учебник по фольклору 1. Учебник Устное народное поэтическое творчество
 Скачать 330.43 Kb.
|
1.2.2. Семейная обрядовая поэзияСостав семейной обрядовой поэзии. Родильный обряд. Связь родильного фольклора с колыбельными песнями. Свадебный обряд. Отражение истории, быта и верований народа. Свадебные песни. Свадебные причитания. Величальные и корильные песни. Композиция, образность и стиль. Похоронный обряд. Следы древних верований о потустороннем существовании. Похоронные плачи – причитания. Словотворчество, образность и стиль. Рекрутские причитания. Идеи, образы, композиция и стиль. Семейные обряды, как и календарные, возникли в глубокой древности и отражают языческие представления наших предков. Они сопутствовали человеку всю жизнь, с их помощью люди стремились уберечься от несчастья, болезней, смерти. РОДИЛЬНЫЙ ОБРЯД Родильный обряд очень древний. Основной смысл его – стремление обеспечить безопасность новорожденному и роженице, подвергнуть их магическому «очищению», оградить от возможных происков злых сил, уберечь от «порчи», «сглаза», болезней и повлиять на будущую судьбу нового человека. Назначение обряда – сделать так, чтобы жизнь новорожденного была обеспеченной и счастливой, чтобы вырос он «хорошим, пригожим» и счастливым. Кроме того, надо было приобщить его к родовому коллективу. Главную роль в родильном обряде играла бабка-повитуха. Она принимала роды, обычно в бане, помогала роженице, перевязывала пуповину. Затем она обмывала и пеленала ребенка, произнося магические заклинания, которые должны были способствовать его здоровью и благополучию. Омывая новорожденного, повитуха произносила заклинание, чтобы обеспечить хорошее здоровье и быстрый рост новорожденному, например: «Ручки, растите, толстейте, ядренейте. Ножки, ходите, свое тело носите. Язык, говори, свою голову корми». Спеленав ребенка, бабка-повитуха брала его на руки, обносила вокруг бани и произносила заговор: «Бабка Соломонида на престоле стояла, Христа повивала и нам, рабам, приказала роженице помогать, младенца повивать. Чтобы мой внучок велик рос, здоров был, до церкви Божьей ходил. Божье Писание читал, отца, мать почитал, и всех старших, и меня, бабушку. Чтоб его князи-бояре любили, в высокий терем водили, за дубовый стол садили, чаем, кофеем поили, золотым перстнем дарили, красной девицей». Когда ребенка вносили первый раз в дом, его обязательно нужно было положить на что-нибудь мягкое (чаще – на овчину или на подушку) и трижды повторить заклинание: «Постель мягка и жизнь легка». По прошествии нескольких дней, как только окрепнут мать и дитя, устраивали «бабину кашу» – обрядовую трапезу в честь роженицы и новорожденного. После «размоин» – очистительного обряда, которому подвергались роженица и повитуха, гостей приглашали за стол со словами: «Сажай их обедать, чтобы они нашего (имя ребенка) в крапиву не посадили». Близкие родственники дарили подарки повитухе и матери, клали ритуальные дары в люльку младенцу (зерно – чтоб вырастал, хлеб – чтоб всегда был сыт, деньги и соль – чтоб был богат) и произносили при этом заклинание: «Будь здоров, богат, счастлив, тороват». В некоторых местностях России был известен такой обычай: после рождения ребенка пекли ржаные хлебы с оттиском ступни и ручки новорожденного и дарили их родственникам. Мотивы – благопожелания новорожденному, заклятия на крепкий сон, быстрый рост, здоровье и счастливую жизнь перешли в колыбельные песни, которые явно сохранили следы древних величаний новорожденного: Виноград мой, ягодка, Наливной ты мой яблочек, Удалой ты будешь молодец, Свет Иван-то Алексеевич. Уродился ты хорош и пригож. Будешь счастливый, таланливый, На работе ты ретивый да заботливый, Ты с людьми говорливый да приветливый, У родителей любимый да почетливый. Красны девицы полюбят тебя, Добры люди позавидуют. Родильный обряд со временем стал включать в себя крестины. Обычно на сороковой день ребенка несли в церковь или приглашали священника домой для обряда крещения. Если ребенок был слабым, и возникало опасение, что он может умереть, его крестили на третий день, чтоб не умер некрещеным. Вместо родителей ребенка на обряде крещения присутствовали его восприемники – крестный отец и крестная мать, которые не могли состоять между собой в брачных отношениях. Подмена настоящих родителей восприемниками является древнейшим реликтом. Она предохраняла ребенка от нечистой силы, возможные козни которой должны были пасть на подставных, а не на настоящих родителей. Таинство крещения состоит из нескольких ритуалов: оглашения, отречения от дьявола, сочетания с Христом, освящения воды, погружения в освященную воду, миропомазания, хождения вокруг купели, омовения и пострижения. После крещения на ребенка надевали нательный крест и новую одежду белого цвета – символы новой жизни. Крестная мать обычно дарила крестнику первую рубашку, а крестный отец – нательный крест. Исследователи считают, что структура ритуала крещения заимствована христианами из более древних религиозных систем. У многих народов мира встречаются похожие обряды. При наречении имени ребенок становился членом общины и соответственно попадал под защиту родовых богов. Отсюда происходит обычай хранить в тайне имя, присвоенное при крещении. Оно оберегало человека, а в повседневной жизни он пользовался прозвищем или другим именем, которое служило ему до совершеннолетия. Вспомним двойные имена древнерусских князей, известные по летописям. После обряда крещения устраивали крестинный обед, на который приглашали всех родственников и знакомых. Главным лицом на этом обеде становилась крестная мать (кума родителей ребенка). В песнях, приуроченных к этому моменту, содержится величание кумы и благопожелания ребенку, в то время как кум не упоминается, что свидетельствует о том, что обряд возник в эпоху материнского права. Можно также увидеть несомненную связь кумы крестильного обряда с кумушкой троицко-семицкой обрядности. А у кого виноград на дворе? У (имя отца ребенка) виноград на дворе. Собрал не людям – сам себе, Посадил кумусю на куте: Пей-гуляй, кумуся, у меня, Чтоб мое дитятко росло, Чтоб оно счастливо было, Чтоб ему Бог долюшку дал. Крестинный обед завершался особым ритуалом. Бабка-повитуха выносила к столу горшок с густо сваренной (чтоб в ней стояла ложка) гречневой или пшенной кашей, в которую иногда добавляли мед. На стол клали ломоть хлеба и втыкали в него ложки, собранные у всех сидящих за столом. Бабка обращалась к гостям с просьбой выкупить ложки. Кум (крестный), кума (крестная) и остальные гости передавали ей заранее приготовленные подарки и разбирали ложки. Отдельную сильно посоленную ложку каши (она называлась «пересол») давали отцу младенца. Кашу ели, произнося приговор: «Дай Бог кашу на ложки, а младенцу на ножки». Кашей наделялись все присутствующие в доме дети, остальное делили на части и давали каждому гостю. Считалось, что поедание крестинной каши приносит благополучие. Поэтому часть каши гости уносили домой и скармливали детям. Завершалось веселье приговором: Запрягайте-ка да двенадцать волов, Волоките-ка куму с куту долой. А кума нейдет, упирается, Она назад погребается. Напилася да кумусенька зелена вина, А не дойти, кумусенька, до своего двора. СВАДЕБНЫЙ ОБРЯД Этот обряд был особенно красочным и поэтическим. В том виде, в каком свадебная игра сложилась к XIX веку, она представляла собой сложное действие, восходящее к далекой древности. Можно предположить, что обычай строить преграду и даже разжигать костер поперек дороги, когда ехал за невестой жених из другого села, восходит к эпохе матриархата. Ученые предполагают, что это отголоски ритуальных очистительных действий, связанных с приемом жениха в племя невесты. Позже этот обычай стал восприниматься как требование выкупа за невесту парнями из ее села. В свадебном обряде явственно просматриваются черты древних брачных форм: брака-умыкания у племени полян и брака-купли (продажи) у древлян, о которых упоминается в «Повести временных лет». Даже в наше время сохраняются элементы игры, содержащие воспоминание о том, что когда-то невесту крали. Это, например, обычай – закрывать ворота и двери, не пускать жениха во двор и в дом и прятать невесту. Это проявляется и в текстах песен. Жених просит коня: Не качай головою, не брякай уздою, Не давай тестю вести… Отголоски брачной формы купли-продажи также проявляются в элементах свадебной игры. Жених должен выкупать место за столом возле невесты, выкупать косу у брата невесты. В песнях мы видим также требование выкупа у дружки, у свахи: Мы свою подруженьку продаем, Только даром не отдаем. Мы со свашеньки просим Семь фунтов конфет, Конфет, пряничков да семячков. Русская свадьба начиналась со сватовства. Сваты (раньше это были, как правило, чужие люди, умеющие складно говорить, убеждать, знающие распорядок свадебного обряда) отправлялись в дом невесты. При этом они старались идти так, чтобы никто не встретился на пути и не вздумал спросить, куда идут. Это считалось плохой приметой и могло расстроить запланированную свадьбу. Момент сватовства заключал в себе множество суеверных оберегов, примет и предзнаменований. Нельзя было стоять на пороге, сакральном месте в доме, связанным с культом предков. Нельзя было без приглашения проходить от порога до матицы или к столу. Нельзя было прямо говорить о цели своего визита, нужно было уметь вести особый ритуальный разговор, восходящий к тайной речи: «У вас – товар, у нас – купец, добрый молодец». Сваты договаривались с родителями невесты о главном – быть или не быть свадьбе. Согласия невесты при этом не спрашивали, так как все решалось волею старших членов семьи. И это отнюдь не было произволом со стороны родителей невесты, так как бракосочетание любого члена семьи рассматривалось как дело, важное для всего семейного коллектива. Кроме того, важно было, с кем предстоит породниться. Если жених был из другого села, родители невесты старались навести справки о женихе, и даже могли поехать в гости к его родителям для знакомства и осмотра дома, хозяйства, чтобы убедиться, что предстоит родство с достойными людьми. Следующий момент обряда назывался заручины (от слова – заручиться) или сговор (от слова сговориться), или пропоины (родители пили вино, «пропивали» невесту). На заручинах точно определялось время свадьбы, количество гостей, расходы на свадебный пир со стороны каждой семьи, размер приданого невесты, подарки от жениха и прочие детали. В этот день во время прихода в дом невесты родственников жениха она должна была горько плакать, причитать, упрекать родителей и просить не отдавать ее замуж. Причитание невесты было ритуальным, обязательным. Существовала пословица: «Не поплачешь за столом – будешь плакать за столбом». Если бы невеста не плакала, не выражала свою скорбь и нежелание расставаться с родительским домом, она бы обидела не только родителей, но и домового – духа дома. Позже, когда браки стали совершаться с согласия жениха и невесты, обычай голошения невесты во время сговора стал восприниматься как пережиток. Заключал предсвадебный обряд девичник – день прощания невесты с подругами, которые собирались в ее доме. Она в их обществе плакала и утешалась, прощалась с родительским домом, вольным девичеством. В этот день по обрядовому регламенту невеста должна была находиться в печальном настроении. Причитания невесты на девичнике были полны искреннего страха перед расставанием с девической вольной жизнью в родительском доме, перед жизнью в чужой семье. Если приданое невесты не было готово, девушки помогали ей шить, вышивать, при этом исполнялись грустные песни, соответствующие ее настроению. В песнях подруг невесты родня жениха символически изображалась как крикливое стадо серых гусей, которые налетели на белую лебедушку и стали ее щипать. Свекор и свекровь – угрюмыми, ворчливыми. Жених представлялся как «чуж – чуженин», разлучник, не достойный невесты. В ряде песен давались советы невесте, как назвать свекра «тятенькой», а свекровь – «маменькой», а деверя – «братиком», а золовку – «сестриченькой», как угодить и старому, и малому, чтобы заслужить их любовь и уважение. Особенно трудно было расставаться невесте с родительским домом, если она выходила замуж в другое село. Песни девичника учат невесту, как показать свое «вежество», когда она пойдет к колодцу, и на нее соберутся посмотреть «старушечек корогод» и «молодушек хоровод»: А ты им, миленькая, укорися, Низехонько, моя миленькая, поклонися, Вот, скажут, умного отца дочь, Вот, скажут, разумной матушки. Постепенно тон песен девичника менялся. В них появлялись мотивы счастливой семейной жизни молодых, полной достатка и любви. Жених уже изображается не как злой разлучник, а как добрый молодец, ясный соколик. Это поддерживалось традицией, согласно которой жених посылал на девичник угощения для девушек. Во время девичника невеста вместе с подругами обязательно шла в баню для ритуального омовения. Все совершалось торжественно, согласно традиции. Она просила благословения у родителей «в последний раз помыться в парной славной баенке». Родители благословляли ее и давали веник, в который, по обычаю, вплетались душистые травы и цветы. Подойдя к бане, невеста падала на колени и просила благословения у «баенки» помыться в последний раз. По-видимому, этот обычай связан с прощанием с духами рода, так как баня связана с предками. Подруги торжественно мыли невесту и в последний раз заплетали ей косу – прическу незамужней девушки. На следующий день утром ее усадят на покрытую шубой кадушку, в которой обычно квасили тесто для выпечки хлеба (символика богатства и чадородия), и под грустные песни заплетут и уложат две косы – прическу замужней женщины, а затем наденут женский головной убор. День свадьбы был центральной частью обряда. Начинался он со сбора «свадебного поезда»- торжественной процессии, сопровождавшей приезд жениха за невестой. Вместе с женихом ехали сваха, дружка, тысяцкий (крестный отец или дядя жениха), бояре (братья или друзья жениха). Участники свадебного поезда назывались поезжанами. Дружка был главным распорядителем ритуала в день свадьбы. Он должен был знать обычаи, быть песенником, плясуном, весельчаком, должен был уметь ответить на любые выпады подруг невесты. Когда поезжане вместе с женихом входили в дом, подруги быстро занимали место за столом возле невесты и не давали жениху сесть рядом с невестой. Дружка должен был умелыми ответами отразить нападки подруг невесты, щедрыми гостинцами и подарками привлечь «противника» на свою сторону и выкупить место за столом возле невесты. Постепенно в свадебной игре происходит перелом в отношении к жениху, его родне и поезжанам со стороны невесты, ее подруг и родителей. Теперь жениху поют величальные песни, в которых он изображается красивым, умным и богатым. Получив благословение родителей, которое обычно сопровождалось особым молитвенным ритуалом и дарением родительской иконы невесте, молодые на тройке с бубенцами ехали в церковь для совершения обряда венчания. После венчания в некоторых селах молодые направлялись вначале в дом невесты, и после угощения ехали на свадебный пир в дом жениха. Туда же привозили приданое невесты. Встречали молодых ритуальными песнями, обсыпали зерном, хмелем, под ноги бросали монеты. Их усаживали в центре застолья на скамью, застеленную мехом (магия чадородия). Есть и пить за свадебным столом жениху и невесте не полагалось. В честь невесты и жениха, а также их родителей и всех присутствующих исполнялись особые величальные песни, восхваляющие их ум, красоту и трудолюбие. Гости со стороны невесты пели особые корильные песни (от слова корить – ругать, указывать на недостатки). Дружка представал в них в самом непривлекательном виде. Доставалось и жениху: Ваш жених – пень горелый, Наша невеста – сахар белый. Ваш жених – рот табаком, Наша невеста – мед с молоком, ПОХОРОННЫЙ ОБРЯД К семейным обрядам относится также древнейший похоронный обряд, сохранивший древние представления о том, что и после смерти человек продолжает жить и может вмешиваться в дела живых. Сама смерть воспринималась как реальное и коварное существо, которое можно задобрить или обмануть. Человек стремился оградить себя от смерти и умилостивить умерших предков с помощью специальной системы магических действий, которые были направлены на оберег от возможной опасности со стороны покойного и на задабривание умершего. У наших предков существовало представление о двух типах покойных. Любые умершие родственники – деды – могли быть покровителями живых, К ним обращались с молитвой, просьбами о помощи в хозяйственной деятельности и семейных отношениях. Другая группа мертвых, заложные покойники – это умершие неестественной смертью: самоубийцы, утопленники, а также убитые враги или предки, умершие на чужой стороне или по какой-либо причине не похороненные. Заложных покойников боялись, им в определенные дни приносили поминальные жертвы – особую еду, питье, старались их задобрить, предотвратить возможные с их стороны злые действия по отношению к живым. В древности существовал обычай: чтобы предотвратить новый приход смерти в дом, покойника выносили через отверстие в специально разобранном потолке или через окно. Позже это упростили и стали выносить через дверь, но ногами вперед. При выносе старались не коснуться гробом дверного косяка, чтобы не «закрепить» смерть в доме. К оберегам относится также обычай занавешивать зеркало полотном (через зеркало мертвец может увидеть живых), надевать траурные одежды (по сути, маскарадный костюм, чтобы не быть узнанным). После выноса гроба из дома мыли пол родниковой водой. Смысл этого обряда – очистительный и предохранительный: нужно было смыть последние следы покойного в доме, чтобы не нашел обратного пути. Для задабривания покойного также существовал ряд обрядовых действий: поминание на 3, 9, 40 дни и в годовщины смерти, принос поминальных даров на могилу, причитаание и поедание ритуальной еды в родительские дни. Наиболее полно культ предков проявляется в дни общественных поминок покойников-родителей: в родительскую субботу накануне Масленицы, в радуницу во вторник на второй неделе после Пасхи, а также накануне Троицы в русальную субботу, в народе получившую название Пасхи усопших, и в Дмитриевскую субботу. В дни общественных поминовений похоронные плачи, причитания и прочие выражения скорби соединялись с взрывами безудержного веселья, обжорства и пьянства. Покойники как бы присутствовали на празднике, являлись участниками пира, а живые как бы стремились доставить им радость, развеселить и умилостивить. Этот обычай вошел в характерную пословицу: «В радуницу утром пашут, по обеде плачут, а вечером скачут». То есть с утра чистили, убирали, пропалывали родительские могилы, после обеда на кладбище совершалось голошение как обязательное выражение скорби, а затем устраивался общий поминальный пир. В старину в поминальные дни, покидая могилы, вели вокруг кладбища особый хоровод-стрелу и пели песни особого содержания. В поминальные дни души предков заклинались для того, чтобы заручиться их помощью в семейных делах и земледельческих работах. Большую роль в древнем похоронном обряде играли причитания, приуроченные к определенным моментам похоронного обряда. Первое похоронное причитание – плач-вопрошение – звучало сразу же после смерти. В нем содержался вопрос к покойному, почему он покинул семью, куда отправился. Его просят встать, открыть глаза, заговорить, простить обиды. В момент прихода в дом родных и соседей, узнавших о смерти, звучал плач-оповещение, в нем в аллегорической форме рассказывалось о наступлении смерти: закатилось солнце, упала звезда, угасла свеча. Следующий плач звучал при вносе в дом гроба для покойного. В нем благодарили «плотничков», построивших «домовинушку» «без оконушек, без кроватушки, без теплой постелюшки». Причитали также при выносе покойника из дома. Останавливались и причитали по дороге на кладбище, оплакивали его при опускании гроба в могилу и при возвращении с кладбища домой. Создавались причитания по каждому конкретному случаю заново. Для этого требовалось знание традиции и особое дарование. В селах были талантливые мастерицы создавать и исполнять причитания. Их называли плакальщицами или вопленицами и обычно приглашали на похороны, чтобы оплакивать умерших. Одной из выдающихся русских плакальщиц в середине Х1Х в. была Ирина Андреевна Федосова, талантливая народная поэтесса, простая русская крестьянка. Оплакивая конкретного человека, она при этом создавала картину народного горя, трудной крестьянской доли. Обычными мотивами и образами причитаний были сиротство, мерзнущая изба, нищенствующие дети, нераспаханная нива и так далее. Все это рисовалось на контрастном фоне былого благополучия семьи при жизни ее хозяина-кормильца, обычно опоэтизированного. РЕКРУТСКИЙ ОБРЯД В XVIII веке велись почти непрерывные войны, что влекло за собой систематические рекрутские наборы. В 1699 г. Петр I ввел всеобщую рекрутскую повинность, вначале пожизненную, а потом долгосрочную «службу государеву». Именно в это время возник рекрутский обряд, которому в древности предшествовал обряд проводов на войну. В самых общих чертах рекрутский обряд сводился к следующему: на сходках общины производилась жеребьевка, которая определяла очередных рекрутов. Сразу же после сходки ближайшие родственницы рекрута – мать, жена, сестра, невеста – начинали причитывать. Затем шло приготовление к центральному эпизоду обряда – «печальному столу». В это время рекрута «гуляли» со сверстниками, ездили в гости к родственникам, угощались у них, пили, прощались. Проводы рекрута в армию были равносильны прощанию с ним навсегда, ибо он мог не вернуться домой. Сам рекрут прощался с привычной крестьянской жизнью, молодостью, родной семьей. Во время прощальных обрядов исполнялось много рекрутских, солдатских и прочих песен. Женщины-родственницы встречали каждое появление и отъезд рекрутов причитаниями. В северных районах была традиция – вопленицы сопровождали рекрутов в их разъездах. За день до отправления рекрутов на сборный пункт совершалась поездка в церковь, затем устраивался «печальный стол» и происходило благословение рекрутов родителями. Здесь снова звучали песни и причитания. Если среди родственников оказывались старые солдаты, они делились воспоминаниями, поучали рекрутов, передавали известные им заговоры от болезней, пуль, «от начальства». Устойчивым в обряде было прощание рекрута в день проводов с отцом, матерью, братьями, сестрами и другими родственниками. Запряжка повозок, выход рекрутов из дома, прощание с ними и их отъезд сопровождались причитаниями. Вопленица от имени рекрута или его родных исполняла причитания. Главные темы причитаний – выражение горя близких и рассказ о лишениях и тяготах предстоящей солдатской службы. Когда лошади трогались в путь, рекруты, заглушая причеты, запевали солдатские и рекрутские песни и пели их всю дорогу до самого сборного пункта. В центре рекрутских песен и причитаний – образ рекрута, покидающего родную деревню, родительский дом, семью и отправляющегося на чужбину, в армию. Обычный сюжет рекрутской песни – расставание рекрута с родными, любимой девушкой или с женой. Основные мотивы рекрутского причитания – сетование на судьбу, жалобы на то, что рекрут уходит не вовремя (он молод, родители стары). В причитаниях от имени родителей звучал вопрос о том, куда он собирается, на кого их оставляет, что напоминает похоронные плачи-вопрошения. Звучала просьба поскорей возвращаться, рассказы о предчувствиях несчастий, которые ожидают солдата, описание горюющего рекрута. Царская служба рисовалась как «грозная», «печальная», а житье солдата изображалось как «несчастное», как «неволя великая». Замечательные образцы рекрутских причитаний были записаны от И.А. Федосовой («Плач о холостом рекруте», «Плач о рекруте женатом»). О проводах рекрута она сказала: «Жива эта разлука пуще мертвой». В ее причитаниях выступает образ горюши-матери, провожающей сына в дальнюю дорогу, рисуются картины бедственного положения семьи в связи с уходом кормильца. Рекрутчина изображается как страшное бедствие: Что везут-везут ли мою ладушку, Что берут-берут да во солдатушки, Что стригут-стригут да во рекрутушки, Отрывают от крестьянской его жирушки, От бессчастной его семеюшки. Горе матери выражается в гневных, полных горя и страдания словах: Будьте прокляты, злодеи супостатые! Вергай скрозь землю ты, нехристь вся поганая,.. И кабы – мне да эта бритва навостренная И не дала бы я злодейной этой нехристи И над моим ноньку рожденным надругатися И распорола бы я груди этой нехристи... 1.2.3. ЗаговорыМагическая природа заговоров. Слово и действие. Виды заговоров. Композиция и стиль. Заговорами называются короткие прозаические словесные формулы, якобы обладающие особой магической силой, верным способом для достижения любых желаний. Заговоры в древности выполняли утилитарно-магическую функцию, были связаны с хозяйственно-бытовой деятельностью, личной и общественной жизнью человека и с народной медициной. В основе заговоров лежит вера в магическую силу слова. В сознании древнего человека заклинающий был властен над природой и людьми. Для этого он напрягал всю свою волю, требуя, чтобы произошло то, что им замышлено. Хранителями и исполнителями заговоров были знахари и колдуны, а также пастухи, охотники и рыбаки. Пастухи с помощью заговоров стремились сохранить стадо от нападения дикого зверя, блуждания и болезней, рыбаки и охотники хотели сделать удачной рыбалку и охоту. Заговоры хранились в тайне, их нельзя было просто так передать первому встречному, иначе они теряли свою магическую силу и переставали действовать. Их можно было передать по наследству как особые тайные знания. «Знаткие» люди, как называли носителей заговоров, могли ими обмениваться. В более позднее время (начало ХХ века) на Дальнем Востоке зафиксированы и такие случаи, когда у знахарки, уезжавшей из села, община «покупала» заговоры, назначив ей преемницу. Исполнялись заговоры в урочное время (на утренней или вечерней заре, глубокой ночью при свете луны), в определенных местах (на перекрестке дорог, у родника, реки, колодца, у раскрытой печи, в лесу, в пустынном месте). Нужно было заниматься заговорной практикой в уединении, чтоб никто не видел и не слышал. Произносили заговоры шепотом, они многократно повторялись с нарастающим ритмом, на одном дыхании. Сопровождалось исполнение особыми действиями: очерчиванием круга, сплевыванием, имитацией разных действий (например, «загрызанием» грыжи). Исполнение заговоров требовало точного соблюдения традиции. Заговоры принято было делить на белые – на пользу и черные – во вред человеку. В основном сохранились белые заговоры. По тематике заговоры довольно разнообразны и составляют три основных группы. В первую входят заговоры хозяйственные: аграрные (связанные с земледельческим трудом, направленные на хороший рост зерновых, сохранение урожая); а также скотоводческие, пастушеские, пчеловодческие; охотничьи, рыболовные и промысловые. Вторую, самую большую группу, составляют заговоры лечебные: от болезней людей и животных, от детской бессонницы, на то, чтобы кровь остановить, от порчи и сглаза и т.д. Обычно их практиковали одновременно с применением различных средств народной медицины (лечебные мази, травы, припарки, примочки). В третью группу входят заговоры, направленные на регулирование общественных и личных отношений между людьми: от несправедливых судей, злых начальников, от воров, клеветников, а также любовные «присушки» и «отсушки», с помощью которых в основном молодежь стремилась повлиять на любовные взаимоотношения. В заговорах, особенно в лечебных и любовных, проявилась яркая черта раннего мышления. Болезни и различные душевные состояния (любовь, тоска и т.д.) представлялись конкретными существами или предметами, которые можно изгнать, вынуть из человека или наоборот вложить, ввести в него. В заговорах сильны элементы антропоморфизма. В виде антропоморфных образов выступают, например, болезни. Так, различные симптомы лихорадки представлены в образах двенадцати послушниц Ирода: Трясеи (от – трясти), Огнеи (огонь, жар), Ледеи (лед, озноб), Хрипуши, Глухеи и т.д. Поэтика заговоров специфическая. У заговоров нет устойчивой композиции, но все же можно проследить основные композиционные части. Обычно заговор начинается с введения: «Господи, Боже, благослови, Христос» или «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». В зачине «белых» заговоров часто употребляется устойчивая заговорная формула: «Встану я, раб Божий, благословясь, пойду, перекрестясь». Далее идет повествовательная или эпическая часть, в которой выражается основная мысль заговора. В ней содержится обращение за помощью к силам природы (следствие анимизма) или к христианским святым (последующее влияние христианства). Как следствие двоеверия в заговорах можно одновременно встретить и обращение к силам природы (например, к земле, воде, заре, солнцу, месяцу) как к могущественным живым существам, и обращение к Христу, Богородице, Архангелам и наиболее почитаемым святым. В эпической части содержится формула-заклятье («Гой еси, солнце жаркое, не пали и не пожигай ты овощ и хлеб мой, а жги и пали куколь и полынь-траву»), иногда ссылание болезни или несчастья в отдаленные и непроходимые места («За мхи, за колоды, за ржавые болота»). Заканчивается заговор закрепкой, которая должна закрепить сказанное, повысить его магическую действенность: «Будьте слова мои крепки и лепки. Ключ. Замок». Часто заговор заканчивается зааминиванием, как и в христианской молитве: «Аминь». В зачине многих заговоров мы обнаружим влияние христианства. Поэтому многие заговоры начинаются словами: «Господи, Боже, благослови, Христос!» Или: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». Закрепки также испытали влияние христианства: «Все мои слова, будьте благословенны, сильны и крепки, крепче и жестче и железа, и булату, и вострого ножа, и ногтей орлиных, и всех моих сильных и крепких слов. Казанская Богородица печать свою приложила златым своим перстнем. Всегда отныне и до веку. Замок камень. Аминь. Аминь. Аминь!» Главным принципом создания заговоров является принцип образного параллелизма, основанный на анимистических представлениях наших предков. Он выражается в сравнении двух явлений или предметов. При этом подразумевается, что в результате такого сравнения один предмет должен магически воздействовать на другой, передавая ему свои свойства и качества. Например, в приворотном заговоре или присушке мы находим такую параллель: «...Красно солнышко ... припекает пни, болота черные грязевые. Так бы прилегал раб Божий (имя парня) к рабе Божьей (имя)». Наиболее часто в заговорах употребляются сравнения, иногда сразу несколько. Например, в присушке заговаривающий хочет, чтобы девушка тосковала по нему, как тоскует «мать по дитяти, корова по теляти, кошка по котяти, утка по утяти». Широко распространена гипербола: «И как стекаются реки к окияну-морю с тонучих гор, с дремучих лесов, со мхов и болот, и поточин, и с пахотных земель, и с лесных покосов, так бы приходил мой милой живот, крестьянский скот, сам с лесу домой». Довольно часто в заговорах употребляются сквозные эпитеты, прилагаемые к разным существительным, например: «...В белых рученьках держит белого лебедя, обрывает, общипывает у лебедя белое перо...». Для поэтического стиля заговоров характерно употребление повторов, которые дают возможность для максимальной детализации и конкретизации сказанного. Пример в заговоре от змеиного укуса: «Ты, змея Ирина, ты, змея Катерина, ты, змея полевая, ты, змея луговая, ты, змея болотная, ты, змея подколодная, собирайтесь у круг и говорите удруг, вынимайте нечистый яд от суставов, от полусуставов, от жил, от полужил, от полужилков, от тридевять суставов, от тридевять полусуставов, от черной шерсти, от белого тела, от чистой крови, от буйной головы». Повторы, по представлению заговаривающего, должны были значительно усилить воздействие заговора. Из других видов повторения можно увидеть в заговорах палилогию – особый прием повтора в начале каждой последующей строки заключительных слов из строки предыдущей. Например: На море на окияне, на острове на Буяне Стоит бел-горюч камень. На том камне лежат три камня, На тех камнях стоят три гроба, В тех гробах три доски, На каждой доске три тоски... Своеобразна ритмика заговоров – чередование интонационно сходных речевых отрезков. Ритмика выделяет заговоры из обычной разговорной речи, подчеркивает их необычную интонационную необычность, усиливает веру в силу их магического воздействия. По словам А.А. Блока, «Ритмическое заклинание гипнотизирует, внушает, принуждает». Иногда можно встретить и рифму. Вот пример заговора, любовной отсушки, в котором явственно ощущается ритмическая организованность заговора и видны элементы рифмы: «На море на окияне, на острове на Буяне стоит столб. На том столбе стоит дубовая гробница, в ней лежит красная девица, тоска- чаровница. Кровь у нее не разгорается, ноженьки не поднимаются, глаза не раскрываются, уста не растворяются, сердце не сокрушается. Так бы и у (имя) сердце не сокрушалося, кровь не разгоралася, сама бы не убивалася, в тоску не вдавался. Аминь». |