало бы формулировать осмотрительно, чтобы не допустить судебных злоупотреблений по отношению к виновным в преступлениях. существует общее право наказывать, можно добавить то соображе -ние, что, в отличие от компенсации, наказание не является долгом по отношению к потерпевшему (хотя именно он может быть сильнее всех заинтересован в его реализации), а потому оно не явля -ется сферой, в которой потерпевший имеет особую власть. Как могла бы функционировать такого рода система общедоступного наказания? Все предыдущие трудности, возникшие при попытке представить себе систему общедоступного взыскания компенсации, возникают и применительно к системе «открытого» наказания. Кроме того, есть и другие трудности. Будет ли в этой системе торжествовать право первого? Не возникнет ли конкуренция между садистами за возможность наказать первым? Это бы крайне усугубило проблему удержания наказывающего от чрезмерного наказания и было бы нежелательно, несмотря на открывающиеся садистам возможности радостного и свободного труда. В системе общедоступного наказания сможет ли кто-нибудь помиловать преступника? И будет ли у другого человека право отменить это решение и наказать виновного со всей возможной суровостью, не переходя пределов заслуженного наказания? Не сможет ли преступник договориться с сообщником и гарантировать себе минимальное наказание? Будет существовать хоть какая-нибудь вероятность того, что жертва почувствует, что справедливость свершилась? И так далее. Если система, предоставляющая исполнение наказания первому попавшемуся человеку, дефектна, то как следует решать, кто — из всех готовых и даже, возможно, жаждущих этого — должен наказывать? Можно было бы предположить, что, как и в предыдущем случае, это должен быть потерпевший или его уполномоченный представитель. Но хотя жертва имеет особый статус, а именно — статус жертвы, которой причитается компенсация, наказание ей не причитается. (Оно «причитается» человеку, который заслужил наказание.) У преступника нет перед потерпевшим обязательства быть наказанным; он не заслужил наказание «перед потерпевшим». Так почему же у потерпевшего должно быть особое право наказать или лично исполнить наказание? Если у него нет особого права наказать, есть ли у него особое право отменить наказание или помиловать преступника? Имеет ли право кто-нибудь наказать преступника даже вопреки желанию потерпевшего, который по моральным соображениям против избранного способа наказания? Если потерпевший является последователем Ганди, имеют ли право другие люди защищать его с помощью мер, которые он отвергает по моральным соображениям? Но ведь дело касается и других: они испуганы и не смогут чувствовать себя в безопасности, если такие преступления остаются безнаказанными. Должен ли тот факт, что жертва сильнее всех пострадала от преступления, давать ей особый статус в отношении наказания преступника? (Что затрагивает остальных — преступление или только безнаказанность?) Если жертва была убита, переходит ли ее особый статус к ее ближайшим родственникам? Если убиты двое, значит ли это, что близкие родственники каждого из убитых имеют право убить преступника в условиях состязания за то, кто сделает это первым? Может быть, вместо того, чтобы каждый имел право наказывать и чтобы только жертва имела такую власть, решение состоит в том, чтобы все, кого это касается (т.е. все и каждый), совместно исполняли наказание или поручали это кому-нибудь. Но для этого было бы необходимо, чтобы в естественном состоянии наличествовал какой-нибудь институциональный аппарат или способ принятия решений. И если мы определим этот способ как принадлежащее каждому право голоса при окончательном определении наказания, то это было бы единственное право такого рода, которым обладали бы люди в естественном состоянии; в итоге получилось бы право (право определять наказание), принадлежащее всем вместе, а не каждому в отдельности. Кажется, что невозможно четко понять, каким образом право наказывать могло бы действовать в естественном состоянии. Из нашего обсуждения того, кто имеет право взыскивать компенсацию и кто имеет право исполнять наказание, возникает другой подход к вопросу об источнике правомочий доминирующей защитной ассоциации. Доминирующая защитная ассоциация получила от многих людей санкцию действовать в качестве их представителя при взыскании компенсации. Она наделена правомочиями действовать от их имени, в то время как маленькое агентство наделено правомочиями действовать от имени небольшого числа людей, а индивид наделен правомочиями действовать только от своего имени. В этом смысле, т.е. в смысле наделения большим количеством правомочий со стороны индивидов, пусть такого рода, как и у других, доминирующее защитное агентство имеет большие правомочия. С учетом неясности относительно того, как действует в естественном состоянии право наказывать, можно утверждать нечто большее. В той мере, в какой убедительно предположение, что все претендующие на право наказать должны действовать совместно, доминирующее агентство следует рассматривать как обладателя наибольших правомочий на исполнение наказания, потому что почти все уполномочивают его действовать вместо них. Исполняя наказание, оно лишает возможности быть причастными к этому процессу минимально возможное число людей. Любой частный индивид, который накажет преступника, не даст свершиться действиям и реализоваться правомочиям всех остальных, которые также имеют право наказывать, в то время как многие люди будут чувствовать, что их правомочия реализованы, если действовать будет их представитель — доминирующее охранное агентство. Это объяснило бы распространенное мнение, что доминирующее охранное агентство или государство обладает некоей особой легитимностью. Получив больше правомочий действовать, оно в большей степени наделено правомочиями действовать. Но оно, как и никто другой, не наделено правомочиями быть доминирующим агентством. Необходимо отметить еще одно возможное основание для того, чтобы рассматривать нечто как легитимное место сосредоточения властных полномочий. В той мере, в какой люди рассматривают выбор агентства как своего рода игру координации, в которой преимущества проистекают из того, что они быстро сходятся на одном и том же, не очень важно каком, агентстве, они могут думать, что то агентство, на котором они остановились, как раз и подходит для того, чтобы искать у него защиты. Возьмем пример места, где встречаются живущие в районе подростки. Не очень важно, где именно оно находится, если каждый знает его как место, где встречаются остальные, и уверен в том, что если уж они пойдут куда-нибудь, то именно туда. Это место становится «точкой сбора», куда ходят, чтобы встретиться с другими. Дело не столько в том, что вы с большей вероятностью потерпите неудачу, если будете искать их в другом месте, сколько в том, что другие рассчитывают на то, что вы пойдете именно туда, и таким образом получают пользу от существования этого места, и точно так же вы рассчитываете на то, что они собираются там, и тоже получаете выгоду от сложившегося обычая собираться именно здесь. Это место «не наделено правомочиями» служить местом сбора; если это магазин, его владелец не наделен правомочиями на то, чтобы именно его магазин был местом, куда сходится публика. Дело не в том, что люди должны собираться именно там. Это просто место, где они собираются. Аналогичным образом можно представить себе, как конкретное охранное агентство становится тем самым агентством, куда люди приходят за защитой. В той мере, в какой люди пытаются координировать свои действия и сойтись на одном охранном агентстве, клиентами которого станут все, этот процесс не является процессом типа «невидимой руки». Будут также промежуточные случаи, когда некоторые люди рассматривают это как игру координации, а другие, не осознающие этого, просто реагируют на локальные сигналы 43 43 О философских аспектах идеи Шеллинга об игре координации см.: David Lewis, Convention (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1969); обратите особое внимание на обсуждение общественных договоров в главе 3. В нашем описании государства используется менее осознанная координация действий между людьми, чем Когда только одно агентство на деле реализует право запрещать другим людям использовать ненадежные процедуры осуществления правосудия, его положение делает его государством de facto. Наше логическое обоснование этих запретов опирается на неведение, неопределенность и отсутствие знаний, являющиеся условиями жизни людей. В некоторых ситуациях не известно, выполнил ли конкретный человек определенное действие, а процедуры установления этого факта различаются по степени надежности или честности. Можно задать вопрос о том, мог ли бы кто-либо легитимно претендовать на право запрещать другому наказание виновного (не притязая на исключительное обладание этим правом) в мире, где все факты точно известны, а полная информация доступна всем. Даже когда есть согласие относительно фактов, были бы возможны разногласия по вопросу о том, какого наказания заслуживает конкретный поступок и какие поступки заслуживают наказания. В этой книге я старался, насколько возможно, не подвергать сомнению и не сосредоточиваться на общем для многих утопических и анархистских теорий предположении о том, что существует некий набор принципов, достаточно очевидных, чтобы их приняли все люди доброй воли, достаточно однозначных, чтобы ими можно было руководствоваться в конкретных ситуациях, достаточно ясных, чтобы все понимали их предписания, и достаточно универсальных, чтобы содержать решение всех проблем, которые будут возникать на практике. Если бы наши доводы в пользу государства были основаны на отказе от этого предположения, была бы надежда, что будущий прогресс человечества (и моральной философии) мог бы увенчаться такого рода универсальной договоренностью и, таким образом, подорвать основания для существования государства. Дело не только в том, что день, когда все люди доброй воли согласятся с либертарианскими принципами, наступит далеко не завтра; эти принципы до конца не сформулированы, кроме того, сейчас нет единого набора принципов, который устраивал бы всех либертарианцев. Возьмем, например, вопрос о том, легитимно ли авторское право в фор- в предложенном Мизесом описании средства обмена, которое мы привели в главе 2. Здесь мы не имеем возможности заняться исследованием интересных и важных вопросов о том, в какой степени и при каких условиях клиенты, наделившие охранное агентство той или иной особой легитимностью, которой оно обладает, несут ответственность за совершенные агентством нарушения прав других людей, на которые оно не было ими «уполномочено», и что клиенты должны сделать, чтобы избежать ответственности за это. (См.: Hugo Bedau, "Civil Disobedience and Personal Responsibility for Injustice," The Monist, 54 (October 1970), 517-535.) ме полного копирайта. Некоторые либертарианцы доказывают, что оно нелегитимно, но при этом говорят, что тех же результатов можно достичь, если при продаже книги авторы и издатели будут включать в контракт пункт, запрещающий неавторизованную перепечатку, а потом будут преследовать по суду каждого книжного пирата за нарушение контракта; они, по-видимому, забывают, что иногда некоторые люди теряют книги, а другие их находят. Другие либертарианцы не согласны с этим 44 . То же самое с патентами. Если люди, чьи взгляды так близки в области общей теории, могут расходиться по столь фундаментальному вопросу, дело может вообще дойти до открытого столкновения между двумя либертарианскими охранными агентствами. Одно агентство попытается силой обеспечить запрет кому-нибудь опубликовать некую книгу (поскольку это будет нарушением авторских прав) или воспроизвести какое-нибудь изобретение, если пользователь не является одновременно изобретателем, а другое агентство выступит против этого запрета как нарушения прав индивида. Несогласие по вопросу о том, что именно должно обеспечиваться санкцией, с энтузиазмом доказывают «архисты», служит еще одним доводом (в дополнение к недостатку фактической информации) в пользу государственного аппарата; сюда можно добавить и необходимость изменять содержание того, что должно принудительно обеспечиваться. Люди, которые предпочитают мир практической реализации своих представлений о том, что является правильным, объединятся в одно государство. Но, разумеется, если люди действительно следуют данному предпочтению, их охранные агентства не будут воевать между собой. Превентивное ограничение Наконец, рассмотрим, как вопрос «превентивного ареста» или «превентивного ограничения» связан с принципом компенсации (глава 4) и со всеобщей защитой (см. главу 5), которую в соответствии с ним должно обеспечивать ультраминимальное государство даже тем, кто за это не платит. Это понятие следует расширить, чтобы включить все ограничения для индивидов, введенные с целью уменьшить риск того, что они нарушат права других; назовем это более широкое понятие «превентивным ограничением». Под него будут подпадать, в частности, требование 44 Относительно первого подхода см.: Rothbard, Man. Economy, and State, vol. 2 (Los Angeles; Nash, 1971), p. 654; относительно второго см., напр.: Ayn Rand, "Patents and Copyrights," in Capitalism: the Un- known Ideal (New York: New American Library, 1966), pp. 125—129. к некоторым лицам раз в неделю отмечаться в каком-либо учреждении (как при условном освобождении), запрет некоторым лицам находиться в определенные часы в определенных местах, законы, ограничивающие и регулирующие продажу, покупку и владение оружием и т.п. (но не законы, запрещающие публикацию схем банковской сигнализации). Превентивное заключение будет охватывать заключение человека под стражу не за совершенное им преступление, а на основании прогноза, что для него вероятность совершить преступление намного больше средней. (Его предыдущие преступления могут быть частью данных, на основании которых составляются прогнозы.) Если такие превентивные ограничения несправедливы, причиной не может быть то, что они заблаговременно запрещают действия, которые, хотя и опасны, могут оказаться безвредными. Дело в том, что могущая быть практически реализованной правовая система, которая включает запрет на частное осуществление правосудия, опирается на соображения превентивного характера 45 . Нельзя утверждать, что соображения превентивности, делающие возможным существование всех правовых систем, которые запрещают самодеятельное восстановление справедливости, несовместимы с существованием справедливой правовой системы, по крайней мере если исходить из того, что существование справедливой правовой системы возможно. Есть ли такие основания строго осудить превентивные ограничения как несправедливые, которые нельзя было бы в равной мере применить к запрету на частное правосудие, который лежит в основе всех существующих государственных правовых систем? Я не знаю, можно ли, исходя из соображений справедливости, провести различие между превентивными ограничениями и другими похожими запретами, направленными на уменьшение опасности, которые являются фундаментальными для правовых систем. Возможно, мы можем опереться на приведенный выше в этой главе анализ принципов, устанавливающих различие между действиями или процессами, в случае которых не требуется дальнейших решений для того, чтобы зло было совершено, и такими, где зло совершается только в том случае, если индивид впоследствии принимает решение его совер- 45 По крайней мере, когда мы объясняли разумное основание подобных систем. Алан Дершовиц напомнил мне о том, что для обоснования запрета частного осуществления правосудия можно было бы разработать некоторые доводы непревентивного характера. Если бы эти доводы смогли выдержать критический анализ, сильное утверждение, что все правовые системы, которые запрещают частное осуществление правосудия, предполагают легитимность некоторых соображений превентивного характера, было бы некорректным. шить. В той мере, в какой некоторые люди считаются неспособными принять решение в будущем и рассматриваются всего лишь как уже включенные механизмы, которые совершат (или могут совершить) неправомерные действия (или в той мере, в какой они считаются неспособными принять решение отказаться от неправомерных действий?), превентивные ограничения, вероятно, будут выглядеть оправданными. При условии, что неблагоприятные условия будут компенсированы (см. ниже), превентивное ограничение будут разрешено на основании тех же соображений, которые лежат в основе существования правовой системы. (Хотя на основании других соображений оно может быть исключено.) Но если зло, которое может (есть опасение, что может) принести человек, действительно зависит от тех его решений, которые он еще не принял, то согласно введенным ранее принципам превентивный арест или превентивные ограничения являются нелегитимными и недопустимыми*. Даже если нельзя исходя из соображений справедливости провести различие между превентивным ограничением и сходными запретами, которые лежат в основе правовых систем, и если риск опасности достаточно существен, чтобы оправдать вмешательство в виде запрета, то те, кто устанавливает запреты ради повышения собственной безопасности, должны компенсировать тем, кто попал под запрет (и кто на самом деле мог бы не причинить никому ущерба), создаваемые им неблагоприятные условия. Это следует из сформулированного в главе 4 принципа компенсации. В случае мелких запретов и требований предоставление компен -сации не вызовет затруднений (и, может быть, в этих случаях ее следует предоставлять, даже если запреты не порождают неблагоприятных условий). Другие меры, включая комендантский час для некоторых лиц и особые ограничения их деятельности, требовали бы значительной компенсации. Для общества будет почти невозможно компенсировать неблагоприятные условия кому-то, кого в качестве меры превентивного ограничения заключают в тюрьму. Возможно, чтобы удовлетворить в данном случае этому требованию компенсации неблагоприятных условий тем, кто, как ожидается, может представлять большую опасность, придется построить для них охраняемый и обнесенный колючей проволокой курорт с отелями, ресторанами, развлечениями и т.п. (Согласно нашему предшествующему анализу с таких людей можно было бы * Можно ли сделать тот же вывод, если те, кто вводит ограничение, выплачивают полную компенсацию, так что тот, кого ограничивают, возвращается по меньшей мере на столь же высокую кривую безразличия, какую он занимал бы в отсутствие ограничений, а не просто компенсацию за созданные неблагоприятные условия? взимать плату, не превышающую их нормальные расходы на еду и жилье в условиях жизни в обществе. Но было бы недопустимо, если бы индивид в тюрьме не имел возможности зарабатывать столько же, сколько и на свободе, потому что тогда эта плата совершенно истощила бы его финансовые ресурсы.) Такой центр превентивного заключения должен быть очень привлекательным местом для жизни; когда множество людей начнет рваться туда, можно будет сделать вывод, что условия содержания там действительно более чем роскошны для того, чтобы компенсировать индивиду неблагоприятные условия, происходящие от запрета на свободную жизнь в обществе*. Я не обсуждаю здесь детали подобной схемы, теоретические трудности (например, для одних людей условия, создаваемые изоляцией от общества, были бы более неблагоприятны, чем для других) и возможные моральные возражения (например, нарушены ли права человека, которого отправляют за решетку в компании других опасных людей? Может ли роскошная обстановка компенсировать возросшую опасность?). Я упомянул курортные центры превентивного заключения не для того, чтобы выдвинуть такое предложение, а для того, чтобы показать, о какого рода проблемах сторонники превентивного заключения должны подумать, что им придется одобрить и за что заплатить. То, что общественность должна будет людям, на которых она накладывает превентивные ограничения, компенсировать создаваемые в результате этого неблагоприятные условия в тех случаях (если таковые вообще имеются), когда она может легитимно наложить эти ограничения, возможно, могло бы стать серьезным барьером на пути желаний общественности устанавливать подобные ограничения. Можно с ходу отвергнуть любую схему превентивных ограничений, не предусматривающую достаточной компенсации. В сочетании с нашими выводами, сделанными в предыдущем абзаце, это почти не оставляет (или вообще не оставляет) пространства для легитимных превентивных ограничений. * Поскольку компенсировать необходимо только неблагоприятные условия, могло бы подойти что- то менее роскошное, чем место, которое люди выбрали бы добровольно. Однако трудно оценить степень неблагоприятности условий, когда речь идет о столь жестких мерах, как превентивное заключение. Если под неблагоприятными условиями понимать затруднения при доступе к определенным видам деятельности по сравнению с обычными людьми, то столь суровое ограничение, каким является помещение под стражу, вероятно, потребует полной компенсации неблагоприятных условий. Возможно, только когда место содержания станет привлекательным для кого-нибудь снаружи, можно будет считать, что оно компенсирует всем, кто там находится, их неблагоприятные условия. Краткое рассмотрение некоторых возражений против такой точки зрения на превентивное ограничение позволит нам учесть соображения, которые мы уже рассматривали в другом контексте. Можно задать вопрос о том, может ли одним людям быть разрешено превентивно ограничивать других, даже при условии ком -пенсации неблагоприятных условий, последовавших в результате превентивных ограничений. Почему те, кто желает, чтобы другие были превентивно ограничены, не должны нанять их (заплатить им) за соблюдение превентивных ограничений вместо наложения превентивных ограничений? Поскольку такой обмен удовлетворял бы первому необходимому условию «непродуктивного» обмена (см. главу 4) и поскольку то, что выигрывает одна сторона (которая в результате обмена оказывается не в лучшем положении, чем если бы другая сторона вообще не вступала с ней в отношения), представляет собой лишь уменьшение вероятности пострадать от того, что было бы запрещенным нарушением границ, если бы было сделано намеренно, то приводившиеся нами ранее аргументы в пользу рыночного определения раздела взаимных выгод от обмена здесь неприменимы. Вместо этого мы имеем ситуацию, подпадающую под условия, когда уместен запрет с компенсацией; в более сильной формулировке (согласно нашему анализу, проведенному в главе 4) — запрет с компенсацией только созданных запретом неблагоприятных условий. Далее, во многих ситуациях с превентивными ограничениями «продукт» (а именно действие ограничения применительно к конкретному человеку) может быть поставлен только одной, конкретной стороной. Нет и не может быть другого человека, некоего конкурента, который мог бы продать вам это в случае, если бы цена, запрошенная первым, оказалась слишком высокой. Трудно понять, почему в этих случаях непродуктивного обмена (по крайней мере в соответствии с первым необходимым условием) монопольное ценообразование должно рассматриваться в качестве адекватной модели распределения выгод. Если, однако, цель программы превентивных ограничений состоит в том, чтобы понизить совокупную вероятность опасности для других людей ниже определенного порога, а не в том, чтобы ограничить всех опасных индивидов, которые вносят в эту совокупную опасность вклад, превышающий фиксированный минимальный уровень, этого можно было бы добиться, не накладывая ограничений на всех таких людей. Если заплатить достаточному числу опасных людей, совокупная опасность, исходящая от остальных из них, оказалась бы ниже порогового значения. В такой ситуации те, кто является объектом превентивных ограничений, имели бы некоторые основания для ценовой конкуренции друг с другом, потому что они занимали бы на рынке несколько менее влиятельное положение. Даже если те, кто накладывает ограничения, не обязаны достигать добровольного двустороннего соглашения с теми, кого они ограничивают, почему от них, по крайней мере, не требуется, чтобы они не перемещали тех, кого ограничивают, на более низкую кривую безразличия? Почему требование сводится только к компенсации за созданные неблагоприятные условия? Можно рассматривать компенсацию неблагоприятных условий как компромиссный вариант, возникший вследствие невозможности сделать выбор между двумя привлекательными, но несовместимыми позициями: (1) никаких выплат компенсации, потому что опасных людей следует ограничивать, а следовательно, есть право их ограничивать; (2) полная компенсация, потому что этот человек мог бы жить без ограничений и никому на деле не причинить вреда, а значит, нет права его ограничивать. Однако запрет с компенсацией неудобств — это не компромисс, полученный в результате усреднения двух равно привлекательных противоположных позиций, одна из которых правильна, но нам не известно, какая именно. Наоборот, мне это представляется правильной позицией, которая соответствует (моральному) вектору равнодействующей противоположных веских соображений, каждое из которых каким-то образом следует учитывать*. * Что, если общество слишком истощено, чтобы выплачивать компенсацию тем, кто, не будучи ограниченным, был бы слишком опасен? Разве община нищих фермеров не может никого превентивно ограничить? Да, может; но только если те, кто вводит ограничения, попытаются выплатить компенсацию, так чтобы их собственное ухудшившееся положение (ухудшившееся потому, что часть собственных благ они отдали в компенсационный фонд) стало приблизительно эквивалентным положению тех, на кого наложены ограничения (с учетом компенсационных выплат). Те, кого ограничили, все еще находятся в невыгодном положении; но не больше, чем все остальные. Общество является бедным в отношении превентивного ограничения, если те, кто ограничивает, не могут компенсировать неблагоприятные условия тем, кого они ограничивают, без того, чтобы не переместиться самим в более неблагоприятное положение; т.е. без того, чтобы самим переместиться на позицию, которая считалась бы неблагоприятными условиями, если бы на ней находились только некоторые члены общества. Бедные общества должны выплачивать компенсацию ,ча создаваемые ими неблагоприятные условия до тех пор, пока положение тех, на кого наложены ограничения, и остальных не станет эквивалентным. Здесь понятие «эквивалентности» можно толковать по-разному. «Эквивалентные» может означать: одинаково нищие в абсолютном выражении (это толкование может показаться чересчур сильным в свете того, что исходное положение некоторых свободных от ограничений людей может быть довольно высоким); положение каждого понижено на равную величину; положение каждого На этом завершается анализ возражений против наших доводов, которые привели к минимальному государству, а также применение принципов, сформулированных в ходе разработки нашей основной темы, к другим вопросам. Мы перешли от анархии к минимальному государству, и наша следующая задача — обос -новать, что дальше идти не следует. понижено на одинаковый процент по отношению к некоторому базисному уровню. Чтобы внести ясность в эти сложные вопросы, необходимо исследовать их более основательно, чем требуется для целей настоящей книги, для которой они являются малозначимыми. Поскольку Алан Дершовиц сообщил мне, что во втором томе его готовящейся к выходу обширной работы о превентивных мерах в системе права его подход близок к моему, изложенному на этих страницах, можно посоветовать читателю обратиться к этой работе. |