Главная страница

учебник по фольклору 2. Учебник для высших учебных заведений Рекомендовано Министерством общего и профессионального


Скачать 2.7 Mb.
НазваниеУчебник для высших учебных заведений Рекомендовано Министерством общего и профессионального
Анкоручебник по фольклору 2.doc
Дата17.03.2018
Размер2.7 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаучебник по фольклору 2.doc
ТипУчебник
#16786
страница5 из 54
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   54

2. Русская фольклористика XIX-НАЧАЛА XX В. (ДО 1917 Г.)




В 50—60-х гг. XIX в. в русской фольклористике почти одно­временно возникли разные научные направления, или школы. К этому времени уже были выработаны основные принципы собирания фольклора и публикации фольклорных сборников.

2.1. Собирание и научные публикации

русского фольклора.



Научные издания русского фольклора начали появляться с 30—40-х гг. XIX в. Прежде всего это сборники профессора Мос­ковского университета И. М. Снегирева "Русские простонарод­ные праздники и суеверные обряды" в четырех частях (1837— 1839), "Русские народные пословицы и притчи" (1848). См. его же: "Новый сборник русских пословиц и притчей" (1857). Цен­ные материалы содержат сборники ученого-самоучки И. П. Са­харова "Сказания русского народа о семейной жизни своих пред­ков" (в двух томах, 1836 и 1839 гг.), "Русские народные сказки" (1841). Однако тогда, да и в последующие годы, в изданиях по­добного рода еще считалось допустимым "подправлять" стиль народных произведений, составлять из разных вариантов свод­ные тексты и проч.

Постепенно в работу по собиранию фольклора включились широкие общественные круги. Организованный характер этому процессу придал официальный государственный центр: создан­ное в 1845 г. в Петербурге Императорское Русское географичес­кое общество (РГО). В нем было отделение этнографии, актив­но занимавшееся сбором фольклора во всех губерниях России. Из филиалов РГО, от большого числа безымянных корреспон­дентов (сельских и городских учителей, врачей, студентов, духо­венства и даже крестьян), поступали многочисленные записи устных произведений, составившие обширный архив РГО.

Впоследствии многое из этого архива было опубликовано в "Записках РГО по отделению этнографии". А в Москве в 60— 70-х гг. ценные издания фольклора выпустило в свет "Общество любителей российской словесности". Фольклорные материалы публиковались в центральных журналах "Этнографическое обо­зрение", "Живая старина" и др., в местных периодических из­даниях ("Губернские ведомости", "Епархиальные ведомости" и

проч.).

В 30—40-х гг. П. В. Киреевский и его друг поэт Н. М. Языков широко развернули и возглавили собирание русских народных

эпических и лирических песен (былин, исторических песен, пе­сен обрядовых и внеобрядовых, духовных стихов). Работа дала блестящие результаты: благодаря усилиям многих собирателей появилось грандиозное собрание произведений разных песен­ных жанров.

Киреевский готовил материалы к печати, однако безвременная смерть не позволила ему полностью осуществить задуман­ное. При его жизни вышел единственный сборник: духовные стихи. "Песни, собранные П.В. Киреевским" впервые были опубликованы только в 60—70-х гг. XIX в. (былины и исторические песни, так называемая "старая серия") и в XX в. (песни обрядовые и внеобрядовые, "новая серия"). В последние десятилетия в серии "Памятники русского фольклора" вышли и другие тома, составленные из этого собрания. Полностью оно не опублико­вано.
В те же 30—40-е гг. протекала собирательская деятельность В.И. Даля. Он записывал произведения разных жанров русско­го фольклора, однако, как исследователь "живого великорусского языка" (так он назвал свой знаменитый толковый словарь). Даль сосредоточился на подготовке сборника малых жанров, наиболее близких разговорной речи: пословиц, поговорок, пустоговорок, присловий и проч.

Из-за цензурных препон сборник Даля "Пословицы русского народа" вышел в свет с большим опозданием — в начале 60-х гг. (М.,1861—1862. Чтения в Имп. Обществе истории и древностей российских при Московском университете). Все тексты (а их свыше 30000) впервые были сгруппированы по тематическому принципу, что позволило объективно представить отношение народа к разнообразным явлениям жизни, превратило сборник пословиц в подлинную книгу народной мудрости.

Другим непревзойденным изданием стал сборник А. Н. Афанасьева "Народные русские сказки", в который большой собирательский вклад также внес В. И. Даль: Афанасьев получил около тысячи записанных им сказок.

Сборник Афанасьева выходил в 8 выпусках с 1855 по 1863 г. Сказок, записанных самим Афанасьевым, немногим более де-

сятка, в основном он использовал архив РГО, личные архивы В. И. Даля, П. И. Якушкина и других собирателей, а также ма­териалы из старинных рукописных и некоторых печатных сбор­ников. В поле зрения Афанасьева оказался огромный корпус письменно зафиксированных к тому времени вариантов русских сказок. В первом издании составителем был произведен только отбор лучшего материала. Сказки публиковались без системы, по мере поступления текстов. Примерно 600 текстов сборника охватили огромное географическое пространство: места прожи­вания русских, а также частично украинцев и белорусов.

Выход в свет сборника Афанасьева вызвал широкий обще­ственный отклик. С рецензиями на него выступили крупные ученые А. Н. Пыпин, Ф. И. Буслаев, А. А. Котляревский, И.И. Срезневский, О. Ф. Миллер; в журнале "Современник" в целом положительную оценку дал Н. А. Добролюбов.

После смерти Афанасьева в 1873 г. вышло подготовленное им самим второе издание сборника, в четырех томах: три тома — тексты сказок, четвертый — научные комментарии. В этом из­дании была сделана систематизация опубликованных ранее тек­стов: в сущности, дана классификация сказок по сюжетам и по жанровому признаку.
Афанасьев выделил сказки о животных, волшебные, новеллистические анекдотические. Он намеревался поместить в сборнике еще две жанровые категории: легенды и так называемые "заветные сказки" — произ­ведения антиклерикальной и антибарской направленности, нередко содер­жащие сатиру и грубый юмор эротического характера. По мысли соста­вителя, сборник должен был явиться подлинной энциклопедией народно­го сказочного репертуара. Но Афанасьев вынужден был отступить перед светской и духовной цензурой, которая потребовала "охранить религию и нравственность от печатного кощунства и поругания", Афанасьеву все же удалось издать в Лондоне сборник "Народные русские легенды" (1859) и анонимно в Женеве в 1872 г. сборник "Русские заветные сказки".

К достоинствам сборника "Народные русские сказки" относится так­же следующее: впервые фольклорные тексты представлены в вариантах; сохранены некоторые диалектные особенности речи исполнителей; подго­товлен обширный комментарий; где это было возможно, введены паспор­тные сведения о публикуемых текстах. Заметим, что с точки зрения со­временных требований нас не все может удовлетворить в сборнике: Афа­насьев не видел ничего предосудительного в корректной стилистической правке, в создании сводных текстов. И тем не менее сборник Афанасье­ва — крупнейшее в мире научное издание сказок, принесшее составите-

лю славу "русского Гримма" (известный сборник немецких сказок брать­ев Гримм по объему почти втрое меньше).

Сборник Афанасьева частично переводился на разные иностранные языки, а на немецкий переведен полностью. В России он выдержал 7 полных изданий.
С 1860 по 1862г., одновременно с первым изданием сборни­ка Афанасьева, вышел в свет сборник И. А. Худякова "Великорусские сказки". В трех выпусках сборника 122 сказочных текста были опубликованы без какой-либо системы. Свой путь фольк­лориста Худяков начал студентом, в 21 год как собиратель он был награжден медалью РГО. Худяков исходил огромные про­сторы европейской России, особенно много сказок он записал в Рязанской губернии.

Новые тенденции выразил сборник Д.Н. Садовникова "Сказки и предания Самарского края" (СПб., 1884). Садовников — первый, кто обратил пристальное внимание на отдельного талантливого сказочника и записал его репертуар. Из 183 сказок 72 были записаны от Абрама Новопольцева. Незадолго до смерти, будучи тяжело больным, Садовников просматривал корректуру сборника, собирался написать вступительную статью, снабдить сборник указателями, а главное — сведениями о сказочниках, от которых он записывал, но не успел. Ранее, в 1876 г., вышел в свет другой ценный сборник Д. Н. Садовникова — "Загадки русского Народа".

В 1908 г. был издан сборник Н. Е. Ончукова "Северные сказки" — 303 сказки из Олонецкой и Архангельской губерний. Ончуков расположил материал не по сюжетам, а по сказочникам, приведя их биографии и характеристики. В дальнейшем этого принципа стали придерживаться и другие издатели.

В 1914 г. в Петрограде был опубликован сборник Д.К. Зеленина "Великорусские сказки Пермской губернии". В него вошло 110 сказок. Сборнику предпослана статья Зеленина "Кое-что о сказочниках и сказках Екатеринбургского уезда Пермской губернии". В ней охарактеризованы типы сказочников. Материал сборника расположен по исполнителям. В 1915 г. появился вто-


второй сборник Д.К. Зеленина — " Великорусские сказки Вятской губернии", составленный по тому же принципу. В него вошло 139 текстов и вступительная статья "Кое-что о сказочниках и сказках Вятской губернии".

Ценным вкладом в науку стал сборник Б. М. и Ю. М. Соко­ловых "Сказки и песни Белозерского края" (М., 1915). В него вошло 163 сказочных текста. Точность записи может служить образцом и для современных собирателей. Сборник составлен по материалам экспедиций 1908 и 1909 гг. братъев - близнецов, тогда еще студентов, в Белозерский и Кирилловский уезды Нов­городской губернии. Он снабжен богатым научным аппаратом. Впоследствии оба брата стали известными учеными-фольклори­стами.
В середине XIX в. в истории собирания русского фольклора произошло знаменательное событие: в Олонецком крае была обнаружена активно бытующая живая былинная традиция. Ее первооткрывателем явился высланный в 1859 г. за политичес­кую деятельность в Петрозаводск П. Н. Рыбников. Работая чи­новником канцелярии губернатора, Рыбников стал пользоваться служебными разъездами для собирания былин. В течение не­скольких лет он объехал огромную территорию и записал боль­шое количество былин и других произведений устной народной поэзии. Собиратель работал с выдающимися сказителями Т.Г. Рябининым, А.П. Сорокиным, В.П. Щеголенком и др., от ко­торых впоследствии записывали и другие фольклористы.
В 1861-1867 гг. вышло в свет четырехтомное издание "Песни собранные П. Н. Рыбниковым", подготовленное к печати П. А. Бессоновым (1 и 2 тт.), самим Рыбниковым (3т.) и О. ф. Миллером (4т.). В него вошли 224 записи былин, исторических песен, баллад. Материал был расположен по сюжетному прин­ципу. В 3-м томе (1864 г.) Рыбников напечатал "Заметку соби­рателя", в которой обрисовал состояние эпической традиции в Прионежъе, дал ряд характеристик исполнителям, поставил воп­рос о творческом воспроизведении былин и о личном вкладе сказителя в эпическое наследие. При втором издании сборника (1909—1910 под редакцией А. Е. Грузинского) композиция была перестроена по сказителям.
По следам Рыбникова в апреле 1871 г. в Олонецкую губер­нию отправился ученый-славист А. Ф. Гильфердинг. За два ме­сяца он прослушал 70 певцов и записал 318 былин (рукопись составила более 2000 страниц). Летом 1872 г. Гильфердинг снова поехал в Олонецкий край. В пути он тяжело заболел и скоропостижно скончался в Каргополе.


На второй год после смерти собирателя были опубликованы "Онежские былины, записанные Александром Федоровичем Гильфердингом летом 1871 года. С двумя портретами онежских рапсодов и напевами былин" (СПб., 1873), Это издание вышло в одном томе. В дальнейшем собрание Гильфердинга переиздавалось в трех томах.

Гильфердинг впервые применил метод изучения репертуара отдельных сказителей. Былины он расположил по сказителям, с предпосланными биографическими справками. В качестве общей вступительной статьи была помещена последняя журналь­ная публикация Гильфердинга "Олонецкая губерния и ее народные рапсоды".

На рубеже XIX—XX вв. исторической школой была развернута широкая экспедиционная работа по собиранию былин на побережье Белого моря, в малоизученных областях. В результате вышли в свет сборники, которые существенно дополнили публикации Рыбникова и Гильфердинга: "Беломорские былины, "записанные С А. Марковым" (М., 1901); "Архангельские былины и исторические ни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899-1901 гг." (В 3-х тт. — ;Г. 1: М., 1904; Т. 2: Прага, 1939; Т. 3: СПб., 1910); "Печорские былины. Записал Н. Ончуков" (СПб., 1904). Были записаны новые тексты, а также открыты такие одаренные сказители, как А. М. и М. С. Крюковы, М. Д. Кривополенова.

60—70-е гг. XIX явились для русской фольклористики под длинным расцветом собирательской деятельности. В эти годы вышли в свет ценнейшие публикации разных жанров: сказок, былин, пословиц, загадок, духовных стихов, заговоров, причитаний, обрядовых и внеобрядовых песен. Большое значение имеет крупное собрание духовных стихов П. А. Бессонова. Учитель семинарии Е. В. Барсов издал три тома записанных им причитаний, которые во многом состояли репертуара знаменитой вопленицы И. А. Федосовой. В эти годы начал свою деятельность неутомимый собиратель уезд-

ный учитель Ц. В. Шейн. В 1870 г. он издал большой сборник "народных песен, а под конец жизни — сборник "Великорусc…», отразивший богатый фольклорный репертуар русско-белорусско­го пограничья. В 1869 г. был опубликован сборник заговоров Л. Н. Майкова, позже переизданный и долгое время оставав­шийся единственным крупным собранием этого фольклорного жанра.

В начале XX в. появились первые сборники частушек.

Фольклорный материал, собранный в XIX и начале XX в., в большом количестве хранился в архивах, был разбросан по про­винциальным изданиям. Он нуждался в объединении. Вслед­ствие этого появились своды отдельных фольклорных жанров: "Былины новой и недавней записи из разных местностей Рос­сии" под ред. В.Ф. Миллера (М., 1908); "Исторические песни русского народа XVI—XVII вв." под его же редакцией (Пг., 1915); "Великорусские народные песни. Изданы проф. А. И. Соболев­ским: В 7-ми т." (СПб,, 1895-1902); "Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества. Издал А. М. Смирнов. - Вып. 1-2" (Пг., 1917).

Таким образом, в XIX — начале XX в. был собран огромный материал и появились основные классические издания русского устного народного творчества.

Это имело колоссальное значение как для науки, так и для всей рус­ской культуры. В 1873 г. писатель П. И. Мельников-Печерский в письме к П.В. Шейну так тохарактеризовал значение труда фольклористов-собирателей: "В продолжение четверти столетия я много ездил по России, много записал песен, сказаний, поверий и пр. т. п., но я бы ступить не мог, если бы не было трудов покойного Даля и Киреевского, не было Ваших трудов, напечатанных у Бодянского, трудов Л. Майкова, Макси­мова и да успокоит Господь в недрах Авраама пьяную душу его — Якушквна. Ваше сравнение своих работ с работой муравья я нахожу не

совсем справедливым, <...> Пчелы вы, а не муравьи — ваше дело мед собирать наше дело мед варить. Не будь вас, мы бы варили , какой-нибудь промозглый квас, а не мед. <…> Не пройдет и полувека, как в народе иссякнут дедовские предания, обычаи, старорусские песни замолкнут или исказятся под влиянием трактирной и кабацкой цивилизации, но Ваши труды до отдаленных времен, до позднейших наших потом­ков сохранят черты старинного нашего быта. Вы долговечнее нас".

2.2.Академические школы (научные направления) в фольклористике


Школы (направления) объединяют исследователей, чьи труды основаны на общей научной концепции, близки по своей проблематике и методологии. Названия "школа" и "направление" (иногда "теория") — условные, закрепившиеся за той или иной группой исследователей.

Академические школы во многом были связаны с западноев­ропейской наукой, применяли ее методы к русскому и ко всему славянскому материалу.

2.2.1 Мифологическая школа.


Мифологическая теория возникла в Западной Европе в начале ХIХ в., в период расцвета романтизма. Ее основоположники, немецкие ученые братья В. и Я. Гримм испытали влияние ро­мантической эстетики, в которой содержался тезис о “национальном духе" каждого народа. Источником искусства признавалась мифология. Братья Гримм поставили целью воссоздать немецкую мифологию, для чего занялись изучением фольклора

языка древних германцев. Ученые впервые указали на то, что корни национальной культуры связаны с древними народными верованиями — язычеством. Главный труд Я. Гримма "Немецкая мифология" ("Deutsche Myfologie", 1835) и дал название первому теоретическому направлению фольклористики. Русская мифологическая школа оформилась на рубеже 1840-50-х гг. Ее основоположником был Ф. И. Буслаев, “первый русский подлинный ученый-фольклорист". Буслаев был филологом широкого диапазона (языковед, исследователь древнерусской литературы и народной поэзии). Вслед за братьями Гримм Буслаев установил связь фольклора, языка и мифологии, выде-

лил принцип коллективной природы художественного творче­ства народа. Мифологический анализ он применил к славянскому материалу. Труды Буслаева развивали идею о том, что народное сознание проявилось в двух важнейших формах: языке и мифе. Миф — форма народной мысли и народного сознания. Буслаева как мифолога характеризует капитальный труд "Исторические очерки русской народной словесности и искусства" (Т. 1—11. — СПб., 1861). Позже ученый оценил положительные стороны дру­гих направлений в фольклористике и проявил себя в них.
Братья Гримм и Буслаев были основоположниками мифоло­гической теории. "Младшие мифологи" (школа сравнительной мифологии) расширили сферу исследования мифов, привлекли фольклор и язык других индоевропейских народов, усовершен­ствовали метод, в основе которого лежало сравнительное изуче­ние этносов. В Европе, а затем и в России мифологическая школа получила ряд разновидностей. Метеорологическая (или "грозо­вая") теория связывала происхождение мифов с атмосферными явлениями; солярная теория видела в основе мифов первобыт­ные представления о небе и солнце — и проч. При этом всех мифологов объединяло убеждение, что древней религией была религия природы, обожествление ее сил.
В России школа сравнительной мифологии имела многих пос­ледователей. Солярно-метеорологическая концепция была раз­работана О. Ф. Миллером ("Илья Муромец и богатырство киев­ское. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым со­ставом народного русского эпоса". — СПб., 1869). Тщательно подобрав огромный материал, автор попытался выделить в рус­ском эпосе разные по древности слои, отделить исторические и бытовые элементы от мифологических.
Наиболее известным представителем русской школы млад­ших мифологов был А. Н. Афанасьев, который вошел в историю фольклористики не только как составитель знаменитого сбор­ника "Народные русские сказки", но и как крупный исследователь. Комментарии к сказкам его сборника, выделенные во втором издании в отдельный, четвертый том, легли в основу капи­тального труда Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других род­ственных народов" (Т. 1-3, — М, 1865-1869).

Афанасьев выступил как ученик Ф.И. Буслаева, последова­тель братьев Гримм и других западноевропейских ученых. Одна­ко в мифологическую теорию он внес новое. Афанасьев привлек настолько громадный фактический материал, что "Поэтические воззрения…" сразу стали ярким явлением в мировой науке и до сих пор остаются ценной справочной книгой по славянской мифологии.


Свои теоретические взгляды Афанасьев изложил в первой главе, ко­торую назвал "Происхождение мифа, метод и средства его изучения".

Происхождение мифов объясняет история языка. Ссылаясь на диа­лекты и язык фольклора, Афанасьев утверждал: "В древности значение корней было осязательно"; "Большая часть названий основывалась на весьма смелых метафорах1”. Однако со временем происходило затемнение метафор, метафорическое уподобление начинало восприниматься как действительный факт — и рождался миф. "Стоило только забыться, зате­ряться первоначальной связи понятий, чтобы метафорическое уподобление получило, для народа все значение действительного факта и послужило поводом к созданию целого ряда баснословных сказаний. Извилистая молния является огненным змеем, быстролетные ветры наделяются крыльями, владыка летних гроз - огненными стрелами"." . В вопросе о сущности мифов ученый был последователем прежде всего "метеорологической" теории, согласно которой в основе большин­ства мифов лежит обожествление грозы, грома, молнии, ветра, туч. Афанасьев писал: "Чудесное сказки есть чудесное могучих сил природы"<...> Противоположность света и тьмы, тепла и холода, весенней жизни и зимнего омертвения — вот что особенно должно было поразить наблюдающий ум человека. Чудная, роскошная жизнь природы, громко звучащая в миллионах разнообразных голосов и стремительно развивающаяся бесчисленных формах, обусловливается силою света и тепла, без нее все замирает. Подобно другим народам, наши праотцы обоготворили небо, полагая там ее вечное царство, ибо с неба падают солнечные лучи, оттуда блистают луна и звезды и проливается плодотворящий дождь" <…> “В весенних грозах, сопровождающих возврат солнца из дальних странствий в царство зимы, воображению древнейших народов рисовались: с родной стороны, брачное торжество природы, поливаемой семенем дождя, а с другой — ссоры и битвы враждующих богов; в громовых раскатах, потрясающих землю, слышались то клики свадебного веселья, то воинственные призывы и брань .
На протяжении истории мифы подвергались значительной переработке. Афанасьев выделил три принципиально важных момента.
" Во-первых, "раздробление мифических сказаний". "Большая часть мифических представлений индоевропейских народов восходит к отдален-
ному времени ариев; выделяясь из общей массы родоначального племени и расселяясь по дальним землям, народы, вместе с богато выработанным словом, уносили с собой и самые воззрения и верования".

Во-вторых, "низведение мифов на землю и прикрепление их к извес­тной местности и историческим событиям". "…Поставленные в условия человеческого быта, воинственные боги утрачивают свою недоступность, нисходят на степень героев и смешиваются с давно усопшими историчес­кими личностями. Миф и история сливаются в народном сознании; собы­тия, о которых повествует последняя, вставляются в рамки, созданные першем; поэтическое предание получает историческую окраску, и мифи­ческий узел затягивается еще крепче".

В-третьих, нравственное (этическое) мотивирование мифических ска­заний". С возникновением государственных центров мифы канонизируются, причем в высшей среде. Они приводятся в хронологическую последо­вательность, устанавливается иерархический порядок: боги подразделя­ются на высших и низших. Общество богов организуется по образцу человеческого, государственного союза, и во главе его становится верхов­ный владыка с полною “царственною властью".

Для Афанасьева фольклор — важный и, достоверный источник мифологических разысканий. Исследователь рассмотрел загадки, пословицы, приметы, заговоры, обрядовые песни, былины, духовные стихией сказки. О сказках он писал: "Сравнительное изучение сказок, живущих в устах индоевропейских народов, приводит к двум заключениям: во-первых, что сказки создались, на мотивах, лежащих в основе древнейших воззрений арийского народа на природу, и во-вторых, что по всему вероятию, уже в эту давнюю арийскую эпоху были выработаны главные типы сказочного эпоса и потом разнесены разделившимися племенами в разные сторо­ны —: на места их новых поселений". Так объяснялось международное сходство сказочных сюжетов и образов.
Афанасьев поставил в фольклористике существенные теоре­тические проблемы: о сущности мифов, об их происхождении и историческом развитии. Он предложил стройную концепцию. Вместе с тем в этом труде отразились недостатки романтичес­ких теорий языковедов и фольклористов середины XIX в. Уже современники критиковали Афанасьева за отсутствие четких критериев, за субъективизм в конкретных истолкованиях.

"Поэтические воззрения славян на природу" способствовали активизации изучения фольклора и оказали воздействие на ли-
тературное творчество русских писателей (П. И. Мельникова-Печерского, С. А. Есенина и др.).

Идеи мифологической школы на протяжении всех последую­щих лет использовали многие направления филологии. Яркая вспышка интереса к мифу была в 50-60-х гг. XX в., когда в Западной Европе и Америке оформилась неомифологическая те­ория. Она основывалась на этнологических трудах конца XIX — первой половины XX в., связанных с разработкой антропологи­ческой концепции (см. ниже). Самым значительным было ис­следование английского ученого Д. Фрэзера — 12-томная книга "Золотая ветвь". На огромном материале Фрэзер показал ми­фологическую общность примитивных культур и попытался до­казать, что в основе образного мышления современного цивилизованного человека лежат те же мифы.

Наиболее важный источник неомифологической теории — учение об архетипах швейцарского психиатра К. Юнга. Юнг вы­ступил с идеей интуитивного постижения человеком опыта древ­них. Содержание этого опыта составляют общечеловеческие пер­вообразы (архетипы). Большинство сюжетов и образов фольк­лора и литературы восходят к символически переосмысленным архетипам, к мотивам древнейших мифов, которые "хранятся" у каждого человека в области бессознательного.
К. Юнг исследовал проявление фольклорных и мифологических моти­вов в психике. Он писал: «Бессознательное, как историческая подпочва психики» содержит в себе в концентрированной форме весь последова­тельный ряд отпечатков, обусловливавший с неизмеримо давних времен современную психическую структуру. ...Эти отпечатки функций пред­ставляются в виде мифологических мотивов и образов, которые встреча­ются у всех народов, ...их можно, проследить без труда и в бессознатель­ных материалах современного человека<…> .

Во всех проблематических вопросах наше понимание подпадает, — реже сознательно, в большинстве же случаев бессознательно — под сильнейшее влияние известных коллективных идей, образующих нашу духовную атмосферу. Эти коллективные идеи находятся в самой тесной связи с жизнепониманием или мировоззрением прошедших веков и тыся­челетий. ...Эти образы являются осадками» накопившимися в течение мно­готысячелетнего опыта приспособления и борьбы за существование».


Главная цель мифологической школы состояла в реконструк­ции мифологии и древнего фольклора. Эта проблема остается актуальной. Миф всегда будет привлекать к себе исследовате­лей. В современных трудах по мифологии различают два основ­ных течения: этимологическое (занимающееся лингвистической реконструкцией мифа) и аналогическое (основанное на сравне­нии мифов, сходных по содержанию).

2.2.2. Школа заимствования (миграционная)


В 50—70-х гг. XIX в. возникло другое научное направление — теория заимствования (теория миграций; теория бродячих сю­жетов). Ее сторонники указали на удивительное сходство мно­гих фольклорных произведений у народов Запада и Востока (в том числе неродственных), которое объяснили прямым или кос­венным заимствованием, распространением из одного или не­скольких очагов. Представители школы заимствования постави­ли вопрос о культурно-исторических связях между народами, привлекли обширный разноязычный материал. Этому способ­ствовало исследование европейцами стран Ближнего Востока, а в России — развитие тюркологии и монголоведения.

Теория заимствования оказала особенно сильное влияние на изучение сказок. Ее основоположник — немецкий востоковед Т. Бенфей — в 1859 г. издал сборник индийских сказок и притч "Панчатантра" ("Пятикнижие"). В большом предисловии Бен-фей отметил близкое сходство сказочных сюжетов в мировом фоль­клоре и на примере судьбы сборника "Панчатантра" раскрыл кар­тину культурного влияния Востока на европейский Запад.

Сборник "Панчатантра" был создан в Индии в III—IV вв. н.э., до нас дошли его списки не ранее V в. Эту книгу сложил брахман (мудрец) Вишнушарман для "пробуждения разума" трех сыновей царя Амарашак-ти. Он использовал сюжеты народных сказок и разделил книгу на пять разделов: "Разъединение друзей", "Приобретение друзей", "О воронах и совах", "Утрата добытого", "Безрассудные поступки".

Первые переводы "Панчатантры" были сделаны в VI в. на персидс­кий и сирийский языки. В VIII в. арабский поэт Абдаллах переработал персидский перевод в книгу под названием "Калила и Димна". В XII— XIII вв. многочисленные переводы "Калилы и Димны" (на испанский, латинский, древнееврейский языки) открыли сборнику путь в Европу. Так, латинский перевод под названием "Наставление человеческой жиз-

ни" был переведен на немецкий, итальянский, французский и другие язы­ки. Греческое переложение "Калилы и Димны" получило название "Сте-фанит и Ихнилат". С греческого были сделаны славянские переводы, которые в XII в. пришли на Русь.

Отголоски "Калилы и Димны" проникли в Европу и другим путем, через персов и турок. В XVI в. на французский язык была переведена турецкая обработка этой книги под названием "Гумайюн-наме" ("Цар­ственная книга"). В 1762 г. с французского она была переведена на русский язык под названием: "Политические и нравоучительные басни Пильная, философа индейского".

К нашему времени насчитывается свыше 200 обработок "Панчатант­ры в переводе более чем на 60 языков. Они обнаружены в Малайе, Индонезии, Сиаме и других странах.

Индия была объявлена страной сказок, а теория заимствова­ния обрела многочисленных последователей, в том числе в Рос­сии. Однако русская наука шла к этой теории вполне самостоя­тельно.

Еще В. Г. Белинский в 1841 г., разделяя русские сказки на два вида (богатырские и сатирические), подчеркивал: "Первые часто так и бросаются в глаза своим иностранным происхожде­нием; они налетели к нам и с Востока, и с Запада. <...> В сказ­ках западного происхождения заметен характер рыцарский, в сказках восточного происхождения — фантастический".

Независимо от Бенфея формированию школы заимствова­ния в России положила начало работа А. Н. Пыпина "Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских". Пыпин впервые конкретно показал обширные связи русской словесной культуры, преимущественно письменной, с Восто­ком и Западом. Его интересовало взаимодействие искусства с духовной жизнью общества в целом, свой метод исследователь называл "общественно-историческим".

Непосредственное влияние концепция Т. Бенфея оказала на обширную статью критика В. В. Стасова под названием "Про­исхождение русских былин". Она была написана с публицисти­ческим задором. Стасов доказывал, что сюжеты русских былин и даже образы богатырей заимствованы, пришли с Востока. Ав­тор поставил под сомнение степень самобытности русской на-

циональной культуры в целом. Это ему было необходимо как либералу-западнику в борьбе со славянофилами.
Возникла острая дискуссия, в которую включились многие ученые: Ф. И. Буслаев, О. Ф. Миллер, П. А. Бессонов, В. Ф. Миллер, А. Н. Веселовский. В выступлении Стасова проявились все уязвимые места новой теории. Обнаружилось, что "в чистом виде" она существовать не может, ибо должна учитывать наци­ональный и конкретно-исторический контекст.
Именно в этом направлении разрабатывал теорию миграций крупный русский филолог А. Н. Веселовский. Он подчеркивал, что условием заимствования является типологический универ­сализм мирового культурного развития. Веселовский обогатил миграционную теорию. Он сформулировал положение о так на­зываемых "встречных течениях", которые возникают по причи­не сходства "основ" литературных или фольклорных произведе­ний разных этносов: "Объясняя сходство мифов, сказок, эпи­ческих сюжетов у разных народов, исследователи расходятся обыкновенно по двум противоположным направлениям: сход­ство либо объясняется из общих основ, к которым предположи­тельно возводятся сходные сказания, либо гипотезой, что одно из них заимствовало свое содержание из другого. В сущности ни одна из этих теорий в отдельности не приложима, да они и мыслимы лишь совместно, ибо заимствование предполагает в воспринимающем не пустое место, а встречные течения, сход­ное направление мышления, аналогические образы фантазии. Теория "заимствования" вызывает, таким образом, теорию "ос­нов", и обратно..."1.


Веселовский раскрыл картину культурных связей русской устной по­эзии и письменной литературы со странами Востока и Запада. Об этом он написал несколько капитальных трудов: "Славянские сказания о Со­ломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине" (1872), "Опыты по истории развития христианской легенды" (1875—1877), "Ра­зыскания в области русских духовных стихов" (1879—1891), "Из исто­рии романа и повести" (1886—1888) и др. Он считал, что культурные контакты народов способствовали общественному прогрессу и развитию отражающих его художественных форм: "Если одна из пришедших в столкновение народно-культурных сфер опередила другую в понимании жизни и постановке идеалов и в уровень с ними выработала новый схема-


тизм поэтического выражения, она действует на более отсталую среду заразительно: вместе с идеальным содержанием усваивается и выразив­шая его сюжетность".

В основу методологии Веселовского лег уже давно господствовавший в науке сравнительный анализ. Однако метод, которым пользовалась мифологическая школа, ощущался Веселовским как недостаточный. Ему ученый противопоставил метод, по которому требовалось объяснять жиз­ненное явление прежде всего из того реального времени, в котором дан­ное явление существует. Важна мысль Веселовского о бытовых основах поэзии: "...Хороший историк литературы должен быть вместе и истори­ком быта. Скажите мне, как народ жил, и я скажу вам, как он писал..."

В 1899 г. возник замысел главного теоретического труда Веселовско­го — "Исторической поэтики". Под исторической поэтикой ученый под­разумевал "историю общественной мысли в образно-поэтическом пере­живании и выражающих его формах"; "эволюцию поэтического сознания и его форм"1. Хаотичная картина всеобщей истории литературы должна была прийти к стройной обобщающей схеме, в которой отразились бы объективные процессы развития содержания и формы. В истолковании Веселовского литературный процесс впервые предстал как естественно-исторический.

Замысел "Исторической поэтики" не был, да и не мог быть полнос­тью реализован. Ученый написал три главы, в которых исследовал про­блему происхождения поэзии и ее родов, поэтику сюжетов и происхож­дение образных средств, создающих поэтический стиль. "Три главы из исторической поэтики" — ценный вклад в теорию фольклора.


Теория заимствования нашла в России многих последовате­лей (Г. Н. Потанин, А. И. Кирпичников, М. Г. Халанский, отча­сти Ф. И. Буслаев, В. Ф. Миллер и др.).

В западноевропейской науке эта теория иногда получала формалистическое развитие. Таковым является историко-геогра-фический метод, который был разработан финскими учеными Ю. Кроном, К. Кроном и А. Аарне. К исследованию фольклор­ных произведений прилагались хронологические диаграммы и географические карты с обозначенными на них путями мигра­ций этих произведений. В русской фольклористике этот метод не был воспринят, однако международное применение (в том числе в России) обрела каталогизация сказочных сюжетов, раз­работанная финской школой. По ее принципам был составлен русский, а затем восточнославянский указатель.
"Указатель сказочных типов" составил А. Аарне (опубликован в 1910 г.). В основу систематизации Аарне положил сказки европейских народов. В "Указателе" они делятся на следующие группы:

I. Сказки о животных.

II. Собственно сказки, куда входят:

А. Волшебные сказки,

В. Легендарные сказки,

С. Новеллистические сказки,

D. Сказки о глупом черте (великане).

Внутри этих групп сказки объединяются в гнезда, по тематическому принципу. Каждая сказка (как целостный рассказ, а в ряде случаев — характерный эпизод) имеет порядковый номер. При этом оставлены про­пуски для внесения новых сюжетов.

В 1928 г. американский фольклорист С. Томпсон совместно с Аарне на основе предыдущего создал многонациональный сводный "Указатель сказочных сюжетов", который неоднократно переиздавался с дополнени­ями и уточнениями; в мировую фольклористику он вошел как указатель Аарне-Томпсона (сокращенно: AT)1. В 1929 г. Н. П. Андреев перевел указатель Аарне на русский язык с приспособлением к русским материа­лам (дополнения были сделаны по русским фольклорным сборникам). В 1979 г. вышел в свет подготовленный авторским коллективом "Срав­нительный указатель сюжетов" восточнославянских сказок (сокращенно: СУС). Он основывается на международных принципах указателя Аар­не—Томпсона.


2.2.3. Историческая школа


Фольклор неотделим от истории. Произведения фольклора всесторонне обусловлены породившим их временем. Некото­рые фольклорные жанры отражают исторические представле­ния самого народа. Связь русского фольклора, главным образом былин, с национальной историей, сохранение в фольклоре на­родной исторической памяти исследовала историческая школа.

Историческая школа была одной из наиболее влиятельных в фольклористике конца XIX — начала XX в. Это собственно рус-

ское научное направление, предпосылки которого обнаружились довольно рано.

Еще К. Ф. Калайдович в 1818 г. в предисловии к сборнику Кирши Данилова сопоставлял героев фольклорных произведе­ний с летописными. Например, он писал: "О смерти Василия Буслаева записано в одной летописи, под 1171 годом, где он назван Посадником Васкою Буславичем..." (в сноске указана ле­топись "по списку Никонову"). О герое былины "Садко": "Сад­ко жил в XII веке; летописи упоминают о построении им в 1167 году в Новгороде каменной церкви Св. Мученик Бориса и Гле­ба" и т. д. Сопоставляя былины и исторические песни с летописями, Калайдович отметил: "Из сих примеров видно, что наш стихотво­рец кое-что знал, но другим рассказывал по-своему".
В дальнейшем опыты исторического исследования фолькло­ра предпринимали Н. И. Костомаров, Н. П. Дашкевич. В 1863 г. вышла книга Л. Н. Майкова "О былинах Владимирова цикла" — в то время, когда в русской фольклористике почти безраздельно господствовала мифологическая школа, а теория заимствования еще только начинала оформляться.
Позже, как бы в ответ на статью В. В. Стасова ("Происхож­дение русских былин", 1868), ученые раскрыли картину связей былин с отечественной историей.

В 1883 г. было опубликовано большое исследование Н. П. Дашкевича "К вопросу о происхождении русских былин. Были­ны об Алеше Поповиче и о том, как не осталось на Руси богаты­рей", в котором автор доказывал тождество былинного Алеши Поповича с упоминаемым в летописи "храбром Александром Поповичем". В былине "О том, как перевелись богатыри на Руси" он усматривал отражение Калкской битвы (1223 г.).

В 1885 г. вышел труд М. Г. Халанского "Великорусские бы­лины Киевского цикла". Халанский возражал Л. Н. Майкову и О. Ф. Миллеру. Он доказывал, что так называемые киевские былины представляют собой "киевский цикл" только по назва­нию, а по происхождению относятся к более поздней эпохе: времени московской централизации XV—XVI вв. Свою мысль Халанский подтверждал сопоставлением историко-бытовых под­робностей в былинах с княжеским и боярским бытом Московс­кой Руси. Это мнение сначала было встречено скептически, но затем нашло поддержку в работах В. Ф. Миллера и его ученика С. К. Шамбинаго.
С тенденциями исторической школы перекликается труд А. Н. Веселовского "Южнорусские былины" (1881).

Принципы исторической школы окончательно оформились в середине 90-х гг. XIX в. в обобщающем труде В. Ф. Миллера "Очерки русской народной словесности".

Миллер последовательно подчеркивал отличие своего метода от мето­да миграционной теории. Он писал: "Не отрицая высокого значения ис­следования бродячих сюжетов путем сравнительного метода, я вижу главный интерес наших былин в национализации этих сюжетов, стараюсь просле­дить историю былины в народных устах и отметить наслоения, отложив­шиеся на ней от разных эпох"; <...>"...Я в "Очерках" редко пользуюсь сравнительным методом для заключений о пути проникновения в наш былевой эпос того или другого былинного сюжета. Я больше занимаюсь историей былин и отражением истории в былинах, начиная первую не от времен доисторических, не снизу, а сверху. Эти верхние слои былины, не представляя той загадочности, которою так привлекательна исследова­телю глубокая древность, интересны уже потому, что действительно мо­гут быть уяснены и дать не гадательное, а более или менее точное пред­ставление о ближайшем к нам периоде жизни былины. Так, иногда мы найдем в былине следы воздействия на нее лубочной сказки или письмен­ной старинной книжной повести, иногда яркие следы скоморошьей пере­делки, иногда присутствие того или другого собственного имени, дающе­го возможность для хронологических заключений".

На последнем исследователь особенно настаивал. "Как ни неустойчи­вы личные имена в устной традиции, — писал он, — все же для истории былин, для уяснения процесса переработки каких-нибудь бродячих ска­зочных сюжетов в былины, то есть quasi-исторические песни, имена пред­ставляют значительный интерес, давая иногда хронологические указания. Исследователь эпоса должен ставить вопрос, почему введено в былины то или другое имя..." ; <...> "Что общего между добродетельной исто­рической рязанской княгиней Евпраксией и былинной сластолюбивой Опраксой королевичной, но едва ли можно сомневаться в том, что после­дняя получила свое имя от первой. Имя былинное и вместе историческое, как и многие другие исторические имена в наших былинах, указывают на то, что в основе современного простонародного сильно искаженного эпоса лежали когда-то историко-эпические песни, создававшиеся в дружинной среде, делавшей военную историю Руси. Сюжеты этих прежних песен многократно переделывались и уже не лежат в содержании огромного большинства былин, но имена были прочнее сюжетов и переживали не­редко дальнейшие переделки последних, служа таким образом свидетеля­ми ранних ступеней истории эпических песен..."
Выявленная система исторических координат привела Миллера к твер­дому убеждению в том, что былины создавались в княжеской дружине и оттуда распространялись по всему народу. Автор не раз возвращался к этой мысли: "Слагались песни княжескими и дружинными певцами там, где был спрос на них, там, где пульс жизни бился сильнее, там, где был достаток и досуг, там, где сосредоточивался цвет нации, т. е. в богатых городах, где жизнь шла привольнее и веселее. Киев, Новгород (вероят­но, также Чернигов и Переяславль) раньше их разорения половцами могли быть такими, так сказать, песенными центрами, как они были центрами зародившихся в XI в. и расцветших в XII в. произведений письменной литературы".

В свете таких представлений решался вопрос и о среде бытования былин, об исполнительстве. Миллер писал: "Из предшествующего рас­смотрения технической стороны наших былин позволяю себе сделать вы­вод, что участие в их исполнении профессиональных певцов, составляю­щих корпорацию, как старинные скоморохи или нынешние калики-слеп-цы, представляется несомненным. Только путем передачи былинной тех­ники из поколения в поколение, учителем ученику, объясняются рассмот­ренные нами черты былины: ее запевы, исходы, поэтические формулы или loci communes, постоянные эпитеты и вообще весь ее склад. Думать, что все эти формулы установились путем той, более или менее случайной, традиции, которую мы застаем еще в настоящее время среди крестьян Олонецкой губернии, нет возможности. Крестьяне были только после­дними хранителями (нередко и исказителями) былинного репертуара. Но он сложился в другой среде, и традиционные формы былины, вся ее техника, некогда, и притом в течение нескольких столетий, вырабатыва­лась в среде профессиональных певцов и сберегалась, посредством обуче­ния, гораздо тщательнее, чем в нынешней среде олонецких петарей, ска­зителей и калик".

В. Ф. Миллер считал, что исследователь былины должен от­ветить на четыре основных вопроса: где, когда, в связи с какими историческими событиями она была создана и на какие поэти­ческие источники опирались ее создатели. Отвечая на эти воп­росы, последователи исторической школы собрали и системати­зировали огромный материал. Они изучили памятники фольк­лора и древнерусской письменности, осуществили ряд экспеди­ций на Русский Север, издали ценные сборники былин и исто­рических песен (например, ученики В. Ф. Миллера А. В. Мар-
ков, А. Д. Григорьев). Из летописей ученые извлекли многочис­ленные параллели. Были установлены прототипы былинных имен (Владимир, Добрыня, Алеша, Ставр, Тугарин...), названий (Киев, Новгород, Чернигов...), а также реальные события, легшие в основу сюжетных ситуаций былин. Была создана "историческая география" русского эпоса.
В XX в. историческая школа более других подвергалась рез­кой и часто несправедливой критике. Главным ее недостатком объявлялось неверное решение вопроса о социальной среде, в которой слагались былины. Оппоненты полагали, что былины возникли не в княжеско-дружинном кругу, и упрекали истори­ческую школу за ее "теорию аристократического происхожде­ния былин". Однако на самом деле исследователи былин, пред­ставители разных фольклористических школ, видели демокра­тическую устремленность русского эпоса. Еще в 1869 г. О. Ф. Миллер в книге "Илья Муромец и богатырство киевское" пи­сал: "Не прославляя князя, ставя его совершенно в тень, были­ны столь же мало прославляют и его дружину, которая должна разуметься в былинах под окружающими его и также совершен­но безличными и ничтожными "князьями-боярами", иной раз даже прямо осмеиваемыми"1.
Несмотря ни на что, традиции исторической школы в рус­ской фольклористике XX в. развивались. Порой это выливалось в дискуссии. Так, Б. А.Рыбаков, отвечая оппонентам, настаивал на уяснении глубоких связей эпоса с конкретной историей древ­ней Руси. В своих исследованиях Рыбаков широко использовал летописи, факты истории и археологии.
В Западной Европе до конца XIX в. господствовала теория заимствования. Но уже в 60-е гг. в Англии возникло новое на­правление — теория самозарождения сюжетов (или антрополо­гическая теория). Ее основателями были Э. Тайлор и А. Ланг. В России эта теория не имела прямых последователей, однако она оказала воздействие на А. Н. Веселовского, А. А. Потебню, Е. В. Аничкова и некоторых других ученых.

Сходные явления в мифологии и фольклоре разных народов и рас (типы, мотивы, сюжеты) эта теория объясняла общностью психических законов и закономерностей духовного творчества всего человечества. Представители этой теории обращали вни­мание и на сходство условий быта разных народов.

Теория самозарождения сюжетов ввела в науку большое ко­личество фактов (Д. Фрэзер); ее последователи стремились к объективности выводов. Именно они разработали учение об анимизме, тотемизме, магии — этими понятиями активно пользу­ются современные фольклористы. Теория самозарождения сю­жетов прокладывала путь современным представлениям о фольк­лорной типологии.
Типология — это универсальная повторяемость. "В широком смысле под типологией следует, очевидно, понимать закономерную, обусловлен­ную рядом объективных факторов повторяемость в природе и обще­стве, которая обнаруживает себя в предметах и явлениях, в свой­ствах и отношениях, в элементах и структурах, в процессах и со­стояниях", — писал Б. Н. Путилов. Он отметил, что "целью историко-типологических изучений является не объяснение отдельных фактов, а установление закономерностей и обнаружение процессов"1.

Типологическое сходство проявляется в фольклоре разных народов в специфическом типе культуры (устность, коллективность, традиционность, вариативность и проч.). Наряду с этим типология заявляет о себе в сход­стве устно-поэтических жанров, в близком или тождественном содержа­нии конкретных сюжетов, мотивов, образов, в аналогичных приемах фольк­лорного стиля. Типологически сходны формы и способы бытования про­изведений. Типология объясняет те поразительные факты сходств и со­впадений, которые нельзя объяснить ни заимствованием, ни генетическим родством народов.

Почти одновременное развитие в русской филологии второй половины XIX в. трех теорий (мифологической, заимствования и исторической) означало окончательное самовыражение фоль­клористики как науки, свидетельствовало о поисках ею собствен­ного предмета и метода. Нельзя полностью согласиться с мне­нием, что теории сменяли одна другую, что каждая новая рож­далась из отрицания предыдущей. Сейчас становится понятно, что это было не так. Разнообразие подходов говорило о попыт-

ках переживающей свое становление фольклористики охватить весь предмет как сложную систему многих жанров.
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   54


написать администратору сайта