Проверка работы. Статья пдф Возвращение к себе
 Скачать 50.17 Kb.
|
|
Игорь Дедков статья пдф «Возвращение к себе» В статье идёт речь о "молодой" прозе 70-х годов, говоря о творчестве В.Белова, Н.Рубцова, Г.Троепольского, Е.Лихоносова, В.Распутина и др. критик приходит к выводу: "Общий знаменатель, кроме тематического, тут немыслим, но при всех различиях очевидно: объединяет этих писателей живое знание провинциальной русской жизни в ее глубине, верность ее действительному ходу, формам, интонациям и чувству времени. И, конечно же, народность взгляда и оценки всегда оказывается выше всех возможных оттенков и расхождений, преодолевает и снимает их. В высшей степени отрадно и желанно, чтобы, по слову Достоевского, «душа была единая и не только в этих двух городах (Петербурге и Москве - И. Д.), но в двух городах и во всей России вместе, так, что везде по всей России в каждом месте была вся Россия». РАЗУЧИМСЯ ЛИ МЫ ЧИТАТЬ СТАРОМОДНЫЕ РОМАНЫ? Лев Аннинский Наша критика, занятая проблемами концептуализма, постконцептуализма и масскульта, несколько отошла от споров о "Детях Арбата", меж тем на Западе Анатолия Рыбакова продолжают обсуждать. Недавно в Бостоне, США, вышел заключительный роман трилогии - "Прах и пепел" - переведенный на английский Антониной Байс (по отзывам экспертов, перевод хороший, хотя и небезупречный). Американские критики откликнулись. Передо мной несколько рецензий. Процитирую наиболее интересное, выделив три темы. Тема первая: главные герои романа. "Интеллигентный, глубокомысленный, стойкий, медленно освобождающийся от иллюзий, внушенных ему системой, в которую он страстно верил, Саша - глубоко трогательный характер, идеальное стеклышко, сквозь которое мы наблюдаем, как рассыпаются революционные идеалы. Но главный рыбаковский характер - Сатана..." Стоп... о Сатане, перекрестясь, чуть позже. А пока - о Саше Панкратове (как судит о нем Джудит Данфорд в газете "Чикаго трибюн"). Вопрос просматривается достаточно головоломный: как это глубоко честный и стойкий человек верит в такую чушь, как революционные идеалы? Тут может быть два логичных ответа. Или идеалы действительно чушь, и чем быстрее освобождается от них чистая и честная душа, тем лучше; или наш герой, попавшийся на такую удочку, как "революционные идеалы", не так глубокомыслен и интеллигентен, как нам только что сказали. Есть и еще одно объяснение, мистическое: Сатана... Но все-таки подождем о нем. Рядом с Сашей у Рыбакова имеется еще Варя. В ее характере некоторые критики находят объяснение загадки. Владимир Рудинский (наш человек в Буэнос-Айресе; орган соответственно называется "Наша газета" - русскоязычная) пишет: "Варя, в сущности, гораздо менее банальный образ, чем главный персонаж, Саша Панкратов. Нам теперь без конца повторяют, будто подсоветская молодежь жила идеалами сталинизма и лишь редко с трудом оные изживала. Варенька - живое тому опровержение. Живя с детства в советских условиях, она интуитивно и целиком отвергает большевицкую (так. - Л. А.) идеологию и умно, активно ей противостоит. В этом глубокая правда; сколько именно таких девушек я знал в молодости в советской России! Впрочем, конечно, и мужской молодежи, настроенной так же, - нас было немало. Увы! Сделать тогда практически нельзя было ничего. Выбор был только, - погибнуть или выжить..." Интересное рассуждение. "Гораздо менее банальное", чем кажется на первый взгляд. То есть чем при втягивании в спор о том, жила ли советская молодежь (прошу прощения: "подсоветская") идеалами сталинизма или не жила. Кстати, я не вполне понимаю, что такое "идеалы сталинизма". Насколько я помню, таких идеалов не было. Как не было и самого "сталинизма" - термин появился задним числом. Идеалы - были. Но не сталинизма, а ленинизма, точнее - марксизма-ленинизма. При этом Ленин и Сталин воспринимались не как творцы идеалов, а как вожди, знающие путь и имеющие волю к их реализации. Идеалы же были - от Маркса. Маркс же был - наследник всей гуманистической мысли человечества. В связи с чем глубокий и честный человек МОГ в них искренне верить. Теперь все это представляется либо глупостью, либо подлостью. Я допускаю, что Вл. Рудинский искренне не помнит ничего, кроме дилеммы: выжить или не выжить, стоявшей перед "мужской молодежью", но что касается девушек, которых он "столько" знал в молодости, то хочется спросить: так Варенька рыбаковская - жила или только выживала? А если жила - то с идеалами или без? А если с идеалами, то к идеалам Саши они имели какое-нибудь отношение? Или никакого? Как сказали бы в ту эпоху, она была "за" или "против"? Да ни то, ни другое. Интуитивно ведет себя человек по-человечески, не слишком вникая в "большевицкую идеологию" и никак ее явно не "отвергая", а просто живет в ее поле - по-своему. Вы человеческую душу не втиснете ни в какую доктрину. И советскую молодежь (пардон, подсоветскую) не втиснете. Ребром вопрос стоял только для тех, кто сам втискивался: или - или? А втискивались - чтобы преуспеть. И для тех, кто хотел преуспеть, выбор был действительно узок: "иди и гибни безупречно" или выживай (за чужой счет). И "сделать практически" действительно "нельзя было ничего", если ты с потрохами влезал в доктрину. А нормальный человек - Варенька - жил "законом сердца" в доставшихся ему условиях и потому МОГ что-то сделать. А если верил в "революционные идеалы", так ведь и они не сводились к формуле: если он скажет: "Солги" - солги. Они еще много чего открывали человеку. Сейчас, конечно, это невозможно вообразить. Считается, что люди или были безумны, или притворялись. Так Саша-то Панкратов тоже ни в те, ни в эти ворота не влезает. У Рыбакова память лучше, чем у его критиков. У него, разумеется, доктрина людей корежит, но и люди доктрину собой кормят. В том числе и добровольно. "Люди перестают нормально разговаривать, они вообще не "нормальны". Каждый - под подозрением, каждый может быть (и будет) вашим обвинителем" (Джудит Данфорд). Если КАЖДЫЙ, то вопрос уже в том, откуда это в людях. Сатана! Итак, пункт второй: Сталин. "Изображение Сталина - проблема для русских писателей. Портреты или искажены ненавистью - как у А. Солженицына в "Круге первом", или засалены комедийным гротеском, как у писателей вроде В. Войновича или А. Синявского, где Сталин присутствует как безумец, но отсутствует как человек. У Анатолия Рыбакова Сталин реалистичен и достоверен" (Ричард Лурье, "Нью-Йорк таймс", книжное обозрение). "В новом романе Сталин снова - главный персонаж, и снова поднят вопрос о том, как один человек, настолько демонический и злой, сумел подчинить своей тиранической и убийственной воле целую страну и ее сильнейших представителей. Мы присутствуем при том, как Сталин уничтожает самых достойных" (Ричард Бернстайн, "Нью-Йорк таймс"). "Жуткий восточный тиран, чудовищный титан нашего века" (Вл. Рудинский). Откуда все-таки берется "тиран"? Из какого материала выстраивается "титан"? И как же это удалось Сталину истребить достойных и подчинить сильнейших? Он что, САМ истреблял? А может, руками этих достойных, опираясь на этих сильнейших, которые готовы были уничтожить друг друга и потому верой и правдой служили Сталину и так сотворили "тирана-титана" из "серой кляксы"? Возвращаюсь к старому вопросу: что это в людях - глупость или подлость? Отвечаю: и то и другое... И еще третье - для интеллигентных и глубокомысленных: павший на всех кровавый морок тотальной войны, зверские законы которой одни принимают как шанс, другие - как несчастье, случившееся по чьей-то злой воле, а третьи - как стихию, дурную погоду, ненастье, в условиях которого надо жить, причем жить по-человечески. Варенька, где ты? Наконец, главное: откуда на нас эта погода, этот кровавый морок, этот бред истории? Р. Бернстайн: "В мире Рыбакова добро побеждает в целом, но не в частном. Отдельные жизни сломаны, раздавлены политикой. Центральная тема романа - это невозможность избежать частных последствий, когда диктаторы решают, каковы цель и значение истории". Все это было бы так, ЕСЛИ БЫ диктаторы действительно "решали". Но я думаю, все происходит наоборот. Диктаторы решают - по частностям: как выскочить из той или иной ситуации, как выжить в сложившейся обстановке. Но "цель и значение истории"? - извините, этого диктаторы не только не решают, но иногда и не ведают. Это, как теперь говорят, Господь Бог решает, которого Маркс пытался заклясть с помощью "законов истории". А если не вышло, переадресуем вопросы Тому, из-за Которого не вышло (привожу орфографию в соответствие с предметом). Что же до романа Рыбакова, то у него так: добро может победить в частном, но не может в целом. Потому что в целом, да еще находясь в гуще драки, вы просто не очень понимаете, где добро, а где зло. Саше легче: ему Варенька подскажет. А каково огромной стране, которую терзает история? Тут в утешение можно вспомнить, что всякий народ, по Монтескье, имеет тот образ правления, которого достоин. И тот образ жизни, который наследует. И тот способ различать "добро" и "зло", который от предков укоренен в "каждом". Ричард Лурье, между прочим, предусмотрительно отказывается от этой дихотомии. Он дает другую шкалу: не "добро - зло", а "старое - новое". "Когда Советский Союз испустил дух, эйфорическая американская иллюзия сводилась к тому, что Россия постепенно, пусть и набивая себе неизбежные шишки, придет к современной капиталистической демократии. Мы выиграли холодную войну: ни один их вызов не остался без нашего ответа. Но мы забыли одну очень важную вещь: силу старомодности. Что может быть старомоднее, чем этнические бойни в Боснии или в Чечне? И вот старомодный роман Анатолия Рыбакова "Прах и пепел" напоминает нам о том, что забыть тяжесть прош лого - ошибка, особенно если это такое тяжкое прошлое, как в России". Я не опровергаю мнения о "старомодности" рыбаковской книги, у американских критиков, кажется, общепринятого, как не реагирую и на их тонкую иронию по поводу старомодности: новомодный писатель может, конечно, продемонстрировать свое отвращение к "идеалам сталинизма", которые он реконструирует по новейшим рецептам, но чтобы понять реальность, надо подключиться к ее дыханию. "Старомодный роман" - часть "старомодной России" - той самой, которая "выстрадала марксизм". Может быть, лучше было бы ей выстрадать что-то другое? Может быть. Например, что-нибудь либерально-демократическое или, напротив, почвенное? Об этом можно спорить (стало можно спорить). Но что в любом случае страна бы ВЫСТРАДАЛА. А почему, собственно? Почему страданье было так фатально, так неизбежно, что даже за марксизм пришлось схватиться? Почему так мешала Россия Японии в 1904-м, Германии в 1914-м и 1941-м, Америке всю вторую половину ХХ века? А может, еще и Англию с Францией вспомним в 1854-м? А может, и марш Наполеона на Москву? К кому все эти вопросы? Ко Всевышнему? Или к Сатане как Его падшему полпреду? И что еще предстоит нам пережить такого, о чем потом не спросишь "почему?"? Ибо на такие вопросы не ответит ни "жуткий тиран" в Кремле, ни "самые достойные люди" в его окружении, ни самые достойные представители передовой западной культуры, по чьим идеальным проектам восточные тираны возводят свои империи. Может, писатели ответят? А вот это - самый интересный пункт в суждениях американских критиков о новом романе Рыбакова. Ричард Лурье: "Преждевременно думать, что страна легко перепрыгнет из диктатуры в демократию; неразумно также ждать новой "Войны и мира" с портретом Сталина, мастерски исполненным кем бы то ни было из тех, чья жизнь была исковеркана при его правлении. Толстой еще не родился, когда Наполеон маршировал к Москве. Единственная проблема в том, что пока Советская эпоха дождется своего Толстого и западные оптимисты убедятся наконец, что это он, - Россия окажется слишком занята пересылкой факсов, игрой на понижение или войной на интерфейсах (я не в силах перевести этот пассаж сколько-нибудь старомодно. - Л. А.) - так что у нее не будет времени читать слоноподобные романы, как бы блестящи они ни были". Разучится или не разучится Россия читать старомодные романы - вот это как раз отчасти и от нас зависит. С чем и подождем очередной книги Анатолия Рыбакова. «Я читал тебя и думал, радуясь: вот сошлись, совпали…» Из переписки Льва Аннинского и Игоря Дедкова (1973—1987) Лев Аннинский — Игорю Дедкову 19.1.73 Дорогой Игорь, Лидия Абрамовна1 дала мне прочесть твою работу о Гоголе и Кафке, и я хочу сказать тебе, что статья произвела на меня сильное впечатление. Читается это безотрывно, написано — с большим ощущением внутренней необходимости и чисто русским ощущением вины и боли. Это — одна из тех работ, коими теперь обеспечивается перестановление духа в новой интеллигенции, и мне хотелось бы поддержать и укрепить тебя — сколь это в моих силах и сколь это окажется тебе нужным. Не обижайся, но теперь я чувствую себя более близким тебе, нежели когда читал твои публиковавшиеся статьи, например, о деревенской прозе, — хотя боль чувствовалась и там. Скажу тебе, в чем полюс этой близости, а заодно — и в чем полюс моего несогласия с тобой теперь. Близок я тебе там, где ты опасаешься самоуверенного полета передовых безупречных умов и видишь человека не в исправленном Башмачкине, а именно в таком, какого сделала жизнь. Легко встать на сторону униженного, когда тот защищен неуязвимой броней стоицистской атараксии, но трудно увидеть человека в существе, самый дух которого раздавлен. Нищего духом полюбить — труднее, чем присоединиться к бульдозеру духа. Неблизок я тебе в твоем тираноборчестве. Я думаю, что власть мешает лишь тем, кто хотел бы делить эту власть с имущими. От власти страданья много, но от безвластия будет — еще больше, и не давить хотел Бенкендорф — тут ты впрямую ошибаешься, — а умиротворять. Опыт был, ты знаешь: давителей укоротили. Какою кровью восстанавливали укороченное и в какой жесточайшей, сравнительно с прежнею, форме — ты знаешь же. Не стоило ли бы подумать, над этим опытом? Да ведь и Василий Васильевич, и Николай Александрович2, которым ты отдал должное, только над этим и думали. Что кидаешься на систему: на ту систему, на эту? Или делить хочешь, участвовать? Без системы Россия в крови тонет, и сказать честно: чепуха это, что в России система дух давит, — в России система от веку, от начала ее — соискателей власти сортирует и давит, но духу она, в общем, попустительствует. Вот у нас и Гоголь — есть. Вот у нас и ты — есть с этой статьей. Дай тебе «департамент» (это я опять В.В. цитирую) — ты Гоголем заниматься не станешь. А коли выбрал — так оставил бы структуры и системы в покое: их дело — хлеб и металл, а твое дело — душа. А? Ну, дай тебе Бог, Игорь. И в несогласии с тобой — фундаментально все равно чувствую солидарность: и как с пишущим, и как с мыслящим, и как с болеющим совестью собратом. Твой Лев Аннинский. __________________ 1 Лидия Абрамовна Дурново — сотрудник отдела критики «Дружбы народов». (Здесь и далее — прим. ред.) 2 Философы Василий Васильевич Розанов и Николай Александрович Бердяев. Игорь Дедков — Льву Аннинскому 5.2.73. Дорогой Лёва, я был рад твоему письму — всему, и очень благодарен тебе за «поддержать и укрепить» — это мне и в самом деле далеко не безразлично в связи с особенностями провинциальной жизни и характера. Многое я понимаю похоже или так же, кирпичная кладка во мне разрушена и давно; Николай Александрович и другие действуют на меня сильно, но вторая часть твоего письма вызывает у меня некоторое сопротивление. Ни делить, ни участвовать я не намереваюсь, но признать, что всякий порядок — от Бога, — не могу, благодарить за «попустительство» духу, Гоголю и т.д. — не готов. Впрочем, тема эта плохо поддается письменности, а при разговоре мы, наверное, поняли бы друг друга. Я всегда читаю написанное тобой — с давних времен, и никогда оно не было мне чуждо. (Кроме одной статьи — о Виноградове; она более других была поступком и как поступок — уязвима.) Вот о Трифонове статья мне показалась очень сильной — по ходу мысли, уводящей очень далеко от наезженных дорог… Лёва, но ведь не касаться «структур», «хлеба», «металла» — невозможно. И ты о Чешкове1 писал, и не без энергии. Душу из всего этого в чистом виде не вычленишь, даже церковь на это не способна, да и не захочет она этого полного «вычленения», этой абстракции, иначе она перестанет быть земной. Конечно, мое сочинение в части «государственной» я бы сегодня переделал. Но вдохновляло бы меня на это не «реальное» российское государство, а идеи Б.Чичерина2, например. Лёва, прости меня за всю эту чертовщину. Смысл «вышеизложенного» — в моей благодарности; над тем, что ты написал, я еще подумаю; вообще хорошо, что ты так все понял, — это дорогое для меня письмо. Всего доброго тебе и дому твоему. Твой Игорь Дедков. __________________ 1 Герой пьесы И.Дворецкого «Человек со стороны» — в 1973 году вышла экранизация спектакля, поставленного А.Эфросом в Театре на Малой Бронной. 2 Борис Чичерин — философ, публицист, один из основоположников конституционного права России. Лев Аннинский — Игорю Дедкову 8.2.73. Дорогой Игорь, спасибо, что так откликнулся и так все воспринял, — письмо твое многое уравновесило в твоей статье; во всяком случае, с тобой я всегда договорился бы даже по тем вопросам, которые неразрешимы в принципе (порядок — от Бога, а беспорядок — от кого? А если б Николай I Гоголю не мешал бы, а помогал — было бы «лучше» или «хуже»?) — и я стою на Чичерине… А что дух нигилизма вызывает во мне реакцию, преувеличенную до поступков, — так это от судьбы моей; я считаю, что много Россия страдала от неземных мечтателей, а от «земных» все ж не меньше; и потом — мне-то душу по этим чертежам выкроили, по Вилюйским, — так, что до сих пор не вспомню, кто я и откуда, может, от этого я и пристрастен, ты уж не сердись на меня. В других-то ситуациях, когда передо мной обратного края фанатики, — я, думаешь, стесняюсь? Не стесняюсь и там, и насчет Чешкова неслучайно все. Я почему тебя приемлю — со всеми твоими идеями? Ты — ищешь, ты человек совести, и потому — для меня — где б ты ни искал — все равно это опыт для всех нас. А не приемлю — потенциальных «вождей литературы», которые больше всех знают и за всех готовы ответить. Я от вождей состоявшихся не знаю, куда деваться, а тут еще будущие! Отсюда — использую твое парламентское выражение — и все мои поступки, в которых я не раскаиваюсь. И по статье, и по письму, Игорь, с величайшим сочувствием ощущаю круг твоего теперешнего чтения, и круг раздумий твоих, и все его безвыходности. У меня-то ведь этих безвыходных вопросов, может, и еще больше, и, честно, я в них сам путаюсь. Мы — россияне, это крест наш. Но, прости, это опять не из области «металла». Рад, что мы с тобой почувствовали друг друга, и поверь, мне хорошо оттого, как и что ты пишешь, а если выйдет так, что и друг против друга придется встать в литературном деле, — то дай Бог мне таких оппонентов, как ты. Жму руку. Твой Лев Аннинский. Игорь Дедков — Льву Аннинскому 19.11.74. Дорогой Лёва, не знаю, что уж ты придумаешь с моим сочинением о Шукшине, но надежду так и не теряю. <…> У нас тут смена идеологической власти. Новый редактор, новый секретарь по идеологии. Мой «покровитель» и «патрон» отправлен консулом в Пловдив, хотя полон сил и голова живая. Желая «обеспечить» себе «тылы», я решился «подать в писатели»1, и здешняя братия, сообразив вдруг, что «добра» я делал больше, чем «зла», благословила сей поступок, дружно проголосовав «за». Как посмотрит Москва на все это, — не знаю, и уповать ли на давних моих рекомендателей Золотусского2 и Кузнецова (Ф.)3 — не знаю. Что скажешь ты, мудрый человек? А вот выписка из одного сочинения старого: не интересна ли? Это писала московская городская дума государю (1870 г.): «Да, Государь, «Вашей воле», — скажем в заключение словами наших предков в ответе их первовенчанному предку Вашему в 1642 году, — «Вашей воле готовы мы служить и достоянием нашим, и кровью, а наша мысль такова»». |