Учебник для вузов Ответственный редактор членкорреспондент ран, доктор юридических наук Е. А. Лукашева
 Скачать 2.51 Mb.
|
|
суду присяжных заседателей. Суд присяжных создан, точнее, возрожден в России в 1993 г., и уже накоплен определенный опыт его деятельности. Двенадцать совершенно случайно, по жребию, отобранных мужчин и женщин решают вопрос о виновности обвиняемого (подсудимого), который сам, по своему желанию и разумению, доверил им распорядиться своей судьбой. Конкретные процессуальные формы, в которых дело решается судом присяжных, представляют для обвиняемого определенную систему достаточно значимых гарантий. Из этого, однако, не следует, что, обращаясь к суду присяжных, обвиняемый непременно окажется в выигрыше. Бывает и наоборот. Но сама возможность для обвиняемого выбирать состав суда, обсуждать, взвешивать все "за" и "против" – эта идея несомненно в высшей степени гуманная и демократическая. Суд присяжных, появившийся много веков назад в Англии, конечно же, не свободен от разного рода прегрешений, о чем немало пишется в западной печати. Но несмотря на известные минусы высказываемая иногда мысль отказаться от суда присяжных встречает решительное возражение, жесткое неприятие в странах англосаксонской системы права, где не только фактическая реализация этого института, но даже сама лишь потенциальная возможность каждого быть судимым себе равными справедливо считается символом настоящей свободы и подлинной демократии. Какие конкретные гарантии возникают у обвиняемого (подсудимого), если он решит искать защиту своих прав в суде присяжных? Не вдаваясь в детали процедуры рассмотрения дела судом присяжных (она изложена в разделе десятом УПК), в самом общем, контурном виде эти гарантии можно свести к следующему: а) обвиняемый, заявивший по окончании предварительного следствия о своем желании предстать перед судом присяжных (а у него по закону есть выбор: либо суд присяжных, либо суд в составе судьи и двух народных заседателей, либо суд из трех профессиональных судей), вправе в дальнейшем, во время предварительного слушания, изменить свое желание и отказаться от суда присяжных, но только до вынесения судьей постановления рассматривать дело с участием присяжных заседателей; б) обвиняемый (подсудимый) и его защитник участвуют в отборе 12 присяжных заседателей (а их должно быть приглашено в данное судебное заседание не менее 20) путем заявления им мотивированных и безмотивных отводов. Но даже при соблюдении всех правил отбора подсудимый и его защитник вправе заявить, что ввиду особенностей данного дела этот состав присяжных может оказаться не в состоянии вынести объективный вердикт, и просить судью сформировать новую коллегию присяжных; в) из числа неотведенных заседателей необходимые для рассмотрения дела 12 присяжных отбираются путем случайной выборки (жеребьевки), что исключает возможность искусственного подбора присяжных какой-либо стороной или судьей; г) процедура исключения из дела доказательств, полученных с нарушением закона, урегулирована в суде присяжных более детально и тщательно, чем в обычном суде, и это позволяет обвиняемому надеяться, что уличающие его доказательства, если они получены, например, в отсутствие понятых или не оформлены надлежащим протоколом, не будут представлены присяжным; д) если прокурор в ходе судебного разбирательства откажется поддерживать обвинение и против этого не будет возражать потерпевший, то суд присяжных обязан прекратить дело, и это – дополнительный шанс для подсудимого. Такой обязанности нет у суда, когда дело слушается в обычном порядке, и он вправе постановить обвинительный приговор даже при отказе прокурора от обвинения; е) в совещательной комнате присяжные самостоятельно, в отсутствие судьи решают вопрос о виновности подсудимого и в случае положительного ответа могут в своем вердикте сформулировать мнение, что виновный заслуживает снисхождения или особого снисхождения, и это влечет для судьи безусловную обязанность снизить виновному наказание или даже назначить ему наказание ниже низшего предела, предусмотренного санкцией соответствующей статьи Уголовного кодекса; ж) для вынесения вердикта "невиновен" достаточно половины голосов присяжных; чтобы поставить обвинительный вердикт, требуется большинство; з) вердикт присяжных о невиновности подсудимого для судьи обязателен; он должен вынести оправдательный приговор. Если же присяжные признали подсудимого виновным, то судья при наличии указанных в законе условий может с ними не согласиться, распустить коллегию присяжных и направить дело на новое рассмотрение в ином составе присяжных заседателей; и) при обжаловании осужденным приговора, вынесенного судом присяжных, кассационная инстанция не вправе изменить приговор в худшую для осужденного сторону. Оправдательный приговор не может быть отменен, даже если прокурор ссылается на существенные нарушения прав обвиняемого. И вообще кассационная инстанция не вправе отменить приговор и направить дело на новое расследование для выяснения каких-либо обстоятельств, к чему довольно часто прибегает суд в обычном производстве и что в ряде случаев может повлечь за собой установление новых, отягчающих вину обвиняемого фактических данных. Таковы в суммарном виде очевидные преимущества, которые приобретает обвиняемый, если обращается в суд присяжных. Беда лишь в том, что такую возможность имеют далеко не все обвиняемые, а только те, кто привлекается к уголовной ответственности за преступления, совершенные на территории некоторых субъектов Российской Федерации (Алтайского, Краснодарского, Ставропольского краев, Московской, Ивановской, Ростовской, Рязанской, Саратовской, Ульяновской областей). В остальных 80 субъектах Федерации суды присяжных из-за разного рода объективных трудностей, прежде всего финансовых, отсутствуют. Так что гуманное положение Конституции: "Обвиняемый в совершении преступления имеет право на рассмотрение его дела судом присяжных заседателей в случаях, предусмотренных федеральным законом" (ч. 2 ст. 47), к сожалению, пока не может быть осуществлено полностью. Это нарушает принцип равенства всех перед законом и судом, который предусматривает и право каждого на суд присяжных независимо, в частности, от места жительства (ст. 19 Конституции РФ). Заканчивая на этом рассмотрение вопросов, связанных с обеспечением в уголовном процессе права обвиняемого на защиту, нельзя с сожалением не отметить отсутствие в УПК основополагающего принципа любого цивилизованного процесса – принципа, который в тоталитарное лихолетье постоянно подвергался остракизму, но без которого мы даже близко не подойдем к справедливому, гуманному правосудию. Имеется в виду принцип презумпции невиновности. Он провозглашен в действующей Конституции Российской Федерации (ст. 49), но – удивительное дело! – для кардинального принципа, определяющего саму суть, ядро, характер именно уголовного судопроизводства, никогда не находилось места в российском уголовно-процессуальном законодательстве. Нет такого принципа в УПК и сейчас, если не считать упоминания об обязанности председательствующего в суде присяжных разъяснить им "сущность принципа презумпции невиновности" (ст. 451). Этот пробел необходимо исправить как можно скорее, воспроизведя в УПК добротную конституционную формулу: "(1) Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. (2) Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. (3) Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого"*.  * Последнее практическое следствие из принципа презумпции невиновности более правильно, на наш взгляд, изложить в иной редакции: "(З) Неустранимые сомнения в виновности обвиняемого толкуются в его пользу". Кроме того, конституционную формулу необходимо дополнить важным положением, вытекающим из презумпции невиновности: "Обязанность доказывать обвинение возлагается на обвинителя". Отсутствие в Конституции этого положения объясняется только одним: ст. 49 находится в гл. "Права и свободы человека и гражданина" и в нее, естественно, не укладывается определение обязанности обвинителя, в роли которого, как правило, выступает должностное лицо государства – прокурор. Переходя к анализу процессуальных возможностей, которые закон предоставляет такому участнику уголовного процесса, как потерпевший, надо напомнить, что лишь действующий УПК, принятый в 1960 г., наделил потерпевшего широкой палитрой прав, превратив его тем самым в активную процессуальную фигуру, достаточно успешно защищающую свои права, нарушенные преступлением. До этого потерпевший фактически участвовал в процессе, лишь когда: а) он выступал в делах частного обвинения или б) им был заявлен гражданский иск в уголовном деле. Во всех остальных случаях он не выполнял никакой уголовно-процессуальной функции и нес обязанности, аналогичные обязанностям свидетеля. Такое положение не могло в должной мере обеспечить защиту жизни, здоровья, чести и достоинства граждан, пострадавших от преступлений. Осуществленное УПК значительное расширение прав потерпевшего, естественно, отразилось на характере выполняемых им функций. Деятельность потерпевшего приобрела отчетливо выраженный обвинительный характер, а сам он превратился в субъекта уголовного преследования, носителя обвинительной функции. Поскольку преступление причинило потерпевшему моральный, физический или имущественный вред, он, конечно, заинтересован в том, чтобы виновный был наказан судом за свои противоправные действия и чтобы его заставили этот вред загладить. Закон наделяет потерпевшего правом давать показания, представлять доказательства, участвовать в их исследовании, заявлять ходатайства и отводы, знакомиться со всеми материалами дела с момента окончания предварительного следствия, приносить жалобы па действия и решения органов дознания, следователя, прокурора и суда (ст. 53 УПК). Специально надо сказать о праве потерпевшего обжаловать в суд решение органа дознания, следователя или прокурора о прекращении уголовного дела. В ч. 5 ст. 209 УПК не было формального запрета на такое обжалование. Но правоприменительная практика однозначно придавала ей ограничительный смысл, и ни один суд не принимал к проверке жалобы на незаконность прекращения дела следователем, органом дознания или прокурором. Это выяснилось при рассмотрении Конституционным Судом РФ 13 ноября 1995 г. жалоб потерпевших Р.Н. Самигуллиной и А.А. Апанасенко, посчитавших, что такое толкование судами ч. 5 ст. 209 УПК нарушает их конституционное право на судебную защиту. Конституционный Суд пришел к выводу, что хотя указанная норма УПК соответствует Конституции, она не может служить основанием для отказа в судебной проверке обоснованности постановления о прекращении дела. Чтобы окончательно устранить всякие сомнения на этот счет, 21 декабря 1996 г. в ч. 5 ст. 209 УПК было внесено дополнение о том, что постановление о прекращении дела может быть обжаловано прокурору или в суд. Но потерпевший не только носитель прав. В силу публичного начала, присущего уголовному процессу, он привлекается к участию в деле и как источник доказательств, с помощью которых исследуются событие преступления, виновность обвиняемого и определяется размер возможного наказания. В этих целях потерпевший обязан являться по вызовам следователя и суда и давать правдивые показания, не разглашать без разрешения следователя данные предварительного следствия, подвергаться экспертному исследованию или освидетельствованию в случаях, указанных в законе, представлять для сравнительного изучения образцы своего почерка или иные образцы, участвовать по указанию следователя в производстве осмотра, следственного эксперимента и выполнять некоторые другие обязанности (ст. 75, 79, 86, 139, 179, 181, 183 УПК). Для потерпевшего чрезвычайно важной, можно даже сказать, знаковой является гарантируемая ему возможность пользоваться услугами представителя. Известно, что институт процессуального представительства может быть реализован лишь при условии, что доверитель имеет в деле самостоятельный интерес и обладает широким кругом прав для отстаивания этого интереса. Только тогда возникает потребность поручить защиту своего интереса представителю, выбранному самим доверителем или назначенному по закону. Признание за потерпевшим права иметь представителя – существенный элемент его характеристики как стороны в процессе. Процессуальные права представителя производны от соответствующих прав самого потерпевшего. Все то, что по закону вправе предпринимать потерпевший, он может передоверить своему представителю. Лишь в одном последний ограничен: у него нет права давать показания, поскольку сугубо личный характер этого права делает невозможным реализацию его через представителя. Важную практическую роль играет правильное решение вопроса, может ли потерпевший лично пользоваться своими правами, если в процессе участвует его представитель. Вопрос этот возник в связи с тем, что долгое время в законе содержалась альтернатива: процессуальные права имеет потерпевший или его представитель. Отсюда делался вывод, что одновременно использовать свои права они не могут, действовать должен либо тот, либо другой. Впоследствии разделительный союз или был заменен на соединительный и, но кое-где в У ПК первоначальная редакция осталась. Так, сохранено указание о потерпевшем или его представителе в ст. 298 УПК, где речь идет о сообщении суду в письменном виде формулировок некоторых пунктов будущего приговора. В суде присяжных после окончания судебного следствия проводятся прения сторон, которые состоят, в частности, из речей потерпевшего или его представителя (ст. 447 УПК). Но суть вопроса заключается в том, что процессуальная дееспособность потерпевшего не может быть ограничена фактом появления в деле его представителя. Было бы противоестественно лишать самого потерпевшего возможности активно участвовать в процессе, если он пожелал иметь представителя. Ведь по смыслу закона наличие у потерпевшего представителя должно усиливать его позицию, создавать дополнительные гарантии удовлетворения его законных интересов. Наделение потерпевшего правом пользоваться услугами представителя, в том числе адвоката, свидетельствует о стремлении законодателя максимально обеспечить потерпевшему практическую реализацию его прав. Именно в таком плане сформулированы взаимоотношения потерпевшего и его представителя в проекте нового УПК РФ. Вопрос о представителе переходит в совершенно иную плоскость, когда рассматривается дело о преступлении, в результате которого наступила смерть потерпевшего. Здесь, понятно, исчезает почва для дискуссии о совместном или взаимоисключающем участии потерпевшего и его представителя в процессе. Но практика поставила не менее сложный вопрос: каково процессуальное положение лиц, действующих вместо умершего потерпевшего? Полемика развернулась вокруг нормы ч. 4 ст. 53 УПК, устанавливающей, что "по делам о преступлениях, последствием которых явилась смерть потерпевшего, права, предусмотренные настоящей статьей, имеют его близкие родственники". Как видим, процессуальное положение близких родственников погибшего потерпевшего в законе четко не определено. Перед составителями проекта нового УПК возникла и продолжает оставаться нерешенной задача: воспроизвести ли эту норму в новом законе или попытаться дать недвусмысленное определение процессуального статуса близких родственников погибшего потерпевшего? На наш взгляд, близкие родственники сами не являются потерпевшими, потому что преступление не было направлено против них непосредственно; вред, причиненный им смертью потерпевшего, – это косвенный, побочный результат преступного посягательства. Конечно, близкие родственники тяжело страдают из-за гибели родного им человека, но это не в состоянии восполнить отсутствие абсолютно необходимого признака всякого потерпевшего – прямой причинной связи между преступлением и наступившим противоправным результатом. Пойти по такому пути – значит размыть все контуры материально-правового и процессуального понятия потерпевшего, лишить это понятие всякой определенности, ибо любой вред, если ему достаточно быть косвенным, опосредованным, сказывается не только на том, кто стал жертвой преступления, но и на широком круге лиц (его близких родственниках, друзьях, сослуживцах и т. д.), причем фактическая степень травмированности этих лиц может и не совпадать со степенью их родства, свойства или иных отношений с потерпевшим. Ведь не случайно ст. 53 УПК не называет близких родственников у мершего потерпевшими. Потерпевшим, как сказано в этой статье, является сам умерший, а его близкие родственники лишь имеют права, предоставляемые законом потерпевшему. Но в каких случаях лицо может иметь права потерпевшего, не будучи таковым? Разумеется, только тогда, когда оно участвует в деле в качестве представителя потерпевшего. Никакой другой процессуальной фигуры, пользующейся совокупностью прав, указанных в ст. 53 УПК, закон не знает: это либо потерпевший, либо его представитель. Третьего не дано. Поэтому близкий родственник умершего участвует в деле именно как представитель потерпевшего, и никем иным он быть не может. Этот взгляд, высказанный и подробно обоснованный много лет назад в первой в отечественной литературе монографии о потерпевшем*, постоянно подвергается критике. Но доводы оппонентов не отличаются убедительностью. Утверждают, например, что в случае гибели потерпевшего "речь не может идти ни о каком представительстве, ибо можно представлять интересы только живого человека, а не того, кого уже нет"**. Однако при ближайшем рассмотрении этот аргумент отказывается работать в предназначенном ему направлении. В самом деле, представлять в уголовном процессе интересы полностью или частично недееспособного потерпевшего можно и нужно в любом случае – и когда он жив, и когда он погиб в результате преступления. Если недееспособный потерпевший погиб, его интересы в суде будут защищать родители, усыновители, опекуны и т. п., т. е. лица, действующие в качестве законных представителей потерпевшего (п. 8 ст. 34 и ст. 56 УПК). Неверно утверждение, будто законный представитель защищает интересы только "здравствующих недееспособных лиц", что со смертью недееспособного "теряет под собой почву и институт представительства потерпевшего"***. Законный представитель остается им и после гибели представляемого, причем не только в уголовном процессе, но и во многих других правоотношениях (имущественных, жилищных и т. д.). Это же относится и к обычному представителю. Если взрослый и дееспособный потерпевший заключил соглашение о представительстве, то в случае его последующей смерти ничто не препятствует представителю продолжать действовать в интересах умершего. Следовательно, возражать в принципе против возможности представительства интересов умершего нет ровно никаких оснований, это противоречило бы закону и самой идее процессуального представительства.  * См.: Савицкий В.М., Потеружа И. И. Потерпевший в советском уголовном процессе. М., 1963. С. 10-15. ** Степанов В., Шимановскии В. Процессуальное положение близких родственников лица, погибшего от преступления // Соц. законность. 1970. № 1.С. 56. *** Шпилев В.Н. Участники уголовного процесса. Минск, 1970. С. 98. Единственная особенность, которая дает формальный повод оспаривать право близких родственников выступать представителями умершего, – отсутствие соглашения о представительстве. Так ведь и случай этот особый, чрезвычайный. Если бы потерпевший не умер, то вопроса вообще не возникло и все оформлялось бы по правилам обычного представительства. Но когда потерпевший умер, сам факт его смерти и прямое указание закона о наделении в этом случае правами потерпевшего его близких родственников компенсируют отсутствие формального соглашения, вводят родственников в ранг представителей потерпевшего, подобно тому как факт недееспособности потерпевшего и правовая норма о представительстве его интересов делают родителей или опекунов недееспособного его законными представителями без всякого на то специального соглашения. Новый ГК РФ предусматривает представительство, основанное не только на доверенности, но и на указании закона (ч. 1 ст. 182). Своеобразную точку зрения относительно процессуального положения близких родственников погибшего высказал М.С. Строгович: "Мы думаем, что их положение сложно: они и представители потерпевшего и сами они потерпевшие"*. То, что близкие родственники не являются потерпевшими, было показано выше. То, что они действуют как представители потерпевшего, несомненно. Но невозможно вообразить одновременное участие лица в деле и в качестве самого потерпевшего, и в качестве его представителя. По мысли М.С. Строговича, близкий родственник представляет, конечно, не себя самого, а умершего, но это дела не меняет. Если допустить, что близкий родственник сам является потерпевшим, то он уже никого представлять не может, потому что потерпевший действует от своего имени и в своих интересах, иначе он не потерпевший. Если же согласиться с тем, что процессуальное положение близкого родственника – представитель потерпевшего, то это исключает его участие в деле в качестве потерпевшего, так как не могут быть в одном и том же деле потерпевшие двух видов: один – просто потерпевший (убитый), а другой – потерпевший с функциями представителя интересов убитого. Такое решение безосновательно. * Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. М., 1968. С. 258. A.M. Ларин согласен с нашим выводом, что близкие родственники умершего потерпевшего не могут считаться потерпевшими. Он предлагает для них особый процессуальный статус – правопреемники потерпевшего*. Но правопреемство – категория не процессуального, а материального права, и такое наименование, по сути, лишь повторяет процессуально бессодержательное упоминание в ч. 4 ст. 53 УПК о том, что в случае смерти потерпевшего его права переходят к его близким родственникам. Предлагаемое наименование не решает, а еще больше запутывает вопрос. В самом деле, если погибший потерпевший был взрослым и не ограниченным в правах, то вместо него в процессе будет действовать, по Ларину, правопреемник. Если же потерпевший не достиг совершеннолетия или был недееспособен, то права умершего будут реализовывать на основе закона родители, усыновители, опекуны и т. п., т. е. лица, действующие в качестве законных представителей. Значит, законные представители – не правопреемники погибшего? Но тогда чем же они отличаются от правопреемников? Нет никакого резона вводить в уголовный процесс еще одного участника, в то время как все функции и права погибшего потерпевшего в полном соответствии с процессуальной теорией и законом могут быть возложены на его представителя.  * См.: Ларин A.M. Защита прав человека и гражданина в уголовном судопроизводстве // Общая теория прав человека. М., 1996. С. 188. Принцип состязательности и равноправия сторон, сформулированный в ч. 3 ст. 123 Конституции РФ, конечно же, относится прежде всего к производству в суде. Тем не менее элементы состязательности (спора) присущи и досудебным стадиям уголовного процесса. Права обвиняемого на предварительном следствии, которые постепенно все более расширяются, – прямой отголосок состязательного начала, которое должно пронизывать весь уголовный процесс, если он претендует быть демократическим способом установления истины в уголовном деле. И о состязательности, и о сторонах в досудебных стадиях можно говорить лишь условно, для этого на предварительном следствии в его нынешнем виде нет составляющих организационных процессуальных предпосылок. Но одно обстоятельство, как бы его юридически ни определяли, лежит на поверхности: если на предварительном следствии действуют лица, отстаивающие диаметрально противоположные интересы, – а это, как уже было сказано, обвиняемый и потерпевший, – если они стараются выдвинуть перед следователем свои версии происшедшего события и представить доказательства, эти версии подтверждающие, то у обвиняемого и потерпевшего должны быть равные процессуальные возможности, т. е. они должны обладать если не одинаковыми, то близкими по юридической эффективности правами. Разумеется, тождества здесь быть не может, ибо обвиняемый и потерпевший – совершенно разные процессуальные фигуры, они вводятся в судопроизводство для достижения разных конкретных целей, они процессуальные антиподы. Но без определенного баланса прав обвиняемого и потерпевшего осуществляемое следователем доказывание очень легко может оказаться односторонним. Чтобы избежать этой опасности, необходима некоторая корректировка прав потерпевшего, их расширение, доведение перечня этих прав до того минимума, которым располагает сейчас обвиняемый. Возьмем, к примеру, назначение и производство экспертизы на предварительном следствии. Экспертиза – очень важное средство получения доказательств, ее выводы могут оказать существенное влияние на предварительное следствие и судебное разбирательство. Законодатель справедливо предусмотрел широкие права обвиняемого при назначении и производстве экспертизы. Обвиняемый вправе ознакомиться с постановлением следователя о назначении экспертизы и заявить отвод эксперту, просить о назначении эксперта из числа указанных им лиц, поставить перед экспертом дополнительные вопросы, присутствовать с разрешения следователя при производстве экспертизы и давать объяснения эксперту, знакомиться с заключением эксперта (ст. 185 У ПК). У потерпевшего же нет ни одного из этих прав, он может даже и не знать, что по делу проводилась экспертиза. Налицо явный дисбаланс прав, который, конечно, не помогает установлению истины. Продолжая сопоставление прав при расследовании дела, нужно отметить и отсутствие у потерпевшего права на ознакомление с материалами оконченного дознания, в то время как обвиняемый и его защитник таким правом наделены (ст. 120 УПК). Не может потерпевший, в отличие от обвиняемого, заявить ходатайство о дополнении предварительного следствия после ознакомления с делом (ср. ст. 200 и 201 УПК). Не выдают потерпевшему на руки и копию обвинительного заключения, хотя ему этот документ нужен для подготовки к отстаиванию своих интересов в суде не в меньшей мере, чем обвиняемому для организации и проведения защиты. Ущемлен правовой статус потерпевшего по сравнению с положением обвиняемого не только на дознании и предварительном следствии, но и в судебном разбирательстве. УПК закрепил право потерпевшего на представление доказательств, участие в их исследовании и заявление ходатайств в суде. Потерпевший вправе также обжаловать приговор и поддерживать свою жалобу в кассационной инстанции. И лишь на одном промежуточном отрезке уголовно-процессуальной деятельности, а именно в судебных прениях, потерпевший по существу выключается из процесса, превращаясь на какое-то время в пассивного наблюдателя, потому что право выступать в прениях закон ему не предоставил. Резонно ли это? Выступая в прениях, участники судебного разбирательства получают возможность подвести итоги судебному следствию, оценить доказательства, высказать свое мнение относительно доказанности вины подсудимого и меры наказания виновному. Все участники судебного разбирательства пользуются такой возможностью – потерпевший же ее не имеет. Если он хочет сообщить суду свое мнение по всем перечисленным вопросам, он может сделать это в письменных предложениях, подаваемых суду до удаления его в совещательную комнату (ст. 298 УПК). Значит, в письменном виде излагать суду мнение можно, а устно – нельзя. Объяснимо ли это? Тот же потерпевший, если причиненный ему вред поддается денежному выражению, в силу этого обстоятельства становится гражданским истцом и получает право выступать в судебных прениях (ст. 54 и 295 УПК). Но когда преступление причиняет потерпевшему моральные или физические страдания, он лишен возможности говорить о них в прениях сторон. Получается, что имущественные интересы потерпевшего защищены более надежными процессуальными гарантиями, чем его честь, достоинство и личная неприкосновенность. Справедливо ли это? Отсутствие у потерпевшего права выступать в прениях ставит его в неравное положение с другими участниками судебного разбирательства. С его позицией могут спорить, могут доказывать ее несостоятельность, ошибочность и т. п. Но возразить своим процессуальным оппонентам, показать неубедительность доводов другой стороны потерпевший не вправе. А ведь суду важно знать мнение потерпевшего, важно не только для правильного решения дела, хотя это главное, но и потому, что суд видит в нем, равно как и в других участниках процесса, возможного кассатора и, естественно, стремится максимально учесть его доводы при вынесении приговора. И суды ищут выход из положения. Иногда они находят его в признании потерпевшего гражданским истцом по поводу причиненного ему мизерного, чисто символического имущественного ущерба. В других случаях дают потерпевшему или его представителю возможность произнести речь "в порядке дополнения судебного следствия", а то и официально допускают его к участию в прениях сторон, т. е. фактически обходят закон или прямо нарушают его запрет, поскольку он противоречит потребностям практики. Так не лучше ли, чем обходить несовершенный закон, его усовершенствовать? Эта мысль уже реализована применительно к суду присяжных, где потерпевший без каких-либо ограничений участвует в прениях сторон (ст. 447 УПК). Она заложена также в проект нового УПК России, предусматривающий возможность для потерпевшего выступать с речью в прениях во всяком суде первой инстанции. Но уже и сейчас, хотя пока еще без соответствующего законодательного оформления, норма УПК, ограничивающая права потерпевшего, фактически утратила свою силу. 15 января 1999 г. Конституционный Суд РФ, рассмотрев жалобу М. Клюева, указал, что эта норма умаляет достоинство личности потерпевшего и противоречит конституционному принципу состязательности и равноправия сторон. Конституционный Суд предписал всем судам допускать потерпевших к участию в судебных прениях без каких бы то ни было ограничений. Есть еще один важный аспект защиты прав потерпевшего – не только правовой, но и глубоко нравственный, этический. Известно, что институт гражданского иска в уголовном деле работает плохо. Реальные взыскания сумм, присужденных потерпевшему за причиненный ему преступлением имущественный вред, растягиваются на долгие годы, бывают нерегулярными. Если отбывающему наказание в исправительной колонии администрация не в состоянии предоставить работу (а это бывает сейчас сплошь и рядом), то у осужденного, естественно, нет заработка и исполнительный лист будет лежать без движения. Многие преступления вообще остаются нераскрытыми, и по этой причине потерпевшие даже не знают, к кому предъявить иск. Не лучше их положение и тогда, когда преступник, личность которого установлена, скрылся, а компетентные органы не в состоянии его разыскать. Короче говоря, фактически положение потерпевшего иначе как катастрофическое расценить нельзя. Что предпринять? Этот вопрос возник не сегодня и не в России. Чем больше публичная власть осознавала себя обязанной гарантировать стабильность ею же установленных общественных отношений, в том числе отношений собственности, тем чаще обнаруживались многочисленные пробелы в правовом статусе индивида. Юристы уже давно стали всерьез задумываться над тем, как исключить не имеющую никаких оснований ни в юридических, ни в моральных нормах зависимость имущественного положения потерпевшего от случайных факторов, связанных с личными качествами причинителя вреда (его болезнь, инвалидность, престарелый возраст и т. п.) или непрофессионализмом должностных лиц. Постепенно выкристаллизовалась безупречная со всех точек зрения идея: обязанность компенсировать потерпевшему причиненный вред должна стать правовой обязанностью самого государства. В конце 60-х годов эта идея в разных формах и с разным числом оговорок получила вполне осязаемое воплощение. К настоящему времени правовые нормы, предусматривающие выплату компенсации жертвам преступлений из специальных государственных или общественных фондов, действуют во многих странах – Австрии, ФРГ, Франции, Великобритании, Новой Зеландии, США, Финляндии, Австралии, Нидерландах, Норвегии, Мексике и др. В Советском Союзе этот вопрос был впервые поставлен на обсуждение в 1977 г.* В ходе многочисленных дискуссий отмечалось, что для человека, чье здоровье находится под угрозой вследствие тяжких телесных повреждений или чье имущество подверглось разграблению либо уничтожению, мало проку от того, что ущерб будет ему возмещаться (если будет) мизерными долями на протяжении многих лет. Он, конечно же, остро нуждается в незамедлительной компенсации. Такая мера в подавляющем большинстве случаев для него жизненно необходима, ее введение лежит в русле формирования правового государства, в котором упор делается на создание реальных гарантий личных и имущественных прав граждан. Нужно, кроме того, учитывать, что имущественная ответственность государства мыслится только как вспомогательная, субсидиарная, ибо взыскание должно направляться в первую очередь на имущество и заработок самого осужденного. Только если их нет или они недостаточны для полного возмещения вреда, на помощь потерпевшему приходит государство, тотчас приобретая право предъявить к виновному регрессный иск.  * См.: Мазалов А.Г., Савицкий В.М. Нерешенная проблема возмещения вреда потерпевшему от преступления // Правоведение. 1977. № 3. С. 47–54. 24 декабря 1990 г. Верховный Совет РСФСР принял Закон "О собственности в РСФСР", в котором появилась наконец долгожданная норма: "Ущерб, нанесенный собственнику преступлением, возмещается государством по решению суда. Понесенные при этом государством расходы взыскиваются с виновного в судебном порядке в соответствии с законодательством РСФСР" (п. 3 ст. 30). В октябре 1991 г. произошло и первое применение этой нормы на практике: Ногинский городской народный суд (Московская область) вынес решение, которым обязал финансовый отдел местного Совета предоставить потерпевшему Черкашину вместо украденной у него и не найденной органами милиции автомашины "Жигули" аналогичную машину или выплатить ее рыночную стоимость. Как нетрудно догадаться, это решение районного суда просуществовало недолго. Под формальным, надуманным предлогом его отменили и Московский областной суд, и Верховный Суд РФ. Уж очень опасным мог оказаться прецедент, когда государство реально обязывали выплачивать потерпевшим (а их миллионы!) причиненный им преступлением вред. Суды перестали принимать к рассмотрению заявления потерпевших, а в 1993 г. действие этой правовой нормы вообще было приостановлено. С введением в действие нового Гражданского кодекса РФ (1 января 1995 г.) Закон "О собственности в РСФСР" был признан утратившим силу. Так безуспешно закончилась попытка утвердить па территории России стандарты цивилизованного правосудия, касающиеся защиты прав жертв преступлений. Возможно, эта попытка была преждевременной. Возможно, предпосылки возмещения вреда государством следовало бы значительно сузить, например компенсировать вред, наступивший в результате преступлений только против личности (убийство, причинение вреда здоровью и т. п.). Поскольку защита граждан от преступлений – одна из важнейших задач правового государства и учитывая конституционную гарантию: "Государство обеспечивает потерпевшим... компенсацию причиненного ущерба" (ст. 52), нам все равно рано или поздно придется вернуться к вопросу о государственной защите имущественных прав потерпевшего. И если финансовое положение страны измениться в лучшую сторону, не останется никаких оснований – правовых, нравственных, фактических или организационных – отказываться от выполнения государством своего прямого долга перед жертвами преступлений – помочь потерпевшим быстрее вернуться к нормальному имущественному состоянию, разрушенному из-за нерадивости тех должностных лиц, которые не сумели достойно справиться со своими служебными обязанностями. |