Материалы по УПЗГ. Типология

• Название: Типология
• Анкор: Материалы по УПЗГ.doc
• Дата: 21.01.2018
• Размер: 0.5 Mb.
• Имя файла: Материалы по УПЗГ.doc
• Тип: Документы; #14682
• страница: 3 из 11

Подзаконные акты как источник уголовного права: сравнительно-правовой анализ.

Франция: Подзаконные акты также являются источниками уголовного права. К ним относятся декреты-законы, принимаемые правительством, распоряжения министров, акты местных органов управления. Например, декрет “О пресечении вражеской пропаганды” 1939г., ордонанс “Об ответственности несовершеннолетних” 1945 г. и др.

Англия:  Помимо статутов источниками уголовного права Англии являются подзаконные акты, издаваемые различными правительственными органами в порядке поручения, данного парламентом (делегированное законодательство). Преимущество такого законодательства состоит, по мнению английских юристов, в том, что оно дает возможность быстро принимать и изменять постановления без их утверждения парламентом. Причем имеет место фактическое и юридическое приравнивание правительственных актов к парламентским.

Разница между законом и правительственным актом, считают английские юристы, для юриспруденции несущественна, поскольку и тот и другой устанавливают общее одинаково обязательное правило. Считается также, что в случае противоречия между актом исполнительной власти, изданным на основе делегированных полномочий, и статьей закона при толковании необходимо действовать таким образом, как будто речь идет о противоречии между двумя статьями закона. Одной из форм делегированного законодательства является «приказ в Совете», которым нередко вводятся в действие законы. Делегированные акты публикуются Издательством Ее Величества в сборнике Statutory Instruments. Широкими полномочиями наделен Министр внутренних дел: по сути он регулирует все вопросы, связанные с отбыванием наказания. Подзаконные акты

Следуя Закону о чрезвычайном положении 1920 года можно сказать, что в условиях чрезвычайного положения акты правительства приравниваются к актам парламента. На основании ст.48 закона об уголовном правосудии 1982 года Государственный секретарь может устанавливать размеры штрафа в зависимости от инфляции и других факторов.

10. 
    Судебная практика как источник уголовного права: сравнительно-правовой анализ.
    

При помощи сравнительно-правового метода исследуется вопрос о том, является ли судебный прецедент первичным или вторичным (производным) источником уголовного права в различных правовых семьях.Обоснован вывод о том, что в континентальной правовой семье судебная практика, ранее вообще не считавшаяся источником уголовного права, постепенно стала рассматриваться в качестве производного, вторичного по отношению к уголовному законодательству источника права. Причина этого заключается в том, что уголовное законодательство в результате усложнения общественных отношений не смогло эффективно справиться с той детализацией правового регулирования, которая требуется в вопросах регламентации преступности и наказуемости деяний. Вопрос о том, является ли судебная практика источником уголовного права, в настоящее время уже не относится к числу спорных. Юридическая компаративистика, рассматривая судебную практику, не ограничиваясь рамками конкретно-исторического периода и какой-либо одной правовой системы, дает возможность положительно ответить на этот вопрос.Однако следующая проблема заключается в понимании места и роли прецедента в системе источников уголовного права. Иными словами, в настоящее время спор должен вестись о том, является ли судебная практика первичным (т.е. действующим наряду с законом) источником уголовного права или вторичным (производным) источником, в котором лишь уточняется и толкуется действующее законодательство.По мнению А.В. Наумова, судебный прецедент является вторичным и производным источником права по отношению к уголовному закону, подчинен ему, конкретизирует букву закона, наполняя ее реальным содержанием, и в конечном счете является необходимым условием реализации воли самого же законодателя/

Известный знаток прецедентного права Р. Кросс полагает, что в странах романо-германской правовой семьи прецедент не является источником права. В частности, Р. Кросс пишет: "С точки зрения строгой теории права во Франции вообще отсутствует прецедентное право. Считается, что гражданский и уголовный кодексы теоретически охватывают любую правовую ситуацию, с которой сталкиваются обычные суды. Поэтому можно утверждать, что во Франции прецедентное право, строго говоря, не является источником правовых норм потому, что судья не обязан учитывать его при вынесении решения"

В Англии, как пишет Р. Кросс, законодательство и прецеденты являются первичными источниками права, действительность каждого из них не выводится из другого или других юридических источников, хотя, конечно, прецедент подчинен законодательству в том отношении, что закон всегда может его аннулировать <5>. Анализируя это внутренне противоречивое высказывание английского юриста, необходимо отметить определенное сходство позиций по вопросу самостоятельности прецедента как источника права. Вполне очевидно, что в Англии, Франции, России, да и в других государствах прецедент не может возникнуть на пустом месте, в той сфере, которая не регламентирована уголовным законодательством. В любом случае он производен от закона. Не будет ошибкой утверждение, что в настоящее время закон всегда имеет верховенство над прецедентным правом. В свою очередь, судебный прецедент есть такое толкование неясного термина, установленного в законе, или разрешение сложной юридической ситуации, однозначно не решаемой посредством закона, которое имеет обязательную силу. Таким образом, прецедент представляет собой такое судебное решение, в котором формулируется какое-либо правило, восполняющее пробел действующего законодательства (прецедент-правило), или содержится дефиниция уголовно-правового понятия (прецедент-дефиниция) либо толкование юридически значимого термина, не определенного в тексте применяемого закона (прецедент-толкования).  Правотворческая роль судов в США сводится преимущественно к принятию таких прецедентов, которые толкуют законодательные термины и устанавливают правила применения отдельных норм.  В странах романо-германской правовой семьи судебный прецедент не имеет столь широкого распространения, как в Англии и США. Отсутствуют и такие понятия, как "руководящий" и "уточняющий" прецедент. Во многом это объясняется спецификой юридической техники, а именно наличием дефиниций в тексте уголовного кодекса, а также особенностями правовой традиции. В то же время прецеденты по некоторым вопросам все же принимаются. В частности, во Франции крайняя необходимость была впервые признана обстоятельством, исключающим преступность деяния решением Кассационного суда в 1958 г.

11. Доктрина как источник уголовного права: сравнительно-правовой анализ.

Роль ее специфична. Если судья не находят прецедента, нормы статутного права, он может обратиться к трудам ученых юристов в области уголовного права К числу своеобразных источников уголовного права можно отнестидоктринальные труды по уголовному праву, своды и кодификационные издания полуофициального характера и т. п. Роль такого рода источников в указанных странах неравнозначна. Там, где уголовные законы максимально кодифицированы, где право-творчество находится преимущественно в руках законодательного органа (Франция и ФРГ), роль подобных источников не так заметна, как в тех странах, где первостепенное значение придается решениям судов по конкретным уголовным делам (Англия и США). В последнем случае при решении вопросов уголовного права чаще можно встретить ссылки на научные авторитеты и доктринальные труды. Сравнительное изучение уголовного права не должно сводиться только к анализу законодательства и прецедентов. Сопоставлению необходимо также подвергать и уголовноправовые доктрины, которые составляют не только основу уголовно-правовой науки, но зачастую являются руководством для законодателя и надежным ориентиром для правоприменителя. Кроме того, с познавательной точки зрения доктрина интересна еще и тем, что в ней находит свое отражение, а иногда и закрепление, государственно-правовая идеология, характерная для того или иного исторического периода. Поэтому изучение доктрины дает ключ к пониманию сущности уголовного права практически любого государства. Компаративист, рассматривающий доктринальные источники уголовного права, может выявить не только зарождение и развитие какой-либо юридической конструкции или идеологического принципа, но и их непосредственное использование в законодательстве (в частности, многие положения трактата Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях» были положены в основу уголовного законодательства государств Западной Европы).Исследователь имеет возможность также проследить содержательное изменение доктринальных положений и обусловленное ими реформирование законодательства (к примеру, в результате отказа от доктрин канонического уголовного права достоянием истории стали религиозные преступления и жестокие наказания). Осуществлять сравнение доктрин можно как на макро-, так и на микроуровне. В данном случае речь должна идти о доктрине в широком и в узком смысле. Под доктриной в широком смысле слова понимается совокупность уголовно-правовых учений, определяющих основные теоретические подходы к решению вопросов преступности и наказуемости деяний (например, учение классической школы уголовного права). Доктрина в узком смысле слова представляет собой учение, содержащее основные теоретические положения, касающиеся отдельных институтов и норм уголовного права (к примеру, учение об объективной стороне преступления)В настоящее время общепризнано, что основными доктринами (в широком смысле слова) уголовно-право-вой науки являются: просветительно-гуманистическая теория, классическая школа уголовного права и антрополого-социологическая теория, а также современные концепции (к примеру, неоклассицизм). Положения просветительно-гуманистического направления, представителями которого были Ш. Монтескье, Ч. Беккариа, сводились к следующему: необходимо минимизировать применение смертной казни, особенно в таких жестоких формах, как колесование и сожжение на костре; преступность и наказуемость деяний должны быть установлены законом; религиозные преступления не должны быть наказуемы или по крайней мере наказуемы жестоко; цель наказания заключается не в возмездии за преступление, а в общей и частной превенции.Подчеркнем, что гуманизм отдельных постулатов этой теории с точки зрения современной юридической науки является весьма условным. Однако историко-правовой анализ убедительно доказывает прогрессивность данного направления по сравнению с доктриной канонического уголовного права. Под влиянием идей просветительно-гуманистической концепции в странах Западной Европы были декриминализированы многие преступления, ограничено применение квалифицированной смертной казни.Классическая школа уголовного права (представите-ли — А. Фейербах, И. Бентам) базируется на следующих принципах: нет преступления — нет наказания, не указанного в законе (nullum crimen, nullа poena sine lege); свобода воли человека предопределяет его ответственность за свои действия; ужесточение уголовного законодательства способствует удержанию людей от преступлений; кара (возмездие) за совершенное преступление является главной целью наказания. Классическая школа уголовного права нередко рассматривается как учение об уголовно-правовом деянии. Основное внимание уделяется формально-юридическим конструкциям, точному описанию в законе всех признаков преступления, в то время как личность преступника практически не учитывается. Представители этой доктрины считают, что наказывается преступное деяние, а не человек (деятель), его совершивший. На основе положений этой школы в различных стра-

нах был разработан целый ряд уголовных законов,в том числе и наполеоновский Уголовный кодекс (1810 г.), который применялся во Франции вплоть до 1994 г. По мнению Н. Е. Крыловой, значение УК 1810 г. состоит в том, что он в наиболее рельефной форме воплотил в себе идеи классической школы в уголовном праве. Будучи одним из самых первых буржуазных кодексов, он оказал большое влияние на все последующее развитие буржуазного уголовного права, в особенности европейского и латиноамериканского. Значение УК также в том, что в период наполеоновских войн он нашел прямое или косвенное применение в странах, завоеванных Францией. Поскольку Франция была одной из крупнейших капиталистических держав, то ее УК был введен в многочисленных колониях в Азии, Африке и Латинской Америке. Представители антрополого-социологической школы (Ч. Ломброзо, Э. Ферри) преимущественное внима-ние уделяли социально-психологическим аспектам преступности. Учения данной школы послужили импульсом к развитию уголовного права деятеля. Основные постулаты антрополого-социологической школы: целью наказания является не кара, а защита общества от преступников; определяя наказание, необходимо учитывать, прежде всего, личность преступника; лица, находящиеся в «опасном состоянии» (т.е. потенциально готовые к совершению преступления), должны изолироваться от общества; лица, впервые совершившие преступление «случайно» («случайные преступники»), должны наказываться более мягко с целью их исправления и перевоспитания (ресоциализации).

12. 
    Понятие преступления и классификация преступлений в странах общего права.
    

Понятие преступного деяния. В истории английского об­щего права первые попытки отграничить уголовно-правовую «неправду» от гражданско-правовой встречаются начиная с самого по себе периода зарождения общего права, когда часть противоправных деяний (wrongs) получила наименова­ние «тяжб короны» (Plea of the Crown или, используя латин­ское выражение, Placita Corona). Тем не менее на протяжении столетий различие между уголовными преступлениями и гра­жданскими деликтами оставалось в общем праве исключи­тельно неопределенным, будучи увязано с внешним аспек­том, аспектом процессуальным. Как следствие, вчиняемый иск мог часто оборачиваться как гражданским, так и уголов­ным (например, в случаях нападений, письменной клеветы и обманных действий).

Первые попытки теоретической рационализации понятия «преступление» начинаются в XVIII в., и пионером в этой об­ласти стал Уильям Блэкстоун. В его понимании между уголов­ными преступлениями и гражданскими деликтами может быть проведена сущностная грань, заключающаяся, с одной сторо­ны, в том, что преступление нарушает нормы «публичного права», и, с другой, в том, что преступление посягает на «пуб­личные права и обязанности».

Следующая значимая попытка дать определение преступле­нию предпринимается Джеймсом Ф. Стифеном в середине XIX в. Предлагаемая им дефиниция может считаться класси­ческой для уголовного права в целом: «Преступлениями назы­ваются собственно действия, запрещаемые законом под стра­хом наказания»1.

В понимании Кортни С. Кенни преступления от иных пра­вонарушений отграничить хотя и сложно, но все же возмож­но, и линия разграничения проходит, по его мнению, не внут­ри (в природе), а снаружи (в процессе) деяний. Иными слова­ми, он определяет преступление как «действие, в результате которого возникает процесс, называемый уголовным»2. По­скольку такое определение, в свою очередь, требует определе­ния того, что понимать под «уголовным процессом», то Корт­ни С. Кенни дает и его, отграничивая уголовный процесс от процесса гражданского по различию степеней контроля вер­ховной власти на этапе окончания процесса. Это означает, что «верховная власть может в любое время вмешаться в рассмот­рение уголовного дела с тем, чтобы прекратить его дальней­шее ведение, и даже может помиловать преступника, устранив таким образом всякую возможность применения к нему нака­зания», тогда как в гражданском процессе «потерпевшая сто­рона обычно имеет абсолютное право закончить дело миром и отказаться от требования о применении судебной санкции, причем как до, так и после возбуждения ею дела перед су­дом»3. Подходу Кортни С. Кенни последовали в дальнейшем крупнейшие английские криминалисты прошлого века Глэнвилл JI. Уильяме и Джон К. Смит.

В отсутствие законодательной дефиниции преступления в английской доктрине считаются классическими определения, данные Джеймсом Ф. Стифеном и Кортни С. Кенни.

Классификация (категоризация) преступлений. Классифика­ция преступлений на измену, фелонии и мисдиминоры возникла в древности и была отменена в Англии законом в 1967 г. В настоящий момент она сохраняет только исторический ин­терес.

Более значимо в английском уголовном праве деление пре­ступлений на преступления по общему праву и статутные пре­ступления. В основе данной классификации преступлений ле­жит то, содержится ли дефиниция преступления в уголовном законе (статуте). Соответственно, выделяются преступления по общему праву (те, полная дефиниция которых не содержится в уголовном законе (статуте) и формулируется судебной прак­тикой) и статутные преступления (полная дефиниция которых содержится в уголовном законе (статуте)). При этом наказание за совершение преступления по общему праву может как пре­дусматриваться уголовным законом, так и нет. В Англии до сегодняшнего дня многие преступления являются преступле­ниями по общему праву (в том числе тяжкое убийство, про­стое убийство, нападение и сговор с намерением обмануть).

С точки зрения уголовно-правового значения этой класси­фикации особенную важность в современных условиях приоб­ретают вопросы о четкости определения составных элементов таких преступлений, о возможности ретроактивного судебного изменения содержания указанных элементов, о действии принципа nullum crimen, nulla poena sine lege в приложении к таким преступлениям, а также конституционно-правовой во­прос об узурпации судами законодательной функции.

Так, в 1982 г. Европейский Суд по правам человека разре­шил дело, суть доводов заявителей в котором сводилась, среди прочего, к тому, что преступление, за совершение которого они были осуждены (богохульная клевета), является преступ­лением по общему праву, элементы (признаки) которого не являются в достаточной степени определенными, что наруша­ет ст. 7 Европейской Конвенции о защите прав человека и ос­новных свобод 1950 г. Суд не согласился с доводами заявите­лей, хотя и допустил, что нормы общего права в части, ка­сающейся уголовного права, могут не соответствовать положениям ст. 7 Европейской Конвенции о защите прав че­ловека и основных свобод 1950 г.1

Для английского уголовного права характерна также про­цессуальная классификация преступлений на преступления, пре­следуемые по обвинительному акту и разбираемые в Суде Ко­роны; на суммарные правонарушения, разбираемые в магист­ратских судах; и на преступления, «преследуемые в обоих порядках» и разбираемые или в Суде Короны, или в магист­ратских судах (если обвиняемый признает себя виновным, то магистратский суд либо непосредственно выносит приговор при условии, что срок наказания не превышает 12 месяцев лишения свободы, поскольку, по общему правилу, приговоры к более длительным срокам лишения свободы магистратские суды выносить не вправе (ст. 156 Закона об уголовном право­судии 2003 г. (Criminal Justice Act, 2003, с. 44)), либо направ­ляет дело для вынесения приговора в Суд Короны; если обви­няемый не признает себя виновным, то магистратский суд проводит слушания для решения вопроса о направлении дела в Суд Короны для разбирательства по существу, что на прак­тике имеет место крайне редко).

Учение о структуре преступления по английскому уголовно­му праву: общая характеристика. Современное учение о структуре преступления является плодом теоретической мысли сравнительно позднего этапа развития общего права и восходит в своих истоках ко второй половине XIX — нача­лу XX в., когда доктрина вместо анализа уголовного права ad hoc, от-преступления-к-преступлению, стала делать первые реальные шаги в направлении обобщения и теоретического абстрагирования.

В основу структуры преступления английские юристы кла­дут средневековую максиму actus поп facit гейт nisi mens sit rea — действие не делает виновным, если не виновна мысль. Следуя приведенной максиме, можно сказать, что английская доктрина уголовного права в ее классическом варианте рас­сматривает преступление в целом как единство двух элемен­тов: actus reus (запрещенного поведения в самом широком, об­щем смысле последнего слова) и mens rea (сопутствующего та­ковому поведению психического настроя).
Actus reus. Термин, обозначающий внешний (физический, объективный) компонент преступления, используется, не­смотря на свою латинскую форму выражения, в доктрине уголовного права сравнительно с недавнего времени: впервые его упомянул в «Основах уголовного права» Кортни С. Кен­ни в 1902 г. именно в связи с внешним, объективным эле­ментом преступления как противопоставляемым субъективно­му элементу, mens rea.

Большинство определений actus reus, предлагаемых в док­трине уголовного права, так или иначе акцентируются на внешней, физической, постижимой чувствами природе вклю­чаемых в содержание этого элемента преступления явлений. И поскольку любое преступление с его внешней стороны предполагает в качестве своего «отправного пункта» деяние, именно с последнего следует начать анализ actus reus.

В понимании деяния доктрина уголовного права следует уз­кой трактовке. Узкая трактовка деяния склонна ограничивать его понятие пределами физических движений человека, взятых вне окружающей его обстановки. Прослеживаются истоки уз­кой трактовки деяния ко взглядам известного английского философа и юриста Джона Остина (1790—1859 гг.).

Для признания деяния при соблюдении прочих условий преступным оно должно носить волимый (voluntary) характер, и этот признак является, по сути, единственным юридически значимым и обязательным. Соответственно отсутствие волимости в совершенном деянии влечет оправдание обвиняемого, и в этом смысле неволимостъ является основанием защиты. И законодательство, и судебная практика часто действуют в определении неволимости ad hoc, относя к ней конвульсии, мускульные спазмы, действия, следующие за пробуждением, физически вынужденные действия и т. п.

При этом ссылка на неволимость поведения имеет три признанных судебной практикой исключения. Во-первых, это ситуации так называемого «невменяемого автоматизма», когда поведение являлось неволимым вследствие заболевания, по­зволяющего охарактеризовать действия лица как совершенные в состоянии невменяемости: в таком случае для обвиняемого единственно доступно основание защиты вследствие невме­няемости, но не основание защиты вследствие неволимости совершенных действий. Во-вторых, ссылка на неволимость действий не допускается судами в случаях, когда она вызвана опьянением; действия лица расцениваются по правилам, уста­новленным для оценки юридического значения опьянения. Основание к этому изъятию усматривается в социальной опас­ности, которую представляют лица, находящиеся в состоянии опьянения. В-третьих, неволимость поведения не является в целом основанием защиты в тех случаях, когда она стала следствием «предшествующей вины» лица, типичным приме­ром чего служит пренебрежение своим болезненным состоя­нием. В английской практике впервые отчетливо это правило было сформулировано в 1973 г., когда в одном из решений было отмечено, что поведение обвиняемого не будет извинять то, что «могло быть разумно предвидимо как результат либо совершения, либо несовершения чего-нибудь, как, например, употребление алкоголя вопреки совету врача и после принятия определенных назначенных наркотиков или пренебрежение едой после употребления инсулина»1.

Волимые активные действия лица являются типичным примером деяния как составного компонента actus reus. Одна­ко наряду с ними «деяние» для целей уголовного права может образовываться и рядом иных особых поведенческих явлений, среди которых следует назвать «преступную обстановку / ста­тус» и «преступное владение».

«Преступная обстановка / статус» предполагает, что лицо наказывается за его нахождение в определенной обстановке, за его особый социальный статус, и наказывается при этом независимо от каких-либо его действий по «приведению» себя в ту или иную обстановку или в тот или иной статус. Типич­ным примером ответственности за особый статус лица являет­ся английское дело Ларсонье 1933 г. Прибывшая из Англии в Ирландию, Ларсонье, подданная Франции, была депортиро­вана обратно в Англию, где у нее к тому времени истек срок действия разрешения на проживание; как следствие, незамед­лительно после депортации она была осуждена английским судом за нахождение в стране без разрешения. Уголовно-апелляционный суд, соглашаясь с обвинительным приговором, от­метил, не касаясь вопроса о действиях обвиняемой как, по мнению суда, совершенно не имеющих значения, что осужде­ние в данной ситуации может быть основано исключительно на статусе лица как лица, которому запрещено пребывать в стране2. Решение по данному делу критикуется за игнориро­вание им отсутствия волимых действий со стороны обвиняе­мой по приведению себя в нелегальный статус.

Преступное владение» предполагает ответственность за нахождение у лица определенных предметов, хотя бы с его стороны к их завладению не предпринималось никаких дейст­вий. Тем не менее в большинстве случаев вопрос об ответст­венности за «преступное владение» решается не столько на основе actus reus, сколько на основе mens rea, так что лишь осознанное и, как следствие, волимое (в плане actus reus) вла­дение считается оправдывающим уголовную ответственность.

 

В завершение анализа деяния как составного компонента actus reus следует обратиться к, бесспорно, одной из цен­тральных проблем уголовного права — проблеме уголовной ответственности за бездействие. Анализ ответственности за бездействие можно свести к разрешению проблемы в рамках двух возможных ситуаций: ответственность наступает либо за несовершение действия per se (иными словами, в ситуации, когда нарушение некоей обязанности действовать объявляет­ся само по себе преступным), либо за преступный результат, причиненный посредством бездействия (иными словами, в ситуации, когда лицо совершает преступление, бездействуя, т. е. нарушая тем самым обязанность предотвратить причине­ние ущерба, причинение которого запрещается и наказуется той или иной уголовно-правовой нормой).

Несовершение действия являет собой, пожалуй, наиболее явный и понятный пример уголовной ответственности за без­действие. Предполагается, что лицо здесь наказывается за не­выполнение (нарушение) возложенной на него законом обя­занности.

Одним из центральных и широко дискутируемых в доктри­не уголовного права вопросов в рассматриваемой ситуации яв­ляется имеющая библейские истоки (Евангелие от Луки, глава 10, 29—37) так называемая проблема «доброго самарянина», свя­занная с установлением уголовной ответственности за неоказа­ние помощи находящемуся в опасности другому лицу при наличии возможности без опасности для себя оказать эту по­мощь, однако в отсутствие имеющей строго легальное проис­хождение (т. е. возникающей из закона, договора и т. п. об­стоятельств, а также из предшествующего аморального или безрассудного поведения виновного) обязанности оказать та­кую помощь. Английское уголовное право отрицательно раз­решает проблему «доброго самарянина». В одном из решений Палаты Лордов говорится, что «поведение метафоричных свя­щенника и левита на дороге в Иерихон может в самом деле рассматриваться как скверное, однако английское право нико­гда не заходило так далеко, чтобы рассматривать его как пре­ступное»1.

Ответственность за преступный результат, причиненный по­средством бездействия, представляет более серьезную проблему по сравнению с несовершением действия, поскольку связана и с вопросом причинности, и с вопросом о наличии у лица обязанности предотвратить причинение ущерба, причинение которого запрещается и наказуется той или иной уголов­но-правовой нормой, т. е. в конечном итоге с кругом тех преступлений, которые могут быть совершены путем бездействия. К числу таких преступлений в доктрине уголовного права причисляются, как правило, посягательства на жизнь и здоро­вье и причинение вреда имуществу, связанные с нарушением правовой обязанности по отношению к потерпевшему.

Придерживаясь широко распространенного и по сути до­минирующего сегодня понимания actus reus как единства дея­ния (поведения), сопутствующих обстоятельств и результата деяния, становится очевидно, что в ряде случаев, связанных с преступлениями, определяемыми не просто единственно как волимое действие (бездействие), но и как причиненный таким действием (бездействием) и запрещаемый правом результат, уголовно-правовое значение приобретает философский по природе своей вопрос причинности.

Общий принцип, используемый в доктрине и судебной практике в установлении причинности, может быть сведен к словам «если бы не» (but for; sine qua поп): «...Причинность доказана, если результат не воспоследовал бы, если бы не по­ведение обвиняемого»1; или «определенное следствие причиня­ется определенным событием, о котором можно утверждать, что если бы оно не произошло, то и не наступило бы следст­вие».