Аргументы для сочинения. "Семья, общество, Отечество в жизни человека" для подготовки к итоговому сочинению
 Скачать 115.2 Kb.
|
Аргументы на тему "Духовно-нравственные ориентиры в жизни человека" для итогового сочиненияАргумент по роману И.С. Тургенева «Отцы и дети» (любовь как путь самопознания, роль любви в жизни человека, влияние любви на характер человека)Отношение к любви, понимание ее роли в жизни человека отличает героев романа И.С. Тургенева «Отцы и дети». Так, Павел Петрович Кирсанов знает не понаслышке о том, как любовь может преобразить или разрушить жизнь человека. Влюбившись без ума в княгиню Р., Павел Петрович оставил блестящую карьеру военного. Но отношения с княгиней не принесли ему счастья, А после смерти княгини он больше не смог полюбить кого-либо. Несмотря на пережитое Павел Петрович не утратил веру в любовь как важнейшее проявление жизни. Совершенно иначе относится к любви его оппонент – Базаров. Он смеется в начале романа над измышлениями и горем Павла Петровича, не разделяет его представлений о любви: «И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду?» Однако месяц спустя он уже говорит Одинцовой: «Может быть, вы правы; может быть, точно, всякий человек — загадка. Да хотя вы, например...» Встреча Базарова с Одинцовой является поворотным пунктом в романном действии. Анна Сергеевна Одинцова не похожа на традиционных тургеневских героинь, потому что такой тип никогда бы не смог увлечь Базарова. Она удивительно совмещает в себе аристократическое происхождение и воспитание с суровым жизненным опытом («В переделе была... хлеба нашего покушала»), равно как и совершенную внешнюю красоту с ясным и пытливым умом. Своим величавым спокойствием, граничащим с бесстрастием, и блестящей выделанностью своего каждого движения и даже чувства Одинцова являет полный контраст Базарову («Вишь как она себя заморозила!» «Герцогиня, владетельная особа. Ей бы только шлейф сзади носить и корону на голове!»), но именно эта иноприродность, столь отталкивающая Базарова в Павле Петровиче, наоборот, привлекает его в Одинцовой. «Она поразила его достоинством своей осанки», «спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего лба, и губы улыбались едва заметной улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица». Это — та самая таинственная сила, которую Базаров отрицал в природе и которой не смог противиться. Базаров страстно влюбляется и тем самым приобщается к тому духовному миру, который только что отрицал. Жизнь оказывается значительно сложнее его представлений о ней. Базаров видит, что его чувство отнюдь не исчерпывается «физиологией», и с негодованием находит в себе тот самый «романтизм», проявления которого он так осмеивал в других, расценивая как «дурь» или слабость. «До встречи с Одинцовой Базаров был убежден в своей свободе от всего, что связывает человека с другими людьми. Это убеждение придавало ему несокрушимую уверенность в себе. Любовь опровергла это убеждение просто и неотразимо. Никто и ничто не принуждает Базарова любить, свобода как будто бы полнейшая. И при всем том очевидна постоянная и мучительная зависимость от чувств, решений и поступков другого человека. Оказывается, что чувство связывает не менее крепко, чем насилие и диктат». В любви окончательно раскрывается перед нами личность Базарова. Он разительно отличается от того типа «тургеневского мужчины» - нерешительного, не умеющего бороться за свою любовь, какой предстает перед нами в «Рудине», «Асе» или «Вешних водах». Любовь перерастает у него в страсть — «сильную, тяжелую», «похожую на злобу и, может быть, сродни ей». Но цинизм, покоробивший вначале Анну Сергеевну, оказывается наносным. Меняется сам тон его речей, оставаясь резким и грубым, но приобретая серьезность и трагичность. Вместе с тем Базаров ни разу не роняет себя и после неудачного признания сразу уезжает, не унижаясь до положения отвергнутого влюбленного и не принимая «милостыни» в виде жалости Одинцовой. Разрыв был обусловлен не только тем, что Одинцова в силу своей аристократической холодности не смогла ответить на чувство Базарова, но коренился и в нем самом. Отказ от «полного и беспощадного отрицания» грозил бы иссякновением той «отрицательной» энергии, которой питалась и двигалась его личность. Базаров осознает окончательно, что «создан для горькой, терпкой, бобыльной жизни». Неразделенная любовь разрушает Базарова: он впадает в тоску, нигде не может найти себе места и начинает заниматься самокопательством, что до сих пор считал признаком слабости. Так он исследует себя до самых сокровенных глубин и доводит до последних выводов свое мировоззрение («Решился все косить — валяй и себя по ногам!»). Это уже следующая ступень его духовной эволюции: теперь он философствует и осознает безысходность своей позиции в мире: «Я вот лежу здесь под стогом... узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностью, где меня нет и не будет... А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже... Что за безобразие! Что за пустяки!» Аргументы по роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» (преступление моральных законов, совесть) «Преступление и наказание» призвано подчеркнуть одну из важнейших идей Достоевского: нравственную, внутреннюю необходимость наказания для преступника. Слово «преступление» говорит о «переступании», «перешагивании» через некую границу или «черту», и Достоевский сознательно активизирует это первичное значение. На протяжении всего романа Раскольников говорит, что сущность его преступления заключалась в том, чтобы переступить через нравственность: «Старуха, пожалуй что, и ошибка, не в ней и дело! Старуха была только болезнь... я переступить поскорее захотел... я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я и убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался...» Мотив «переступания» прослеживается на судьбах чуть ли не всех героев романа, которые по разным причинам оказываются как бы на рубеже, на пороге жизни и смерти и переступают «черту» либо целомудрия и чести, либо долга, либо нравственности. Мармеладов говорит про себя, что он место потерял, «ибо черта моя наступила». Предавшись своему пороку, он «перешагнул» через своих родных: Катерину Ивановну, детей и Соню. Соня, по мнению Раскольникова, тоже переступила... через себя: «Ты тоже переступила... смогла переступить. Ты на себя руки наложила. Ты загубила жизнь... свою». В утонченное удовольствие и игру превращает переступание всяких моральных норм Свидригайлов, чтобы хоть как-то подогревать свои пресыщенные чувства. Так, он отзывается о разврате: «Я согласен, что это болезнь, как и все переходящее через меру, а тут непременно придется перейти через меру. <...> но что же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы». Дуне пока только предстоит подобный выбор. Раскольников ядовито замечает ей: «Ба! Да и ты... с намерениями... Что ж, и похвально; тебе же лучше... и дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь — может, еще несчастнее будешь...» И наоборот, о матери Раскольникова говорится, что она «на многое могла согласиться...но всегда была такая черта... за которую никакие обстоятельства не могли заставить ее переступить». Но все эти «переступления» совершенно различны по своей природе, и одни из них ведут к смерти героя, другие — к страшной духовной пустоте и самоубийству, от других возможно спастись, искупив вину тяжким наказанием. Наказание — не менее сложное понятие в романе. Его этимология — «наказ», «совет», «урок». Этот «урок» дается Раскольникову самой жизнью и заключается в страшных нравственных мучениях, которые преступник претерпевает после убийства. Это и отвращение, и ужас перед совершенным злодеянием, и постоянная боязнь быть разоблаченным (так, что преступник был бы даже рад, если бы уже сидел в остроге), и крайняя духовная опустошенность, к которой привело «переступание границ». Убийца нарушил саму основу духовного мира, и тем самым «будто ножницами отрезал сам себя от всех». «Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказались в душе его». Не угрызения совести — их не было, а мистическое сознание своего бесповоротного разрыва с человечеством угнетает героя. Всего яснее этот разрыв сказывается на отношениях Раскольникова с самыми близкими ему людьми: матерью и сестрой, которым он из-за своей страшной тайны не может отвечать любовью. При встрече после долгой разлуки у него не поднимаются руки обнять их. Он смотрит на них «точно из-за тысячи верст», и вскоре становится совершенно равнодушен к их судьбе. Спровоцировав разрыв Дуни с Лужиным, Раскольников неожиданно и жестоко бросает своих близких и сам — в чужом городе, где у них более никого нет знакомых: «Оставьте меня! Оставьте меня одного!... <...> я это наверно решил... Что бы со мной ни было, погибну я или нет, я хочу быть один. Забудьте меня совсем. Это лучше... <...> Иначе, я вас возненавижу, я чувствую... Прощайте!» Мучения его страшны. «Точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение». «... Чем уединеннее было место, тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие, не то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался с толпой...» Сознанием своим он отчетливо понимал, что настоящих улик на него нет и ему ничего не грозит: страшный эксперимент как будто полностью удался, но само сознание временами погасало, наступала полная апатия, прерываемая кошмарными снами. Для правильного понимания душевного состояния героя очень важен мотив болезни, который сопровождает Раскольникова на протяжении всего романа. После преступления Раскольников возвращается почти в умопомрачении и весь следующий день проводит будто в бреду. Затем он сваливается в горячке и лежит в беспамятстве четыре дня. Выхоженный Разумихиным, он снова встает на ноги, но лихорадочное, ослабленное состояние его продолжается, не исчезая до конца. Для окружающих непонятно, что причина его болезни — духовная, и они пытаются как-то ее объяснить, списывая на болезнь все странности в поведении Раскольникова. Врач Зосимов определяет, что болезнь должна была готовиться в нем долгие месяцы еще до наступления кризиса: «Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, ал и два... али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось?., а? Сознаетесь теперь, что, может, и сами виноваты были?» [6; 171]. Один только Порфирий насмешливо указывает Раскольникову: «Болезнь, дескать, бред, грезы, мерещилось, не помню», все это так-с, да зачем же, батюшка, в болезни-то да в бреду всё такие именно грезы мерещатся, а не прочие, могли ведь быть и прочие-с?» [6; 268]. Раскольников лучше всех понимает свое состояние. Вся его статья была посвящена рассуждению о том, что совершение преступления всегда сопровождает затмение ума и упадок воли, которые «охватывают человека, подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления. <...> Вопрос же, болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? — он еще не чувствовал себя в силах разрешить». Автор же пытается показать по ходу сюжета: сама теория Раскольникова и была болезнь, подхваченная им в Петербурге, наподобие чахотки. Начало болезни совпадает с моментом первоначального замысла убийства, которое было лишь переходом болезни в открытую форму. Болезненные состояния подавленности и помрачения бывали у Раскольникова еще и до преступления, когда идея «переступить» уже угнездилась в его душе и завладела всеми его помыслами. Как только он разрешил себе кровь по совести, он уже совершил убийство в душе, и сразу же последовало наказание. Далее болезнь продолжает истощать и изнурять его, грозя оказаться смертельной. «Это оттого, что я очень болен, — угрюмо решил он наконец, — я сам измучил и истерзал себя и не знаю, что делаю... <...> выздоровлю и... не буду терзать себя... А ну как совсем не выздоровлю?» Таким образом, и преступление, и наказание начинаются до убийства. Настоящее же, официальное наказание начинается в эпилоге и оказывается для главного героя исцелением и возрождением. |