Главная страница
Навигация по странице:

  • В истории морали

  • Хорошего человека

  • ...То, что сделало человека человеком

  • [ Радугин ] Хрестоматия по философии. Учебное пособие Согласно Федеральному компоненту Государственного комитета Российской Федерации по высшему образованию


    Скачать 2.51 Mb.
    НазваниеУчебное пособие Согласно Федеральному компоненту Государственного комитета Российской Федерации по высшему образованию
    Анкор[ Радугин ] Хрестоматия по философии.doc
    Дата27.04.2017
    Размер2.51 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файла[ Радугин ] Хрестоматия по философии.doc
    ТипУчебное пособие
    #6036
    КатегорияФилософия. Логика. Этика. Религия
    страница33 из 42
    1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   42

    А. КАМЮ


    ...Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать созерцанием и действием. Это и называется стать человеком...

    ...В этой вселенной единственным шансом укрепиться в со­знании, зафиксировать в нем свои дерзания является творчество! Творить — значит жить вдвойне...

    ...Подлинное произведение искусства всегда соразмеримо человеку, и по самой своей сущности оно всегда что-то “недого­варивает”. Имеется своеобразная связь между глобальным жиз­ненным опытом художника и произведением, которое его отоб­ражает...

    ...Мыслить — значит испытывать желание создавать мир (или, что то же самое, задавать границы собственному миру). Это значит, что, только исходя из фундаментального разлада между человеком и его опытом, можно найти почву для их согласия...

    ...Сегодня, когда мысль оставила притязания на универсаль­ность, когда наилучшей историей мысли была бы история ее пока­яний, мы знаем, что система неотделима от своего автора, если хоть сколько-нибудь значима...

    ...Глубокая мысль находится в непрерывном становлении, смыкаясь с жизненным опытом и формируясь в нем. Точно так же уникальное творение человеком самого себя подкрепляется после­довательностью и многообразием создаваемых им образов...

    Камю А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. — М., 1989. — С. 282—291, 292—302.

    Что такое бунтующий человек? Это человек, который говорит “нет”. Но, отказываясь, он не отрекается: это также человек, кото­рый изначально говорит “да”. Раб, подчинявшийся приказам всю свою жизнь, вдруг находит новую команду неприемлемой. Каково содержание этого “нет”?..

    ...Бунтарство порождает, пусть смутно, осознание, осеняю­щее понимание того, что в человеке есть нечто, о чем он может, хотя бы временно, идентифицироваться. До сих пор эта идентификация не ощущалась по-настоящему. Раб переносил все репрессии, пред­шествовавшие бунту. Он даже часто безразлично воспринимал приказы более возмутительные, чем тот, который вызвал отказ. Он был терпелив, быть может, внутренне и противился им, но молчал, озабоченный сиюминутными интересами. Раб еще не осознавал своих прав. Потеряв терпение, он распространяет свое нетерпение на все, с чем раньше соглашался...

    Камю А. Бунтующий человек. Человек и его ценности. — Ч.1. — М.,1988. — С.90—98.

    346

    М. ХАЙДЕГГЕР


    ...Философия — ни наука, ни мировоззренческая проповедь. Наш курс объявлен под названием “Основные понятия метафизики”... Дело идет теперь о том, чтобы в рамках одного семестра предста­вить — опуская многочисленные подробности — ее важнейшие понятия. Поскольку же метафизика — центральное учение всей философии, то разбор ее основных черт превращается в сжатое изложение главного содержания философии. Раз философия по отношению к так называемым частным наукам есть наука общего характера, наши занятия благодаря ей обретут должную широту и закругленность...

    ...Или все надежды на философию как абсолютную науку — одно суеверие? Скажем, не только потому, что одиночка или от­дельная школа никогда не достигнут этой цели, но и потому, что са­ма постановка такой цели — принципиальный промах и непризна­ние глубочайшего существа философии. Философия как абсолют­ная наука — высокий, непревосходимый идеал...

    ...Метафизика есть вопрошание, с которым мы пытаемся ох­ватить своими вопросами совокупное целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся поставлены под вопрос. Соответственно основные понятия тут — не обобщения, не формулы всеобщих свойств некоторой предметной области (жи­вотное, язык), но понятия особенного рода. Они схватывают каж­дый раз целое, они предельные смыслы, вбирающие понятия. Но они — охватывающие понятия еще и во втором, равно существен­ном и связанном с первым смысле: они всегда захватывают заодно и понимающего человека и его бытие — не задним числом, а так, что первого нет без второго и наоборот. Нет никакого схватывания це­лого без захваченности философствующей экзистенции. Метафи­зическая мысль есть мышление охватывающими понятиями в этом двояком значении: мысль, нацеленная на целое и захватывающая экзистенцию.

    Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Вопросы философии. — 1989. — № 9. — С. 116—122.

    Каким бы образом не брались толковать сущее, или как дух в смысле спиритуализма, или как материю и силу в смысле материализма, или как становление и жизнь, или как представление, или как волю, или как субстанцию, или как субъект, или как энергию, или как вечное возвращение того же, всякий раз сущее как сущее, бытие уже высветилось. Бытие в некой непотаенности пришло. Принесет ли бытие, как оно с собой приносит такую непотаенность, открывает ли, как Оно открывает себя в метафизике и в качестве метафизики остается скрытым. Бытие в своем высвечивающем существе, то есть в своей истине не продумывается. И все-таки в своих ответах на свой вопрос

    347

    о сущем как таковом метафизика говорит из незамеченной открыто­сти бытия. Истина бытия может поэтому называться почвой, на кото­рой держится метафизика как корень дерева философии, из которой она питается.

    Хайдеггер М. Введение к “Что такое Метафизика?” — М., 1993. — С. 27.

    Мышление, чьи мысли не только не настроены на счет, но вообще определяются Другим, чем сущее, пусть будет названо бытийным мышлением. Вместо того, чтобы считаться с сущим в расчете на него, оно рассматривает себя в бытии как истину бытия. Это мышление отвечает вызову бытия, когда человек передоверяет свое историческое существо той единственной необходимости, которая не понуждает вынуждением, но создает нужду, выполненную свободой жертвы. Нужда в том, чтобы сохранялась истина бытия, чтобы не выпало на долю человека и всему сущему. Жертва есть изъятое из всего принуждения, ибо поднимающееся из бездны свободы растрачивание человеческого существа на хранение ис­тины бытия для сущего. В жертве осуществляет себя потаенная признательность, единственно достаточное отблагодарение за расположение, в качестве которого бытие препоручило себя существу человека в мысли, чтобы человек взял на себя в своем отношении к бытию сбережение бытия. Изначальное мышление — отголосок расположения бытия, где светит и сбывается единственное: что сущее — есть. Этот отголосок — человеческий ответ на слово беззвучного голоса бытия.

    Хайдеггер М. Послесловие к “Что такое метафизика?” — М.,1993. — С.40.

    Сущее существующее способом экзистенции, это человек. Только человек экзистирует. Скала существует, но она не экзистирует. Де­рево существует, но оно не экзистирует. Лошадь существует, но она не экзистирует. Ангел существует, но он не экзистирует. Бог суще­ствует, но он не экзистирует. Предложение: “Только человек экзистирует” никоим образом не значит, что только человек оказывает­ся действительно сущим, а все прочее сущее недействительно и только кажимость или представление. Предложение “Человек эк­зистирует” означает: человек есть то сущее, чье бытие отмечено от­крытым стоянием внутри непостоянности бытия, отличительно благодаря бытию, отмечено в бытии. Экзистенциальное существо человека есть основание того, что человек умеет представить сущее как таковое и иметь сознание о представленном. Всякое сознание заранее предполагает экстатически понятую экзистенцию в каче­стве essentia человека, причем essentia означает то, в качестве чего человек существует, пока он человек. Сознание, наоборот, и не со­здает впервые открытость сущего, и не представляет впервые че-

    348

    ловеку открытость для сущего. Куда и откуда и каком свободном из­мерении должна была бы двигаться всякая интенциональность со­знания, если бы человек не имел уже в том выстаивании своего су­щества? На что еще другое, если всерьез о том задуматься, должна указывать приставка “со”- в именах “со-знание” и “само-со-зна-ние”, кроме как на экзистенциальное существо того, что существу­ет, поскольку экзистирует? Быть самостью — конечно, характери­стика существа того сущего, которое экзистирует, однако экзистен­ция и не заключается в самости, и не определяется из нее. Но поскольку метафизическая мысль выводит человеческую самость из субстанции или, что в основе то же, из субъекта, постольку пер­вый путь, ведущий от метафизики к экстатически-экзистенциаль­ному существу человека, должен проходить через метафизическое определение .человеческой самости.

    Хайдеггер М. Бытие и время. — С. 32.

    Конечно, как следствие освобождения человека Новое время при­несло с собой субъективизм и индивидуализм. Но столь же несо­мненным остается и то, что никакая эпоха до того не создавала по­добного объективизма и ни в одну прежнюю эпоху неиндивидуаль­ное начало не выступало в образе коллектива. Существенны здесь необходимые взаимопереходы между субъективизмом и объекти­визмом. Но как раз эта их взаимная обусловленность друг другом указывает на более глубокие процессы.

    Решающее здесь не то, что человек освобождает себя от прежних связей себе самому, а то, что меняется вообще существо человека и человек становится субъектом. Это слово subiectum мы должны понимать конечно, как перевод греческого... Так называет­ся подлежащее, то, что в качестве основания собирает все на себе. Это метафизическое значение понятия субъекта не имеет ближай­шим образом никакого подчеркнутого отношения к человеку и тем более к Я.

    Если теперь человек становится первым и исключительным субъектом, то это значит: он делается тем сущим, на которое в роде своего бытия и в виде своей истины опирается все сущее. Человек становится точкой отсчета для сущего как такового.

    Хайдеггер М. Бытие и время. — С. 47—48.

    Если “истина”, т. е. истинное и действительное, выводится и возво­дится в некий самосущий мир, то это подлинно сущее выступает как нечто такое, чему должна покориться вся человеческая жизнь. Ис­тинное есть само по себе должное и желанное. Человеческая жизнь лишь тогда на что-то годится, только тогда определена истинными добродетелями, когда эти последние только к тому устремлены и только тому способствуют, чтобы осуществить желаемое и долж­ное, следовать за ними и так подчинять себя “идеальному”.

    349

    Человек, самоотрекающийся перед идеалами и прилежно стремящийся их исполнить, есть добродетельный, годный, т. е. “хо­роший человек”. Продуманное в ницшеанском смысле, это означа­ет: человек, ваяющий сам себя как такого “хорошего человека”, уч­реждает над собой сверхчувственные идеалы, которые дают ему то, чему он должен подчиниться, чтобы в осуществлении этих иде­алов объяснить себе жизненную цель.

    Воля, волящая этого “хорошего человека” есть воля к подчи­нению идеалам как чему-то такому, что дано само по себе, над чем человек не может уже иметь больше никакой власти. Воля, воля­щая “хорошего человека” и его идеалы, есть воля к власти этих идеалов и тем самым воля к бессилию человека. Воля, волящая “хо­рошего человека” есть, конечно, тоже воля к власти, но в образе бессилия человека для власти. Этому бессилию человека для влас­ти прежние верховные ценности обязаны своей проекцией в сверх­чувственное и своим возвышением до мира “в себе” как единствен­но истинного мира. Воля, волящая “хорошего человека” и “хоро­шее” в этом смысле, есть “моральная” воля...

    Поэтому Ницше может сказать (№ 400):

    В истории морали выражается таким образом, воля к влас­ти, с которой то рабы и угнетенные, то неудачники и тяготящиеся собой; то посредственности делают попытку провести им благо­приятные ценностные суждения”.

    Соответственно этому говорится (№ 356):

    “Смиренным, прилежным, благожелательным, умеренным: Таким Вы хотите человека? Хорошего человека? Но, чудится мне, это просто идеальный раб, раб будущего.

    И в № 358:

    “Идеальный раб (“добрый человек”) — Кто себя не может поставить “целью”, вообще не может от себя вводить цели, тот от­дает честь мерам лишения самости — инстинктивно. В ней убеж­дается вся его разумность, его опыт, его сущность. И вера тоже есть некое лишение самости”.

    Хайдеггер М. Бытие и время. С. 106.

    ...Всякий гуманизм или основан на определенной метафизике, или сам себя делает основой для таковой. Всякое определение челове­ческой сущности, заранее предполагающее, будь то сознательно или бессознательно, истолкование сущего в обход вопроса об исти­не бытия, метафизично. Поэтому своеобразие всякой метафизики — имея в виду способ, каким определяется сущность человека, — проявляется в том, что она “гуманистична”. Соответственно, вся­кий гуманизм остается метафизичным. При определении чело­вечности человека гуманизм не только не спрашивает от отноше­нии бытия к человеческому существу. Гуманизм даже мешает по­ставить вопрос, потому что ввиду своего происхождения из

    350

    метафизики не знает и не понимает его. И наоборот, необходи­мость и своеобразие забытого в метафизике и из-за нее вопроса об истине бытия, не может выйти на свет иначе, как если среди господства метафизики будет задан вопрос: “Что такое метафизика?” Более того, всякий вопрос о “бытии”, даже вопрос об исти­не бытия, приходится на первых порах вводить как “метафизи­ческий”...

    Хайдеггер М. Письмо о гуманизме. Проблема человека в западной философии. — М., 1988. — С. 319—320.

    Только странное дело: как раз, когда человек науки закрепляет за собой свою самую подлинную суть, он явно или неявно заговарива­ет и о чем-то другом. Исследованию подлежит только сущее и бо­лее — ничто; одно сущее и кроме него — ничто; единственно сущее и сверх того — ничто.

    Как обстоит дело с этим Ничто? Случайность ли, что мы не­взначай вдруг о нем заговорили? Вправду ли это просто манера ре­чи — и больше ничто?

    ...Наука ничего не хочет знать о Ничто. С той же очевиднос­тью, однако, остается верным: когда она пытается высказать свою собственную суть, она обращается к помощи Ничто. Ей требуется то, что она отвергает. Что за двойственность приоткрывается здесь?

    При осмыслении нашей сегодняшней экзистенции как опре­деляющейся через науку, мы попали в самую гущу противоречия. Противоречие само собой развертывается в вопрос. Вопрос только и дожидается, чтобы его явно высказали: как обстоит дело с Ничто?

    ...Разработка вопроса о Ничто должна поставить нас в поло­жение, исходя из которого или окажется возможным на него отве­тить, или выявится невозможность ответа. Мы остались с Ничто в руках. Наука с высокомерным равнодушием по отношению к нему оставляет его нам как то, что “не существует”.

    Попытаемся все же задать вопрос о Ничто. Что такое Ничто? Уже первый подступ к этому вопросу обнаруживает что-то непри­вычное. Задавая такой вопрос, мы заранее представляем Нечто как нечто, которое тем или иным образом “есть” — словно некое сущее. Но ведь как раз от сущего Ничто абсолютно отлично. Наш вопрос о Ничто — что и как оно, Ничто, есть — искажает предмет вопроса до его противоположности. Вопрос сам себя лишает собственного предмета.

    Соответственно и никакой ответ на такой вопрос тоже совер­шенно невозможен. В самом деле, он обязательно будет получаться в форме: Ничто “есть” то-то и то-то. И вопрос и ответ в свете Ничто одинаково нелепы [Замечательна диалектика становления (че­ловека), когда предмет дан в форме проблемы (в форме своего от­сутствия по формуле: “да” как “нет”). Для содержательной

    351

    мысли противоречие, парадокс, нелепость, “пустота” только начало и условие пуска мысли. Пустота звучит как экзистенци­альный призыв: “Пусть будет!” — Примечание составителя].

    Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие. — М.,1993. — С. 17—18.

    Человек не только живое существо, обладающее среди прочих сво­их способностей также и языком. Язык есть дом бытия, живя в ко тором, человек экзистирует, поскольку, оберегая истину бытия| принадлежит ей...

    Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие. — М., 1993. — С. 203.

    Филология делает национальную и народную литературу предме­том объяснения и истолкования. Письменное литературное слово — это всегда сказавшее себя слово языка. Когда филология зани­мается языком, она обрабатывает его сообразно предметным acпектам, установленным грамматикой, этимологией и сравнитель­ной историей языка, стилистикой и поэтикой.

    Но язык говорит и без того, чтобы ему стать литературой, и совершенно независимо от того, достигает ли в свою очередь литература той предметной противопоставленности, которой соответствуют констатации литературоведческой науки. В филологической теории правит как ее необходимое язык...

    Хайдеггер М. Наука и осмысление // Время и бытие. — М., 1993. С. 17—18.

    ...Поворот, превращающий забывание бытия в хранение истины бытия совершается только тогда, когда опасность, обратимая в своей потаенной сути, впервые наконец выйдет на свет в качест­ве опасности, какая она есть. Возможно, мы уже стоим под надви­гающейся тенью события этого поворота. Как и когда он совер­шится в нашей истории, не знает никто. Да и нет нужды знать о таких вещах. Знание этого рода было бы даже гибельным для че­ловека, коль скоро его существо в том, чтобы быть хранителем, который ходит за существом бытия, обдуманно оберегая его. Только когда человек как пастух бытия ходит за истиной бытия, он может желать и ждать прихода события бытия, не опускаясь до пустой любознательности.

    А что происходит там, где опасность опознана как опасность и тем самым впервые непотаенным образом выступает самою собою?

    Чтобы услышать ответ на этот вопрос, прислушаемся к на­меку, доносящемуся до нас в строках Гёльдерлина. В поздней ре­дакции гимна “Патмос” поэт говорит:

    Но где опасность, там вырастает

    И спасительное.

    352

    Если сегодня мы продумаем эти слова в их сути еще глубже, чем сложивший их поэт, осмыслим их до предельного смысла, то они скажут нам: где опасность выходит на свет как опасность, там уже восходит и спасительное...

    ...Сущность человека покоится в языке. Мы существуем, вы­ходит, прежде всего в языке и при языке. Путь к нему, стало быть не нужен. Да путь к нему притом еще и невозможен, если мы уж и без того там, куда он должен был вести. Однако там ли мы? Так ли мы в языке, что касаемся его существа, понимаем его как язык и, вслушиваясь собственно в него, воспринимаем его? Оказываемся ли мы без всякого нашего старания в близости языка? Или путь к языку как языку длиннейший из всех, какие можно помыслить? Не только длиннейший, но и окруженный помехами, идущими от самого языка, как только мы пытаемся без оглядывания на попут­ные обстоятельства осмыслить чисто его?..

    ...Сказать и говорить — не одно и тоже. Человек может гово­рить; говорить без конца, но так и ничего и не сказать. Другой, на­оборот, молчит, он не говорит, но именно тем, что не говорит, может сказать многое.

    А что зовем мы словом “сказать”? Чтобы вникнуть в это, бу­дем держаться того, о чем зовет нас здесь думать наш язык. Ска­зать — значит показать, объявить, дать видеть, слышать...

    ...В свете этих отношений сказывания мы называем существо языка в целом “сказом”, признаваясь, что даже и теперь еще не угадано то, чем единятся все отношения...

    ...Нам известна речь как артикулированное оглашение мыс­ли посредством орудий речи. Однако говорение есть одновременно и слушание...

    Хайдеггер М. Путь к языку // Время и бытие. — М., 1993. — С. 17—18.

    К. ЯСПЕРС


    В течение более чем полувека все настойчивее ставится вопрос о ситуации времени; каждое поколение отвечало на этот вопрос для своего мгновения. Однако если раньше угроза нашему духовному миру ощущалась лишь немногими людьми, то с начала войны этот вопрос встает едва ли не перед каждым человеком...

    ...Вопрос о современной ситуации человека как результате его становления и его шансов в будущем поставлен теперь острее, чем когда-либо. В ответах предусматривается возможность гибе­ли и возможность подлинного начинания, но решительный ответ не дается.
    353
    ...То, что сделало человека человеком, находится за преде­лами переданной нам истории. Орудия в постоянном владении, со­здание и употребление огня, язык, преодоление половой ревности и мужское товарищество при создании постоянного общества под­няли человека над миром животных.

    ...В водовороте современного существования часто становит­ся непостижимым, что собственно происходит. Неспособные спас­тись на берегу, что позволило бы обозреть целое, мы носимся в сво­ем существовании, как по морю. Водоворот создает то, что мы ви­дим только тогда, когда он нас увлекает за собой.

    Однако это существование рассматривается в настоящее время как само собой разумеющееся, как массовое обеспечение по­средством рационального производства на основе технических от­крытий. Когда это знание постигаемого процесса в целом превра­щается в осознание бытия современности, неизбежным становится уже не непостижимый в своих возможностях водоворот, а действу­ющий в ходе необходимого экономического развития аппарат.

    ...Индивид распадается на функции. Быть означает быть в седле; там, где ощущалась бы личность, деловитость была бы нару­шена. Отдельный человек живет как сознание социального бытия. В пограничном случае он ощущает радость труда без ощущения своей самости; живет коллектив, и то, что отдельному человеку ка­залось бы скучным, более того невыносимым, в коллективе он спо­койно принимает, и как бы под властью иного импульса. Он мыслит свое бытие только как “мы”.

    Бытие человека сводится к всеобщему; к жизнеспособности как производительной единице...

    Ясперс К. Духовная ситуация времени. Человек и его ценности.— Ч. 1. — М., 1988. —С. 61—83.

    тема 16
    1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   42


    написать администратору сайта