история россии. Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com. Виктор Наумов царевна софья

• Название: Виктор Наумов царевна софья
• Анкор: история россии.софья
• Дата: 12.10.2021
• Размер: 1.92 Mb.
• Имя файла: Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com.doc
• Тип: Документы; #246226
• страница: 13 из 25

Особый пункт договора предусматривал развитие торговли между Россией и Речью Посполитой. За торговыми людьми закреплялось право свободно «ездить на обе стороны со всякими товары» как в «стольные городы Краков, в Варшаву и Вильну», так и «в царствующий великий град Москву» с уплатой торговых пошлин по уставу обоих государств. Особо оговаривалась свобода торговли по реке Двине между Ригой и Смоленском.: #c_261
Двадцать четвертого апреля цари и правительница слушали проект мирного трактата вместе с патриархом, ближними боярами и думными людьми. Все его статьи были одобрены. Постановлено было написать его на пергамене, переплести в доски и «облочь золотою объярью», а потом призвать польских послов в Ответную палату «для размена записей вечного мира с ближними боярами». Подписание трактата уполномоченными с обеих сторон состоялось 26 апреля (6 мая). В тот же день цари в присутствии всего двора подтвердили договор торжественной присягой в Грановитой палате. В церемонии участвовали польские послы, которым государи «объявили отпуск».
Тогда же был издан манифест от имени великих государей царей Ивана и Петра Алексеевичей и «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны Софии Алексеевны, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцев» о заключении «Вечного мира» с Польшей. «Никогда еще при наших предках Россия не заключала столь прибыльного и славного мира, как ныне, — возвещала Софья русскому народу. — Отец и брат наш владели Смоленском, Черниговом и Малороссийским краем только временно, до окончания перемирия, а богоспасаемый град Киев трижды клялись пред Святым Евангелием возвратить Польше. Отныне всё наше, и навеки. Мы же не уступили Польше ни одного города, ни места, ни местечка. Кроме того, имени царского величества учинено повышение: государи наши будут писаться пресветлейшими и державнейшими; а благочестивой и православной вере нашей в Польской стране обеспечена полная свобода богослужения и дарована защита от католиков и униатов. Преименитая держава Российского царства гремит славою во все концы мира».
Излишне строгий к Софье историк Н. Г. Устрялов замечает по этому поводу: «Так, не щадя ни отца, ни брата, тщеславная царевна превозносила свои заслуги пред народом и смело присвоила себе титул самодержицы, который с сего времени приказала писать во всех актах внутри государства наряду с именем державных братьев». Историк упрекает Софью: «Вечный мир с Польшею куплен войною с Турциею… Тягость войны с народом могущественным, страшным всей Европе, едва ли не перевешивала выгоды мира с державою слабою и расстроенною, которая, при всех усилиях, не могла отнять у нас того, чем гордилась царевна».
Эти упреки вряд ли справедливы. Во-первых, по условиям «Вечного мира» Россия не обязывалась вести полномасштабную войну с Турцией, а всего лишь должна была направить войска против Крыма, что вполне соответствовало российским интересам. Во-вторых, Речь Посполитая при воинственном короле Яне Собеском не была такой уж «слабою и расстроенною»; русско-польская война, неизбежная без заключения «Вечного мира», принесла бы России гораздо больше тягот и потерь, чем не очень обременительные Крымские походы. Софья и Голицын одержали выдающуюся дипломатическую победу, навеки закрепив за Россией спорные территории, которые вовсе не так легко было бы удержать силой оружия.
Манифест Софьи объявлял награды боярам, окольничим, царедворцам и служилым людям по случаю заключения мира. Щедрее всех был пожалован князь Василий Голицын, получивший золотую чашу весом более фунта, «кафтан атласный золотной на соболях в четыреста рублей», 250-рублевую прибавку к денежному окладу и вотчину — богатую Белгородскую волость Нижегородского уезда, ранее принадлежавшую умершему в 1685 году боярину Ивану Михайловичу Милославскому. Бояре, кравчие, окольничие, думные дворяне, думные дьяки и думный генерал Аггей Шепелев были награждены переводом из поместий в вотчины от 230 до 500 четвертей земли и прибавкой к денежным окладам от 50 до 100 рублей. Стольники, генералы, полковники, стряпчие, дворяне московские, дьяки и жильцы получили из поместий в вотчины от 20 до 100 четвертей земли и от 20 до 25 рублей. Меньшие награды достались городовым дворянам, детям боярским, казакам, стремянным конюхам и прочим служилым. Торговым и посадским людям были несколько облегчены подати и повинности.: #c_262 В целом масштаб награждений значительно превосходил схожие прецеденты других царствований. Софья постаралась обеспечить всеобщую радость по случаю «Вечного мира».
На другой день польские послы были царским указом приглашены во дворец «в комнату», чтобы проститься с русскими государями «приватным обычаем без чинов». В Крестовой палате их встретили сын главы русской дипломатии ближний стольник князь Алексей Васильевич Голицын и думный дьяк Федор Леонтьевич Шакловитый, а у комнатных дверей — сам ближний боярин и великих посольских дел сберегатель. Цари Иван и Петр сидели в «государских местах» в золотых кафтанах и шапках. Василий Голицын представил им послов «короткими словами, без речи». Государи «жаловали их, послов, к своей государской руке и потчевали… из своих рук кубками с питьем», а потом «изволили приказывать к королю поздравление». Вслед за тем цари удалились, «а в ту комнату изволила придти великая государыня благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна и сесть в креслах в шубе собольей осиновой да в треухе». Она пожаловала послов к руке, приказала думному дьяку Емельяну Украинцеву осведомиться о их здоровье, а потом произнесла краткую речь:
— Великие государи постановленной вечной мир изволят содержать крепко без нарушения, также бы и государь ваш, его королевское величество, держал по тому ж без нарушения и при их царского величества послах тот вечной мир подтвердил.
Затем Софья «изволила послов жаловать питьем», собственноручно подавая им кубки. После угощения поляки вторично поцеловали руку правительницы и были отпущены.: #c_263
На следующий день Огиньский подарил Софье Алексеевне карету с шестеркой лошадей, «та корета с лица резная, золоченая, по золоту писаны травы разными красками… цена той корете 550 рублев».: #c_264
К польскому королю для ратификации «Вечного мира» были отправлены великие и полномочные послы боярин Борис Петрович Шереметев и окольничий Иван Иванович Чаадаев. Тем, временем Ян Собеский в походе в Молдавию потерпел неудачу и едва не погиб со всем войском на берегах Прута. Спустя два месяца русские послы дождались в Львове короля, опечаленного своим фиаско. Собеский принял их с большими почестями и 12 декабря подтвердил трактат о «Вечном мире» торжественной присягой на Евангелии. Очевидцы отметили, что при этом на глаза короля навернулись слезы. Впоследствии он выражал сожаления об утрате «столь многих городов и земель» и обвинял Гжимультовского и Огиньского в дипломатическом поражении.: #c_265
«Вечный мир» действительно явился «славным и прибыльным» для России, поскольку закрепил за ней Левобережную Украину и Киев — «мать городов русских». Однако, несмотря на все усилия Голицына и его товарищей, Московскому государству не удалось распространить свою власть на Чигирин и другие правобережные города, то есть ликвидировать раздробление малороссийских земель на две части. Условие мирного договора о превращении Приднепровщины от Стаек до Чигирина в нейтральную зону впоследствии было нарушено Речью Посполитой.
Могла ли Россия предотвратить расчленение Украины в 1686 году? Думается, такая возможность была, но для этого русским государям пришлось бы вступить в союз с турецким султаном и крымским ханом против польского короля. Именно такой вариант предлагал правительнице Софье в ноябре 1684 года ярый ненавистник поляков малороссийский гетман Самойлович.: #c_266 Военное взаимодействие малороссийского казачества с Крымом являлось делом обычным: украинские гетманы начиная с Богдана Хмельницкого нередко вступали в союз с крымскими ханами и, в зависимости от своей политической ориентации, с успехом использовали превосходную татарскую конницу то против Польши, то против России. Иногда и Речь Посполитая объединялась с Крымом в борьбе против Московского государства. По понятиям европейской политики подобный шаг был вполне возможен: «христианнейший» король Людовик XIV в борьбе против католической монархии Габсбургов не стеснялся вступать в союз с Османской империей, тогда как Россию и Польшу по крайней мере разделяло различие конфессий. Однако для православной государыни Софьи Алексеевны объединение с «бусурманами» против прославленного защитника христиан Яна Собеского было абсолютно немыслимо.


Дела малороссийские
В период напряженной борьбы между Россией и Речью Посполитой за обладание Украиной крайне важное значение имела позиция малороссийского гетмана. С 1672 года эту должность занимал Иван Самойлович, которого по степени верности русскому престолу можно сравнить с Богданом Хмельницким. В отличие от предшественников Самойлович ни на минуту не допускал возможности возвращения Малороссии под власть Польши или перехода под протекторат Турции.
Самойлович не только проявлял себя как надежный вассал русских царей, но и выступал с инициативой вытеснения поляков с украинских земель. Тем временем гетман вступил в открытый конфликт с Польшей. В феврале 1684 года после смерти настоятеля Киево-Печерской лавры Иннокентия Гизеля польский король назначил на этот пост львовского епископа Иосифа Шумлянского, подчеркнув тем самым свои права на Киев. В ответ малороссийские казаки по приказу Самойловича летом того же года захватили земли по реке Сожь, составлявшие значительную часть Мстиславского воеводства Литвы. Местная православная шляхта с радостью примкнула к казачеству. Гетман решительно заявлял, что от посожских сел не откажется, даже если от российского правительства поступит предписание вернуть их Речи Посполитой. Софья и Голицын поступили в этом вопросе весьма осмотрительно: в царской грамоте Самойловичу содержалось требование найти документы, доказывающие, что Посожье принадлежало украинскому гетманству с давних пор, а в отношениях с польской стороной решено было по возможности тянуть время, ссылаясь на нерешенные пограничные споры.: #c_267
В ноябре 1684 года в гетманскую столицу Батурин прибыл думный дьяк Емельян Украинцев, которому поручено было убедить Самойловича в необходимости союза с польским королем против турок и татар. Однако гетман был непоколебим:
— Я полякам не верю, они люди лживые и непостоянные и вечные народу московскому и нашему козацкому неприятели.
Дьяк потребовал объявить, в чем особенно польский король выказал недоброжелательство.
— Удивительно, что ты меня об этом спрашиваешь, — отвечал Самойлович. — Когда в Москве между ратными людьми была смута, он этому радовался и, желая большего зла, разослал к нам лазутчиков с письмами, возмущая народы. Султана и хана уговаривал к войне против государей. Теперь недавно без государева ведома донских казаков и калмыков к себе на помощь призывал и многих подговорил, которые и теперь при нем. А меня беспрестанно хлопочет, как бы отравить, зарезать или застрелить.
Украинцев пытался убедить его, обрисовав общую европейскую ситуацию, не допускающую нейтралитета России в войне против Турции:
— Великие государи хотят в это дело вступить не для того только, чтоб помочь цесарю римскому или королю польскому; если вечные неприятели Церкви Божией, турки и татары, теперь осилят цесаря и короля польского и приневолят их к миру, то потом встанут войною и на нас. На мир надеяться нечего: они привыкли мир разрывать.
Как угодно великим государям, — отвечал гетман, — а мне кажется, нет причины с султаном и ханом мир нарушать. Буде в том их государское и сестры их великой государыни цесаревны святое и премудрое рассуждение и пресветлой их палаты здравые советы; но и начать войну, мира искать же, только не скоро его тогда сыщешь. Тот же король польский начнет тогда ссорить, чтоб царская казна истощалась, а ратные люди гинули на боях. И в мысли нельзя держать не только нам, но и детям нашим, что поляки когда-нибудь перестанут к нам враждовать. Мне кажется, что лучше держать мир, а на поляков оглядываться, с турками и татарами поступать разумно. А войну из-за чего начинать? Прибыли и государствам расширения никакого не будет, до Дуная владеть нечем — всё пусто, а за Дунай далеко. А Крыма никакими мерами не завоюешь и не удержишь. Воевать за Церковь Божию святое и великое намерение, только не без трудности. Церковь греческая в утеснении под турками пребывает, и до святой воли Божией быть тому так. Но тут вблизи великих государей Церковь Божию король польский гонит, всё православие в Польше и Литве разорил, несмотря на договоры с великими государями.
— Турки и татары — вечные христианские неприятели, — продолжал настаивать Украинцев, — теперь они с нами мир сохраняют поневоле, потому что ведут войну с поляками и немцами; теперь-то над ними и время промышлять. Теперь все государи против них вооружаются, а если мы в этом союзе не будем, то будет стыд и ненависть от всех христиан, все будут думать, что мы ближе к бусурманам, чем к христианам.
Самойлович отверг демагогический довод царского посланца:
— Зазору и стыда в этом ни от кого не будет, всякому своей целости и прибыли вольно остерегать. Больше зазору и стыда — иметь мир да потерять его даром, без причины. Поляки лгут, будто им все христианские государи хотят помогать.
Переговоры завершились безрезультатно: Украинцеву не удалось убедить гетмана в целесообразности союза с Польшей. Самойлович даже заявил, что предпочтительнее поступить противоположным образом — заключить союз с крымскими татарами против поляков. В ответ на возражение дьяка, что «не пожелают великие государи бусурман нанимать и наговаривать их на разлитие крови христианской», гетман напомнил, что польские короли неоднократно призывали крымских татар «на войну против Московского государства».: #c_268
Украинцеву предстояло заняться в Батурине решением еще одного неотложного вопроса. Здесь в Крупицком монастыре жил луцкий епископ Гедеон (в миру князь Григорий Захарович Святополк-Четвертинский), вынужденный покинуть свою епархию из-за гонений со стороны католических властей. Царский посланник встретился с ним для обсуждения вопроса о выводе Киевской митрополии из подчинения константинопольскому патриарху и передаче под власть патриарха Московского. Впервые эта идея возникла еще в 1654 году сразу после решения Переяславской рады о присоединении Украины к России. Тогда высшее украинское духовенство выступило категорически против, и московские власти не стали настаивать. В 1659 году царь Алексей Михайлович попытался решить этот вопрос путем давления на гетмана Ивана Выговского, но тот в ответ разорвал договор с Россией и вернул Украину под власть Польши, что повлекло за собой длительную междоусобицу на украинских землях. В 1665 году гетман Иван Брюховецкий выступил с инициативой переподчинения Киевской митрополии Москве, но столкнулся с резким неприятием этой идеи украинским духовенством.
Еще в 1675 году умер киевский митрополит Иосиф, и митрополичья кафедра пустовала почти десять лет. Софья и Голицын решили воспользоваться моментом для подчинения украинской Церкви Москве. Этот вопрос имел крайне важное политическое значение. Во-первых, в случае его положительного решения Польше было бы труднее настаивать на возвращении Киева. Во-вторых, обеспечивалась бы более тесная связь Украины с Россией. Часть малороссийского духовенства продолжала сопротивляться этим намерениям, вполне обоснованно опасаясь как потери самостоятельности в церковных делах, так и дальнейшей утраты украинской государственности. Однако верный слуга царского престола Самойлович выступил в поддержку планов Софьи и Голицына, тем более что выдвигаемый руководством российской дипломатии на пост киевского митрополита Гедеон был его родственником.
На встрече с Украинцевым в батуринском Свято-Николаевском Крупицком монастыре епископ Гедеон жаловался на притеснения со стороны католической Польши и говорил о намерениях поляков разорвать перемирие с Россией для возвращения всей Украины под свою власть:
— У короля и сенаторов слыхал я много раз, что они, улучив время, хотят войну начать с великими государями. Приехал я сюда из своей Луцкой епархии потому, что от гонения королевского мне житья не было, всё неволил меня принять римскую веру или сделаться униатом. Я испугался и прибежал сюда, желая здесь кончить жизнь в благочестии. При мне еще держались благочестивые люди многие, а теперь без меня, конечно, король всех приневолит в римскую веру.
Услышав от Украинцева предложение занять пост киевского митрополита, Гедеон был очень доволен и заранее согласился принять благословение от московского, а не от константинопольского патриарха.
После встречи с Гедеоном дьяк получил у Самойловича подтверждение безусловной поддержки в вопросе переподчинения Киевской митрополии.
— Я всегда этого желал, — заявил гетман, — и хлопотал, чтоб в Малой России на киевском престоле был пастырь. Теперь Дух Святой влиял в сердца великих государей и сестры их, что прислали они тебя с указом об этом деле. Я стану около этого дела радеть и промышлять, с духовными и мирскими людьми советовать, а думаю, что иным малороссийским духовным будет это не любо. Прошу у великих государей милости, чтоб изволили послать к святейшему цареградскому патриарху — да подаст благословение свое и уступит малороссийское духовенство под благословение московских патриархов. Только чтобы пожаловали великие государи меня и весь малороссийский народ, велели нам и вперед выбирать у себя и митрополиты вольными голосами по нашим правам. Знаю и подлинно, что это дело не любо будет архиепископу Черниговскому Лазарю Барановичу. А епископ Гедеон — человек добрый и смирный, никакой власти не желает.
Перед отъездом Украинцева из Батурина Самойлович поручил ему передать Софье и царям предложение:
— Указали бы великие государи в Киев, Переяслав и Чернигов перевести на вечное житье русских людей, великороссиян с женами и детьми, тысяч пять или шесть, и этим малороссийский народ обнадежился бы, что государи никому Малороссии не уступят, а поляки бы пришли в отчаяние.
Как видим, гетман в своем желании утвердить Украину «под высокую рукою» русских царей готов был даже согласиться на колонизацию украинских городов. Однако его далекоидущее предложение было отвергнуто Софьей и Голицыным, не желавшими обострять отношения с Речью Посполитой накануне русско-польских мирных переговоров.
Кроме того, Самойлович послал с Украинцевым письмо Софье с братьями, в котором снова подчеркнул опасность союза с Польшей и Австрией: «Если бы чрез вступление царских величеств в союз цесарю римскому и королю польскому посчастливилось овладеть турецкими областями и принудить тамошние народы к унии, в самом Иерусалиме возвысить римский костел и понизить православие, то от этого все православные народы получили бы неутолимую жалость. Следовательно, надобно пред вступлением в союз выговорить безопасность православия, ибо великим государям союз этот может быть нужен только для сохранения и умножения православия да для того, чтоб здесь расширить границу нашу по Днестр и по Случь, а без корысти для чего вступать в союз? Да если бы поляки и обязались уступить эти рубежи и не трогать православие, то никогда не сдержат обещания, ибо папа разрешит от присяги… Из всего видеть можно, что поляки преславному Российскому царству враги; за одну веру нашу греко-российскую, которую они уничтожают и искореняют, надобно бы с ними всем православным христианам побороться».: #c_269
В январе 1685 года Самойлович отправил в Москву генерального писаря Василия Кочубея с предложением «удержать реку Сожь» и получить Запорожье в исключительное владение русских государей. Гетман также предлагал постепенно распространять влияние России на Правобережной Украине: «А так как вся тамошняя сторона Днепра, Подолия, Волынь, Подгорье, Подляшье и вся Красная Русь всегда к монархии русской с начала бытия здешних народов принадлежали, то безгрешно было свое искони вечное, хотя бы и потихоньку, отыскивать, усматривая способное время». Гетман сообщал об интригах поляков по «отвращению» Украины от России и усилении католического гнета в малороссийских землях.
Это предложение Самойловича было встречено в Москве с осторожностью. Софья приказала ответить от имени царей:
— Перемирия с Польшею нарушить нельзя, и сколько остается лет этому перемирию, гетману и всему войску известно. Следовательно, когда придет время, поляки примут месть от Бога за гонение на православную веру, чего великие государи усердно желают и впредь желать будут.
Зато вторая инициатива гетмана — по подготовке избрания киевского митрополита — вызвала безусловное одобрение правительницы. Самойлович сообщил, что разослал письма малороссийскому духовенству и уже получил ответы от черниговского архиепископа Лазаря Барановича, печерского архимандрита Варлаама Ясинского и других игуменов киевских монастырей. Все они благословляли стремление российских государей «дать пастыря первейшей русской митрополии». Эти письма Самойлович переслал в Москву и просил у царей дальнейших указаний. Софья распорядилась передать ему, что «за труды по избранию митрополита великие государи гетмана милостиво и премилостиво похваляют, пусть старается окончить это дело немедленно».
В апреле к гетману был послан окольничий Леонтий Неплюев с подробными инструкциями по организации избрания Киевского митрополита и передаче малороссийской Церкви и подчинение Московской патриархии. Самойловичу предписывалось: «Советовав с духовными всех малороссийских городов, с старшиною генеральною и со всеми полковниками, выбирать мужа, в божественном писании искусного, тихого и разумного, из тамошних природных обывателей, а не из приезжих». О кандидатуре дипломатично умалчивалось, но Самойловичу и украинской старшине и без того было ясно, кого именно московские государи хотят видеть на митрополичьей кафедре. Современная исследовательница Т. Г. Таирова-Яковлева утверждает, что «Москве кандидатура Гедеона явно не нравилась»,: #c_270 — что вряд ли соответствует действительности. Не зря же несколькими месяцами ранее с ним вел переговоры Украинцев — правая рука Голицына в дипломатических делах. Гедеон, заранее готовый подчиниться любому волеизъявлению московских государей, был, безусловно, предпочтительнее неизвестного кандидата.
В царском наказе определенно говорилось, что вновь избранный киевский митрополит должен будет «послушание оказывать святейшему кир Иоакиму, патриарху Московскому и всея Руси, и его преемникам… и о всяких церковных делах писать к святейшему патриарху Московскому, а к святейшему Константинопольскому патриарху ни о чем не писать и не посылать, причитания никакого к нему не иметь, под послушанием у него не быть и из-под его паствы за расстоянием дальнего пути совершенно отстать». Наказ осуждал деятельность ставленника польского короля «богоотступника униата епископа Львовского Иосифа Шумлянского и других подобных ему, на развращение Церкви Божией, отчего выросли многие расколы и падения Церкви в Руси Красной и на Волыни и в других местах».
Наказ определял высокий статус украинской церкви: «Киевскому митрополиту иметь у себя в области духовных всех малороссийских городов; по степени Киевской митрополии быть первою между российскими митрополиями». Царская инструкция Самойловичу заканчивалась конкретными указаниями по оформлению процедуры избрания митрополита: «Обо всём этом написать статьи со всякою крепостию и осторожностию, подписать их митрополиту и всему Освященному собору, также гетману, старшине, всем полковникам, есаулам и сотникам, и печатями укрепить, и новоизбранного митрополита для архипастырского рукоположения отпустить в Москву».: #c_271
Самойлович сообщил Неплюеву, что отправил в Киев для наблюдения за избранием митрополита генерального есаула Ивана Мазепу, генерального обозного Василия Дунина-Борковского и двух полковников. Гетман уверил царского посланника, что малороссийское духовенство не будет возражать против подчинения киевского митрополита московскому патриарху. Но при этом он просил великих государей поскорее послать соответствующую грамоту константинопольскому предстоятелю, опасаясь, что иначе тот может предать проклятию митрополита, гетмана и всех присутствовавших на избрании:
— Известно, что греческие духовные власти по малой вине склонны бывают к недаче благословения. Да и потому нужно поскорее послать царскую грамоту, что священники из польских областей будут побуждать константинопольского патриарха благословения не давать.
Выборы митрополита в Киеве прошли спокойно, хотя многие духовные лица, по словам Самойловича, «обретались, аки в растерзании ума». Кандидатура Гедеона не вызвала серьезных возражений, тем более что его основной соперник Лазарь Баранович, зная нерасположение гетмана, демонстративно не поехал в Киев на выборы и даже не прислал никого из знатного духовенства своей Черниговской епархии. 8 июля 1685 года Гедеон был единогласно избран киевским митрополитом. Осенью новый митрополит приехал в Москву и 8 ноября был возведен в сан патриархом Иоакимом. В награду «за радетельную службу в приведении Киевской митрополии под благословение московского патриарха» правительница Софья распорядилась послать Самойловичу царское «жалованье» — золотую цепь и два алмазных «клейнота»[12 - От Kleinod — сокровище, драгоценность (нем.).] с коронами.: #c_272
В конце 1685 года в Турцию был послан подьячий Посольского приказа Никита Алексеев с поручением встретиться с константинопольским и иерусалимским патриархами и добиться от них благословения на передачу Киевской митрополии под власть московского патриарха. Русский посланник приехал в Адрианополь, где находилась резиденция иерусалимского патриарха Досифея и куда как раз в то время прибыл константинопольский патриарх Дионисий. Досифей вначале резко возражал против инициативы Москвы:
— Это разделение восточной Церкви. Я не буду советоваться об этом с константинопольским патриархом и отпустительного благословения не дам.
Тогда русский посланник отправился к великому визирю Сулейману и встретил с его стороны полную готовность выполнить все пожелания московских государей. Турция, находившаяся в состоянии тяжелой войны с тремя европейскими державами, всеми силами стремилась предотвратить вступление России в антиосманский союз.
— Знаю подлинно, — заявил Сулейман Алексееву, — что польские послы просили у царского величества помощи на нас и уступали большую землю, но великие государи ваши отвечали, что с султановым величеством перемирные лета не вышли. Объяви, когда будешь в Москве, чтоб великие государи теперь султанову величеству какой-нибудь препоны не сделали, а впредь у них любовь и дружба еще более будут множиться. Знаем мы, что московские великие государи славные и сильные, нет подобного им царя из христианских царей.
Великий визирь призвал к себе иерусалимского первоиерарха и объявил ему, что султану угодно исполнить желание русских монархов; такое же наставление получил от него и константинопольский предстоятель. После этого Алексеев встретил безусловную лояльность обоих восточных патриархов. Досифей пообещал:
— Я буду уговаривать патриарха Дионисия, чтоб он исполнил волю царскую, и сам буду писать к великим государям и к патриарху Иоакиму и благословение от себя подам особо, а не вместе с Дионисием.
Дионисий в свою очередь уверил Алексеева, что обязательно исполнит желание русских царей, как только по возвращении в Константинополь соберет митрополитов. Обещание было вскоре исполнено, и все греческие духовные власти без возражений подписали грамоту об уступке Киевской митрополии московскому патриарху.: #c_273 Так было решено важнейшее дело, способствовавшее упрочению русского влияния на Украине.
Если в вопросе о Киевской митрополии российское правительство нашло в гетмане Самойловиче верного сторонника, то заключение мира с Польшей и начало войны против Крыма он категорически не одобрял. Серьезным ударом для гетмана стала достигнутая 25 марта 1686 года договоренность польских послов Гжимультовского и Огиньского с ближними боярами князем Голицыным и Шереметевым о возвращении Речи Посполитой селений по реке Сожь.: #c_274 2 апреля гетману была направлена царская грамота с предписанием вывести военные отряды малороссийских казаков из посожских сел.
Получив известие о подписании «Вечного мира», Самойлович был в ярости и даже запретил служить в церквях благодарственные молебны. Пользуясь своим правом осуществлять самостоятельные внешние сношения, предусмотренным договором об автономии Малороссии в составе России, гетман развил бурную дипломатическую деятельность. В июне 1686 года он отправил к польскому королю весть о своей готовности участвовать в походе на Крым, однако при этом выдвигал собственные территориальные требования, напоминая о давней принадлежности Правобережья (до рек Рось, Соба, Каменка и Южный Буг) малороссийскому гетманству и прося короля передать эти земли под его власть. Формально он действительно мог претендовать на правобережные земли, поскольку в свое время был избран гетманом как Левобережной, так и Правобережной Украины. В августе Самойлович в обширных посланиях коменданту Белой Церкви и польскому коронному гетману Станиславу Яблоновскому доказывал принадлежность Правобережья малороссийским казакам и выступал против выделения части этих земель польскому ставленнику, самозваному гетману Андрею Могиле, справедливо считая это расколом украинского казачества.: #c_275
Позиция Самойловича вызвала серьезную обеспокоенность в Москве. Софья поспешила направить к нему окольничего и севского воеводу Леонтия Неплюева, чтобы тот подробно растолковал ему условия «Вечного мира» и убедил его, что интересы украинской старшины по возможности были учтены. Царской грамотой правительница предписывала Самойловичу разослать во все малороссийские города и Запорожье универсалы с известием о мире, а также принять меры по усилению контроля над своевольными запорожскими казаками, которые теперь переходили в российское подданство. Неплюев должен был объявить гетману о готовящемся в следующем году походе на Крым, представив его не столько исполнением союзнического долга по отношению к Священной лиге, сколько мерами по защите Малороссии от татарских набегов, и попросить у него совета.
На переговорах с Неплюевым Самойлович по-прежнему пытался возражать против начала войны с крымским ханом, поэтому Софья приказала сделать гетману выговор «за его противенство». Испугавшийся Самойлович просил у государей милостивого прощения, «чтоб не быть ему в нечаемой печали и приготовлении на войну с бусурманами чинить не печальным, но веселым сердцем». В октябре 1686 года Софья не преминула сообщить ему, что великие государи «прегрешения его милостиво отпускают и предают вечному забвению». Голицын также послал письмо гетману, в котором уверял «любезнейшего брата и приятеля», что «великие государи содержат его в своей милости всегда неотменно и никогда их милость уменьшена не будет».: #c_276
Самойлович вынужден был скрепя сердце начать подготовку к походу на Крым. Однако его гордый и независимый нрав неоднократно проявлялся в пренебрежительных высказываниях о результатах «Вечного мира». Например, он говорил старшине, намекая на выплату денежной компенсации Польше за Киев:
— Купили москали теперь себе лихо за свои гроши, ляхам данные. Крыма никакими мерами не завоюешь и не удержишь. Русские не хотели малые деньги татарам платить, так потом большую казну им будут давать.
Разумеется, в окружении Самойловича нашлись люди, поспешившие донести эти неосторожные заявления до сведения Голицына и Софьи. Если правительница отнеслась к ним достаточно спокойно, понимая, что недовольство гетмана обусловлено потерей Правобережья и посожских сел, то честолюбивый Голицын затаил злобу. Это обстоятельство предопределило трагическую участь Самойловича — в июле следующего года он был лишен власти.


«Пошли на тех неприятелей бусурманов»
В сентябре и ноябре 1686 года были обнародованы указы от имени царей и правительницы Софьи Алексеевны, предписывающие генералам, полковникам, стольникам, дворянам московским и городовым, жильцам и прочим ратным людям готовиться к походу на Крым. Ноябрьский указ обосновывал справедливость войны России против неспокойного и вероломного южного соседа, обвинявшегося в нападении на русские и украинские земли, разорении и разграблении православных церквей, захвате пленных, которых «будто скот, во иные страны из Крыму на вечную злую бусурманскую работу продавали». Особо подчеркивалось, что царским посланникам в Крыму нередко чинилось «всякое злодейство и ругательство». «За миру с их стороны разрушение и за многие их вышеупомянутые грубости» русские государи объявили войну Крымскому ханству. Ратным людям всех чинов была дана команда: «И вы б о том их великих государей указ ведали и к службе строились, лошади кормили и запасы готовили и совсем были наготове».: #c_277
После объявления войны Разрядный приказ разослал распоряжения о сборе ратных людей. Вотчинники и помещики, имевшие значительный земельный оклад, должны были явиться с большим числом боевых холопов; самые бедные дворяне и дети боярские приходили к местам военных сборов без слуг, пешком и с самым простым снаряжением. Сбор рати должен был закончиться 25 февраля 1687 года. Затем состоялось распределение ратных людей по шести полкам. Большим полком командовал главный воевода князь Василий Васильевич Голицын, в помощники ему были определены ближний боярин князь Константин Осипович Щербатов, окольничий Венедикт Андреевич Змеев, думный генерал Аггей Алексеевич Шепелев и думный дьяк Емельян Игнатьевич Украинцев. Передовой полк, или Новгородский разряд, состоял под командованием боярина Алексея Семеновича Шеина и окольничего князя Данилы Афанасьевича Барятинского. Сторожевой полк, или Рязанский разряд, возглавили боярин князь Владимир Дмитриевич Долгорукий и окольничий Петр Дмитриевич Скуратов. Полк Правой руки, или Севский разряд, находился под командованием окольничего Леонтия Романовича Неплюева. Полк Левой руки, или Низовский (Астраханский) разряд, возглавляли думные дворяне Иван Юрьевич Леонтьев и Василий Михайлович Дмитриев-Мамонов. Еще один полк, называемый ертаул (авангард), состоял из малороссийских казаков во главе с гетманом Иваном Самойловичем.
Назначение князя Василия Голицына на пост главнокомандующего было вполне оправданным. Прежде он уже участвовал в военных действиях на Украине и был знаком с особенностями местности, по которой должна была двигаться русская армия. Как главное действующее лицо на переговорах с представителями Речи Посполитой он был особенно заинтересован в выполнении Россией союзнических обязательств. Однако Голицын, если верить свидетельству хорошо осведомленного Фуа де ла Невилля, вовсе не стремился возглавить поход на Крым, не желая покидать Москву, опасаясь вражеских интриг. «Вопрос об избрании главнокомандующего, — писал французский дипломат, — оставался некоторое время нерешенным. Голицын предлагал несколько вельмож, способных занять этот пост, но ему было единодушно сказано, что если он заключил мир с Польшей, то должен сам взять на себя труд и посмотреть, так ли легко завоевание Перекопа, как он утверждал. Вельможи, предложившие ему это, были недовольны соглашением с Польшей. Они к тому же знали, какую трудность представит поход в Крым, а также были очень рады принудить Голицына покинуть Москву и за время его отсутствия ослабить его слишком большую власть».
В другом фрагменте своих записок Невилль утверждает: Голицын «сделал всё возможное, чтобы отказаться от этого назначения, будучи умным человеком и здраво рассуждая о том, что там возможно встретить большие трудности, за которые он будет ответственен, и что, несмотря на все меры предосторожности, которые он может принять, ему трудно будет спасти свою репутацию, если он потерпит неудачу, и что, даже если ему и доверили огромную по численности армию, то это было не более чем множество крестьян, грубых необстрелянных солдат, с которыми он никогда не смог бы предпринять смелое дело и выйти из него с честью. Будучи скорее великим политиком, нежели полководцем, он предвидел, что отсутствие может обойтись ему дороже, чем та честь и слава, которые принесло бы завоевание Крыма, тем более что он вовсе не надеялся ни возвыситься таким образом, ни заставить более считаться с собой из-за командования войсками и хорошо видел, что те, кто больше всех настаивал, чтобы он принял это назначение, делали это только из зависти к нему и из желания повредить, под видом того, чтобы почтить его достоинством главнокомандующего».: #c_278
Голицын пользовался безусловным доверием правительницы Софьи, поэтому весь груз ответственности ложился на него. Впрочем, участники Крымского похода первоначально были склонны верить в успех этого широкомасштабного военного предприятия. Например, генерал Патрик Гордон писал 7 января 1687 года: «Я уверен, что наш главнокомандующий, который является чуть ли не единственным вдохновителем этой войны и который крайне самонадеян, приведет нас к победе».: #c_279
Полковые воеводы выступили из Москвы 22 февраля. Перед этим в Успенском соборе патриарх Иоаким со всем высшим духовенством отслужил торжественный молебен в присутствии правительницы Софьи и царей. Патриарх окропил святой водой полковые знамена и вручил князю Голицыну крест и иконы Спаса и Богородицы Курской. Софья молилась перед Царскими вратами и большую часть службы простояла на том месте, которое обычно предназначалось царице. Затем правительница и цари проводили воевод со святыми образами и полковыми знаменами до Никольских ворот.
Воеводы отправились к местам сбора их полков: Голицын, Щербатов и Змеев — в Ахтырку, Шеин и Барятинский — в Сумы, Долгорукий и Скуратов — в Хотмыжск, Неплюев — в Красный Кут. Во всех сборных пунктах обнаружилось, что многие назначенные в поход ратные люди в срок не явились. Голицын прождал «нетчиков» до середины марта, а потом отправил царям и правительнице письмо с сообщением о недопустимости такого положения. Софья незамедлительно приняла решительные меры: по всем городам были разосланы указы, предписывающие городовым воеводам лично разыскивать отлынивающих от службы дворян в их вотчинах и поместьях, наказывать их батогами и отсылать под конвоем приставов к местам сбора войск. В случае «понаровки нетчикам» правительница грозила местным властям неминуемым царским гневом. Эти меры подействовали: в течение последующего месяца основная масса дворян-«уклонистов» была доставлена в сборные пункты. Впрочем, некоторых разыскать всё же не удалось — при окончательной проверке списков ратных людей обнаружилось отсутствие 1300 дворян и детей боярских.: #c_280
Кроме недочета ратных людей главнокомандующий был обеспокоен непослушанием служилых людей московских чинов — стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов, которых в Большом полку насчитывалось около трех с половиной тысяч человек. Прежде они расписывались на сотни и состояли под командованием голов. Однако Голицын в соответствии с указом покойного государя Федора Алексеевича от 24 ноября 1681 года решил разделить ратных людей московского чина не на сотни, а на роты, что соответствовало вводившемуся военными реформами 1678–1681 годов «новому ратному строю». 29 марта 1687 года решение главнокомандующего было одобрено правительницей Софьей.: #c_281 Первоначально планировалось образовать 19 стольничих, 11 стряпческих, 12 дворянских и столько же жилецких рот, каждую под руководством трех офицеров: ротмистра, поручика и хорунжего. Однако на деле почти все роты оказались смешанного состава: в сорока были представлены все московские чины от стольников до жильцов, и только две жилецкие роты полностью соответствовали своему названию.
Стремясь избежать местнических споров о старшинстве между ротмистрами, поручиками и хорунжими, Голицын часто назначал всех троих офицеров роты из представителей одного рода. Например, 12-й стольничей ротой командовали ротмистр Иван Андреевич Дашков, поручик Иван Васильевич Дашков и хорунжий Поликарп Иванович Дашков. Аналогичное положение наблюдалось в половине рот. Все три офицерских поста могли занимать как представители титулованной знати (князья Волконские, князья Козловские, Волынские), так и выходцы из незнатных родов.: #c_282
Тем не менее среди московских чинов обнаружилась группа недовольных, расценивших голицынское нововведение как принижение своего сословного статуса. Недовольство вылилось в открытую демонстрацию. Ротмистры-стольники князь Борис Долгорукий, князь Юрий Щербатов, князь Дмитрий Кольцов-Масальский и Илья Дмитриев-Мамонов явились па смотр со своими боевыми холопами в черных одеждах и на лошадях, покрытых черными попонами, своим траурным видом как бы заранее предрекая неудачу похода. Главнокомандующий пришел в ярость и в письме Федору Шакловитому попросил немедленно сообщить правительнице Софье об этой мятежной выходке аристократической молодежи: «Умилосердися, донеси добром: этим бунтовщиком учинить указ доброй. Это пророчество и противность к государеву лицу… что они так ехали, то было не тайно, всеми видимо; а если не будет указу, то делать нам с ними нечего». Голицын требовал учинить «такой образец, чтоб все задрожали», «разорить» бунтовщиков, заключить их навечно в монастырь и раздать их деревни неимущим. Шакловитый в ответ сообщил главнокомандующему, что его распоряжением о делении московских чинов на роты недовольны и некоторые члены Боярской думы. Однако это не смутило решительно настроенного Голицына: «У дураков нечего хотеть, кроме дурости. Слишком много дано им воли. Поговорят да перестанут. Поступай только покрепче, как я тебя просил».
Правительница Софья в этой ситуации повела себя весьма дипломатично — распорядилась подготовить указ о репрессиях в отношении молодых аристократов, однако задержала его отправку в Большой полк и в то же время постаралась, чтобы содержание документа стало известно в столичных верхах. Разумеется, московские родственники «бунтовщиков» поспешили уведомить провинившихся о предстоящей каре. Все четверо тут же с слезами просили у Голицына прощения. Главнокомандующий «на слезы их то им уступил» и страшный указ «сказывать не велел».: #c_283 Так Софья и Голицын сумели приструнить младших отпрысков боярских родов, не вступая в конфликт с их родственниками, заседавшими в Боярской думе.
Одно из писем Голицына Шакловитому позволяет отчасти понять тогдашний механизм осуществления власти правительницы Софьи: «О всём выразумеешь из записки моей; чтоб тое отписку изволила великая государыня слушать не со всеми бояры, но с самыми верхними, и указ бы по ней был прислан чрез нарочного гонца с подьячим или стрельцом, а из иного б чину никого не посылать».: #c_284 Как видим, царевна не могла принимать указы без обсуждения с Боярской думой, однако при этом имела право ограничивать число участвовавших в заседании думцев ближними боярами, которые в подавляющем большинстве относились к числу ее приверженцев.
Формирование полков и рот, ожидание «нетчиков» и передвижение войск из Сум, Хотмыжска и Красного Кута к общему сборному пункту на обширной равнине у реки Мерлы заняло два месяца. Лишь в начале мая удалось собрать всю армию численностью около ста тысяч человек, которая 2-го числа наконец-то смогла выступить в направлении Крыма. Начало похода слишком затянулось — выступать следовало ранней весной, когда в степи есть сочная трава и достаточное количество воды; с мая яркое солнце высушивало всю зелень, уничтожало подножный корм для лошадей и изнуряло русские полки.
Армия продвигалась медленно, хотя главнокомандующий сообщал государям, что «идет на Крым с великим поспешением». За семь недель после переправы через Мерлу было пройдено только 300 верст; таким образом, скорость движения армии не превышала шести верст в день. Такая медлительность объяснялась в основном перегруженностью снаряжением и припасами. Войска двигались огромным четырехугольником длиной в две версты и шириной больше версты. В центре находились пехотные полки, по обеим сторонам тянулся обоз из 20 тысяч повозок. За обозами шла артиллерия, а фланги закрывала конница. Авангард состоял из пяти стрелецких полков и двух выборных солдатских полков под командованием генералов Патрика Гордона и Аггея Шепелева.
Тридцатого мая на реке Самаре к основным силам Голицына присоединился пятидесятитысячный отряд малороссийских казаков во главе с гетманом Самойловичем. В начале июня, соорудив 12 мостов, войска переправились через Самару и вышли в степь. В пыли, без воды, при страшной жаре дальнейшее продвижение армии было сопряжено с неимоверными трудностями. 12 июня армия достигла речки Конки (татары называли ее Илкысу — Конские Воды) и разбила лагерь у урочища Большой Луг, на небольшом расстоянии от Днепра. На следующий день обнаружились первые признаки страшной опасности: степной ветер стал приносить запах гари, над горизонтом с южной стороны появились облака черного дыма, а ночью весь небосклон осветился заревом. Стало очевидно, что в степи свирепствует пожар, охвативший уже обширное пространство.
Голицын собрал военный совет; воеводы рассуждали несколько часов, выбирая между опасностью погубить армию в выжженной степи и стыдом бесславного отступления. Наконец решено было продолжить поход. 14 июня армия двинулась дальше по дымящейся во многих местах земле. На следующий день Гордон записал в своем дневнике: «Наш поход продолжался по выжженной степи по направлению к речке Акчекрак, находившейся на расстоянии шести верст. Вокруг была только трава и никаких деревьев, однако были слышны вопли кабанов. Лошади начали ослабевать, солдат косили болезни. Все, кто видел их страдания, могли себе представить, что нас ждет, если мы будем продолжать идти по выжженной степи еще несколько дней».: #c_285
Шестнадцатого июня, к концу третьего дня утомительного пути, войска подошли к притоку Конки — полупересохшей речке Янчекрак. Внезапно собрались тучи и начался мощный ливень, продолжавшийся несколько часов. Последние очаги пожара были потушены струями дождя; гарь, дым и пыль прибиты к земле. Янчекрак наполнился водой, вышел из берегов и широко разлился, образовав на пути русской армии топкие болота. Воеводы приказали положить гати и перевели по ним войско. Еще сохранялась надежда, что пересохшая степь оживится после сильного дождя и хотя бы частично восстановит травяной покров. Но вся растительность была выжжена до корней и землю покрывал густой слой золы. Струи дождя смыли большое количество гари в реки, сделав воду непригодной для питья.
Участник похода подполковник Франц Лефорт в ярких красках обрисовал бедственное положение русской армии: «…Добрались мы до реки Конская Вода, скрывавшей в себе сильный яд, что обнаружилось тотчас же, как из нее стали пить. Эта вода для многих была пагубна, смерть произвела большие опустошения. Ничего не могло быть ужаснее мною здесь виденного. Целые толпы несчастных ратников, истомленные маршем при палящем жаре, не могли удержаться, чтобы не глотать этого яда, ибо смерть была для них только утешением. Некоторые пили из вонючих луж или болот; другие снимали наполненные сухарями шапки и прощались с товарищами; они оставались там, где лежали, не имея сил идти от чрезмерного волнения крови. К довершению несчастия, наш великодушный князь, боярин В. В. Голицын, не позволял сворачивать с дороги, хотя мы уже не имели травы, потому что все степи были выжжены. Мы достигли реки Ольбы, но и ее вода оказалась ядовитой, а всё кругом было уничтожено; мы видели только черную землю да пыль и едва могли рассмотреть друг друга. К тому же вихри свирепствовали постоянно. Все лошади были изнурены и падали во множестве. Мы потеряли голову».
Тем не менее боевой дух армии сохранялся. «Искали повсюду неприятеля или самого хана, чтобы дать ему сражение, — вспоминал Лефорт. — Захвачены были несколько татар и сто двадцать из них и более были истреблены. Пленные показали, что хан идет на нас с 80 000 татарами. Однако и его полчище жестоко пострадало, потому что до Перекопа всё было выжжено».: #c_286
Лефорту вторит генерал Гордон: «Мы находились в ужасном положении, ибо на нашу долю выпало слишком много страданий, и очень трудно было найти траву, чтобы не дать умереть лошадям. Все считали, что если бы татары напали на нас, было бы невозможно использовать даже те силы, что еще остались. Лошади падали и были неспособны тащить орудия, не говоря уже о повозках с провиантом… Нельзя было и вообразить, как можно достичь главной цели похода — завоевания Крыма, ибо мы едва ли могли избежать очевидной опасности и неизбежной гибели, если бы стали двигаться дальше».: #c_287
«Армия расстроилась вконец, — продолжал Лефорт, — все роптали, потому что болезни свирепствовали страшно; артиллерию везли те же солдаты, которые еще не совсем изнурились. Наш князь был в отчаянии оттого, что не мог достигнуть Перекопа, что оказывалось действительно невозможным, да, правду сказать, не было и нужды в том: и без сражений смерть довольно потрепала нас… Мы напрягли последние силы, чтобы добраться до речки Янчакрака (в действительности — Карачекрака. — В. Н.). Здесь армия очутилась в бедственнейшем положении. Вода повсюду была черная, в малом количестве и нездоровая; жара стояла невыносимая; дождя не выпало ни капли; во весь поход ни следа травы; и солдаты, и лошади едва тащили ноги. Наш генералиссимус был вне себя и, могу вас уверить, горько плакал».: #c_288
К Карачекраку русская армия подошла 17 июня. До Перекопа оставалось еще две сотни верст пути, и на преодоление этого расстояния потребовалось бы не менее шести недель невыносимо трудного марша по выжженной степи. Продолжение похода грозило гибелью большей части армии от изнурения и болезней. А перед Перекопом ее остатки были бы неминуемо уничтожены или взяты в плен многотысячной крымской конницей.
Вечером Голицын созвал военный совет, на котором было принято единодушное решение: «Возвратить армию в пределы России и ожидать там царского указа». Поскольку при отступлении можно было подвергнуться неожиданному нападению татар, воеводы постановили послать к низовьям Днепра двадцатитысячный отряд и столько же малороссийских казаков, чтобы отвлечь силы неприятеля. Командование операцией было поручено окольничему Леонтию Неплюеву, который повел в сторону Запорожской Сечи свой Севский полк и три полка иноземного строя. В помощь Неплюеву был послан отряд во главе с опытным генералом Григорием Косаговым. Украинскую часть этого сводного корпуса возглавил сын малороссийского гетмана полковник Григорий Самойлович, имевший под своей командой пять полков.
На другой день основные силы русской армии двинулись в обратный путь. Голицын в донесении государям сообщил о результатах похода и о решении возвратить войска в пределы России: «Когда перешли мы Конские Воды и двинулись к реке Янчекраку, хан Крымский, сведав о многолюдном и стройном приходе царских войск и о ратном на него наступлении, пришел в ужас и боязнь, и не только сам, отложив свою обыклую дерзость, нигде в поле не явился, но и татары юртов его в крайнем отчаянии все скрылись в самые дальние поселения за Перекопом; а степи запалили, чтобы затруднить нам поход. Разные люди несколько дней шли выжженными степями, с великою нуждою от зноя, пыли, степных пожаров, недостатка конских кормов, переправились через речку Карачекрак и доходили до днепровских заливов, в самые ближние места к крымским юртам, не далее 90 верст от Перекопа». Как видим, Голицын приукрасил — в действительности его армия не продвинулась на юг далее Карачекрака.
«Тщетно, — продолжал главнокомандующий, — ждали мы неприятеля не малое время на реке Карачекраке, для воинского над ним поиску: он нигде не показывался; между тем скудость в конских кормах сделалась всеконечною; стоять долее в выжженной степи было невозможно, и мы возвратились к Конским Водам; а для промысла над крымскими юртами отправили к днепровским городкам окольничего Неплюева с великороссийскими и малороссийским войсками, чтобы удержать татар от впадений в Украйну и Польшу и тем исполнить договор вечного мира».: #c_289
Двадцатого июня армия подошла к Конке, по берегам которой уже отросло немалое количество свежей травы. Здесь разбили лагерь и простояли около двух недель, пытаясь восстановить силы. Однако это не особенно удалось, поскольку, по свидетельству Гордона, «померло от нездоровой воды много людей и лошадей». Главнокомандующий принял единственно правильное решение — проделать дальнейший путь ближе к Днепру. «Мы вдруг повернули назад, — вспоминал Лефорт, — и двинулись берегом Днепра, где также всё было выжжено. Переходили вброд болота, чтобы набрать здесь кое-какой травы. Болезни усиливались; умирало множество, гораздо более, чем при наступательном движении… Наш главнокомандующий находился в большой печали на возвратном пути. Вся Московия была в необыкновенно возбужденном состоянии, желая знать, чем кончился поход. Беспрестанно прибывали и уезжали гонцы. Армия отступила, мало-помалу, до реки Орель».: #c_290
В процитированном выше донесении Голицына от 18 июня сообщалось, что степь была подожжена крымскими татарами. Однако уже в лагере у Конки между русскими офицерами начались разговоры, что диверсия осуществлена украинцами. «Распространился слух, — записал 20 июня Гордон в дневнике, — что казаки по приказанию или по крайней мере с допущения гетманского сами зажгли степи с целью помешать вторжению русских в Крым, вследствие чего между русскими и казаками открылось взаимное недоверие». Генерал достаточно подробно воспроизвел разговоры, порочащие гетмана Самойловича: «Говорили, что казаки, опасаясь за свои права от властолюбия московского, смотрели на татар как на своих естественных союзников, к которым в случае надобности могли прибегнуть; а гетман всегда оказывал к ним явное расположение, радовался успехам опустошительных набегов их на Волынь, досадовал на победы христиан и при размене пленных вел с ханом крымским переговоры о взаимной обороне».
Историки Н. Г. Устрялов и С. М. Соловьев предположили, что эти слухи были пущены ловким интриганом Иваном Мазепой.: #c_291 Этот человек, облагодетельствованный Самойловичем и пользовавшийся его большим доверием, вполне мог сделать достоянием гласности неосторожные высказывания гетмана и придать им опасную и явно утрированную политическую окраску. Цель Мазепы понятна: он знал о неприязни Голицына к Самойловичу и старался завоевать симпатию самого влиятельного человека в русском правительстве. Дальнейшие события показали, что в этом он вполне преуспел.
Слухи в русской армии продолжали распространяться и вскоре вместе с многочисленными царскими курьерами достигли Москвы. К чести Голицына надо сказать, что сам он не сообщал о подозрениях в адрес гетмана и малороссийских казаков ни в донесениях государям, ни в письмах Шакловитому. Однако эта информация дошла до правительницы, которая приказала расследовать обстоятельства поджога степи.
Тем временем Мазепа решился действовать открыто. 7 июля он вручил Голйцыну донос на Самойловича, подписанный, кроме него, представителями малороссийской старшины: генеральным обозным Василием Дуниным-Борковским, генеральным писарем Василием Кочубеем, писарем Саввой Прокоповым, судьей Михайло Воехеевичем и четырьмя полковниками. Гетман обвинялся в том, что «самовластно владеет и хочет владети Малою Россиею», называет украинские города не государскими, а своими, «всё сам решает, никого для совета не приглашая», «должности по своему гневу отнимает» и карает «кого хочет без суда и следствия напрасно», берет большие взятки за назначение на должности полковников, чем нарушает казацкие вольности. Самойловичу припомнили все его неосторожные слова, произнесенные в раздражении. Так, во время похода, когда солнечный свет вредил его больным глазам, гетман говорил:
— Нерассудная война Московская! Лишила меня последнего здоровья! Не лучше ль было дома сидеть и свои рубежи беречь, нежели с Крымом войну сию непотребную заводить?
После неудачи похода Самойлович не без злорадства заявлял:
— Разве я не говорил, что Москва ничего Крыму не докажет? Вот так теперь и есть.
Гетману ставились в вину попытки препятствовать заключению «Вечного мира» и гнев, когда оно состоялось. В доносе подчеркивалось, что Самойлович был виновником степных пожаров, будто бы запрещал малороссийским казакам гасить пылающие поля, а затем, не проведя предварительной разведки, двинул украинские полки за Конку, где всё было уничтожено огнем, и тем самым увлек за собой великорусские войска «на явную пагубу». Донос завершался просьбой малороссийских старшин и полковников «исходатайствовать царское соизволение на избрание другого гетмана».: #c_292
Несмотря на очевидную необоснованность большей части обвинений, Голицын не произвел никакого следствия по поводу мнимых преступлений Самойловича и 8 июля переправил донос в Москву. Примечательно, что сам он не считал возможным обвинять гетмана в степных пожарах. В письме патриарху Иоакиму от 16 июля главнокомандующий повторил, что «крымский хан, уведав приход царской рати и познав свое бессилие, все степи крымских юртов выжег, а сам скрылся».
Тем временем правительница Софья отправила к Голицыну Федора Шакловитого. Он прибыл в расположение русской армии за Орелью 12 июля и привез царский указ:


«Если возможно как ни есть, наготовя конских кормов и озапасясь своими запасами, идти на Крым в промысл, а к донским казакам, которые на море, послать, чтоб они с моря Крым тревожили и по возможности промышляли. Если того ныне учинить вскоре невозможно, велеть наготовить судов и сверху, откуда пристойно, препроводить и Казикерменские городки взять и из них велеть окольничему Неплюеву и гетманскому сыну со всеми их полками идти плавною ратью на Крым, а в то время от себя послать товарищей с обозами, а с ними конницы по рассмотрению стройных людей, да пехоты и пушек и гранат побольше, и промышлять, а запасы и пушки и на конницу конский корм везти на волах и назначить срок, чтоб с обеих сторон придти на Крым вместе».

Однако правительница прекрасно понимала, что обессиленная армия не в состоянии тем же летом предпринять новый поход. Несомненно, приведенные выше рекомендации были даны главнокомандующему только для того, чтобы продемонстрировать Польше, Австрии и Венеции готовность России продолжить выполнение союзнических обязательств (копии царского указа русским воеводам тогда же были отправлены союзникам). А последнее предписание Голицыну было дано уже с учетом реальной обстановки: «Если того учинить нельзя, то построить на Самаре и на Орели города и всякие тягости и запасы и ратных людей по рассмотрению оставить, чтоб вперед было ратям надежное пристанище, а неприятелям страх».: #c_293
Шакловитый по поручению Софьи должен был «ратным людям сказать милость государскую пространно», а Самойловича «похвалить за его радение». Однако вслед за тем посланец правительницы объявил гетману в присутствии Голицына:
— Великим государям известно, что в степи, позади и по сторонам ваших обозов, жители малороссийских городов, ехавшие с харчами за обозом, сожгли конские кормы. Ты бы, гетман, про тот пожог велел розыскать со всяким радением и виноватых наказал немедленно, потому что то дело великое, чтоб от таких поступков немногих воров, дерзостных и бесстрашных, малороссийским жителям не нанеслось какого-нибудь неудобного слова.
Как видим, версия о причастности украинцев к поджогу степи уже утвердилась в правительственных кругах, однако донос с обвинениями в адрес самого гетмана еще не дошел до Москвы.
Четырнадцатого июля Голицын собрал военный совет для обсуждения рекомендаций царского указа и решения вопроса, что делать этим летом для воспрепятствования татарским вторжениям в Польшу или на Украину. Шакловитый как представитель правительницы на совете имел решающее слово. Он согласился с доводами Голицына о невозможности возобновления похода на Крым и предложил реализовать последнее предписание указа — построить крепость на реке Самаре. По окончании совещания посланник Софьи обратился к Самойловичу с неожиданным и прямолинейным вопросом: