Россинская суд экспертиза. Судебная экспертиза типичные ошибки
 Скачать 0.9 Mb.
|
|
СУДЕБНОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ Т.Н. СЕКЕРАЖ Как в любой человеческой деятельности, в работе судебного эксперта-психолога возникают ошибки. Многолетняя экспертная практика и методическая работа по рецензированию заключений судебной психологической экспертизы и оценке их научно-методической обоснованности, а также изучение и анализ уголовных и гражданских дел экспертной, следственной и судебной практики позволили нам внести свой небольшой вклад в это дело. Как уже указывалось в предыдущих разделах, экспертные ошибки по их предпосылкам разделяют на объективные и субъективные. В психологической экспертизе объективные предпосылки преимущественно связаны с недостатками исходных материалов (неполнотой, искаженностью или противоречивостью информации), отсутствием или несовершенством методики, а также особенностями состояния или поведения подэкспертного лица (сокрытием важных анамнестических данных, установочным поведением). Предпосылки субъективных ошибок включают: профессиональную некомпетентность эксперта: недостаточный уровень образования и подготовки (несоответствующая специализация, отсутствие специализированной подготовки), незнание современных экспертных методик, недостаточное владение методами исследования, неумение пользоваться методическим инструментарием; отсутствие навыков психодиагностики; неадекватный выбор методов исследования; неправильную оценку результатов исследования, диагностических признаков; ошибочную постановку психологического диагноза и др.; неполноту или односторонность исследования (нередко является следствием некомпетентности или халатности эксперта); профессиональные упущения эксперта: поверхностное проведение исследования, пренебрежение методическими рекомендациями, правилами и стандартами работы с инструментарием, неполное выявление существенных признаков объекта; неэффективное использование методов исследования, игнорирование тех или иных свойств объектов или их взаимозависимости. Субъективные предпосылки ошибок могут корениться в личности эксперта, его индивидуально-психологических особенностях, в том числе познавательных способностях, состояниях, установках, мотивационной направленности его личности и др., это могут быть такие факторы, как: - неблагоприятное психическое или психофизическое состояние эксперта (утомление, эмоциональная напряженность, информационная перегрузка, измененное состояние сознания и др.); - свойства личности эксперта (индивидуально-психологические особенности): - неуверенность в себе, своих знаниях, повышенная внушаемость, черты зависимости, несамостоятельности, мнительность, конформизм, психологическая неустойчивость; - авторитарные личностные установки, излишняя самоуверенность, амбициозность, стремление к личностному и профессиональному самоутверждению (например, в виде проявления экспертной инициативы без достаточных к тому оснований; в виде применения нетривиальных методов и оригинальных решений экспертной задачи из желания отличиться новизной и дерзостью решения, самобытностью суждений и неординарностью выводов); - особенности мыслительной деятельности (нарушения в процессе планирования экспертного исследования, неверная постановка цели; логические ошибки: неверное установление причинно-следственных связей между событиями при их последовательности, переоценка метода аналогий; подмена вероятностного суждения категорическим, иные логические дефекты умозаключений); - внутриличностные проблемы и комплексы, мировоззрение, установки, политические и иные взгляды, другие образования, от которых эксперт не способен отвлечься; влияние на суждения и экспертные решения психологических защит (например, проекции <1>) и других психологических феноменов (контрпереноса <2> и иных). -------------------------------- <1> Проекция - психологический процесс, относимый к механизмам психологической защиты, в результате которого человек приписывает кому-то или чему-то свои собственные мысли, чувства, мотивы, черты характера, свойства, состояния и др., приписывает внешним объектам свою собственную реакцию на них. <2> Как бессознательно возникающей эмоциональной реакции эксперта на подэкспертного. Ошибки субъективной природы в деятельности эксперта могут возникать из-за отсутствия психологической готовности к деятельности, в том числе несформированности таких психических образований, как знания, умения, навыки; недостаточности позитивной мотивации к профессии, несформированности чувства ответственности, мотивации достижения, неуспешности саморегуляции и совладающего поведения, волевых нарушений (трудностей мобилизации, неумения сосредоточиться на задаче, трудностей в принятии решений и др.); неудовлетворенности условиями и оплатой труда, отсутствия должного вознаграждения (не только материального, но и психологического), эмоционального выгорания <1>. -------------------------------- <1> Синдром эмоционального (или профессионального) выгорания проявляется как физическое утомление, эмоциональное и умственное истощение, включая развитие отрицательной самооценки, нарастающее безразличие к своим обязанностям, личная отстраненность, негативизм по отношению как к пациентам или клиентам, так и к сотрудникам, ощущение собственной профессиональной несостоятельности, неудовлетворенность работой. Решающую роль в генезе ошибок принято отводить субъективным факторам, поскольку объективные предпосылки могут быть и не реализованы экспертом, а успешно преодолены в процессе деятельности (эксперт может распознать фальсификацию объекта или симуляцию испытуемого, принять верное решение в условиях неполноты информации или недостаточного развития науки). Как правило, диагностические экспертные ошибки возникают в результате комплекса объективных и субъективных причин, их всевозможных сочетаний. В.Б. Первомайский определяет субъективную сторону экспертной ошибки взаимоисключающими понятиями "ложь" (мнимая ошибка) и "заблуждение" (истинная ошибка): при выявлении ошибки отсутствие доказательств заведомо ложного заключения свидетельствует о недостаточном уровне компетентности субъекта экспертизы и наоборот. Объективная сторона экспертной ошибки может определять и ложь, и заблуждение в зависимости от того, известно ли эксперту о фальсификации объектов экспертизы и удалось ли распознать симуляцию <1>. -------------------------------- <1> Первомайский В.Б. Субъект судебно-психиатрической экспертизы и проблема расхождения экспертных выводов // Журнал психиатрии и медицинской психологии. 2004. N 4. С. 35 - 42. Иные основания для классификации нарушений при производстве психолого-психиатрической экспертизы избрал немецкий психиатр В. Раш, выделив нарушения, связанные с предвзятостью эксперта, структурой заключения, нарушениями сбора анамнеза и обследования, формулирования выводов) <1>. Мы адаптировали его перечень к нашим реалиям, обогатив результатами собственного анализа ошибок <2>. -------------------------------- <1> См.: Ткаченко А.А. Судебная психиатрия. Консультирование адвокатов. 2-е изд., доп. и перераб. М., 2006. С. 436 - 438. <2> Список не претендует на завершенность, открыт для уточнений и дополнений. Нарушения, связанные с утратой экспертом нейтральной позиции (как одного из основных этических принципов): - тенденциозный подбор выдержек из дела; - искаженная передача описания обследуемого; - прямые или косвенные оценки достоверности; - предвзятость оценки, содержащаяся в выборе терминологии; - обвинение во лжи; - морализаторство; - обесценивающее изображение личности; - проекция собственных трудностей на проблемы обследуемого, оценивание обследуемого, патерналистский подход. Эксперт при нарушении нейтральности берет на себя роль обвинителя или защитника. В итоге анализ материалов дела и результатов исследования теряет свою объективность, суждения эксперта приобретают оценочный характер, при обосновании гипотезы выбираются только соответствующие ей данные (показания, результаты экспериментального исследования), а данные, способные опровергнуть гипотезу эксперта, дискредитируются либо игнорируются). Нарушения в содержании и структуре заключения: - не отражен весь ход исследования; - последовательность изложения результатов не соответствует последовательности исследования; - отсутствуют результаты некоторых этапов исследования (например, не приводятся результаты наблюдения, беседы, заявленных экспериментальных методов); - отсутствует интегративная характеристика индивидуально-психологических особенностей подэкспертного. Формальные ошибки при составлении заключения: - чрезмерное цитирование обширных выдержек из дела; - отсутствие четкого плана исследования; - размытость структуры заключения; - повторы, занимающие целые страницы; - литературные цитаты, содержание которых должно быть предпосылкой деятельности эксперта; - большое количество специальной терминологии; - использование эпонимических названий психодиагностических методов без указания их направленности; - непоследовательное изложение результатов тестирования (не в соответствии с принципом уровневого анализа и направленностью тестов); - преувеличение значения экспериментальных данных. Ошибки при сборе анамнеза <1>: -------------------------------- <1> Анамнез - сведения, характеризующие физическое, психическое и социальное развитие обследуемого, излагаемые в определенной последовательности. Сбор анамнеза жизни производится путем опроса самого подэкспертного и не имеет ничего общего с собиранием доказательств по делу, в чем эксперт не правомочен. - формальное применение биографического метода, поверхностность при сборе субъективного анамнеза; - нарушение последовательности при сборе и изложении анамнеза жизни и медицинского анамнеза; - игнорирование или формальное использование медицинской документации, иных документов, отражающих важные события в процессе наблюдения подэкспертного психиатром, психологом, важные периоды жизни, развития; - неиспользование при неполноте данных права ходатайствовать о предоставлении необходимых материалов (медицинских карт, характеристик, послужных списков, результатов психологических и иных специальных обследований и тестирований); - игнорирование данных амбулаторного и стационарного психоневрологического или психиатрического лечения; - игнорирование фактов прежних обследований и их результатов, сведений о психическом статусе при проведении предыдущих экспертиз и освидетельствований; - отсутствие подробного сексуального анамнеза при преступлениях на сексуальной почве; - отсутствие данных о психофизическом состоянии и о влиянии алкоголя или прочих факторов в момент совершения преступления; - пробелы в анамнезе, оставленные без внимания и без разъяснения эксперта; - отсутствие описания причин криминального поведения с точки зрения обследуемого. Нарушения при проведении обследования: - подмена психологического анализа материалов дела их обычным переписыванием; - недооценка метода непосредственного наблюдения за обследуемым; - отсутствие контакта, неблагоприятный психологический климат для беседы, неумение или нежелание выслушать обследуемого, создание препятствий для разъяснения им своей позиции, переживаний, отношения к криминальному событию и др.; - проведение беседы без надлежащего изучения материалов дела (не позволяет использовать метод максимально эффективно, может быть утрачена возможность заполнения лакун, содержащихся в материалах дела, получения важной психологической информации); - отказ от детального патопсихологического исследования при наличии заключения психиатров о психическом здоровье или конкретного диагноза; - ригидная (жесткая) приверженность первоначально избранной гипотезе; - чрезмерное преобладание диагностического направления, постановка психологического диагноза лишь на основании результатов тестирования, без сопоставления с тем, как выявленные особенности проявляются в жизненных ситуациях, без сопоставления с данными материалов дела (или игнорирование таковых как не подходящих к предпочитаемой гипотезе); - переоценка данных экспериментального исследования (даже хорошее знание и владение тестовыми методами не позволяет принимать категорическое решение без глубокого психологического анализа всей совокупности данных и их грамотной интерпретации); - применение сложных психодиагностических процедур без достаточного владения ими; - применение сомнительных (ненадежных, невалидных или неапробированных судебной экспертизой) методов исследования; - бессистемное применение экспериментальных методов исследования ("экспериментальная окрошка"); - поверхностное описание данных психологического обследования универсальными обтекаемыми формулировками (на все случаи жизни), за которыми теряется индивидуальность обследуемого; - тавтологическая (проистекающая только из совершенного преступления) характеристика личности; - повторение данных анамнеза вместо описания результатов психологического обследования; - определение интеллектуального уровня субъективно (на основании впечатления), без направленного исследования; - несоответствие экспериментальных результатов сведениям об учебной, трудовой, социальной адаптации подэкспертного. Нарушения при формулировании и обосновании промежуточных и окончательных выводов: - отсутствие научно обоснованного психологического диагноза или указания причин, затрудняющих однозначную диагностику; - использование психиатрической терминологии; - недифференцированное, т.е. неясно обоснованное, применение терминов (таких как "невроз", "психопатизация", "шизоидность", "истероидность" и др.); - отсутствие каких-либо разъяснений к приведенным данным обследования; - недостаточное освещение тех данных обследования, которые не вписываются в избранную гипотезу и сделанные выводы; - невыясненные очевидные противоречия между биографией, впечатлением и результатами психологических тестов (например, неуспеваемость в школе, несмотря на высокий интеллектуальный уровень при тестировании); - недостаточное обоснование сделанных выводов (не отражена взаимосвязь между данными психологического обследования и криминальным поведением); - отсутствие описания процесса, приведшего к совершению преступления (динамика преступления); - недостаточная релевантность правовым нормам; - частое использование или применение громоздкого аппарата сложной специальной психологической терминологии, непонятной неспециалисту, с риском превратного истолкования. Основные методические ошибки эксперта обусловлены: - во-первых, нарушением общих методологических принципов психологической экспертизы: принципа развития, единства сознания и деятельности, принципа уровневого анализа поведения и деятельности, принципа ретроспективного исследования, принципа взаимодействия личностных и ситуационных факторов; - во-вторых, несоблюдением частной методики производства экспертизы. 5.1. Ошибки, связанные с нарушением методологии производства экспертизы. Нарушение принципа ретроспективного исследования и принципа взаимодействия личности и ситуации Такие ошибки обусловлены, например, ориентацией эксперта на изучение потенциальных, а не актуальных способностей испытуемого. Еще в 70-х гг. основоположник судебной психологической экспертизы в СССР М.М. Коченов отмечал, что ошибочная "ориентация на изучение принципиальной способности посягателя или жертвы осознанно и произвольно действовать вообще в ситуациях сексуального содержания или на выявление психологических особенностей испытуемых без выяснения той роли, которую эти особенности могли сыграть в конкретных условиях, не позволяет получить сведения, достаточные для оценки реальных индивидуальных возможностей и поведения испытуемых в сугубо конкретной ситуации, составляющей содержание уголовного дела" <1>. -------------------------------- <1> Конышева Л.П., Коченов М.М. Типичные ошибки в назначении и проведении судебно-психологической экспертизы // Коченов М.М. Судебно-психологическая экспертиза: теория и практика. Избранные труды. М.: Генезис, 2010. С. 213. Принципиальная возможность осознавать свои действия или понимать чужие, руководить своими действиями или оказывать сопротивление действиям других определяется на момент исследования. Но этот момент отложен во времени от расследуемых обстоятельств и порой значительно. Для установления же истины по делу необходимо определить способность субъекта осознавать значение своих действий в момент деяния. Необоснованный перенос сегодняшних (диагностируемых здесь и сейчас) способностей и возможностей на прошлое, без тщательного ретроспективного исследования, без анализа ситуации и поведения в ней испытуемого приводит к экспертным ошибкам при установлении таких юридически значимых способностей, как способность осознавать характер и значение своих действий и руководить ими, понимать характер и значение действий посягателя, оказывать сопротивление, правильно воспринимать происходящее и давать показания. Эксперт, определив с помощью методов экспериментальной психодиагностики и по материалам дела индивидуально-психологические особенности испытуемого, должен установить, как эти особенности повлияли на его психическую деятельность в конкретной ситуации. Игнорирование принципа ретроспективного исследования или поверхностное, формальное проведение такого исследования создает почву для другой ошибки - обобщенной оценки юридически значимых способностей испытуемого в многоэпизодном преступлении или серии преступлений. Наиболее свойственны такие ошибки заключениям в отношении несовершеннолетних обвиняемых (когда, например, оцениваются способности осознавать свои действия и руководить ими во время нескольких эпизодов краж и др.), а также заключениям в отношении потерпевших по сексуальным преступлениям (повторяющимся, порой длящимся не один год). Так, например, в отношении Д., 1991 г.р., потерпевшего от неоднократных действий сексуального характера, была назначена экспертиза для установления способности понимать характер и значение действий обвиняемого и оказывать сопротивление. Обвиняемому Н. вменялось совершение преступлений с использованием беспомощного состояния потерпевшего. Все события происходили примерно за 6 лет до сообщения о преступлении. На момент экспертизы Д. 19 лет. В заключении не отражено, что послужило мотивом сообщения о преступлении спустя 6 лет. Не обо всех эпизодах сообщил сразу, так как восстановил события и смог уточнить даты только после того, как дома нашел памятки из летнего лагеря. Впервые это произошло, когда ему было 13 лет, в квартире Н., куда он пришел помогать готовить инвентарь для летнего лагеря. Н. взял его на руки, положил на диван, закрыл ему глаза, предложил поиграть в игру, просил представить, что он с девушкой, совершил орально-генитальный контакт. После предложил пойти в душ, помогал мыться. Летом того же года по пути за продуктами для лагеря Н. предложил ему поиграть в машине и совершил аналогичные сексуальные действия. Когда ему было 14 лет, в школе после занятий Н. совершил такие же действия. Через месяц после этого в доме детского творчества Н. предложил ему остаться, снял с него трусы, брал в рот его половой член, затем водил своим половым членом по его ягодицам, мужеложства не совершил, так как Д. уворачивался. Д. отметил, что ему было неприятно, страшно, он не знал, что делать, понимал, что ненормально, когда "это" происходит между мужчинами. Рассказать кому-нибудь боялся, было стыдно. Старался все поскорее забыть. Со слов, начальные знания в сексуальной сфере получил в 12 лет из порнофильмов и в 14 лет из общения со сверстниками. Гетеросексуальные половые контакты с 17 лет. Понимает сущность гомосексуальных связей, относится к ним негативно. Социальные и общепринятые морально-нравственные нормы в сфере сексуальных отношений усвоены. Эксперты-психиатры установили, что Д. не страдал каким-либо психическим расстройством, по своему психическому состоянию мог правильно воспринимать важные для дела обстоятельства и давать о них показания. Эксперт-психолог пришел к заключению, что "Д., с учетом его индивидуально-психологических особенностей и уровня психического развития, мог понимать характер и значение совершаемых с ним действий. Однако в силу отсутствия жизненного опыта, нестандартности ситуации, таких черт характера, как неконфликтность, недостаточная активность, исполнительность, приверженность общепринятым социальным нормам, а также состояния растерянности, страха и стыда, возникшего в тот момент, не мог оказывать сопротивление". Таким образом, эксперт оценил неспособность Д. оказывать сопротивление вообще, во всех ситуациях, обосновав эту неспособность состоянием (растерянности, страха и стыда) и индивидуально-психологическими особенностями Д. (неконфликтностью, невысокой активностью, исполнительностью). На самом деле эксперт должен был оценить способность Д. понимать происходящее и оказывать сопротивление в каждом из четырех описанных в деле эпизодов, два из которых относятся к 2004 г. (Д. было 13 лет), а два последующих произошли спустя полтора года. Совершенно очевидно, что состояние Д. во всех случаях не могло быть одинаковым, учитывая уже имевшийся у него опыт взаимодействия с Н. Тем не менее Д. каждый раз оставался с Н. наедине, не избегал опасных ситуаций, что подводит к предположению о недостаточном понимании Д. происходящего с ним и о псевдопровоцирующем или провоцирующем (виктимном) характере его поведения. Следствие сделало акцент на том, что К. совершал свои действия в форме игры. Однако эксперты установили, что Д. полностью понимал характер и значение действий Н. каждый раз (с первого эпизода до последнего), что делает возможность такого манипулирования, как совершение действий в игровой форме, несостоятельной Н. был одним из педагогов Д., однако в заключении нет информации о реальном отношении Д. к Н., говорится только (вполне голословно), что Д. боялся Н. после случившегося. Следует отметить, что Н., вероятно, действительно обставлял свои действия как игру, не оказывая помимо этого никакого иного воздействия на Д., не принуждал Д., не применял физическую силу, не угрожал Д. В свою очередь Д. вел себя совершенно пассивно - нет упоминания ни о каких попытках сопротивления или выражения несогласия, протеста (кроме "уворачивания" от анального контакта, к которому Н. так и не принудил "уворачивающегося" Д.). Из этого следует, что Д. либо не желал (или не мог) оказывать сопротивление, либо недопонимал характер и значение действий Н. Последнее эксперты опровергли своими выводами. Что же касается неспособности Д. оказывать сопротивление, причем во всех четырех эпизодах, то это крайне сомнительно. Неспособность потерпевшего оказывать сопротивление может быть обусловлена тремя причинами (или их сочетанием): неспособностью понимать происходящее, дезорганизующим психическую деятельность эмоциональным состоянием и индивидуально-психологическими особенностями, оказавшими на поведение существенное влияние в субъективно трудной ситуации. Установлено, что Д. понимал происходящее, в том числе и в первый раз. Находился ли Д. в таком состоянии, которое лишило его возможности оказывать хоть какое-либо сопротивление (проявить свое нежелание), экспертом никак не обосновано. Состояние Д., характеризуемое экспертом-психологом как растерянность, страх и стыд (одновременно), установлено исключительно со слов Д. (его самоотчета). Что же касается индивидуально-психологических особенностей Д., то в заключении дано перечисление присущих ему качеств и не дано их целостной оценки по результатам психодиагностики и характеризующим материалам из дела. Причем следует учесть, что диагностическое исследование проводилось в отношении 19-летнего Д., а оценка способности относится к 13 - 14-летнему Д. Иными словами, эксперт автоматически перенес нынешнее психическое состояние Д. и его индивидуально-психологические особенности с периода освидетельствования на время исследуемых событий, которое отсрочено от проведения экспертизы на 5 - 6 лет. За это время Д. из подросткового возраста, периода пубертатного развития перешел в другой возрастной период, что не могло не отразиться на его индивидуальных особенностях. Такие изменения экспертом никак не предусмотрены и не учтены. Стоит сказать и об исследовании индивидуально-психологических особенностей Д. Были применены психодиагностические методики Люшера, Розенцвейга, самооценки по Дембо-Рубинштейн, пробы на внушаемость, проективный рисунок, составление рассказов по сюжетным картинам, метод психодиагностической беседы и метод наблюдения, в том числе включенного. Такого набора методов явно недостаточно, экспертом не применен ни один стандартизованный опросник для исследования личности, что очевидным образом нарушает рекомендованный стандарт экспериментально-психологического исследования. Экспертом установлено, что "в структуре индивидуально-психологических особенностей Д. отмечается общительность, достаточная эмоциональная уравновешенность, доброжелательность, стремление к сотрудничеству, сопричастности групповым интересам, целеустремленность, потребность в самореализации. При этом наблюдается зависимость от средовых влияний, несколько неустойчивая самооценка, зависящая от степени принятия окружением и ситуаций успеха-неуспеха, некоторая неуверенность в себе. Выявляется позитивная социальная направленность, достаточное усвоение морально-нравственных норм. В ситуациях фрустрации преобладает импунитивный тип реагирования, направленный на избегание и нивелировку конфликта". Склонность к повышенной внушаемости и фантазированию не выявлена. В материалах дела Д. не характеризуется как легко подчиняемый подросток. Занимался туризмом, в 2001 - 2005 гг. был членом скаутского движения, участвовал в турпоходах, слетах, военно-патриотических играх. Занимается автоспортом. В школе, где Н. работал педагогом, Д. обучался два года, 8 и 9-е классы, в 2004 - 2006 гг. Д. не выявляет таких индивидуально-психологических особенностей, которые в исследуемых ситуациях могли существенно повлиять на его поведение (лишить его способности сопротивляться действиям Н.). Осталась нераскрытой и психологическая мотивация Д., сообщившего о преступлении спустя несколько лет, а не, например, сразу, как Н. перестал быть его педагогом и Д. утратил какую-либо формальную зависимость от него. Данный случай наглядно показывает, что методологические упущения эксперта превращают заключение в клубок ошибок, распутать который может, вероятно, только повторная экспертиза, проведенная компетентным экспертом. 5.2. Несоблюдение методики производства экспертизы. Ошибки при диагностике аффекта и квалификации эмоциональных состояний Наиболее распространенными ошибками при диагностике аффекта являются методологические ошибки, а также ошибки, обусловленные нарушением принципа полноты и всесторонности исследования. К методологическим недостаткам относятся: незнание диагностических критериев аффекта или их неверное применение, игнорирование признаков аффекта, уголовно-правовая оценка состояния вместо экспертной. Порой работу суда по оценке заключения и принятию решения по делу затрудняет отсутствие у экспертов (даже одного ведомства) единого научно-методического подхода к экспертной квалификации юридически значимых эмоциональных состояний. Примером может служить дело по обвинению К. в убийстве двух лиц и покушении на убийство. На стадии предварительного следствия в отношении К. были проведены две стационарные комплексные психолого-психиатрические экспертизы. Первая установила, что К. "во время совершения правонарушения (убийства и попытки убийства) находился в состоянии выраженного эмоционального напряжения, достигавшего глубины аффекта" и что это состояние "оказало существенное влияние на его сознание и деятельность в период исследуемой ситуации". Вторая заключила, что К. "находился в состоянии эмоционального возбуждения, которое оказало существенное влияние на сознание и деятельность", но "не находился в состоянии аффекта, так как у него не наблюдалось резких, взрывного характера изменений психической деятельности, отмечались пролонгированность агрессивных действий, переключение внимания со сменой объекта нападения, а также относительно сохранная ориентация в ситуации с отсутствием аффективной суженности сознания". Противоречия в квалификации состояний, путаница в терминологии, используемой экспертами, которые не смогли устранить допросы экспертов, побудили суд назначить третью экспертизу (судебную психологическую, поскольку в решении психиатров-экспертов у суда сомнений не было). Недоумение суда выразилось в вопросе, где были перечислены все возможные состояния: "Находился ли К. в момент совершения инкриминируемых ему деяний в состоянии физиологического аффекта, либо кумулятивного аффекта, либо в эмоциональном возбуждении, оказывающем существенное влияние на сознание и поведение, достигшем или не достигшем глубины аффекта, либо в эмоциональном напряжении, оказывающем существенное влияние на сознание и поведение, достигшем или не достигшем глубины аффекта, либо в ином эмоциональном состоянии (стресс, растерянность и т.д.)?". При повторной психологической экспертизе анализ действий, поведения и психического состояния К. во время совершения всех инкриминируемых ему деяний показал следующее. В условиях длительной психотравмирующей ситуации, связанной с неверностью жены и частым употреблением ею алкоголя, у К. происходило накопление эмоциональной напряженности с периодическим ее отреагированием в виде физической агрессии (неоднократно во время ссор на почве ревности, будучи возбужден, нередко в сочетании с алкогольным опьянением, бил жену, причиняя ей телесные повреждения). В сложившейся ситуации свойственные К. подозрительность, ригидность мышления, склонность застревать на обидах, привязчивость и высокая субъективная значимость отношений с женой способствовали формированию внутриличностного конфликта. В предкриминальной ситуации К. выявлял признаки повышенного эмоционального напряжения в связи с попыткой жены скрыть от него свое местонахождение, что он расценил как обман и свидетельство очередной измены. Под воздействием возникшей субъективно значимой эмоционально заряженной цели найти жену при наличии идей ревности, стойкой субъективной концепции неверности жены К. совершал целенаправленные действия для обнаружения ее местонахождения. Криминальное поведение разворачивалось с сохранным планированием, контролем, сохранностью коммуникативной функции речи: пытаясь выяснить местонахождение жены, ударил дочь, заставил ее позвонить матери, включив при этом громкую связь; узнав адрес, взял с собой нож и на такси добрался до места. На месте К. помощью дочери, оказывая на нее давление, осуществлял поиск квартиры, в которой находилась его жена, неоднократно попадая не туда (заходил в разные дома, подъезды, ходил по этажам, обращался в квартиры, прислушивался к голосам); предупреждал дочь, чтобы не отходила от него; пытался разными способами выманить жену - то угрожал расправой над дочерью, то хитрил, демонстрируя миролюбивый настрой (предлагал "не прятаться друг от друга, помириться и попить пива"); соизмерял меру агрессивной реакции, когда наносил удары дочери. При появлении жены сразу нанес ей удар ножом в живот, преследовал ее убегающую. Агрессия К. носила расширенный характер (относилась не только к жене, но и другим людям, в том числе посторонним), при этом он последовательно переключался с одного объекта на другой. Так, направившись за женой, по пути зашел в квартиру, где нанес удары ножом незнакомому ему М. После этого продолжил преследовать свою жену и ее родственников (брата П. и невестку) и, догнав тех у остановленного ими автомобиля, нанес удары П. Присутствовала инициация новых действий, адекватных изменениям ситуации (сначала предпринял попытку догнать П., но сделав несколько шагов в его сторону, вернулся и нанес еще один удар ножом в спину лежавшей у машины жене), т.е. подэкспертный был способен осуществлять текущую коррекцию своих действий с учетом объективных условий. После этого он стал наносить удары находившейся в салоне автомобиля супруге П. Действия К. прекратил не в связи с изменением линии своего поведения и не в связи с изменением эмоционального состояния, а в результате действий водителя, выпав из тронувшейся машины. К. ссылается на полную амнезию: утверждает, что не помнит содеянного (всей ситуации с того момента, как жена по телефону просила дочь не говорить ему о своем местонахождении), в себя пришел только в дежурной части, когда сотрудник милиции потребовал бросить нож. Однако сразу после совершения преступления К. сообщил о нем матери по телефону и о том, что направляется в милицию. В милиции сообщил, что "зарезал людей в 9-м микрорайоне", в руке держал большой нож, бросил его на пол по команде дежурного. На первых этапах следствия и в процессе амбулаторной психолого-психиатрической экспертизы сообщал о случившемся более подробно, признаков полной амнезии на случившееся не выявлял. Слабость, на которую ссылается К., проявлялась у него отсроченно (в отделении милиции, в больнице, в камере) и не была выраженной. Криминальное действие не привело к разрядке у К. эмоционального напряжения, к потерпевшим осталось злобное отношение: сотруднику милиции выразил сожаление, что будет "сидеть за двоих, а не за четверых". При этом был "вполне адекватен и спокоен". В грубой форме выразил сожаление, что не убил подругу жены. Реакция на случившееся определялась не только эмоциональным состоянием, но системой отношений К. Находясь в комнате для задержанных, он оправдывал свои криминальные действия. Так, по показаниям свидетеля Г., говорил, что "жена ему изменяет и он вычислил квартиру, дверь открыл его брат, он не ожидал его там увидеть и зарезал за то, что он был "петухом" на зоне, после этого все побежали из квартиры, он поймал подругу жены и ударил ножом, затем побежал за женой и за любовником жены, догнал жену, которая садилась в машину, и нанес ей удар ножом". В беседе с экспертами К. свое состояние в посткриминальный период описывал как "вялое", был "как будто пьяный", "ноги не держали, были как ватные". В больнице в ожидании помощи лежал, после больницы в камере уснул. Предъявляемые подэкспертным явления психофизической астении в материалах дела не находят своего подтверждения, о них не упоминается, кроме того, по показаниям сотрудников милиции, в больнице в ожидании помощи К. вместе с ними находился на улице, курил, говорил о детях и ситуации. Эмоциональное состояние К. не сопровождалось выраженными нарушениями осознанно-волевой регуляции криминально-агрессивных действий: не было выражено частичное сужение сознания, отсутствовали значимые признаки нарушений произвольной регуляции деятельности; поведение было поэтапным, действия - последовательными, развернутыми во времени и пространстве, целенаправленными. Качественные различия между стадиями эмоционального процесса были сглажены, состояние не носило взрывного характера, отсутствовала характерная для аффекта динамика. Содержание переживаний и особенности течения эмоционального процесса в целом соответствовали психологическим закономерностям и поведенческому стереотипу привычного эмоционального реагирования К. в подобных ситуациях. Отмечалось ситуационное самовзвинчивание. Присущая К. повышенная реактивная агрессивность легко актуализируется в ответ на внешние воздействия, субъективно воспринимаемые как психотравмирующие, особенно в состоянии алкогольного опьянения, которое усиливает недостаточность тормозящих проявление агрессии личностных структур. В силу дефицитарности тормозящих тенденций криминальная агрессия реализуется импульсивно, без необходимого опосредования и контроля. Типологически криминальные действия К. характерны для агрессии, совершаемой под влиянием алкогольного опьянения у лица с органической психической патологией (по заключению психиатров, у него выявлены признаки органического расстройства личности в связи со смешанными заболеваниями) в условиях психотравмирующей ситуации. Однако данных об употреблении К. спиртных напитков не имеется, им самим алкогольное опьянение отрицается, освидетельствование не проводилось. Эмоциональное состояние К. сопровождалось расстройством отдельных компонентов регуляции поведения (понижением контроля действий, недостаточной их опосредованностью), однако при этом способность к осознанию своих поступков и управлению ими существенно не была нарушена, произвольность поведения оставалась относительно сохранной. Выраженных признаков психической и физической истощенности в постэмоциональный период не отмечалось. Вывод: К. в период совершения инкриминируемых ему противоправных действий в отношении жены, незнакомого ему М., брата жены П. и его супруги Л. в состоянии физиологического или кумулятивного аффекта не находился, находился в состоянии эмоционального возбуждения, не оказавшего существенного влияния на его сознание и поведение и не достигающего степени выраженности аффекта. Вывод сформулирован экспертами именно так, потому что так поставлен вопрос, а также для исключения всех возможных неясностей в свете формулировок выводов предыдущих экспертиз. На самом деле методологически правильным было бы дать ответ в таком виде: К. при совершении инкриминируемых ему деяний в состоянии аффекта не находился. Состояния, не оказывающие существенного влияния на психическую деятельность субъекта, т.е. не ограничивающие способность осознавать значение своих действий и руководить ими, юридического значения не имеют. Такие состояния под понятие аффекта (как сильного душевного волнения) не подпадают. Все прочие состояния, фигурирующие в вопросе суда (физиологический аффект, кумулятивный аффект, эмоциональное напряжение (или эмоциональное возбуждение), оказавшее существенное влияние на психическую деятельность) являются юридически значимыми и относятся к более общей категории аффекта (как экспертного понятия) <1>. -------------------------------- <1> Судебно-психологические экспертные критерии диагностики аффекта у обвиняемого: Пособие для врачей. Методические рекомендации / Под ред. академика РАМН Т.Б. Дмитриевой и д-ра мед. наук Е.В. Макушкина. М.: ГНЦ ССП им. В.П. Сербского, РФЦСЭ при Минюсте России, 2006. Судебно-психологическое экспертное понятие "аффект" включает эмоциональные состояния и реакции, которые возникают внезапно (это предопределяет характерную трехфазную динамику состояния); вызываются единичным (разовым) психотравмирующим воздействием со стороны потерпевшего или длительной психотравмирующей ситуацией, связанной с поведением потерпевшего; на пике своего развития резко ограничивают способность обвиняемого к осознанно-волевой регуляции криминальных действий. Понятие уголовно-релевантного аффекта включает не только эмоциональные реакции взрывного характера, возникающие в ответ на однократное психотравмирующее воздействие (именуемые "физиологическим аффектом"), но и ряд эмоциональных состояний, возникающих в результате накопления (кумуляции) эмоционального напряжения в условиях длительной психотравмирующей ситуации. Эти состояния могут не носить взрывного характера, но не уступают физиологическому аффекту по глубине сужения сознания и нарушений произвольной регуляции действий и обязательно возникают субъективно внезапно (внезапным является и умысел на преступление). Состояния выраженного эмоционального напряжения развиваются более плавно, чем аффект, но в высшей точке своего развития сопровождаются такими же выраженными нарушениями регуляции противоправных действий, как и при аффекте. Таким образом, первая комплексная экспертиза по существу установила, что К. находился в состоянии аффекта, а вторая дала противоречивый вывод - что состояние не являлось аффектом, но оказало существенное влияние на сознание К. Существенное влияние - это такое влияние, которое повлекло нарушение способности осознавать значение своих действий и руководить ими (ее ограничение или полную утрату), т.е. под существенным влиянием состояния в теории и методологии экспертизы понимается именно влияние, сопоставимое с влиянием аффекта. При первой экспертизе допущена диагностическая ошибка, при второй - методологическая. В обоих случаях эксперты допустили ошибку словесного выражения суждений, смешение понятий. 5.3. Ошибки при производстве экспертизы детско-родительских отношений Большое число ошибок встречается в заключениях по делам об определении места жительства детей и порядка участия в воспитании отдельно проживающего родителя. Большая доля заключений по таким делам приходится на негосударственных экспертов - сотрудников различных психолого-медико-социальных центров, образовательных учреждений. В числе наиболее часто допускаемых ошибок - процессуальные нарушения, нарушения научной методологии, превышение пределов компетенции, нарушение этических принципов. Такие ошибки не единичны, а довольно распространены <1>. -------------------------------- <1> См., напр.: Русаковская О.А., Сафуанов Ф.С., Харитонова Н.К. Актуальные вопросы участия специалистов в судебных спорах о воспитании детей раздельно проживающими родителями // Психология и право. 2011. N 1. Наиболее типичными ошибками по данной категории гражданских дел являются следующие: процессуальные нарушения (в том числе самостоятельный сбор данных: например, беседа с членами семьи при проведении экспертизы в отношении ребенка; нарушения при составлении заключения); неполнота исследования (обследуется только ребенок, когда стоит вопрос о взаимоотношениях с родителями, влиянии на ребенка дальнейшего общения с родителем, что предполагает обязательное обследование родителей родителя); односторонность исследования (с позиций только одного из родителей - как правило, обратившегося за консультацией), безальтернативность экспертной гипотезы; нарушение процедуры обследования детей дошкольного возраста (несоблюдение требований к продолжительности, условиям обследования, методам, с учетом возрастных особенностей); проведение исследования в присутствии одного из родителей и без учета этого при анализе результатов (игнорирование эффекта, который создает конфликт лояльности у ребенка, и других феноменов); неадекватный выбор методов исследования (перегруженность тестами на интеллект либо, напротив, недостаток исследования когнитивной сферы, необоснованное преобладание проективных методик, несоответствие метода возрасту, недостаточность методов); ошибки интерпретации данных тестирования (необоснованность, ненаучность, чрезмерная прямолинейность толкования проективных тестов, особенно рисунков: например, отдельные признаки определенных свойств принимаются и выдаются за сами свойства), недостаточность данных (например, категорические суждения об отношении к родителям выносятся на основании одного "рисунка семьи", в то время как достоверные выводы возможны только на совокупности рисунков в динамике); отсутствие психологического анализа материалов дела; отсутствие анализа медицинской документации (объективной истории развития ребенка и медицинского анамнеза с момента рождения); подмена исследования индивидуально-психологических особенностей родителей (в том числе родительского отношения, позиции, стиля воспитания и др.) их социальными характеристиками как членов общества, трудового коллектива, морально-нравственной оценкой их личности; выход психолога за пределы своей научной компетенции (использование психиатрической терминологии при описании состояния, указание на психическое расстройство); выполнение несвойственных эксперту функций, выход за пределы своей компетенции (например, решение вопроса о порядке общения с отдельно проживающим родителем, жесткие рекомендации, по каким дням недели и в какие часы, например, отец должен общаться с ребенком, в какое время ездить на отдых и т.п.); нарушение прав детей и родителей (рекомендации прекратить общение с кем-то из родителей). Экспертиза по семейным делам, связанным с защитой прав детей, находится в стадии своего интенсивного развития, выработки унифицированной методики, уточнения регламента исследования. Основные методологические положения таких исследований определены в сфере деятельности экспертов государственных судебно-экспертных учреждений <1>. В рамках такой экспертизы устанавливаются: психическое состояние и индивидуально-психологические особенности ребенка, уровень его психического развития, отношение ребенка к каждому из родителей (другим фактическим воспитателям, членам семьи), индивидуально-психологические особенности родителей, их психическое состояние (возможное психическое расстройство), особенности родительского отношения, родительская позиция, стиль воспитания (выявление патологизирующего стиля воспитания). При необходимости устанавливается способность ребенка (с 10-летнего возраста) принимать самостоятельное решение, например, жить с одним из родителей. Исследуется конфликтная ситуация в семье. Дается прогноз относительно особенностей психического развития ребенка в разных ситуациях (постоянного проживания с одним или другим родителем, др.). -------------------------------- <1> Методологические основы экспертного подхода к правовой защите детей (судебно-психиатрический и судебно-психологический аспекты): Методические рекомендации. М.: ГНЦ ССП им. В.П. Сербского, 2004. Наибольшей критической оценки заслуживают заключения специалистов, к которым обращаются сами родители (стороны по делу), нередко предварительно за психологической помощью, а впоследствии, в ходе судебного разбирательства - за заключением для суда. Случается, что специалисты становятся участниками судебного процесса, присутствуют на заседании, участвуют в допросе детей, после чего составляют свое заключение по вопросам, имеющим юридическую значимость. При этом их "двойная роль", связанная с совмещением терапевтической функции и экспертной, часто обусловливает их предвзятость. Примером такого участия специалиста является случай по делу семьи М. по вопросу определения порядка общения между тремя несовершеннолетними детьми и их отцом после расторжения брака родителей. Заключение "сделано на основании наблюдения несовершеннолетних в судебном заседании и беседе с ними". Сведений о том, когда, при каких обстоятельствах (в чьем присутствии) и на каком основании специалист беседовала с детьми, в заключении не имеется. На одной странице дано обобщенное изложение ответов детей Егора (10 лет) и Артема (11 лет) при их допросе в суде с допущением фраз, отсутствующих в протоколе судебного заседания, и собственных интерпретаций показаний детей. Во всем заключении прослеживается линия на дискредитацию свидетельств детей и претенциозность позиции. Так, специалист отмечает: "Настораживает то, что, по словам ребенка, отец всегда бьет их по голове просто так, без причины. Указание на такое немотивированное поведение отца может свидетельствовать о том, что либо отец является психически нездоровой личностью, либо ребенка научили говорить таким образом". Без обоснования специалист выбирает вторую версию и приходит к выводу, что "информация детей" (о побоях говорят оба ребенка) "не вызывает доверия", обосновывая свое суждение тем, что "оба ребенка по своей природе эмоционально не стабильны, не защищены", "складывается мнение, что у обоих детей наблюдается расщепление психики, они верят в неправду, которую говорят, поскольку это соответствует настрою и мнению матери". Такой вывод необъективен, научно не обоснован и некорректен, выходит за пределы компетенции психолога (о расщеплении психики). Во-первых, знать "правду" специалист вряд ли может, если является посторонним для истца и ответчика лицом. Во-вторых, специалист беспочвенно предполагает наличие у детей психического расстройства. Во всем заключении делается акцент именно на патологической природе особенностей поведения детей и их отношения к родителям, что позволяет усомниться в его объективности. Еще один вывод специалиста: "Со всей очевидностью, мнение допрошенных несовершеннолетних М. сформировано их матерью, поскольку оба ребенка, допрошенных в судебном заседании, отвечают на вопросы суда и специалистов односложно и одинаково, что нехарактерно для их возрастного различия восприятия окружающего мира". Это умозаключение сомнительно по двум причинам. Во-первых, схожесть ответов, а также их односложность и одинаковость может быть обусловлена односложностью и одинаковостью задаваемых вопросов. Во-вторых, допрошенные дети имеют разницу в возрасте один год и находятся в одном возрастном периоде, являются братьями. Различия в восприятии окружающего скорее будут связаны с их индивидуально-психологическими, а не возрастными особенностями. Кроме того, дети не отрицают возможности и своего желания общаться с отцом и даже жить вместе всей семьей. Соблюдая последовательность, специалисту следовало бы тогда сказать, что и эти желания и стремления навязаны детям матерью. Необоснован и вывод о том, что "просматривается наличие у матери патогенных родительских установок (учитывая, что дети не общаются с отцом в течение трех лет): дети служат в семье средством разрешения супружеского конфликта; вероятно, существует угроза "разлюбить" или покинуть семью как дисциплинарная мера; внушение детям, что они повинны в разводе родителей; полное вытеснение отца из воспитательной среды". Из допроса детей следует, что общение с отцом продолжается после развода и осуществляется до настоящего времени. Из тех же показаний детей видно, что мать не препятствует их общению с отцом, т.е. нет оснований говорить о том, что он вытеснен из воспитательной среды. Констатация "патогенных родительских установок" у матери ничем не обоснована, не следует из содержания допроса детей, на котором основано заключение специалиста, для выявления таких установок необходимо проведение психодиагностического исследования матери. В выводе указано: "Из допроса детей вытекает, что мама пользуется при формировании мнения детей элементами подкупа: "всегда дает карманные деньги", не контролируя их трат, имеет возможность устроить развлекательный отдых, что запрещается отцу. Мама дарит те подарки, которые детям нравятся. Папа не умеет отдыхать (дети еще не понимают и не знают, что отцу такая возможность не предоставляется)". Карманные деньги в разумных количествах вряд ли являются подкупом. Тот факт, что мать использует с детьми виды отдыха, интересные для них, и то, что ее подарки им нравятся, скорее свидетельствует о ее внимании к детям, значимости для нее их мнения, интересов, уважении, хорошем знании своих детей, их особенностей, потребностей, увлечений. Из показаний детей следует, что отец не лишен возможности организации их отдыха, но избирает времяпрепровождение, не интересное детям, а удобное для себя. Вывод относительно того, что "по своему возрасту допрошенные несовершеннолетние Артем и Егор еще не обладают достаточной зрелостью для принятия самостоятельного решения, в частности у Артема проявляется задержка созревания личности, выражающаяся в ограниченности речевых высказываний", сделан на основании наблюдения детей в непривычной для них ситуации допроса в суде в присутствии обоих родителей, в условиях открытой конкуренции между ними. В такой обстановке дети могут держаться скованно, зажато безотносительно того, были они заведомо подготовлены отвечать определенным образом или нет. Вывод о задержке психического развития Артема сделан только на основании "ограниченности речевых высказываний". При этом указанная ограниченность и "не характерная по возрасту" зажатость объясняются "тщательной подготовленностью" ребенка к заседанию, что весьма противоречиво. Тот аргумент, что дети "не могли обоснованно и разумно объяснить в судебном заседании невозможность общения с отцом в отсутствие матери", несостоятелен, поскольку дети как раз объяснили, что отец нередко проявляет нетерпимость, применяет к ним физическую и словесную агрессию, а в присутствии матери они чувствуют себя в безопасности (защищенными). Кроме того, как следует из показаний детей, у них есть опыт общения с отцом без матери и имеется возможность сравнения. Именно поэтому они предпочитают не общаться с отцом наедине, проводить время с обоими родителями. По мнению специалиста, образ отца у обоих детей "связан только с побоями по голове, что в жизни бывает редко". Однако образ отца у детей не столь ограничен: они рассказали, что отец не проявляет должного интереса, внимания и уважения к ним (забывает их дни рождения, не поздравляет вовремя, забывает их просьбы и свои обещания, не интересуется их делами в школе), эмоционально дистанцируется от них, не общается с ними полноценно, в то время как дети испытывают потребность в общении с отцом ("я хочу с папой говорить, он не хочет беседовать", "он (папа) пришел, поиграл на компьютере и ушел, когда наигрался", повел в спортзал, но внимания там не уделял, "папа не всегда выслушивает мое мнение" и т.д.) Общей характеристикой сделанных специалистом выводов является их категоричность, дающая повод для сомнения в их объективности, поскольку не только не проведен полный анализ всех обстоятельств и особенностей детей и их взаимоотношений с родителями, но и не осуществлено психологическое исследование (это обусловлено формой использования специальных знаний). По данному делу целесообразным было бы назначение и проведение судебной психологической либо комплексной психолого-психиатрической экспертизы в отношении обоих родителей и троих детей. Такая экспертиза включает диагностику привязанности ребенка к каждому из родителей с целью установления не декларируемого, а истинного отношения ребенка, прогноз особенностей психического развития ребенка с учетом индивидуально-психологических особенностей родителей, стиля воспитания, родительского отношения. Экспертиза позволяет выявить действительное отношение детей к родителям, когда дети не способны действовать в своих интересах в силу возраста или уровня развития; выявить родительское отношение, родительские установки, психологические мотивы конфликта, за разрешением которого стороны обратились в суд, а также установить прочие факты, имеющие психологическую природу и значимые для принятия решения по делу. Еще один случай из практики. Комплексная психолого-психиатрическая экспертиза в отношении Маргариты Б., 2003 г.р. (на момент обследования ребенку пять лет) по гражданскому делу по иску матери об определении места жительства ребенка (после расторжения брака девочка живет и воспитывается в новой семье отца, общению с матерью отец препятствует). Экспертиза проведена сотрудниками Института усовершенствования врачей-экспертов. Допущены распространенные формальные нарушения: не указаны дата поступления материалов дела и определения суда, время производства экспертизы (дата обследования ребенка экспертами разной специальности), дата заседания комиссии экспертов. Экспертиза проведена тремя экспертами - психиатром и двумя медицинскими психологами. Нарушено требование ст. 11 ФЗ ГСЭД о том, кто имеет право на производство психиатрической экспертизы. Не указано, кем экспертам разъяснены права и кем эксперты предупреждены об ответственности, нет даты подписки экспертов. Эксперту необходимо было установить уровень психического развития ребенка, особенности его психической деятельности (чего требуют все поставленные вопросы), но задание было экспертом сужено до определения развития интеллекта. Отмечена недостаточность навыков рисования, но оценка этому не дана. Не установлены причины несоответствия словесного описания графическому изображению, не отражено, в чем эти несоответствия проявляются. Результаты исследования не иллюстрированы примерами ответов ребенка, что затрудняет оценку и особенностей психической деятельности, и работы эксперта. Утверждается, что эмоциональная сфера стабильна, имеются устойчивые привязанности |