история россии. Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com. Виктор Наумов царевна софья

• Название: Виктор Наумов царевна софья
• Анкор: история россии.софья
• Дата: 12.10.2021
• Размер: 1.92 Mb.
• Имя файла: Наумов Виктор. Царевна Софья - royallib.com.doc
• Тип: Документы; #246226
• страница: 3 из 25

— Кому из двоих царевичей на престоле Российского царствия великим государем царем быти?
В ближайших рядах раздались дружные возгласы:
— Петру Алексеевичу!
Только дворянин Михаил Сумбулов «продерзливо кричал»:
— По первенству надлежит быть на царстве государю царевичу Иоанну Алексеевичу всея России!
Как замечает Андрей Матвеев, этот одинокий голос «ни во что тогда не успевал», поскольку, по мнению подавляющего большинства представителей правящей верхушки, «многообразные скорби» царевича Ивана «до того царского возвышения весьма не допускали».: #c_47 Впрочем, это версия лишь одного современника событий, да еще и пребывавшего в тот момент в ссылке вместе с отцом. В столицу он прибыл через две недели и узнал подробности царского избрания от очевидцев, которые наверняка были сторонниками Петра, поскольку лишь с ними мог иметь дело Матвеев. Так что его взгляд на описываемые события неизбежно должен страдать односторонностью. Князь же Борис Иванович Куракин во время избрания Петра находился в Москве, но вряд ли мог по свежим следам получить какую-либо информацию по интересующему нас вопросу — ему было тогда всего шесть лет. Однако впоследствии любознательный молодой человек, вследствие аристократического происхождения имевший широкие связи в правящей верхушке, мог получить от знакомых достаточно точные сведения. Его версия событий представляется более объективной: «И когда патриарх объявил всем о смерти и предложил о избрании на царство из двух братьев, царевичей Ивана и Петра Алексеевичей, и стало быть несогласие как в боярах, так и площадных: одни одного, а другие — другова. Однако ж большая часть, как из бояр, и из знатных, и других площадных, также и патриарх явились склонны избрать меньшого царевича Петра Алексеевича. И по многом несогласии того ж дня избрали царем царевича Петра Алексеевича».: #c_48
По окончании процедуры предстоятель с архиереями, бояре, окольничие, думные и ближние люди направились в хоромы покойного царя, где у тела брата сидел маленький Петр. «И, пришед, святейший патриарх со архиереи его, благоверного государя царевича и великого князя Петра Алексеевича… благословили». Так новый царь «на престоле брата своего государева… учинился».: #c_49
В тот же день состоялась присяга жителей Москвы царю Петру Алексеевичу и были разосланы гонцы по всей России с указами о приведении народа к присяге.
В первый день нового царствования от имени маленького Петра I был принят указ о возвращении из ссылки боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Всем было ясно, что этот выдающийся политик и опытный царедворец сразу же по прибытии в Москву возьмет бразды правления в свои руки. Одновременно из ссылки были вызваны родной брат царицы Натальи Иван Кириллович и его двоюродные дядья Петр и Кондратий Фомичи. В тот же день пятеро младших представителей нарышкинского рода были пожалованы в спальники юного царя.: #c_50 В последующие дни были назначены девять спальников и комнатных стольников из представителей древних и наиболее влиятельных княжеских родов — Долгоруких, Одоевских, Голицыных, Куракиных, Троекуровых, Трубецких. Было ясно, что аристократия поддерживает младшего сына Алексея Михайловича.
В течение ближайших дней подьячие Посольского приказа разослали всем иностранным государям грамоты о кончине Федора Алексеевича и «всенародном избрании» царем Петра. Любопытная деталь: внимательно следивший за событиями в России польский король Ян Собеский, отправив в Москву ответную грамоту с изъявлениями притворной радости, сделал для себя помету, что Петр «затер» брата Ивана «насильными способами».: #c_51
Так же считала и царевна Софья. Впоследствии Фуа де ла Невилль писал: «Честолюбие царевны не позволило ей долго скрывать свою досаду. Она высказала ее и публично воспротивилась венчанию Петра. И как патриарх и бояре ни представляли ей всю неспособность Ивана, болезненного, слепого и наполовину парализованного, она продолжала стоять на своем, воспользовавшись для этого стрельцами».: #c_52
Интересна версия Матвеева о планах Софьи, побуждавших ее бороться за провозглашение царем брата Ивана. По его мнению, царевна, во-первых, намеревалась побыстрее женить уже достаточно взрослого, но недееспособного государя, чтобы «по будущему от него мужеского пола наследию, яко по линии того первенства», утвердить себя на долгие годы в качестве регентши. Во-вторых, «по властолюбному снискательству великого царевнина любочестия» она якобы сама хотела возвыситься до царского достоинства — по примеру византийской принцессы Пульхерии, которая управляла империей от имени младшего брата Феодосия Юного, стремилась «под великим благополучием державного имени» царя Ивана Алексеевича «государствовать и скипетром Всероссийской империи самодержавно править».
Трудно сказать, действительно ли Софья вынашивала эти властолюбивые мечты уже в конце апреля 1682 года. Возможно, Матвеев приписывал ей более поздние намерения, сложившиеся к 1686–1687 годам. Во всяком случае, об официальном установлении регентства Софьи весной 1682 года речь идти не могла.
Матвеев назвал также третью, возможно, самую существенную причину вступления царевны в борьбу за власть. Она стремилась защитить себя и сестер от мести Натальи Кирилловны и ее братьев, подвергшихся гонениям в царствование Федора Алексеевича. Мемуарист был убежден, что Нарышкины и его собственный отец были обречены на ссылку «коварными сплетнями, наносными лжами и невинными клеветами» «злодейственных» временщиков Милославских. Теперь Софья с сестрами в качестве представительниц ненавистной Нарышкиным фамилии должны были получить «достойное воздаяние» от царя Петра и Натальи Кирилловны. Заботливая Софья стремилась не допустить такой беды, поскольку хотела «одноматерних сестер своих государынь царевен во всех произволах их и во всяком избытке нерушимо всегда соблюдать».: #c_53
Этот побудительный мотив представляется наиболее правдоподобным и безусловно важным. За годы царствования Федора Алексеевича Софья и ее сестры действительно успели привыкнуть к «произволам», то есть к свободной жизни и влиянию на государственные дела. При установлении прочной власти подрастающего Петра под эгидой Нарышкиных царственным девам могло угрожать возвращение к теремному затворничеству или даже заточение в монастырь с заменой «избытка» иноческим постничеством.
Двадцать восьмого апреля 1682 года было совершено погребение Федора Алексеевича. Под заунывный звон всех московских колоколов «понесли тело великого государя хоронить» в царскую усыпальницу — кремлевский Архангельский собор. За гробом шли, как полагалось, вдовы-царицы Марфа Матвеевна и Наталья Кирилловна, а также маленький царь Петр в «смирном», то есть траурном платье. И тут, к удивлению всей Москвы, вопреки обычаю, запрещавшему царевнам открыто показываться на публике, в составе похоронной процессии появилась Софья. Неизвестный современник, обладавший, впрочем, достаточно достоверной информацией, пишет: «…Софья настояла на том, чтобы идти непременно в церковь за телом своего брата; и как ни отговаривали ее от этого небывалого поступка, никакими мерами нельзя было убедить ее отказаться от своего намерения».: #c_54
Недовольная этой акцией падчерицы Наталья Кирилловна демонстративно увела маленького царя из собора, не дожидаясь окончания погребального обряда. Царевна Софья «оставалась слушать отпевание до конца с великим плачем. Остальные сестры ее в скорби лежали в это время больные в своих покоях». Старшие царевны Анна и Татьяна Михайловны, рассерженные поступком Натальи Кирилловны, послали к ней монахинь с выговором:
— Каков же государь царь Петр Алексеевич брат покойному государю царю Феодору Алексеевичу, что не пожелал проститься с ним и дождаться конца отпевания?
— Государь Петр Алексеевич дитя еще, — ответила Наталья царским теткам, — не мог он выстоять такой долгой службы не евши.
Спустя несколько дней вернувшийся из ссылки Иван Кириллович Нарышкин, узнав об этих трениях, не удержался от наглой реплики:
— Что толку было в присутствии царя Петра на похоронах брата? Кто умер, тот пусть себе и лежит, а его царское величество не умирал, но жив!
Неизвестный польский дипломат со слов очевидцев отметил в «Дневнике», что в день погребения Федора Алексеевича «царь Петр, покушавши, отправился навестить больных сестер, но они в гневе не допустили его к себе, горько плакали и искали удобной минуты, чтобы отомстить его сторонникам».
Тот же автор утверждает, что царевна Софья, возвращаясь во дворец с похорон, «громко кричала толпе»:
— Смотрите, люди, как внезапно брат наш Феодор лишен жизни отравой врагами-недоброжелателями! Умилосердитесь над нами, сиротами, не имеющими ни батюшки, ни матушки, ни братца-царя! Иван, наш старший брат, не избран на царство… Если мы провинились в чем-нибудь пред вами или боярами, отпустите нас живыми в чужую землю, к христианским царям!
Большинство историков склонны считать этот эпизод правдоподобным, приводя в своих работах речь Софьи в качестве некого боевого клича, своего рода заявления о начале борьбы за восстановление попранных прав Ивана Алексеевича. Такой точки зрения придерживались, например, М. П. Погодин, С. М. Соловьев, М. М. Богословский, Н. И. Павленко. Однако авторитетный специалист по истории России XVII века С. К. Богоявленский полностью отвергает достоверность известия об обращении царевны к народу всего лишь обычным для того времени литературным приемом — «вкладывать в уста действующих лиц вымышленные речи, которые соответствовали бы их образу мыслей и настроению». С этой точкой зрения согласен В. И. Буганов. Автор новейшего исследования о событиях весны 1682 года М. Ю. Зенченко полностью отказывает в доверии польскому дипломату и констатирует его некомпетентность в вопросах русской культуры и повседневности: «Человек, способный поверить в такое „известие“, совершенно не знаком ни с православным чином похорон, ни с российскими культурными традициями. Вероятней всего, за политическую демонстрацию он принял рассказ о вполне уместном на похоронах „плаче“, как правило, сопровождавшемся громкими и истеричными обращениями к покойному».: #c_55
Л. Хьюз пришла к неутешительному выводу: «Возможно, нам уже никогда не удастся установить, какую роль играла Софья на похоронах Федора Алексеевича и произносила ли она при этом какие-либо речи».: #c_56 Доказать что-либо в данном случае действительно невозможно из-за отсутствия дополнительных источников и малой вероятности их обнаружения в будущем. Однако следует обратить внимание на содержание вышеприведенной речи и некоторые детали историографической дискуссии в связи с ней.
Прежде всего, отметим определенную слабость указаний на недостоверность факта обращения царевны к народу. Вопреки мнению Зенченко речь Софьи не имеет ничего общего с надгробным «плачем» и не содержит в себе «истеричных обращений» к усопшему. Ни при чем в данном случае и особенности православного чина похорон, поскольку эмоциональная тирада царевны была произнесена не во время погребения Федора, а уже по окончании траурного обряда, по пути во дворец. Не более убедительны и возражения Богоявленского. Польский аноним никак не мог вложить в уста героини своего рассказа «вымышленную речь», поскольку не имел достаточно определенных представлений об «образе мыслей» и «настроении» Софьи.
Между тем основной смысл выступления царевны полностью соответствует содержанию политического момента конца апреля 1682 года. Версия об отравлении Федора Алексеевича «изменниками-боярами» или подкупленными ими немецкими врачами возникла сразу же после кончины царя и впоследствии с успехом использовалась в политической борьбе. В конце мая 1682 года польский резидент в Москве Станислав Бентковский сообщал королю Яну Собескому: «Изменить царю и дать ему яду думные бояре подговорили Данилу Жида (Даниила фон Гадена. — В. Н.), придворного царского доктора…» Медик якобы отравил Федора Алексеевича с помощью яблока, которое разрезал ножом, смазанным ядом.: #c_57 Прежде чем казнить фон Гадена, его зверски пытали и всё же вырвали признание, что он составлял «злое отравное зелие» на «царское пресветлое величество». В отравлении царя Федора бунтовщики попутно обвинили думного дьяка Лариона Иванова, в доме которого при обыске были обнаружены «гадины змеиным подобием»: #c_58 — самый подходящий, по мнению безграмотных стрельцов, источник яда. В действительности же это была безобидная сушеная каракатица, которую любитель экзотики Иванов, один из самых образованных людей своего времени, очевидно, приобрел для пополнения своей коллекции диковинок.
Несмотря на явную сомнительность версии об отравлении царя Федора, она имеет сторонников даже среди современных историков. Например, ее поддерживает крупный специалист по истории России второй половины XVII века А. П. Богданов.: #c_59
Итак, первый фрагмент речи Софьи — «внезапно брат наш Феодор лишен жизни отравой врагами-недоброжелателями» — вполне соответствует тогдашнему умонастроению противников «изменнического» правительства царицы Натальи. Правдоподобна и последняя часть обращения царевны к народу: «…если мы провинились в чем-нибудь… отпустите нас живыми в чужую землю, к христианским царям!» При сравнении приводимых поляком слов Софьи с известными текстами ее более поздних выступлений обнаруживается явное сходство излюбленных полемических приемов. Во время религиозного диспута с раскольниками 5 июля 1682 года она заявляла: «Мы такой хулы не хотим слышать, что отец наш и брат еретики: мы пойдем все из царства вон!» Накануне августовского кризиса 1689 года правительница говорила стрельцам: «Годны ли мы вам? Буде годны, то вы за нас стойте, а буде не годны, мы оставим государство». Позже она повторила ту же сентенцию в несколько иной форме: «Мы пойдем себе с братом, где кельи искать».: #c_60 Как видим, анонимный автор воспроизвел характерную особенность выступлений Софьи — повторяющуюся мнимую угрозу покинуть страну (или Москву) в случае неодобрения ее действий народом. Выдумать такую существенную деталь иностранец вряд ли был в состоянии. Констатировав правдоподобность первой и последней частей речи царевны, можно поверить и в реальность ее главного политического заявления: «Иван, наш старший брат, не избран на царство», — прозвучавшего как призыв к восстановлению справедливости.
Таким образом, можно утверждать, что уже в конце апреля — начале мая 1682 года четко обозначились позиции враждующих сил в предстоящей придворной борьбе. Наталья Кирилловна и ее братья не побоялись выразить неуважение к памяти покойного царя Федора по известному принципу: «Король умер — да здравствует король!» Судя по всему, они были уверены в поддержке со стороны большинства правящей верхушки. В противоположность им царевна Софья подчеркнуто проявила активную позицию в качестве представительницы правящего дома, продемонстрировав нежелание сковывать себя традициями, стремление удержать обретенную в годы царствования брата свободу и заявив во всеуслышание о незаконности новой власти.
Важную роль в короткое правление царицы Натальи играли Иван и Афанасий Нарышкины (младшие братья Лев, Мартемьян и Федор были еще малолетними). Заносчивые и неумные молодые люди быстро восстановили против себя боярскую верхушку, однако законным путем ничего поделать с родными дядьями царя было невозможно — приходилось терпеть. Старший, 23-летний Иван Кириллович, 7 мая был пожалован в бояре и получил престижную должность оружничего, отобранную у одного из лидеров предшествующего царствования Ивана Языкова. Нарышкины не пожелали делиться властью с фаворитами покойного царя Федора, хотя те в свое время их поддерживали. 1 мая от имени маленького царя Петра был принят указ об отлучении от двора боярина Ивана Максимовича Языкова, его сына чашника Семена Ивановича, постельничего Алексея Тимофеевича Лихачева, казначея Михаила Тимофеевича Лихачева и ближних стольников Ивана Андреевича Языкова и Ивана Васильевича Дашкова. Всем им было предписано, «чтоб они во время выходу великого государя не ходили и ево государевых очей не видели».: #c_61
Шестнадцатидневное правление матери царя Петра и ее братьев закончилось кровавым стрелецким бунтом 15–17 мая 1682 года. Это восстание, на полгода сделавшее стрельцов хозяевами в столице, сыграло решающую роль в судьбе царевны Софьи Алексеевны. Несомненно, решительные действия полков московского стрелецкого гарнизона провоцировались и отчасти направлялись представителями правящей верхушки, оттесненными от власти в результате придворной борьбы и стремящимися устранить противников самыми радикальными способами вплоть до физического уничтожения.
Восстание стрельцов выросло из нескольких на первый взгляд малозначительных инцидентов, которые поначалу не вызвали особой тревоги властей. В них выражалось общее недовольство рядового состава стрелецкого войска своим положением. В январе 1682 года стрельцы полка Богдана Пыжова дважды собирались на сходы, выражая возмущение длительной задержкой жалованья. 23 апреля полк Семена Грибоедова на общем сходе низших чинов решил подать Федору Алексеевичу челобитную с жалобами на своего полковника, наказывавшего стрельцов батогами, заставлявшего стрелецких жен обрабатывать огороды, устроенные на отобранных у них же землях, посылавшего стрельцов в свои вотчины рубить лес, косить сено, копать пруды и выполнять иные хозяйственные работы, за взятки освобождавшего подчиненных от караульной службы и участия в военных походах.
Жалобу вызвался передать в Стрелецкий приказ один из стрельцов, который перед тем изрядно выпил — очевидно, для храбрости. Спиртное оказало соответствующее действие: в присутственном месте парламентер начал буянить и говорить «непотребные речи» о начальнике Стрелецкого приказа князе Юрии Алексеевиче Долгоруком. Растерявшиеся приказные приняли челобитную и донесли о происшествии начальству. Долгорукий пришел в ярость и распорядился отыскать буяна. Но тому хватило наглости через пару дней самому явиться в приказ, чтобы узнать о решении по челобитной. Чрезмерно деятельного ходатая тут же схватили и потащили на площадь для наказания кнутом. Стрельцы, собравшиеся вооруженной толпой, отбили товарища у приказных караульных, а затем до вечера праздновали победу и рассуждали о дальнейших действиях по «приисканию правды». Эта первая открытая стычка с представителями властей показала стрельцам возможность успеха силового давления на «господ неправедных» и положила начало будущим кровавым событиям.
В ту же ночь умер царь Федор, что на время приостановило стрелецкое движение. Но уже через два дня стрельцы многолюдной толпой нахлынули в Кремль, выкрикивая требования арестовать и наказать восьмерых стрелецких полковников за чинимые ими «обиды и утеснения». Таким образом, бунт охватил уже почти половину находившегося в Москве стрелецкого войска, насчитывавшего 19 полков. В поддержку стрельцов выступил также один из двух московских выборных полков солдатского строя — первых регулярных воинских формирований в составе русской армии.
Испугавшись неуправляемого натиска столь мощной военной силы, Наталья Кирилловна безоговорочно согласилась выполнить все требования стрельцов, признав их справедливыми. По царскому указу девятерых полковников сняли с должностей; двое из них подверглись публичной порке кнутом на площади перед зданием Рейтарского приказа, четверых высекли батогами (палками или прутьями), еще троим удалось избежать телесного наказания. Восемь других полковников были публично биты батогами, но остались в должности. Затем приступили к взысканию с бывших командиров украденного за несколько лет жалованья. Некоторым полковникам стрельцы выставили огромные начеты до двух тысяч рублей; тех из них, которые не могли заплатить нужную сумму, ежедневно держали по два часа на правеже, то есть били палками по ногам.
Наказание стрелецких командиров, большинство которых принадлежали к видным дворянским семьям, стало слишком большой уступкой бунтовщикам; тем самым перепуганная царица Наталья продемонстрировала слабость новой власти. Всем было ясно, что не искушенная в политике женщина мало подходит на роль регентши. По отзыву князя Бориса Ивановича Куракина, «сия принцесса… не была ни прилежная и ни искусная в делах».
После такого успеха стрельцы обнаглели сверх меры. Они стали ежедневно собираться многолюдными толпами у съезжих изб, организовывали «круги» по образцу казачьей вольницы и обсуждали положение в столице, намереваясь навести порядок в соответствии со своими представлениями о справедливости. Управляющих Стрелецким приказом отца и сына Долгоруких смутьяны ни во что не ставили, смеялись над ними и угрожали. Офицеров, пытавшихся прекратить эти безобразия, бранили непристойными словами, бросали в них камни и палки. Наиболее строгих и принципиальных начальников затаскивали на сигнальные каланчи и сбрасывали на землю под одобрительные крики озверевшей толпы.
Быстрое и безоговорочное выполнение требований стрельцов создало у них впечатление собственного могущества; теперь им казалось, что они могут распоряжаться всеми делами в столице, вплоть до судьбы российского престола. Уже в начале мая комиссар датского короля Генрих Бутенант отметил, что стрельцы начинают выражать недовольство отстранением от престола царевича Ивана и захватом власти Нарышкиными. Несомненно, они при этом поддавались на агитацию кого-то из отодвинутых от власти представителей правящей верхушки. Кого же именно?


Стрелецкое буйство
В качестве основного подстрекателя к мятежу источники называют дядю царевны Софьи Ивана Михайловича Милославского. Ему активно помогали сын Александр и племянник Петр Андреевич Толстой, своими решительными действиями спровоцировавшие кровавые события.
Политические противники Нарышкиных особенно активизировались после 11 мая, когда в Москву вернулся Артамон Матвеев. Он сразу же был окружен многочисленными доброжелателями и друзьями, и стало ясно, что положение правительства вскоре стабилизируется, поскольку верхушка знати и большинство думных чинов по-прежнему поддерживали Петра. Однако, как часто бывает, социальное недовольство начинало выражаться в политических требованиях: среди стрельцов и значительной части посадского населения Москвы крепло намерение выступить в поддержку отстраненного от престола Ивана Алексеевича. Волнения среди стрельцов не утихали; более того, по словам Сильвестра Медведева, «наипаче нача огнь гневный в них на начальников, к тому же в прибавку и на иных времянников… горети».
Маховик кровавых событий разом раскрутился с невероятной силой. По Москве пошли слухи, что Иван Нарышкин в царской мантии уселся на трон, а вдовствующая царица Марфа Матвеевна и царевна Софья Алексеевна его ругали в присутствии царевича Ивана. Тогда Нарышкин будто бы в порыве ярости набросился на царевича, но женщины его остановили. Рассказывали также, что Марфа Матвеевна, выбежав на крыльцо, якобы жаловалась караульным стрельцам «со слезами и воплем», что братья Нарышкины «ее, государыню, били и косу оторвали», царевну Софью также «били и за власы драли», а царевича Ивана хотели задушить подушками.: #c_62
Утром 15 мая в стрелецкие слободы примчались Александр Милославский и Петр Толстой, которые, «на прытких серых и карих лошадях скачучи», кричали, что «Нарышкины царевича Иоанна Алексеевича задушили, и чтоб с великим поспешением они, стрельцы, шли в город Кремль на ту свою службу».: #c_63 На колокольнях стрелецких слобод тут же стали бить в набат, у съезжих изб раздалась барабанная дробь; стрельцы поспешно собрались в полки и в девятом часу утра двинулись в Кремль со знаменами и пушками.
Правительство даже не подозревало о грозившей опасности. Лишь около полудня, когда боярин Матвеев после обычного утреннего доклада царице Наталье Кирилловне собирался ехать домой, на дворцовой Каретной лестнице к нему подбежал взволнованный князь Федор Семенович Урусов.
— Стрельцы уже вошли в Земляной город с своими полками и в Белый город входят!
Матвеев немедленно повернул назад и вместе с Урусовым положил царице тревожную обстановку. Караульный подполковник дежурившего в Кремле Стремянного полка Григорий Горюшкин тотчас получил приказ запереть все кремлевские ворота, но было уже поздно. Вбежавшие в апартаменты царицы перепуганные бояре сообщили:
— Оные стрельцы в Кремль уже со многолюдными полками вошли и стали с великим бесчинством кричать, что будто от бояр изменников, от Нарышкиных и от Матвеева, погублен царевич Иоанн Алексеевич и в животе уже его нет!
Можно представить, как эта весть должна была поразить Артамона Сергеевича и Наталью Кирилловну с братьями. Впрочем, отреагировали они по-разному: если Нарышкины до смерти перепугались, то видавший виды Матвеев приготовился к решительной борьбе за спасение себя и близких. Вероятно, именно он предложил выход из опасного положения: немедленно предъявить стрельцам живого и невредимого царевича. О том же сразу заговорили боярин Кирилл Полуектович Нарышкин и его сын Иван; вместе они «у ее величества государыни царицы слезно просили, чтобы тотчас объявить вышеименованного царевича государя, который нерушимо был всегда в прежнем состоянии».
Наталья Кирилловна вместе с Иваном и Петром вышла в окружении приближенных на Красное крыльцо, под которым бурлила вооруженная толпа разъяренных стрельцов. Их появление нисколько не смутило бунтовщиков. Самые деятельные, подтащив лестницы, взобрались по ним на крыльцо, выломали защищавшую его деревянную решетку и «дерзали говорить с самими их особами царскими с великою невежливостью». Обращаясь к Ивану, они, «как львы рыкая, нагло спрашивали»: