Россинская суд экспертиза. Судебная экспертиза типичные ошибки
 Скачать 0.9 Mb.
|
|
Среди вменяемых лиц есть такие, психическое состояние которых во время совершения правонарушения позволяло им избрать линию своего поведения, сообразовывать свои действия (бездействие) с нормами права и правилами общественного поведения и действовать вопреки им, причиняя вред охраняемым законом интересам. Это состояние психики подпадает под критерии уголовной категории вменяемости и является основанием для возникновения уголовной ответственности. Согласно ст. 21 УК для признания лица невменяемым необходимо не только наличие психического расстройства как юридического критерия формулы невменяемости, но и обязательно наличие юридического критерия, согласно которому это психическое расстройство повлияло на способность лица в момент совершения правонарушения осознавать значение своих действий и руководить ими. Но не все психические расстройства нарушают эту способность правонарушителя. Поэтому лица с психическим расстройством, которое не повлияло на их способность осознавать значение своих действий и руководить ими, считаются вменяемыми. Из содержания ст. 21 УК следует, что невменяемыми могут быть признаны только лица, которые в момент совершения противоправного деяния не могли осознавать значение своих действий и руководить ими только по причине наличия у них психического расстройства. Но бывают такие состояния психического функционирования, которые не относятся к психическим расстройствам, но при которых нарушается способность осознавать значение своих действий и руководить ими. Примером такого состояния психической деятельности является состояние (физиологического) аффекта, которое представляет собой выраженную эмоцию гнева, ярости, страха на фоне состояния суженного сознания. Состояние физиологического аффекта не является болезненным расстройством психики, поэтому не может быть расценено как медицинский критерий невменяемости, и лица, находившиеся в период совершения ими противоправного деяния в состоянии физиологического аффекта, признаются вменяемыми. Совершение преступления в состоянии аффекта учитывается лишь как признак привилегированных составов убийства и причинения тяжкого или средней тяжести вреда здоровью (ст. ст. 107, 113 УК). В судебной и судебно-психиатрической практике нечасто, но все же встречаются лица, в отношении которых по разным причинам невозможно установить их психическое состояние и их способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими при совершении правонарушения. Они не подпадают под категорию невменяемости, поскольку невозможно доказать наличие у них медицинского и юридического критерия и, следовательно, являются вменяемыми. Это соответствует принципу презумпции вменяемости, согласно которому все субъекты уголовного преследования считаются вменяемыми до тех пор, пока их невменяемость не доказана. Этот принцип имеет огромное практическое значение, поскольку не требует проведения судебно-психиатрической экспертизы всем субъектам уголовного преследования, и она проводится только в тех случаях, когда есть убедительные основания думать о невменяемости. Таким образом, в уголовном праве понятие вменяемости употребляется в чрезвычайно узком и специальном смысле, как антитеза понятию "невменяемость". Именно этим последним понятием оперирует уголовный закон. Из этого положения закона, однако, ни в коем случае нельзя заключить, как это нередко делается, что вменяемость - это такое состояние психики, при котором человек в момент совершения общественно опасного деяния может осознавать значение своих действий и руководить ими и потому способен быть ответственным за свои действия. Антитеза понятию невменяемости более широкая, чем это представляется на первый взгляд. Среди вменяемых лиц оказываются: 1) психически здоровые, которые в момент совершения противоправного деяния сохраняли способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими; 2) лица с психическим расстройством, которое не влияло на способность этих лиц в момент совершения противоправного деяния осознавать значение своих действий и руководить ими; 3) психически здоровые, которые в момент совершения противоправного деяния не могли осознавать значение своих действий или руководить ими, но не по причине психического расстройства, а по любой иной причине; 4) лица, у которых в момент совершения противоправного деяния было временное психическое расстройство, которое лишало их способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, но по разным причинам этого выявить (доказать) невозможно. Данную ситуацию можно проиллюстрировать следующим экспертным случаем. Испытуемый Н., 30 лет. Общее развитие без особенностей. Окончил 10 классов общеобразовательной школы, работал токарем на заводе, одновременно занимается ремонтом радиоаппаратуры на дому. Женат, жена на 8-м месяце беременности. Как видно из материалов уголовного дела, у испытуемого произошла драка с шестью сверстниками, которые требовали, чтобы он платил им процент от полученной от ремонта радиоаппаратуры выгоды. Во время драки в отношении испытуемого и его беременной жены были высказаны угрозы убийством. После драки испытуемый вернулся домой весь в крови и порванной одежде. Рассказал жене о произошедшей ссоре, переоделся в другую одежду, взял из кухни нож и собрался уходить из дома. На вопрос жены, куда он собрался, ответил, что в его адрес и в адрес жены были высказаны очень серьезные угрозы и он пошел "разобраться". После этого в течение двух часов ходил по городу, и по тому, где он был, следствие потом сделало вывод, что он искал своих обидчиков. После этого он оказался в квартире, где жил отец одного из обидчиков, который с тремя приятелями играл в карты. В последующем в этой квартире будет обнаружено четыре трупа с ножевыми ранениями (в общей сложности было 265 ножевых ранений). После этого испытуемый вернулся домой. Он опять был весь в крови. На вопрос жены, что произошло, он ответить не мог, говорил, что ничего не понимает. Испытуемый опять переоделся в чистую одежду и собрался уходить из дома. На вопрос жены, куда он пошел, ответил, что ничего не понимает и пошел разобраться. По показаниям соседа из квартиры напротив, он услышал звонок в дверь, открыл дверь и увидел испытуемого, который ему сказал, что в квартире напротив произошло убийство четырех человек, он пошел вызывать милицию и просит его посмотреть за квартирой, чтобы никто в нее не вошел и не затоптал следы. В период следствия по данному делу испытуемый подробно рассказывал о ссоре на улице, о высказанных в его адрес и адрес его жены угрозах, говорил, что был в связи с высказанными угрозами обеспокоен за свою жену, поэтому пошел искать обидчиков, чтобы с ними "разобраться". Нож взял на всякий случай, так как на него только что напали. Знает, что искал своих обидчиков, но дальнейшие события не помнит. Вспоминает себя уже дома всего в крови, не понимает что произошло. Затем помнит, как оказался в незнакомой квартире. Увидел там несколько трупов, много крови, позвал присмотреть за квартирой соседа, а сам пошел вызывать милицию. В период стационарной судебно-психиатрической экспертизы со стороны внутренних органов и нервной системы патологии не выявлено. В психическом состоянии также каких-либо нарушений мышления, интеллекта, эмоционально-волевой сферы и памяти нарушений не обнаружено. Об инкриминируемом ему деянии сообщал в соответствии со своими показаниями в период следствия. Не понимал, как он мог совершить инкриминируемое ему убийство, ничего не помнил о периоде правонарушения. По заключению комиссии судебно-психиатрических экспертов, Н. хроническим психическим расстройством не страдает, в материалах уголовного дела не содержится сведений о том, что у Н. в период инкриминируемого ему деяния обнаруживалось какое-либо временное психическое расстройство, которое лишало бы его способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В своем заключении эксперты-психиатры фактически утверждают, что оснований для признания Н. невменяемым они не обнаружили. В связи с наличием у Н. амнезии (запамятывания) периода содеянного в сочетании с отсутствием в материалах уголовного дела объективных сведений о поведении Н. в актуальной ситуации у экспертов-психиатров нет информационной базы для анализа психического состояния испытуемого в период инкриминируемого ему деяния, и они не могут обоснованно утверждать ни наличие психического расстройства у Н. в исследуемом периоде, ни его отсутствие. У них также нет оснований констатировать отсутствие у Н. способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, ни отсутствие (нарушение) этой способности. В такой ситуации в соответствии с презумпцией вменяемости Н. считается вменяемым. Нередко в аналогичных ситуациях, когда в материалах уголовного дела по объективным причинам отсутствуют сведения о поведении подозреваемого или обвиняемого в период инкриминируемого им деяния, эксперты-психиатры совершенно неправомерно не только формулируют несуществующую в законе формулу вменяемости, но даже пытаются при отсутствии объективных сведений о поведении подозреваемого в противоправной ситуации обосновывать ее юридическую составляющую. Иллюстрацией к данной ситуации является следующий экспертный случай. Испытуемый Ш., 1962 г.р., в течение всей своей жизни был хорошо социально адаптирован, его поведение всегда соответствовало требованиям ситуации, он строил эффективные взаимоотношения с окружающими и членами своей семьи, что позволило ему достигнуть значительных социальных успехов, строить нормальные семейные отношения и воспитать благополучных дочерей. Имел разнообразные, свойственные возрасту увлечения, активно занимался спортом, где достиг значительных результатов. На фоне успешной социальной карьеры и серьезных успехов в бизнесе продолжал заниматься спортом и как спортсмен, и как организатор принимал участие в спортивных соревнованиях. Знакомые и сослуживцы его характеризуют как честного, порядочного, правильного, интересного, образованного, отзывчивого, спокойного, неагрессивного, в состоянии алкогольного опьянения "остается спокойным". Для окружающих взаимоотношения в данной семье были "хорошие", никто не видел, чтобы он ругался с женой, по показаниям дочери, "взаимоотношения между родителями складывались чудесно, бывали семейные ссоры, но до скандалов никогда не доходило". Согласно материалам уголовного дела Ш. обвиняется в том, что в период с 18 часов до 22 часов 30 минут в собственной квартире, в которой он проживал вместе с женой, во время ссоры "на почве внезапно возникших личных неприязненных отношений к Ш. возник умысел, направленный на убийство жены, для чего Ш. с применением травматического пистолета, произвел два выстрела в левую височную область головы жены, тем самым причинив последней два огнестрельных пулевых слепых ранения левой височной области с повреждением ее головного мозга, переломами костей черепа". Допрошенный по данному делу в качестве свидетеля Ш. показал, что "семейная жизнь у него с женой складывалась нормально, никаких конфликтов не было, когда в день правонарушения вечером он вернулся домой, обнаружил в ванной жену в полулежащем положении, он подумал, что жена пыталась покончить жизнь самоубийством, так как порядок нарушен не был, признаков взлома не было...". По данному делу Ш. была проведена стационарная судебно-психиатрическая экспертиза, во время которой Ш. также отрицал предъявленное ему обвинение и излагал события для правонарушения в соответствии со своими показаниями в период следствия. По заключению судебно-психиатрической экспертной комиссии "Ш. хроническим психическим расстройством, слабоумием не страдает в настоящее время и не страдал ранее, а также не обнаруживает признаков иного болезненного состояния психики. В интересующий следствие период не было у него и временного психического расстройства (по материалам уголовного дела, учитывая отрицание своей вины испытуемым), исключается отсутствием в его поведении признаков нарушенного сознания психотических расстройств, его целенаправленными, последовательными действиями, совершенными с учетом изменения внешних условий, сохранностью ориентировки, памяти, адекватным контактом с окружающими. Таким образом, Ш. мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими в интересующий следствие период...". Анализ заключения комиссии судебно-психиатрических экспертов по данному экспертному случаю выявляет целый ряд клинических и экспертных несоответствий между исследовательской (анамнестической) частью данного заключения и сделанными в нем выводами. Со ссылкой на материалы уголовного дела эксперты указывают, что у Ш. во время ссоры "на почве внезапно возникших личных неприязненных отношений к жене возник умысел, направленный на ее убийство, для чего Ш. с применением травматического пистолета... произвел два выстрела в левую височную область головы жены". Однако это утверждение в тексте заключения экспертов является голословным и необоснованным, поскольку нет подтверждающих ссылок на соответствующие материалы уголовного дела. Более того, это утверждение противоречит всем другим приведенным в том же заключении материалам уголовного дела: 1) в квартире в исследуемый период никого, кроме Ш. и его погибшей жены, не было, других свидетелей произошедшего, кроме самого Ш., нет; 2) сам Ш. в своих показаниях в период следствия по данному делу, а также во время беседы с психиатрами-экспертами ни о какой ссоре с женой в тот период и об умысле на ее убийство не сообщает и дает совершенно иную версию произошедших событий; по его показаниям, вечером в день правонарушения он пришел домой и "обнаружил в ванной жену в полулежащем положении". В выводах заключения судебно-психиатрических экспертов утверждается, что у Ш. "в интересующий следствие период не было... временного психического расстройства (по материалам уголовного дела, учитывая отрицание своей вины испытуемым)". Этот вывод в заключении обосновывается "отсутствием в поведении Ш. признаков нарушенного сознания и психотических расстройств, его целенаправленными, последовательными действиями в период интересующей следствие ситуации, совершенными с учетом изменения внешних условий, сохранностью ориентировки, памяти, адекватным контактом с окружающими". Данный вывод психиатров-экспертов является голословным и необоснованным, о чем свидетельствуют следующие обстоятельства: 1) в исследовательской части заключения не приведено никаких сведений о поведении Ш. в интересующей следствие ситуации, в том числе и каких-либо сведений о его последовательных и целенаправленных действиях, совершенных с учетом изменения внешних условий; 2) непонятно, о каких изменениях внешних условий идет речь, поскольку в исследовательской части заключения об этом также нет никаких конкретных сведений; 3) также непонятно, об адекватном контакте с какими окружающими идет речь, если в квартире в период интересующей следствие ситуации, кроме Ш. и его погибшей жены, никого не было; более того, в заключении экспертов не приведено никаких сведений о том, что сам Ш. в этот период находился в квартире; 4) при описании психического состояния Ш. не изучено его отношение к смерти жены и обстоятельствам ее смерти, не описаны со слов самого Ш. обстоятельства, имеющие отношение к периоду инкриминируемого ему деяния, только формально указано, что он категорически отрицает свою вину и считает, что "это убийство жены было совершено с целью ограбления". Вывод психиатров-экспертов о том, что "Ш. мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими в интересующей следствие период", представляется не только методологически неграмотным, но и абсолютно голословным и необоснованным, поскольку в исследовательской части заключения не приведено никаких конкретных данных о поведении Ш. в интересующей следствие ситуации. В приведенных в исследовательской части заключения материалах уголовного дела нет сведений, на основании анализа которых можно было бы делать вывод о поведении Ш. в период, относящийся к инкриминируемому ему деянию, в том числе и о том, что он в тот период сохранял способность понимать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Единственным возможным судебно-психиатрическим выводом в таких случаях остается вывод о том, что в материалах уголовного дела нет сведений о том, что в период инкриминируемого деяния у испытуемого было какое-либо психическое расстройство, которое лишало бы его способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, что, по сути, является презюмирующим вменяемость. Субъектом преступления может быть только вменяемое лицо. Вменяемость выступает в качестве предпосылки уголовной ответственности и является одним из общих признаков субъекта преступления. Понятие вменяемости следует отличать от понятия виновности или вины как субъективной стороны преступления. В отличие от невменяемости и вменяемость не освобождает субъекта уголовного преследования от уголовной ответственности. Но вменяемость не означает уголовную ответственность, она лишь является одним из условий для возникновения вины, которая, в свою очередь, требует доказанности. Не любое физическое лицо может быть субъектом преступления и виновным. Уголовная ответственность связывается со способностью человека понимать фактическую сторону и общественную значимость совершаемых действий и руководить своими поступками, что определяет его виновность (субъективный признак состава преступления). Вина как правовая категория характеризуется такими основополагающими понятиями, как "сознание" и "воля". На этот аспект указывает В.Г. Павлов: "Сознание и воля представляют собой наиболее важные психические функции, которые вообще определяют повседневное поведение любого человека" <1>. Состояние сознания и воли обусловлены объективной действительностью, условиями материальной жизни общества, общественной средой, в которой формировался и функционирует человек. Человек, как существо мыслящее, при формировании соответствующего решения оценивает фактические обстоятельства, при которых он действует, характер, значение и последствия своих действий, сознательно использует свое поведение и его результаты для достижения определенных целей. "Если личность не имеет возможности контролировать и оценивать свои действия, так как непосредственной причиной оных явлений является психическое заболевание, следует говорить о невменяемости субъекта, а значит, поведение не может рассматриваться как преступное" <2>. -------------------------------- <1> Павлов В.Г. Субъект преступления и уголовная ответственность. СПб., 2000. С. 43. <2> Бурлаков В.Н., Гомонов Н.Д. Патопсихологические особенности личности // Правоведение. Известия высших учебных заведений. 2001. N 3 (236). С. 160. Вменяемость нельзя рассматривать как предпосылку виновности лица, как это иногда утверждается <1>. Эта правовая категория лишь характеризует субъекта, его способность нести уголовную ответственность в соответствии с формальными признаками - достижение возраста уголовной ответственности и отсутствие невменяемости. Поэтому при констатации вменяемости лица можно ссылаться только на отсутствие условий, необходимых для невменяемости, и не анализировать вопросы, относящиеся к субъективной стороне (вина) и ее доказанности или недоказанности. -------------------------------- <1> Гальперин И.М., Загородников Н.И. и др. Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР / Отв. ред. Г.З. Анашкин, И.И. Карпец и др. М.: Юридическая литература, 1971. С. 31. Таким образом, субъектами преступления могут быть физические лица, достигшие определенного возраста, вменяемые (при отсутствии признаков невменяемости), в отношении которых доказано, что они понимали фактическую сторону и общественную значимость вмененных им противоправных действий (вина как субъективный признак состава преступления). Процессуальный порядок определения вменяемости/невменяемости может быть различным в зависимости от того, признает ли законодательство данного государства презумпцию вменяемости субъекта уголовного преследования, т.е. устанавливает ли закон способность к вменению всех лиц, достигших возраста уголовной ответственности. Современное российское законодательство легализует презумпцию вменяемости. Поэтому обвинитель не должен в каждом отдельном случае доказывать наличие условий вменяемости, а вот при доказательстве невменяемости установленные законом обстоятельства, исключающие вменение (ст. 21 УК), должны быть доказаны. Поэтому все субъекты уголовного преследования являются вменяемыми до тех пор, пока их невменяемость не доказана. Именно в связи с такой логикой не всем субъектам уголовного преследования проводится судебно-психиатрическая экспертиза для установления их вменяемости/невменяемости, а только в тех случаях, когда возникают основания подозревать их невменяемость. 7.1.2. Неправомерная оценка степени тяжести психического расстройства как результат умышленного причинения тяжкого вреда здоровью По действующим в настоящее время законодательным нормам любые психические расстройства, развивающиеся в результате противоправных действий, независимо от степени их тяжести оцениваются как тяжкие. Из всех предусмотренных УК норм, в которых оговаривается нанесение вреда здоровью (ст. ст. 111 - 115 УК), о психическом расстройстве говорится только в ст. 111, которая касается тяжкого вреда здоровью и согласно которой к умышленному причинению тяжкого вреда здоровью наряду с другими причинами, касающимися утраты общей и профессиональной трудоспособности, относится "причинение... вреда здоровью... повлекшее за собой... психическое расстройство, заболевание наркоманией, токсикоманией". Таким образом, независимо от степени выраженности и степени тяжести развившегося в результате причинения вреда психического расстройства оно должно расцениваться как тяжкий вред здоровью. В современной психиатрии под термином "психическое расстройство" понимается огромный спектр психических расстройств, отличающихся различной глубиной и тяжестью поражения психики - от легких и незначительных до тяжких, от кратковременных и полностью обратимых до хронических и отличающихся прогредиентным течением. Но суть формулировки закона состоит в том, что любое психическое расстройство, являющееся следствием причинения вреда здоровью, является самодостаточным обстоятельством для квалификации причиненного вреда здоровью как тяжкого. Несмотря на однозначный подход законодателя к оценке причинения вреда здоровью в форме психического расстройства как тяжкого, все чаще обсуждается вопрос об определении степени тяжести вреда здоровью в связи с развившимся психическим расстройством. Для этого предлагается дифференцировать последствия причиненного вреда в форме психического расстройства в зависимости от сопутствующих последствий: 1) признак опасности для жизни, наличие которого однозначно предлагается считать основанием для вывода о тяжком вреде здоровью; 2) при отсутствии опасности для жизни следующим по значимости является признак стойкой утраты трудоспособности или для несовершеннолетних потерпевших нарушение адаптации вследствие причинения психического расстройства; 3) при благоприятном прогнозе или наступившей к периоду экспертизы редукции психических расстройств, а также при хронической или даже прогредиентной динамике уголовно-релевантного психического расстройства значимым становится признак длительности расстройства здоровью вследствие причиненного психического расстройства с его как ретроспективной, так и прогностической оценкой <1>. -------------------------------- <1> Дмитриева Т.Б., Ткаченко А.А., Харитонова Н.К. и др. Судебная психиатрия: Учеб. пособие. С. 383 - 384. При всей справедливости и научной обоснованности такой ранжированной оценки причиненного вреда в форме психического расстройства она противоречит норме существующего закона. Признаки, которые законодатель перечисляет как следствие причинения вреда ("опасного для жизни или вызвавшего расстройство здоровья со значительной стойкой утратой трудоспособности... или... полной утратой профессиональной трудоспособности..."), наряду с психическим расстройством, предлагается расценивать как признаки степени тяжести причиненного вреда: опасность для жизни - стойкая утрата трудоспособности - длительность расстройства здоровью. Закон ставит вопрос только о причинно-следственной связи между совершенными противоправными действиями и причиненным вредом здоровью в форме психического расстройства независимо от степени его тяжести. В связи с этим единственный вопрос, который правомочно ставить перед судебно-психиатрической экспертизой, должен касаться этой причинно-следственной связи: имеется ли у потерпевшего психическое расстройство, возникновение которого находится в причинно-следственной связи с повреждением, полученным в результате осуществления в отношении его противоправных действий и относящихся к категории вреда здоровью? Несмотря на то что УК ограничивает предмет исследования по вопросу умышленного причинения вреда здоровью, повлекшего психическое расстройство, установлением причинно-следственной связи между ними, научное изучение вопроса о степени тяжести вреда здоровью в форме психического расстройства является не только перспективным, но и актуальным в аспекте реализации принципа дифференциации и справедливости наказания. 7.1.3. Особенности судебно-психиатрической экспертизы в кабинете следователя Во многих учебниках и учебных пособиях по судебной психиатрии для юридических вузов утверждается, что экспертиза в кабинете следователя носит консультативный характер и ее полномочия ограничиваются решением вопроса о назначении амбулаторной или стационарной судебно-психиатрической экспертизы. Но, во-первых, все экспертные заключения, в том числе и заключение судебной экспертизы, проведенной в кабинете следователя, имеют для суда консультативно-рекомендательный характер. Они являются для суда не руководством к действию, а лишь одним из доказательств по делу, которое должно анализироваться судом в совокупности со всеми другими доказательствами. Во-вторых, будучи одним из видов экспертного исследования, экспертиза в кабинете следователя обладает такими же полномочиями, как и любая другая экспертиза, например стационарная. Поэтому экспертиза в кабинете следователя вправе решать все вопросы, которые ставятся перед любой другой экспертизой. В-третьих, нелепо для решения вопроса о виде судебно-психиатрической экспертизы, которую необходимо назначить, проводить другую экспертизу, в данном случае - экспертизу в кабинете следователя. Выбор вида назначаемой экспертизы входит в компетенцию органа, который ее назначает, и для решения этого вопроса никакая другая экспертиза не проводится. Поскольку при назначении первичной судебно-психиатрической экспертизы нередко даже эксперт-психиатр не в состоянии ответить на вопрос, окажется ли достаточным для решения экспертных вопросов амбулаторной экспертизы, первичная экспертиза, как правило, назначается амбулаторной, и только при невозможности ответить на экспертные вопросы при амбулаторном исследовании назначается стационарная судебно-психиатрическая экспертиза. В зависимости от места проведения судебно-психиатрические экспертизы делятся на: 1) экспертизы в (или при) лечебном учреждении; 2) экспертизы в кабинете следователя; 3) экспертизы в судебном заседании. Судебно-психиатрическая экспертиза в кабинете следователя состоит в однократном амбулаторном психиатрическом освидетельствовании испытуемого одним психиатром-экспертом или комиссионно. В отличие от судебно-психиатрической экспертизы в лечебном учреждении следователь или суд, назначающий данный вид экспертизы, определяет в своем постановлении (определении) персональный состав врачей-экспертов. От всех других вариантов амбулаторных экспертиз она отличается только местом ее проведения - в кабинете следователя. Как и все другие виды амбулаторных судебно-психиатрических экспертиз, экспертиза в кабинете следователя правомочна решать и давать ответы на все экспертные вопросы, которые ставятся перед судебно-психиатрическими комиссиями. Экспертизу в кабинете следователя необходимо отличать от справочно-консультационной деятельности судебных психиатров, которая может иметь место в процессуальной или непроцессуальной форме. 7.2. Экспертные ошибки при производстве судебно-психиатрической экспертизы по гражданским делам 7.2.1. Неправомерная экстраполяция данных о психическом состоянии лица в период производства судебно-психиатрической экспертизы на период экспертно значимой ситуации в прошлом Данный вариант экспертной ошибки обычно наблюдается при производстве судебно-психиатрической экспертизы для решения вопроса о сделкоспособности. В соответствии с ч. 1 ст. 177 ГК сделка, совершенная гражданином, хотя и дееспособным, но находившимся в момент ее совершения в таком состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими, может быть признана судом недействительной по иску этого гражданина либо иных лиц, чьи права или охраняемые законом интересы нарушены в результате ее совершения. Чаще всего по ст. 177 ГК оспариваются договоры купли-продажи, мены, дарения, ренты, а также завещания. Выделенная как часть гражданской дееспособности сделкоспособность отличается от дееспособности двумя существенными особенностями: 1) она имеет в виду способность лица понимать значение своих действий и руководить ими на определенном ограниченном отрезке времени; 2) она относится к определенному конкретному гражданскому акту - совершению сделки и в этом смысле сравнима с понятием вменяемости в уголовном процессе. Особенностями судебно-психиатрической экспертной оценки в этих случаях являются следующие: 1) при судебно-психиатрической экспертизе дееспособности оценивается психическое состояние лица с учетом динамики на будущее время, а при судебно-психиатрической экспертизе уже совершенной юридической сделки проводится ретроспективная оценка психического состояния лица на период совершения им этой юридической сделки; 2) основанием для вынесения решения о недееспособности является установление выраженного и необратимого хронического психически расстройства или слабоумия, а при решении вопроса о сделкоспособности наряду с этим важны также и преходящие, и умеренно выраженные психическое расстройства, которые могут повлиять на сделкоспособность опосредованно через ситуационные факторы. Примером преходящего психического расстройства, которое наблюдалось в прошлом, и в период юридически значимой сделки в том числе, а к моменту производства судебно-психиатрической экспертизы полностью прошло, может служить следующий экспертный случай. Испытуемый А., 46 лет, имеет высшее строительное образование, работает по специальности, является директором крупной строительной компании по строительству коттеджных поселков. Женат, имеет взрослого сына. В марте 2005 г. у него появились тремор рук, головы, слезо- и слюнотечение, лицо стало асимметричным, появились расстройства памяти, стал забывать многие текущие и прошлые события своей жизни, испытывал затруднение при ориентировании в пространстве, не мог назвать текущую дату. В связи с указанными жалобами несколько раз был консультирован у невролога, который помимо очаговой неврологической симптоматики и интеллектуально-мнестического снижения отмечал также снижение мотивации к окружающему, подавленные волю и настроение. Устанавливался диагноз "Острая нейроинфекция, осложненная мультифокальной дистонией с синдромом Паркинсона. Затяжное невротическое состояние с выраженной и стойкой депрессией". Как видно из материалов гражданского дела, 22 апреля 2005 г. жена испытуемого от его имени по доверенности от 22 марта 2005 г. подписала договор на получение кредита, в качестве залога был заявлен земельный участок и дом. 4 августа 2005 г. по той же доверенности женой испытуемого была совершена сделка купли-продажи земельных участков. 12 июня 2005 г. А. был освидетельствован в НБ N 17, установлено одурманивание бензодиазепинами, при химико-токсикологическом исследовании в моче выявлен транквилизатор феназепам. В апреле 2005 г. А. обратился в суд с исковым заявлением о расторжении брака с женой. В судебном заседании представитель А. заявил, что жена поила А. психотропными средствами. Жена А. в свою очередь утверждала, что он перестал интересоваться сыном, сослуживцами и компаньонами, говорила, что у всех были сомнения в его адекватности и нормальности. 20 апреля 2006 г. брак А. с женой был расторгнут. С 29 мая по 21 июня 2006 г. А. находился на стационарном лечении в неврологическом отделении с диагнозом "Оромандибулярная дистония неясного генеза (медикаментозная, последствия перенесенной нейроинфекции). Синдром паркинсонизма в анамнезе (нейролептический). Затяжное невротическое состояние со стойким выраженным депрессивным синдромом". При поступлении жаловался на мышечные подергивания мышц головы и верхней половины тела, усиливающиеся при волнении и физическом переутомлении, на постоянно пониженный фон настроения, нарушения сна, постоянные головокружения, эпизоды систематического выключения сознания, снижение остроты зрения с двоением в глазах. Отмечал у себя эти явления с 2004 г. При осмотре психиатром жаловался на пониженное настроение, затруднения при засыпании с ранними пробуждениями, утверждал, что его жена в течение года с целью завладеть его имуществом добавляла ему в пищу нейролептики. При осмотре врачом в контакт вступал по существу, настроение пониженное, мышление замедленное по темпу. Установлен диагноз "Затяжное невротическое состояние со стойким депрессивным синдромом". Была установлена II группа инвалидности по неврологическому заболеванию. В период с 2005 по 2006 г. А. неоднократно обращался для лечения к неврологам, устанавливался диагноз "Ятрогенный нейролептический синдром - болезнь Брейгеля; параспазм, проявляющийся блефароспазмом с оромандибулярной дистонией", назначалось соответствующее лечение. 17 апреля 2006 г. мать А. обратилась в суд с исковым заявление о признании доверенности от 22 апреля 2005 г. и договора от 22 марта 2005 г. недействительными. При этом она утверждала, что ее сын А. по состоянию своего психического здоровья не мог понимать значение своих действий и руководить ими, принимать осознанные решения и правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела. В своих показаниях неврологи, которые консультировали и лечили А., сообщили, что при осмотре А. в октябре 2004 г. у него была выявлена правосторонняя невропатия лицевого нерва с выраженным парезом мимической мускулатуры... данное заболевание на умственной деятельности А. не отражалось. Весной 2005 г. при осмотре на дому А. "состояние было тяжелым, он плохо отдавал себе отчет в совершаемых действиях, плохо ориентировался во времени и в пространстве, с трудом воспринимал действительность, воля и настроение были подавлены, жаловался на периодические потери сознания, дрожание конечностей, сильное слезо- и слюнотечение". А. все время смотрел на жену и соглашался с ней во всем. У врача-невролога возникло предположение, что наблюдавшиеся у А. расстройства являются следствием бесконтрольного приема психотропных средств. Жена А. отрицала, что А. принимает какие-либо психотропные средства. Она отказалась немедленно вызвать машину скорой помощи и госпитализировать А. в специализированное лечебное учреждение. Неврологи предполагали, что имеющиеся у А. расстройства могут быть связаны в том числе и с токсическим воздействием на его организм. Осенью 2005 г. кто-то из знакомых подвез А. к проходной госпиталя и по телефону попросил неврологов его осмотреть. При осмотре состояние А. было тяжелым, он с трудом воспринимал действительность, в пространстве ориентировался с трудом. Воля и настроение были подавлены, так же как и при осмотре весной 2005 г., у А. отмечалось дрожание рук и головы. Врачами было высказано предположение, что имеющиеся у А. психические и неврологические расстройства являются следствием бесконтрольного приема психотропных средств. Машиной скорой помощи А. был доставлен в специализированное психиатрическое учреждение. Было возбуждено уголовное дело по ч. 4 ст. 159 УК по факту того, что А. весной 2005 г. (точная дата не установлена) неизвестные лица на протяжении года подсыпали А. в принимаемую им пищу и напитки психотропные препараты, подавляя в нем волевые регуляторы, а затем, используя его подавленное состояние, в целях завладения его имуществом причинили ему материальный ущерб в особо крупном размере на общую сумму 28884000 рублей. 13 марта 2009 г. в рамках гражданского дела о признании недействительной сделки А. была проведена амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза. При неврологическом обследовании знаков органического поражения головного мозга не обнаружено, наблюдалась некоторая смазанность речи, гипомимия, тикоподобные подергивания головы. В психическом состоянии отмечено ясное сознание, полная ориентировка, продуктивный контакт, дифференцированное поведение, адекватная эмоциональность, сохранный интеллект, некоторое снижение объема запоминания, сужение объема и выраженные колебания внимания, инертность и обстоятельность мышления, легкое снижение уровня обобщений, среди личностных особенностей отмечены стеничность установок, сдержанность эмоциональных проявлений, озабоченность своим социальным статусом. Было вынесено заключение, что у А. обнаруживается органическое непсихотическое расстройство в связи со смешанным заболеваниями (нейроинфекция, токсическое). Это заключение обосновывалось развитием в конце 2004 г. "после переохлаждения неврологического расстройства в виде пареза лицевого нерва, не сопровождающихся выраженными нарушениями психических функций с усилением к июню 2006 г. неврологических расстройств со стороны периферической нервной системы с дальнейшим расширением и усилением неврологической симптоматики в виде присоединения гиперкинезов с блефароспазмом, оромандибулярной дистонии при сохранности интеллектуально-мнестических функций и критических способностей. Динамика неврологических расстройств привела в 2007 г. к диагностированию у А. ятрогенного нейролептического синдрома - болезни Брейгеля без нарушений психической деятельности, обусловила оформление ему II группы инвалидности по общему заболеванию. В представленных медицинских документах, материалах гражданского дела отсутствуют данные о наличии у А. в интересующий суд период времени каких-либо выраженных психических расстройств... объективных указаний на какое-либо токсическое воздействие извне на психические функции, которые бы отражались на его поведении в то время. Показания свидетелей о его поведении в 2004 - 2005 гг. противоречивы, не имеют точных временных характеристик. По своему психическому состоянию мог понимать значение своих действий и руководить ими 22 марта 2005 г. при оформлении доверенности". Сопоставление анамнестической части заключения комиссии экспертов и сформулированных в заключении выводов показывает, что между ними существует много противоречий. При обосновании экспертного вывода в заключении сказано, что "динамика неврологических расстройств привела в 2007 г. к диагностированию у А. ятрогенного нейролептического синдрома - болезни Брейгеля без нарушений психической деятельности". В выводах заключения также утверждается, что "в представленных медицинских документах, материалах гражданского дела отсутствуют данные о наличии у А. в интересующий суд период времени каких-либо выраженных психических расстройств". В то же время в анамнестической части заключения указано, что в 2006 г. ему наряду с неврологическим диагнозом устанавливался диагноз психического расстройства в виде "затяжного невротического состояния с выраженной и стойкой депрессией". По показаниям неврологов, которые оказывали А. консультативную и лечебную помощь, уже 11 апреля 2005 г. у А. отмечались "частичные провалы памяти, в пространстве ориентировался с затруднениями, все время смотрел на жену и соглашался с ней во всем", весной 2005 г. он плохо отдавал себе отчет в совершаемых действиях, плохо ориентировался во времени и в пространстве, жаловался на периодические потери сознания, с трудом воспринимал действительность, в пространстве ориентировался с трудом, воля и настроение были подавлены. В выводах заключения утверждается, что "показания свидетелей о поведении А. в 2004 - 2005 гг. противоречивы, не имеют точных временных характеристик". Однако в анамнестической части заключения приводятся показания лечащих врачей, которые описывают имеющиеся у А. психические расстройства и четко соотносят их наличие у А. с весной 2005 г. Других показаний свидетелей в описательной части заключения не приведено, поэтому утверждение о противоречивости показаний свидетелей не соответствует исследовательской части заключения. В противоречии с показаниями лечащих врачей А. находятся приведенные в анамнестической части заключения сведения со слов его бывшей жены о том, что "в день совершения сделки психическое состояние А. было без особенностей... и с точки зрения психиатрии он был здоров". Эти утверждения противоречат ее же высказываниям в апреле 2005 г., когда она утверждала, что А. "перестал интересоваться сыном, сослуживцами и компаньонами, у всех были сомнения в его адекватности и нормальности". Таким образом, вывод заключения комиссии экспертов о том, что А. "по своему психическому состоянию мог понимать значение своих действий и руководить ими" в юридически значимый период, не соответствует и даже противоречит исследовательской части того же заключения и является необоснованным. В судебно-психиатрической практике по гражданским делам нередко наблюдаются случаи, когда, наоборот, в период совершения юридически значимой сделки лицо психическим расстройством не страдало, а если и страдало, то имеющееся у него психическое расстройство не лишало его способности понимать значение своих действий и руководить ими, но к периоду производства судебно-психиатрической экспертизы у лица развилось психическое расстройство, начало которого относится ко времени после совершения юридически значимой сделки. Данную ситуацию можно проиллюстрировать следующим экспертным случаем. Испытуемый Г., 65 лет, в течение жизни злоупотреблял алкоголем, сформировался выраженный похмельный синдром амнезии опьянения, последние годы наблюдались запои продолжительностью до 10 дней. Неоднократно увольнялся с работы за нарушение трудовой дисциплины. Несколько раз лечился в наркологической больнице с диагнозом "Хронический алкоголизм 2 стадии. Состояние алкогольной интоксикации". Последний раз осматривался наркологом 19 октября 1995 г. При осмотре жалоб не предъявлял, имел установку на трезвость. По показаниям соседей по дому, Г. самостоятельно ходил на почту получать пенсию, дома сам себя обслуживал, при необходимости ремонта писал соответствующие заявления в ЖЭК, занимался мелким необходимым ремонтом своей квартиры, охотно общался с соседями, часто сидел с ними во дворе на лавочке, обсуждал текущие проблемы, последние новости, любил поговорить о политике. Один из соседей сообщил, что Г. до осени 2006 г. чувствовал себя нормально, хотя иногда и выпивал, при разговорах понимал, о чем идет речь, всегда всех узнавал, по внешнему виду не был похож на психически больного человека, только жаловался, что болят ноги. 5 апреля 2006 г. Г. заключил договор дарения своей собственной квартиры с П. Помощник нотариуса, которая принимала документы по сделке дарения, в последующем сообщила, что Г. при подписании договора был трезвым, вел себя адекватно, запаха алкоголя и других признаков опьянения она не заметила. На все ее вопросы он отвечал уверенно, без сомнений. По виду был абсолютно нормальный. Нотариус в последующем также сообщала, что при оформлении договора дарения Г. на вопросы отвечал сам, речь его была вполне понятна, поведение - нормальным, адекватным. Он был трезвый, внешний вид - опрятный, не было запаха изо рта и признаков похмелья. По показаниям П., договор дарения Г. подписал сам в регистрационной палате, к юристу и в регистрационную палату ездил самостоятельно. Первый после 1995 г. осмотр врача - осмотр бригадой скорой помощи 14 декабря 2006 г: алкоголизируется ежедневно, изменения в поведении появились после трех дней воздержания от употребления алкоголя, на вопросы отвечает односложно, спонтанно, тревожно озирается по сторонам, видит что-то на подушке. Установлен диагноз "Острая алкогольная энцефалопатия. Синдром Корсакова". Был госпитализирован в психиатрическое отделение, где находился с диагнозом "Резидуальное психотическое расстройство вследствие употребления алкоголя. Деменция. Хронический алкоголизм 3 стадии". 15 декабря 2006 осмотрен терапевтом, установлен диагноз "Церебральный атеросклероз. Хронический алкогольный гепатит". В апреле 2009 г. Г. подал исковое заявление в суд о признании договора купли-продажи его квартиры от 5 апреля 2006 г. недействительным, поскольку он страдает психическим расстройством и в тот период не понимал значения своих действий и не мог ими руководить. Сын Г. сообщил, что проживает в другом городе и отца подолгу не видит, последний раз был у отца в январе 2006 г. Он был постоянно в состоянии алкогольного опьянения либо похмелья, говорил, что его спаивают. С января 2006 г. постоянно звонил отцу, разговаривал с ним. С мая 2006 г. дозванивался реже, он почти постоянно находился в состоянии алкогольного опьянения. С его слов отец узнал, что квартира подарена, в январе 2007 г. В судебном заседании 15 мая 2007 г. Г. сообщил, что он подписывал какие-то документы, но не помнит, какие. Лечащий врач сообщил, что Г. в прошлом был постоянным пациентом их отделения, у него было много запоев, он постоянно попадал в медвытрезвитель, перенес несколько алкогольных психозов. С 1994 г. по апрель 2006 г. Г. к ним в отделение не попадал. По данным на апрель 2006 г., у Головкина М.И. была 3 стадия алкогольной зависимости, "он мог быть трезвым и понимать значение своих действий, а мог быть в состоянии алкогольного опьянения и все забыть". При проведении в апреле 2010 г. стационарной судебно-психиатрической экспертизы у Г. выявлено выраженное интеллектуально-мнестическое снижение, эмоционально-волевая неустойчивость, снижение критических и прогностических способностей и было вынесено решение, что Г. страдает хроническим психическим расстройством в форме сосудистой деменции, что лишало его в период, относящийся к совершению юридически значимой сделки (5 апреля 2006 г.), способности понимать значение своих действий и руководить ими. Анализ анамнестической части заключения экспертов и сформулированных в нем выводов показывает, что они не соответствуют друг другу, сформулированные в заключении экспертные выводы не только не вытекают из анамнестической части заключения, но даже им противоречат. Об этом свидетельствует следующее. Согласно показаниям всех свидетелей, которые были опрошены по данному делу и которые видели и общались с Г. последние несколько лет, в том числе и в апреле 2006 г., когда был заключен оспариваемый договор купли-продажи квартиры, у Г. не обнаруживалось признаков какого-либо психического расстройства, которое лишало бы его способности понимать значение своих действий и руководить ими. Поведение Г. в тот период было адекватным, он вступал в речевой контакт с окружающими его лицами, адекватно реагировал и участвовал в беседах, в его поведении и высказываниях ни один из свидетелей по данному делу не заметил каких-либо странностей. Лишь один свидетель, который является истцом по данному делу и сыном Г., утверждает, что Г. в период экспертно значимой ситуации не понимал значения своих действий и не мог ими руководить, но эти утверждения свидетеля достаточно голословны и не подтверждены никакими конкретными данными. Как видно из анамнестической части заключения экспертов, ухудшение психического состояния у Г. наступило в декабре 2006 г., что было зафиксировано 14 декабря 2006 г. бригадой скорой помощи, которая установила диагноз "Острая алкогольная энцефалопатия. Синдром Корсакова". В последующем это было подтверждено при стационарном обследовании в психиатрическом отделении, где был установлен диагноз "Резидуальное психотическое расстройство вследствие употребления алкоголя. Деменция. Хронический алкоголизм 3 стадии". Данное психическое расстройство, как правило, развивается остро, характеризуется элементарными зрительными галлюцинациями и грубыми нарушениями памяти и интеллекта, достигающими степени деменции, что и было выявлено у Г. в декабре 2006 г. Причиной развития такого острого психического расстройства обычно бывает употребление спиртных напитков низкого качества. Развившееся у Г. острое психотическое расстройство имеет затяжное течение, у него сформировались признаки деменции, которые были выявлены при стационарной судебно-психиатрической экспертизе. Несмотря на то что в ст. 177 ГК не сформулирован медицинский критерий и предмет исследования в этих случаях выходит за рамки психиатрических знаний, по данной категории дел всегда назначается судебно-психиатрическая экспертиза. В целом по РФ ежегодно проводится 1,4 тыс. таких экспертиз. Почти в половине случаев эксперты приходят к заключению, что лицо в момент совершения сделки находилось в состоянии, когда оно не было способно понимать значение своих действий или руководить ими вследствие психического расстройства. 7.2.2. Отсутствие учета динамики психического расстройства, времени его начала и окончания относительно времени совершения юридически значимой сделки Поскольку вопрос о сделкоспособности гражданина решается применительно к конкретной юридической сделке, совершенной в конкретный период времени, принципиально важным является оценка психического состояния лица именно на период совершения им этой юридически значимой сделки, поскольку психическое состояние во времени может меняться как в сторону его ухудшения, так и улучшения. Данную ситуацию можно проиллюстрировать следующим экспертным случаем. Из анамнестической части заключения комиссии экспертов известно, что примерно с 1980-х гг. К. стал злоупотреблять спиртными напитками, появились связанные с графиком работы сдвоенно-строенные дни пьянства. 17 января 2006 г. он был уволен с работы за прогул и систематическое злоупотребление спиртными напитками. После этого он на работу не устраивался. 17 декабря 2005 г. К. подписал доверенность на имя Ч., которую уполномочил быть его представителем по вопросу получения необходимых документов для предстоящего договора купли-продажи его квартиры. 3 марта 2006 г. он собственноручно подписал договор купли-продажи своей квартиры гр. Х. 4 марта 2006 г. К. собственноручно подписал обязательство от своего имени и от имени своего несовершеннолетнего сына о снятии в двухгодичный срок с регистрационного учета, которое было заверено нотариусом. 15 марта 2006 г. К. подписал заявление о государственной регистрации прав на объекты жилого фонда и сделок с ними в главном управлении Федеральной регистрационной службы, а 16 марта 2006 г. - заявление о государственной регистрации прав на объекты жилого фонда и сделок с ними в главном управлении Федеральной регистрационной службы. К. совместно с ответчиком и своей поверенной Ч. приезжали в отдел Федеральной регистрационной службы для государственной регистрации договора купли-продажи. 14 июля 2006 г. К. подписал передаточный акт проданной им квартиры. 26 февраля 2006 г. К. подал исковое заявление в суд о признании договора купли-продажи квартиры от 3 марта 2006 г. недействительным и применении последствий недействительности сделки. В своем исковом заявлении он указал, что 3 марта 2006 г. он "подписывал какие-то документы, был пьян, находился в полусонном состоянии и не мог предполагать, что подписывает договор купли-продажи... документы не читал". Указал, что в тот период, "переживая смерть матери, выпивал практически каждый день и, чтобы выйти из этого состояния и быть готовым к подписанию важных для брата бумаг", 3 марта 2006 г. по телефону вызвал врача, который "поставил капельницу, дал какие-то таблетки, оставил бумагу с дальнейшими рекомендациями", после чего заснул. "Неожиданно меня разбудил брат, дал подписать бумаги, о которых мы говорили накануне, после чего я снова заснул". Утверждал, что у него не было намерения продавать квартиру. Согласно карте амбулаторного осмотра врачом негосударственной наркологической клинки 3 марта 2006 г. (время не указано) был дезориентирован во времени, малодоступен продуктивному контакту, речь невнятная, голос тихий, настроение лабильное, понижено, снижены память, интеллект, критика, установка на лечение ситуационно обусловлена. Установлен диагноз "Алкогольное опьянение. Алкоголизм 2 стадии". Назначена дезинтоксикационная терапия, транквилизаторы. В судебном заседании по данному делу врач-нарколог сообщил, что К. дважды обращался в клинику за медицинской помощью. 3 марта 2006 г. он обратился за помощью с жалобами на бессонницу, головные боли, влечение к алкоголю. Был поставлен диагноз "Хронический алкоголизм 2 стадии". 27 февраля 2007 г. вновь обратился за помощью с такими же жалобами. "Он постоянно находился в состоянии алкогольного опьянения... Ввел препараты внутривенно и оставил рекомендации на 3 - 4 дня... использовал и рекомендовал группу нейролептиков, транквилизаторов, данные препараты стимулируют кратковременную память, ухудшают внимание. Заболевание К. склонно к прогрессированию". Врач-нарколог также сообщил, что он "не помнит, во сколько приезжал на вызов... карта осмотра заполняется со слов пациента... учитывая динамику заболевания в феврале 2007 г. ... заболевание прогрессировало... он производил впечатление конечной стадии алкоголика. Вызовы оплачиваются, выписывается квитанция. Истцу выписали квитанцию. 3 марта истец был дезориентирован во времени, речь у него была невнятная, настроение лабильное, снижен интеллект, находился в состоянии алкогольного опьянения... выполнить и сделать что-либо самостоятельно он не мог". В судебном заседании представитель К. показал, что К. страдает хроническим алкогольным заболеванием, в связи с чем помнит с трудом, что подписывал какие-то бумаги, находился в сильном алкогольном опьянении, не имел намерения продавать квартиру. В то же самое время, по многочисленным показаниям свидетелей, которые приведены в анамнестической части экспертного заключения, К. был "адекватным человеком", но последнее время стал часто выпивать и пьяный мог не помнить многие события. В день совершения сделки 3 марта 2006 г. был за рулем автомашины. При амбулаторной судебно-психиатрической экспертизе по данному делу К. был в ясном сознании, правильно ориентирован, подробно рассказывал о многолетнем злоупотреблении им спиртными напитками, описывал у себя основные признаки алкогольной зависимости. Заявлял, что не помнит обстоятельств подписания договора купли-продажи, уверял, что в период подписания документов "был в стельку пьян, вызвал врача, пил с похорон матери, что-то подписывал не читая". Эмоциональные реакции неустойчивые, лабильные, соответствуют контексту беседы. Мышление в обычном темпе, с тенденцией к обстоятельности. Память и интеллект грубо не нарушены. Круг интересов ограничен бытовыми проблемами. Экспертная комиссия пришла к заключению, что у К. имеется синдром зависимости от алкоголя средней стадии, в период экспертно значимой ситуации 3 марта 2006 находился в состоянии длительного запоя с импульсивным влечением к алкоголю - острая интоксикация алкоголем с нарушением восприятия по МКБ-10, которая сопровождалась дезориентировкой во времени, малодоступностью продуктивному контакту, ситуационно обусловленной установкой на лечение, эмоциональной лабильностью, снижением памяти, интеллекта, критики, что лишало его способности в юридически значимый период подписания договора купли-продажи квартиры способности понимать значение своих действий и руководить ими. Анализ заключения судебно-психиатрических экспертов выявляет ряд клинических, методологических и экспертных несоответствий и даже противоречий между описательной частью заключения комиссии экспертов и сделанными в нем выводами. Экспертный вывод о том, что К. при подписании договора купли-продажи 3 марта 2006 г., находился в состоянии алкогольного опьянения, был сделан экспертами на основании показаний врача-нарколога, который констатировал у него "состояние алкогольного опьянения". Однако в карте амбулаторного осмотра наркологической клиники время осмотра и лечения К. врачом не указано. Сам врач не помнит, в какое время суток 3 марта 2006 г. он был по вызову К. у него дома. Из представленных материалов также непонятно, когда был подписан К. договор купли-продажи - до посещения его на дому врачом или после этого. Сопоставление этих двух событий (констатация у К. состояния алкогольного опьянения и подписание договора купли-продажи) по времени суток 3 марта 2006 г. является принципиальным в аспекте исследуемой ситуации, поскольку состояние алкогольного опьянения могло развиться уже после подписания К. юридически значимых документов о продаже его квартиры. Экспертный вывод о том, что состояние алкогольного опьянения у К. сопровождалось дезориентировкой во времени, малопродуктивностью контакта, снижением памяти, что лишало его способности понимать значение своих действий и руководить ими при подписании договора купли-продажи, находится в противоречии с материалами гражданского дела: 1) из показаний врача-нарколога известно, что "карта осмотра заполняется со слов пациента", это означает, что К. сам сообщил врачу все необходимые о себе сведения и паспортные данные, тем более что других лиц в квартире в тот период не было; 2) по показаниям врача-нарколога, "вызовы врача оплачиваются, выписывается квитанция... истцу выписали квитанцию"; поскольку кроме К. и врача в квартире в тот период никого не было, значит, К. самостоятельно расплатился с врачом за вызов, получил от врача квитанцию об оплате"; 3) из показаний К. известно, что 3 марта 2006 г. (день совершения оспариваемой сделки) он самостоятельно нашел телефон медицинской фирмы, сам по телефону вызвал врача, назвал правильно свой домашний адрес, помнил в последующем, что врач "поставил капельницу, дал какие-то таблетки, оставил бумагу с дальнейшими рекомендациями"; К. помнит, как "неожиданно меня разбудил брат, дал подписать бумаги, о которых мы говорили накануне, после чего я снова заснул". Все эти сведения из материалов гражданского дела свидетельствуют о том, что К. в период посещения его врачом-наркологом на дому правильно воспринимал окружающее, совершал адекватные ситуации действия (вызвал по телефону врача, правильно назвал принимающему вызов свой домашний адрес, открыл врачу дверь и впустил его в квартиру, сообщил о себе полные анамнестические сведения и правильные паспортные данные, самостоятельно расплачивался за вызов врача), сохранил о происшедших в тот период событиях полные воспоминания, что свидетельствует о том, что имеющееся у него алкогольное опьянение не сопровождалось дезориентировкой в месте и собственной личности, он адекватно воспринимал окружающее, следовательно, у него сохранялась в тот период времени способность правильно понимать значение своих действий и руководить ими. Кроме того, действия К. по подписанию 3 марта 2006 г. договора купли-продажи согласуются с другими его действиями, совершенными как до совершения юридически значимого действия, так и в последующий за этим продолжительный период времени: 1) 17 декабря 2005 г. он подписал доверенность на имя Ч., которую уполномочил быть его представителем по вопросу получения необходимых документов для предстоящего договора купли-продажи своей квартиры; 2) 3 марта 2006 г. он собственноручно подписал договор купли-продажи своей квартиры; 3) 4 марта 2006 г. он собственноручно подписал обязательство от своего имени и от имени своего несовершеннолетнего сына о снятии в двухгодичный срок с регистрационного учета, которое было заверено нотариусом; 4) 15 марта 2006 г. он подписал заявление о государственной регистрации прав на объекты жилого фонда и сделок с ними в главном управлении Федеральной регистрационной службы; 5) 16 марта 2006 г. он подписал заявление о государственной регистрации прав на объекты жилого фонда и сделок с ними в главном управлении Федеральной регистрационной службы; 6) 14 июля 2006 г. он подписал передаточный акт проданной им квартиры. Таким образом, подписание К. оспариваемого договора купли-продажи от 3 марта 2006 г. было лишь одним из ряда последовательных действий по оформлению сделки купли-продажи, совершаемых К. на протяжении достаточно длительного времени - с 17 декабря 2005 г. по 14 июля 2006 г., т.е. в течение полугода. Все это свидетельствует о том, что в заключении комиссии экспертов не приведено достоверных сведений о том, что при совершении договора купли-продажи 3 марта 2006 г. у К. было какое-либо психическое расстройство, которое лишало бы его в тот период способности понимать значение своих действий и руководить ими. В представленных материалах дела нет также и достоверных сведений о том, что при подписании договора купли-продажи 3 марта 2006 г. К. находился в состоянии алкогольного опьянения, которое лишало бы его способности понимать значение своих действий и руководить ими. В представленных материалах дела также нет данных, на основании которых можно было бы утверждать, что при совершении сделки купли-продажи 3 марта 2006 г. К. не понимал значения своих действий и не руководил ими. 7.2.3. Использование неадекватных критериев при оценке степени тяжести психического расстройства и его влияния на способность понимать значение своих действий и руководить ими в экспертно значимой ситуации При оценке степени тяжести выявленного у лица психического расстройства и его влияния на способность этого лица понимать значение своих действий и руководить ими при совершении юридически значимых действий психиатры-эксперты нередко основываются не на критериях выраженности психических расстройств, а на социальных критериях адаптации лица и особенностях его социального функционирования. Примером такого ошибочного подхода является следующий экспертный случай. Испытуемая Ф., 79 лет, длительное время наблюдалась врачами по поводу ишемической болезни сердца, гипертонической болезни с высокими цифрами артериального давления, с 1997 г. имела II группу инвалидности. Проживала с племянником, из-за одышки и слабости в ногах ограничивала физические нагрузки, по квартире ходила, медленно передвигаясь, иногда при ходьбе возникали сжимающие боли за грудиной, проходящие в покое. С 3 апреля по 18 апреля 2008 г. Ф. находилась на лечении в клинической больнице, состояние было тяжелое, была в сознании, ориентирована, адекватна, сонлива, "память снижена". Жаловалась на одышку, умеренный дискомфорт за грудиной. 4 апреля 2008 г. в 5:00 утра "отмечался кратковременный эпизод дезориентации в месте и времени, не знала, где находится, вставала, ходила по палате, вытащила кубитальный катетер". Через 15 минут ориентировка в месте и времени восстановилась, отвечала на вопросы врача. При осмотре врачом на следующий день в 10:00 утра была "в сознании, но не полностью ориентирована: не ориентирована во времени, агрессивна, неадекватна, в связи с чем была зафиксирована в кровати". После адекватной терапии через два дня психическое состояние стабилизировалось. 9 апреля 2008 г. утром "в сознании, дезориентирована, неадекватна". 11 апреля 2008 г. "в месте, времени, собственной личности ориентирована". 14 апреля 2008 г. - "состояние средней тяжести, жалоб не предъявляет, не ориентирована в пространстве и времени". 15 апреля 2008 г. - была осмотрена психиатром, согласно записи которого "больная ориентирована, относительно адекватна, сохраняются идеи отношения без эмоциональной окрашенности". 18 апреля 2008 г. - "состояние стабильное, жалоб нет, ориентирована, адекватна". В тот же день была выписана из больницы под наблюдение участкового терапевта, кардиолога, невролога. Диагноз при выписке "Ишемическая болезнь сердца на фоне артериальной гипертензии. Острый от 2 апреля 2008 г. переднебоковой с переходом на верхушку инфаркт миокарда левого желудочка, осложненный формированием острой аневризмы верхушки левого желудочка. НК 2Б. Постоянная форма мерцательной аритмии. Полная блокада правой ножки пучка Гиса и передней ветви левой ножки пучка Гиса. Кальцинированный аортальный стеноз легкой степени тяжести. Хроническая железодефицитная анемия. Дисциркуляторная энцефалопатия. Острое психомоторное возбуждение", от 4 - 5 апреля 2008 г. - "Мочекаменная болезнь. Желчекаменная болезнь". 6 мая 2008 г. при осмотре на дому "жаловалась на слабость, одышку... не вставала, пыталась перевернуться на бок". 19 мая 2008 г. участковым терапевтом отмечено, что "болей в сердце нет, беспокоят слабость, быстрая утомляемость, физиологические отправления в памперсы". Из материалов гражданского дела известно, что |