история россии. Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com. Виктор Наумов царевна софья

• Название: Виктор Наумов царевна софья
• Анкор: история россии.софья
• Дата: 12.10.2021
• Размер: 1.92 Mb.
• Имя файла: Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com.doc
• Тип: Документы; #246226
• страница: 15 из 25

— Желают ли государи российские быть царегородскими императорами?
— Государи сего желают, — отвечал монах, — и для того близ Крыма построили на реке Самаре город.
Тринадцатого декабря к Лихуду был отправлен грек Спиридон Остафиев, с которым была передана грамота государей к новому дожу Франческо Морозини, которую «велено ему самому, Лихудию, подать и именоваться ему тамо российским посланником».
Тридцать первого июля 1689 года «послана государева к доже грамота чрез почту» с подробным описанием похода русских войск под Перекоп, где 15 и 17 мая они «кровопролитнейшее имели с татарами сражение, но за безводием принуждены отступить». В грамоте сообщалось также о постройке на Самаре земляной крепости и «отнятии у татар многочисленного полону», то есть освобождении большого числа христианских невольников.: #c_325
В правление Софьи Алексеевны осуществлялись эпизодические контакты с флорентийским (тосканским) двором. 17 июля 1684 года живущий и торгующий в Москве флорентийский купец Франческо Гваскони подал русским государям грамоту флорентийского герцога Козимо III от 1 мая с поздравлением царей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича «с принятием российского престола» и просьбами «прислать к нему одного черкесского татарина и дозволить Гвасконию вступить в переговоры о торговле». Государи на эту грамоту ответили 8 апреля 1685 года, что «поздравление его, герцога, принято с удовольствием, что желаемый татарин пришлется, что Гваскони, не имея от него, герцога, полномочия, не вступил в договоры о торговле, и чтобы впредь он, герцог, присылал к ним, государям, грамоты, по древнему обыкновению прописывая прежде государев, а потом свой титул».
В 1686 году посланному в Англию дьяку Василию Посникову велено было заехать к флорентийскому герцогу «с грамотою объявительною о заключении с Польшею вечного мира и союза противу турков». В той же грамоте содержалась просьба о займе в 200 тысяч рублей, за который «заплачено будет» поташом, пенькой и хлебом. Козимо, в свою очередь, 22 февраля 1687 года поздравил государей «с восстановлением мира», но денег не дал, отговорившись тем, что «по силе договора с венецианами дает им противу турков ежегодно по тысяче человек войска и по сорок тысяч ефимков (иоахимсталеров. — В. Н.)».: #c_326
Состоялся также контакт с папским двором, однако этот эпизод внешней политики России нельзя признать удачным. 10 июня 1685 года австрийский посланник Иоганн Игнатий Курц подал русским государям грамоту Иннокентия XI от 5 августа 1684 года, «коею папа приглашал их величества в союз с прочими государями противу турков». В ответной грамоте было отмечено, что «цесарские в Москве бывшие прошлого года послы довольно о сей материи с боярами рассуждали и уповательно цесарь не преминул уже и ему, папе, о том сообщить». Таким образом, русский двор уклонился от вступления в антитурецкую коалицию до решения вопроса о «Вечном мире» с Польшей. С этим посланием вышел казус: «Хотя соответствованная грамота к папе римскому против списка с его папиной грамоты была ко отдаче гонцу и изготовлена, однако ж они великие государи и сестра их великия государыня той грамоты отдавать гонцу не указали, потому что в подлинной папиной грамоте, какову гонец подал великим государем, имянования и титул их государских по их государскому чину и достоинству не написано. И указали отпустить того гонца без грамоты, а грамоты к папе ему не давать».: #c_327
Любопытен также контакт России с Женевской республикой, связанный с именем знаменитого сподвижника Петра I Франца Лефорта. Женевский гражданин Лефорт поступил на русскую службу в 1675 году в чине капитана. В 1681-м он, «получа известие о смерти родителя своего в Цесарии, испросил дозволение отлучиться, для получения после него пожитков, на полгода». Возвратясь в Москву 23 октября 1682 года, Лефорт подал свидетельство города Женевы «о происхождении своем от благородного и патрического поколения», при этом просил, чтобы «его имя ведомо было в Иноземском, а не в Посольском приказе», то есть пожелал числиться не иностранцем, а военным специалистом на русской службе.
В то время брат Лефорта являлся членом Совета Женевской республики. В феврале 1687 года Женева обратилась с письмом к князю В. В. Голицыну «о произведении чином онаго Франциска Лефорта и о содержании его в любви и милости». 8 марта Голицын в ответном письме известил швейцарцев, что Лефорт «пожалован от государей полковником пехотного строю».: #c_328
В целом эпизодические контакты России со странами Европы, с которыми она не имела устойчивых дипломатических отношений, нельзя считать сколько-нибудь важными. Тем не менее они интересны как показатель желания правительства Софьи «знаться со всей Европой».


Уступка «врагам неведомым»
В середине XVII века началось активное освоение Приамурья русскими землепроходцами. В 1643–1646 годах якутские служилые и «гулящие» люди под предводительством якутского письменного головы Василия Даниловича Пояркова впервые проникли в бассейн Амура и достигли его устья. Это событие совпало по времени с важным поворотом в истории Китая — будущего соперника России в борьбе за обладание землями по левому берегу Амура. В 1644 году в Поднебесной империи вспыхнуло мощное крестьянское восстание, для подавления которого были призваны войска соседнего государства Маньчжу. Маньчжурская армия без боя заняла Пекин. Китайским императором был провозглашен маньчжурский принц Айсиньгёро Фулинь (Шуньчжи) — основатель династии Цин, правившей Китаем до 1912 года.
Тем временем освоение Приамурья русскими казаками и «охочими» людьми продолжалось. В 1649–1653 годах известный землепроходец, промышленный человек Ерофей Павлович Хабаров с отрядами хорошо вооруженных добровольцев вновь совершил походы к Амуру и привел местное население — дауров и дючеров — в российское подданство. В 1651 году на левом берегу Амура была возведена крепость Албазин, которой впоследствии суждено было стать камнем преткновения в русско-китайских отношениях периода правления царевны Софьи. Успешно осваивались другие земли амурского левобережья, прежде всего бассейна реки Зеи. Здесь были поставлены четыре острога, а также Зейское зимовье, население которого занималось земледелием, скотоводством, различными промыслами, разработкой полезных ископаемых и торговлей с местными племенами.: #c_329
Двадцать четвертого марта 1652 года произошло первое вооруженное столкновение русских с маньчжурами. Двухтысячное маньчжурское войско, напавшее на казачьи отряды численностью всего несколько сотен человек, было полностью разгромлено. Маньчжуры взяли временный реванш 30 июня 1658 года, когда их флотилия на Амуре нанесла поражение кораблям преемника Хабарова Онуфрия Степанова. Вслед за тем цинские войска разорили Албазин, однако тут же ушли. В 1665 году русские восстановили Албазинский острог, ставший форпостом освоения края, после чего почти 18 лет в регионе царило спокойствие.: #c_330
Второй император цинской династии Сюанье (Канси), вступивший на престол в 1662 году, сумел к началу восьмидесятых годов преодолеть сопротивление китайского народа маньчжурскому завоеванию. После этого целью цинской экспансии стали Приамурье и Забайкалье. В ходе подготовки к войне с Россией за Приамурье правительство Канси сфабриковало целую серию якобы исторических документов, «доказывающих», что приамурские земли, которыми Русское государство владело уже более сорока лет, «в действительности принадлежат Китаю» и захвачены русскими первопроходцами «воровским образом». Это была сознательная дипломатическая диверсия, призванная оправдать агрессивные намерения.: #c_331
В 1681 году на Амур были отправлены маньчжурские воеводы Лантань и Пончон — под видом охоты на оленей в Даурии и Маньчжурии, а на самом деле «для осмотра и запоминания русских мест». В июне и августе боярский сын Юрий Лаба, представитель нерчинского воеводы Федора Воейкова, провел с маньчжурскими военачальниками и чиновниками переговоры по поводу русской крепости на реке Зее, которую император требовал снести, в противном случае угрожая войной. Лаба решительно заявил:
— Зейский острог построен по указу великого государя навечно и разорен не будет. Земля по Зее-реке до нашего приходу ничья была и никогда богдыхану не принадлежала. Мы здесь первыми поселились, и земля здешняя теперь русским государям подвластна.
Маньчжурский чиновник в свою очередь объявил ультимативное требование словами императора Канси:
— На Зее искони земля моя, а на той земле поставлены ваши избы, и в этом ваша неправда. Вы своих людей оттуда сведите. А если не сведете, то на пограничной земле драка будет, а после драки я моею большою силою ваших людей с позором сгоню. И в эту пору на нас не жалуйтесь.
С этим тревожным сообщением Лаба в начале октября 1681 года вернулся в Нерчинск. Пока велись переговоры, к Албазину подошло маньчжурское войско в тысячу человек, крепость была осмотрена со всех сторон, однако напасть на нее так и не решились.
Следующим летом по приказу Канси с устья реки Сунгари и новую маньчжурскую крепость Айгун были передислоцированы десятитысячное войско и флот под командованием Лантаня. Они не пропускали казаков вниз по Амуру, нападали на небольшие казачьи отряды и брали русских в плен. Одновременно частью айгунских войск были атакованы небольшие отряды албазинских казаков, которые были частично перебиты и взяты в плен. Затем маньчжуры разорили маленькие русские остроги по Зее, Бурее, Хамуну и Селимбе. Укрепившись на левом берегу Амура, они сосредоточили силы возле Албазина, являвшегося ключом ко всему русскому Приамурью.: #c_332
Тревожные вести с Дальнего Востока вызвали ответные меры правительства Софьи Алексеевны. В конце 1682 года было принято важное решение об образовании нового Албазинского уезда, то есть административном оформлении и юридическом закреплении приамурских земель за Россией. Историк В. А. Александров отметил большое значение этого постановления правительницы для укрепления позиций России на левом берегу Амура: «Выделение Албазина из состава Нерчинского уезда и образование отдельного Албазинского уезда, охватывавшего территорию собственно Приамурья, было демонстративно политическим актом, которым правительство подчеркивало незыблемость присутствия на Амуре русской администрации, по своим правам ничем не уступавшей воеводам других сибирских уездов».: #c_333
Воеводой в Албазин был назначен сын бывшего нерчинского воеводы Алексей Толбузин, пользовавшийся большим авторитетом среди даурского казачества и прочего русского населения Приамурья. Он немедленно сообщил в Москву об опасном положении Албазина, в котором насчитывалось не более 450 защитников и имелись скудные боеприпасы: 16 пудов пороха и десять пудов свинца, тогда как маньчжуры сосредоточили на Амуре войска общей численностью до 15 тысяч человек.
В ответ Софья Алексеевна царской грамотой от 20 апреля 1683 года предписала «наспех» набрать в Тобольске, Енисейске и других сибирских городах тысячу казаков и послать в Даурию. «Новоприборным казакам» повелевалось выдать царское жалованье — по пять рублей человеку, а всего пять тысяч рублей и 500 ружей-пищалей, а кроме того, хлебное жалованье из зерна «енисейской пахоты и из покупных и хлебных запасов».: #c_334
Сибирские воеводы выполнили указ правительницы из рук вон плохо — сумели набрать для отправки в Даурию только шесть сотен служилых людей из Тобольска, не снабдив их в нужном количестве ни оружием, ни продовольствием. В результате «новоприборные» по дороге подняли бунт, ограбили воеводу и приказчиков и угрожали их утопить. Навести порядок в мятежном войске удалось с большим трудом. Из-за всех этих перипетий отряд двигался в Даурию очень медленно и не успел вовремя прийти на помощь защитникам Албазина.
В конце 1684 года цинские войска вплотную подошли к острогу и захватили в плен всех русских, оказавшихся вне укреплений. Осада продолжалась несколько месяцев, а 10 июня 1685 года был предпринят штурм крепости. Войска под командованием Лантаня подплыли по реке к городу на ста судах, на каждом от тридцати до пятидесяти воинов. С суши подступила конница «с тысячу человек». У маньчжуров было 100 полковых пушек и еще 40 «ломовых больших», то есть мортир. Артиллерией заведовали «немцы», то есть наемники-европейцы.
В Албазине, как уже говорилось, находилось лишь около 450 человек, способных носить оружие, с тремя пушками и всего четырьмя ядрами к ним. Тем не менее защитники крепости, оборонявшиеся с невероятным героизмом, сумели отбить приступ и ответили рядом вылазок. Тогда Лантань решил уничтожить Албазин огнем. Крепость была обложена грудами дров и подожжена со всех сторон. Оставаться в охваченном пламенем городе было невозможно, и Толбузин вступил в переговоры с Лантанем об условиях капитуляции. Русский воевода потребовал пропустить его со всеми людьми и оружием в Нерчинск. Маньчжурский военачальник, заранее уполномоченный императором принять любые условия русских, согласился. Защитники крепости ушли в Нерчинск «босые, раздетые и голодные, питаясь травою и кореньем». Албазин был уничтожен до основания, после чего войска Лантаня отступили к крепости Айгун.
Узнав об уходе маньчжуров, албазинцы, усиленные отрядом из семидесяти нерчинских казаков, поспешили вернуться. Найдя в целости свои поля, они убрали хлеб, а затем приступили к постройке новой крепости. Новый Албазин, воздвигнутый на прежнем месте, был обнесен земляным валом высотой и полторы сажени (чуть более трех метров). Чтобы предотвратить поджоги, вал облили жидкой глиной и обложили дерном. Затем вырыли новый колодец и почти полностью завершили строительство в том же году, не успев только возвести кровлю на башнях из-за наступления холодов. В весенние месяцы следующего года работы возобновились и в июне были полностью завершены.: #c_335
В середине ноября 1685 года казаки, отпущенные из китайского плена, привезли в Москву грамоту императора Канси московским государям с претензиями к России и предложением заключить мир с определением границы. 26 ноября 1685 года правительница Софья по докладу Посольского приказа вынесла резолюцию:


«С китайским ханом учинить против прежних и нынешних писем… обсылку — для чего он, хан, оставя прежнюю дружбу и любительную ссылку, всчал с нами, великими государи, порубежную вражду и ссоры, и ис порубежного их государского города Албазина их государских жилецких и ясачных людей выслал. И чтоб он, хан, впредь ратных своих людей на порубежные места не посылал, а которые посланы, и тех бы велел свести».: #c_336

В декабре 1685 года правительство Софьи приняло решение об отправке посольства к китайскому императору. Первым послом был назначен Федор Алексеевич Головин — будущий знаменитый сподвижник Петра I в военных и дипломатических делах. Для придания посольству большего веса Софья пожаловала Головина из стольников в окольничие и дала ему ничего не значивший, но громкий титул брянского наместника. Федор Алексеевич был известен как человек умный, способный и широко образованный. При выполнении миссии ему особенно пригодилось хорошее знание латыни. Его отец боярин и воевода Алексей Петрович Головин успел передать сыну основательный административный опыт. В 1681 году они вместе были на воеводстве в Астрахани, где молодой человек проявил и смелость, и осмотрительность в управленческих делах. Вторым послом стал Иван Астафьевич Власов, константинопольский грек, верно служивший России уже несколько десятилетий. Вся его административная деятельность была связана с Сибирью. Он долгое время трудился на посту товарища енисейского воеводы, затем был селенгинским и иркутским воеводой. В 1683 году, в сложный момент начала маньчжурской экспансии на приамурские земли, Софья Алексеевна определила его воеводой в Нерчинск. При назначении в посольство правительница пожаловала Власову чин стольника и для большей важности дала ему титул елатомского наместника.
Наказ, составленный Посольским приказом, предписывал дипломатам во время переговоров требовать проведения границы по Амуру, а в случае упорного несогласия цинских представителей разрешено было согласиться на установление границы «по Албазин», то есть уступку Китаю полосы на левом берегу Амура, за исключением Албазина. Послы должны были договориться о беспрепятственной торговле, обмене пленными и перебежчиками, а также о взаимном признании титулов монархов, «как каждый государь себя именует», за исключением величания китайского императора «всего света владетелем».: #c_337
Двадцать шестого января 1686 года посольство Головина двинулось в путь на пятидесяти подводах. В свите великого посла кроме множества дворян находилось полтысячи московских стрельцов. Спустя два месяца делегация прибыла в Тобольск, где с декабря 1685 года воеводой служил Алексей Петрович Головин. Он оказал сыну большую помощь, передав значительный по численности отряд солдат и казаков-разведчиков. С марта по май Федор Головин занимался комплектованием своего полка, верстая в служилые казаки пашенных крестьян и даже уголовных и политических ссыльных, поскольку людей не хватало. В конце мая посольство со свитой, солдатами и пушками отправилось из Тобольска на двадцати трех дощаниках вниз по Иртышу к Оби. По дороге в сибирских городах Головин продолжать набирать «охочих» людей, увеличив подчиненное ему войско до двух тысяч человек — 500 стрельцов и около полутора тысяч «новоприборных» служилых казаков.
Тем временем цинские войска под командованием Лантаня попытались во второй раз овладеть Албазином. 6 июля 1686 года к городу по реке вновь подошли полсотни вражеских «бусов» — больших лодок, в каждой по 30–40 маньчжурских солдат. По суше подошла конница — более трех тысяч воинов. В это время в Албазине было всего 826 человек, способных вести оборону.
Началась новая осада крепости. Маньчжуры под руководством иностранцев-наемников вели стрельбу по Албазину из нескольких малых пушек и мортиры — большой «дракон-пушки». Русские отвечали пушечной пальбой и неоднократными вылазками. В армии Лантаня лишь немногие воины умели обращаться с огнестрельным оружием, а прочие стреляли из луков, поэтому защитники Албазина имели неоспоримое преимущество перед численно превосходящим противником. Маньчжуры особенно боялись рукопашного боя с русскими казаками и во время их вылазок в панике отступали к своему лагерю. В сентябре 1686 года воевода Толбузин был сражен пушечным ядром на стене крепости, и руководить обороной стал казачий голова Афанасий Бейтон.
Осада Албазина продлилась десять месяцев. К весне 1687 года положение маленького гарнизона стало критическим: осажденные голодали, не было дров, началась цинга. К маю в живых осталось только 70 человек, которые продолжали обороняться. Цинским войскам так и не удалось захватить Албазин. С наступлением лета Канси отдал приказ об отступлении, поскольку до него дошли известия о приближении посольства Головина с войсками. Маньчжуры отступили от Албазина вниз по Амуру на четыре версты, где простояли всё лето, пока 30 августа 1687 года не отошли к устью Зеи.
Из Селенгинска Головин 19 ноября 1687 года отправил к пограничным китайским воеводам чиновника посольства Степана Коровина с письменным уведомлением о своем прибытии, требованием довести до богдыхана (императора) намерение русских государей начать мирные переговоры и предложением назначить место для встречи представителей сторон.
Между тем правительство Софьи продолжало разрабатывать условия договора с Китаем, допуская дальнейшие уступки во имя установления мира с восточным соседом, принимая во внимание сложную обстановку в европейских международных отношениях и нестабильную политическую ситуацию в Москве. Неудача первого Крымского похода, необходимость подготовки нового наступления на Крым, разногласия с союзниками по Священной лиге, нереализованные планы Софьи венчаться на царство, активизация группировки Нарышкиных — всё это делало невозможной упорную борьбу с Цинской империей на дальневосточных рубежах. Отдаленные земли тогда еще не казались русскому правительству настолько ценными, чтобы за обладание ими вступать в схватку с могущественным и воинственным противником. Маньчжуры — «враги, доселе незнаемые», проявившие упорство в стремлении разрушить албазинский форпост на Амуре — издалека казались грозной силой.
Исследовательница русско-китайских отношений 1680-х годов П. Т. Яковлева установила целый комплекс причин, не позволявших России в то время продолжить военное противостояние с Китаем: «Воеводы Албазина, Нерчинска, Иркутска, Енисейска и почти всех восточносибирских городов жаловались царю на малочисленность гарнизонов, на недостаток пушек, пороха и свинца. Дальность расстояния от центра России не представляла реальной возможности в короткие сроки осуществить переброску сюда достаточных военных сил. Снабжение служилых людей продовольствием также являлось делом чрезвычайно сложным и трудным из-за бездорожья, суровых зимних холодов и сравнительно слабой заселенности обширной Сибири».: #c_338 Таким образом, правительство Софьи Алексеевны в тогдашних непростых политических условиях имело достаточно оснований предпочесть мир с Китаем продолжению войны за обладание сравнительно небольшой территорией по левому берегу Амура.
Шестого июня 1687 года в Москву были доставлены донесения Головина о ситуации в Даурии. Несмотря на прекращение албазинской осады, враждебность Китая сохранялась. Посол приложил к своим грамотам письмо русского гонца Никифора Венюкова, побывавшего в Пекине в октябре 1686 года. Тот со всей определенностью утверждал: «…ближние люди говорят… чтоб Албазину конечно за великим государем не быть».
Во время прибытия курьера с известиями от великого посла в Москве не было ни правительницы Софьи, уехавшей в конце мая на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, ни руководителя внешней политики России князя Голицына, который еще не вернулся из Крымского похода. Основную роль в окружении Софьи в тот момент играл Федор Шакловитый, которому Голицын, безусловно, доверял, зная о его фанатичной преданности правительнице и будучи убежден в своих прочных дружеских отношениях со вторым фаворитом. «Я во всех своих делах надежду имею на тебя, — писал он Шакловитому из Крымского похода, — у меня только надежы, что ты». Во время отсутствия Голицына в столице основные дела Посольского приказа находились в руках Шакловитого, о чем свидетельствуют его пометы на донесениях Головина.: #c_339
После возвращения в Москву Софья провела в очень узком кругу правительственное совещание по дипломатическим делам, в решения которого не сочла нужным посвящать ни Боярскую думу, ни даже Посольский приказ. Точная дата совещания неизвестна, но оно состоялось между 8 и 14 июня 1687 года — между прибытием государыни в столицу и отправкой ответной грамоты Головину. Софья с приближенными обсудила и утвердила новый наказ послу из семи статей. Можно не сомневаться, что документ был написан Шакловитым.
Согласно наказу, уточняющему возможные условия мирного договора с Китаем, посол должен был по-прежнему «настаивать, чтобы между русскими и китайскими владениями границею была написана река Амур; если китайцы не согласятся, домогаться всячески, чтоб быть границею Албазину». Однако затем давалось новое предписание: при несговорчивости маньчжурских представителей в крайнем случае соглашаться на потерю Албазина («чтобы в Албазине острогу и поселению, и в том месте ратным людем с обоих сторон ныне и впредь не быть»). Таким образом, наказ не допускал уступки крепости маньчжурам: в случае невозможности удержать ее за Россией она должна была быть разрушена, а впредь на этом месте не допускалось строительство ни русского, ни китайского форпоста. Наказ повелевал в этом случае «нынешнее строение снесть и ратных людей вывесть, чтоб вперед у албазинских жителей с богдыханскими подданными ссор не было, но чтоб русские промышленные и служилые люди могли свободно промышлять в албазинских местах, также по рекам Быстрой и Зии».
Следующая статья предписывала Головину в случае несогласия цинских представителей даже на такие условия «отложить заключение мира до другого времени и постановить, чтоб до окончания переговоров русские люди свободно промышляли в означенных местах». Посол должен был вести речь с маньчжурскими уполномоченными «пространными и любовными разговорами», а «войны и кровопролития, кроме самой явной от них недружбы и наглого наступления, отнюдь не начинать». Наконец, последняя статья наказа повелевала «разведать подлинно и рассмотреть» военные обычаи маньчжуров, что представлялось русскому правительству важным на будущее, поскольку возможность мирного урегулирования с Китаем на длительный срок, по-видимому, вызывала сомнения.
Этот наказ первый посол получил 10 октября 1687 года. В июне следующего года прибывший из столицы в Селенгинск подьячий Посольского приказа Иван Логинов привез очередные инструкции, составленные на этот раз самим князем Голицыным, но, впрочем, в основном повторявшие предписания, разработанные Шакловитым.
Тридцатого мая 1688 года китайское посольство наконец выехало из Пекина. На границе с Монголией они узнали, что на ее территории началась война — властитель могущественного Джунгарского государства Галдан напал на монгольских ханов. В письме Головину с дороги китайские послы сообщили: «…мы поворачиваем обратно, так как военные действия мешают нашему продвижению».: #c_340
В июне цинские министры уведомили Головина, что император назначил местом переговоров Селенгинск и что китайское посольство будет состоять из пяти сановников в сопровождении пятисот солдат охраны. Однако 2 августа к русскому дипломату прибыл полковник цинской армии с сообщением, что императорские послы отложили приезд в Россию до будущего лета и что их свита будет составлять от двух до трех тысяч человек.
В начале 1689 года Головин получил известие из Пекина о решении императора Канси проводить переговоры не в Селенгинске, а в Нерчинске. 3 июня цинское посольство выехало из Пекина. В этот раз оно очень торопилось: расстояние в 1100 верст было преодолено за 47 дней. Уже 19 июля китайские полномочные послы в сопровождении 15 тысяч «охранного войска» с пятьюдесятью пушками подошли к Нерчинскому острогу и остановились в версте от города, при впадении реки Нерчи в Шилку. Туда же поспешил со своей маленькой армией Головин, прибывший к месту проведения переговоров 9 августа. В Нерчинске он наконец-то встретился со вторым послом Иваном Власовым, знатоком восточносибирской специфики, и детально обсудил с ним задачи и возможности порученной миссии.
Цинское посольство состояло из важнейших сановников. Первым послом был князь Сонготу, носивший титул «великого государственного советника». Вторым послом являлся князь первой статьи, главный начальник над государственным знаменем (главнокомандующий) Тун Гуеган, дядя богдыхана по матери. Третьим послом был определен начальник знамени (армейского корпуса) Лантань, прежде руководивший военными действиями против Албазина и хорошо знавший обстановку в Даурии. Теперь ему было поручено командовать маневрами цинских войск на случай, если переговоры зайдут в тупик.
В свиту посольства также входили крупные чиновники и военачальники: главный государственный судья Арани, прокурор «правой и левой стороны» императорских владений Маци, начальник лейб-гвардии Мала, губернатор и командующий войсками в странах, сопредельных с Амуром, Сапсу, заместитель управляющего внешними провинциями Уньда и второй начальник одного знамени Аюси. В состав посольства входили двое монахов-иезуитов — испанец Томас Перейра и француз Жан Франсуа Жербийон, пользовавшиеся особым доверием и расположением Канси. Формально они исполняли обязанности переводчиков (переговоры с обеих сторон велись на латыни), но на деле активно вмешивались в ход переговоров, отстаивая интересы богдыхана.
Головин и Власов потребовали, чтобы китайское войско, сопровождавшее послов, отступило от Нерчинска. Решено было оставить с каждой стороны охрану по 500 человек. Прочие цинские войска должны были находиться за рекой Шилкой и не приближаться к городу, а основные русские силы, наоборот, не имели права покидать Нерчинск. Съезд дипломатических представителей постановлено было провести в полуверсте от города, в поле между Шилкой и Нерчей.
Переговоры начались 12 августа. Русские и китайские представители расположились в двух шатрах, поставленных в нескольких метрах друг от друга. Передние стенки шатров были сняты, поэтому послы с обеих сторон могли прекрасно видеть и слышать друг друга. Русские сели в кресла перед большим столом, задрапированным персидским шелковым ковром, на котором стояли чернильница с письменными принадлежностями и дорогие европейские часы с боем, а позади стояли свитские дворяне. Восемь китайских вельмож, поджав ноги, расположились на широкой скамье, покрытой войлоком. Иезуиты сидели немного в стороне на маленькой скамейке. За спиной цинских послов на войлочном полу уселись пять полковников, несколько чиновников-мандаринов и остальная свита.
После обмена приветствиями Головин через переводчика объявил:
— Цель нашего приезда состоит в прекращении неудовольствий от набегов войск богдыхана на русские города. Ваше правительство, не обославшись с русскими великими государями письменными известиями, начало войну. Требуем, чтобы теперь всё было успокоено, а захваченное вами возвращено в русское владение.
Китайские послы высказывали встречные претензии:
— Русские казаки пришли в нашу землю, построили Албазин и в продолжение многих лет чинили китайским ясачным полям нестерпимое насилие. Его императорское величество послал войско, которое взяло Албазин. Воеводу Толбузина отпустили, потому что он обещался назад не приходить, нового города не строить, ссор и задоров не заводить. Это обещание исполнено не было. Его величество опять послал войска под Албазин, но как скоро узнал о приближении вашего великого посла для переговоров, велел осаду снять и от города отойти. Мы решительно настаиваем на том, что земля, на которой стоит Албазин, и вся Даурская страна принадлежат Цинской империи.
Головин возразил:
— Если были какие-нибудь обиды со стороны русских людей, то богдыхану следовало дать знать о них великим государям, как заведено у всех народов, а не начинать прямо войну. Земля, где построены Нерчинск, Албазин и другие остроги, никогда во владении богдыхана не бывала. Жившие на той земле ясачные люди платили ясак в сторону царского величества. А если когда-нибудь в древние времена они и платили ясак богдыхану, то делали это поневоле, потому что те места были тогда от русских городов в дальнем расстоянии. Когда же подданные царского величества построили в тех местах Нерчинск, Албазин и другие остроги, тогда даурские жители охотно стали платить ясак в сторону царского величества. А если богдыхан и собирал временами подати с даурских земель, то делал это незаконно, пользуясь тем, что Русское государство очень обширно и уследить за всеми землями трудно.
Цинские дипломаты продолжали настаивать:
— Землей по реку Амур русские никогда не владели. Вся страна по эту сторону Байкала-моря принадлежит его императорскому величеству богдыхану, ибо она принадлежит мунгальскому хану, а мунгальцы все издавна подданные китайские.
Споры затянулись, каждая сторона повторяла свою точку зрения по нескольку раз, не принимая никаких возражений. Продолжать дискуссию в таком ключе не имело смысла, поэтому Головин решил перевести переговоры на более конкретную почву, предложив точно определить рубежи государств:
— Границею должна быть река Амур до самого моря. Левой стороне быть под властию царского величества, а правой — под властию богдыхановой.
Китайские представители, явно с подачи иезуитов, попытались блеснуть историческими знаниями:
— Вся река Амур по обоим берегам состояла во владении богдыхана от самых времен Александра Македонского.
— Об этом хрониками разыскивать долго, — возразил не менее образованный Головин. — После Александра Великого многие земли разделились под державы многих государств.
— Даурские земли с тех времен были китайскими, — продолжали настаивать имперские послы, — а после они принадлежали Чингисхану. Потомком великого властителя является нынешний богдыхан, поэтому земли по обеим сторонам Амура должны принадлежать ему.
Этот аргумент был слабым, поскольку проследить родственные отношения династии Цин с Чингизидами вряд ли возможно. Головин категорически отверг ссылки на связь Даурии с Китаем через властителей Золотой Орды:
— Земли эти ни китайскими, ни мунгальскими никогда не были. Кочующие там народы сперва никому ясак не платили, а потом стали платить его русским государям. Российская держава никому не уступит ни этих земель, ни своих ясачных людей.
Таким образом, переговоры на первом съезде зашли в тупик.
На следующий день цинские дипломаты попытались продолжить бессмысленные исторические споры. Головин опять перевел обсуждение вопроса о приамурских владениях в конкретное русло:
— Надобно, чтоб великие послы о границе предлагали, а иные лишние разговоры отставили. Границу по реке Амуру определить положено, потому что во многих местах построены были со стороны царского величества на той реке остроги, и из давних лет та река принадлежит ко владению стороне царского величества.
— Даурия принадлежит его величеству богдыхану, — вновь доказывали цинские послы, — и границе следует быть за нею. А если русским послам не указано даже думать о такой границе, так и не о чем говорить. Пусть русский царь пришлет богдыхану других послов, которые уполномочены будут учредить справедливую границу.
Тут Головин выразил недоумение по поводу перемены настроения китайских дипломатических представителей:
— На вчерашнем съезде разговоры велись дружески, великие послы любезность и разум являли. Удивительно, что ныне они переменились и говорят столь грубо. Разве вы, великие послы, присланы от государя своего не для договоров вечного мира и разграничения земель?
Первый посол Сонгуту ответил на слова Головина тирадой на маньчжурском языке, а Жербийон перевел ее на латынь:
— Установить иной границы нам его величеством богдыханом не указано, и больше нам говорить с русскими послами не о чем. Если царь не пришлет других послов или если нынешнее посольство не согласится на границу за Даурией, то его величество богдыхан сам ее установит, а ныне к Албазину выслано ратных людей многое число.
Головин в ответ заметил:
— При посольских съездах нет обычая грозить войной. Если вы хотите войны, то объявите об этом прямо. Нам ваши ратные люди не страшны, о чем великие послы и сами ведают доподлинно.
Понимая латинский язык, Головин внимательно следил за переводом своих слов и неоднократно замечал, что Жербийон извращает его речи. Он предположил, что иезуит искажает также речи цинских послов, поэтому приказал толмачу Андрею Белободскому перевести свое последнее высказывание не на латынь, а на монгольский язык, который цинские послы понимали. Подозрения Головина оправдались: китайские уполномоченные, выслушав его речь по-монгольски, выразили удивление:
— Мы говорили только о границе, а о новом приводе наших войск никаких слов не было.
После этого цинские послы некоторое время обсуждали создавшуюся ситуацию по-маньчжурски, и никто из русских по незнанию этого языка не мог их понять. Однако Головин по мимике и жестикуляции уполномоченных не без основания решил, что те выражают презрение к иезуитам, вздумавшим вести странную игру. Русские предложили удалить коварных европейцев и отныне вести переговоры по-монгольски. Однако цинские представители не посмели нарушить предписания императора Канси, и иезуиты остались в роли переводчиков.
Впрочем, теперь часть своих речей китайские послы произносили по-монгольски, чтобы быть полностью уверенными, что информация дойдет до русской стороны без искажений. Но и на монгольском языке цинские представители продолжали настаивать на установлении границы по Байкалу. Головину пришлось предложить в качестве рубежа реку Быструю. Тогда китайцы объявили «последнее слово»:
— Пусть граница будет по город Нерчинск. Левой стороне, идя вниз по реке Шилке к Нерчинску, быть за царями, а правой стороне до реки Онона и самой реке Онону быть за его величеством богдыханом по реку Ингоду.
Это означало для России потерю всего Приамурья и значительной части Забайкалья. Головин решил ответить на эти явно неприемлемые условия шуткой:
— Благодарю вас, что вы не высылаете меня еще из Нерчинска.
В ходе дальнейшей дискуссии цинские послы подолгу молчали, давая понять, что говорить больше не о чем и им хотелось бы поскорее уехать. Тогда Головин внес новое предложение: провести границу по притоку Амура Зее, чтобы, начиная от нее, левому амурскому берегу быть за Россией, а правому — за Китаем. Цинские представители отвергли эту инициативу:
— Кроме Нерчинска далее границы мы чинить не будем, и обсуждать тут больше нечего. Нерчинск тоже стоит на земле его величества богдыхана, но он уступает этот город России, чтобы из него русские приходили торговать с Китаем.
Сославшись на позднее время, императорские послы начали готовиться к отъезду. Переговоры зашли в тупик: обе стороны не желали идти ни на какие уступки. После второго съезда китайцы приказали убрать свои шатры и заявили, что завершают свою миссию, поскольку позиция русских послов для них неприемлема. Головин с Власовым уехали в Нерчинск. Вскоре туда явились иезуиты с вопросом, какая будет уступка с русской стороны.
— Никакой, — ответил Головин.
Иезуиты начали тайно внушать Белободскому:
— Мы приводим китайцев ко всякой склонности, а то они обычаев политичных государств не знают и к войне склонность немалую имеют. Поставить границу по реку Зею они никогда не согласятся.
По приказу Головина толмач ответил иезуитам:
— За ваше радение об интересах их царских величеств будет вам милость великих государей. А войны русские не боятся.
В следующий раз монахи явились в Нерчинск с новыми предложениями:
- Китайские послы согласны на уступку — быть рубежу вниз по реке Шилке, по реку Черную. Правая сторона останется за китайцами, левая — за русскими, а от Нерчинска до реки Черной ходу семь дней, это уступка большая.
— Ниже Черной реки, — ответил Головин, — по обоим берегам Шилки построены русские острожки, которых уступить нельзя. Албазин стоит ниже Черной, от него до этой реки будет также дней семь или больше ходу.
Иезуиты продолжали настаивать:
— Богдыхан наказал своим послам ни за что не оставлять Албазина в русской стороне, об этом и речи быть не может. Есть там еще Аргунский острог, но в нем большого поселения нет, поэтому русским нетрудно будет уступить его в богдыханову сторону.
Между тем китайцы начали переманивать бурят и онкотов, находившихся в русском подданстве, под свою власть. Головин оказался в сложном положении. В донесении русским государям он сообщил, что, «видя соглашение китайских послов с изменниками и великое упорство в определении границ, боясь, чтоб китайцы, по объявлении войны, не побрали всех ясачных иноземцев в свое владение и не разорили Даурской земли», отправил к цинским представителям Андрея Белободского «с предложением границы по Албазин, и промыслы иметь в зийских местах сообща». Толмач объявил китайским вельможам:
— Великие послы соглашаются именем государей постановить границу на том месте, где построен Албазин. В Албазине городу и поселению никакому не быть с обеих сторон, нынешнее строение разорить и ратных людей вывезти.
— Мы не согласны, — ответили оппоненты. — Этих мер недостаточно. Своевольники русские люди соберутся и построят опять, хотя и не в том самом месте, но близ Албазина другие крепости. Так они и Албазин построили воровским обычаем, без царского указа.
Китайские послы со свитой сели на бусы и поплыли вниз по реке Шилке. На горных склонах вокруг Нерчинска появились вооруженные китайцы численностью до трех тысяч человек, которые разбили военный лагерь за полверсты до города. Головин со стрелецкими полками нерчинского гарнизона и с казачьей конницей вышел навстречу врагам и приготовился к бою. Обороняться в самом Нерчинске было нельзя, поскольку, как сообщал великий посол в донесении в Москву, «острог очень мал и худ и к воинскому промыслу безнадежен». Однако напасть китайцы не решились.
Тем временем посланный Головиным Белободский догнал китайское посольство. Цинские вельможи объявили «последнюю меру»:
— Быть границею реке Горбице, которая впадает в реку Шил-ку близ реки Черной, а с другой стороны быть границе по реку Аргунь и вверх Аргуни до реки Большого Годзимура, которая впадает с левой стороны. Аргунский острог снести и на Аргуне никаких крепостей и поселений не иметь. Албазин разорить, а с китайской стороны в этом месте никакого поселения не будет.
Дальнейшие переговоры велись через пересыльных людей. Российская сторона продолжала настаивать, что Албазин должен остаться «на стороне царского величества»; китайская не соглашались. Тем временем осада Нерчинска продолжалась, а с 20 по 23 августа воевода Лантань провел тщательную подготовку к штурму русской крепости. Вражеский флот поднялся по реке к самому городу, приблизились и сухопутные войска. Военное столкновение казалось неизбежным. У Головина было мало шансов отбить нападение противника, по численности превосходившего русские силы в десять раз.
В создавшихся условиях московские послы приняли решение пойти на самую крайнюю уступку, предусмотренную предписаниями: отказаться от Албазина и согласиться на установление границы по Горбице и Аргуни, а далее по Становому хребту до Охотского моря. Таким образом, Россия теряла почти все земли по Амуру.
Двадцать седьмого августа 1689 года состоялся третий посольский съезд. На этот раз шатры были поставлены в 50 саженях от передовых укреплений Нерчинска. После церемонии взаимных приветствий переводчики по очереди прочитали текст договора на трех языках: русском, маньчжурском и латинском. Текст на латыни был составлен в двух экземплярах для подписи обеими сторонами. Договор гласил:


«Река, называемая Горбица, которая расположена близ реки Черной… и впадает в реку Сагалиен-ула, составляет рубеж между обеими империями. Также от вершины скалы или каменной горы, на которой находится исток и начало вышеназванной реки Горбицы, и через вершины той горы до моря владение империй так разделить, чтобы все земли и реки, малые или большие, которые от южной части той горы впадают в реку Сагалиен-ула, быти под властью Китайской империи, все же земли и реки, которые с другой стороны горы простираются к северной стороне, остаются под властью Российской империи, таким образом, чтобы реки, впадающие в море, и земли, находящиеся в промежутке между рекой Удью и вершиной горы, указанной в качестве рубежа, оставались бы до времени не определенными…
Также река, называемая Аргунь, которая впадает в вышеназванную реку Сагалиен-ула, определяет границы так, что все земли, которые с южной стороны, принадлежат Китайской, а те, которые с северной стороны, — Российской империи».

Неопределенность основных статей Нерчинского договора фактически привела к тому, что граница на нескольких важнейших отрезках осталась условной. Часть земель осталась неразграниченной — рубежи были «до времени не определенными». Включение в текст договора данного условия явилось большой победой русской дипломатии. Другим ее достижением стало обязательство китайской стороны не заселять отходившие к Цинской империи приамурские земли. Таким образом, китайский суверенитет над этой территорией был ограничен. По существу Приамурье не было присоединено к цинским владениям, а превратилось в пустынную буферную зону между двумя государствами.: #c_341 Подобная неопределенность статуса этих земель также оставляла возможность для будущего пересмотра договорных обязательств.
Утверждение статей трактата было обставлено с подобающей торжественностью: первые послы Сонгуту и Головин взяли оформленные тексты в руки и от имени своих государей поклялись в нерушимом соблюдении соглашения. 30 августа цинское посольство выехало в Пекин. Головин со своими служилыми людьми отправился из Нерчинска в Иркутск, а оттуда через Тобольск и Соликамск в Москву. Албазин по царскому указу вскоре был разрушен до основания самими жителями под руководством полковника Бейтона, а население и гарнизон крепости переведены в Нерчинск. Аргунский острог в соответствии с договором перенесли на северный берег Аргуни.
Подписание Нерчинского трактата нельзя считать поражением русской дипломатии, как иногда делают историки. В сложнейших условиях переговоров под угрозой применения китайской стороной военной силы российское посольство решительно отвергло претензии на русские земли вплоть до Нерчинска и добилось вполне приемлемых условий мира. Удержать за собой Приамурье в тогдашней ситуации Россия была не в состоянии. Цинское правительство твердо вознамерилось уничтожить Албазинский форпост и не допускало возможности сохранения его под властью русских государей. Дальнейшее упорствование российских послов в данном вопросе непременно привело бы к срыву переговоров и началу широкомасштабной войны с Китаем, для ведения которой у России было слишком мало сил на дальневосточных рубежах. Кроме того, Русское государство в тот момент воевало с Турцией и Крымом, поэтому эскалация напряженности на Амуре угрожала перспективой вести войну на двух противоположных направлениях. Борьба с Цинской империей была бы крайне тяжелой. Из-за огромных расстояний Россия не имела возможности в короткие сроки перебрасывать значительные контингенты войск из центральных районов на Дальний Восток, поэтому китайская армия имела в этом регионе неоспоримое преимущество. В случае войны с Китаем в тогдашних условиях территориальные потери России могли бы оказаться более значительными — вплоть до Нерчинска и берегов Байкала. Отказ от Албазина, устроивший китайскую дипломатию и способствовавший заключению договора, позволил закрепить мир и дружественные отношения между Россией и Цинской империей.